Нэнси Джонсон услышала, как тяжело захлопнулась за ней входная дверь церкви, опустила пальцы в чашу со святой водой и осторожно перекрестилась. Недавно ей исполнилось семнадцать лет, и сейчас эта симпатичная белокурая девушка страшно волновалась при мысли о том, что ей предстоит, наконец, исповедаться во всем до конца. Еще два года назад она вступила на путь греха, допуская непростительные вольности во время свиданий со своим дружком. Но несколько месяцев назад их пути разошлись, душевные раны с тех пор мало-помалу стали затягиваться, и теперь Нэнси хотелось еще очистить свою грешную душу. Она дала себе строгий обет — никогда больше не поддаваться соблазну и не ложиться в постель ни с одним парнем до самой свадьбы. С нее вполне хватит и того, что уже случилось; ведь она-то искренне любила его, а этот негодяй променял ее на первую встречную и оставил одну — в горе и позорном одиночестве. Правда, последнее время Нэнси считала, что это — часть ее прижизненного наказания за содеянный грех.

Нэнси жила в маленьком провинциальном городке и, как большинство его обитателей, регулярно посещала церковь и причащалась. Она окончила приходскую школу, но так как образование в ней завершалось в восьмом классе, потом перешла в светскую, хотя не забывала по воскресеньям брать уроки катехизиса в церкви. Ее нельзя было назвать религиозной фанатичкой, но все же жизнь монахов не казалась Нэнси совсем неприемлемой. Теперь же у нее начал развиваться комплекс вины из-за вполне здорового влечения к сексуальной жизни, и последние месяцы она только и мечтала о том, как бы поскорей выйти замуж, чтобы близость с мужчиной перестала быть для нее греховной.

Девушка медленно продвигалась по центральному проходу церкви, с тревогой оглядывая то высокий сводчатый потолок, то громадное распятие впереди, и чувствовала себя маленькой и несчастной. Здесь, в этом храме, от самих стен веяло добродетелью и святыней. Мраморные изваяния Иисуса, девы Марии и Иосифа на время поста были накрыты пурпурным бархатом. Но откроют их уже через неделю, когда наступит долгожданный день светлого Христова Воскресения.

Сейчас же на узких длинных скамьях сидели всего несколько старушек в плотных косынках и черных платьях — жаркими субботними днями на исповедь приходило совсем мало народу. И Нэнси учла это, ведь ей совсем не хотелось отстаивать длинную очередь — ее нервы и так были напряжены до предела.

Со времени своего грехопадения Нэнси ходила на исповедь десять раз, но ни разу не обмолвилась о том, что живет со своим приятелем полноценной половой жизнью. И после этого она еще позволяла себе принимать причастие, хотя на душе ее сохранялись неотпущенные грехи. А это было уже самое настоящее святотатство. Но чем дальше, тем сильнее она боялась признаться священнику в том, что грешила каждый раз, принимая без раскаяния Святые Дары. А причащаться ей приходилось еще и из-за того, что во время службы рядом с ней всегда стояла ее мать, и если бы Нэнси отказалась от причастия, то мать сразу же заподозрила бы неладное.

Девушка преклонила колени между рядами передних скамеек и начала читать по памяти молитву на приготовление к исповеди.

После этого она поднялась и, проследовав в исповедальню, плотно прикрыла за собой дверь. В темноте она чуть не споткнулась о низенькую скамеечку и встала на нее на колени. Отверстие, через которое священник должен был слушать исповедь, было прикрыто плотной бархатной шторкой, и Нэнси в душе надеялась, что духовник не узнает ее голоса. К тому же на занятиях по закону Божьему отец Флагерти говорил, что Господь позволяет ему не помнить исповедей и людей, которые приходят к нему, чтобы он помог облегчить их души. Но тем не менее Нэнси не стала слишком сильно приближаться к отверстию, опасаясь, что он все же узнает ее.

— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила, — начала она напряженным полушепотом. — Прошло уже два года с тех пор, как я не исповедывалась вам до конца.

Голос отца Флагерти громом разнесся под сводами церкви, и Нэнси поняла, что его сейчас услышат все, кто находится внутри здания.

— Говорите громче! Я вас совсем не слышу. Подойдите ближе к занавеси.

Она придвинулась буквально на дюйм и повторила все то же, что и в первый раз.

— Так вы утверждаете, что уже два года не исповедывались мне в должной степени? — удивился священник. Казалось, он не верит девушке.

— Да, святой отец, — смущенно призналась Нэнси Губы у нее пересохли, в горле встал ком, язык не поворачивался, а все заранее приготовленные слова разом вылетели из головы. Она почувствовала, что на лбу начинает выступать испарина.

— Дитя мое, сперва я должен разобраться вот в чем: ты последние два года вовсе не исповедывалась, или же приходила сюда, но в чем-то твои слова были лживыми?

— Именно так, святой отец. Я не все рассказывала вам до конца.

Наступила пауза, и Нэнси поняла, что священник узнал ее, и теперь ему нужно время, чтобы оправиться от потрясения. Наконец он заговорил:

— И сколько же раз ты исповедывалась таким образом?

— Десять, святой отец.

— И, как я понимаю, каждый раз ты не рассказывала мне до конца о своих грехах?

— Да, святой отец.

— А что же тебя заставляло поступать так?

— Я не знаю… Я просто боялась.

— И о каком грехе ты боялась мне рассказать?

— У меня были половые сношения с одним мальчиком, святой отец. — Голос Нэнси вконец упал.

— Понимаю… Он католик?

— Да. Но мы с ним уже расстались…

— Это правильно, дитя мое. Господь наставил тебя на истинный путь, ибо то, чем вы с ним занимались, было тяжким грехом. Ты осознаешь это?

— Да, святой отец.

— Так почему же ты не рассказывала об атом? Разве тебе не хотелось очистить свою душу от стольких грехов и получить господне благословение? Ты ведь знаешь, что и одного такого поступка достаточно, чтобы обречь свою душу на вечные муки в аду…

— Да, святой отец.

— Неужели ты готова навеки отправиться в ад, вместо того чтобы претерпеть очистительный стыд и раскаяться во всем на исповеди?

— Я каюсь, святой отец.

— Хорошо. — Отец Флагерти шумно вздохнул, а потом задал Нэнси вопрос, которого она боялась больше всего: — И после этого ты столько раз принимала причастие, зная, какие страшные грехи отягощают твою душу?

— Да. И в этом я тоже каюсь…

— О Господи, помилуй нас, грешных! Ты хочешь сказать, что в течение целых двух лет ты не получала отпущения своих смертных грехов?! Что за это время ты десять раз осквернила тело и кровь Христову?.. И все только из-за того, что стыдилась признаться в своем грехе?

— Да, святой отец.

Священник снова тяжело вздохнул.

— Ты десять раз отворачивалась от Бога, умалчивая о своих грехах во время исповеди… Но что еще страшнее — ты каждый раз в состоянии смертного греха принимала тело и кровь Христовы, оскверняя этим Святые Дары и само таинство божественного причастия. А это один из тяжелейших грехов, который только может лечь на душу католика. Ты осознаешь, что этим поставила себя на край ужасной пропасти и теперь можешь вечно гореть в геенне огненной? Ты понимаешь, что во г уже два года на тебя не снисходит благодать Господа нашего? А если бы ты умерла в это время то сейчас бы уже, без всякого сомнения, горела в аду. И твоя бессмертная душа попала бы прямо в руки Сатаны…

— Я знаю, святой отец. Я раскаиваюсь в этом.

— Какие еще грехи ты совершила? Теперь ты должна рассказать мне все до конца, дитя мое.

Все остальное было для Нэнси сущей ерундой по сравнению с тем, что ей только что пришлось пережить. Она быстро заговорила обо всех мелких проступках и вскоре закончила свою исповедь.

— Это все, святой отец. — Наконец облегченно вздохнула девушка.

— Теперь ты должна искупить свои грехи искренним покаянием, дитя мое, — строгим голосом ответил священник. — И для этого тебе надлежит до завтра десять раз прочитать по четкам все известные тебе молитвы. И проси Господа, чтобы он дал тебе силы не входить больше во искушение. Приходи на мессу, принимай тело и кровь Христовы и впредь исповедуйся чаще, только теперь договаривай все до конца.

— Хорошо, святой отец.

Нэнси услышала, как священник начал читать по-латыни чин отпущения грехов, а сама стала молиться на родном языке:

— О Господь мой! Прости меня за то, что я огорчила Тебя своими прегрешениями — я в них полностью раскаиваюсь, ибо боюсь навсегда быть отвергнутой Тобой и после смерти пасть в преисподнюю. Но больше всего я каюсь в том, что оскорбила Тебя, причащаясь Твоих тайн с грехом на душе. Ведь Ты так любишь меня, и теперь я полна решимости искупить мои грехи, понести за них наказание и с Твоей милостью изменить свою жизнь. Аминь.

Она подождала, пока отец Флагерти закончит молитву, чтобы получить от него благословение.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Да пребудет с тобой милость, прощение и благодать Господа нашего. Аминь.

— Спасибо, святой отец.

Все еще страдая от смущения и стыда, Нэнси вышла из церкви. Свежий весенний ветерок тут же высушил капли пота на ее лбу. Она почувствовала невероятное облегчение и подняла руки вверх, чтобы ветер подсушил также вспотевшие ладони и подмышки.

Нэнси перешла улицу и решила сократить путь к дому, зашагав через широкую лужайку на другой стороне. В лазурном небе горело ясное солнце, а на душе у нее было легко и радостно. Уже давно Нэнси не чувствовала себя такой счастливой и свободной.

Потом она посмотрела на часы: без десяти час. Значит, когда она вернется, отчим уже будет дома — а он разрешил ей сегодня взять его машину, чтобы проехаться по магазинам. Ее отчим Берт Джонсон служил в местной полиции, но сегодня его работа заканчивалась в двенадцать. Правда, по дороге он мог заскочить куда-нибудь опрокинуть стаканчик-другой. Ну так что же: если он и задержится, Нэнси в это время с удовольствием примет душ, а пока волосы будут сохнуть, еще успеет вдоволь наболтаться по телефону со своей лучшей подругой Патти. А может быть, Патти даже захочет прокатиться вместе с ней за покупками.

Идти было необычайно легко — Нэнси почти не чувствовала своего тела и, приближаясь к дому, начала читать радостные пасхальные молитвы.