"Создал бог тебя, о солнце, всемогущею рукою, Без тебя любая радость людям кажется бедою, Но вблизи ты нас сжигаешь дивной силой огневою. Сонмы звезд тобой гордятся и любуются тобою! Всякий, кто тебя увидит, обезумеет от страсти. Соловьи трепещут, роза, у тебя одной во власти! Все цветы вокруг увяли, да и я теперь в напасти: Сердце, бедствуя в разлуке, разрывается на части. Тяжело мне, бог свидетель, о любви писать моей! Что, однако, мне поделать, если нет пределов ей? В сердце черные ресницы проникают все сильней. Не лишай меня рассудка, помоги и пожалей! И пока ты мне ответа не пошлешь по доброй воле, Чтоб лишить меня надежды иль помочь в несчастной доле, — До тех пор, изнемогая, не умру я поневоле. Жизнь иль смерть, реши скорее! Я страдать не в силах боле!" Как обычную записку, без особого вниманья Автандил в своем покое прочитал ее признанья. Он сказал: "Фатьма не знает, каковы мои желанья. Я ль сравню ее с любимой, позабыв мои мечтанья? Не чета вороне роза! Непристойна эта связь! Но еще не пел над нею соловей, воспламенясь! Все дурное и бесплодно и противно, словно грязь. Что за вздор она мне пишет? И откуда дурь взялась?" Но потом он так подумал: "Посреди чужого люда Я один себе помощник, одному же в мире худо. Чтоб вернуть страдальцу-другу то потерянное чудо, Обо всем ином на свете должен я забыть покуда. Эта женщина привыкла принимать к себе гостей, Видеть множество приезжих, слышать множество вестей. Если я, испепеленный, повинуюсь нынче ей, Может быть, она поможет мне по прихоти своей. Ведь коль женщина полюбит, к нам она при первом слове Рада будет прилепиться, как уток к своей основе, Все расскажет, разболтает... Ей позор и стыд не внове. Видно, мне не подобает уклоняться от любови. Под несчастною звездою не добьешься ничего. То, что нужно, — не имею, а иное — для чего? Мир — как сумерки ночные, тьма наполнила его. Что содержится в кувшине, то и льется из него!"