На лето мы уезжали из Казани в Ставрополь, что на Волге, - сейчас этот город называется Тольятти. Ну а в 1917 году мы поехали отдыхать в Кисловодск. Тогда в нем еще сохранялись черты курортного места, но война и революция сказались на его облике. Посреди города стояли большие здания: нарзанные ванны, нарзанная галерея; там работали девушки в специальной форме с передниками и наливали всем бесплатно минеральную воду. По улицам ходили акробаты, клоуны, человек с медведем. Медведь показывал «как бабы на работу идут», «как с работы» - помню чувство острой жалости к несчастному живому существу. У него в носу было кольцо - и он знал, что если он что-то сделает не так, ему будет больно. Ходил по дворам и человек с Петрушкой - детвора собиралась вокруг него и переходила из двора во двор, пока в последнем не собиралась толпа. Петрушка из любой петрушки выходил победителем и бил обидчиков по мордам - мне это не нравилось. Единственное уличное зрелище, которое мне было по нраву, это работа точильщика. Обожала смотреть, как он работает. Вот с ним я переходила из двора во двор.

Мы жили на улице, которая носила название Лермонтовской. В нашем дворе всегда было много детей, как местных, так и приезжих. Все играли вместе, никакой разобщенности не было - национальность и черты внешности ни у кого не вызывали никаких вопросов. Везде (в том числе и в саду во дворе нашего дома) росли шелковицы, яблоки - однако я, вместе с мальчишками, участвовала в набегах на чужие сады.

Я помню, как одну девочку, армянку 13 лет, выдали замуж, - и тогда я впервые побывала на свадьбе. Я до сих пор помню даже музыку, которая тогда играла, - мне казалось, что это не колокольчики звенят, а вплетенные в одежды и украшения золотые нити. Помню и другую свою подружку - дочку кухарки. Она как-то решила рассказать мне тайну и повела меня вглубь сада, где выкопала в земле целую квартиру для своих кукол. Мне куклы в детстве были безразличны - интересовать меня они начали почему-то уже в четырнадцатилетнем возрасте. Зато в детстве я много читала - и помню, что некоторые книги производили на меня на редкость неприятное впечатление: чувствовала фальшь. Например, помню, что не выносила Алексея

Толстого и Чарскую.

В Кисловодске из-за Октябрьской революции и Гражданской войны нам пришлось задержаться надолго. Помню, когда уже установилась советская власть, в город приехал Григорий Рошаль (тот самый, который стал известным кинорежиссером). Афиши обещали действо с участием зрителей. Оно происходило на крыше нарзанных ванн. Публика стояла на площади и, вопреки анонсам, никакого участия не принимала…

Мы пробыли там четыре года. Город несколько - по-моему, тринадцать, но может даже и восемнадцать, - раз переходил из одних рук в другие. Топили (а точнее, не топили) в Кисловодске каменным углем, и чем дальше, тем с ним становилось хуже. В какой-то момент - не помню, красные или белые, - просто повырубали все знаменитые тополя на растопку. Страшная картина…

К сожалению, одними тополями потери не ограничивались. Моя старшая сестра Анна, идейная революционерка, после нескольких лет ссор с семьей покинула наш дом. Она твердо стояла на своих позициях, отец, никогда не бывший горячим сторонником красных, твердо на своей. Уйдя из дома, Аня стала жить отдельно, работала учительницей в школе. В сентябре 1918 года она была расстреляна белыми. Ирония судьбы была в том, что очень скоро город был занят красными, которые тут же арестовали моего отца.

Мы жили в доме на первом этаже, а на втором организовали школу. В одну лютую зиму мы все отморозили руки - последствия этого я ощущаю до сих пор. В 1920 году нас выселили в домик без удобств на Ребровой балке, но я продолжала учиться в той же школе.

Когда уже, кажется, насовсем пришли красные, ближе к 1921 году, на улицах появились плакаты - длинные, несколько метров в длину и аршин в высоту, очень многословные. Помню, на одном из них рабочий играл в карты с буржуем. Рабочий показывал своему визави «двойку» с портретами вождей вместо мастей и говорил: «Ленин с Троцким наша двойка, вот попробуй-ка покрой-ка». Или священник перед обильно накрытым столом: «Все люди братья, люблю с них брать я».

Помню Первомай того года - шли большевики с алыми стягами и анархисты - с черными. Были еще и социалисты - у них тоже стяги были красные, но другого, бледного розоватого оттенка.