Похоронив младшего сына, фельдшер Юлия вернулась на работу в районную больницу. За спиной шепотки, перемигивания, фырканья. «С какими глазами она придет?» - ядовито сказала одна, у которой, между прочим, муж насмерть сбил женщину, осиротил троих детей. «И это она говорит про меня, представляете?» - Юлия медленно ходит, часто и беззвучно плачет, все в тумане, но надо жить, работать, поднимать старшего сына. У нее миловидное, опухшее от слез лицо, кое-как заколотые волосы и пирсинг в две бусины у края брови. Только этот пирсинг и напоминает, что она совсем еще молодая женщина, тридцать лет. В городе тоже бог знает что несут про «сама виновата»: то сидела в баре, то пила с убийцами самогон, а районная газета написала: «Беспечная мать оставила ребенка…», тра-та-та, - что они говорят, зачем, они же ничего не знают, и откуда это массовое злорадство? И почему они думают, что сами защищены от несчастья? Вот сейчас в реанимации семья из соседнего райцентра, - родителей спасли подушки безопасности, а с детьми совсем плохо, они дышат через аппараты, но говорят - «надежды нет», и она думает - никогда не знаешь, откуда ударит, обеспеченная семья, хорошая иномарка, все вместе, все любили друг друга, а надежды нет, - как же так, Господи?

Во дворе тьма египетская и бугристый лед под водой, в подъезде невыносимо, до ацетона, воняет кошками.

Сын в могиле, муж в тюрьме.

И никто не помолится.