Мир прискорбный. Рок бессонный. Что ты крутишься, взметенный? Чем ты вечно огорченный? Кто уверует в тебя, Тот, как я, поймет мученья. Стой! Куда ты мчишь стремленье? Вырвешь, вырастив, растенье. Все ж нас видит бог, любя. Автандил, в скорбях разлуки, воздымает к небу руки. Вопль его исполнен муки. «Кровь лилась, бежит опять. Так же трудно расставанье, как и в небе нам свиданье. Меж сердцами отстоянье. Сердцу сердце не понять». Плачет. Звери полевые жадно слезы пьют живые. Он не в силах огневые пытки сердца превозмочь. Тинатин в его печали. Скорби душу укачали. Розы губ кристалл встречали. День печальному как ночь. И коралл его тускнеет. Роза вянет и темнеет. Как лазурный камень млеет то, что было как рубин. Путь уходит, сер и пылен. Смертный страх над ним бессилен. Молвит: «Мрак кругом могилен. Гаснет солнце средь равнин». Молвит к Солнцу: «Лик прекрасный. Тинатин ты образ ясной. Оба мир счастливить властны. По лугам струите свет. Я в безумии туманном, и с упорством непрестанным Взором — с ликом тем желанным. Что ж я вами не согрет? Солнца нет, — зима как в дыме. Я ж с двумя расстался ими. Так печалями какими полон дух, придя на срыв? Не страдают только скалы. Я же весь в тоске усталой. Нож не лечит раны алой, причиняет лишь нарыв».
И до неба восклицая, к Солнцу вопли обращая, Кличет: «Солнце! Власть живая! Ты, кем светит каждый край, Ты, в лучах непобедимый возноситель и хвалимый, Дай мне быть с моей любимой, день мой в ночь не обращай. Ты, Зуаль, звезда томленья, дай мне слез и дай мученья, Черной тенью огорченья сердце скорбное закрой. Грусть пусть ляжет, с грудой груда, точно тяжесть на верблюда. Но скажи к моей отсюда: «Не покинь его. Он твой». О, Муштхар, ты правосудный, ты благой судья, хоть трудный, Так приди же в час мой судный, сердце с сердцем рассуди. Не теснименя узором, круто свитым приговором. Не удвой удар, которым я уж ранен ей в груди. О, Марикх, планета мщенья, ты копьем без сожаленья Проницай меня, чтоб, рденье крови зная, был я ал. Как терзаем я скорбями, расскажи, скажи словами, Чтобы знала, как, ночами, знаешь ты, каким я стал. Аспироз, звезда леченья, дай немного облегченья. Я в нещадное горенье ввергнут ею и судьбой. Ты сияешь прихотливо, и тобой она красива. Я же, брошенный у срыва, обезумлен здесь тобой. Отарид, планета знанья, лишь с тобой, через терзанье, Схож я: с Солнцем нам сиянье и раздельность; ты горишь, Я горю. В огне вращенья запиши мои мученья. Вот чернила — слез теченье, вот перо — в росе камыш. Свет высокий благородства, и с тобой, Луна, есть сходство: Солнца чуя превосходство, я меняюсь средь пустынь. То я весел, ярко око, то худею одиноко. Молви ей: «Не будь жестока. Весь — к тебе он. Не покинь». Глянь на звезды, есть в них зренье. В Семизвездьи — подтвержденье. В Отариде, в Солнце — мленье, и Муштхар, Зуаль — в огне. И тоскуют надо мною Аспироз, Марикх с Луною. Взят я огненной волною. Без нее пожар во мне». Молвит к сердцу он: «В кручине не убью себя я ныне, Ясно, с дьяволом в пустыне побратался. Знаю сам, Та, чьи косы, та, чьи очи — крылья ворона и ночи, Ум безумит мой. Но в мочи вынесть боль — путь к счастью нам. Коль стерплю всех пыток груду, к ней я, к солнечному чуду, Возвращусь. Не вечно ж буду я стонать. Душа жива». И запел он светлогласно, хоть сдержать тоску — напрасно. Так звучала песнь прекрасно — соловей пред ним сова. Витязь пел. И, слыша пенье, звери, в чаре удивленья, Приходили. С негой мленья, камни встали из волны. И дивились, и внимали. Плакал, — плакали в печали. Песню грустную качали волны, тихие как сны. Всем живым напевы милы. В песне чара тонкой силы. Вон морские крокодилы, рыбы, звери без конца. Птицы ветра как в тумане. И индийцы, персияне, Руссы, франки, епиптяне, все пришли на зов певца.