Сел писать он завещанье, столь прискорбное писанье: «Царь! Прости непослушанье. Огнь зажегшего в крови Я ушел искать. В разлуке с ним не в силах быть я. Муки Сердце — слово здесь поруки. Лик мне божеский яви. Знаю я, мое решенье в этот час есть дерзновенье, Но его без осужденья примешь в днях. Есть зов? Спеши. Жертва другу — власть закона. Царь, воспомни мысль Платона: «Ложь двуличья — порчи лоно и для тела, и души». Ложь — источник злоключенья. Бросить друга? Униженье. Ближе друг, в огне сцепленья, чем рожденный в братстве брат. Что мне мудрые, их знанье? Друг, так к другу и в скитанье. Это путь для ликованья воинств Света, их громад. Глянь в апостольское слово о Любви, ключе живого, Как там хвалят, вновь и снова: «О, Любовь возносит нас». Что любови есть чудесней? То припев священной песни. Каждый светлый с ней кудесник, загоревшись в первый раз. Он, творец мой, он, который мною вражеские хоры Поразит, подмогой спорой явит малое ничто. Закрепяющий границы, бог, в мгновение зеницы, Сто сведет до единицы, и один вдруг будет сто. Что без божьего хотенья может видеть совершенье? Если нет лучей горенья, где фиалка? Розы нет. Что красиво, то любимо, глаз влечет неотразимо. Без него, как в мраках дыма, как же буду, зная свет. Гнев узнав негодованья, ты прости мне ослушанье, В ковы взять зачарованья, не ослушаться не мог. Не уйти в тот миг стремящий — быть душой в печи горящей. Где не быть, что горы, чащи, если волю я сберег? Не поможет тоскованье. Слез бесплодно проливанье. Если свыше приказанье, не свершить его нельзя. Наши предки завещали нам борьбу и гнет печали. С богом разве в бой вступали те, кому чрез плоть стезя? В чем господне предрешенье обо мне, придет в свершенье. Сердце, после возвращенья, уж не будет здесь золой. Ты да светишь, величавый, в многосвете пышной славы: Он мой свет, и нелукавый с ним порыв сердечный мой. Это, царь, мое решенье. Смерть мне, если кто реченье Может молвит осужденья. Не скорби об этом дне. Не могу я быть ни лживым, ни в свершении трусливым. В вечном, взглядом прозорливым, он в лицо посмотрит мне. Память в друге свет в потомство. Ненавижу скопидомство, Ложь, измену. Вероломство не свершу и для царя. Это было бы бесстыдно. И подумать так обидно. Где ничтожней долю видно — запоздать, колеблясь зря? Что случиться может хуже — смертный страх увидеть в муже? В бой пошел, так почему же ведать страх? Кто враг, тот враг. Не всегда ж дышать фиалкой. Кто труслив, тот в доле жалкой, Точно женщина за прялкой. Слава лучше всяких благ. Смерти узкая тропинка не задержка, не заминка. Дуб пред ней, или былинка, слабый, сильный, — скрутит нить. Перед ней никто не правый. Юный, старый, скосит травы. Лучше смерть, но смерть со славой, чем в постыдной жизни жить. Атеперь, о, царь, с опаской говорю. Не тешу сказкой — Смерть с мгновенною развязкой ждет всегда нас в тишине. День и ночь в одно свивая, вдруг приходит роковая. Коль умрешь ты, жизнь немая будет быстрой зыбью мне. Если это воля рока, что умру в пути до срока, Сиротой, один, далеко, вне родной страны моей, Неоплаканный родными, не одетый в смерти ими, Ни друзьями дорогими, сердцем нежным пожалей. Велики мои владенья. Кто их взвесил? Нет счисленья. Дай же бедным сбереженья. И свободу дай рабам. Тем, кто скудны, кто сироты, не спросивши: кто ты, что ты? Дай, яви мои заботы: буду близок их мечтам. Не возьмешь чего в казну ты, на сиротские приюты Ты отдай. Потоки — путы: часть возьми ты на мосты. Ничего я не жалею. Щедрым будь казной моею. Лишь тобой смягчить сумею пламень нижней темноты. От меня уж больше вести не дойдет. Я с этим вместе Говорю тебе без лести: вот душа, ее печать. Дьявол тут, своею властью, не придет ко мне за частью, Ты же чужд не будь участью. Что мы можем с мертвых взять? Сердце я во властелине и о том тревожу ныне: О моем — о Шермадине — ты подумай в должный час. В счете дни обильней стали: день добавочный — печали, Чтобы слезы не бежали, слез не дай для этих глаз. Завещанье написал я. Сам его здесь начертал я. Ты, кого от детства знал я, глянь, пришла разлука нам. Ухожу, а в сердце крики. Но пресветлые владыки Да пребудут яснолики, и царят на страх врагам». Написавши завещанье, Шермадину то писанье Отдал он. Сказал: «Посланье это ты отдай царю. В час свой. Ум твой это знает». И его он обнимает. И над верным проливает кровь с слезами как зарю.