В то утро профессору Эблэ, пришедшему, по обыкновению в обсерваторию Сен-Морского парка, было суждено испытать сильное волнение.

Профессор Эблэ преподавал геофизику в Сорбонне и одновременно руководил Сен-Морской сейсмологической станцией.

Всем парижанам хорошо известен Сен-Мор-де-Фоссе, этот живописный пригород Парижа, в глубине которого, в тихом тенистом парке возвышается здание геофизической обсерватории; в задачу последней, помимо прочего, входит непрестанное прослушивание сейсмографами пульса земного шара.

Робкие вестники великой катастрофы

Итак, утром 1 сентября 1923 года профессор Эблэ пришел в обсерваторию и прежде всего спустился в сопровождении своего ассистента в помещение, где находились сейсмографы, чтобы ознакомиться с тем, что они записали за ночь. Профессор бросил взгляд на закопченную ленту и подскочил: вместо мелких незначительных и непрерывных вибраций, обычно регистрируемых сейсмографами, в эту ночь была записана серия огромных скачков, амплитуда которых превышала 17 сантиметров. Такие скачки следовали один за другим на 75 сантиметрах ленты. Но это означало, что сейсмограф «плясал» в течение двух часов (рис. 4)!

Итак, ночью разразилось большое землетрясение, разумеется, где-то очень далеко от Парижа, поскольку здесь оно совсем не ощущалось. Изучение записи, на которой через равномерные интервалы автоматически наносилась марка времени, позволило Эблэ установить, что землетрясение произошло в 3 часа 11 минут 23 секунды (по Гринвичу). Чередование различных сейсмических волн, следующих одна за другой, соответственно их характеристике, дало возможность установить, на каком расстоянии находился эпицентр: 9500 километров по прямой через толщу земной коры.

Поскольку это расстояние соответствует примерно 10 700 километрам по прямой, проложенной на поверхности земного шара, то теперь, в ожидании других сообщений, оставалось только посмотреть на глобус или на карту мира, чтобы получить разгадку. «Землетрясение разразилось в Японии, — заявил профессор, — и, поскольку запись заняла 769 секунд, толчок должен был произойти 12 минутами раньше, то есть около 2 часов 58 минут по Гринвичу».

Итак, землетрясение само дало о себе знать, послав сигнал через толщу земной коры, причем этот сигнал, очевидно, был самым скорым, так как утренние газеты не проронили ни одного звука по этому поводу.

«О какой катастрофе нам предстоит узнать?» — с тревогой спрашивал себя ученый.

Разумеется, никого не мог поразить тот факт, что Японию постигло еще одно землетрясение. Скорее, можно было бы, пожалуй, удивиться, если бы там в течение года не произошло ни одного землетрясения. Страна эта поистине излюбленная арена для сейсмических возмущений и вулканических явлений. Уже в 1923 году японские сейсмологи во главе со знаменитым Имамурой занимали выдающееся положение среди своих коллег во всем мире. «Да и как можно не интересоваться землетрясениями в такой стране, где они, так сказать, подаются на завтрак, обед и ужин, а вдобавок на сон грядущий», — заявил английский сейсмолог Милн.

Действительно, японские сейсмологи регистрируют в среднем около 7500 землетрясений в год, а Рихтер подсчитал, что с 1703 по 1948 год в Японии произошло 17 таких сейсмических возмущений, каждое из которых унесло по крайней мере тысячу человеческих жертв. Только в одной префектуре Токио отмечено четыре особо разрушительных землетрясения — в 1649, 1703, 1855 и 1891 годах. При последнем погибло 7273 человека, было ранено 17 175 человек и разрушено 225 тысяч строений. Добавим к этому цунами 1896 года, которое побило этот трагический рекорд, унеся 27 122 жертвы.

Рис. 4. Сейсмограмма Японского землетрясения, записанная в Сен-Морской обсерватории.

Нет, сейсмическое возмущение, потрясшее страну г-жи Хризантемы 1 сентября 1923 года, не могло удивить никого, и меньше всего геофизиков, которым было хорошо известно строение этой территории. Действительно, по заявлениям японских геологов, земная кора в их стране представляет собой мозаику из жестких глыб, своего рода гигантскую мостовую, где каждый булыжник — это глыба в 10–50 километров, отделенная от своих соседок разломом. Кроме того, весь этот район, и особенно остров Хонсю, самый крупный в Японском архипелаге, — один из наиболее молодых с геологической точки зрения, и здесь подземные силы действуют особенно энергично. Берега отвесно падают в гигантские морские впадины, а на дне океана тектонические силы направлены на сооружение новых горных хребтов. Понятно, что земная кора не может быть здесь слишком устойчивой и что «мостовая» играет в этом известную роль. Образующие ее глыбы приподнимаются на большую или меньшую высоту, земная кора деформируется, и это вызывает не только медленное изменение рельефа, но и землетрясения, которые легко переходят в подлинный катаклизм. Понятно, что Токио не может полностью избежать яростных вспышек гнева подземных сил и должен платить им тяжкую дань.

Правда, дань эта менее тяжкая, чем та, которую взяли с японской столицы американские бомбардировщики за вторую мировую войну. Чтобы не быть голословным, скажем здесь заранее, что землетрясение 1923 года разрушило в Токио 351 тысячу жилищ и унесло 58 тысяч человеческих жизней, тогда как бомбы за 1945 год уничтожили 767 тысяч строений и убили 167 тысяч человек. Это доказывает, что, творя зло, человеку иногда удается превзойти природу.

Как наблюдал землетрясение профессор Имамура

Впрочем, если мы хотим присутствовать при потрясающей трагедии 1923 года, нам придется покинуть мирную Сен-Морскую обсерваторию, где эта смертоносная катастрофа проявилась только в виде безобидной сейсмограммы, и выехать на «место преступления». Отправимся же с вами самым коротким путем в Токио. Вообразим, что мы пролетаем над столицей Японии жарким утром 1 сентября 1923 года.

Токио тогда совсем не походил на город, построенный в сверхамериканском стиле, каким он стал в наши дни. В 1923 году там насчитывалось «только» 2173 тысячи жителей и столица Японии казалась европейцу, по крайней мере за пределами делового квартала Тийода, не крупным современным городом, а скорее гигантским скоплением примыкающих друг к другу селений. С самолета было отчетливо видно, что Токио делится на верхний и нижний город. Последний омывается морем, пересекается рекой Сумидой и прорезан многочисленными каналами, через которые переброшено не менее 5 тысяч мостиков. Уже в то время нижняя часть города была районом заводов и крупных рисовых элеваторов. Здесь ютилась беднота. Убогие улочки с ветхими лачугами и лавчонками, переполненными невообразимым хламьем, кишели вывесками и флагами, испещренными рекламами, что придавало им своеобразный колорит.

На противоположном берегу Сумиды к северу и западу простирается пояс живописных холмов. Вот на этих-то холмах и возводились храмы и дворцы, разбивались парки и сады. Впрочем, и у дворцов, выдержанных в серых тонах, был унылый вид, не исключая и императорского дворца, скрывающегося за оградой и окруженного наполненным водой рвом. Недалеко от дворца, примерно в трех километрах от центральных кварталов, на склоне холма, у подножия которого простирались сады Асакуса и нижний город, возвышались корпуса императорского университета.

Здесь-то мы и предполагаем установить свой наблюдательный пункт. Да и можно ли выбрать себе лучшего гида, чем этот крепкий, коренастый пятидесятилетний человек, который работает в своем кабинете, рядом с сейсмологической лабораторией! Но разрешите мне представить вам Акитунэ Имамуру, профессора сейсмологии Токийского университета, и его коллегу Омори, одного из ведущих японских геофизиков.

Утро 1 сентября началось с сильного ветра и дождя, но вскоре небо прояснилось, и увы!., снова засияло солнце. Мы говорим «увы», потому что уже в течение ряда дней стоял нестерпимый зной. Жара угрожала продержаться и на следующий день, критический для японских землепашцев, день, который народ называет «Нихьяку-тока».

И вдруг в 11 часов 58 минут (по местному времени) профессор Имамура, работая за письменным столом, ощутил легкий толчок. Он ничуть не встревожился, привыкнув к тому, что его родная земля постоянно содрогается. Это было маленькое землетрясение, вот и все, такое, какие случаются по 7500 раз в год и не вызывают никаких последствий. По привычке, ученый стал в уме отсчитывать секунды и на четвертой заметил, что сотрясение не только не прекращается, но, наоборот, усиливается и становится угрожающим. Через семь-восемь секунд здание начало глухо дрожать. «Что это, максимальная фаза землетрясения, — спросил себя Имамура, — или только предварительная?»

Сделаем здесь небольшое отступление. Частота землетрясений в Японии привела к тому, что ее население как бы свыклось с опасностью и стало относиться к ней несколько беззаботно. Но такие крупные ученые, как Имамура, наоборот, усилили внимание к сейсмическим явлениям. Имамура еще в 1905 году предостерегал на страницах газеты «Тайя», что отнюдь не исключается менее безобидное землетрясение, которое неизбежно вызовет пожар, и задал вопрос: «Есть ли уже сейчас уверенность в том, что можно будет использовать водопровод и что борьба с огнем хорошо организована?» Профессор Омори, со своей стороны, затронул этот деликатный вопрос. Но в то время у властей были совсем другие заботы; им было недосуг прислушиваться к голосу этих глашатаев беды. Только что закончилась русско-японская война, Япония выдвинулась в число держав, руководивших судьбами мира, крупные промышленные и торговые фирмы процветали. Власти, несомненно, считали более выгодным укреплять экономическую и военную мощь страны, чем готовиться к сейсмической катастрофе, которая могла ведь и не разразиться.

Возможно, что Имамура, невозмутимо отсчитывая секунды, вспомнил о своих вещих предсказаниях. Сотрясение определенно не прекращалось, и на 12-й секунде ученый сказал себе: «Внимание, начинается главная фаза». Колебания земной коры действительно становились все сильнее. Когда прошло еще четыре-пять секунд, Имамура решил, что землетрясение достигло апогея. С крыши дождем падала черепица, и все здание трепало, как судно в бурю. Имамура удивился, что ему удалось удержаться на ногах. Нас тоже поражает изумительное спокойствие ученого, который, вместо того чтобы выпрыгнуть в окно, отсчитывал секунды и занимался наблюдениями. Прошло еще 10 секунд.

Движение земной коры было по-прежнему сильным, но характер его изменился: колебания замедлились, а амплитуда их увеличилась. Тогда ученый встал, вышел, шатаясь, из кабинета и спустился к сейсмографам.

Там собрались уже почти все его ассистенты. Многие особо чувствительные приборы, дающие увеличенное изображение смещений грунта, были выведены из строя при первых же сотрясениях, но оставалось еще шесть сейсмографов, на показания которых можно было положиться. Бригада немедленно принялась за расшифровку записей. Землетрясение продолжалось; за потрескавшимися стенами обсерватории простиралась столица, ставшая жертвой катаклизма; в университете начался пожар. Профессору потребовалось менее получаса, чтобы сделать первые выводы: время пробега первой волны составляло 13,9 секунды; предположив, что скорость ее равнялась 7,5 километра в секунду, можно было определить местоположение эпицентра на расстоянии 104 километров к юго-западу от Токио. Следовательно, предварительный толчок был дан под заливом Сагами, то же, видимо, относилось и к главному толчку.

Минута, изменившая судьбу

Около 12 часов 15 минут Имамура покинул обсерваторию и пошел в город. Он должен был теперь собрать сведения, необходимые для определения интенсивности землетрясения, и осмотреть разрушения. Башня метеорологической обсерватории устояла, но стрелки огромных часов остановились на 11 часах 58 минутах. Разрушительный толчок продолжался менее минуты, а максимальная амплитуда колебаний достигла 0,87 метра, при среднем периоде волны 1,33 секунды. Этой минуты было достаточно, чтобы уничтожить Токио, Иокогаму, находящуюся в 32 километрах, и даже целый район длиной 150 километров и шириной 100 километров, то есть всю равнину Канто. Человеку, заснувшему в 11 часов 58 минут и проснувшемуся в 11 часов 59 минут могло показаться, что он спал целую вечность, а бог Хронос за это время успел превратить живой, деятельный и шумный город в груды развалин, среди которых торчали одинокие бетонные кубы.

Нет ничего более потрясающего, более ошеломительного, чем эта чудовищная внезапность. Менее чем за 60 секунд обрушились тысячи зданий, были вычеркнуты из жизни десятки тысяч людей, а те, кто остался в живых, кто не был погребен под развалинами, очутились под открытым небом, охваченные неописуемым ужасом, онемевшие перед жуткой картиной светопреставления.

Да, в 11 часов 58 минут Токио был еще кипучей столицей, хотя движение на улицах несколько ослабело. Ведь 12 часов — это время обеда. Но в 11 часов 59 минут на целые километры протянулись груды обломков. Если свидетели Сан-Францисского землетрясения 1906 года видели перед собой уцелевшие слепые окна или просто растрескавшиеся дома, то в Токио, за исключением нескольких железобетонных строений, ничего не осталось. Жизнь в городе сразу замерла. Воцарилась страшная тишина, нарушаемая только гулом обвалов и криками раненых. Столица почти мгновенно превратилась в кладбище. Но долго ли продолжалась такая гробовая тишина?.. Нет! Ведь не прошло и минуты, как катастрофа приняла иной облик. Развалины превратились в настоящий ад: одновременно в разных точках горизонта в небо взвились столбы черного дыма, сквозь который пробивались языки пламени.

Огненный прилив

«Поистине загадочным представляется то обстоятельство, что почти тут же после первого толчка, за столь короткий срок, в самых различных местах вспыхнуло так много пожаров», — заявляется в официальном отчете японского правительства. Дело в том, что в полдень в городе насчитывалось уже 134 очага пожара. Вспомним, что в этот час во всех домах, во всех гостиницах и ресторанах, на газовых плитах или на жаровнях готовился обед или кипятилась вода для чая. Захваченные врасплох землетрясением и второпях выбегая на улицу, только немногие хозяйки или повара подумали о том, что надо погасить огонь. Вспомним также, что легкие японские домики, сделанные из быстро воспламеняющихся материалов, были лакомой пищей для огня. Такой же пищей для него стали химические продукты, хранившиеся на складах. Ведь, как только были повреждены газопроводы и электрические кабели, не хватало только незначительной вспышки газа или электрической искры, чтобы превратить склады химических продуктов в неугасимые факелы.

Телефонная связь тоже была нарушена, и не всюду можно было вовремя предупредить пожарных. Да и трудно предположить, что они смогли бы одновременно бороться с огнем в таком огромном количестве точек, особенно если принять во внимание, что водопровод тоже был поврежден.

Можно ли себе представить более страшное зрелище, чем этот город с его двухмиллионным населением, внезапно ставший жертвой землетрясения и минутой позже ощетинившийся языками пламени? Упавшая с крыш черепица помогла огню беспрепятственно завладеть деревянными перекрытиями; мебель и одежда стали его легкой добычей; обезумевшие от страха погорельцы думали лишь о том, как бы скорее убежать, все равно куда, и не пытались даже помочь несчастным пожарным, оказавшимся почти бессильными. Итак, предоставленный самому себе, огонь безудержно продвигался вперед, пожирая дом за домом и сметая на своем пути те ничтожные заграждения, которыми пытались его остановить.

Через несколько часов поднялся ветер. Раньше он дул с юга-юго-востока со скоростью 36 километров в час. Но примерно в 16 часов в верхнем течении Сумиды образовался циклон, который начал перемещаться вниз по реке к югу. Казалось, чья-то гигантская рука опустошила весь район. Суда были выброшены из воды на сушу, строения снесены, а их обломки развеяны по ветру. Весь квартал, занимаемый политехническим училищем Курамайэ, был сразу же сметен. Но так как там уже начался пожар, то гигантская лапа схватила этот пылающий факел, раздула его и сбросила на нижний город. Мгновенно огненный ураган перенесся на другой берег реки, развив скорость 70–80 метров в секунду. Там он атаковал территорию, занятую интендантским складом, где собрались жившие по соседству люди со своими пожитками и кое-каким домашним скарбом. Мгновение — и все потонуло в черном смрадном дыму. Еще мгновение — и нахлынувшая огненная волна поглотила все и устремилась дальше. Волна схлынула, но 38 тысяч человек были превращены в пепел.

А скорость ветра нарастала с каждой минутой: с 36 километров в час она поднялась до 50, затем — до 60, наконец — до 70. Ветер превратился в ураган, который теперь надвигался с северо-запада. Подобно кузнечным мехам, он раздувал пламя и нес его дальше. Районы Токио — Асагая, Сётагая, Нихонбаси, Кёбаси, Сибуя — были мгновенно уничтожены и превратились в опустошенные земли, где клубилась пыль. То же самое произошло в нижних кварталах Фукагава и Хондзё, расположенных у самой реки. Здесь ветер с моря подстегивал огонь, и не было ни одного высокого здания, которое могло бы в какой-то степени задержать распространение пожара.

В 18 часов, когда ветер сменился ураганом, все разбросанные очаги пожара разрослись и соединились. Токио превратился в огненный океан с заливами, мысами и бухточками, откуда время от времени прорывались пламенеющие вихри. И не было никаких возможностей обуздать разбушевавшуюся стихию. Пожарные, несмотря на то, что их машинам уже неоткуда было качать воду, упорно старались выжать все, что возможно, из каналов, резервуаров и рвов. Но если им и удалось несколько задержать наступление врага на южном фронте в районе Сибуя, то повсюду в других местах их усилия оставались тщетными. Сгорело 22 бойца пожарных команд, и пришлось отступить, предоставив огню беспрепятственно продолжать свое дело.

«Поистине загадочным представляется то обстоятельство, что почти тут же после первого толчка, за столь короткий срок, в самых различных местах вспыхнуло так много пожаров», — заявляется в официальном отчете японского правительства. Дело в том, что в полдень в городе насчитывалось уже 134 очага пожара. Вспомним, что в этот час во всех домах, во всех гостиницах и ресторанах, на газовых плитах или на жаровнях готовился обед или кипятилась вода для чая. Захваченные врасплох землетрясением и второпях выбегая на улицу, только немногие хозяйки или повара подумали о том, что надо погасить огонь. Вспомним также, что легкие японские домики, сделанные из быстро воспламеняющихся материалов, были лакомой пищей для огня. Такой же пищей для него стали химические продукты, хранившиеся на складах. Ведь, как только были повреждены газопроводы и электрические кабели, не хватало только незначительной вспышки газа или электрической искры, чтобы превратить склады химических продуктов в неугасимые факелы.

Телефонная связь тоже была нарушена, и не всюду можно было вовремя предупредить пожарных. Да и трудно предположить, что они смогли бы одновременно бороться с огнем в таком огромном количестве точек, особенно если принять во внимание, что водопровод тоже был поврежден.

Можно ли себе представить более страшное зрелище, чем этот город с его двухмиллионным населением, внезапно ставший жертвой землетрясения и минутой позже ощетинившийся языками пламени? Упавшая с крыш черепица помогла огню беспрепятственно завладеть деревянными перекрытиями; мебель и одежда стали его легкой добычей; обезумевшие от страха погорельцы думали лишь о том, как бы скорее убежать, все равно куда, и не пытались даже помочь несчастным пожарным, оказавшимся почти бессильными. Итак, предоставленный самому себе, огонь безудержно продвигался вперед, пожирая дом за домом и сметая на своем пути те ничтожные заграждения, которыми пытались его остановить.

Через несколько часов поднялся ветер. Раньше он дул с юга-юго-востока со скоростью 36 километров в час. Но примерно в 16 часов в верхнем течении Сумиды образовался циклон, который начал перемещаться вниз по реке к югу. Казалось, чья-то гигантская рука опустошила весь район. Суда были выброшены из воды на сушу, строения снесены, а их обломки развеяны по ветру. Весь квартал, занимаемый политехническим училищем Курамайэ, был сразу же сметен. Но так как там уже начался пожар, то гигантская лапа схватила этот пылающий факел, раздула его и сбросила на нижний город. Мгновенно огненный ураган перенесся на другой берег реки, развив скорость 70–80 метров в секунду. Там он атаковал территорию, занятую интендантским складом, где собрались жившие по соседству люди со своими пожитками и кое-каким домашним скарбом. Мгновение — и все потонуло в черном смрадном дыму. Еще мгновение — и нахлынувшая огненная волна поглотила все и устремилась дальше. Волна схлынула, но 38 тысяч человек были превращены в пепел.

А скорость ветра нарастала с каждой минутой: с 36 километров в час она поднялась до 50, затем — до 60, наконец — до 70. Ветер превратился в ураган, который теперь надвигался с северо-запада. Подобно кузнечным мехам, он раздувал пламя и нес его дальше. Районы Токио — Асагая, Сётагая, Нихонбаси, Кёбаси, Сибуя — были мгновенно уничтожены и превратились в опустошенные земли, где клубилась пыль. То же самое произошло в нижних кварталах Фукагава и Хондзё, расположенных у самой реки. Здесь ветер с моря подстегивал огонь, и не было ни одного высокого здания, которое могло бы в какой-то степени задержать распространение пожара.

В 18 часов, когда ветер сменился ураганом, все разбросанные очаги пожара разрослись и соединились. Токио превратился в огненный океан с заливами, мысами и бухточками, откуда время от времени прорывались пламенеющие вихри. И не было никаких возможностей обуздать разбушевавшуюся стихию. Пожарные, несмотря на то, что их машинам уже неоткуда было качать воду, упорно старались выжать все, что возможно, из каналов, резервуаров и рвов. Но если им и удалось несколько задержать наступление врага на южном фронте в районе Сибуя, то повсюду в других местах их усилия оставались тщетными. Сгорело 22 бойца пожарных команд, и пришлось отступить, предоставив огню беспрепятственно продолжать свое дело.

За огненной решеткой

Не трудно догадаться, что температура, и без того высокая в это время года, угрожающе поднялась. В полночь, до того как обрушилась башня метеорологической станции, о которой уже упоминалось выше, термометр на ней показывал 46 градусов вместо обычных 25–26 градусов. Подумать только, каково было попавшим в это пекло людям, над которыми нависло почерневшее от пыли и дыма небо! Со всех сторон их окружало пламя.

Что же стало с двумя миллионами жителей столицы, после того как первые подземные толчки заставили их выбежать из домов? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны были бы снова обратиться к рассказам очевидцев о массовом бегстве, с которым читатель уже знаком по описанию Лиссабонского землетрясения, а повторение может наскучить. Удовлетворимся же тем, что мысленно последуем за беглецами, которые, увлекая за собой жен и детей и нагрузившись кое-каким скарбом, бежали, ища спасения, в незастроенные места. Парки и сады скоро почернели от людей, как и ведущие туда дороги. Площадь перед императорским дворцом, примыкающая к главному вокзалу, парки районов Хивия, Асакуса, Уйэно и Сибуя не вмещали устремившиеся в них толпы. Все жители Хондзё, Фукагавы и примыкающих к ним районов, со своей стороны, скучились на территории интендантского склада. Все были нагружены узлами, одеялами, матрацами, но огненная завеса надвигалась с быстротой несущейся галопом лошади. Нужно было снова бежать, а как это сделать, если ты отягощен ношей, в которой заключено все твое имущество? Полиция пыталась разогнать толпу насильно… но это не предотвратило трагедии, о которой мы уже коротко рассказали: 38 тысяч человек, теснимые все суживавшейся огненной решеткой, в несколько секунд превратились в пепел.

Кровь, паника, смерть

У автора этой книги среди многочисленных фотографий, запечатлевших эту трагедию, есть один не пугающий, а скорее любопытный и даже забавный снимок. Сделан он, вероятно, пополудни 1 сентября и изображает мужчину, усатого европейца, без пиджака, в подтяжках, с падающими брюками, позирующего среди развалин. Кто это, отважный землекоп, который готовится начать расчистку? Ничуть не бывало! Это его превосходительство Поль Клодель, посол Франции в Токио, разыскивающий свою дочь, которую потерял в эти страшные часы. Здание французского посольства, как и большинство других посольств, было разрушено. Дипломат со своей семьей укрылся на борту французского пассажирского судна «Андрэ Лебон», стоявшего на якоре в Иокогаме. Но, чтобы собрать весь свой персонал и получить сведения о своих согражданах, автор книги «Сообщение, сделанное Марии» решил отправиться пешком из Токио в Иокогаму и вернуться тем же путем в Дански. Ничто не мешает нам вообразить, что мы вместе с послом проходим по этому району, где все перевернуто вверх дном, и своими глазами видим представшие перед ним страшные картины. Нет другого слова для определения этого зрелища, как «галлюцинация». Но ненамного богаче был и словарь тех, кому удалось спастись по еще свободным дорогам. Все их сообщения сводятся к нескольким словам: «раздавлены, сожжены, задохнулись…» Улица, по которой мы идем вслед за Клоделем, — не что иное, как поток людей, текущий между двумя нескончаемыми грудами обломков — обрушившихся камней, кусков штукатурки, столбов, проводов, рельсов. Все повалено, разбито, искорежено. Повсюду трупы или куски человеческого тела. Вот женщина в агонии старается приподнять придавившую ее балку; она умирает, но никто и не думает прийти ей на помощь; вот мужчина, в отчаянии стремящийся утолить жажду и припавший пересохшими губами к давно иссякшему источнику.

Каналы загромождены не меньше, чем улицы: жалкие остатки мебели, изуродованные тела, покоробившиеся от огня трупы. А огонь тут, он не дает себя забыть, он преследует толпу по пятам. Люди наводняют все незастроенные участки, взбираются на холмы, заполняют все места, куда, как им кажется, не дойдет огонь. Кварталу Маруноти возле вокзала, окрестностям парка Хибия, площади перед императорским дворцом даже с наступлением ночи еще не грозит опасность. Несмотря на это там царит неописуемое смятение, поддерживаемое страхом, отчаянием, болью и постоянным приливом новых потоков пострадавших, гонимых победоносным наступлением огня.

Не прекращается и содрогание грунта. Земля продолжает колебаться, и никто не может поручиться, что не произойдет новая сейсмическая катастрофа. Правда, разрушать уже почти нечего, разве только императорский дворец и несколько храмов. Между тем отголоски первого толчка следуют один за другим безостановочно. До 18 часов зафиксировано 171 толчок, с 18 часов до полуночи — 51 и от полуночи до 6 часов утра — 53. На следующий день, 2 сентября, с 18 часов до полуночи отмечено еще 103 толчка. И только начиная с 5 сентября частота сотрясений начала заметно сокращаться; в этот день с полуночи до 6 часов утра зафиксировано не более 26 толчков. Даже пожар прекратился раньше.

Не трудно представить себе, до какого морального состояния были доведены пострадавшие, чья нервная система все сильнее расшатывалась страхом перед новым землетрясением и непреодолимым распространением пожара. Людей мало-помалу охватывала неописуемая паника, раздуваемая возбуждением, все более исступленным, по мере того как стали распространяться слухи, один нелепее другого. Говорили, что неминуем новый толчок, гораздо сильнее первого; что пожар был вызван поджигателями и такая же судьба ждет все города Японской империи; что бандиты бежали из тюрем и теперь начнется массовое убийство. Рассказывали даже, что корейцы, обращенные японцами в рабство, готовы восстать и истребить своих угнетателей.

Как же восстановить порядок и успокоить умы? Полиция выбита из колеи и обессилена, все здания прессы сгорели. Уцелело только помещение редакции «Нити-Нити», но и она не могла выпустить даже самой маленькой листовки; не осталось ни телеграфа, ни телефона, ни железных дорог, ни трамвая. Нельзя ни заглушить, ни опровергнуть ложные слухи, как нельзя и сообщить внешнему миру о том, что происходит в Токио. Никто за рубежом и даже в других районах Японии не знает, что столицы больше не существует. Токио как бы превратился в метеорит, оторвавшийся от Земли и совсем ей не известный. Только вечером, после того как выяснится положение в Иокогаме, удастся передать радиограмму в Осаку, и лишь на следующий день утром пилоты полетят разносить тревожную весть.

Выжить можно только чудом

Но представим себе, что мы в первый вечер катастрофы находимся в самой гуще беглецов, среди тех, кому удалось спастись. Над нами навис исполинский свод пурпурного неба. На большей части территории столицы, примерно на площади 80 квадратных километров, то есть во всем нижнем городе и на значительной части верхнего города, бушует огонь. Там, где расположились лагерем несчастные беглецы, — удручающая дневная жара сменилась прохладой, которая скоро перейдет в холод. Электрического света нет, его заменяют свечи, запас которых тщательно охраняется энергичными гражданами. Сколько же их, этих несчастных? Примерно около 1,5 миллиона в самом Токио и 1,8 миллиона по всей префектуре. Среди них много раненых, не говоря уже о больных, калеках, маленьких детях, беременных женщинах, людях, которые нуждаются в уходе. В полутьме, среди невообразимого хаоса врачи, мобилизованные муниципальными властями, пытаются создать пункты первой помощи, полевые лазареты, организовать транспортировку больных. Нельзя ограничиваться только обработкой и перевязкой ран, нужно предупредить распространение эпидемии. Сообщим сразу же, что в полевых госпиталях более 1575 тысяч человек оставались до 30 ноября.

Но это еще не все. Ведь этих бродяг поневоле, равных по численности половине населения Ирландии или всему населению Албании, надо было снабдить продовольствием. Это дело взяла на себя полиция. Из армейских запасов был получен рис и 100 котлов. Походная кухня разместилась в парке района Сибуя, но вскоре, преследуемая пожаром, перебралась в парк района Хибия. Чтобы доставить еду по назначению, были мобилизованы все уцелевшие средства транспорта; на разрушенных улицах наряду с роскошными экипажами господ разъезжали крестьянские тележки, запряженные волами.

Однако несчастные нуждаются не только в пище. «Пить!» — молят они, мучимые еще более сильной жаждой. Тогда мобилизуются обслуживающие императорский дворец грузовики-цистерны и отправляются в предместья за водой.

Впрочем, в этот грозный вечер многие думали не о том, как бы поесть, а как бы поскорее вырваться из ада. Пронесся слух, что сформирован поезд, и вокзал Собу осаждали со всех сторон. Однако тем, кто хотел уехать, удалось это сделать только назавтра или в последующие дни, когда железнодорожные и судоходные компании, японские и иностранные, а также военно-морской флот смогли организовать массовую эвакуацию. Само число пассажиров говорит о размахе этих перевозок: с 2 по 16 сентября — 3170 тысяч человек покинуло Токио и 1880 тысяч возвратились в столицу.

Пусть воображение поможет читателю представить себе эту первую ночь после катастрофы: во мраке мерцают огоньки свечей, толпа людей под открытым небом, окровавленным заревом пожара, вокруг дымятся развалины, за которыми бушует пламя. Сотни тысяч людей жмутся друг к другу, пересчитывают свои жалкие пожитки, волнуются за тех членов семьи, которых нет с ними. Правительство было захвачено врасплох; здания учреждений разрушены, персонал разбежался. Но уже на следующий день власти начали действовать. Были приняты срочные меры по реквизиции продовольствия, напитков, горючего, квартир, транспортных средств, предметов санитарии, медикаментов и т. п. Уверенность в том, что отныне не будет недостатка в прилично сваренном рисе, немало способствовала успокоению умов. В течение всего сентября будут бесплатно выдавать этот рис, общее количество которого составило к 25 числу 2761 гектолитр.

Не менее важно было восстановить порядок, чему способствовало объявление военного положения. О том размахе, которое придало этой мере правительство, можно судить хотя бы по тому, что спустя неделю после землетрясения в столице разместили 21 пехотный полк, 6 кавалерийских, 18 инженерных батальонов, 2 железнодорожных полка и 2 полка связи — всего около 35 тысяч человек, не считая летчиков и персонала медицинской службы.

Инженерные войска, не теряя времени, на второй же день одерживают первую победу: рано утром, после ночи работы, им удается восстановить снабжение питьевой водой. Эту победу пострадавшие оценили в должной мере: ведь для этих несчастных, заключенных в огненную тюрьму, вода была еще более благодатным даром, чем рис. Но теперь по улицам разъезжают грузовики-цистерны, и там, где они останавливаются, вырастают длинные очереди. Общее горе уравнивает возраст, пол и социальное положение.

Между тем известие о катастрофе начинает облетать весь мир. Радиограмму, переданную накануне из Осаки, поймала радиостанция Фунабаси и со всей мощностью, на которую была способна, распространила повсюду. Ее сообщение услышали суда американской эскадры, курсировавшие в китайских водах, и передали в США, куда оно дошло ночью. На следующий же день, то есть в воскресенье 2 сентября, американский Красный Крест забил тревогу. Человечество поставлено наконец в известность о катастрофе, и все страны начинают соревноваться в усердии, отправляя пострадавшим продовольствие и оказывая всевозможную помощь.

В понедельник 3 сентября перед токийскими властями встала новая проблема: погода начала портиться, надвигался дождь и надо было обеспечить кровом миллион пострадавших, находившихся до той поры под открытым небом. Но тот же день принес известную компенсацию. Он был отмечен новой победой: огонь наконец побежден. Пожар продолжался три дня и уничтожил 40 % всей территории города.

Победа над огнем пробудила в населении стремление к активной деятельности, и оно принялось за восстановление города. Действительно, порядок начал быстро налаживаться. 4 сентября было восстановлено освещение в общественных местах, а на следующий день электричество зажглось в уцелевших жилищах. 5 сентября наступила очередь телефона: восстановилась связь с некоторыми крупными городами, такими, например, как Осака и Нагасаки. Телеграф возобновил работу одновременно с городским транспортом, то есть с трамваем. Чтобы восстановить газоснабжение, потребовалось больше времени: надо было привести в исправность не только заводы, но и километры подземных трубопроводов. Частично это было осуществлено к 10 сентября, и 140 тысяч печей снова получили газ. В тот же день 14 крупных банков опять открыли двери, что фактически означает конец бедствия и возобновление деловой жизни. Это означает также, что и нам пора извлечь урок из Токийской катастрофы, если в ней заключен такой урок, и подвести итоги.

Гибель и возрождение Токио

Итоги эти одновременно и просты и ужасны. Нижний город был превращен в пустыню. О трассах улиц можно было судить только по грудам строительного мусора. Сгорело или было повреждено более 280 мостов, разрушено 779 трамвайных линий. Мы знаем, что здания были повреждены повсеместно, однако степень их разрушения колебалась в зависимости от амплитуды подземного толчка, которая, в свою очередь, определялась строением поверхности. В кварталах с рыхлым грунтом, например песчаным, интенсивность землетрясения была максимальной: в некоторых местах, в непосредственной близости от моря, ускорение достигло показателя, близкого к 2/5 ускорения силы тяжести. И, наоборот, интенсивность землетрясения была минимальной на более твердом грунте. Отметим, впрочем, что в районах с аллювиальными грунтами опустошения вызывались скорее горизонтальной, чем вертикальной составляющей толчка, каким бы резким он ни был (рис. 5).

Перед иностранцем, высадившимся в Токио, открывалось потрясающее зрелище. В Лиссабоне, хотя и опустошенном землетрясением и пожаром, все же сохранились незатронутые катастрофой кварталы, а в Сан-Франциско небоскребы возвышались среди развалин. Даже в Мессине с ее призрачными фасадами еще оставалась какая-то тень реальности. Но Токио, застроенный легкими зданиями, превратился в необозримое поле развалин. Исчез университет с лучшей в стране библиотекой. Сгорело 700 тысяч томов, куда входили и редчайшие собрания, такие, например, как коллекция Макса Мюллера, Дернбурга, Кёллера и др. Из 483 тысяч жилых домов 4222 были полностью разрушены землетрясением, 300 924 сгорели и 42 732 в той или иной мере пострадали. В список разрушенных общественных строений входили здания большинства посольств, министерств — внутренних дел, финансов, просвещения, земледелия и торговли, связи, — два арсенала, здания полиции, телеграфа и телефона, пожарной команды, высших учебных заведений, сотни различных школ, 784 храма, 202 христианские церкви, императорский и 20 других театров, 44 кинотеатра, 162 больницы, 6962 завода…

Рис. 5. План Токио.

Интенсивность сильного землетрясения показана не в баллах обычной шкалы, а процентными соотношениями между его ускорением и ускорением силы тяжести (см. стр. 231, 232). 1 — 10 % g; 2  — 15 % g; 3  — 20 % g; 4 — 25 % g.

Добавим к этому итогу 2270 судов, в основном речных, которые уничтожил пожар. Но, главное, не следует забывать о том, что под развалинами всех этих зданий было погребено несчетное число людей. Так, только в парке Асакуса под обломками башни высотой 75 метров было обнаружено 700 трупов.

Можно ли все же подсчитать общее число жертв? Да, можно. Правда, по слухам, распространившимся сразу после катастрофы, землетрясение унесло сотни тысяч жизней. Но официальный отчет, опубликованный в 1926 году и основанный на объективных статистических данных, свел это огромное число к менее чудовищным цифрам. В Токио погибло 58 104 человека, было ранено 7876 и пропало без вести 10 556. В префектуре Токио убитых было 59 593 человека и пропавших без вести — 10 904. Среди них были, вероятно, родители тех детей, которых подобрали полицейские среди развалин. Беспризорными остались 1062 малыша. Их вместе со стариками, оставшимися без своих кормильцев, и с людьми всех возрастов, потерявшими рассудок во время стихийного бедствия, либо оставшимися навсегда калеками, поместили в благотворительные учреждения.

Врач прогуливался по набережной, как вдруг…

Не следует забывать, что, как и в случаях с Сан-Франциско или Мессиной, называя землетрясение Токийским, мы как бы принимаем часть за целое. Сейсмическое возмущение распространилось на весь район Канто, а здесь расположены и другие города, кроме Токио, заслуживающие нашего внимания.

Иокогама, например, один из немногих крупных городов Японии, известен всему миру, впрочем, как Хиросима и Нагасаки. В огромном портовом городе Иокогама, расположенном у глубокой выемки в Токийском заливе, на расстоянии 32 километров от столицы, проживало тогда 440 тысяч человек, в том числе 2,5 тысячи европейцев. Здесь заканчиваются многие морские пути, ведущие из Европы. Итак, давайте же установим наш наблюдательный пункт в этом порту и посмотрим на катастрофу под другим углом зрения.

Представим себе, что мы гуляем по набережной Иокогамского порта утром 1 сентября 1923 года, любуясь царящим здесь оживлением. В то утро порт был особенно живописен. У причала стояло несколько лайнеров: французский — «Андрэ Лебон», японский — «Корэа-Мару», английский — «Эмпресс-оф-Острейле». Поднимемся на борт «Андрэ Лебона» и проберемся в каюту врача Шарля Гибье.

Врачу повезло! Судно несколько дней простоит на ремонте. Попав впервые на Дальний Восток, нельзя, разумеется, упустить такой замечательной возможности хотя бы очень бегло познакомиться с Японией. Врач как раз собирается сойти на берег, чтобы поездом отправиться в Токио. Последуем за ним. Вот он идет на корму, к трапу, бросая тревожные взгляды на небо.

Дело в том, что погода совсем не располагает к прогулке. Шум проливного дождя заглушается завываниями ветра; солнце спряталось за тяжелые черные тучи, и в довершение всего метеорологи предвещают приближение тайфуна.

«Ну и погодка!» — с отчаянием думает Гибье. Неужели судьба сыграет с ним такую жестокую шутку, что, приехав в далекие края, он ничего не повидает. Навис дождь? Ну и пусть себе идет! И вот наш врач сходит на набережную и нанимает рикшу, который со всех ног устремляется к вокзалу.

Но дождь все усиливается. Да какой там дождь, это поток, водопад, обрушившийся на Иокогаму. Можно ли в такую погоду отправляться в экскурсию? Скрепя сердце, незадачливей экскурсант велит своему рикше возвращаться назад, и вот он опять на «Андрэ Лебоне», смирившийся со своим заточением. Гибье и не подозревает, что этот ливень ниспослан самой судьбой, чтобы спасти ему жизнь…

Прислонившись к решетке, Гибье смотрит на большой город, затопленный дождем. За портом начинается квартал Ямасито-тё, где расположились иностранные компании и консульства, европейский квартал, резко отличающийся от остальных районов города. За этим кварталом простирается район Ху-тё, где среди лавчонок и контор разбросаны общественные здания. А вокруг этих районов раскинулся типично японский перенаселенный город с узкими улочками и низкими домиками.

В 10 часов утра дождь, наконец, прекратился, ветер несколько стих, стало менее душно. Утро кончается, люди идут по делам или просто подышать свежим воздухом. Суббота, но многие иностранные торговые фирмы открыты.

Вот уже 11 часов 45 минут. От нечего делать доктор Гибье спускается на набережную и смотрит на отплытие «Эмпресс-оф-Острейле». Толпы родственников и друзей окружают пассажиров, разноцветный серпантин натянут между пароходом и берегом; опоздавшие спешат в сопровождении кули. Скоро уберут сходни.

Вдруг… что за сумятица? Откуда доносятся эти взрывы? Доктор чувствует, как земля колеблется у него под ногами, шатается, и в тревоге думает лишь о том, как бы поскорее вернуться на пароход. Спотыкаясь, пошатываясь, он направляется к судну, хватается за сходни, поднимается на палубу и, еще не осознав, что происходит, оборачивается, чтобы посмотреть на город.

Набережная, где он находился меньше минуты назад, разорвалась, как тряпка: одна ее часть повисла над морем, другая исчезла вместе с кишевшей толпой. Поодаль пирс нового порта, где стоял у причала «Корэа-Мару», с грохотом провалился в море. А еще дальше, там, где простиралась Иокогама, нет больше домов. Сохранилось несколько высоких зданий: таможня, почта, ратуша.

Под ногами поднятого по тревоге экипажа судно шатается и колеблется, и моряки присутствуют при поразительном зрелище: море остается спокойным, в то время как суша колышется, дома кренятся и рушатся. На сохранившейся части набережной обезумевшие от ужаса люди зовут на помощь. Капитан приказывает немедленно спустить сходни и взять на борт пострадавших. Мгновенно «Андрэ Лебон» превращается в муравейник, в Вавилонскую башню.

Море пылает

Но вдруг у «Андрэ Лебона», как и у двух американских пароходов, стоявших рядом с ним, у «Эмпресс-оф-Острейле», «Корэа-Мару», «Лондон-Мару» и «Пари-Мару», которые стояли на якоре вдоль 5-го и 6-го причалов, лопнули якорные цепи, и эти суда были отброшены на несколько десятков метров от берега. Моментально поверхность моря покрылась обломками, кусками дерева, тонущими людьми и трупами. Моряки незамедлительно спускают в море шлюпки и приступают к спасению людей. Им нельзя терять ни минуты, потому что в корпусе № 3, принадлежащем таможне, уже начался пожар. Он усиливается и распространяется с огромной скоростью. Цистерны с нефтью, лопнувшие при толчке, мощными струями изрыгают свое содержимое в море, и капитаны хорошо понимают, какая беда угрожает их судам. Вода покрывается маслянистой радужной пленкой, в которой барахтаются тонущие люди, а суда спешат скорее уйти из порта, чтобы пришвартоваться к буям на рейде. Само море начинает гореть.

В порту настоящий разгром. Суда, стоявшие у причалов недалеко от охваченных пламенем кварталов, пытаются уйти все сразу. В узких фарватерах образуется чудовищный затор. Такелаж перепутывается, гремят яростные проклятия. Несущаяся огненная завеса уже на расстоянии нескольких десятков метров от судов. Вскоре угасает всякая надежда выбраться из ада. Экипажам и пассажирам остается только одно — спрыгнуть на берег и идти пешком, куда им угодно… если только это еще возможно. А суда со всем, что в них осталось, брошены на произвол судьбы и через несколько минут превратятся в исполинский костер.

То, что творится в порту, напоминает картины, которые предстают перед нами в галлюцинациях. Таможенный причал рухнул, увлекая за собой в море сотни людей. Некоторым удается еще зацепиться за уцелевшую часть набережной. Но и этот обломок расшатывается последующими толчками, раскачивается и тает на глазах. Люди бегают по этому ничтожному островку, как ошалевшие муравьи, потеряв рассудок и воя от страха. В окружение попали и те, кто искал спасения на набережной: впереди — море, сзади — огонь. Шлюпки судов, стоящих на открытом рейде, делают все возможное, чтобы подобрать побольше людей, но пожар надвигается все быстрей… Люди бросаются в воду и пытаются плыть по тошнотворной пелене нефти. Но вот и эта пелена загорается, головы плывущих людей и шлюпки исчезают в пылающем море.

Рейд и город сливаются теперь воедино в красном зареве пламени. Метеорологическая обсерватория, портовые строения, здания речной полиции и таможни вырисовываются в дыму неясными силуэтами. Даже предсказанному метеорологами тайфуну не удастся одолеть бушующий огонь. Через час после того, как начался пожар, первый шквал налетел с моря на побережье и смел суда и обломки зданий. До наступления ночи на Иокогаму и соседние населенные пункты обрушатся еще 30 шквалов, которые будут способствовать распространению пожара.

Как начальник полиции перенес землетрясение

Ознакомившись с тем, как разыгралось стихийное бедствие в порту, мы хотим теперь узнать, что же происходило в самом городе, но для этого нам надо избрать другой наблюдательный пункт. Чтобы все видеть и быть в курсе всех событий, самое лучшее, что мы можем сделать, — это отправиться в префектуру и расположиться в административном центре города. Кроме того, здание префектуры славится своей массивностью и прочностью. Зайдем же в кабинет начальника полиции Мориоки и посмотрим его очень острыми глазами на все, что происходит вокруг.

Итак, Мориока находится у себя в кабинете вместе с несколькими своими подчиненными, как вдруг раздается подземный гул, похожий на отдаленный удар грома, и заставляет их прислушаться. Почти мгновенно вертикальный толчок сотрясает здание. Подчиненные Мориоки, которые, стоя навытяжку, слушали его распоряжения, ухватились за что попало, стены задрожали, потолок треснул, все, что находилось на этажерках и в книжных шкафах, попадало на пол. Люди, понявшие, что происходит, очутились на четвереньках.

Несмотря на все свое хладнокровие Мориока не смог бы сказать, сколько это продолжалось: секунды, минуты или часы. Но тут раздался чудовищный грохот, и полицейские бросились к окну. Когда им с большим трудом удалось его открыть, они увидели ужасающее зрелище: здания центральной почты, медицинской лаборатории, примыкающие к префектуре, обрушились, окутанные таким густым облаком пыли, что нельзя было разглядеть своих собственных рук. Когда ветер несколько развеял это облако и перед глазами открылись отдаленные перспективы, Мориока увидел гряды обвалившихся домов, поваленные на землю телеграфные столбы, вырванные с корнем деревья, раненых, истекающих кровью на улицах, тела погибших, разбросанные повсюду, и людей, вопивших, плакавших, молящих о помощи.

Мориока быстро спустился вниз. Он встретил Фукуду, начальника санитарного отдела, и приказал ему срочно оборудовать в парке Иокогамы штаб по спасению пострадавших от землетрясения. Затем Мориока отдал распоряжения начальникам отделов, вызвал пожарных, послал полицейских подбирать раненых и вышел на улицу, чтобы получить полное представление о том, что происходит. Не будем описывать картину, которая предстала перед его глазами, ведь она ничем не отличалась от того, что мы видели в других местах. Скажем только, что не успел Мориока выйти на улицу, как заметил клубы желтого дыма, поднимавшиеся в той стороне, где находилась таможня и кварталы Ямасита-тё и Оноё-тё. И здесь, как в Токио, было обеденное время, поэтому причиной пожара стали кухонные очаги. А что могли сделать пожарные, если их машины были погребены под обломками гаражей, если водопроводные трубы лопнули и бурные потоки воды заливали шоссе! «Бороться с огнем невозможно, — сказал себе Мориока. — Удовольствуемся тем, что будем помогать населению».

Мориока пошел за распоряжениями к губернатору, составил отчет министру, и отправился в парк, где по его приказу должны были организовать штаб спасения. Дороги забиты беглецами, на земле валяются тела погибших. Раненые падают в расщелины, замаскированные потоками воды, бьющей из водопроводных труб. Многие мосты на реках разрушены, а у берега плавают обрушившиеся в воду обломки домов и набережной. Электрические, телеграфные и телефонные провода переплетаются на земле в опасные узоры. Надо всем нависли тучи желтой пыли. Они затемняют небо и окрашивают все в какой-то фантастический цвет, весьма подходящий к этой апокалипсической картине.

Узники огня

Многие жители Иокогамы не успели выскочить из своих домов и были раздавлены обломками; многих прохожих постигла та же судьба на улицах города; в старинных кварталах улочки были такими узкими, что обломки зданий завалили их целиком. Пострадавшим нельзя было выбраться оттуда. Если кто-нибудь и остался невредимым после обвалов, то лишь затем, чтоб сгореть заживо. После пожара в этих кварталах, особенно около здания «Иокогама спиши банк», было обнаружено много обуглившихся трупов, от которых исходило сильное зловоние.

То же самое случилось и в другом квартале, где находились две самые красивые гостиницы: Гранд-Отель и Ориенталь-Отель. Оттуда открывался замечательный вид на море, и там встречались богатые иностранцы и знатные японцы. Никому не известно, сколько человек превратилось в пепел в этих отелях. То же самое произошло с дворцом Правосудия, который обрушился и был охвачен пламенем; здесь погибло около 150 человек, среди которых были председатель суда, главный прокурор, судьи и подсудимые. Огонь распространялся очень быстро, обгоняя спасательные команды, и, несомненно, многие раненые не погибли бы, если бы за землетрясением через несколько минут не последовала волна пожара, которая смела и превратила в пепел все, что еще сохранилось после подземного толчка. Те, кому удалось спастись, бежали к морю. Многие бросились в Иокогамский и Яматский парки, другим удалось добраться до окаймляющих город холмов Исеяма, Камонияма и Накамура-тё. Впрочем, рухнувшие мосты помешали большинству спасавшихся убежать дальше Иокогамского парка. Так, по соседству ^ йосидским мостом собралось очень много людей, стремившихся попасть на открытое место; огонь продолжал теснить их и, наконец, взял в окружение. Многие скучились на мосту, другие на туристических пароходах. Но пожар очень быстро взял всех в плен. Несчастные начали прыгать в воду либо взбираться на небольшие суда, которые тут же опрокидывались. Все эти 500 человек сгорели заживо.

Одни и те же причины вызывают одинаковые последствия, и такие сцены происходили повсюду, где несчастным беглецам был внезапно прегражден путь к опасению: повсюду неумолимый огонь окружал и поглощал людей.

Так, 200 человек погибло около «Иокогама спиши банк», столько же на мосту Суйехоси и около 350 в храме Хигаси-Хон-Гандзи. В квартале Хийдоригайэ 60 человек, замешкавшихся на несколько минут, прежде чем покинуть дом, не нашли лучшего убежища, чем улица, поднимавшаяся лестницей, высотой примерно 15 метров. Тут они заметили, что пламя, преследовавшее их по пятам на первых ступенях лестницы, ожидало их и на верхних ступенях. Все они сгорели. В другом месте около 70 человек убежало в ближайший сад в надежде на спасение. Но вскоре запылали деревья, и судьба этих несчастных была решена.

А какие смертные муки пережили те 10 тысяч человек, которым удалось взобраться на плоские вершины холмов Исеяма и Камонияма. Настал момент, когда запылали все дома, разбросанные у подножия холмов. Пламя медленно поползло вверх. Строения, попадавшиеся на его пути, рушились одно за другим, и огненный круг сомкнулся вокруг несчастных пленников, становясь все уже и уже. Адская жара предвещала несчастным мучительную смерть. Но вдруг случилось чудо. Загнанные на небольшую площадку на вершине холма, люди увидели, как огонь остановил свой бег за неимением горючего и стал постепенно ослабевать и затихать.

В Иокогамском парке положение было ничуть не лучше. Десятки тысяч людей, оставшихся без крова, пытались найти там убежище. Число беженцев беспрестанно увеличивалось, а свободное пространство внутри огненных стен сокращалось, и чудовищное скопление людей скоро привело к давке. Раздались предсмертные крики женщин и детей, задыхавшихся под натиском толпы или от палящей жары. Циклонические шквалы, не прекращавшиеся с полудня, не принося ни малейшей прохлады, обрушили на людей дождь пылающих обломков, раскаленного толя и черепиц.

Раздуваемый ветром пожар достиг апогея. Газомеры и склады воспламеняющихся веществ взрывались один за другим. Угольная база американского военно-морского флота, на которой хранилось 40 тысяч тонн топлива, загорелась, причем пожар не удавалось погасить в течение двух месяцев. Город попал в роковое кольцо, и никто не мог из него выбраться.

Одного за другим постигала неудача и курьеров Мориоки, которых он послал в Токио сообщить о бедствии. Только в 3 часа утра двум сержантам полиции удалось прорваться через огненный барьер. Их не остановил ни раскаленный пепел, ни расщелины, ни обломки, ни переплетенные провода. Усталым, голодным, погибающим от жажды, им все же удалось к 12 часам добраться до министерства внутренних дел и забить тревогу. Но мы уже знаем, что столица была бессильна оказать какую бы то ни было помощь.

Занавес над драмой опускается

В этом пятом рассказе о сейсмических катастрофах события следуют одно за другим в том же порядке и с той же неукоснительностью, как и в предыдущих очерках. После землетрясения — пожар; после борьбы с огнем, после первых минут неистовства наступает уныние ночи. Люди, собравшиеся на холмах, видели сверху объятый пожаром город. Там, среди пылавших зданий, у каждого был свой дом, где, может быть, умирали их пропавшие без вести родные.

Группы беглецов, укрывшихся в парках или на холмах, превратились в островки, между которыми нельзя было установить никакой связи. Каждая группа стала изолированным маленьким мирком, замкнувшимся в своем горе и страхе. Панический ужас, голод и, главное, жажда терзали людей в каждом из этих мирков. В течение этой трагической ночи к волнении и отчаянию прибавились еще кражи и убийства. Повезло тем, кто в надежде скорее попасть на какое-нибудь судно остался на берегу под покровительством отрядов, высадившихся с военных кораблей «Ямасиро» и «Касуга».

Утро следующего дня стало свидетелем незабываемого зрелища. Реки несли тела погибших. К мосту Йосида сбежались те, кто выжил после вчерашнего ада: израненные, покрытые обгоревшими лохмотьями. И все они напряженно всматривались в уносимые течением трупы, выкрикивая душераздирающим голосом имена жен, мужей, детей.

Иокогама после землетрясения, пожара и циклона выглядела, как Ниневия в 612 году. Около 80 процентов городской территории было стерто с лица земли, превращено в пустыню площадью 18 квадратных километров. Прежде всего был полностью разрушен землетрясением европейский квартал Ямасита-тё. Всю остальную огромную площадь японской части города поглотил пожар. Военно-морскую базу уничтожил в основном взрыв нефтехранилищ.

Полностью разрушенными землетрясением или пожаром оказались 190 общественных зданий, 47 зданий дипломатических миссий и консульств, 243 школы и библиотеки, 80 больниц и других медицинских учреждений, 99 храмов, 36 церквей, 26 театров, мюзик-холлов и кинотеатров, 1626 заводских строений. Что же касается жилых зданий, то 18 149 домов было стерто с лица земли сейсмической катастрофой и 55 826 — пожаром.

«А сколько же людей погибло?» — спросят нас. В настоящее время число жертв определено в 26,5 тысячи, разумеется, только по городу Иокогама.

Когда этот итог был обнародован, все пришли в ужас.

Япония потеряла свою столицу и самый крупный военный и торговый порт. «Сможет ли когда-нибудь Япония оправиться от этого удара?» — спрашивали себя все. Известно, что катастрофа отразилась на хозяйстве страны, обесценила ее валюту и ухудшила финансовое положение; но это продолжалось всего лишь несколько лет, после чего Япония начала быстро восстанавливать свою военную мощь до следующего удара, нанесенного в 1945 году, на этот раз рукой человека. Не следует забывать, что бедствие обрушилось не только на Токио и Иокогаму, но и на целый район, включающий семь самых богатых в стране префектур с двухмиллионным населением. Множество селений, находившихся на этой территории, было как бы стерто ластиком. Поселок Ито вместе с 14 тысячами жителей исчез в океане; Симосога потеряла 90 % своих строений, Йокосука лишилась 14 300 строений из 16 245. Любопытно, что в Ходзо, находящемся в 60 километрах от Иокогамы, во дворе разрушенной школы забил гейзер.

Всего на этой территории 128 266 домов было разрушено землетрясением, 447 128 сгорело, 868 снесено циклонами и 126 233 частично повреждено.

Что касается человеческих жертв, то погибло 93 331 человек, пропало без вести 43 476, тяжело ранено 103 733 человека.

Было ли это землетрясение самым опустошительным в новое время, как писалось в официальном отчете? «Нет, — категорически заявил Имамура, — если землетрясение 1923 года и нанесло Японии самый сильный урон, то все же нельзя утверждать, что оно было самым тяжелым из всех когда-либо перенесенных страной».

Действительно, магнитуда землетрясения 1923 года составила по подсчетам 8,2, тогда как некоторые сейсмические возмущения большей магнитуды причиняли меньше ущерба. Такими были землетрясения 5 августа 1897 года (8,6), 1933 года (8,5) и 1952 года (8,3). Землетрясение 1946 года убило «только» 1330 человек, хотя его магнитуда составила тоже 8,2.

Добавим, что в 1923 году эпицентр находился в заливе Сагами, как правильно определил Имамура. Он точно установил местоположение эпицентра: 8 километров к северо-востоку от острова Осима.

Рельеф морского дна изменился

Теперь необходимо дополнить подведенные нами итоги еще одними данными. При катастрофе 1923 года не только погибло 140 тысяч человек и был причинен материальный ущерб, определявшийся в несколько миллиардов иен, но и изменилась сама земная кора, как это произошло в Сан-Франциско. Причины изменений в США и Японии были почти одинаковыми.

Не будем останавливаться ни на разломах, образовавшихся после толчка, ни на последовавших за землетрясением деформациях земной коры, ее оседаниях или поднятиях, хотя в некоторых местах эти явления достигли поистине поразительных масштабов. Так, у оконечности полуострова Миура (точнее, в Мисаки) берег поднялся на 7,6 метра и морское дно обнажилось, выставив напоказ покрытые ракушками скалы. Но это продолжалось недолго и уже через 72 часа земная кора начала оседать, стабилизовавшись окончательно на уровне, который на 1,5 метра превосходил первоначальный. В этом районе подобные поднятия наблюдались не впервые. Обнаружены следы подобных явлений, относящиеся к 808 и к 1703 годам.

Горизонтальные смещения, выявленные после повторной триангуляции, повлекли за собой, как и в Сан-Франциско, более серьезные последствия. Подтвердилось, что целый район, от полуострова Идзу до Токио, сместился к юго-востоку. Амплитуда этого смещения увеличивалась по направлению с запада на восток и дошла на полуострове Босо до максимума — 4,55 метра.

Но открытие, вызвавшее наибольшее удивление ученых и сильное волнение среди моряков, было сделано Управлением морского рыболовства. Это ведомство, после того как оно произвело несколько зондирований в заливе Сагами, убедилось, что рельеф морского дна изменился и что придется полностью переделать гидрографическую карту.

Понятно, что военно-морское ведомство тоже насторожилось. Был мобилизован аппарат гидрографической службы, и четыре специальных судна занялись тщательным измерением глубин в заливе Сагами. За несколько месяцев было сделано 83 тысячи промеров, полученные данные сравнили с отметками на картах, и раздался хор изумленных восклицаний.

Дно залива стало неузнаваемым. К северу от острова Осима глубины увеличились на 100–200 метров, а в другом месте и на 400 метров; зато к северу от главного района опускания дно поднялось на 250 метров!

Японские моряки, когда им сообщили о создавшемся положении, прежде всего отказались этому поверить. Но в конце концов им пришлось признать правильность данных, так как современные методы промеров исключают возможность ошибок. Спрашивается, что же произошло на этом маленьком участке затопленной морем земной поверхности? Признаемся, что ответы ученых до сих пор разноречивы. Объясняется ли изменение рельефа морского дна простыми подводными оползнями? Следует ли винить в этом подвижки расположенных по соседству глыб, из которых состоит Япония? Как бы то ни было, в этом уголке земного шара, как и в Сан-Франциско, хрупкость земной коры таит в себе постоянную угрозу.