Вот посланье той, чей образ пламенеет над вселенной: "Витязь, ты сиял сегодня, словно камень драгоценный! На коне ты мчался лихо, красотой дивил отменной, — Сладких слез моих причина мне казалась несравненной. Восхвалять тебя должна я от восхода до заката, Но, увы, с тобой в разлуке я отчаяньем объята. Ради льва лелеет солнце прелесть розы и агата, И клянусь тебе светилом, что верна тебе я свято. И хотя ты не напрасно проливаешь слез поток, — Не печалься, умоляю, — горе витязю не впрок. Кто из нас собою краше, это знает только бог. Я хочу, чтоб ты вуалью красоту мою облек. Ты укрась меня вуалью чужестранной, дорогою, Чтоб прекрасный твой подарок неразлучен был со мною, Сам носи мое запястье, я дарю его герою, — Память этой дивной ночи да пребудет век с тобою!" Застонав при этом слове, словно зверь в ночи туманной, Тариэл запястье тронул: "Вот он, дар моей желанной!" Снял с руки его, рыдая, удручен душевной раной, И, прильнув к нему устами, пал на землю бездыханный. Как мертвец перед могилой, он лежал, тоской убит. На груди темнели пятна от ударов о гранит. Бледный лик Асмат терзала, исторгая кровь ланит, И водою орошала друга, мертвого на вид. Автандил смотрел на брата, полный горя и волненья. Слезы девы прожигали неподвижные каменья. Наконец очнулся витязь и сказал через мгновенье: "Кровь моя — добыча рока. Как не умер в этот день я?" Бледный, он присел на ложе, посмотрел как бесноватый, Принимая цвет шафрана, роза стала желтоватой. И молчал он долго-долго, удручен своей утратой, И не радовался жизни, безнадежностью объятый. И сказал он Автандилу: "Хоть темно мое сознанье, Для тебя я попытаюсь довершить повествованье, Потому что встреча с другом порождает упованья... Удивляюсь, как живу я, несмотря на все терзанья. Так Асмат сестры дороже стала сердцу моему, Мне дала она запястье — дар, приложенный к письму. Я сказал, что то запястье девы с радостью приму, Ей же дал вуаль из ткани, не известной никому".