И писал я, созерцая это дивное посланье: "О луна, как может солнце превзойти твое сиянье? Пусть тебя не опечалит ни одно мое деянье! Как во сне я, и не верю, что прошло мое страданье!" Я сказал Асмат: "Не в силах ничего писать я боле! Ты скажи ей: "О царевна, ты как солнце в ореоле! Ты меня вернула к жизни, исцелив от тяжкой боли! Я служить тебе отныне по своей желаю воле!" И опять сказала дева: "Осторожен будь, мой брат! Если ты проговоришься, сам ты будешь виноват. Ты прикинуться обязан, будто любишь ты Асмат, — Так велит тебе царевна, чтоб ты мог проникнуть в сад". Показалось мне разумным то, что дева говорила, — Состязаться с ней не может и небесное светило, Свет дневной ее сиянье в сумрак ночи превратило, И Асмат ее заветы мне послушно повторила. Дал Асмат я самоцветов в чаше золота литого. "Не возьму, — она сказала, — подношенья дорогого!" Лишь колечко весом в драхму приняла, промолвив слово: "Пусть останется на память от безумца молодого!" Так копье она из сердца извлекла рукой своей, И ушла, и погасила жар губительных огней. И к столу я возвратился, и обрадовал гостей, И немалыми дарами одарил своих друзей.