Анна сидела на кровати в своей комнате немного уставшая после бессонной ночи. До самого рассвета она молилась, чтобы ее опасения были напрасны, не желая быть беременной. Все, что казалось раньше уютным, невероятно раздражало: и стены со старенькими обоями, от тоненьких полосок на которых рябило в глазах, и неровный потолок, искажавший пространство, и кровать, не такая удобная, как в первые дни, и плетеное кресло, с безвкусным чехлом из старой желтоватой ткани. Из коридора послышались приближающиеся шаги и голоса, она заволновалась так, словно к комнате приближался палач, обязанностью которого было лишение ее жизни. Анна не дышала, она смотрела на дверь напряженно, боясь закричать. Секунды замедлились, сердце билось. Она напоминала изваяние из снега, готовое растаять в любой удобный момент от прикосновения горячей руки. В своей фантазии она зачем-то начала диалог со своей матерью, ей четко виделось, что Лидия Васильевна стоит у стены с боку, как обычно с недовольной физиономией и на вопрос своей дочери «Что мне делать?» спокойно отвечает:

– Уж, коль ты родилась не в любви, о каком потомстве может идти речь, Анна? Ты уже ненужное надломленное звено в цепи, так что ты оставишь после себя? Несчастного детеныша, испытывающего к тебе еще большую ненависть, чем ты ко мне?

– Но вдруг я смогу его полюбить? – шептала Анна.

– Разве может любить лживый человек? Ты погрязла во вранье, дочь, не будь глупее, чем ты есть на самом деле! Посмотри правде в глаза! Ты – обычная мошенница – Цыпа! Смирись с этим и живи той жизнью, которую ты заслужила! Свинье королевская мантия ни к чему!

Дверь распахнулась, вошел старичок-доктор. Настроен он был на грубость, на перепуганную девицу, сиротливо кутающуюся в мужской халат, взглянул со всей строгостью, но, не заметив в ней ненавистной вульгарщины, немного смягчился. Процессию, плетущуюся за ним, Семен Потапович попросил остаться за дверью небольшой и весьма уютной спаленки, однако спохватился, вспомнив, что чемодан с различными инструментами в руках его помощника:

– Осип, подай мне мой саквояж и выйди прочь!

Анна увидела Козыря и чуть не закричала от счастья и ужаса одновременно. Он же сделал вид, что не знает ее и был как будто бы абсолютно спокоен.

– Что это за мужчина с вами? – с волнением уточнила Анна, оставшись наедине с Семеном Потаповичем.

– Мой помощник – Кобзарь Осип Александрович, надеюсь воспитать в нем доктора. Очень смышленый молодой человек и старательный. Лишился памяти от ударов в неравном бою – напали на него, и в каком-то смысле начал новую жизнь с чистого листа, – рассказал подробности доктор и предложил Анне снять халат.

– Лишился памяти? Как такое может быть?

– От травм. Распространенный случай. Не так давно я приезжал по вызову среди ночи: один поганец, как выпьет, покоя никому не дает. Кричал-кричал, жена взяла лопату для уборки снега и несколько раз использовала ее не по назначению – ударила по голове дебошира. Муж ее уснул, а на утро напрочь все забыл, да еще дурачком сделался! – повествовал доктор, растирая свои ладони, перчаток он не носил, поэтому во все сезоны кроме жарких месяцев руки его были холодные. – Впервые я видел, как на моих глазах человек с ума сошел. Презабавное зрелище!

– Что же в нем презабавного? – хмуро уронила Анна, почти не слушая собеседника.

– Вы видели когда-нибудь сумасшедших? Чаще всего это очаровательные люди (я говорю не о буйно помешанных)! От них веет благолепием, спокойствием…

– Но говорят, если Бог хочет наказать, он лишает разума…

– Под этими словами имеется в виду другое… Например, пьяницы, которые ведут себя несуразно, а на утро чувствуют угрызения совести, частенько вспоминают эту народную мудрость. Вот был у меня знакомый генерал: как напьется, превращается в натуральную свинью, то из солдат кого отлупит, то пошлостей наговорит приличным дамам, а однажды разделся и бегал по двору на четвереньках, представляя себя собакой. Еле усмирили, вколов успокоительное, а на следящее утро он все плакал со стыда, ведь человек при должности, а как выпьет – в него словно черт вселяется. Сейчас куда-то переехал с семьей от сраму подальше. Над ним народ все потешался: он, как появится на ярмарке, к примеру, кто-нибудь в толпе неприметно затявкает!

Анна больше не слушала болтовню доктора, байки опытного лекаря ее совсем не раздражали, благодаря им она избегала вопросов, которые могли причинить ей боль – об отце ее будущего ребенка, с которым разделяла всего лишь тонкая дверь.

Козырь стоял у спальни, за которой осматривали его Цыпу, с трудом подавляя волнение, в нем были смешанные чувства: радость и гнев. То, что она была в добром здравии, поднимало настроение, но беременность – пугала и злила. «Неужели она закрутила роман в этом богом забытом месте, пока я приходил в себя?! Вероломная! Правильно говорит мой брат: от женщин надо бежать как от чумы!» – делал поспешные выводы мужчина, душимый непонятно откуда взявшейся ревностью.

– Мне кажется знакомым ваше лицо, – произнесла шепотом Наталья Петровна, пристально разглядывая Козыря.

– Мне часто так говорят. Я в такие минуты, чувствую себя звездой кинематографа, – сухо произнес мужчина, вспомнив, что когда-то писал письма в этот дом от имени своей бывшей любовницы Анны, чье место теперь заняла Цыпа. Ему захотелось отомстить девице, оставившей его в гостинице, рассказать правду хозяйке дома о том, что ее жестоко обманули, она пригрела змею на груди, которая ужалит в любой момент!

– Я видела вас где-то… Ей Богу! – продолжала настаивать Наталья Петровна.

– Если вы бывали в столице, мы могли бы с вами встречаться. В этом городе я нахожусь совсем недавно…

– В Москве я ни разу не бывала…

– Я имею в виду Петроград. Никак не могу привыкнуть, что столица «переехала»! – усмехнулся Козырь. – У нас в городе выйди на улицу, спроси кого угодно: где столица? Скажут: здесь! Про Москву никто и не заикнется.

Наталью Петровну прошиб холодный пот, она вспомнила, что совсем недавно слышала эти слова от Анны, рыжая женщина внимательно посмотрела на молодого человека, чья внешность была искажена от побоев и завороженно произнесла:

– Ну, конечно! Вы – это он! Как я сразу не догадалась! Сестра Вани присылала вашу фотокарточку.

– Что вы болтаете? Не пойму никак…

– Анна будет счастлива увидеть вас…

– Какая Анна?! Вы ошибаетесь, – злился мужчина.

– В самых первых письмах она очень нежно отзывалась о вас и прислала карточку, надеясь, что мы тоже вас полюбим. Я могу найти снимок и ее письмо, вы убедитесь, что я не лгу!

– У меня есть брат… и наверняка ваша история как-то связана с ним, – решительно произнес загнанный в угол Козырь, он блефовал и надеялся, что его оборона будет убедительна.

– Возможно, я ошиблась… И вся это история связана совсем с другим человеком, – разочаровано выдохнула Наталья Петровна. Ей так хотелось, чтобы Анна обрела счастье, которое она, бесспорно, заслужила. «А что может быть приятней, чем быть рядом с любимым человеком – отцом твоих детей?» – пронеслось в голове женщины. В это самое мгновение дверь распахнулась, и на пороге появился доктор. Глаза Анны и Козыря встретились, и некоторое время они смотрели друг на друга, но мужчина, смутившись, опустил голову, притворяясь, будто что-то разглядывает на полу, а она отвернулась, пряча слезы и не желая выдать их близкое знакомство.

– Беременна! – объявил доктор. – Кого поздравлять?

Повисла тишина, все недоуменно переглянулись.

– Меня, по-видимому, стоит поздравить! – произнесла нерешительно Наталья Петровна. – У меня родится… племянник! Это самая чудесная новость за последние годы!

Мария приготовила пироги, испеченные специально для доброго доктора. Семен Потапович не сопротивлялся и с удовольствием принял этот скромный подарок, потому как вкусной едой его баловали не часто, а сам он готовил почти несъедобно, предпочитая не портить продукты, а питаться свежим хлебом с козьим молоком и творогом. Все это он закупал в лавке неподалеку от дома.

– Ну, надо же! Девица – очень даже милая, судя по всему, никогда не болела сифилисом и как утверждает, в постели принадлежала только одному мужчине… Жертва современности! Жалко мне таких дурех! – размышлял доктор, кутаясь в плед, выданный возницей, управляющим санями. Быстро мелькали дома – их «с ветерком» везли еще на один вызов в дом, где разболелась сразу вся семья.

– Почему жалко? – выдохнул Козырь, едва слышно.

– Потому что верят прохвостам, которые обманным путем забираются к ним в постель, а потом оставляют одних, а они удивленно ахают, что растет живот и задают вопрос врачам: уж не беременна ли я?

– Но ведь бывают и другие ситуации: притворяясь чистыми и честными, девицы соблазняют мужчин, которые, рискуя, отрекаются от всего ради них, а затем по прихоти подобной девицы, решившей взбрыкнуть в свое удовольствие, получают удар прямо в сердце…

– Да, у каждого своя правда, но я склонен сочувствовать все же дамам, – заключил доктор. – Я часто сталкиваюсь с разбитыми надеждами девиц, оставшихся наедине со своей проблемой… Дети, конечно, – это счастье, но становятся настоящей проблемой, если их не на что кормить. А как это сделать одинокой матери без мужчины? Абсолютно честным путем? Кстати, она тобой интересовалась.

– Мной? Зачем? – удивился Козырь, морщась от летящего в лицо снега.

– Бог ее знает! Понравился, может! Взял бы ты невесту с приданым? Есть в тебе благородство?

Козырь ничего не ответил. В его голове были тысячи мыслей, связанных с женщиной, к которой он до сих пор испытывал чувства, и самая неприятная и навязчивая – о плоде, развивающемся под ее сердцем.

О растущей тайне Анны решено было Ивану Феклистовичу пока не сообщать. На языке Натальи Петровны вертелся вопрос о мужчине, посетившем их дом вместе с доктором. «Раз они не заговорили, то выходит и незнакомы!» – размышляла наблюдательная женщина, она заметила задумчивость и тоску Анны и, не сдержавшись, начала неприятный разговор:

– Тот мужчина… помощник доктора… мне показалось…

– Да, похож на человека, фотоснимок которого я тебе прислала когда-то давно, – быстро сориентировалась Анна, она слышала обрывки разговора Натальи Петровны, которым была очень огорчена.

– Я почти не помню, что я тебе писала о моем… возлюбленном. У тебя осталось письмо? Могу я его почитать?

Подбородок Натальи Петровны задрожал от переполняющих ее эмоций. Она переживала за «родственницу» и желала ей бесконечного счастья. Оставив Анну в комнате, она поспешила в свою спальню, чтобы отыскать письма, которые Иван не раз покушался выбросить.

Аккуратный почерк настоящей Анны повествовал о безграничной любви к самому доброму и нежному мужчине на свете. Согласно тексту, человек, которого она любила, обещал сделать ее своей женой и показать весь мир. К письму прикладывался изящный снимок, напоминающий открытку, которые были в моде в начале века. На ней Козырь выглядел столичным щеголем: он был одет в изящный белый костюм, а в руках держал трость, лицо украшала самодовольная улыбка и тоненькие ухоженные усики над губой. «Осип Александрович Кобзарь», – мысленно отчеканила Анна, как бы снова знакомясь со своим возлюбленным, настоящей фамилии которого до момента знакомства с доктором она не знала. «Чтобы было, если бы настоящая Анна не умерла? – задавала вопрос фотографии Цыпа. – Ты женился бы на ней? У вас появились бы желанные дети? Сопровождал бы ее во время поездок к брату – Ивану Феклистовичу?». Ревность больно жгла внутренности, это было настоящей экзекуцией, пыткой. От их совместного существования остался лишь маленький «подарок» на долгую память – зародыш, развивающийся в ее чреве. Анне вдруг стало невыносимо отвратительно таскать внутри частичку предавшего ее мужчины.

– Этот проходимец… обрюхатил меня, Натали! Мне надо найти того, кто почистит мое брюхо, понимаешь? – доверительно и отчетливо произнесла Анна, тряся фотокарточкой и воровато оглядываясь, будто в комнате до сих пор присутствовала ее мать.

– Да как ты смеешь?! Этот ребенок – твоя плоть и кровь, а ты хочешь убить его?! Ты знаешь, что есть люди, которые на все готовы ради материнства?

Наталья Петровна странно посмотрела на Анну, после чего влепила ей пощечину и вышла прочь из гостевой комнаты.

– Спасибо за поддержку! – прошипела Анна, осторожно касаясь полыхающей части лица. Реакция родственницы ей не понравилась, она рассчитывала на понимание и содействие. В любом случае, то, что росло внутри Анны, было ее собственностью, и она планировала распорядиться с зародышем так, как ей заблагорассудится.

– Никто и ничто не может мне помешать! – шептала она решительно, оставшись в одиночестве.