Тот, кто пережил пик перестроечной эпохи - конец 80-х, до конца своих дней не забудет то счастливое время. Развала еще не было, а был шквал невиданной литературы, политические диспуты в прямом эфире и, впервые за семьдесят лет, свободный выезд за границу. Помню, словно это было вчера, как я шла по коридору Главного здания ЛГУ, а навстречу спешил куда-то дяденька из Первого отдела. В этот отдел стекались характеристики на всех глупцов, возмечтавших в брежневское время съездить за рубеж. Много, должно быть, было там шкафов с заживо погребенными выездными делами. Увидев меня, дяденька остановился. «Теперь все поедете», - сказал он. Я вспоминаю этот день как великий праздник Благовещенья.
В 1988 году я получила сказочную работу: в течение года инспектировать преподавание русского языка в шведских гимназиях. Местом постоянного проживания был маленький городок на севере Швеции. Оттуда я должна была три раза в месяц выезжать в другие маленькие города, где преподавали русский язык. Меня поселили в однокомнатную квартиру, где из мебели были кровать, стол и стул, а в углу за занавеской - электрическая плита. Как я была счастлива! Целый год буду жить и работать в стране всеобщего благоденствия. Ведь Швеция поставила цель стать «Домом для народа» и стала им.
Первое время я ходила в магазины, как в музеи. Любовалась. Потом я примелькалась кассирам и стала ловить на себе их подозрительные взгляды. Тогда я решила каждый раз что-нибудь покупать: утром - пакет кефира, днем - кусок колбасы, вечером - связку бананов. Только чтоб лишний раз пройтись по садам Эдема, шведским супермаркетам. Зарплата у меня была небольшая, треть уходила на оплату квартиры. А сорок процентов из моих кровных вообще изымали: налоги. На чем тут можно сэкономить? Только на еде. Пригляделась. Ближе к вечеру магазины уценяли некоторые продукты. Если на банане появилось пятнышко - в корзину его. В этой корзине все фрукты и овощи стоили полцены. Если завтра истекает срок годности кефира - платите треть цены и идите с Богом. Еще было выгодно покупать рис и сосиски. Рис разбухает, и из горсточки получается целая кастрюлька. Я сделала открытие: если шведскую сосиску долго варить, то она увеличивается в объеме в несколько раз. Потом ее можно резать ломтями и есть, пока не надоест.
В мои провинциальные гимназии я ездила на поезде. Проехала всю Швецию с севера на юг, как Нильс Хольгерсон, только он летал на гусях. Все эти шведские полустанки стоят у меня перед глазами: чистый, залитый солнцем перрон, ни души. Когда подойдет поезд, ни разу не опоздавший за последние сто лет, то из него выйдут два пассажира, войдет один - я. Вместе со мной в вагон сядет пожилой кондуктор с добрым лицом, чтобы в пути прокомпостировать мой билет и пожелать счастливого пути. На следующем полустанке он выйдет и поедет обратно.
На каждой станции есть буфет, где продают одно и то же, без вариантов: надрезанную резиновую булочку, из которой свешивается лист салата и ломтик ветчины толщиной в микрон. Можно купить резиновую булочку с сыром. Листик салата обязателен. И кофе, который тут пьют всегда и везде - крепкий, без молока, без сахара. Если швед не выпьет раз в час чашку такого кофе, его начинает бить мелкая дрожь, голова перестает соображать, начнется ломка… Любители сладкого покупают в станционном буфете лакрицу, любимое лакомство и взрослых, и детей. Когда меня в первый раз угостили этой конфеткой и я доверчиво положила ее в рот, то глаза полезли на лоб: большей гадости я отродясь не пробовала. По виду эти конфеты напоминают нарезанный на бруски черный плотный провод. И по вкусу, видимо, тоже. Единственная мысль: выплюнуть сразу или подождать, пока хозяева отвернутся? Бррр. Когда меня спрашивали: «Тебе нравится наша еда?», я честно отвечала: «Нравится все, кроме лакрицы». Тень сожаления набегала на шведские лица, но они себя успокаивали: «Просто ты еще не пробовала соленую лакрицу».
В пустом зале ожидания вы всегда найдете тихого, опрятного пьяницу. Он сидя дремлет в углу, на деревянной скамейке. Здесь он спасается от снега и дождя. Его не гонят, а редкие пассажиры смотрят на него со скорбным сочувствием. Сколько раз я сидела, ожидая поезда, на пустынных станциях и слушала шум собственного кровообращения. Меня охватывала тоска и одиночество, которого я никогда не знала, потому что выросла в семье, где нас, детей, было семеро по лавкам.
На станции назначения меня встречала учительница русского языка из той гимназии, которую я приехала инспектировать. Вместо того чтобы предоставить мне дешевый номер в гостинице, меня селили к учительнице. Экономили в большом и малом. За ужином я чувствовала себя ископаемым. Хозяин молча следил за всеми моими движениями, а гостеприимная хозяйка не оставляла меня в покое. «Вы не взяли хлеба. Разве в СССР больше не едят хлеб?» «Вы не пьете вино. Вам запрещено?» «Возьмите еще шпината. Вкусно? У вас в колхозах выращивают шпинат?» Потом учительница показывала комнату, где мне предстояло провести два дня. Здесь раньше жил сын, который вырос и уехал учиться в Америку. Дети, оставшиеся дома, считаются неудачниками.
Постепенно меня перестали бояться, убедились, что нет у меня ни хвоста, ни рогов. Но сомнения в моих умственных способностях остались. «Ты знаешь, что такое Рождество?» «Ты слыхала что-нибудь про Римскую Империю?» «У вас в школе рассказывают про Швецию, Норвегию? Или эти страны изучают только в школе КГБ?» Почему я выучила шведский язык, не мог понять никто.
Утром после завтрака начиналась моя работа. Я сидела рядом с учительницей и всем своим видом старалась показать, что я добрая. Гимназисты по очереди читали сначала словосочетания: «мяч мальчика», «тезка сироты», «шапка начальника». Потом задача усложнялась. Надо было перевести с русского на шведский целые предложения. «Он говорил о маленьких девочках», «мы довольны театрами», «я знаю старого Мишу», «дети смотрели на паука». Вроде и придраться было не к чему, но меня охватывало беспокойство. Моя задача - давать методические указания. Какие? Ведь сама преподавательница плохо понимает по-русски.
Я не могла понять, где ученики собирались применить свои знания. «Как только бы она получила деньги, то сразу спрятала бы их под замок». «Она возьми да упади и сломай себе ногу». Автор пособия по русскому языку, юморист, давал ученикам нереальные задания: «Выучите наизусть скороговорки: „Сшит колпак да не по-колпаковски, надо его переколпаковать“ или „Нашего пономаря не перепономаришь“». Какой смысл критиковать, если все учебные материалы утверждены министерством образования. Нет, польза от уроков все-таки есть. Во время ознакомительной поездки в Россию хоть пару слов да поймут. И сами спросят у таможенника: «Как дела?» Правда, понять, что им ответит таможенник, к счастью, не смогут.
Перед поездкой инициативные учителя сами составляли русско-шведские разговорники. В разделе «Приезд в Москву» юному шведу рекомендовалось выучить ключевые фразы: «У меня ничего нет для продажи», «Отстаньте от меня», «Я буду оплачивать такси строго по счетчику».
Во многих гимназиях передо мной разыгрывали сценки из русской жизни. Приход гостя, пассажир и кондуктор, продавец и покупатель. Гость приходил в ушанке с кокардой и не снимал ее за ужином. Пассажир делал вид, что не понимает, куда он сел - в трамвай или в троллейбус, а кондуктор долго и терпеливо объяснял. Заговорив кондуктору зубы, пассажир соскакивал с подножки, не заплатив. Кондуктор, разводя руками, восклицал: «Хитер мальчик!» Но суть советской системы учащиеся и педагоги уловили.
ПРОДАВЕЦ: Пирожок с рыбкой продается только по карточкам.
ПОКУПАТЕЛЬ: Я от Петра Васильевича.
ПРОДАВЕЦ: Тогда можно. Вам завернуть?
В одной из школ передо мной разыграли целое представление из колхозной жизни. На сцену вышли два десятиклассника, Пахом и Лука, в лаптях из магазина «Московские сувениры» и в косоворотках, сшитых одноклассницами. На головах - буденовки. У Луки в руках серп, у Пахома - сноп пшеницы.
ЛУКА: Пахом, приглашаю тебя вечером в клуб. Там мы сыграем в шахматы и выпьем чашечку кофе.
ПАХОМ: В клуб… Но туда же не пускают без паспорта!
ЛУКА: Ты разве не знаешь? Вчера в сельсовет завезли паспорта, я уже получил. (Достает из обмоток паспорт и показывает Пахому.)
ПАХОМ (радостно): Бегу в сельсовет, до встречи в клубе!
После уроков я гуляла по новому для меня городу, который был похож на все остальные провинциальные шведские города: на центральной площади - ратуша, банк, ресторан, библиотека. По специальной дорожке не спеша едет велосипедист, на голове - защитный шлем, колени прикрыты щитками, лицо закрывает противоударная маска. Несчастный случай исключен.
Тихая моя Швеция, где много природы и мало людей, где никто никуда не спешит, где вся страна, как по команде, обедает в полдень, где любят животных и инвалидов, где пожизненное заключение длится семь лет, а в тюрьме у каждого отдельная камера и свободный выход в тюремное интернет-кафе. Как не любить такую страну? Пройдет неделя, шведы привыкнут к вам и тоже полюбят, надо только усвоить несколько простых правил. Живя в этой стране, не касайтесь трех тем: не заводите разговоры о смерти, национальной принадлежности людей и Боге.
О смерти лучше не вспоминать. Ведь все тут и кончается, зачем предаваться грусти?
Национальные различия - опасная тема. Ведь так можно договориться до того, что одна нация лучше другой, а это расизм. Прослывешь расистом, и перед тобой закроются все двери.
О Боге тут не говорят, потому что его нет, все это суеверия. За год жизни в Швеции я встретила только одного человека, который верил: пастора. Мы ехали куда-то в одном купе. Он рассказывал, что раньше, когда Швеция была бедной крестьянской страной, церковь обладала могучей властью, а пасторы были строгими учителями, которых все слушались. Сейчас страна процветает, церковь давно отделена от государства, а народ и без Бога почему-то не ворует, занимается благотворительностью, честно трудится… Церквей и сейчас много, но работают они только по воскресеньям. После полуторачасовой службы - крещение, венчание или похороны, - три обряда, ради которых шведы и заходят в храм.
В воскресенье я пошла в церковь, где насчитала восемь прихожан. Села на жесткую скамейку. Подумала: посижу немного и тихонько уйду. Куда там. Пришел служитель и защелкнул замочек на дверце, отделявшей меня от прохода. Чтоб не сбежала. Через полчаса я почувствовала легкий толчок в плечо, это тот же служитель протягивал мне коллектор на длинной палке: опусти десять крон.
Рождество - это единственный день, когда вся Швеция идет в церковь. Традиция. Вера тут ни при чем. Есть тут еще несколько праздников, которые соблюдают все без исключения: праздник Начала весны, праздник Середины лета, праздник Поедания подтухшей салаки. Единственный праздник, который мне не понравился, приходится на конец августа. С этого дня можно есть раков, до этого было нельзя. На двор или в сад выносятся столы. Семья и гости вешают на деревья китайские фонарики, надевают на себя картонные колпаки, и начинается пир. Полагается с шумом всасывать съедобные части рачьего тела и чавкать. Руки по локоть испачканы, на столах растет гора отходов. Пьют водку понемногу, но часто, поэтому к вечеру надираются. Перед каждой стопкой поют куплеты: «Сейчас нам весело, а завтра будет еще веселей! Кто не пьет с нами, тот не умен».
Есть у шведов замечательное свойство: желание учиться до последнего вздоха. Учатся на курсах, в вечерних школах, в профсоюзных клубах. За символическую плату, но с одним условием - в группе должно быть не меньше четырех человек. Я видела объявление: «Производится дополнительная запись на курсы по художественному раскладыванию еды на тарелке». Однажды меня пригласили в поселковую библиотеку на занятие кружка по изучению русской литературы. За столом сидели три старушки и молодой китаец. Посреди стола термос с кофе и корзинка с домашним печеньем. Тепло, уютно. Учащиеся читают по ролям чеховского «Дядю Ваню». Учитель, из бывших наших, одобрительно кивает и подавляет зевки. «Хорошо! К следующему разу приготовьте доклады - образ Сони и образ доктора Астрова. Испеките побольше миндального печенья. Я его обожаю».
Швеция многому меня научила: не жаловаться на жизнь, думать о хорошем, не повышать голос. Побывав в гостях, позвонить на следующий день и поблагодарить хозяев. Здесь я узнала, что шведы на выходные забирают из специальных приютов детей-даунов, играют с ними, катают на машине, читают сказки. Однажды, не помню где, я видела, как по городскому парку шел молодой красивый парень, волосы до плеч, а на нем гроздьями висели дети, инвалиды от рождения. Девочка-даун обняла его за шею и положила голову ему на плечо. Был чудесный воскресный день. Я посмотрела вслед удаляющемуся видению. Если бы не белокурые волосы, я приняла бы молодого человека за Иисуса Христа, в которого здесь никто не верит.
This file was created
with BookDesigner program
12.01.2012