"Я, Рамаз, — писал властитель, — извещаю Тариэла: Удивляюсь, как дерзнул ты говорить со мною смело. Разве ты указчик хану, чьим владеньям нет предела? Прекрати свои писанья, до тебя мне нету дела!" И тотчас же за войсками понеслись мои старшины. Многочисленны, как звезды, были Индии дружины. Из далеких мест и близких устремились их лавины И заполнили собою горы, скалы и долины. Не задерживаясь дома, шли они на голос мой. Я собравшемуся войску смотр устроил боевой. Похвалил его убранство, быстроту и ратный строй, Хорезмийское оружье, легкость конницы лихой. Тут я поднял над войсками стяг владыки черно-красный И велел без промедленья собираться в путь опасный, Сам же плакал и томился, удручен судьбой злосчастной: "Как покину я столицу, не увидевши прекрасной?" Я пришел домой, не в силах превозмочь сердечной скуки, И сочились из запруды слезы горести и муки. "О судьба, к чему ты клонишь? — я твердил, ломая руки. — Для чего безумцу роза, если с нею он в разлуке?" И письмо — не диво ль это! — подал мне слуга опять. И опять Асмат писала мне, возглавившему рать: "Приходи! Тебя царевна снова хочет увидать. Это лучше, чем томиться и в разлуке увядать!" И воспрянул я душою, положив конец заботам. Были сумерки, когда я подъезжал к ее воротам. Кроме девушки-рабыни, я не встретил никого там. "Поспеши, о лев, к светилу и дивись его щедротам!" В многоярусную башню я поднялся вслед за нею И увидел то светило, о котором пламенею. В изумрудном одеянье, средь ковров, любимых ею, Мне напомнила царевна станом стройную лилею. Близ ковра остановившись, перед нею я поник, Свет блаженства и надежды, словно столп, в душе возник. Был красив, как луч светила, молодой царевны лик, Но она его стыдливо приоткрыла лишь на миг. "Дай, Асмат, подушку гостю", — дева вдруг проговорила. Я послушно сел напротив той, чей лик светлей светила. Сердце, отданное року, радость снова озарила. Удивляюсь, как живу я, вспоминая то, что было! "Витязь мой, — сказала дева, — я тебе при первой встрече Не промолвила ни слова, презирая красноречье. Увядал ты, как растенье, от возлюбленной далече, Но и мне ведь подобали скромность и чистосердечье. Знаю: женщины обычно пред мужчинами молчат, Но молчать о тайнах сердца тяжелее во сто крат. Для людей я улыбалась, а в душе таила яд. Вот зачем к тебе, мой витязь, посылала я Асмат. С той поры, когда ты страстью воспылал ко мне мгновенно, Одного тебя, мой витязь, я любила неизменно. Девяти небес лишая, пусть сожжет меня геенна! И клянусь: коль в этих чувствах вдруг наступит перемена, — Стали дерзкими хатавы, рвутся к нашему порогу, — Поезжай, разбей хатавов, если то угодно богу! Только что я буду делать, погруженная в тревогу? Ах, оставь свое мне сердце, а мое возьми в дорогу!" Я сказал: "Такого счастья ждать доселе я не мог. Коль меня ты полюбила, значит, так устроил бог. Ты наполнила лучами сердце, полное тревог. Буду я твоим, доколе не наступит смерти срок". Клялся я над книгой клятвы, и она клялась со мною, Подтвердив свои признанья этой клятвою святою. "Если я, — она сказала, — изменю тебе, герою, Пусть убьет меня создатель всемогущею рукою". Ели сладкие плоды мы в этот сладкий миг свиданья, Столь же сладостными были наши нежные признанья. И, когда настало время горьких слез и расставанья, От лучей ее горело сердце, полное сиянья. Трудно было мне расстаться с лалом девственных ланит. Мне казалось: мир мгновенный принимает новый вид. Мне казалось: солнце в небе для меня лучи струит... Ныне сердце без любимой затвердело, как гранит! На коня вскочил я утром и велел трубить к походу. Рать моя была готова сквозь огонь пройти и воду. Лев, я вел ее к хатавам, деве царственной в угоду, По нехоженым дорогам, недоступным пешеходу. Я прошел рубеж индийский, шел с восхода до заката. Мне посол навстречу вышел от Рамаза-супостата. Речь его была искусна и притом замысловата: "Задерут волков хатавских индостанские козлята". Мне подарок драгоценный повелел вручить Рамаз Со словами: "Умоляю, не ходи с войной на нас! Мы, с ярмом твоим на шее, обещаем в этот раз, Что детей и все богатство отдадим тебе тотчас. Ты прости нас и не сетуй на былые прегрешенья. Если ты страну избавишь от войны и разрушенья, Можешь с малою дружиной к нам прийти без промедленья: Мы сдадим тебе без боя крепостные укрепленья". Я собрал моих вазиров, и вазиры мне сказали: "Витязь, ты покуда молод, и поймешь врагов едва ли, Мы ж коварство их на деле, как ты знаешь, испытали! Смерть тебе они готовят, нам же — скорби и печали. Ты возьми с собой дружину копьеносцев удалых, Пусть войска идут за вами, посылая к вам связных. Коль хатавы не обманут, ты заставь поклясться их, А не так — великим гневом покарай врагов своих". Я послушался вазиров и послал известье хану: "Мне твои известны мысли, спорить я с тобой не стану. Жизнь тебе дороже смерти, — бойся, если я нагряну! Нынче с малою дружиной к твоему я еду стану". Триста витязей отважных я в своей оставил свите, Но поблизости велел я войску следовать в укрытье. Я сказал: "Куда б ни шел я, вслед за мною вы идите И, когда пошлю за вами, мне немедля помогите". Шел три дня я, и навстречу новый выехал гонец. Хан мне слал одежд немало, и запястий, и колец. Он писал мне: "Поскорее приезжай ко мне, храбрец, — Всех даров моих прекрасных не вмещает мой дворец". Он писал еще яснее: "Верь мне, витязь с сердцем львиным: Я спешу к тебе навстречу по горам и по долинам". "По душе мне, — я ответил, — повидаться с властелином, Встретив радостно друг друга, будем мы отцом и сыном". Раз, когда мы задержались на окраине дубравы, Снова, кланяясь бесстыдно, подошли ко мне хатавы, Привели коней в подарок и воскликнули, лукавы: "Хан тебя желает видеть, ибо ты достоин славы! Хан клянется амирбару, что, забыв свои пиры, Завтра встретит он героя и вручит ему дары". Я из войлока поставил тем посланникам шатры, Принял ласково и выдал для ночлега им ковры. Не проходит в этом мире дело доброе бесследно! Раз один из тех хатавов к нам пробрался незаметно. "Послужить тебе, — сказал он, — я давно пытаюсь тщетно, Оказать тебе услугу, ибо предан беззаветно. Дело в том, что твой родитель воспитал меня когда-то. Я обязан об измене известить тебя, как брата. Страшно мне, что будет роза ныне сорвана и смята. Слушай, я тебе открою замышленья супостата. Знай, мой витязь: эти люди обмануть тебя хотят. В неком месте их сигнала ждет стотысячный отряд. Втрое большая дружина выйдет к вам наперехват. Если ты не примешь меры — не воротишься назад. Хан тебя с дарами встретит, будет льстить и унижаться. Усыпив твое вниманье, хитрецы вооружатся. Войско выйдет из засады, лишь костры их задымятся. Если ж тысячи нагрянут — одному куда деваться?" Благодарностью ответил я на это извещенье. Я сказал: "Коль уцелею, дам тебе вознагражденье. Уходи теперь обратно, чтоб не вызвать подозренья, Если я тебя забуду, буду проклят в тот же день я". Тайну вражескую эту не открыл я никому, — Будь что будет, все советы одинаковы уму! Но приказ с гонцом надежным выслал войску моему: "Поспешите через горы к амирбару своему!" Утром я велел хатавам передать письмо Рамазу: "Хан Рамаз, спеши навстречу, я явился по указу!" Снова шел я до обеда, не боясь дурного глазу, Ведь кого судьба захочет, все равно прикончит сразу. Наконец завесу пыли заприметил я с кургана. "Вот идет Рамаз, — сказал я, — он раскинул сеть обмана, Пусть мой меч непобедимый поразит злодея-хана!" И тогда мою дружину со всего собрал я стана. Я сказал дружине: "Братья, наши недруги — лгуны, Обессилеть наши руки перед ними не должны. Те, кто пал за государя, — к небесам вознесены. Нам ли меч таскать без дела, коль настали дни войны?" Зычным голосом в доспехи приказал себя облечь я, И надели мы кольчуги, и надвинули оплечья, И построил я дружину, и повесил сбоку меч я, И обрек в тот день хатавов на страданья и увечья. Мы приблизились. Хатавы, увидав сверканье стали, Мне с великою досадой приближенного послали: "Почему вы не свершили, то, что нам пообещали? Видя вас в вооруженье, мы в заботе и печали". Я велел сказать Рамазу: "Знаю умысел я твой, Но не быть тому, изменник, что задумано тобой! Как велит обычай предков, выходи на смертный бой! Взял я меч — и, значит, скоро ты простишься с головой!" Удалился тот посланец, и его не слали боле. Выдав замысел Рамаза, дым столбом поднялся в поле. Войско вышло из засады, незаметное дотоле, Но нанесть мне пораженье не смогло по божьей воле. Взяв копье, простер я руку и закрыл лицо забралом И в сраженье, полный рвенья, полетел с отрядом малым. Я продвинулся на стадий в наступленье небывалом. Но враги стояли твердо, образуя вал за валом. Увидав густые толпы, прямо к ним рванулся я. "Он безумец!" — закричали люди, в грудь себя бия. Я пронзил передового, но сломал конец копья. Меч! Хвала руке, которой сталь наточена твоя! Я на стаю куропаток как орел слетел могучий, Я бросал их друг на друга, громоздил из трупов кучи. Те, кого метал я в воздух, камнем падали из тучи. Перебил я в двух отрядах цвет их войска наилучший. Но враги сомкнулись снова, окружив меня толпою, Я разил их без пощады, проливая кровь рекою. На седло мертвец валился переметною сумою. Где лишь я ни появлялся, все бежало предо мною. Поздно вечером с кургана крикнул вражий караул: "Не задерживайтесь боле! Божий гнев на нас дохнул! Пыль над полем заклубилась, слышен грохот там и гул. Неужели, вызвав войско, нас противник обманул?" Оказалось: в самом деле, то индийцы подоспели, День и ночь они спешили, чтоб помочь мне в трудном деле. Не вмещали их долины, не хватало им ущелий, Громко били их литавры, выли трубы и свирели. В бегство кинулись хатавы, не противясь нашей силе, По полям кровавой битвы мы в погоню поспешили. Из седла я выбил хана, мы мечи в бою скрестили, Подоспевшие отряды всех людей его пленили. Замыкающие наши брали всадников в полон, Перепуганных и бледных, из седла их рвали вон. За труды бессонной ночи каждый был вознагражден: Вопль испуганных хатавов долетал со всех сторон. Наконец с коней усталых мы сошли на поле брани. Я, мечом поранен в руку, не заботился о ране. Вкруг меня, дивясь, толпились все мои однополчане И в восторге не решались нарушать мое молчанье. И великого почета был тогда я удостоен: Мне свои благословенья слал, ликуя, каждый воин. Воспитатели дивились, как урок их был усвоен, Ибо много я оставил ран глубоких и пробоин. Я отряды за добычей разослал кого куда, И они, обогатившись, возвратились без труда. Тех, кто жаждал нашей крови, усмирил я навсегда, И без боя предо мною отворились города. Обратился я к Рамазу: "О твоей я знал измене! Постарайся же загладить это злое преступленье, Сдай войскам моим немедля крепостные укрепленья, Если будешь препираться, не видать тебе прощенья". Отвечал Рамаз: "Отныне нет конца моим невзгодам, Но доверь ты мне вельможу из моих владений родом, Я пошлю его с указом к подчиненным воеводам, Чтобы мог ты утвердиться над страною и народом". С тем доверенным вельможей я послал моих людей. Крепостные воеводы появились у дверей. И сдалось мне без сраженья много разных крепостей... С чем сравню я груды злата в новой вотчине моей! Лишь тогда по Хатаети я прошел как победитель. Мне казну сдавал немедля в каждом городе правитель. Я сказал: "Пускай индийцев не страшится мирный житель, Я людей не жгу лучами, ибо я не погубитель!" Все сокровищницы были переполнены казною. Я не мог бы перечислить всех богатств, добытых мною, — Там пленился покрывалом рядом с шубкой дорогою, — Ты и сам бы восхитился дивной прелестью такою! Из какой, не понимаю, изготовленные ткани, Всех они очаровали, как небесное созданье. Ни парчи они, ни пряжи не имели в основанье, Но подобны были стали, изливающей сиянье. Их для девы светоносной я в подарок приберег, И на тысяче верблюдов отослал царю оброк, — Был любой из тех верблюдов и красив и крепконог... Я хотел, чтоб доброй вести царь порадоваться мог.