Лик луны вдали от солнца полон дивного сиянья. Рядом с солнцем он сгорает, обречен на умиранье. Но без солнца вянет роза — беззащитное созданье. Так и мы в разлуке с милой умираем от страданья. Лишь теперь я продолжаю мой рассказ об Автандиле. Ехал он с кипящим сердцем, удержать тоску не в силе, Образ девы солнцеликой узнавал в дневном светиле, Отводя глаза от солнца, сеял слезы в изобилье. Иногда, позабываясь, слова он сказать не мог. Из очей, подобно Тигру, падал слез его поток. Оборачиваясь к дому, тосковал он, одинок, И не знал, куда несется без тропинок и дорог. "О любимая! — рыдал он. — Как в разлуке не томиться! Разум мой с тобой остался, и душа к тебе стремится! Жаждет взор мой изнемогший на тебя взглянуть, царица, Плохо сделает влюбленный, коль любви не подчинится! Где искать мне утешенья, как прожить до новой встречи? Уж давно б я закололся, чем вести такие речи, Но тебя сразит известье, что скончался я далече... Пусть же льются, словно реки, эти слезы человечьи!" И воззвал он к солнцу: "Солнце! Ночи солнечной сиянье! Ты есть образ всеблагого и его напоминанье! Не ему ли хор созвездий служит в бездне мирозданья? Примири меня с судьбою, не отринь мои рыданья! Ты, в котором виден образ созидателя вселенной, Помоги мне снять оковы, ибо я страдаю, пленный! Потеряв свои агаты, я ищу рубин бесценный И томлюсь один в разлуке, как когда-то с незабвенной!" Так молился он и таял, как горящая свеча, Но спешил на помощь другу, путь томительный влача. Ночью сравнивал он деву с блеском звездного луча, И беседовал он с небом, речи жаркие шепча. Божьим именем скиталец заклинал луну, взывая: "От тебя в сердцах миджнуров страсть пылает роковая! Дай же мне терпенье сердца, чтоб не тратил зря слова я, Чтобы лик, тебе подобный, вновь увидел, изнывая!" День его терзал и мучил, ночь несла ему отраду. Иногда, к реке спускаясь, он вдыхал ее прохладу. Слезный ток его кровавый был подобен водопаду. И, взнуздав коня поспешно, вновь скакал он до упаду. Стройный станом, как алоэ, плакал он, угрюм и дик, И, убив козу из лука, ел у скал береговых, И, насытясь, снова ехал, ибо грудь пронзал Марих, И твердил он: "Нет мне счастья без любимых роз моих!" Передать слова скитальца я уже не в силах ныне, — Как он жаловался звездам, как скитался по пустыне, Как сжигал слезами очи, как терзал себя в кручине... Наконец пещеры дэвов он заметил на чужбине. И Асмат, увидев гостя, вышла к витязю поспешно, И не знала, что ей делать, и рыдала безутешно. Витязь спешился и деву обнял горестно и нежно, — Люди радуются встрече — те, кто ждет ее прилежно. Автандил спросил у девы: "Где твой брат и господин?" Слезы девы покатились из агатовых стремнин. "Без тебя, — она сказала, — он не мог страдать один. Я не знаю, где он бродит средь ущелий и долин". Содрогнулся юный витязь, словно грудь копье пронзило: "О сестра, позор герою, коль его исчезла сила! Как он мог, нарушив слово, позабыть про Автандила? Для чего он мне поклялся, если трудно это было? Ведь и я терпел лишенья, изнывая от разлуки! Отчего ж он сумасбродом снова сделался от скуки? Как он смел нарушить клятву, если мы пожали руки? Мне ль, однако, удивляться, обреченному на муки!" Но ему сказала дева: "Витязь, ты, возможно, прав, Но не думай, мне внимая, будто мой угодлив нрав. Мог ли он, лишенный сердца, клятвы выполнить устав? А ведь он покончил с сердцем, счеты с жизнью оборвав! Сердце, разум и сознанье цепью связаны одною. Если сердце умирает, остальных берет с собою. Человек, лишенный сердца, жизнью брезгает земною. Ты еще не знаешь, витязь, каково ему, герою! Не застав в пещере друга, был ты вправе рассердиться, Я же толком не умею за миджнура заступиться: Говорить язык устанет, сердце в пепел обратится, — Рождена я, видно, в горе, чтобы с витязем томиться. Муки этого миджнура столь безмерно велики, Что страшатся даже камни, не стерпев его тоски. Слезы витязя могли бы затопить русло реки... Впрочем, все в чужих страданьях мы большие знатоки. Провожая Тариэла, я спросила на прощанье: "Что же делать Автандилу, коль приедет на свиданье?" Он ответил: "Пусть поищет, как искал когда-то ране, Далеко я не уеду, не нарушу обещанье. Я исполню эту клятву, хоть страдаю я жестоко. Буду ждать я, как ни тяжко, до назначенного срока. Коль найдет меня умершим, пусть схоронит недалеко, А найдет живым — дивится, ибо жизнь — мгновенье ока!" Скрылось солнце за горами для меня, и с этих пор Я горючими слезами орошаю камни гор, Как безумная, стенаю, проклинаю свой затвор, — Смерть и та меня забыла: вот он, божий приговор! Есть в Китае некий камень с мудрой надписью такою: "Кто друзей себе не ищет, тот враждует сам с собою". Ныне стал шафранным витязь, сходный с розой молодою. Поищи его, исполни то, что велено судьбою!" "Ты права, — ответил странник, — мне не нужно оправданья! Но не я ль, миджнур, миджнура не оставил без вниманья? Увидав источник жизни, прибежал к нему как лань я, Все поля вокруг обрыскал ради этого свиданья! Ту жемчужину, с которой сочетается кристалл, Я покинул, и на счастье уповать я перестал. Уезжая самовольно, я доверье потерял: Огорчил царя с царицей, недостойный их похвал. Господин мой воспитатель — государь весьма могучий. На меня его щедроты, словно снег, летят из тучи. Но ушел я, вероломный, все забыл в печали жгучей... Согрешив перед владыкой, уж не жду я жизни лучшей! Я для друга эти беды, о сестра, претерпеваю! Чтоб свое исполнить слово, по чужому езжу краю! Он же скрылся из пещеры — тот, по ком я умираю, И теперь, устав смертельно, я в тоске изнемогаю! Но оставим эти речи. Мешкать в поисках грешно. Сожаленья не изменят то, что минуло давно. Иль найду его, иль сам я с ним погибну заодно, — Богохульствовать не буду, если это суждено!" Не сказав ни слова больше, он помчался сквозь теснину, Пересек ручей и лесом устремился на равнину. Леденил холодный ветер розу, равную рубину, — "Никогда, — шептал он, — больше солнцеликой не покину. В чем мой грех, великий боже? — говорил он божеству. — Почему я не с друзьями, обездоленный, живу? О двоих зачем тоскую, вижу гибель наяву? Пусть же кровь моя, о боже, на мою падет главу!"