Глава 1

Взаперти

Токе проснулся среди ночи, как от толчка. В комнатушке стояла темень хоть глаз выколи. Несколько минут он лежал тихо, не двигаясь. Внутри росло тревожное чувство: что-то было не так. Он напряг слух. Нет, ничего подозрительного: ни шороха, ни вздоха… Вздоха! Конечно! Он не слышал дыхания товарища на соседней койке.

— Кай! — позвал Токе негромко. — Ты спишь?

Ответа не последовало. Тишина была такой давящей, что он повторил громче, чем собирался:

— Кай? Кай!

С таким же успехом он мог взывать к подушке друга, которая — показал быстрый осмотр — была пустой и холодной, как, впрочем, и сама постель. Токе в недоумении сунулся под койку соседа, затем под свою, но обнаружил только пыль и липкую паутину. Больше прятаться в каморке было негде. Токе в растерянности уселся на пол.

Холодная пустота вокруг напомнила ему ночи, когда Кай сидел в карцере, наказанный за убийство Буюка. Но с тех пор многое изменилось. Кая теперь звали Аджакти, что значило по-церрукански «Деревянный Меч». Он завоевал это имя на арене и стал восходящей звездой Танцующей школы. Токе и сам имел на счету несколько побед в играх и начинал все больше и больше привыкать к данной ему в школе гладиаторов кличке — Горец. Неизменным осталось только одно: он и Кай по-прежнему делили каморку в казармах, теперь уже в крыле ветеранов. И каждую ночь Аджакти мирно дрых на той самой койке, которую Токе сейчас подпирал спиной. Как и куда товарищ мог деться среди ночи из запертой комнаты без окон, больше всего похожей на тюремную камеру? Если только…

Парень бесшумно поднялся с пола и приблизился к двери. Из-за нее не доносилось ни звука. Осторожно кончиками пальцев он толкнул тяжелую створку — и чуть не подпрыгнул от удивления. Дверь поддалась, приотворившись тихо, без скрипа. Значит, Каю удалось открыть замок! Но как?! Следов взлома не видно, к тому же Токе — и охрана — услышали бы шум. Значит, Аджакти раздобыл ключ или отмычку, или подкупил стражника, или… Да какая разница! Как бы Каю ни удался этот номер, цель у него могла быть только одна — побег! Но почему он ничего не сказал о своих планах? А еще, называется, друг!

Закусив губу от обиды, Горец осторожно высунулся за дверь: с Каем или без, он воспользуется шансом! Галерея первого этажа тонула во мраке, но пустынный плац был залит лунным светом, преобразившим песок в мерцающие алмазные россыпи. Тишину нарушали только раскаты молодецкого храпа, доносившегося из-за дверей дальше по коридору. Сердце Токе колотилось так, что он боялся, как бы его бешеный стук не разбудил храпунов. Хорошо хоть стражи не видно: солдаты собрались в караулке, спасаясь от холода осенней ночи. Косясь на одинокое желтое окошко у ворот, Горец накинул плащ и шагнул на галерею.

Ночной воздух защипал щеки, с каждым выдохом изо рта вырывалось белесое облачко. Ледяной ветер норовил пробраться под полы плаща и запустить холодные пальцы сквозь малейшую щель в одежде. Единственная ведущая из школы калитка была прочно заперта, а ключи болтались на поясе начальника караула, сейчас наверняка коротавшего время за игрой в кости со своими подчиненными. Если Кай действительно задумал побег, ему пришлось бы найти другой путь.

Осторожно ступая, чтобы не скрипнули деревянные половицы, и прячась в тени, Токе прокрался к лестнице и поднялся на верхний ярус галереи. Пока что он не обнаружил ни следа товарища. Вокруг были только холод и тишина, такая полная, что Токе казалось, будто он слышит, как в бездонном черном небе звенят, дрожа, замерзшие кристаллики звезд. Даже храпун ниже по галерее унялся, видно перевернувшись на другой бок. Горца била мелкая дрожь, идущая изнутри и не имеющая ничего общего с пронизывающим ледяным ветром. Впервые за долгое время Токе поверил в близость свободы, а единственный путь наружу лежал прямо перед ним.

Казармы Танцующей школы представляли собой квадрат с тренировочным двором внутри. Двухэтажное здание без окон было одновременно крепостной стеной с единственным надежно охраняемым выходом. Даже если бы какому-нибудь безумному беглецу удалось взобраться на крышу школы, он бы непременно переломал себе ноги, спрыгнув вниз, в Журавлиный переулок. Но Кай не был ни безумцем, ни дураком. Если он решился на побег, то уж точно запасся надежной веревкой. И если Токе повезет — а, кажется, сегодня как раз его день, точнее, ночь — то он найдет на крыше если не самого Аджакти, то оставленную им снасть.

Снизу, со двора, донесся слабый звук, и Горец мгновенно вжался в стену, ожидая услышать звон оружия и топот солдатских сапог по галерее. Кто-то действительно шаркал по песку плаца, не слишком уверенно переставляя ноги. Шаги остановились, послышалось журчание тугой струи и вздох облегчения. Токе расслабился и отер выступивший на лбу холодный пот. Одному из солдат приспичило отлить. Снова шарканье, скрип закрываемой двери. И вот в казармах восстановилась тишина.

Что ж, лучшего момента, пожалуй, не представится. Недолго думая, Токе отлепился от стены и полез по одному из опорных столбов наверх. Тяжелый теплый плащ путался в ногах, парень изо всех сил старался не шуметь, поэтому дело шло медленно. Наконец он вскарабкался достаточно высоко, чтобы заглянуть через конек. Увиденное заставило его сердце сбиться с такта, а потом припустить еще быстрее.

На плоской, как блин, крыше восседала, скрестив ноги, закутанная в плащ фигура. Лицо скрывал капюшон, но Горец безошибочно опознал Кая: кому бы еще пришло в голову выйти среди ночи через запертую дверь для того, чтобы в собачий холод морозить зад, поджидая товарища? Токе искренне надеялся, что Аджакти все еще тут только потому, что не хотел бежать в одиночку. Иной расклад означал бы, что план Кая не сработал.

Из-под плаща тем временем высунулась затянутая в митенку рука и приглашающе махнула. Пыхтя и обливаясь потом, Токе перевалился через конек и, брыкнув в воздухе ногами, втянул себя на крышу. Кай не смотрел в его сторону. Глаза товарища были устремлены на купавшиеся в лунном свете крыши Церрукана. Согнувшись в три погибели и косясь вниз, на желтую лампу стражи, Токе подобрался к Аджакти и присел на корточки.

— А где веревка? — настороженно прошептал он, оглядываясь по сторонам.

— Я решил погодить вешаться, — сухо оповестил голос из-под капюшона. У Кая была раздражающая привычка шутить в самое неподходящее время. Или… это не было шуткой? Ну почему товарищу всегда удавалось заставить Токе чувствовать себя идиотом?

— Почему ты ничего не сказал?!

— О чем? — В тени капюшона приподнялась белая бровь.

— Ты меня правда за дурака держишь?! — начал заводиться Горец. — О побеге, о чем же еще! Ты ведь не воздухом подышать сюда взобрался?

— А что, если подышать?

— Ага, держи карман шире! Как тебе удалось отпереть дверь? Ты задумал спуститься со стены? Почему один? И если у тебя нет веревки, то как, во имя Ягуара…

Кай жестом прервал поток вопросов и печально покачал головой:

— Дверь была не заперта, Токе.

— Что?!

— Дверь была не заперта, — мягко повторил Кай.

— Не может быть! Не поверю, что Зейд мог забыть…

— Он и не забывал.

Токе быстро соображал. Он знал, что в крыле ветеранов большинство дверей не закрывали на ключ. Многим гладиаторам разрешался выход в город, а некоторые имели семьи за пределами казармы. Но Горца с Аджакти перевели в ветераны совсем недавно, так что дверь их каморки и клетушки других новоселов продолжали запирать на ночь. Так было, во всяком случае, сразу после переселения. Сколько же времени прошло с тех пор? В казармах оно измерялось играми, дни между которыми, заполненные выматывающими тренировками, тянулись однообразной чередой. Аджакти успел поучаствовать в пяти поединках, сам Токе — в трех. По спине прошел холодок. Неужели минуло уже два месяца?! А по церруканскому календарю, где месяц состоял всего из двадцати дней, даже больше? Когда он в последний раз слышал поворот ключа в замочной скважине, прежде чем провалиться в сон? Когда он в первый раз забыл прислушаться?

— Когда нас перестали запирать? — спросил Токе упавшим голосом.

Кай пожал плечами:

— Где-то неделю назад.

— Неделю?! И ты молчал?! — Токе просто не мог поверить своим ушам.

— А что бы это изменило?

Горец задохнулся от возмущения:

— Все! Может, Скавр и считает, что мы теперь у него на коротком поводке и кусаемся только по приказу, но уговор «семерки» никто не отменял! Помнишь: валим отсюда при первой же возможности? Целую неделю! Четыре дня назад были игры, кто-то мог с них не вернуться. Стражу холод загнал в караулку. Мы могли бы собрать остальных, спуститься со стены, нас хватились бы только утром!

— Тебе не терпится внести вклад в развитие инженерной мысли Церрукана?

Токе моргнул, не уловив связи, но тут же сообразил, что Кай имеет в виду судьбу беглого гладиатора из Лунной школы. Его история еще недавно была у всех на устах. Новобранец заколол одного из стражей его собственным мечом и укрылся в городе у своей семьи. Кто-то из соседей выдал раба, польстившись на вознаграждение, и беднягу использовали на очередных играх, чтобы прилюдно опробовать новую пыточную машину. Говорили, сам наследный принц Омеркан в тот день удостоил арену своим присутствием.

— Тот парень был просто глупцом и неудачником, — буркнул Горец сердитым шепотом. — К тому же — одиночкой. Нас семеро, и в этом наша сила. Мы не будем прятаться в проклятом городе по углам, как крысы. Аркон знает путь через пустыню, он провел бы нас…

— Токе, — прервал его Кай, — последний караван покинул Церрукан четырнадцать дней назад.

— Мы не нуждаемся в караване! Нам бы только раздобыть приличных лошадей… — Горец осекся. До него дошел смысл слов товарища. — Ты сказал «последний»?

Кай вздохнул и снова обратил взгляд на раскинувшийся под ними лунный город.

— Холодные Пески непроходимы с ноября по февраль. Помнишь ту песчаную бурю, что накрыла наш караван? Это легкий бриз по сравнению со штормами, которые терзают пустыню зимой. Ветер несет песок с такой скоростью, что плоть, вставшую на его пути, обдирает до костей. Если, конечно, она сначала не превратится в лед. Холодные Пески не зря так назвали. Ледяные великаны скоро начнут заходить в Церрукан, и тогда даже в черте города будет опасно на улице ночами.

Токе поежился. Внезапно он снова ощутил кусачий холод, заставлявший его дрожать под теплым плащом. Одежда Кая побелела от инея, глаза в тени капюшона поблескивали, как осколки черного льда. Надежда погасла так же быстро, как вспыхнула. Главным врагом, стоявшим теперь на пути к свободе, была не присяга на верность Скавру, хозяину школы, не солдаты, не высокие стены, а сама природа, и этого врага не одолеть мечом. Плоские крыши и круглые купола внизу образовывали мистический голубой ландшафт, прорезанный черными расселинами улиц. На миг город показался Горцу лабиринтом, из которого нет выхода.

— Ты сейчас думаешь, сколько наших доживет до весны? — внезапно разбил тишину Кай, и Токе вздрогнул от знакомого ощущения, что товарищ читает его мысли. — Не стоит. Никому не дано знать, что ожидает его завтра. Многое еще может случиться.

Горец попытался поймать взгляд Кая, надеясь, что за этой фразой последует продолжение, которое вернет ему надежду. Но Аджакти снова смотрел вдаль. Большая круглая луна висела за его спиной, окутывая хрупкий силуэт серебристым сиянием. Облачка дыхания поднимались вверх мерцающими призраками и растворялись в холодном свете. Некоторое время они сидели молча, пока голос Кая не вырвал Токе из его мыслей:

— Этой ночью впервые за долгое время мне приснился сон. Такой реальный, что, проснувшись, я не могу успокоиться, все думаю о нем.

— На крыше что, лучше думается? — фыркнул Горец, поеживаясь. — И чего ж тебе такое снилось? По мне, так нет кошмара страшнее, чем вид собственного члена, превратившегося в сосульку.

Плечи Кая передернулись под плащом:

— Брр! Типун тебе на язык, — он зашевелился. — Пожалуй, пора возвращаться в казарму, а то как бы и вправду что не отмерзло.

— Нет, все-таки! Мне хочется знать, что могло лишить сна непобедимого Аджакти, рожденного из семени Бога-Ягуара, павшего на песок Минеры? — подначил Горец, подражая глашатаю, расхваливающему достоинства гладиаторов перед началом боя.

Лунный свет мазнул лицо под капюшоном — лицо без тени улыбки:

— Мне снилась Рыночная площадь. Люди на ней.

— И чего тут такого? — удивился Горец. Он побывал на площади только однажды, в тот день, когда его вместе с Каем продали в рабство пустынные псы-гайены. Воспоминания об этом дне не относились к категории приятных, и все же… Лично его на крышу они бы не загнали.

— Я видел толпу с высокого места. Всю разом. И меня поразила одна вещь.

— Какая? — прошептал Токе, почему-то затаив дыхание.

— Только третья часть в ней была свободными горожанами.

Горец утер нос посиневшим от холода пальцем:

— Ясно дело, рабов-то нет только у последних бедняков. Ну и? — Он ожидал более эффектного продолжения. Но его не последовало. Кай только пожал плечами и, пригнувшись, бесшумно двинулся к внутреннему краю крыши:

— Просто раньше я не задумывался об этом.

— Мудрые слова! — пробурчал себе под рассопливившийся нос Токе. — Теперь остаток ночи глаз не сомкну, буду голову над ними ломать. — И пополз следом.

 

Глава 2

Игры с огнем

— Ты что, Горец, всю ночь на койке дрочил? Теперь руки трясутся? — Наставник отряда «жнецов», или, по-простому, казарменному, доктор Фазиль, не стеснялся в выражениях. Никто не заржал только потому, что ветераны успели слишком хорошо познакомиться с его четыреххвостой плетью, нежно называемой кошкой. — Поработай-ка над атакой, пока остальные отдыхают. Позиция один и два. Па-ашел!

Увесистый пинок отправил Токе к тренировочному столбу-пэлу. С этим бессловесным противником ему предстояло развлекаться следующие четверть часа, в то время как товарищи могли перевести дух и напиться. Утяжеленный вдвое по сравнению с обычным весом меч-целурит был особенно неповоротливым в руках после бессонной ночи. Да и мысли бродили вовсе не вокруг столба, который Горец прилежно рубил затупленным клинком. После событий на крыше Токе требовалось серьезно поговорить с остальными членами «семерки». Проще всего было бы начать этот разговор с Тигровой Лилией — благо они в одном отряде. Но парень скорей позволил бы Фазилю исполосовать себя кошкой, чем стать посмешищем в глазах рыжеволосой красавицы-гладиатрикс. А именно идиотом он и выставит себя, если признается, что проспал первую представившуюся возможность побега.

С этими мрачными мыслями Токе кое-как дотянул до перерыва на обед. Вместе с усталыми товарищами он поплелся с плаца под ворчание доктора, эбонитово-черное лицо которого без слов говорило: Горец не стоил кислого молока той ослицы, что его породила. В обеденной зале парень высмотрел Аркона и кое-как протолкался к столу «длинных мечей».

— Ты тоже все знал и молчал? — перешел он прямо к делу, плюхая миску с ячменной кашей рядом с Арконовой.

— Ничего я не молчал! — возмутился блондин, дуя на обжигающую еду. — Я сам только что от Папаши узнал.

— И что думаешь делать?

— А чего тут сделаешь? — пожал плечами Аркон. — Остается только ждать, когда Скавр объявит испытания.

Мгновение Токе сидел, тупо пялясь на усердно работавшего челюстями товарища, — он был совершенно сбит с толку.

— Какие испытания? — наконец выдавил Горец, запихивая в рот ячмень. — Я говорю, нас на ночь запирать перестали!

— А-а, это вчерашняя новость, — отмахнулся «длинный меч». — Погоди, еще один выход на арену — и Скавр будет проводить испытания на первый пэл. Получим отметку, а там — увольнительная в город, одна — сразу, а потом — за каждую победу. Папаша подслушал разговор мясника и доктора «черепах», они говорили…

— Не рано ли победы считаешь? — мрачно прервал товарища Токе. — Да и что с них проку, если мы заперты зимой в этой сраной дыре под названием Церрукан, как пауки в банке? Или Аджакти врал, что караванный путь откроется только в марте?

Оптимизм Аркона было не так-то легко погасить:

— На этот счет наш белогривый друг прав. Но что такое пара месяцев? Мы же «семерка», неприкасаемые! Со дня победы в Минере никто из нас и ранения серьезного не получал — так, царапины. Погоди, к весне мы еще станем грозой всего Церрукана! Звезды Танцующей школы, Неприкасаемые Семеро. Тач, — Аркон вывернул кисть в пародийно-светском жесте, указывая через стол на длинного парня с отсутствующим выражением лица, — последний романтик арены. Вишня, — отмашка вправо выявила среди дружно чавкающих «ловцов» невозможно-бордовую, торчащую щеткой шевелюру, — зачарованный принц чудесной страны ОЗ.

— Принц? — недоверчиво прищурился Токе, разглядывая украшенную синяками физиономию озиата, по степени лиловости соперничающую с шевелюрой.

— Папаша, — как ни в чем не бывало, продолжал презентацию Аркон, — церруканский жеребец, чресла которого так же неутомимы в бою, как его рука.

Смуглый гладиатор с курчавой бородой, щедро украшенной цветными ленточками и бусинами, заметил их взгляд и на всякий случай ощерил в улыбке желтоватые зубы. Токе едва сдержался, чтобы не прыснуть в кашу.

— Тигровая Лилия, — вздохнул Аркон и блаженно зажмурился, — благоуханный цветок, выросший на окровавленном песке Минеры.

Токе обернулся, проследовав взглядом за жестом товарища. Лилия сидела спиной к ним, целиком поглощенная болтовней с двумя «сестрами», то и дело хихикавшими и стрелявшими глазами в… его сторону! Парень крутанулся на месте, снова оказавшись нос к носу с Арконом, который, ничего не заметив, продолжал:

— Порождение горного тролля и пустынной демоницы, леденящее кровь в жилах Аджакти. Кстати, а где он? Ну и скромные мы с тобой. Непобедимая «семерка»! Мы купим свою свободу, да еще и на комфортное путешествие домой останется.

Токе закатил глаза к закопченному потолку:

— Гроза Церрукана?! Непобедимая «семерка»?! Аркон, тебе что в голову ударило, моча или семя? Да, у нас всех за плечами по паре побед, но каких? На мелких аренах, в боях против гладиаторов никому не известных школ. Что, если нас снова бросят в Минеру, на какие-нибудь Большие Игры в честь очередной свадьбы, амирова юбилея или чествования одного из бесчисленных церруканских богов — их тут на каждый день месяца по десятку? Ты уже забыл мясорубку?

Жизнерадостность слетела с Аркона, как шелуха с луковицы:

— Забыл?! Да Бекмес мне каждой ночью снится! И жена его — в белом, с вымазанными пеплом щеками — вроде она по нему плачет, а вроде — по мне.

Токе отвел глаза. Он не знал, что Бекмес был женат. Но не для того он затеял этот разговор, чтобы теперь отступать:

— А кто тебе следующим сниться будет? Принц ОЗ или Церруканский Жеребец? Надо что-то делать, Аркон. Пока еще не поздно.

Бывший охранный вскинул на него серьезные синие глаза:

— Что ты предлагаешь?

Токе быстро огляделся по сторонам. Вроде он не сказал ничего особенного, но все-таки лучше быть настороже, в школе уши даже у стен. Парень понизил голос:

— Собрать «семерку». Поговорить. В тихом месте.

Горец понимал, что теперь, когда они как ветераны разделены по разным отрядам, чертовски сложно будет собраться вместе, не привлекая внимания докторов, стражи или наушничавших Скавру прихлебателей. Но ему было просто необходимо услышать мнение остальных, узнать, верны ли они данному когда-то друг другу обещанию, скрепленному кровью товарища, пойдут ли до конца.

Аркон кивнул:

— Предупреди Лилию и Аджакти. Я и Тач возьмем на себя остальных. Будем ждать первого подходящего момента. Может, ближе к играм…

Слова Аркона заглушил грохот опрокинутого подноса с чисто вылизанными плошками. Источник беспорядка, коротконогий новичок в пропотевшей серой униформе, выкатился на центр столовой залы и завопил во всю силу легких:

— Фламма! — и снова, набрав воздуху: — Фламма на плацу!

Стол новобранцев мгновенно опустел. Многие из них еще не видели легендарного фаворита в деле и теперь не хотели упустить шанс. Ветераны, переговариваясь, тоже тихонько потянулись к выходу. Появление чемпиона Минеры, имевшего собственный дом с садом и тренировочной площадкой в городе, всегда становилось событием в казармах. Одни видели в нем воплощение удачи и богатства, к которым сами стремились; для других Фламма — гладиатор, завоевавший свободу собственным мечом, был символом надежды; третьи смотрели на него как на героя, усовершенствовавшего воинское искусство до степени, бросающей вызов самим богам.

На Токе Фламма всегда производил странное впечатление, заставлявшее задуматься о бродившей по школе легенде о пустынном демоне, заключенном в человеческом теле. Насколько медлительными, даже неуклюжими были движения Огня в обычной жизни, настолько точны и быстры становились они в бою: глаза Горца с трудом успевали фиксировать его выпады. Тяжелый и основательный, словно бронзовый божок, Фламма во время поединка казался сотканным из воздуха: куда бы противник ни направлял удары, они не достигали цели. Атаки же фаворита были неотразимы. Токе не знал бойца, который мог бы справиться с этим человеком.

В Танцующую школу фаворит ходил, скорее, по старой памяти и неписаному договору со Скавром. Фламма наблюдал за тренировками и брал в спарринг бойцов, которых считал перспективными. Любой ветеран отдал бы все до последнего заработанного потом и кровью циркония за возможность учиться у фаворита, но Фламма отказывал всем просителям, включая владельца школы, не раз предлагавшего ему место стратега — старшего доктора. Получил отказ и Аджакти, хотя, по мнению самого Токе, парень был единственным, достойным стать последователем Огня. Он был также единственным, кто с отказом не смирился.

В груди Горца шевельнулось смутное беспокойство. Он поднялся из-за стола и направился к дверям. Новобранцы в серых униформах галдели под навесом, бесцеремонно тыкая пальцами в низенького плотного и безволосого человека, неспешно следовавшего через плац в сопровождении Скавра. Многие из них, очевидно, не верили, что этот кажущийся полусонным и вялым чужак и есть великий Огонь. Токе, усмехаясь, обернулся к Аркону с язвительным комментарием на языке, но товарищ смотрел на что-то дальше по галерее и к возне новобранцев был равнодушен. Горец перевел взгляд в том направлении, и охота пройтись на счет наивных новичков у него пропала.

Кумал и Аджакти стояли в проходе друг против друга, окруженные клеймеными дружками церруканца. Токе не мог расслышать, что говорил Скавров любимец-димахер, но напряженные позы гладиаторов и взрывы издевательского хохота, доносившиеся от Кумаловой свиты, наводили на нехорошие мысли.

До появления Кая в отряде димахеров сложенный как полубог церруканец был несомненным лидером и кандидатом в фавориты. Ему пророчили славу нового Фламмы. И вот никому не известный северянин, худосочный и страшный, как ночная пурга, одним поединком снискал расположение публики и самого амира. Более того, Деревянный Меч увел из-под носа Кумала приглянувшуюся ему Тигровую Лилию и, еще будучи новобранцем, открыто бросил вызов ветерану. Неудивительно, что Кумал видел в Аджакти соперника.

Каждое достижение Кая на плацу или арене, даже самое незначительное, церруканец воспринимал как личную обиду, и счет северянина постоянно рос. Кумал покалечил бы его на спарринге, если б мог, если б Аджакти не оказывался каждый раз быстрее и техничнее. Поняв, что ему не справиться с врагом самому, расчетливый церруканец решил сделать это чужими руками. Кумал с приятелями делали все, чтобы спровоцировать «выскочку» на какую-нибудь глупость, заставить нарушить кодекс, когда солдаты или доктора находились поблизости. Ветеран быстро обнаружил слабость новичка, одержимого идеей ученичества у великого Фламмы, и стал играть на этом, прозвав ненавистного северянина Фламм-а-джа — Тень Огня.

Токе догадывался, что был свидетелем далеко не всех кумаловых выходок. Кай никогда не говорил о происходящем внутри отряда димахеров, хотя и знал, что всегда мог рассчитывать на поддержку «семерки». Или, возможно, он молчал именно поэтому? Но сейчас, когда другу приходилось туго прямо у него на глазах, Горец не собирался оставаться в стороне. Во взгляде Аркона он прочел ту же решимость. Не сговариваясь, товарищи протолкались через толпу новобранцев и направились вдоль галереи.

— Ну и когда ты начнешь тренировку с новым сетхой, Фламм-а-джа? — Кумал ухмылялся, но его выпуклые темные, словно вишни, глаза пылали злобой. Кай представил, как это лицо будет выглядеть дважды перечеркнутое лезвиями мечей, и ему стало чуть легче. Он попытался пройти мимо церруканца, но приятели того заступили дорогу, взяв северянина в плотное распаленное кольцо.

— Может, Огонь слишком горяч для нашего Деревяшки? — Вокруг с энтузиазмом заржали, хотя шуточки Кумала насчет имени Аджакти успели отрастить приличную бороду. — Пламя закаляет только сталь! Такую, как эта! — Церруканец выбросил перед собой руку, сжатую в кулак. Мускулы вздулись под гладкой бронзовой кожей, демонстрируя безупречный рельеф. Именно это значило имя Кумала по-церрукански — «кулак». — Берегись, урод! — прошипел димахер, неуловимым движением ухватив кисть Кая. — Не играй с огнем, а то как бы тебе не сгореть!

Со стороны могло показаться, что ветеран пожимает руку брата-гладиатора. На самом деле Кумал давил на болевую точку в основании большого пальца. Но Аджакти владел своей болью, а не она — им. Он стоял, спокойно глядя, как капли пота выступают между глубоко вытравленными в бронзовой коже линиями, составляющими букву «М» — клеймо убийцы на лбу Кумала. Кай мог остановить его прямо сейчас, остановить навсегда, но жесткий кодекс гладиаторов, который он поклялся соблюдать, запрещал драки в казармах. Драка означала суровое наказание — плеть, возможно карцер или что-то похуже, — все будет зависеть от фантазии Альдоны, доктора димахеров. Но что бы ни решил Альдона, Кай сможет на сегодня забыть о Фламме — и о своей миссии, о которой Мастер Ар так ненавязчиво напомнил во сне.

Горячий спазм, начавшийся в шраме на спине — давнем «подарке» мага, — накрыл Аджакти огненной волной. Кумал, видимо, заметил что-то в его глазах, принял это на свой счет и вспыхнул торжествующей улыбкой. Склонившись так близко к Каю, что тот почувствовал на щеке жар чужого дыхания, церруканец прошептал:

— Я смешаю твой пепел с грязью последней городской трущобы — той грязью, откуда ты выполз!

— Интересно, в каком это местном дворце раздают такие медали на лоб? — Хотя голос Аркона был весел, в нем звучала неприкрытая угроза. «Длинный меч» легко скользнул между церруканцем и Аджакти, разбивая захват. — Похоже, Кумал, тебя там заждались, чтобы навесить еще одну.

— За то, что я выпущу тебе кишки? — прищурился на Аркона клейменый. Его дружки приблизились, плотнее сжимая кольцо.

— Нет, — вставил Горец, занимая место рядом с Каем. — За длинный язык, который ты суешь в Скаврову задницу.

От групповой свалки прямо на галерее их спас сигнал гонга, возвещающий начало послеобеденной тренировки.

— Чего вы ввязались? — бросил на бегу Кай, спеша занять свое место в шеренге.

— Похоже, тебе нужна была помощь, — выдохнул Токе, провожая Кумала и компанию настороженным взглядом.

— Я бы сам справился, — отрезал Кай.

— Да уж, видели мы, как ты с проблемами справляешься, — невесело усмехнулся Аркон. У многих еще не стерся из памяти эпизод с Буюком, стоивший новобранцу жизни и чуть не отправивший в мир иной самого Кая.

Грянули барабаны. Туго натянутая воловья шкура вибрировала под ладонями рабов, посылая в воздух над плацем звуки, заставлявшие кровь бежать быстрее в жилах бойцов, а их сердца биться в едином ритме — ритме Танца.

— Рен! Сен! Тха-а! — выдохнула сотня глоток, как одна. Ветераны всех отрядов начали общее упражнение, повторяя вслед за докторами базовые движения, лежавшие в основе стиля боя, практикуемого только гладиаторами Танцующей школы. После последних Больших Игр — лучшей гладиаторской школы Церрукана.

— Суа! Ра-а! — Губы Кая заученно твердили мантры, призванные соединить дыхание, душу, дух и движения в единое совершенное целое. Тело так же заученно повторяло выпады, серии и блоки, то атакуя невидимого противника, то уклоняясь от ударов. Аджакти следовало полностью сконцентрироваться на упражнении, позволить ритму вести себя, но краем сознания он все время чувствовал присутствие Фламмы. Фаворит участвовал в тренировке наравне с простыми гладиаторами — то ли находил традиционную технику полезной и для себя, то ли присматривался, кого выбрать для спарринга.

Кай обливался потом, стараясь добиться четкости и скупой точности каждого движения, и надеялся. Все еще надеялся.

Он помнил тот первый и единственный раз, вскоре после своей невероятной победы в Минере, когда он напрямую обратился к Фламме:

— Позвольте мне учиться у вас, сетха.

Круглая бритая голова повернулась к нему, глаза-маслины под тяжелыми веками с любопытством уставились на просителя:

— Почему ты спрашиваешь у меня позволения?

Голос у Огня был низкий и мягкий, он говорил с едва заметным плавным акцентом, которого Кай никогда раньше не слышал. Вопрос поставил его в тупик:

— Говорят, вы не берете учеников, сетха.

Черные маслины скользнули по лицу Аджакти, круглое лицо растянулось в улыбке:

— Тогда зачем ты спрашиваешь?

У Кая создалось впечатление, что он разговаривает с каменной стеной, от которой все слова отскакивают, как горох.

— Возможно, вы передумаете.

Фламма удивленно поднял надбровные дуги: брови были сбриты, что делало безбородое лицо еще более голым:

— И что заставляет тебя так думать?

Этого вопроса Кай ожидал:

— Вы видели меня на арене.

Брови, которых не было, опустились на положенное место, лицо разгладилось, улыбка исчезла:

— Нет.

Фламма отвернулся. Каю не требовалось объяснений, чтобы сообразить, к чему относился этот ледяной ответ. Тогда, впервые за долгое время, у него защипало шрам на спине.

— Рен! Сен! Тха-а!

Быстрый вдох, медленный выдох, контроль. Ритм. Вперед, вправо, удар, страховка, обратно в стойку. Вдох.

— Суа! Ра-а!

«Может быть, сегодня наконец это случится. Фламма обратит на меня внимание. Выделит среди сотни бойцов. Возьмет в спарринг. Поймет, как это важно для меня. Единственного, за исключением Скавра, кто видит, чем он владеет».

Наблюдая за Фламмой в последние месяцы, Кай убедился в одном: живой легендой немолодого гладиатора делало не многообразие стилей и техник боя, которые тот мог менять так же быстро, как пламя — цвет своих языков. Аджакти пробовал перенять мастерство Огня, следя за его поединками в школе и на арене, пытаясь вычленить, а потом повторить новые движения и элементы. Часы, отведенные для отдыха, Кай проводил в бесконечных упражнениях, не обращая внимания на боль в растянутых связках и перенапряженных мышцах, снова и снова толкая тело за грань. Но не добился ничего, кроме косых взглядов товарищей и понимания: в его исполнении техника Фламмы всегда будет искаженным отражением, пародией, как попытки ребенка, только что научившегося ходить, подражать искусному танцору.

В основе мастерства фаворита лежал особый секрет, связывавший все приемы в единую стройную систему, так же как ритм и полное дыхание основывали фундамент, на котором строилась боевая техника Танцующей школы. Но именно этому тайному знанию Фламма и не хотел учить — ни Аджакти, ни кого-либо еще. Ходили слухи, что тому была причина: последний ученик Огня, Руслан, которого связывали с учителем тесные узы, погиб на арене.

Ладони рабов опустились на тугую кожу в последний раз, эхо ударов заставило дрогнуть нагретый солнцем воздух и растворилось в нем. Десятки блестящих от пота полуобнаженных фигур замерли на плацу в начальной стойке, а затем синхронно поклонились наставникам, благодаря за урок. Доктора дали гладиаторам знак разойтись по отрядам — настало время групповых упражнений.

Альдона, приземистый и кряжистый лисиец, весь полосатый от старых шрамов, выстроил димахеров в линию против жнецов Фазиля. Вооруженный двойными мечами Аджакти по команде доктора атаковал стоявшего перед ним Грома. Тот держал кривой клинок-целурит в левой руке, а круглый с острым краем щит — в правой. Но этого было недостаточно, чтобы смутить Кая. За отведенную минуту он успел обезоружить левшу и заставил его выступить из строя.

— Смена!

Димахеры сделали шаг влево и оказались лицом к лицу с новым противником. Кай, последний в строю, перебежал в его начало и обнаружил там Тигровую Лилию. Не дожидаясь, пока он займет позицию, девушка атаковала. Кай едва успел отметить краем глаза, что Фламма встал на пустующее место в шеренге «длинных мечей» по соседству — «Длинный Дик» был излюбленным оружием фаворита. Аджакти принял целурит Лилии на скрещенные клинки, уклонился от режущего края щита. Ослабил упор, качнулся в сторону и в бок, заставив гладиатрикс потерять равновесие. Целурит скользнул вперед, а Кай под него. Затупленные острия его мечей ткнули Лилию в живот, опрокидывая навзничь.

— Смена!

Со следующим «жнецом» он разделался, поразив его под щит из низкой стойки.

— Смена!

Токе стал на удивление быстр, но его подавили грубая физическая сила и напор.

— Смена!

Аджакти с десяток раз прошел строй «жнецов», прежде чем удовлетворенный Альдона дал команду для спарринга. «Жнецы» поменялись местами с «длинными мечами», и сердце Кая бешено заколотилось — с кем-то встанет в пару Фламма? Однако фаворит, вместо того чтобы выбрать партнера, подошел к доктору димахеров и что-то тихо сказал ему.

— Кумал — Шустрый. Клад — Тач. Аджакти — Морок.

«Значит, Огонь видел еще недостаточно, — усилием воли Кай заставил себя сосредоточиться и занять место напротив длиннорукого широкоплечего Морока, уверенно прикрывавшегося прямоугольным щитом. — Ладно, мы ему покажем».

Аджакти обрушил на «длинного» такой град ударов, что за несколько мгновений вогнал несчастного почти по плечи в песок. Альдона велел сменить противника. На этот раз Каю достался лоснящийся и гладкий, как полированное черное дерево, Булат. Они едва успели обменяться ударами, когда появление нового персонажа заставило Аджакти впервые за долгое время забыть о Фламме. По галерее в сопровождении Скавра, четырех воинов и чернокожей служанки шла женщина в струящихся белых шелках.

Вообще-то в посещении школы свободной горожанкой не было ничего необычного. Денежные гости как мужского, так и женского пола частенько платили Скавру за возможность посмотреть на тренировки гладиаторов. Удивление вызывало то, что женщина не осталась на смотровом балконе, как остальные посетители, а получила разрешение выйти на плац. То ли мадам хорошенько подмазала мясника (не зря он сиял, как новенький цирконий), то ли была важной птицей, которой владелец школы не смел отказать. А скорее всего — и то и другое, судя по тому, какого эскорта она удостоилась.

Лицо гостьи скрывала белая вуаль. Только глаза — живые и полные янтарного огня — оставались на виду. Ветер рвал легкий шелк платья, бесцеремонно загоняя его между стройных ног, обрисовывая тонкий стан и высокую грудь. Мужчины, как один, поворачивали головы, провожая взглядами ангелоподобное существо, посетившее их так далеко от рая. Заглядевшись, Булат пропустил удар в голову. Чернокожий мешком осел на песок, глупо улыбаясь и не замечая выступившей на лбу крови. Кто-то позади Аджакти засвистел, кто-то цветисто выругался, кто-то прошептал восхищенно:

— Клянусь щелью Иш-чель, вот это краля!

Голос, похожий на Арконов, весело крикнул:

— Кто ты, красавица? Огонь твоих прекрасных глаз ожег мое сердце!

Послышался влажный звук удара — доктора были настороже, и нахал поплатился за свои слова разбитым ртом. «Красавица» не ответила и уселась в тени галереи на заботливо подставленный стул. Кай больше не смотрел в ее сторону. Он помог Булату подняться, и они снова начали бой. Северянин позволил сопернику войти в ритм, чтобы усыпить его бдительность, а потом смял защиту мгновенной атакой. Булат потерял ориентацию, а с ней и свой меч, зажатый в клещи и выдернутый из руки приемом димахера.

Кай надеялся, что Фламма отметит его ловкость. Скосив глаза, парень обнаружил Огня на галерее вежливо беседующим с закутанной в белое незнакомкой. Воин даже не смотрел в его сторону. Зато загадочная гостья не сводила с Аджакти горящего требовательного взгляда. Он чуть не пропустил мимо ушей команду Альдоны, велевшего ему стать в пару с Тачем.

«Где-то я уже видел глаза этой женщины — цвета расплавленного золота, тревожащие, такие яркие, что, кажется, они могут светиться в темноте. Глаза ягуара в зарослях бамбука. Нет! Не может быть! Первый бой на арене, награждение перед ложей амира… Тонкие пальцы, полные сока алые вишни, встречающие такие же алые, мягкие губы. Жестокая улыбка на этих губах, вызов в янтарных глазах. Стебель бамбука, дикая кошка, Анира!»

Кай сбился с ритма, по спине пробежал холодок дурного предчувствия. «Что принцесса делает здесь? Привела Аниру в Танцующую школу страсть к играм или пресловутая страсть к гладиаторам? Что ж, многие из потеющих сейчас на плацу мужчин прекрасно сложены, некоторые, к тому же, хороши собой. Почему же янтарные глаза неотступно следуют за мной?»

Непрошеное внимание злило его, так же как и полное отсутствие внимания со стороны Фламмы. Бешеная атака Кая заставила Тача припасть на колено, прикрываясь щитом. Фаворит, вежливо раскланявшись с дамой, не глядя прошел мимо Аджакти и указал на Кумала. Красавец-димахер занял позицию напротив Огня. Ухмыльнувшись, клейменый незаметно сунул в сторону Кая сложенный в неприличном жесте кулак.

Наблюдая за сверкающим кружевом, которое вязали в воздухе три меча — два клинка Кумала и «Длинный Дик» Фламмы, — Кай с трудом сдерживал растущее раздражение. Церруканец был хорош, но северянин знал, что мог бы сделать то же самое лучше и прибавить еще пару штук, которые, возможно, удивили бы даже фаворита. «Почему Огонь игнорирует меня? Что это — месть за то, что я осмелился попроситься в ученики?»

Кай следил за поединком, сузив глаза. Раздражение перерастало в холодную злость; волны боли, расходясь от старого шрама, терзали спину. Неуловимо мягким движением клинок Фламмы скользнул вдоль одного из мечей димахера и замер у горла Кумала. Бой был закончен. По своему обыкновению, фаворит тихо говорил с побежденным, объясняя его промахи и показывая иногда то одно, то другое движение. Димахеры, которым Альдона позволил оставить занятия ради поучительного зрелища, возвращались на свои места. Новый партнер, Ласка, уже поджидал Аджакти, но тот медлил. Поблагодарив Кумала, Фламма повернулся уходить. Кай заступил ему дорогу.

— Что я должен сделать, сетха? — спросил он, глядя прямо в глаза-маслины под тяжелыми веками.

Фламма моргнул, вежливая улыбка стала несколько удивленной.

— Что я должен сделать, чтобы вы передумали?

Улыбка медленно сползла с круглых щек. Черные глаза блеснули, Фламма сухо ответил:

— Ничего, — и прошел мимо Кая, едва не задев плечом.

«А чего ты ожидал? — устало сказал себе гладиатор, пытаясь расслабить мышцы, напрягшиеся под новой атакой болевых спазмов. — Что Фламма скажет: выиграй столько-то боев, убей столько-то противников, и я стану учить тебя?» Но он еще не готов был сдаться.

— Я не Руслан! Я не позволю зарезать себя на арене!

Фламма остановился, когда слова ударили его в спину.

Пару мгновений он стоял неподвижно, потом резко развернулся и в два шага оказался перед Аджакти. Круглое лицо, обычно гладкое, как бронзовая маска, пошло рябью. Так тихо, что только Кай мог расслышать, Фламма сказал:

— Это верно. Ты не Руслан. Он был один-единственный. Он был моим сыном.

Кай не смог выдержать взгляда узких глаз, которые вдруг показались ему старыми, как само время. «Я не знал, простите». Слова, которые ничего не исправят. Он уставился на запыленные сандалии Фламмы с полуперетершимися от долгого употребления ремешками. Сандалии развернулись на пятках и исчезли из поля зрения. Осознание безнадежности дальнейших попыток накатило на Кая вместе с новой волной боли, казалось разломившей спину пополам.

Внезапно над ухом раздался голос, полный издевки:

— Бедняжка Деревяшка, такие старания — и все понапрасну! Смотри, как бы пупок не развязался. А то жаль будет: Минера лишится лучшего развлечения сезона — тролля-полукровки, который думает, что умеет держать меч!

Ладонь Кумала хлопнула Кая промеж лопаток. Несильный удар заставил его согнуться пополам: не зная того, церруканец угодил прямо по горячо пульсирующему шраму. Сцепив зубы, Кай подавил желание развернуться и от души заехать сидевшему у него в печенках клейменому. Учинить драку на глазах у докторов, Огня и обхаживавшего царственную гостью Скавра было, по меньшей мере, неумно. Он сделал шаг прочь, но рука церруканца ухватила его за тунику:

— Эй, красавчик! Лучше забудь про Фламму. Ты еще не понял? Его не интересуют рабы. А ты, хоть тебе в руки и попал меч, навсегда останешься тем, что есть, — говорящей скотиной. У тебя это на спине написано!

Сзади раздался смех. Кумал рванул тунику Аджакти кверху, обнажая отчетливо белеющий на загорелой коже шрам, начинающийся от основания шеи и уходящий под кожаный пояс, защищавший спину и живот. Кай хорошо знал, что сейчас видят все: выжженный навечно иероглиф, ясно говорящий о жребии его носителя любому, кто мог читать на тан. Перед глазами у Кая потемнело: «Да как эта мразь смеет касаться печати Мастера! Знака верности тому, кому я дал свою первую клятву, единственную, которую невозможно нарушить!» Он дернулся, вырываясь. С горячим стыдом осознал присутствие Фламмы, не успевшего еще отойти далеко и, должно быть, слышавшего все. Сопревшая ткань треснула, инерция движения развернула Кая лицом к галерее. «Дерьмо Ягуара! Принцесса все еще здесь».

Их глаза встретились. Взгляд Аниры сиял, как зеркало солнца, прямой и горячий. Этот взгляд будто заново разделил серый мир полуправд и компромиссов на черное и белое, где тень была черной, свет — белым, а грязь — просто грязью. «Чем ты пожертвовал ради своей цели?» — прозвучало в ушах эхо слов Мастера. Янтарные глаза бросали вызов, и Кай принял его.

Он улыбнулся и сделал то, чего ему так давно хотелось. Зубы Кумала подались под кулаком; острые осколки оцарапали костяшки пальцев, но Кай не чувствовал боли. Он испытывал только мрачное и почти физическое наслаждение, как будто ему наконец удалось почесать давно зудящее, но малодоступное место. Аджакти не стал тратить силы на приспешников церруканца, он просто прошел через них, как нож сквозь мягкое масло, оставив корчащиеся тела на песке. Его целью был Фламма.

Оттолкнувшись ногой от навершия щита, за которым укрылся растерявшийся «Длинный Дик», Аджакти взлетел в воздух. Одним прыжком он оказался перед обернувшимся на шум схватки фаворитом. Кай надеялся увидеть в узких глазах Огня удивление, может быть, даже страх. Но то, что смотрело на него из пронзительных черных зрачков Фламмы, сказало Каю, что он проиграл, прежде чем это случилось.

— Дерись со мной, — выдохнул Аджакти в спокойное круглое лицо и выбросил руку с мечом, целя прямо в ненавистную улыбку. Клинок свистнул, рассекая воздух. Предплечье взорвалось болью, встретив камень. Умом Кай понимал, что это — всего лишь палец Фламмы, коснувшийся его невидимым глазу движением. Но ощущение было такое, будто он в прыжке налетел на стену. Тело мгновенно отказалось повиноваться. Он рухнул на песок, неподвижный, как труп.

Кай лежал на спине с открытыми глазами, но не мог ни моргнуть, ни шевельнуть глазными яблоками. Мышцы груди застыли, воздух перестал поступать в легкие. Он пялился в блеклое осеннее небо, беспомощный и задыхающийся, как во сне, только окружала его не вода, а воздух — масса воздуха, который он был не в силах вдохнуть. Он стал деревянной куклой — куклой, которая понимала, что сейчас умрет, и слышала все, что происходило вокруг нее.

Скрип сандалий по песку. Шорох шелкового подола.

— Отважен, непредсказуем и глуп, — плавный акцент Фламмы. — И умрет прежде, чем наша прекрасная гостья досчитает до десяти. Если, конечно, вы не велите вернуть его к жизни, сейджин.

— Счастье мерзавца, что я успел записать его на игры, — в голосе Скавра бурлила ярость. — Кровь гладиаторов должна защитить город от суровой зимы. На Аджакти уже сделаны ставки. Тварь лучше послужит Церрукану, подохнув в Минере.

— Как вам будет угодно, сейджин.

В поле зрения Кая появилась бритая круглая макушка. Фламма склонился над ним, тело сотрясла новая волна боли, и крик, запертый в одеревеневших легких, вырвался наконец наружу. Подоспевшие воины мгновенно навалились на нарушителя, скрутили, хотя он был слишком занят тем, чтобы дышать, и не оказывал сопротивления. Утяжеленный бронзовыми украшениями сапог Скавра вонзился в живот.

— Бич по тебе плачет, да игры через два дня. Закуйте это дерьмо и бросьте туда, где ему и место — в выгребную яму. Да, и Кумала туда же!

— За что, сейджин?! — возмутился откуда-то из-за спины Кая церруканец. Он слегка шепелявил из-за выбитых зубов.

— Чтобы научился смирению! — рявкнул Скавр и снова повернулся к Аджакти: — Если с одним из вас двоих в яме что-нибудь случится, я лично утоплю второго в его же собственном говне! — Для убедительности мясник продемонстрировал увитые толстыми жилами волосатые кулаки. — Вот этими самыми руками!

Увидев по глазам обоих гладиаторов, что угроза воспринята серьезно, мясник мотнул головой, и воины поволокли провинившихся с плаца. Аджакти почувствовал, как взгляд Аниры скользнул по нему — одновременно жадный и презрительный.

— Как жаль, что я не смогу увидеть бичевание, Скавр.

— Я уверен, госпожа, что мы сможем это устроить в следующий раз. Специально для вас.

 

Глава 3

Двойники и призраки

— Что, если купить мечи в городе?

— Торговцам запрещено продавать оружие гладиаторам. Ты даже кухонного ножа на рынке не раздобудешь, — отмел предложение Горца Аркон, делая вид, что в поте лица оттирает спину товарища. Токе казалось, его шкура уже начинает дымиться, как бассейн у их ног, но он терпел. Тихий разговор гладиаторов, занятых мытьем, навряд ли мог вызвать подозрения — или желание подслушивать.

— Ну не все же торгаши такие законопослушные, а, Папаша?

Отмокавший в горячей воде церруканец, чье клеймо ясно указывало на знакомство с теневой стороной жизни города, почесал густую бороду:

— Это верно. Но и торговцы краденым связываться с гладиаторами не будут.

— А если платить им в два раза больше других… — Вишня запнулся, наткнувшись на скептический взгляд бывшего вора. Поправился, тщательно выговаривая слова чужого языка: — Три раза?

— Интересно, чем? — меланхолично поинтересовался Тач, как раз подошедший к группке друзей с новым кувшином ароматного масла.

— Мы, все семеро, участвуем в послезавтрашних играх, — Токе не собирался разделять пессимизм мрачноватого гор-над-четца. — Если мы победим и сложим выигрыш…

— Если делать ставки на друг друга… — встрял Вишня, зачерпнув масла из кувшина и плюхнув пригоршню себе на грудь.

— Слишком много «если», — скривился Тач.

— …то нам хватит на один кинжал и донос маркату, начальнику стражи, — закончил фразу Папаша и тут же зафыркал, как морж, получив в лицо каскад брызг. Голое тело, которое Скавровы воины швырнули в бассейн, вынырнув, оказалось Аджакти. Церруканец, выказав необычное для своей мощной фигуры проворство, выскочил на мозаичный край и шумно принюхался:

— Хвала расточающей воды Иш-чель, похоже, худшее с говнюка уже смыли! — облегченно заключил он.

— Приятно знать, что ты рад меня видеть, — буркнул Кай, делая вид, что намеревается последовать за Папашей. Его тут же шугнули обратно в бассейн, бросив туда же скребок.

— Кажется, наши шансы у Лилии только что значительно выросли, — подмигнул Токе Аркон. — Навряд ли ей захочется целоваться с типом, от которого несет как от сортира перед дождем.

Горец отвел глаза и поспешил сменить тему:

— Меня больше радует, что Кумал наконец восстановил свой естественный запах — вонь свежего дерьма.

Упомянутый гладиатор как раз вошел в помывочную, и его встретил взрыв язвительного хохота. Только руки товарищей-димахеров удержали побледневшего церруканца от новой драки.

— Кстати, а что было хуже — ночь в компании с говном или впавшим в немилость жополизом? — осведомился Аркон.

— Во всяком случае, бдение оказалось поучительным, — заявил Кай, тщательно намыливая свою обычно белоснежную шевелюру, кое-где еще сохранившую желтоватый оттенок.

— Смирению научился? — не удержался Токе.

— Скорее, политике, — парень зажмурился, промывая водой глаз, в который попала пена, и пояснил: — Пока я уворачивался от того, что валилось сверху, Кумал все журчал о своем родовитом семействе и том влиянии, которое оно получит, когда сменится власть. Бедняга уверен, что родня, разбогатев, выкупит его на свободу. Как будто кому-то, кроме мясника, он, клейменый, нужен.

— Сменит власть? — насторожился Вишня.

— Амир болен. Говорят, смертельно, — пояснил Кай. Товарищи закивали — эти слухи просочились даже в казармы. — Кумал готов был поспорить на оставшиеся зубы, что старика на этот раз не будет в Минере. Наследник, любитель мальчиков Омеркан, не пользуется уважением знати, к тому же его сестра мутит воду и вербует приспешников, задрав подол.

Щеки Токе залил густой румянец, вызванный отнюдь не влажной жарой терм. Суровое родительское воспитание, еще сильное в нем, запрещало грубо говорить о женщинах. Заметив его реакцию, Аджакти прикусил язык:

— Э-э… Так вот, стараясь открыть глаза на мою безродную низость, Кумал не только перечислил своих высокопоставленных родственничков, но и намекнул на то, что государственные судьбы творят не только политики, но и мечи, особенно воткнутые в… — поймав взгляд Токе, Кай осекся, — под тот самый царственный подол.

— Да брехня это все небось, — отмахнулся Аркон и полюбовался на дело рук своих — лоснящуюся багровую спину Токе, яркостью соперничающую с румянцем на щеках парня.

— Может, и не совсем брехня, — пробормотал Папаша, задумчиво полоща ноги в наполнившемся пеной бассейне. — Я слышал, у Кумала и правда есть покровители в верхах, но…

В этот момент дверь терм распахнулась, грохнув о стену. В проходе появился доктор новобранцев Яра:

— Хватит нежиться, обалдуи! У меня тут два десятка «серых» ждут не дождутся песок из задниц вытрясти. На выход!

День игр Теплой Зимы начался с дурного предзнаменования. Вода в бассейнах и лужицах, оставшихся от короткого дождя, покрылась с ночи тонкой корочкой льда. На мозаику садовых дорожек лег серебристый иней, в котором подошвы Аниры оставляли цепочку маленьких узконосых следов. Холода пришли в этом году слишком рано. Лед в месяце Ниаш предвещал суровую зиму, грозящую унести много жизней, если ее не смягчить, задобрив богов горячей кровью.

Принцесса не радовалась грядущему развлечению. Давно ожидаемый гонец с важным известием запаздывал. К тому же ей предстояло делить ложу с братом, в обществе которого она всегда чувствовала себя как дикая кошка, ступившая в гнездо скорпионов. Коварные выходки и липкий взгляд Омеркана могли испортить любое удовольствие, даже от поединка Аджакти. Но у нее не было выбора. Долг обязывал сопровождать наследного принца на игры в отсутствие отца, ведь в глазах подданных она — невеста будущего амира. Правители Церрукана хранили чистоту кровной линии, идущей от богов. Наследнику трона надлежало выбрать в супруги одну из своих сестер, а у Омеркана их было всего две. Тринадцатилетняя дурочка Сеншук, уже помолвленная с диктатором Гор-над-Чета, и сама Анира.

— Паланкин ждет вас, Луноподобная, — тихо напомнила Шазия, чернокожая телохранительница, сопровождавшая принцессу повсюду. Девушка и не заметила, как замедлила шаги, почти остановившись в убеленной инеем алее.

— Пусть подождет, — отрезала она, оглядываясь на проглядывющий сквозь листву вечнозеленых деревьев купол храма. В борьбе за трон принцессе нужен был могучий союзник, обладающий сверхъестественной силой. Месяц назад ее тайно посвятили в мистерии, но не Иш-чель, традиционной спутницы Бога-Ягуара, а Иш-таб, ее сестры-самоубийцы. Все боги церруканского пантеона имели двойников, сестер или братьев, которых простолюдины почитали темными духами подземного мира и зимы. Невежды, не читавшие священных свитков, не могли понять, что дуализм света и мрака поддерживал равновесие жизни и обеспечивал ее процветание.

Святилище Иш-таб, Поящей Кровью, располагалось в камере, скрытой под полом роскошного храма сестры. Известный только адептам коридор вел в подземное капище Нау-аку — брата-близнеца Ягуара, названного Ночным Ветром. Почитание этих богов, когда-то могучих, постепенно пришло в упадок. Их царственные потомки, отрекшиеся от «сомнительного» родства, слабели и мельчали. Но еще не поздно было все изменить, а Церрукан, по глубокому убеждению принцессы, жаждал перемен, как пустыня — первых весенних дождей.

Анира приложила левую ладонь к груди там, где под упругим полушарием скрывался шрам в форме ущербной луны — знак ее принадлежности культу. Правой рукой она коснулась золотой змеи, широкой лентой охватывающей шею. В полом обруче скрывался ключ к будущему — эбру, написанное ее собственной кровью в момент инициации. Анира еще раз помолилась о том, чтобы ей открылся смысл рисунка, запечатлевшего видение, — тогда, и только тогда она сможет стать жрицей. Она просила богиню и о том, чтобы откровение не заставило себя ждать — ведь вступление в сан будет означать поддержку жречества и верующих, той пусть малой, но фанатично преданной их части, которая спит и видит возвышение древних богов и падение храмовой олигархии во главе с кисло воняющим Каашем. Последняя молитва принцессы была не о теплой зиме, а о жизни раба, что должна ее купить. Ибо, каким бы кощунством ни казалась эта мысль, видение, посланное Анире, вращалось вокруг одного: ее судьба и судьба Аджакти связаны узами, которые может разорвать только смерть.

Ворон, напоминавший огромную взъерошенную кляксу на еще не оттаявшей зелени, взлетел с верхушек пальм у храма, хрипло каркнул и приземлился на дорожку у ног принцессы. Птица покосилась на девушку сначала одним непроницаемо черным глазом, потом другим и снова издала скрежещущий жуткий звук, заставивший обычно бесстрастную Шазию поежиться. Анира улыбнулась — ворон был тотемом Ночного Ветра, забытого брата Ягуара. Наконец-то добрый знак! Решительно развернувшись на каблуках, принцесса направилась к выходу во двор, где виднелся пестрый полог паланкина.

К полудню солнце окончательно изгнало ночной холод даже с теневых трибун Минеры. Зрители, которые с утра мерзли под меховыми плащами и шерстяными пледами, ко второму отделению игр разомлели от жары и в чудовищных объемах поглощали фруктовый лед и разноцветные лимонады. Они могли быть довольны — поединки бестиариев прошли «на ура». Кровь обильно лилась на алтарь зимних богов, как звериная, так и человеческая. А впереди еще оставалось самое интересное — десять гладиаторских пар и поединок с самым настоящим пустынным троллем, подаренным дому амиров одним из гайенских вордлордов.

Гладиатор по прозвищу Красный Бык казался сотканным из солнечных лучей. Длинные рыжие волосы и борода горели ярче, чем отполированный стальной шлем и алая туника. Бык был иноземцем, и его слишком белую кожу на открытых местах обожгло до морковного цвета.

«Меткое имя, — думал Кай, пока он еще мог думать, пока Ворон не начал решать за него. — Наверное, все те штуковины, что Бык на себя навесил, причиняют боль». Если кожаные наручи-поножи и раздражали воспаленную кожу гладиатора-дакини, то он не подавал виду: в решающий момент их защита могла спасти ему жизнь. От своего права на доспехи Аджакти отказался: он чувствовал себя гораздо увереннее в мягких сапогах, облегающих брюках и безрукавке — легких и не стесняющих движения.

Публика выла, не переставая, с того момента, как Деревянный Меч вышел на арену. В отличие от памятного дебюта зрители выкрикивали не насмешки, а его новое имя, уже покрытое славой. Красный Бык держался так, будто не слышал воплей, и Кай уважал его за это. В любом случае, никто не мог бы сказать, что Аджакти достался слабый противник. Внешность Быка вполне оправдывала имя: голова в рогатом шлеме вырастала, казалось, прямо из широченных плеч. Прямоугольный щит выглядел игрушечным в руках гиганта, несколько сутулившегося, как будто дакини стеснялся собственного роста. Он знал свою силу и был уверен в себе. Как и Аджакти, он ни разу не проигрывал боя. «Что ж, тем лучше для „семерки“, — думал Кай, двигаясь навстречу Быку. — Сегодня ребята хорошо заработают на ставках».

А потом… Знакомая крылатая тень накрыла его. Хриплый птичий крик пронесся над притихшей в ожидании действа Минерой. Аджакти едва сознавал, что этот леденящий вопль вырвался из его собственной глотки. Ноги сами понесли воина вперед. Черная пернатая радость билась внутри, делая его легким, готовым взлететь над песком, которого едва касались подошвы сапог.

Он не стал ждать атаки врага. Движение глаз в прорезях рогатого шлема — и Аджакти взвился в воздух над Быком. Один меч отвел неуспевающий длинный клинок, второй рубанул туда, где начиналась короткая шея. Удар оказался настолько силен, что полированная жестянка со всем содержимым отлетела, кувыркаясь, под ложу амира. Шлем застыл, зарывшись рогами в песок. Фонтанчики крови выстрелили из рассеченных артерий. Торжествующий рев трибун заставил амфитеатр содрогнуться. «Похоже, я только что облегчил работу служителям Дестис, — мелькнуло в голове у Кая, отиравшего меч о тунику мертвеца. — Вряд ли они станут проверять, не притворяется ли покойником человек без головы».

Впрочем, у жрецов и так хватало работы. Один из них, подбежав к трупу, подставил серебряную чашу под алые струи. Кровь гладиаторов считалась дорогим товаром, нельзя было позволить ей уйти в песок. Церруканцы верили, что она излечивает болезни, увеличивает силу мужских чресел, а женщинам приносит внимание противоположного пола. Больные, импотенты и старые девы платили за небольшую склянку с кровью бешеные деньги. «И они еще называют дикарями гайенов!» — думал Кай, провожая глазами дерлемек, волочащих прочь тело Быка, в котором не было больше ничего красного. Ворон отлетел, оставив горько-соленый привкус во рту, будто сам убийца попробовал на вкус кровь дакини.

А Кая ждал следующий бой. Как и других ветеранов, Скавр выставлял его на двойные поединки: каждую победу гладиатору приходилось подтверждать, сражаясь против «защитника» из школы побежденного соперника. Трубачи заиграли гимн школы Дакини, заставив толпу поумерить эмоции. На арене появился «защитник» Быка, «жнец» по имени Стрела. Молодой, недавний новобранец — вот и все, что знал о нем Кай. Но когда Аджакти встал перед противником, ожидая сигнала к бою, ему показалось, что сбылся худший кошмар: из-под щитка шлема на него смотрели серые глаза Токе.

Кай оцепенел: в одно мгновение он снова очутился на Рыночной площади, где мим разыгрывал перед рабами гайенов маленькое представление. Кто знает, почему в тот день, копируя ухватки и внешность Горца, циркач остановился перед Каем и стал кривляться, будто фехтуя с ним? С тех пор в глубине души северянина жил страх, что однажды украшенная кольцами, волосатая рука толлика, Определяющего Судьбы, вытащит из мешка их жребии один за другим. И пантомима повторится уже в действительности. Как сейчас.

Арбитр дал отмашку к бою. Этот жест будто разбил наваждение. Аджакти снова смог видеть ясно. Этот «жнец» был выше Токе и чуть шире в плечах, он двигался иначе, а в серых глазах застыло выражение, которого Кай никогда не видел у Горца: выражение животного, панического ужаса. Запах страха висел в воздухе, заставляя волоски на шее Кая встать дыбом. Эта удушливая вонь, смешанная с обычной вонью арены, обычно заставляла сердце биться быстрее, предвещая появление Ворона. Но сейчас тот медлил. Медлил и Кай.

Стрела не смотрел в глаза Аджакти. Его расширенные зрачки были устремлены куда-то над ними. Кай поднял руку и отер со лба кровь Быка: именно на нее, как зачарованный, уставился «защитник». Этого безобидного жеста оказалось достаточно. Стрела развернулся и побежал под свист и улюлюканье зрителей. Кай стоял, опустив клинки и спокойно ожидая, пока хранители круга кнутами и копьями завернут беглеца. С арены не существовало иного выхода: только победа или Врата Смерти. Щурясь против яркого солнца, Кай прислушался к себе. Ворон был далеко как никогда: неужели он гнушался такой жертвой?

Наконец, всхлипывая от боли, Стрела повернулся к Аджакти. В глазах «жнеца» горело безумие, как у загнанного животного. Подстегиваемый отчаянием, он бросился на противника — единственную преграду на пути к спасению. Кай легко мог остановить его. Просто вытянуть меч — вот так, чтобы он незаметно скользнул под занесенную руку дакини…

Аджакти принял удар нападавшего, многократно усиленный страхом и животной яростью, парировал, перехватил следующий удар, поставил блок. Стрела ничего не замечал, рубя изо всех сил направо и налево, не обращая внимания на струящуюся из мелких порезов кровь. Кай надеялся, что ничего не замечала и воющая в экстазе публика. Он старался изо всех сил, демонстрируя самые зрелищные удары и комбинации. Только каждый раз они проходили на волосок мимо цели, если и задевая противника, то без опасности для его жизни. Кай даже позволил Стреле пару раз коснуться себя: левое плечо кровоточило, штанина на бедре была распорота.

С трибун происходящее на арене наверняка выглядело захватывающе: два полуобнаженных, покрытых кровью гладиатора сражаются не на жизнь, а на смерть, выказывая чудеса воинского мастерства. На самом деле Кай делал все возможное, чтобы дать Стреле время и возможность завоевать симпатию зрителей: быть может, тогда, несмотря на позорное начало, они решат сохранить ему жизнь. Но Кай не мог играть вечно. Когда какофония воплей на трибунах достигла кульминации, одним неуловимым движением он выбил целурит из руки «жнеца», а другим — разнес в щепы его щит. Сила удара опрокинула Стрелу на песок. Аджакти приставил острие меча к его горлу. Теперь судьба побежденного зависела от решения публики и арбитра.

Грудь парня судорожно вздымалась: отчаянный порыв исчерпал его силы. Стрела поднял руку и расстегнул ремешок шлема, обнажая горло, как предписывал кодекс. Щиток, защищавший нижнюю половину лица, открылся, и Кай впервые смог рассмотреть противника. Серые глаза и бледная кожа — вот и все, что объединяло его с Токе. Вероятно, парень тоже был горцем. Он смотрел прямо на Кая. Страх исчез из его взгляда, сменившись выражением достоинства и… доверия. «Неужели дакини понял мой замысел? Или он просто хочет умереть с честью?»

Аджакти поднял голову. Похоже, мнения публики разделились. Галерка, где сидели зрители победнее и женщины, поднимала пальцы, нижние ряды опускали, требуя смерти злосчастного «жнеца». Обычно последнее слово оставалось за арбитром. Но сегодня в Минере присутствовал наследный принц, и почетное право решать судьбу побежденного предоставлялось ему. Кай перевел взгляд на царскую ложу. Анира, сегодня сопровождавшая брата, откровенно пожирала победителя глазами. Омеркан казался раздраженным: морщинка залегла между красивых бровей, он нетерпеливо поигрывал вплетенными в смоляную бороду жемчужными нитями. Поймав взгляд Аджакти, принц улыбнулся и слегка повел головой из стороны в сторону. Омеркан разговаривал со стоявшим за спиной вельможей, но по какой-то необъяснимой причине Кай был уверен, что этот жест предназначался именно ему.

А потом наследник амира поднялся так, чтобы его видели все, и опустил палец. Толпа взорвалась торжествующими воплями, арбитр повернулся к гладиаторам и повторил жест принца. У Кая не оставалось выбора. Впервые он должен был лишить своего противника жизни вот так, по приказу, после формальной победы. Во всех предшествующих поединках он убивал врага в бою, как Быка. Наверное, эта его слава и зрелище быстрой расправы с товарищем обратили Стрелу в бегство. Теперь жнец смотрел на него снизу вверх серыми глазами Токе, и Каю казалось, что меч весит в десять раз больше положенного — так нелегко было его поднять. Кодекс запрещал гладиаторам разговаривать на арене, но Кай сказал про себя, удерживая взгляд мальчишки-горца: «Прости меня, если можешь. И ничего не бойся. Тебе больше не будет больно». Вороненый клинок опустился, пронзая ямку в основании белого горла. Стрела умер мгновенно.

Анира смотрела на победителя, преклонившего колено перед ложей амира, и сердце наполнялось ужасом, смешанным с восторгом. С того дня на Больших Играх, когда она впервые увидела его, покорившего пресыщенную зрелищами Минеру, Аджакти поселился в ее сердце. Он стал наваждением, навязчивой идеей, сладострастным кошмаром ее снов. Куда бы ни обращался взгляд, всюду Анире мерещилась гибкая мальчишеская фигура, белоснежные волосы, черные матовые, как агат, глаза. Все что ей хотелось слышать — звук его голоса, еще незнакомый, но уже воображаемый ею, глубокий, чуть хриплый. Все что хотелось чувствовать — вкус его рта на губах, твердость его плоти под пальцами. Наверное, так сходят с ума!

Сила этого желания пугала Аниру. Никого и никогда еще она не хотела так. Она боролась с собой, пытаясь найти забвение в объятиях рук, похожих на его руки, в поцелуях губ, похожих на его губы. Но все было не то! Недостойно ее! Все равно, что довольствоваться дешевой подделкой вместо подлинного бриллианта. А потом в подземелье под храмом Иш-чель чиланы влили в ее губы горькую черную влагу и вложили в руки жертвенный нож. Она не помнила, держали ли ее или она сама парила в воздухе над круглым бассейном, на поверхности которого кровь рисовала будущее.

Аджакти был частью этой картины. Линии вероятностей расходились от него, как меридианы от полюса на картах, указывавших путь караванщикам. Она не могла ошибиться. Суженый с глазами, полными тьмы, и взглядом, останавливавшим время. Вечный в изменчивых воплощениях. Ночной ветер. В узоре на воде оказалась и она сама, а еще — собачья голова, павшая корона, пламя и меч, поражающий ее брата, — меч, который держала рука гладиатора.

И вот Аджакти стоит так близко к ней, такой же, как в видении, — с гордым разворотом плеч и дерзко вскинутой головой. Алые цветы венка сливаются с кровью побежденного, запятнавшей снежную белизну волос. Взгляд, острый, словно лезвие, и чуть исподлобья, как у готового к нападению хищника. Расслабленные, длинные мускулы, в одно мгновение способные собраться в убийственном движении, одновременно мягком, как ласка.

«О, в этом безродном обесчещенном больше духа Ягуара, чем в потомках самых древних семей Церрукана! Как смеют кислые, словно в уксусе вымоченные, мужчины и женщины, до желтизны белящие смуглую от природы кожу и покрывающие лица краской, называть его уродом и полутроллем? Конечно, лицо Аджакти очень необычно, но его странность не возбуждает у меня отвращения или жалости. Ночные озера его глаз скорее завораживают, призывают окунуться в их прохладную глубину. Аджакти…»

Анира поймала себя на том, что едва не произнесла имя вслух. Она вздрогнула и только тут осознала присутствие Хранителя Круга, склонившегося перед ней в глубоком поклоне и державшего в вытянутых руках золотой динос, наполненный темной, просвечивающей на солнце пурпуром влагой. Его содержимое предназначалось отцу, в состоянии которого все средства были хороши, особенно такие сильные, как жертвенная кровь, пролитая на песок арены. Благодаря победе Аджакти жизнь амира будет продлена на дни, возможно, даже месяцы.

Принцесса кивнула, и Кааш зашептал над сосудом, благословляя. Молодой одетый в черное чилан, словно соткавшийся из теней в ложе, тут же принял динос из рук верховного жреца и заторопился к выходу — драгоценную ношу необходимо немедленно доставить во дворец. Щелкнув пальцами, Анира велела Шазие сопровождать его. Телохранительница неодобрительно качнула головой — не хотела оставлять госпожу без защиты. Но принцесса нахмурила тонкие брови, и чернокожая воительница, поклонившись, исчезла вслед за чиланом. Анире придется довольствоваться Шадой — неотличимой от Шазии, как сестра-близнец, из-за своей черной кожи и присущих мтехам грубых черт лица.

Ничего, жизнь отца сейчас была самым главным. Борясь за нее, она сражалась за свою собственную и в этой битве не могла полагаться ни на кого, а меньше всего — на пронырливых слуг Кааша, этой змеи, заползшей в шкуру Ягуара.

— Боишься, что выкормыш верховного плюнет в лекарство, дорогуша? — Голос брата, неожиданно раздавшийся над ухом, заставил Аниру вздрогнуть. Она встретила насмешливый взгляд Омеркана и рискнула сказать то, что думала:

— Скорее, оно будет отравлено.

Мгновенно помертвевшие глаза принца выдали, что он действительно взвешивал такую возможность. Анире показалось, что выложенный мрамором пол ложи ускользает у нее из-под ног:

— Ты же знаешь, — улыбка больно растянула стянутые судорогой страха губы, — как полны яда слова святош. Что же говорить обо всем прочем, сочащемся с их раздвоенных языков?

Омеркан присоединился к смеху принцессы, но в его темных, увеличенных краской глазах по-прежнему была смерть.

— Моя дорогая сестра предпочитает, верно, сильные языки рабов? Вроде того героя, что обезглавил Быка?

Анира поняла, что шпионы брата донесли о ее посещении Танцующей школы, но этому визиту легко найти невинное объяснение — многие ходили посмотреть на упражнения бойцов перед тем, как сделать последние ставки. Она обиженно надула губы:

— Полутролль разочаровал меня. Я видела, как Фламма сровнял его с песком на тренировке. Я поставила на Быка и потеряла пятьдесят циркониев! К тому же, — добавила Анира, смиренно складывая руки на коленях, — ты ведь знаешь, я провожу все ночи у постели отца. Беспокойство за его здоровье отняло у меня желание. Мое лоно так давно не знало мужчины, что стало узко, как у девственницы.

Тонкое породистое лицо Омеркана скривилось в усмешке, обнажившей острые зубы:

— Вот как? А Джамал утверждал, что там гулял сквозняк, даже когда он насаживал тебя по самые яйца.

Анира почувствовала, как кровь отхлынула от щек и собралась в сердце, готовом, казалось, вот-вот лопнуть. Она начинала понимать, почему долгожданный гонец так и не явился. Неужели влюбленный и преданный, как собака, комит мог предать ее? Удовлетворенный реакцией сестры, принц вальяжно откинулся в кресле и махнул рукой на арену:

— Обрати внимание на следующий бой, сестра. Помнишь, в программе был заявлен пустынный тролль? Свирепая тварюга, доложу тебе. Видела бы ты толщину цепей, в которых его держали.

Громовой рык, донесшийся из-под трибун, заставил принцессу вздрогнуть.

— Так вот, я посчитал, что слава победы над чудовищем не достойна простого раба.

— Кого же… она достойна? — помертвевшими губами выговорила Анира.

Взвыли трубы глашатаев, завопили, как одержимые, зрители, по лицу принца расползлась плотоядная улыбка.

— Доблестный комит Джамал, — ответил за Омеркана надрывавшийся в рог глашатай, — командир церруканских всадников, ведущий свой род от легендарного Мустлабада, выйдет сегодня на арену, бросив вызов монстру, наводящему…

Не в силах оторвать взгляда от ладной, до боли знакомой фигуры воина, облаченного в богатые доспехи, Анира произнесла, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало ничего, кроме вежливого удивления:

— Джамал?! Но ведь в программе значилось, что против тролля будет сражаться Фламма!

— А он и будет, — кивнул Омеркан, жмурясь, как сытый кот. — После того, как моя зверушка выпустит кишки твоему ручному комиту.

Громоподобный рык сотряс горячий воздух над ареной. Женщины завизжали, кто-то притворно упал в обморок, сотни мужских глоток отозвались эхом восторженных воплей. Пустынный тролль, мабук, вырвался в амфитеатр прежде, чем решетка зверинца полностью открылась. Глубокие, рваные борозды остались в песке там, где ударили мощные лапы, бросая огромное чешуйчатое тело вперед. Анира задохнулась от вида чистой животной ярости, горевшей в желтых глазах под кожистыми веками, — ярости, направленной на казавшуюся хрупкой по сравнению с монстром человеческую фигурку, закованную в блестящую сталь.

— Это ты послал Джамала на смерть, — Анира не спрашивала, а обвиняла. Маски сброшены, незачем больше играть. Так или иначе, с гибелью комита все будет потеряно. Молодой воин вскинул украшенный рубинами меч, вызвав бурю экстатических воплей с трибун. Командир всадников пользовался популярностью как у армейских, так и в народе. Даже сейчас, перед лицом смертельной опасности, он не проявлял признаков страха. Кто же предал их? Гонец?

— Джамал сам сделал выбор, — холодно отозвался брат. — Он предпочел сражение на арене топору палача.

Мабук взревел, поднимаясь на задние лапы и нависая над человеком горой покрытых голубоватой чешуей мускулов. Когти по длине почти равнялись клинку Джамала, на каждой конечности их было четыре. Спина ощетинилась острыми шипами, усаженный ими хвост бешено рыл песок по сторонам чудовища.

— Ты собрался казнить комита только за то, что он отымел твою сестру? — попыталась прощупать почву Анира. В отличие от Джамала она не была в смертельной опасности, но если предатель не будет разоблачен, ей недолго оставаться в живых. А воин в золоченых доспехах, похоже, пока тоже не собирался умирать. Двигаясь легко и быстро, несмотря на тяжесть брони, комит атаковал мабука.

— Тогда мне бы пришлось обезглавить половину моей армии, — усмехнулся Омеркан, следя жадным взглядом за событиями на арене. — Нет, милочка, если бы этот герой-любовник просто тешился мыслью, что сношает невесту будущего амира, я бы пощадил его. Ведь мы оба знаем, что ты никогда не станешь моей женой, не так ли?

Принц взглянул на собеседницу, и его зрачки показались Анире свернувшимися в кольца гадюками. Они были неестественно расширены, тонкие губы чрезмерно алы — видно, брат с утра успел нажеваться корня гевена. Рев мабука сотряс стены Минеры и слился с воплями толпы в невообразимую какофонию, заставившую принцессу взглянуть на арену. Джамал распростерся на песке в десятке метров от тролля, очевидно, отброшенный мощным ударом шипастого хвоста. Рука все еще сжимала меч, воин подавал признаки жизни, пытаясь приподняться и тряся головой. Длинный раздвоенный язык мабука зализывал резаную рану на бедре, останавливая зеленоватую кровь. Чудовище явно не торопилось расправиться с обидчиком. Возможно, оно просто растягивало удовольствие?

— Ты знаешь, что слюна мабука способна разъесть любые доспехи? — Омеркан произнес это таким тоном, будто читал лекцию по естествознанию в одном из церруканских ликеев. — Надеюсь, монстр вскроет грудь предателя и вырвет отравленное изменой сердце! Признаться, вначале я хотел сделать это сам, чтобы потом велеть моему повару приготовить его в сливочном соусе и подать тебе на ужин. Какая ирония, шлюха вонзает зубы в сердце собственного любовника; змея, мечтавшая заползти на мой — МОЙ! — трон, кончает в котле на кухне амира.

Анира с трудом заставляла себя слушать тягучую речь: все ее внимание было приковано к происходящему внизу, на песке Минеры. Джамал тяжело поднялся на ноги. Его доспехи погнулись в нескольких местах, движения потеряли точность и быстроту. Мабук же был по-прежнему свеж. Одним мощным прыжком он очутился перед воином и занес когтистую лапу над его головой.

— У тебя нет доказательств измены, ведь так? — Усилием воли принцесса заставила себя отвлечься от кровавого зрелища и мыслить логически. — По крайней мере доказательства, способного выдержать суд отца: ведь это он возвысил Джамала, сделал его тем, что он есть. Возможно, тебе удалось заставить комита поверить в безнадежность сопротивления, он никогда не блистал особым умом, но я — не идиотка!

Трибуны снова взревели, женский визг резал уши, вызывал подступающую к горлу тошноту. Когти мабука вскрыли панцирь на груди Джамала, как простую жестянку. Сила удара опрокинула воина на спину. Великолепный, но бесполезный клинок отлетел в сторону, рубины сверкнули, поймав солнце. Пустынный тролль склонился над поверженным, накрыв его длинным чешуйчатым телом. Мощные челюсти ящера сомкнулись вокруг золоченого шлема в виде львиной головы, зубы заскрежетали по стали. Мабук тряхнул шеей, и зрители Минеры увидели второе обезглавливание за день.

Омеркан довольно потер бледные мягкие руки:

— Ну вот, подожди ты немного — и мы бы смогли напоить отца кровью его собственного любимчика!

Желудок Аниры болезненно сжался, во рту почувствовался кислый вкус желчи. Она резко встала, оттолкнув полуобнаженную рабыню с опахалом, и метнулась в сторону выхода. Рука брата, вцепившаяся в край шелкового подола, удержала ее:

— Куда же ты, дорогуша? Пропустишь самое интересное — выход Фламмы! — Омеркан смеялся. Не отвечая, она рванула платье так, что тонкая ткань треснула. Оставив между пальцев принца изумрудно-зеленый обрывок, Анира устремилась вон из ложи. Сзади донесся торжествующий хохот брата и шаги Шады, следовавшей за нею, как тень. Странная пустота распирала грудь изнутри, будто Анира набрала слишком много воздуху, собравшись кричать, а теперь вынуждена была сдержать вопль. Даже со жрецами и поклонниками Иш-таб за спиной без поддержки армии она будет беспомощна, как котенок. Ее главную надежду волокли крючьями к Вратам Смерти служители Дестис. Когда отец умрет, умрет и она.

Золотой обруч, раскалившийся на солнце, сдвинулся от быстрых шагов принцессы и ожег шею. Картины, увиденные во время инициации в храме богини, снова промелькнули перед внутренним взором. Меч раба, пронзающий грудь ее брата. Меч Аджакти. Невозможно, немыслимо. Но Поящая Кровью не могла солгать. Она показала посвящаемой вероятное будущее. От самой Аниры зависело, наступит ли оно.

Кай не чувствовал ничего, кроме усталости и пустоты, когда вернулся под трибуны в венке победителя. Даже замечание Альдоны о том, что за боем наблюдал Фламма, оставило гладиатора равнодушным. Он молча принял услуги лекаря, очистившего и перевязавшего порезы от клинка Стрелы. В помещении, отведенном ветеранам Танцующей школы, товарищи по обычаю поздравили Аджакти с победой, но он только вежливо кивал в ответ, избегая разговоров и стараясь побыстрее забраться в дальний угол. Обычно тихое место оказалось, однако, уже занятым Токе и Тигровой Лилией. А ведь им полагалось толпиться у зарешеченных окошек вместе с остальными — рев пустынного тролля холодил кровь в жилах, а вторящие ему вопли публики ясно говорили о том, что поединок выходил зрелищным.

Но ни Горец, ни девушка не выказывали интереса к тому, как справится Фламма, и Каю пришлось пристроиться на скамью рядом с ними. Он уже напрягся, приготовившись принять очередную порцию тычков и хлопков по спине — так обычно выражал свою радость от побед друга Токе, — но тот только странно глянул на вновь прибывшего и отодвинулся в сторону.

Кай сбросил свой венок на пол и осторожно положил руку на плечо Горца:

— Эй, ты в порядке?

Токе тоже удачно завершил свой поединок, но противник успел приложить его по ребрам тяжелым щитом, так что парень сидел на скамье скрючившись, придерживая больной бок.

— Я-то в порядке, — буркнул он в ответ.

— И что это должно означать? — Кай непонимающе перевел взгляд на Лилию, потом обратно, на Горца. Он слишком устал, чтобы удивляться.

— Гордишься своей блестящей победой, да? — с вызовом бросил Токе, закусывая губу.

— Было бы лучше, если бы я позволил дакини прикончить себя.

— Я этого не говорил, — товарищ понизил голос, но серые глаза яростно сверкали. — Только ведь тебе мало было слопать парня. Захотелось еще поиграть с ним, как кошка с мышкой! Ты кого угодно можешь обмануть, только не меня!

Не дожидаясь ответа, Токе поднялся с места, поморщившись от боли, и пересел в противоположный угол. Тигровая Лилия, бросив на Кая неодобрительный взгляд, молча последовала за Горцем. Кая не удивило, что друг, который знал его лучше всех, разгадал затеянную игру. Больно задело то, как Горец истолковал его действия. «Чудно! — устало подумал Кай. — Теперь Токе и Лилия будут считать меня утонченным садистом!» Аджакти мог бы попробовать переубедить друзей, но как бы тогда он объяснил, почему решил попытаться спасти жизнь незнакомому пареньку, к тому же так позорно сыгравшему труса? Как бы он рассказал Токе, что невинное представление мима не только не забылось, но и заронило в нем семя страха, растущее день ото дня? И Кай промолчал.

 

Глава 4

Снежный король

На следующий день сразу после ужина Скавр призвал Аджакти к себе. Когда Кай, постучавшись, переступил порог конторы, мясник стоял к нему спиной. Тяжелые портьеры были в кои-то веки раздвинуты: владелец Танцующей школы глядел на зажигавшиеся над плацем звезды. В камине весело трещал огонь, свет лампы на столе разгонял темноту. Не оборачиваясь, Скавр мягко спросил:

— Как твои раны?

— Просто царапины. Не стоит беспокойства, сейджин. Ты позвал меня не для того, чтобы справиться о здоровье.

— Вот как? — развернулся к гладиатору Скавр. В глазах его было любопытство, смешанное с удивлением. — Тогда зачем же?

— Чтобы вознаградить? — предположил Кай, вспомнив последний разговор с мясником в этой самой комнате.

Скавр хлопнул себя по массивным ляжкам и трубно расхохотался:

— Ты далеко пойдешь, мой мальчик!

Все еще посмеиваясь, он подошел к столу и уселся, ткнув пальцем в сторону стоящего напротив стула:

— Садись. Угощайся.

Несколько озадаченный такой вспышкой веселья, Кай осторожно уселся, но отказался от предложенных мясником соленых фисташек. Скавр кинул горсть орешков в рот, запив глотком вина:

— Твой последний бой. Признаться, ты меня удивил.

Аджакти насторожился: он пока не мог понять, куда клонит собеседник.

— Нет сомнения, ты отличный воин. Возможно, один из лучших в Церрукане. Но чтобы стать звездой арены, фаворитом, надо быть больше, чем просто отличным воином. Надо иметь свойство, которое я не ожидал обнаружить в тебе и которое ты проявил вчера, в бою с этим «жнецом». Ты знаешь, что это?

Кай хотел было сказать «милосердие», но, сообразив, что вряд ли это слово входит в лексикон мясника, отрицательно покачал головой.

— Дорогой мой, это талант управлять толпой, талант артиста! — Скавр улыбнулся, оскалив крепкие зубы, и у Кая стало гадко на душе. Он понял, что мясник тоже разгадал его игру, но, как и Токе, ложно истолковал ее. А Скавр тем временем продолжал: — Боец, который убивает своего противника быстро и решительно, нравится зрителю. Но когда он делает это раз за разом, публика теряет интерес: исход боя становится предсказуемым, ставки падают. Гладиатор становится фаворитом, когда каждый его бой — это зрелище, драма, исход которой трудно предугадать; когда зритель соучаствует в поединке, потому что он получает право решать, кому жить, а кому — умирать. Ты никогда не думал, Аджакти, почему гладиаторские бои так популярны в Церрукане? Нет? Оставь религиозную лабуду жрецам, и ты увидишь, ответ прост: где еще церруканец, будь он ремесленник, купец или аристократ, получит право распоряжаться жизнью и смертью себе подобных? Мой мальчик, вчера ты провел идеальный бой! Ты заставил лохов на трибунах поверить, что «темная лошадка» может победить, а потом дал им возможность прикончить ее. У тебя есть талант, Аджакти, давай же выпьем за это!

Скавр плеснул вина во второй кубок и подтолкнул его к Каю. Тому ничего не оставалось, как выпить с мясником, и никогда у вина еще не было такого мерзкого вкуса.

— Да, о чем бишь я… — Скавр посмаковал напиток на языке, прежде чем проглотить. — Вознаграждение, — мясник причмокнул, разглядывая Кая в упор прищуренными глазами. — Аджакти, тебе выпала большая честь. Честь, о которой мечтает каждый мужчина Церрукана. Одна весьма высокопоставленная особа желает видеть тебя сегодня вечером. Наедине. Провожатый будет ждать у ворот школы ровно через… — Скавр бросил взгляд на стоящую в углу клепсидру: — Пять минут.

Заявление Скавра застало Кая врасплох. Стараясь скрыть растерянность, он отпил еще один глоток.

— Что, это не та награда, на которую ты рассчитывал? — усмехнулся Скавр. — Не волнуйся, ты не пожалеешь.

— Могу я отказаться от приглашения? — осторожно спросил Кай.

— Отказаться? — В голосе Скавра прозвучал холодок. — Запомни, мальчик, от таких приглашений не отказываются. Через четыре минуты ты будешь стоять у ворот школы. Ты последуешь за человеком, который тебя встретит, а когда прибудешь на место, сделаешь все, что от тебя потребуется. Причем наилучшим образом. Это ясно?

— Ясно, сейджин, — глухо ответил Кай.

— В конце концов, ты всего лишь раб, — Скавр откинулся на спинку кресла, без улыбки глядя на собеседника. — Чем крепче ты это запомнишь, тем лучше для тебя.

— Спасибо за совет, — Кай поднялся и направился к двери.

— Как бы ты ни развлекался, будь в школе на утренней поверке, — донесся ему вслед голос мясника. — Иначе тебя объявят беглым.

Когда Кай подошел к воротам школы, стоявшие на страже воины без вопросов пропустили его: очевидно, их предупредили. Снаружи уже ожидал провожатый: высокая фигура в невзрачном плаще до пят. У левого бедра плащ топорщился: человек был вооружен. Несмотря на низко надвинутый капюшон, Каю почудилось в его фигуре что-то знакомое. При виде Аджакти тип развернулся и, ни слова не говоря, быстро зашагал вверх по темной улице. Он не имел при себе ни факела, ни фонаря, так что Каю пришлось наддать, чтобы не потерять провожатого из виду. Они молча неслись по пустынным улицам, забираясь все дальше и дальше в верхний город. Гладиатор радовался быстрой ходьбе: ночь выдалась холодная, и шерстяной, но изрядно поношенный плащ плохо грел. «Надо будет сказать Скавру, что мне нужно что-нибудь потеплее», — подумал он.

Несмотря на ночной холод, отрадно было размять ноги, меряя шагами улицы, которые раньше Кай видел только с крыши казарм. Безлюдье и тишина спящего города тоже были ему по душе: в битком набитой школе Аджакти не хватало уединения, к которому он привык за годы, проведенные в Замке. Холодные пальцы дернули путника за плащ, прошлись по спине: вслед за провожатым Кай вышел на перекресток, и залетевший из пустыни ветер закружился, играя, вокруг них. Дыхание белыми облачками вырывалось из-под капюшона скользящей впереди фигуры — единственный признак того, что молчаливый воин был человеком из плоти и крови. Они шли теперь по кварталу Шаков: от каналов поднимался туман, запуская молочные щупальца далеко вдоль освещенных редкими фонарями улиц.

«Что за высокопоставленная особа, причем „весьма“, могла пожелать общества раба в столь поздний час?» — гадал Кай. Обычно гладиаторов вызывали в город по двум причинам: церруканские толстосумы развлекались, устраивая частные бои, а знатные дамы время от времени любили пощекотать себе нервы, покупая ночь с молодыми мускулистыми бойцами. Кое-что в речи Скавра подсказывало, что мяснику заплатила за него именно женщина.

«Но кто бы мог на меня польститься? Обычно при виде моего лица женщины отводят глаза, а потом разглядывают исподтишка, перешептываясь и посмеиваясь. Будь я даже фаворитом, равным по популярности Фламме, это ничего не изменило бы. У кого хватит смелости дотронуться до полутролля?» Он вспомнил тяжелый, горячий, как расплавленное золото, взгляд янтарных глаз над белоснежностью покрывала; тревожащий обоняние душный аромат тела под струящимися шелками. «Принцесса Анира, дочь властителя Церрукана, несравненная красавица… Нет, невозможно!»

Громада висячих садов, подсвеченная цветными огнями, возникла над темными крышами, с каждым шагом вырастая в размерах. «Неужели я прав, и мы направляемся туда, к дворцу амира?» Но молчаливый провожатый внезапно свернул влево, в темный переулок. Теснившиеся над головами путников крыши заслонили пять ярусов зелени, света, цветов и водяных цистерн, и Аджакти испытал облегчение, почему-то смешанное с разочарованием.

Стремительное путешествие через верхний город неожиданно закончилось у смутно белеющей в темноте стены с ночным провалом калитки. Провожатый повернул ключ в массивном замке и, пропустив Аджакти вперед, запер за ним. Они пошли через огромный сад, темный и запущенный, наполненный благоуханием поздних цветов, запахами осенней листвы и прели. Путь был, очевидно, хорошо знаком посланцу. Он легко вел гладиатора по глухим тропкам, освещенным лишь светом звезд и убывающей луны. Свет этот делался тем слабее, чем гуще становились заросли. Ветви деревьев сплетались над головами путников, порой хватая их за одежду; корни капканами вспучивались из утоптанной почвы дорожки, заставляя Кая спотыкаться. Ему уже начало казаться, что таинственный провожатый завел в чудом выросший посреди города лес, причем с единственной целью — перерезать ему горло в самой густой чаще.

Но тут впереди забрезжил рассеянный туманом зеленоватый свет. Заросли внезапно расступились, и гладиатор оказался на небольшой ухоженной поляне, в центре которой стоял мраморный павильон, украшенный портиком с резными фигурами. В одном из окон павильона дрожал огонек. Таинственное свечение, которое Аджакти заметил из глубины сада, создавали фонарики, упрятанные в гуще вечнозеленых растений у входа. Молчаливый воин уверенно направился к зданию, из чего Кай заключил, что если ему и собираются резать горло, то произойдет это, скорее всего, внутри.

Аджакти проследовал за провожатым через анфиладу темных залов, пересекая раскинувшиеся по мозаичному полу квадраты лунного света. Воин остановился у массивной двери, дотронулся до чего-то, невидимого во мраке, и створка отъехала в сторону. Низко надвинутый капюшон кивнул, приглашая гладиатора войти, но сам незнакомец не двинулся с места. Кай сделал глубокий вдох и шагнул в мерцающий красноватым светом проем.

Услышав звук скользнувшей на место двери, он обернулся. Сердце кольнул холодок: под раструбом капюшона в сужающейся щели не было ничего, кроме тьмы. Но разум тут же нашел увиденному объяснение, далекое от мистического. Чернокожий! Как много знатных церруканцев имели телохранителей-мтех? Кай знал только одного, точнее, одну.

Гладиатор осмотрелся. О размерах помещения, в котором он очутился, судить было трудно — очертания комнаты, освещенной только пламенем большого камина, терялись в темноте. Внутри было жарко натоплено, и Кай терялся в догадках, как тут могло держаться тепло — одна наружная стена отсутствовала. Со своего места он видел сад, короткую траву со стелющимися по ней вуалями тумана, торчащие из него, как острова, цветочные клумбы и проблеск черной воды в разрыве белого полотна.

Кай чувствовал, что за ним наблюдают из темноты. И, хотя наблюдатель был невидим, тонкое, почти звериное чутье Аджакти кричало, что это — женщина. Волны исходившего от нее чувственного аромата — смеси дорогих масел и естественного запаха разгоряченного тела — наполняли комнату и обволакивали, как жар от камина, как тьма. Хозяйка павильона скрывалась там, где из играющих теней выступало, подобно кораблю гайенов, высокое ложе с тяжелым пологом.

Кай не смотрел в ту сторону — старался не показать, что догадался о чужом присутствии. Его заинтересовало, почему белесые щупальца тумана, ползущие по траве, останавливались у порога комнаты, словно натолкнувшись на невидимую преграду. Аджакти шагнул вперед, чтобы рассмотреть чудо поближе. Он ступил в оранжевый круг света от камина и вздрогнул: из темного сада навстречу ему шагнула закутанная в плащ фигура с султаном белоснежных волос на макушке. Прошло несколько мгновений, прежде чем Кай сообразил, что смотрит на собственного двойника. «Выходит, это зеркальная стена, как в Зале Предков в Мастеровом замке. Но как зеркало одновременно может быть прозрачным?» Он сделал еще несколько шагов вперед, вытянул руку и коснулся кончиками пальцев невидимой, но холодной и твердой на ощупь преграды.

— Это стекло, — прозвучал за его спиной вкрадчивый бархатный голос. Кай обернулся. Самка ягуара покинула укрытие. — Последнее изобретение церруканских ремесленников. Будь осторожен — оно хрупкое и очень дорогое.

Женщина приблизилась, выйдя на свет. Танцующее в камине пламя просвечивало сквозь полупрозрачное платье, лаская изгибы изящного тела. Янтарные искры вспыхивали в потемневших глазах, черные волосы рассыпались по плечам. В этот момент Анира была неотразима.

— Ты знаешь, кто я?

— Принцесса Анира. Я должен упасть ниц или достаточно просто встать на колени? — Вопрос прозвучал как вызов, хотя голос Аджакти оставался бесстрастным.

— Нет, это еще успеется. Стой, как стоишь.

Анира не могла налюбоваться своим новым приобретением. В полумраке фантастические глаза Аджакти казались еще больше, в пол-лица, черты которого застыли совершенной золотой маской. В лунном свете, беспрепятственно проникающем сквозь стеклянную дверь, волосы гладиатора напоминали каскад литого серебра, и больше всего сейчас принцессе хотелось разметать их по широким плечам и запустить пальцы в мягкие пряди. Она с трудом овладела собой.

— Тебе сказали, зачем ты здесь?

— Чтобы повиноваться. Во всем.

Голос Аджакти, низкие вибрации которого заставили что-то горячо сжиматься у Аниры внизу живота, был холоден и ровен. Неужели он ничего не чувствует, глядя на нее? Или, может быть, гладиатор, как ее брат, отдает предпочтение мальчикам? Но как же тогда та рыжая шлюшка, о которой она слышала в казармах?

— Во всем? — Качнув бедрами, Анира скользнула ближе. Теперь, если бы хотела, она могла бы дотронуться до юноши. — А что, если я прикажу тебе… — Принцесса нарочито выдержала паузу и выдохнула в бесстрастное лицо: — Убить?

— Кого надо убить?

Она не ожидала такого рвения и рассмеялась, стараясь скрыть, что ее застали врасплох:

— Ш-ш, не спеши так. Сначала разденься.

После мгновенного колебания Аджакти потянул шнур у горла и отбросил плащ в сторону. За ним последовала длиннополая куртка, безрукавка, высокие сапоги на шнуровке и, наконец, к удовольствию сгоравшей от нетерпения Аниры, — узкие штаны. Как хороший мальчик, гладиатор сложил одежду аккуратной стопкой у ног и выпрямился, не стараясь прикрыть наготу. Сердце принцессы пропустило удар. Аджакти казался таким юным, таким трогательно беззащитным, и в то же время — безмерно далеким, замкнутым в красоте своего безупречного тела. На миг ей почудилось, что перед нею стоит не человек из плоти и крови, а бронзовая статуя близнеца Бога-Ягуара — Ночного Ветра.

И все же было обстоятельство, отличавшее Аджакти от священной реликвии. И это обстоятельство, теперь ничем не прикрытое, ясно заявляло как о принадлежности его обладателя к миру живых, так и о его интересе к прелестям Аниры. Воодушевленная зрелищем, принцесса искала слова, способные разбить спокойствие золотой маски:

— Я вижу, ты не только убивать готов!

Аджакти не ответил, но в лице гладиатора что-то дрогнуло. Девушка откровенно разглядывала его с головы до пят, надеясь смутить и развить достигнутый успех. Даже в зыбком оранжевом свете камина она видела, что его смуглая кожа была идеально гладкой — без изъяна и без следа растительности. Принцесса знала, что новая мода удалять лишние волосы дошла и до гладиаторских казарм. Но что-то заставляло ее думать, что Аджакти не требовалась дорогая паста из почек вербовника.

Она любовалась совершенными пропорциями выставленного напоказ тела — еще не до конца развившегося, мальчишеского, с длинными мышцами, рельеф которых бесстыдно ласкали запущенные пламенем тени. Стараясь не выдать восхищения, Анира критически приподняла бровь:

— Сколько тебе лет?

— Не знаю, — статуя шевельнулась, едва заметно пожав плечами. — У меня не было родителей, чтобы считать.

— О, сирота. Как трогательно, — Анира наигранно прижала пальцы к губам, подняв брови домиком. Она сделала последний шаг вперед, сократив разделявшее их расстояние до локтя. Приблизив ладонь к груди Аджакти так, что кончики пальцев почти касались кожи, она принялась следовать линиям его тела: в воздухе, но все же настолько близко от так желанной плоти, что подушечки покалывало от ощущения чужого тепла. Опустив глаза, принцесса довольно улыбнулась. Возбуждение Аджакти заметно нарастало, тело послушно реагировало на изысканную ласку.

— Ты был раньше с женщиной? — промурлыкала Анира, опуская ладонь ниже, к плоскому, твердому животу.

— Нет.

Ей показалось или в его голосе послышалась хрипотца? Анира снова вспомнила рыжеволосую гладиатрикс — аккуратная попка, но, на ее вкус, чересчур маленькая грудь. Нет, мальчишка не мог лгать. Можно было бы ожидать, что он попытается преувеличить число любовных побед, но вот так прямо признаться в своей неопытности? За этим могло скрываться или трогательное простодушие, или тонкий расчет, на который простой раб вряд ли был способен. Впрочем, оставался еще один вариант.

— А с мужчиной? — Теперь Анира позволила руке скользнуть вдоль узкого бедра и дальше, к окружности ягодиц.

— Нет, — ответ прозвучал по-прежнему ровно, но за этой бесстрастностью чувствовался хорошо скрытый гнев.

— Неужели мне достался девственник? — усмехнулась принцесса и внезапно обхватила его напряженную мужественность, слегка сжав пальцы. Движение оказалось полной неожиданностью для гладиатора. Он вздрогнул, золотая маска, наконец, треснула. Дыхание сбилось, грудь заходила вверх-вниз, так что близко стоящей Анире казалось, она слышит бешеное биение его сердца. Деревянный Меч, в полном смысле слова, был у нее в руках. И все же он еще боролся.

Возвышавшийся над принцессой гладиатор смотрел в темноту куда-то над ее головой. Его лицо оставалось неподвижным, только плотно сжатые челюсти выдавали напряжение. Она отпустила горячую плоть так же внезапно, как овладела ею. Отступив на шаг, Анира медленно обошла вокруг своей жертвы, откровенно разглядывая напряженную, как натянутая струна, тонкую фигуру. Она видела, что Аджакти на краю, но все еще держится, выровняв дыхание и снова закрывшись в неподвижности. Удивительно, как этот мальчишка сохранял самообладание там, где зрелые мужчины, вроде Джамала, давно уже валялись бы у ее ног, умоляя о ласке. Но долго это не продлится. В конце концов он сдастся, как и все те, что были до него. Она разрушит защиту Аджакти. Сколько бы стен он ни возводил, они падут, одна за другой. И в этом было ее наслаждение, в этом была прелесть охоты и радость победы, радость всецелого обладания.

Завершив круг, Анира снова остановилась напротив гладиатора, так близко, что ее высокая грудь почти касалась его.

— Тебе говорили, что ты красив? — Это даже не было ложью, но вопрос оказался для Аджакти такой же неожиданностью, как ее шаловливые пальцы.

— Нет, — замешательство почти не отразилось в его голосе — почти.

— О, ты красив! Ты — совершенство, поверь мне, — принцесса усмехнулась, глядя прямо в бездонные черные глаза, все еще игнорировавшие ее. — Я собираю все красивое, и у меня безошибочный вкус. Именно поэтому ты здесь.

— И поэтому здесь так темно?

Анира довольно рассмеялась. Подумать только, мальчишка еще и огрызается! Она приблизила лицо к его застывшим чертам, насколько позволяла разница в росте. Ее отражение заполнило огромные зеркальные зрачки, и принцессе казалось, что она заглядывает в глаза самой себе.

— Ты прекрасен, и ты — настоящий! Твое лицо — не насмешка природы, а насмешка над природой, которая, как ни тужилась, не смогла повторить подобную красоту. Ты — все, кроме обыденности, а я ненавижу обыденность. Ты — снежный король, и ты будешь моим! — Говоря, Анира медленно вела кончиками пальцев вниз по его лицу, от линии начала белоснежных волос к губам, так легко, что сама сомневалась, касалась ли она кожи или воздуха. Она рассчитывала, что Аджакти закроет глаза, но он только отстранился и наконец взглянул прямо на девушку:

— Боюсь, в этот раз вы ошиблись, принцесса. Я — не красавец и не король. Я раб и чудовище.

Холод в его голосе ожег принцессу, как лед. Ах, так!

— Ты должен обращаться ко мне «Луноподобная»! Неужели вас ничему не учат в этих провонявших потом казармах? — Теперь лед звучал уже в голосе Аниры. Она отступила на шаг и, несмотря на разницу в росте, смерила Аджакти царственным взглядом сверху вниз. Пусть помнит, с кем разговаривает, ничтожество!

— Прошу прощения, Луноподобная, — склонил голову гладиатор. — В школе нас учат мечами махать, а не с принцессами общаться.

Девушка позволила себе чуть смягчиться:

— Мир стар и жесток. Красавцы в нем становятся чудовищами, а короли — рабами. Для того, чтобы случилось наоборот, нужно настоящее чудо. А чудеса бывают только в сказках. — Не меняя тона, она резко бросила: — Распусти волосы!

О, теперь она заставила Аджакти смотреть на себя! Он не отрывал немигающего взгляда от ее глаз все время, пока руки разматывали кожаный ремешок. И вот наконец мерцающее в лунном свете серебро упало, освобожденное, на плечи. Стараясь не выдать восхищения, Анира передвинулась за спину гладиатора. Лопатки и половина странного знака, вытравленного в коже раба, теперь скрылись под блестящей снежной лавиной. Принцесса осторожно коснулась ее, гладкой и мягкой на ощупь, и отвела в сторону, перекинув на грудь. Бронзовая кожа пошла мурашками, будто гладиатор мерз в жарко натопленной спальне.

Анира рассматривала изображение на его спине. Приглядевшись, можно было различить, что каждая линия внутри состояла из более сложного, изощренного узора. Заинтригованная, принцесса коснулась загадочных переплетений, и подушечки пальцев кольнуло.

— Какое любопытное клеймо. Кто его поставил?

— Мой хозяин.

— Скавр? — поразилась принцесса.

— Нет. Мой первый господин.

Так-так, значит, Аджакти и правда был рабом до того, как попал в Танцующую школу.

— И кто же он?

— Ювелир.

Он что, издевается? Хорошо же, мы поддержим тон!

— Что ж, это все объясняет. Ювелирам часто приходится резать разнообразные символы на камнях. Правда, я еще никогда не видела, чтобы людей метили, как бриллианты, — Анира замолчала и, выдерживая паузу, позволила пальчикам следовать разветвлению узора в районе ягодиц. Наконец Аджакти не выдержал. Мелкая дрожь его тела вкупе с судорожным дыханием сказали ей, лучше любых слов, что он подошел к грани. Она отняла руку и промурлыкала в белоснежный затылок, вдыхая аромат его волос — запах полыни и дыма:

— Хочешь, чтобы я продолжала?

Короткая пауза, заполненная потрескиванием горящего дерева в камине.

— Да.

— Тогда, — выдохнула принцесса в ухо гладиатора, — тебе придется постараться. Я должна остаться довольна тобой.

 

Глава 5

Утро многих тревог

Кай проснулся от холода. Он лежал лицом вниз в полной темноте, совершенно голый. Одеяло куда-то исчезло. Что-то было не так — и в нем, и вокруг него. Ложе, на котором он распростерся, раскинув руки, казалось слишком мягким и непривычно широким. Слабое движение воздуха подсказывало, что помещение гораздо больше привычной казарменной комнатушки. Гладиатор слышал ровное сонное дыхание человека, с которым он делил темноту. Этот человек не мог быть Токе.

Мрак набух тяжелым чувственным запахом, особенно сильным в складках простыни, сбившейся во влажный от пота комок у живота. Тот же аромат розового масла и мускуса пропитал подушку, кожу и волосы, которые что-то держало. Аджакти осторожно протянул руку и наткнулся на запутавшиеся в шевелюре тонкие, унизанные кольцами пальцы. Анира! Павильон, бассейн в саду, горячий ключ, жаркие губы принцессы, огонь, бушующий в венах!..

Стараясь не разбудить спящую, Кай выпутал лохмы из ее хватки и встал с постели, ориентируясь на сочащийся сквозь стеклянную стену слабый утренний свет. Нашарил на полу одежду — благо она так и лежала аккуратной стопкой там, где он оставил ее вчера. Аджакти нажал резное украшение на панели: он помнил, как Анира сделала это вчера. Прозрачная стена послушно отъехала в сторону, впуская внутрь холодный и чистый предрассветный воздух. Кай шагнул через порог, и стекло скользнуло обратно за его спиной. Анира так и не проснулась — он различал в черных покрывалах полукружие бледной, как утренняя луна, ягодицы и нежность бедра, запутавшегося в шелках. Прекрасная неподвижность фарфора, такая же хрупкая.

Мозаичную дорожку, ведущую к бассейну с горячей водой, затопил туман. В саду стояла такая тишина, что единственным звуком, который достигал ушей Аджакти, было шлепанье собственных босых ног по плитам. Бросив одежду наземь, он погрузился в обжигающую воду, тут же согнавшую прочь мурашки, нагло высыпавшие на обнаженной коже. Кай погрузился с головой, вынырнул и, отфыркиваясь, принялся яростно соскребать с себя следы прошедшей ночи. Ему казалось, что любая уличная шавка по запаху распознает, чем он занимался в павильоне, не говоря уже о ребятах в казармах, нюх у которых на такое дело был не хуже собачьего.

Наконец он снова опустился на дно бассейна, где струи ключа били особенно сильно, и подставил тело под их напор. Воспоминания о том, что он вытворял в этом самом водоеме еще несколько часов назад, нахлынули непрошено и заставили парня выскочить на поверхность, как пробка. Его своенравная плоть, казалось, готова была повторить ночной подвиг. Аджакти выбрался из воды и торопливо натянул одежду на мокрое тело. Обшарил карманы, но шнурок, которым он подвязывал волосы, не находился. Возвращаться за потерей в павильон Кай не стал. Небо над верхушками деревьев медленно розовело, напоминая об утренней поверке.

В призрачном свете раннего утра сад выглядел иначе, но гладиатор надеялся, что найдет дорогу к неприметной калитке. Он быстро зашагал по усыпанной опавшими листьями дорожке, постепенно высыхая на ходу. Бледнеющие звезды подмигивали ему через просветы в путанице ветвей над головой. Птицы только начинали просыпаться, и их первые робкие трели подчеркивали глубину окружающего безмолвия.

Внутри у Кая было так же тихо. Он чувствовал странную пустоту в груди и знал, что прошедшая ночь изменила его. Он что-то потерял, что-то приобрел и теперь пытался разобраться в себе. Собственное тело казалось ему новым и незнакомым. Впервые Кай открыл, что оно может быть не только источником боли и страданий, но и наслаждения. Впервые его плоти касались не для того, чтобы истязать или ранить, а чтобы доставлять удовольствие. Это заставило его вспомнить о той давно подавленной потребности в любви и нежности, которая всегда была в нем, но которую никто и никогда не пробовал восполнить. И теперь пустота внутри открылась, как потревоженная старая рана, такая глубокая, что ее невозможно исцелить — ничем, кроме настоящей любви.

Но Аджакти знал, что не способен любить и не заслуживает любви. И потому та малая толика нежности, что так нежданно выпала ему, растревожила душу и наполнила ее печалью. Кай не знал, какие планы были на его счет у Аниры, но наделся, что все закончится этой единственной ночью. Он со стыдом вспоминал, как необузданно, порой даже жестоко обладал принцессой, позволив себе потерять контроль. Но еще большее смущение он испытывал при мысли, что, стоило закрыть глаза, перед ним возникало лицо другой девушки — полуребенка, феи с неровно обкромсанной челкой, незабудковым взором и бледной до прозрачности кожей. Призрак существа, которое он сам погубил. Кай гнал от себя этот образ, желая сгореть в янтарном огне глаз Аниры. Но когда он этой ночью склонялся над ними, снова и снова, в пламени их страсти ему мерещилась небесная лазурь.

В свете раннего утра это воспоминание показалось почти кощунственным. Спасаясь от навязчивых мыслей и имени, которое собственная предательница-кровь нашептывала в уши, Аджакти ускорил шаг. Вскоре он мчался через заросший сад, не разбирая дороги, почти забыв, куда и зачем несут его ноги, пока тяжелая от росы ветвь не хлестнула по лицу, обдав ледяными брызгами. Кай остановился как вкопанный, отфыркиваясь и хватая ртом воздух. «Куда это меня занесло? Ни следа калитки или белой стены. А ведь по времени давно пора быть по другую ее сторону. Вот чепуха какая! Заблудился в трех… апельсинах, или что у них тут растет?»

Небо над головой розовело все уверенней. Ветви деревьев на его фоне перестали быть черными силуэтами, принимали цвет и объем. Определив восток, гладиатор бросился вперед по дорожке, которая вроде бы шла в нужном направлении. Но вскоре она свернула, и Кай понесся напролом, продираясь через какие-то цепкие кустарники и топча почти незаметные в траве клумбы. Вспугнутые птицы сердито верещали ему вслед, потревоженные ветви опрокидывали за шиворот пригоршни росы. Преодолев очередную полосу препятствий в виде какого-то особенно колючего растения, Аджакти вывалился на затопленную туманом круглую поляну всего в десяток шагов шириной. В центре из молочного моря поднимался мраморный пьедестал со статуей. Камень был очень старый, пожелтевший. По углам постамента ползли вверх щупальца мха, но фигуры мужчины и женщины, выполненные так искусно, что казались живыми, зеленый налет не тронул.

Прекрасный юноша, очевидно, раненый или умирающий, полулежал на коленях девушки, похожей на него, как сестра на брата. Ее лицо, в чертах которого застыли нежность и тревога, склонилось над тем, чьи страдания она пыталась облегчить, вливая в безвольный рот влагу из каменной чаши. Присмотревшись, Кай заметил, что с края мраморного сосуда действительно медленно сочились капли воды, падая в полураскрытые губы окаменевшего в муке юноши. Трудно сказать, был ли то один из садовых фонтанов или просто в углублении скопилась роса. В этот момент лучи восходящего солнца коснулись бледных щек девушки. Эта ласка заставила древний мрамор порозоветь, придав ему теплоту живой кожи. Капля, повисшая на кромке каменной чаши, блеснула, пронзенная солнцем, и налилась сочным алым цветом, будто то была не вода, а вино или… Аджакти вспомнил Хранителей Круга и динос, который удостоился наполнить Красный Бык — посмертно. Сосуд, что заботливо подносила к губам страдальца мраморная девушка, был близнецом ритуальной чаши Хранителей.

У Кая мороз пробежал по коже. Каждый крохотный волосок на теле обрел самостоятельную жизнь, встав дыбом. Он развернулся спиной к статуе и побежал. «Странное место! Впрочем, как и весь этот сад. Хорошо, что я вижу его в последний раз, — гладиатор ускорил бег, различив меж ветвей белый камень стены. — К вечеру Луноподобная наверняка затащит в постель нового раба или вельможу, а про гладиатора-урода и не вспомнит. Придумала тоже, Снежный король!» — фыркнув, Аджакти тряхнул всклокоченной головой и рванул уже знакомую калитку на себя. Она оказалась заперта.

«Тролль задери чернокожую и ее ненасытную госпожу!» — выругался про себя гладиатор и полез через стену. Видимо, телохранительница принцессы была озабочена только тем, как доставить желаемое к стопам Луноподобной. Что случится с хозяйской игрушкой поутру, никого не беспокоило. К счастью, квартал Шаков еще спал глубоким сном. Аджакти, бесшумно спрыгнувшего на брусчатку улицы, никто не заметил. Он быстро затерялся в каменном лабиринте города, такой же легкий и неуловимый, как туман, еще мелькавший полой белого плаща в теневых закоулках.

Поднявшиеся рано этим утром обыватели квартала, прилегающего к Журавлиному переулку, могли наблюдать любопытную картину. Молодой парень, одетый подобно воину, но без оружия, мчался по узким улочкам так, будто за ним гналась целая команда пустынных демонов во главе с Ледяным великаном. Длинные белоснежные волосы развевались по ветру, ноги перескакивали через вылезающих на свои посты у местной булочной нищих, дикие черные глаза заставляли попрошаек осенять себя спасительным знаком Иш-чель. Нарушитель спокойствия свернул, не снижая скорости, за угол и тут налетел на пекарево подмастерье, спешившего доставить заказчику тележку свежего хлеба. С перепугу бедняга выронил оглобли, одна из корзин опрокинулась, и круглые румяные булочки раскатились по мостовой — к вящей радости нищих, тут же разодравшихся за добычу.

Подмастерье разразился проклятиями, охаживая обнаглевших попрошаек подвернувшейся под руку метелкой, но Кай — а это был именно он — уже несся дальше, и в ушах его свистел ветер. Он бежал, спасая свою жизнь. Скавр не любил бросаться словами. Как бы хороши ни были прелести Аниры, они, на взгляд Аджакти, не стоили клейма беглеца и приговора к смерти на арене. Вскоре гладиатор заприметил цель — синюю дверь в глухой стене с эмблемой школы над притолокой — журавлем, поднимающим крылья в танце. Из-за стены донесся приглушенный удар гонга — сигнал на построение. Кай поднажал и через мгновение уже колотился в запертую калитку.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем зарешеченное окошко на уровне глаз отворилось. Он сунул в него кулак, демонстрируя клеймо школы. Дверь распахнулась. Аджакти облегченно устремился вперед и… чуть не наткнулся на острие копья, направленное ему в грудь. Широкие плечи воина по имени Зейд загораживали проход. За его спиной торчали два других стражника, с интересом наблюдавшие за происходящим. Проклятье!

— Сейчас не время для игр, ребята, — попытался обойти предводителя идиотов Кай. — Мне нужно успеть на поверку.

Копье снова преградило ему дорогу:

— Правда? А я-то думал, ты за ночь не наигрался, любовничек!

«Ребята» за спиной Зейда с готовностью заржали: эпизод обещал рассеять скуку утренних часов в караулке.

— Как ночка прошла? Ты не подкачал? — Острие копья переместилось ниже Каева пояса. — Или та ведьма, что на тебе гарцевала, уездила твоего конька вконец? — Зейд слегка качнул копьем, и Аджакти вынужден был отскочить в сторону, спасая свое достоинство. Снова раздался гогот, усиленный эхом в подворотне. Новый голос добавил:

— Не, она на нем летала вместо метлы! На патлы-то, на патлы-то, братки, гляньте!

Кай невольно поднял руку к волосам и понял причину нового взрыва хохота. Высохшая на бегу шевелюра дико торчала во все стороны и, наверное, действительно напоминала растрепанную метелку.

— Интересно, какая баба могла польститься на нашего урода? — продолжал тем временем Зейд, задумчиво тыкая копьем в сторону Кая и вынуждая его отступать дальше и дальше в переулок. — Или, может, это вовсе и не баба была, а, Аджакти? — Воин ухмыльнулся, оглянувшись на своих товарищей. — Может, какой толстосум-извращенец с твоей задницей всю ночь развлекался?

Гогот, сотрясший гулкую подворотню, показал, что шутка Зейда понравилась. В просвете за спинами веселившихся стражников Кай разглядел хвост шеренги новобранцев и орущего на них Яру: все гладиаторы уже были на плацу. Отчаянно взъерошив и без того всклокоченные волосы, парень устремил томный взгляд на своего притеснителя:

— Ах да! Сегодняшняя ночь открыла мне глаза, — прошептал он с придыханием, двумя пальцами отводя копье обалдевшего Зейда в сторону, — и я понял, что мое самое искреннее, сокровенное желание… — Вильнув бедрами, Аджакти скользнул к попятившемуся воину и закончил скороговоркой: — Оборвать тебе яйца!

С этими словами его рука метнулась к Зейдову паху. Стражник завопил, когда чувствительную плоть сдавило через штаны так, что она чуть не превратилась в фарш. Кай ужом ввертелся между разинувшими рты стражниками и выскочил во двор школы.

— Госпожа! — Знакомый голос вернул лодку, в которой плыла по волнам забвения Анира, на берег реальности. Он был холодным, влажным и пах золой и вчерашней любовью. — Госпожа! — снова позвала Шазия, уже настойчивей.

— Слышу, — простонала принцесса, выпутываясь из шелковых простыней и одновременно ощущая пустоту огромной постели. Кое-как разлепив ресницы, она села на разоренном, пропитанном ее собственным и чужим потом ложе.

Телохранительница, свежая и пахнущая утренним садом, открыла было рот, но Анира прервала ее решительным жестом:

— Молчи!

Скрестив ноги и склонив голову набок, принцесса замерла, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. Шазия, привыкшая к выходкам госпожи, терпеливо стояла у входа, неподвижная, как эбеновая статуя. Наконец Анира тряхнула рассыпавшимися по плечам волосами и гневно воззрилась на телохранительницу:

— Никаких перемен! — Янтарные глаза метали молнии.

— Луноподобная? — бесстрастно выразила свое непонимание Шазия.

Принцесса зло ударила постель сжатым кулачком:

— Ты же говорила, что все пройдет! Что моя страсть к этому рабу — всего лишь томление неудовлетворенной плоти. И стоит мне заполучить его, все исчезнет, рассеется, как дым. Он станет одним из многих, всего лишь трофеем на стене.

— Разве этого не случилось? — Черное лицо воительницы было так же бесстрастно, как ее низкий, почти мужской голос.

— В том-то и дело! — Принцесса вскочила с постели так резко, что запнулась о свалившееся на пол одеяло и яростно пнула его босой ногой. — Случилось! — Не смущаясь своей наготы, она подлетела к Шазии и застыла перед высокой мтехой, раздувая тонкие ноздри. — Теперь я хочу его еще больше! И прямо сейчас! Где он?

— Аджакти? — пожала плечами чернокожая. — Вероятно, в казармах. Вы ведь заказали его только на одну ночь.

— Агрхх! — прорычала Анира и упала в кресло, бормоча что-то вроде «член Туота, пронзающий все девять преисподних». Шазия неодобрительно покачала головой:

— Полбеды, что вы посещаете гладиаторские школы, госпожа, но перенимать язык этих обесчещенных…

— Заткнись! — прошипела принцесса, кутаясь в меховой плед. — А то как бы я тебе язык не откромсала! — И тут же, не слишком следуя логике, добавила: — Зачем пришла?

Телохранительница подошла ближе к глубокому креслу, скрывавшему госпожу почти с головой, и быстро заговорила, понизив голос:

— Чистильщики каналов сегодня утром обнаружили труп в Лебяжьей канавке. Изуродованный и со следами пыток, но его все-таки удалось опознать.

— Гонец? — Вопрос прозвучал скорее как утверждение. — Как его, — Анира щелкнула пальцами, будто пытаясь извлечь из воздуха выскользнувшее из памяти имя.

— Лоллик, — кивнула Шазия.

— Значит, он не заговорил, — протянула принцесса, мысли которой перекинулись с Аджакти на проблемы более насущные.

— Как видно, — согласилась мтеха, — иначе его не стали бы убивать.

— Верный раб, — пробормотала Анира, задумчиво накручивая на палец черный локон. — Кто же тогда предатель?

Шазия покачала головой:

— Нам еще не удалось это выяснить. Дворец кишит шпионами вашего брата. Большинство из них нам известно, но…

— Не все! — оборвала Анира, сверля телохранительницу обвиняющим взглядом.

— Нет, — спокойно согласилась та. — И пока это так, госпожа, вам придется соблюдать повышенную осторожность. Боюсь, все встречи с компрометирующими вас… э-э… персонами придется отложить.

— Отложить?!

Последующие несколько минут Анира металась по спальне, как смерч по пустыне, оставляя за собой разрушения в виде разметанных по углам подушек, разбитых ваз и раскиданных повсюду фруктов и цветов. Шая невозмутимо стояла в центре тайфуна, время от времени отражая атаки подушек ребром ладони. Наконец, утомившись, Анира упала в любимое кресло и зарылась в плед:

— Что, если я надену маску? — пропыхтела она через длинный мех.

— Для этого уже поздно, — возразила телохранительница. — Аджакти видел вас. Я бы предложила устранить и его.

— Нет! — Принцесса потянулась к чудом уцелевшему на столике кубку. Шая, предупредив ее желание, плеснула туда немного воды из гидрии. — Я еще не решила, что с ним делать. Скажи лучше, что у нас сегодня по плану?

— Через час — свадебная гильдия. Потом — консилиум врачей у вашего отца.

— Гильдию — в задницу Туоту! — решительно заявила Анира, одним глотком осушая кубок.

— Но невесты ждут вашего разрешения, — мягко напомнила Шая принцессе об обязанности подписывать брачные контракты юных аристократок двора Луноподобной.

— Если мне приходится ждать, — скривила полные губы девушка, — подождут и эти похотливые сучки!

Аджакти был искренне рад тому, что разозленный поздним появлением подопечного Альдона в первом же перерыве заставил его таскать на плечах здоровенный деревянный блок, служивший снарядом для силовых упражнений. Наказание не спасало Кая от любопытных взглядов и смешков, которыми провожали его рассевшиеся под навесом товарищи. Зато оно освобождало от необходимости отвечать на вопросы.

Кай наматывал бесконечные круги, обливаясь потом под гревшим все сильнее солнцем. Вес бруса гнул его книзу, назойливые соленые струйки заливали глаза, шею жутко свербило под мокрыми, не стянутыми привычной лентой волосами.

Класк!

Звонкая пощечина ожгла левую скулу так неожиданно, что Аджакти покачнулся и уронил свою ношу. Тигровая Лилия стояла перед ним во всей красе, выпятив грудь, уперев руки в боки и сверкая зелеными кошачьими глазищами. Кай тщетно ворочал ссохшимися от жары мозгами, пытаясь найти причину Тигровой агрессивности, но, так и не надумав ничего вразумительного, выдавил:

— Ты чего?

КЛАСК!

На этот раз пощечина заставила гореть правую половину лица. Смешки под навесом превратились в откровенный хохот и еще более откровенные комментарии. Это было уже чересчур! Убедившись в отсутствии поблизости Альдоны, Кай не слишком нежно ухватил Лилию повыше локтя и потащил в сторону. Что-то в его взгляде, очевидно, сказало девушке, что сопротивляться не стоит.

Ни на голом, как плешь толлика, плацу, ни на забитой гладиаторами галерее уединиться не представлялось возможным. Поэтому Аджакти пришлось всего лишь отойти на десяток шагов и понадеяться, что навостренные уши гладиаторов не услышат его слов.

— У тебя никак критические дни, что ты так бесишься? — прошипел он в лицо Лилии, которой наконец удалось освободить руку. Гладиатрикс глянула на него так, будто хотела испепелить на месте:

— Кому как не тебе знать! Я же вроде как твоя девушка. Хотя, — Лилия раздраженно тряхнула рыжей гривой, — в последнее время прославленный Деревянный Меч не слишком часто напоминал мне об этом.

Перед Аджакти наконец забрезжил свет — он начал понимать причину происходящего.

— Я помню наш уговор, — Кай постарался, как мог, смягчить тон, хотя обе щеки еще ощутимо горели. — Прости, в последнее время я был несколько занят, но…

— И особенно занят ты был этой ночью! — уставила палец ему в грудь Лилия. Густые брови сошлись на переносице, как скрещенные клинки. — Интересно, чем?

В голове у Кая был полный сумбур. Он несколько раз открывал и закрывал рот, не зная, что ответить, и наконец выдавил, чувствуя, как губы кривит непрошеная дурацкая улыбка:

— Ты что, ревнуешь?

Кай никогда раньше не видел, чтобы Лилия краснела. В изумлении он смотрел, как щеки девушки, лоб и аккуратный, чуть вздернутый носик заливает багровая краска, по степени яркости вскоре сравнившаяся с огненностью великолепных волос. Гладиатрикс была в такой ярости, что ей пришлось пару раз глубоко втянуть воздух через нос, прежде чем дар речи снова вернулся к ней:

— А я-то надеялась, что у тебя мозги сидят на верхнем конце позвоночника! Ты дал слово, что будешь играть роль моего мужчины, чтобы члены Кумала и прочих местных кобелей оставались в штанах, как им и положено. И что же?! Вот уже почти две недели, как двери камер не запирают на ночь. Ты думаешь, легко было заткнуть Бирюзе ее лягушачий рот, чтобы эта соска не растрепала по казармам, что женщина Аджакти спит одна в холодной постели?! А каково, по-твоему, мне пришлось сегодня утром, когда твой дружок Горец раззвонил по отряду, что ты пропал с вечера, а я понятия не имела, где ты шлялся?! Если собственная репутация для тебя ничего не значит, так позволь мне хотя бы сохранить остатки своей, публично показав, что я думаю о «моем парне»!

Кай вздохнул: правоту Лилии нельзя было не признать. Он вел себя как идиот.

— Я же предупреждал, ты не того выбрала на эту роль. Наверное, сейчас самый подходящий момент закончить игру. Теперь ты — ветеран. Можешь выбрать любого достойного мужчину или остаться одна — тебя не посмеют тронуть. Ведь всем известно — за спиной у тебя «семерка». Ты выйдешь из ситуации с честью. К тому же Горец, похоже, к тебе неровно дышит.

Кай поискал взглядом под навесом и обнаружил там взъерошенного Токе, на котором повисли Аркон с Папашей, прижимая парня к земле. Похоже, не у одной Лилии сегодня выдалось плохое утро.

— Этот мальчишка?! — Девушка фыркнула, едва удостоив Горца движением густых ресниц. — Да он шарахается от меня, как от чумной. Даже во время спарринга уворачивается от моего целурита, вместо того чтобы биться, как мужчина. Что у него за проблема?

Кай знал, что у проблемы Токе было имя, которое Горец никак не мог позабыть, но не чувствовал себя вправе разглашать прошлое друга. Морские глаза Лилии не отпускали взгляд Аджакти, требуя ответа.

— Я не… — начал было Кай, но отражение в мгновенно расширившихся зрачках гладиатрикс сказало ему об опасности за спиной. Он нырнул вниз. Удар учебным деревянным мечом пришелся вскользь, но силы его все равно оказалось достаточно, чтобы опрокинуть Аджакти на песок. Плечо взорвалось болью. Разъяренный, как вепрь, Альдона стоял над ним, уперев деревяшку в низ Каева живота:

— Семейные разборки в отряде устраиваю я, и только я! И если ты так туп, что этого еще не понял, — острие палки ткнулось между ног, заставив гладиатора скрючиться у ног доктора, — то я готов записать правило у тебя на яйцах!

В глазах у Кая потемнело, в горле щипало от подавленного крика. «Когда же кончится это проклятое утро?»

 

Глава 6

Месть

Испытания на первый пэл проходили на высоком, наскоро собранном из досок помосте в шаг шириной. Благодаря этому бои могли видеть все, включая Скавра, торчавшего на верхней галерее в компании парочки клиентов-толстосумов. Заветную первую и поэтому особенно ценную отметку на бровь получал тот, кто смог удержаться на двухметровой высоте три минуты. А это было вовсе не легко: ведь сражаться приходилось против ветерана своего же отряда, бровь которого уже украшала выжженная полоска, а то и две.

Тигровая Лилия справлялась пока очень неплохо. Черная Ведьма, цвет кожи и характер которой соответствовали имени, яростно визжала, выписывая в воздухе сверкающие дуги своим целуритом. На рыжую психическая атака явно не действовала. Сохраняя хладнокровие, Лилия грациозно уклонялась от ударов или принимала их на круглый щит. Нападать она не спешила.

Нельзя было сказать, что Токе не болел за сестру по отряду и по «семерке». Но он знал одно: как бы ни кончилось испытание Тигровой, результат его собственного боя должен быть противоположным. От мысли, что ему придется отправиться в первую увольнительную в компании Лилии, возможно, даже танцевать с ней в кабачке, который вот уже пару дней безостановочно расхваливал Папаша, у Токе начинало щекотать под ложечкой. Еще более отчаянной представлялась ему ситуация, в которой и он сам, и Лилия, провалив испытания, куковали бы в казармах, пока остальные товарищи веселились в городе. Что, если девушка захочет его утешить?! Что, если, по обыкновению, сядет рядом с ним, так близко, что теплое, упругое бедро коснется его?!

В воздухе сверкнула серебристая молния, послышался разочарованный вопль. Меч Ведьмы со свистом вонзился в песок у ног зрителей, лезвие его легко дрожало. Десятки глоток сотрясли воздух, приветствуя победу Тигровой Лилии. «Значит, придется „оступиться“, — подумал Токе, косясь на стоящих рядом „жнецов“. — Интересно, кого назначит мне в соперники Фазиль?» Впрочем, очередь Горца еще не пришла. Пока победительницу возбужденно хлопали по спине и плечам, по приставной лестнице на помост полез Аркон.

— Поздравляю, — пробормотал Токе, стараясь не смотреть в сверкающие радостью изумрудные глаза Лилии. Ничего не заметив, девушка внезапно обхватила его руками и, смеясь, влепила сочный поцелуй куда-то в ухо — он едва успел отдернуть голову. Гладиатрикс тут же бросилась дальше — обниматься с подругами, а над ухом Горца прозвучал, как приговор, мрачный голос Тача:

— Ты бы видел свое лицо. Будто тебя не девушка, а жаба чмокнула.

Токе посоветовал товарищу возглавить колонну полудурков, отправляющуюся на три буквы. Гор-над-четец не обиделся, только невозмутимо пожал плечами:

— И это пройдет.

Горец глубоко вздохнул. «Нет, оступиться будет слишком опасно. Еще не дай бог ногу сломаю. Тогда Лилия точно в лазарет припрется. Лучше подыграть и позволить обезоружить себя». Статус обладателя первого пэла с причитающимися увольнительными, бонусами вроде визита проституток и двенадцатью процентами с выигрышей на победах оставлял Токе глубоко равнодушным. Обсуждения с «семеркой» убедили его, что выход в город не даст им никаких преимуществ. Оружие купить там невозможно. Даже если бы его и удалось, скажем, украсть, никто не взял бы на себя риск укрывать до весны семерых беглых гладиаторов — даже те, кто сам стоял вне закона.

«Если мы и доживем до марта… если я доживу и смогу вырваться на свободу… Как я посмею вернуться домой, не отомстив за Майкен? И как я смогу отомстить, когда каравелла Клыка затерялась в безбрежной пустыне, подобно песчинке на склоне дюны?» Для Токе стало страшным открытием, что мысль о мести, которая придавала смысл его существованию, заставляла вставать на рассвете в течение многих однообразных дней и поднимать раз за разом сначала деревянный, а потом и стальной меч, — эта мысль начала казаться ему такой же далекой и бледной, как невозможная мечта, как родительский дом в Вахтенных Горах.

Имена, данные им пятерым гайенам, что мучили и убили его любимую, были выжжены в памяти Токе так же верно, как клеймо Танцующей школы на его руке. Вихлястый. Амбал. Улыба. Кривой. И наконец их капитан с татуировкой в виде собачьей головы на кисти — тот, кого бандиты называли Клыком. Всех пятерых он узнал бы даже в толпе, даже с теми платками, которыми псы пустыни заматывали себе лица. Страшные дни, когда он сидел, связанный и беспомощный, на палубе разбойничьего корабля, Токе потратил на изучение черт, движений и повадок убийц Майкен. Но какой от этого прок, если он не сможет сдержать данную мертвой клятву? Если победы на арене отнюдь не приближают его к исполнению данного себе слова, как он по наивности думал вначале?

«Что ты делаешь здесь, сынок? Мать и сестры нуждаются в тебе», — сказал отец Токе в памятном сне о дожде. Тогда впервые после долгого периода засухи действительно пошел ливень. Потом началась осень, дожди полили снова, но призрак Эсгера никогда больше не посещал сына. Токе видел, как менялись люди вокруг него, как принимали свою судьбу или мирились с тем, что называли их судьбой другие. Он видел, как лучший друг превратился в хладнокровного убийцу, наслаждающегося зрелищем чужих страданий. Как этот так называемый друг так же хладнокровно предал любимую женщину, даже не стараясь скрыть измену. Более того, поднял на нее руку.

У Токе невольно сжались кулаки при воспоминании об Аджакти, грубо волочившем Лилию через плац. «Если бы Аркон с Папашей тогда не удержали меня, я бы преподал „звезде Минеры“ урок вежливого обращения с дамами! Вот только, готовый судить других, могу ли я быть уверен, что сам остался прежним? Пока еще я помню лица тех, кто пал от моего меча. Пока еще веду счет. Пока. А что будет через пару месяцев? Что будет, если в следующий раз выпадет моя, а не Кая очередь ублажать какую-нибудь богачку по приказу Скавра? Если и я начну забавляться со слабейшим противником в надежде сорвать аплодисменты, повысить ставки, добиться славы чемпиона? Что бы сказала Майкен, если бы увидела меня тогда? Мнение отца я уже знаю».

Тычок в спину оторвал Горца от мрачных раздумий.

— Твоя очередь, брат!

И верно, Аркон уже получил свою порцию поздравлений, и Фазиль нетерпеливо постукивал рукоятью «кошки» по розово-черной ладони. Токе принял целурит, щит и взобрался по лесенке наверх. Неструганые доски под ногами оказались гораздо более неровными и скользкими, чем привычный песок. «Что ж, тем легче будет провалить испытание так, чтоб никто ничего не заметил».

— Джамшин! — рявкнул Фазиль, плюнув себе под ноги.

«Вот дела! — мелькнуло у Токе. — У плосконосого-то даже не второй пэл, а третий!»

Если ветеран-озиат и был удивлен подобным оборотом событий, то никак этого не показал. В два прыжка он вскочил на помост, качнувшийся под весом высокого белокурого гладиатора. Токе облегченно вздохнул: «Этот бой будет легко проиграть».

Первая минута поединка растянулась яростной бесконечностью блоков и контратак. Именно столько Горец решил противостоять более сильному противнику — одну минуту. Потом можно было допустить ошибку и провалить испытание, не потеряв при этом лица и не заработав серьезных увечий. Надо сказать, что Джамшин, хоть и не знал плана Токе, вносил в него значительный вклад. Сплошная стена стали и режущих граней, за которой укрылся неприкасаемый озиат, оттеснила северянина на самый край узкой площадки.

Наконец это случилось. Один мощный выпад — и Горец рухнул на спину. Голова и плечи свесились через край помоста, правую руку прижал к доскам сапог Джамшина, заставляя выронить целурит. Меч противника Токе принял на щит, но положение было слишком неустойчивым, чтобы противостоять напору старшего гладиатора. Голова Горца запрокинулась. В поле зрения попали толпившиеся у помоста товарищи, откровенно разочарованное лицо Фазиля, кудри Лилии, пламенеющие в сумерках ярче факелов. И рука Аджакти, покоящаяся под рыжими локонами на ее плече.

Белый огонь, вспыхнувший перед глазами Токе, не имел ничего общего со вставшей над Церруканом луной. Сила, вывернувшая его щит в сторону, не могла быть результатом простого напряжения мышц. Целурит Джамшина скользнул по гладкой поверхности, гладиатор потерял равновесие, а колено Горца направило тело нападавшего в нужном направлении. Не успев даже вскрикнуть, озиат сверзился с помоста и пропахал носом песок. Резкое движение сместило торс Токе еще дальше за край. Щит перевесил и, нелепо взмахнув руками, северянин грохнулся вслед за противником. Джамшин сдавленно крякнул, приняв на себя вес младшего товарища. На этот счет правила были кристально ясны: тот, кто продержался наверху дольше, выиграл бой.

— Эй, чемпион, купи пуговицу!

— Зачем мне твоя пуговица?

— Она очень полезная! Вот, к примеру, тот дяденька мог бы ее в бороду засунуть, у него там и так всякой всячины понавешано, а такой красивой, голубой, нету.

— Чего ж ты дяденьку сам не спросишь?

— Дык он гонит и ругается нехорошо. Купишь?

— Нет.

— А че?

— Дяденьку бородатого страшно. Он у таких голоштанных, как ты, ничего покупать не велел.

— Тебе?! Страшно?!

Уличный мальчишка пораженно вытаращил на Аджакти и без того не маленькие глаза. Но тут Папаша обнаружил, что один из его подопечных подвергся атаке «воронья» — так величал церруканец мелких попрошаек, — и ринулся на выручку. Пацан, уже успевший познакомиться с его тяжелым сапогом, мгновенно сунул свой товар за щеку и растворился в толпе.

— Кошель-то на месте? — Церруканец обеспокоенно похлопал Кая по поясу. Обнаружив искомую тяжесть, он растянул бороду в улыбке. — Пристанут снова — пенделя им, поганцам! Ничего, Торговая площадь уже скоро, а туда их стража не пущает.

Вот уже почти час «семерка» брела по улицам Церрукана, приближаясь к его сердцу, в котором продавалось и покупалось все. Таково было общее решение — первый выход в город под предводительством всезнающего Папаши товарищи решили начать с посещения базара. За прошедшие месяцы все пообносились, а крепчающие холода вынуждали подумать о теплой одежде. Заработанные потом и кровью цирконии весело звенели в кошелях, так и упрашивая их потратить. Если верить добровольному гиду, это с успехом удастся сделать в кабачке «Счастливый хвостик», посещение которого было следующим пунктом программы. Здесь гладиаторы собирались порвать с принудительным вегетарианством и нарушить сухой закон.

Каю, привыкшему видеть одни и те же лица день за днем, странно было оказаться на запруженных пешеходами улицах торговых и ремесленных кварталов. Он проходил здесь раньше всего однажды — в компании других рабов, скованный с ними одной цепью. Тогда горожане поприличнее при виде избитых, грязных чужестранцев переходили на противоположный тротуар, а чернь свистела и грязно ругалась им вслед. Теперь на Кая и его товарищей тоже указывали пальцами, но потому, что они были героями толпы, мгновенно опознавшей гладиаторов по свежим отметкам на лицах. Сегодня руки рабов остались свободны, но клеймо, красневшее на них, удерживало «семерку» в Танцующей школе не хуже цепей.

Как верно помнил Кай, на улочках, ведущих к Торговой площади, толпа сгустилась. Пробраться сквозь нее, однако, оказалось несложно. Кровавая слава бойцов Минеры внушала горожанам уважение — им уступали дорогу, предпочитая держаться на безопасном расстоянии. Токе плелся в хвосте маленькой группы, сохраняя примерно равную дистанцию между собой, Лилией и Каем. Аджакти пару раз пытался сократить ее и вызвать парня на разговор, но тот упорно отмалчивался, делая вид, что всецело увлечен местными достопримечательностями и байками Папаши, в роли гида чувствовавшего себя как рыба в воде. Кай вздохнул, припомнив свое первое знакомство с Торговой площадью и разыгранную у входа на нее пантомиму. Судя по настроению Токе, мрачный прогноз мима готов был вот-вот сбыться. Беззаботное хихиканье Лилии, увлеченно обсуждавшей с Вишней особенности озианской моды на плащи, отнюдь не помогало Горцу расслабиться.

К счастью, они потеряли Тигровую задолго до коридора ткачей. Девушка пала жертвой ювелирного ряда. Сверкающий всеми цветами радуги, как змея, только что сменившая кожу, он на километр уходил в глубины базара. Неудивительно, что у представительниц прекрасного пола глаза загорались ярче побрякушек, и они слетались сюда, как пчелы на мед. Велев товарищам не ждать ее и идти дальше — после того как они уже битый час прождали Лилию у лотка с какими-то подозрительно крупными, но блестючими камушками, — девушка растворилась среди длинных юбок и цветастых зонтиков от солнца.

Стараясь не отставать от проводника, «семерка», уменьшившаяся до «шестерки», кое-как добралась до платяного ряда. Здесь Кай, не торгуясь, приобрел толстый шерстяной плащ. Пока остальные занялись поиском штанов, способных покрыть монументальные бедра Папаши и лодыжки длинноногого Аркона, Аджакти незаметно отдрейфовал к лотку книжника, приткнувшегося под сенью каких-то особенно цветастых шаровар. Торговец тут же принялся расхваливать свой товар, суя под нос гладиатору книжицу об эротических похождения принца Нидаля в пятой преисподней. На скабрезные картинки внезапно упала тень:

— Это книги, Аджакти, — в голосе Вишни звучало неподдельное веселье.

— Да ну! А я думал, кирпичи.

К счастью, профессиональная честь продавца осталась незадетой — судя по растерянной улыбке, старичок ни слова не понял из обмена репликами. Ведь гладиаторы говорили на тан, родном языке Вишни.

— Не подозревал, что ты умеешь читать, — продолжал озиат.

— Да, кое-как складываю слоги, — отозвался Кай, пытаясь в куче поваренных книг, руководств по тренировке соколов и укрощению строптивых жен отыскать хоть что-нибудь стоящее.

— Неожиданное для варвара-северянина умение. Ищешь что-то особенное?

— Кажется, уже нашел, — Аджакти вытащил из груды наиболее пыльных и потрепанных томиков корешок с осыпавшимся золотым тиснением.

Вишня присвистнул:

— Отличный выбор! — Он старался держать серьезную мину, но смеющиеся глаза выдали его. — Это же руническое письмо! Ты уверен, что не держишь книгу вверх ногами?

— Уверен, — коротко бросил Кай, перелистывая хрупкие страницы «Мистики церруканского календаря».

— Может, ты еще скажешь, какой это язык? — ехидно поинтересовался Вишня, уперев руки в боки.

— Нулларборский, — пальцы северянина застыли на искусно выполненной иллюстрации, изображавшей уже знакомую ему пару: девушку, поящую из диноса умирающего юношу-двойника. «Иш-таб, Поящая Кровью, и ее брат, Ночной Ветер» — гласили руны под рисунком.

— Неужели? — Вишня смерил Аджакти скептическим взглядом с ног до головы. — Книга на языке волшебников в городе, где топят за колдовство?!

— Это не магическое руководство и не заклинания, — пожал плечами Кай. — Просто текст на староволшебном.

— Вот как?! — не мог успокоиться озиат. — Значит, не шианг, не олеарский… Нулларборский! Ставлю цирконий на то, что ты ошибаешься!

— Неудивительно, что ты попал в рабство за долги, раз так деньгами швыряешься, — буркнул Кай, быстро просматривая содержание следующей страницы.

Но Вишню уже понесло:

— Скажи-ка, уважаемый, — обратился он к торговцу на своем ломаном церруканском, — на какой язык этот книг?

Старичок в огромной чалме, живо следивший за перепалкой покупателей из-за товара, просиял, услышав родную речь:

— Ах, я вижу, славные гладиаторы не чужды книжной премудрости! Воистину я счастлив: небо послало к моему лотку таких просвещенных людей.

— На какой язык этот книг? — очень отчетливо повторил Вишня, начинавший терять терпение.

— О, это великолепный древний фолиант, редчайший образчик, другого такого вы не сыщете во всем Церрукане! У отважных гладиаторов тонкий вкус, сразу видно истинных ценителей…

— Язык! — рявкнул озиат, опираясь о прилавок обоими кулаками со сбитыми костяшками. Доски жалобно скрипнули под весом бойца, нависшего над старичком всем своим немаленьким ростом.

Торговец затрясся так, что у него чалма размоталась, замахал сморщенными ручками, залопотал:

— Не знаю, славный воитель, не ведаю! У меня тут всего понемножку, на всех языках чтиво найдется, народу-то по базару всякого таскается. Эта книга старая, ее все равно никто не берет, я задешево отдам.

Что ответил пройдохе Вишня, Кай не расслышал. Честно говоря, внезапно он совершенно потерял интерес как к загадочному трактату, так и к заключенному пари. В просвете между головами покупателей, приценивавшихся к расшитым диковинными узорами халатам, мелькнуло на миг смуглое лицо, замотанное до глаз серым. Аджакти напрягся и вытянул шею, вглядываясь в толпу. Нет, ничего. Его бесцеремонно дернули за рукав:

— Слышь, чего говорю-то? — не унимался Вишня. — Старикан туп, как глухарь, не петрит ни шиша. Кого бы еще спросить?

Вместо ответа Кай невозмутимо обратился к «глухарю»:

— А что, уважаемый, гайены еще не покинули город? Я слышал, караванные пути уже закрыты.

Старичок, видимо, обрадовался перемене темы:

— Закрыты-закрыты, — закивал он так энергично, что чалма размоталась еще больше. — Только «псы пустынные» по базару еще рыскают, спешат продать последнее. Есть у них один отчаянный капитан, он каравеллы водит до самых осенних штормов. Говорят, ему демоны пустынные помогают от ледяных великанов уйти. Это, видать, его люди.

— Я говорю, берем книженцию, пельмень ее за два гроша продает, и ищем писчий ряд, — гнул свое Вишня. — Уж там-то знающий народ найдется.

— А как звать этого друга демонов, ты случаем не слыхал? — продолжал Кай.

Старичок удрученно заткнул свисающий конец чалмы за ухо:

— Не, не слыхивал. Но говорят, здоровый он такой, свирепый, и рисунок у него на лапище: голова собачья скалится.

— Что-то я не въезжаю, Аджакти, — начал заводиться Вишня, — если тебе занюханного циркония жалко…

— Где Токе? — перебил его Кай, оглядываясь по сторонам.

— А при чем тут он?! — нахмурился озиат и тут же охнул, схватившись за припухшую вокруг метки бровь. — Ух, чтоб Скавру так яйца припекли! Он что, нулларборский знает? Токе, то есть?

Низенький плешивый церруканец, занявший место Кая у книжного расклада, трусовато заморгал при виде обращающегося к нему на чужом языке чем-то явно недовольного гладиатора.

— Аджакти? — Теперь настала очередь Вишни крутить головой. Товарищ буквально растворился в воздухе. Как по волшебству.

Гайенов было четверо. Их замотанные серыми платками головы маячили далеко впереди, в оружейных рядах. Светлой, короткостриженой макушки Токе пока нигде не наблюдалось, но Аджакти не сомневался — где гайены, там будет и Горец. Оставалось только надеяться, что он, Кай, окажется на месте встречи не слишком поздно.

Токе никогда и никому не рассказывал о своих планах. Но другу не нужны были слова, чтобы понять, что заставило гордого паренька-северянина безропотно принять клятву гладиатора и Скаврово клеймо. Горец ухватился за единственную возможность выжить, потому что мертвые не могут мстить. Без надежды на месть жизнь Токе не имела ценности или смысла. И вот теперь, наконец, казалось, сама судьба посылала ненавистных врагов ему в руки. Руки, которым не хватало только оружия.

— Дуй за стражей, сынок! Скажи, гладиатор только что стянул меч у оружейника Каюра. — Зычный бас именованного торговца разнесся над толпой у входа в коридор клинков. — Пошли их сюда да скажи, чтоб поспешили. Ничего не напутай, смотри, бестолочь непуте… — Каюр осекся на полуслове, когда еще один гладиатор, чуть повыше и намного страхолюдней первого, перемахнул через прилавок, выхватил из стойки два парных меча в ножнах и сунул себе за плечи. От подобной наглости дородный оружейник налился кровью. Глаза его грозили вот-вот выскочить из орбит:

— Куда?! Нельзя! Гладиаторам — нельзя! Положь на место!

Его сын, кудрявый мальчишка лет десяти, с интересом наблюдал за происходящим, возбужденно переминаясь с ноги на ногу. Он явно был не в силах решить: то ли бежать выполнять приказ отца, то ли остаться посмотреть, что будет дальше. Нахал между тем нашарил у пояса туго набитый кошель и бросил его прямо в вытянутые руки хозяина:

— Это тебе за меня и товарища.

Оружейник яростно замотал головой, держа тяжелый кошель как можно дальше от себя, будто ядовитую змею:

— Нельзя! Гладиаторам — оружие продавать — нельзя! — бессвязно твердил он, так активно подмигивая разинувшему рот сыну, что, казалось, щекастое лицо перекосил тик.

— А у тебя никто ничего не покупает, — твердо заявил беловолосый и слепоглазый, отступая на шаг. — Мы просто заняли рекламный образец продукции. Под залог, — с этими словами негодяй одним прыжком перескочил разложенные на прилавке клинки и мгновенно растворился в толпе.

— Какой-какой образец? — пробормотал остолбеневший Каюр, крепко прижимая к груди неожиданное богатство.

— Руколомный, папаша, — подсказал сын, наконец захлопывая рот.

— Вот и я так думаю, — и оружейник дернул вниз полосатый полог, закрывая лавочку прямо перед носом собравшихся зевак.

Каю оставалось только уповать на то, что у Токе хватит выдержки, чтобы незаметно проследовать за гайенами, дождаться, пока они покинут базар, и напасть на «псов» в тихих боковых улочках. Но этой надежде не суждено было сбыться. Впереди, из овощного ряда, уже доносился звон мечей, испуганные вопли и прочие до боли знакомые звуки драки. Перескочив через чьи-то покрытые глазурью горшки, Кай помчался по проходу, распихивая зазевавшихся покупателей. На подходах к месту потасовки толпа сгустилась, зеваки в задних рядах тянули шеи, пытаясь разглядеть происходящее и расспросить стоящих впереди. Каю пришлось как следует поработать локтями, чтобы протиснуться через пробку.

Внезапно людская масса кончилась, и он вылетел на открытое место между палаткой с баклажанами и перевернутым лотком, с которого рассыпалось что-то круглое, зеленое и угрожающе шипастое. Один из гайенов валялся тут же, скрючившись и пытаясь руками собрать с земли собственные кишки. Один из его выпученных, затянутых пеленой муки глаз смотрел прямо на Кая, другой уставился в небо. Остальные трое, обнажив мечи-ильды, теснили Токе через очищенный перепуганными горожанами проход, стремясь окружить.

Брошенная кем-то на полпути повозка, полная огромных оранжевых тыкв, преградила гладиатору путь к отступлению. Недолго думая, Горец вскочил на передок. Одним пинком он опрокинул овощную пирамиду на головы врагов. Кая так и подмывало ввязаться в драку, налетев на гайенов с тыла. Но он знал, что право на этот бой принадлежит Токе. Как и право на месть. Поэтому Аджакти остался стоять в стороне, наблюдая за происходящим и готовый вмешаться, если другу будет угрожать опасность.

Пока, однако, было непохоже, чтобы Горец нуждался в помощи. Месяцы, проведенные в Танцующей школе, изменили его. Несмотря на полудетскую округлость лица, в парне мало что осталось от того подростка, который вечность назад отправился со своим отцом в Церрукан торговать шерстью И ответственность за смерть того мечтательного мальчика, который когда-то жил в Токе, несли именно эти четверо людей с серыми лицами. Именно они изнасиловали любимую девушку на его глазах. Именно от их мечей погиб Эсгер.

Вряд ли «псы» узнали одну из своих жертв — ведь через их руки проходило так много пленных караванщиков, так много рабов. К тому же теперь Токе стал Горцем, «жнецом», гладиатором первого пэла, победителем чудовищной «мясорубки» в Минере, где выжили только семеро из шестидесяти. Северянин бился один против троих, не считая уже коченевшего Кривого, но горящая холодным огнем, закаленная ожиданием ненависть придавала ему нечеловеческие силу и быстроту. Маленький и юркий, как мышь, гайен попробовал захватить ноги Токе бянь — боевым бичом «псов» — и сдернуть с повозки. Горец играючи рассек бич мечом. Другому нападавшему, необъятных размеров громиле, Токе заехал сапогом в платок, свернув челюсть. В третьего метнул подобранный с прилавка овощной нож.

Кай огляделся по сторонам. Гладиатор с оружием в руках в центре Торговой площади, лужи крови и душераздирающий боевой вой гайенов, мягко говоря, привлекали внимание. Аджакти не сомневался: еще немного — и здесь будет вся базарная стража в придачу с разъяренными товарищами гайенов. Чем мог обернуться такой расклад, ему даже думать не хотелось. Про себя Кай решил, что если Токе не поторопится, то он сам его поторопит.

Словно прочитав мысли товарища, Горец перепрыгнул на задок опустевшей повозки. Его вес заставил двухколесную фуру качнуться назад. Взлетевшие в воздух оглобли сбили с ног юркого гайена. Токе закончил работу, сиганув на него сверху и одним взмахом клинка перерезав горло под платком. Илд громилы чуть не разрубил смельчака пополам. Но северянин мгновенно откатился в сторону, вскочил на ноги и теперь фехтовал с двумя оставшимися противниками.

Они наседали. Токе удалось задеть бедро здоровяка, вызвав восторженные вопли зевак. «Псов пустыни» церруканцы никогда не жаловали, и симпатии толпы явно были на стороне гладиатора. Воспользовавшись замешательством, Горец нырнул в палатку торговца зеленью. Преследуя его, громила-гайен сунулся под матерчатый полог. Оттуда послышались проклятия на чужом языке, шумная возня. Внезапно одну из стенок палатки распорол клинок. Токе выскочил наружу, как чертик из коробочки, и подрубил гибкие стойки, державшие полог. Прежде чем последний гайен успел среагировать, гладиатор заколол барахтавшегося под полотном врага, как свинью.

Расправа с товарищами не произвела видимого впечатления на оставшегося «пса». Это был опасный, закаленный многими схватками боец. Его Токе взял чисто — обтанцевал, как говорили в Скавровой школе. Мягкими, текучими движениями в низкой стойке Горец кружил вокруг гайена, пока не вытеснил его на середину овощного ряда и здесь одним ударом не рассек серую грудь. «Пес» без звука упал в пыль, зажимая рану руками. Гладиатор склонился над ним и резким движением сорвал закрывающий лицо платок. Он что-то прошептал умирающему побелевшими, покрытыми капельками чужой крови губами. Гайен захрипел. Выпрямившись, Токе обеими руками вонзил свой меч прямо в середину смуглого широкоскулого лица. Рукава новой туники Горца по локти обагрила кровь. Толпа восхищенно взвыла.

Среди черноволосых макушек, зонтиков от солнца и цветастых тюрбанов замелькали стальные шлемы стражи. Быстро оценив ситуацию, Кай в два прыжка оказался рядом с Горцем:

— Хватит! Ты не на арене.

— Это он, — едва слышно пробормотал Токе, не отрывая взгляда от изуродованного лица, будто пытавшегося проглотить меч. — Он смеялся, все смеялся, когда…

Кай присел рядом с товарищем, обхватил его голову руками и повернул к себе:

— Навряд ли кто теперь найдет его улыбку обаятельной — даже демоны преисподней, куда он только что отправился, — Аджакти легонько тряхнул Горца, заглядывая ему в глаза: — Нам пора. Пока нас тут не повязали, на радость обывателям.

Прошло несколько мгновений, прежде чем взгляд Токе стал осмысленным. Парень тряхнул головой, вырываясь из рук товарища.

— Нас?! — буркнул он. — А ты-то что тут делаешь?!

— Пытаюсь спасти твою шкуру, — Кай дернул Горца за руку и утянул под ближайший фургон.

 

Глава 7

Раны старые и новые

Дальнейшая четверть часа слилась в памяти Кая в череду бесконечных палаток, фургонов, прилавков и лотков. Через одни они с Токе перескакивали, под другими проползали на четвереньках, третьи опрокидывали на бегу. К несчастью, как бы быстро гладиаторы ни мчались, как часто ни меняли бы направление, они повсюду натыкались на стражников — кольцо постепенно сжималось. Этому немало способствовали хозяева упомянутых палаток: голося и размахивая руками, они указывали направление, в котором скрылись беглецы. Когда Аджакти и Горец по второму разу разнесли только что восстановленную скобарем пирамиду кухонной утвари, Кай сообразил, что их гоняют по кругу. Солдаты отрезали пути к выходам с базара.

Токе тяжело дышал, хватая воздух ртом, и все больше обвисал на руке товарища. Парень часто спотыкался и чуть не падал. Кай едва успел воткнуть его в узкий просвет между задниками двух палаток, как двое вооруженных копьями стражников протопали мимо. На беглецов пахнуло вонью их пота и жевательным табаком. Аджакти вспорол мечом стенку шатра и впихнул обмякшего Токе в темные недра. В нос Каю ударила смесь незнакомых запахов. Ему стоило огромного труда удержаться от чиха. Очевидно, они оказались в палатке торговца пряностями.

Тонкий луч света упал на побледневшее лицо Токе, искаженное гримасой боли. Солнечный зайчик скользнул по выступившим на лбу каплям пота.

— Ты ранен, — слова Кая не были вопросом. Он осторожно приподнял тунику Токе, тяжелую от пропитавшей ее крови. Клинок одного из гайенов вспорол левый бок, оставив длинный глубокий разрез. Видно, это произошло во время схватки в палатке зеленщика. Невзирая на протесты пострадавшего, Аджакти исследовал рану.

Токе повезло: лезвие илда скользнуло по ребрам и рассекло верхние слои мышц, но внутренние органы, кажется, не задело. Плохо было то, что парень продолжал терять кровь. Недолго думая, Кай стащил с плеча сверток с новым плащом и отмахнул от покупки внушительную полосу материи.

— Что ты делаешь?! — зашипел Токе. — Ты ж за него два циркония отдал!

— Плащ не понадобится, если нас самих порежут на куски, — рассудительно прошептал Аджакти, туго обматывая торс товарища шерстяной тканью. Он огляделся вокруг. Они с Горцем сидели под прикрытием каких-то мешков и бочонков, но убежище это было ненадежным. Совсем рядом раздавались голоса хозяина палатки и его покупателей, торгующихся за щепотку чего-то с невинным названием «вырви глаз». Кай осторожно выглянул в прорезанную им щель. Кучка стражников стояла на расстоянии вытянутой руки, сквернословя и энергично жестикулируя. Очевидно, ребята не могли понять, куда делись приметные гладиаторы-чужеземцы. Пройдет немного времени, воины догадаются обыскать окрестные палатки, и песенка беглецов будет спета.

Бесшумно орудуя мечом, Аджакти раскромсал остатки плаща. Наудачу, он оказался серым. Получившимися полосами Кай обмотал голову пострадавшего и собственное лицо на гайенский манер. Свою повязку он надвинул как можно ниже на глаза. Критически оглядев еще более побледневшего товарища, он принялся изучать содержимое горшочков со специями, которые громоздились повсюду. Зачерпнув пригоршню какого-то бурого пахучего порошка, Аджакти щедро мазнул Горца по скулам, лбу и вокруг глаз.

— Это еще зачем? — слабо воспротивился раненый.

— А где ты видел гайена с такой белой рожей, да еще в веснушках?

— Да нам ни в жизнь не сойти за гайенов! — зашептал Токе, отталкивая Каевы руки. — А от этой дряни только бородавки повыскакивают!

— Бородавки лечатся. Отрубленные головы — нет, — решительно возразил Кай, прислушиваясь к голосам над головой. «Вырви глаз» сменил владельца за три циркония, и теперь счастливый обладатель снадобья приценивался к «корню подъема».

— Вид у меня, наверное, самый идиотский, — упавшим голосом заметил Горец.

— Нашел время о внешности заботиться, — хмыкнул Кай, деловито роясь в потемках между горшками и ступками.

— Трудно геройски погибнуть, когда вид у тебя как у клоуна, — гневно буркнул Токе.

— А не рано ли ты помирать собрался? — заметил Аджакти, снова орудуя мечом. Послышался звук распарываемой ткани. — Клык-то еще живехонек.

— Его здесь нет. На базаре, то есть, — пояснил Горец, следя настороженными глазами за действиями товарища.

— А ты откуда знаешь?

— Улыба сказал.

— Может, соврал смешливый-то? — Одним махом Кай напялил через голову не ожидавшего подвоха Токе нечто пахнущее крысиным пометом и напоминающее…

— Это же старый мешок! — брезгливо принюхался к новому облачению раненый.

— Ничего! Для меня когда-то сходило и для тебя сойдет, — успокоил его Аджакти, выглядывая через щель в стенке палатки. — Зато под ним кровищи не видно. Пошли!

Не дав товарищу опомниться, Аджакти выдернул его из-за бочки. Яркий солнечный свет ударил в глаза.

— Держись прямо, поглядывай по сторонам, будто ищешь кого-то, — шепнул Кай на ухо Токе. — Будет тяжело, обопрись на меня. Помни, ты теперь — гайен!

Не успел Горец пикнуть, как Кай вытолкнул его в запруженный толпой травный ряд. Вокруг все кишело стражниками, но они высматривали двух гладиаторов-северян, светловолосых и клейменых, один из которых, судя по кровавым следам, был к тому же ранен. Пара вооруженных гайенов, прочесывающих базар в поисках убийц товарищей, не привлечет внимания. По крайней мере на это очень рассчитывал Аджакти.

Вначале все шло как задумано. Они с Токе уже достигли пересечения с суконным рядом, когда из-за поворота прямо им навстречу вынырнули двое воинов. Солдаты чуть не столкнулись с друзьями нос к носу. Глаза усача постарше скользнули по Каю, на мгновение задержались на Горце и, к огромному облегчению обоих, стали прочесывать окружающую толпу. Молодой товарищ стражника бросил в сторону «гайенов» любопытный взгляд, но тоже прошел мимо. Аджакти не спеша шагал дальше. Лавируя среди базарного люда, он поглядывал на Токе: как-то там раненый? Парень держался из последних сил. Он старался ступать твердо и не морщиться от боли, когда снующие от лотка к лотку покупатели случайно задевали его левый бок.

Внезапно впереди за пестрой людской стеной раздались вопли, перекрывшие обычный рыночный шум. Стена расступилась и выпустила в них стрелу из лохмотьев, острых локтей, коленок и выпирающих ребер. Снаряд врезался прямо в живот Токе и грохнулся наземь, оказавшись мальчишкой-рабом лет восьми. Пацан тряхнул головой, ошеломленный столкновением, и с ужасом воззрился на возвышавшихся над ним гайенов. У одного были жуткие черные глаза и двойные мечи за спиной. Второй скорчился, прижимая руку к левому боку. На его смуглом, искаженном болью лице пот проложил диковинные белые дорожки.

За спиной маленького раба появился запыхавшийся толстяк в необъятных шароварах и алых туфлях на босу ногу. Замахиваясь плетью, церруканец взвизгнул:

— Благодарствую, господа гайены! Задержали строптивого негодяя.

Аджакти бросил быстрый взгляд назад. Усатый страж и его молодой товарищ остановились, привлеченные суматохой. Кай видел, как сузились зрачки старшого, вбирая в себя светлые разводы на смуглой коже «гайена», метку на его брови, непроницаемые черные глаза второго «пса».

— Стой! — Окрик ожег его, как плеть, опустившаяся на плечи мальчишки в лохмотьях. — Это они! Взять их!

Подхватив Токе под мышку, Аджакти бросился прочь. На полном ходу он опрокинул толстяка в шароварах прямо под ноги солдатам. Воспользовавшись суматохой, мальчишка-раб юркнул под ближайший прилавок. Токе тяжело висел у Кая на плече, бормоча нелепости о том, что он должен бросить обузу и спасаться сам. Но Аджакти не слушал и волок парня дальше сквозь расступающуюся перед ними толпу. Стражники нагоняли. Кай уже начал внутренне готовиться к неизбежной драке, как вдруг дорогу ему заступила расфуфыренная рыжеволосая красотка. Подмигнув знакомым зеленым глазом, девушка весело бросила:

— Дуй в сенной ряд. Мы задержим их. Встретимся в «Счастливом хвостике»!

По инерции Кай полетел дальше, волоча выпучившего глаза Токе на буксире. Только спустя несколько мгновений он сообразил: элегантная дама в длинном, до пят, лиловом платье с изумрудами была не кем иным, как Тигровой Лилией! Быстро сориентировавшись на местности, Аджакти рванул к сенному. Оглянувшись на повороте, он успел увидеть, как Лилия талантливо разыгрывала обморок на руках обалдевших стражников. Аркон, Тач, Папаша и Вишня показались в боковом проходе, перекрывая путь спешащему на призыв усача подкреплению.

— Надеюсь, в «Хвостике» кормят не только хвостами, — проворчал Кай и свернул за угол.

Маневр «семерки», очевидно, сработал. Аджакти удалось без проблем дотащить Токе до сенного ряда. Здесь он понял, почему Лилия послала их именно сюда. Груженные сеном высокие возы стояли прямо у стены, огибавшей Торговую площадь. Верхушки стогов почти достигали края ограды. В ситуации, когда стража перекрыла все выходы с базара, это был, пожалуй, единственный оставшийся путь к отступлению.

Товарищи потихоньку пробрались за возы. Кай отправил Токе наверх первым, подталкивая друга в корму. Тому было нелегко, он кряхтел и обливался потом, на маскировочной мешковине начало проступать влажное пятно. Все же лжегайенам удалось достигнуть вершины сенной пирамиды, не свалившись под колеса телеги. Сверху открылся прекрасный вид на Торговую площадь. Пускающие солнечных зайчиков шлемы стражников выделялись в пестром людском муравейнике, как новенькие цирконии на грязной ладони вора. Целая их шеренга приближалась сейчас к сенному ряду.

Именно этот момент чуть отдышавшийся Токе выбрал, чтобы задать насущный вопрос:

— А как Лилия узнала?..

— Вот об этом ты ее в «Хвостике» и спросишь, — прошипел Кай, подсаживая товарища на стену. — Только туда еще добраться надо, забыл? — Подтянувшись, гладиатор и сам уселся на горячий каменный гребень. Снизу послышались крики, муравейник оживился. Блестящие шлемы наддали ходу — их заметили.

Сделав стражникам ручкой, Кай скользнул со стены и, мягко перекатившись, приземлился в прохладном тихом переулке. Не обнаружив признаков опасности, гладиатор махнул Горцу рукой. Тот кулем свалился вниз, угодив прямо на плечи товарища.

— Не ушибся? — ехидно вопросил Аджакти, вылезая из-под Токе и отряхиваясь.

— Еще как! Эти камни мягче твоих костей, — Токе попытался ухмыльнуться бледными губами, но улыбка получилась кривой.

Кай молча помог ему подняться и потащил прочь от стены, за которой становилось слишком шумно. Он старался держаться узких безлюдных улочек, которых, к счастью, в этой части города оказалось много. До сих пор им встретилась только молодая женщина с полной корзинкой мокрого белья. Завидев их, церруканка испуганно бросилась в ближайшую дверь. Токе заметно потяжелел. Во взгляде его все чаще мелькала пелена, предвещающая близкое беспамятство. Парень споткнулся, и Аджакти осторожно прислонил его к стене дома под запертыми ставнями. Коричневая пудра на лице Горца растеклась, так что теперь он скорее походил на больного тигра, чем на гайена. Кай размотал бесполезный камуфляж с его головы и отер тряпкой пот. Потом снял и свою повязку, помянув добрым словом ни разу не надеванный плащ.

Неплохо было бы избавиться и от выдававшего их оружия. Скажем, сунуть в щель между стенами двух соседних домов. Но тут внимание Аджакти привлекло движение в конце темного и узкого, как кишка, переулка. Гладиатор впихнул Токе в ближайшую подворотню и ввалился туда сам, но было уже поздно — гайены заметили их. Топот пяти пар сапог эхом отозвался от высоких стен. Кай ломанулся в калитку — заперто. Ржавая цепь удерживала массивную щеколду на месте.

Он ухватил Токе под локоть, чтобы тащить дальше, но тот оттолкнул руку товарища и плотнее вжался в нишу:

— Оставь! Я уже отбегался, не могу больше. Спасайся сам! — Горец был бледен, но стоял твердо, опершись о ворота спиной и обнажив меч.

— Вот еще! — фыркнул Кай, выхватывая двойные клинки из ножен. — Упустить такой случай проверить, годится ли Каюров рекламный образец на что-нибудь еще, кроме портняжного дела?!

Токе упрямо мотнул головой:

— Не дури! Им нужен я, а не ты. Беги, пока не поздно!

Аджакти посмотрел ему прямо в глаза:

— Я не бросил тебя в песках, не брошу и сейчас. К тому же, уже поздно!

И верно: пятеро гайенов с закрытыми лицами окружили их. Кай не мог определить, кто был кто: только узкие глаза поблескивали в прорезях серой ткани. Зато «псы» узнали его:

— О, да эдо же наш урод! — бросил один из них по-церрукански, выговаривая слова с сильным акцентом. — Помнишь его, Бурка?

— Как же, забудешь дакую-до образину, — согласился кряжистый приземистый воин.

— Эдо ды, урод, наших на базаре порезал? — поинтересовался первый гайен, в котором по голосу Кай опознал Штиля.

— Нет, вот он, — ткнул гладиатор себе за спину.

— Догда посдоронись, — махнул рукой кривоногий «пес», которого, как припомнил Кай, звали Колесом. — Нам придедся сделадь двоему другу немножко больно. Но ды, — усмехнулся он под своей повязкой, — можешь идти. Долько ножики свои положь, как бы не порезался.

— У меня есть предложение получше, — осклабился в ответ Кай. Он чувствовал приближение Ворона. Тесное пространство подворотни растягивалось, пульсируя, и загустевало вокруг гайенов. — Почему бы не посторониться вам и не пропустить меня и моего товарища? Обещаю, мы не причиним вам вреда.

«Пустынные псы» удивленно переглянулись и зашлись лающим смехом. Высокий и плечистый напарник Колеса шагнул вперед:

— Ладно, шудник. Хочешь, осдавайся. Я с тобой давно за Гриву ходел посчидадься! — С этими словами приятель покойного Гривы взмахнул бянь — и… в переулке, носившем символическое имя Правосудия, разверзся ад.

Когда все кончилось, а это случилось быстро, подворотня и улочка перед ней были завалены трупами, одежда которых из серой стала красной. Зловонная жижа в сточной канаве стремительно окрашивалась в тот же цвет. Аджакти аккуратно отер клинки об одежду Бурки. Выпрямившись, он обернулся к Токе. Тот стоял на том же месте и в той же позе, как во время их последнего разговора. Лицо парня было белее мела. Глаза с расширенными зрачками выделялись на нем черными пятнами.

— Эй, тебе плохо? — забеспокоился Кай, отпихивая тело Штиля, все еще поливающее кровью пыльные сапоги Горца. — Идти сможешь?

Токе сначала мотнул головой, потом кивнул, не отводя от товарища потемневших глаз. И тогда Кай понял: парень побледнел не только от потери крови. Просто он впервые увидел вблизи, как убивал Аджакти, когда им овладевал Ворон, — не ограниченный ни гладиаторским кодексом, ни правилами арены, ни законами чести. Неожиданно для себя Кай смутился и отвел взгляд: как будто Токе застал его в припадке постыдной болезни, которую он ото всех скрывал. Кое-как отерев руку о забрызганную тунику, он протянул ее Горцу:

— Пойдем. Опасно здесь оставаться.

Тот молча отлепился от ворот и, игнорируя ладонь товарища, неловко перешагнул через труп. Оскользнувшись в натекшей из-под мертвеца луже, Токе медленно заковылял вверх по улице.

Вонючие узкие переулки походили друг на друга, как новорожденные, и вились нескончаемой пуповиной вокруг торгово-ремесленного центра, в который двум гладиаторам-беглецам соваться было очень неразумно. Кай рассчитывал на то, что удача пошлет им какого-нибудь отчаянного рикшу, который согласится довезти их до «Счастливого хвостика». Токе уже еле переставлял ноги.

Наконец, пройдя под карнавальными гирляндами вывешенного на просушку белья, товарищи выбрались на улочку пошире. Последние домишки на ней срослись верхними этажами, образовав арку. В ее просвете виднелась оживленная ремесленная галерея, по которой сновали пешеходы, рикши и всадники. Ни стражи, ни гайенов поблизости видно не было.

Оглядевшись по сторонам, Кай уронил оба своих клинка в сточную канаву, спугнув двух жирных крыс. Меч Токе отправился следом. Через минуту они уже смешались с толпой, течение которой донесло их до полуголого рикши, поджидавшего клиентов в тени чахлого каштана. Дела у парня, судя по впалым щекам и голодному блеску в глазах, шли неважно. После недолгого торга он согласился доставить бухого гладиатора и его страхолюдного приятеля в «Счастливый хвостик»:

— Цирконий, и я высажу вас на перекрестке. Это опасный квартал. Да, деньги вперед!

Не колеблясь, Кай запихал Токе в повозку и сам втиснулся рядом.

— Целый цирконий! Это же грабеж, — прошипел Горец, морщась, когда в тесноте товарищ задел раненый бок.

— А мне-то что, деньги твои, — фыркнул Кай и шепотом поведал, что случилось с его кошелем в лавке Каюра.

Рикша тем временем лениво трусил вперед. Он покинул ремесленные кварталы и теперь тащил повозку по незнакомым грязным улицам, полным подозрительных личностей и запахов. Личности были оборванные, но у многих лохмотья топорщились у пояса, там, где полагалось быть ножнам. Попадались среди них и особы женского пола — в облегченном варианте лохмотьев, тоже топорщащихся, но гораздо выше пояса. Несмотря на бледность, Токе расширенными глазами пялился по сторонам. Очередная брюнетка, демонстрировавшая на обочине содержимое своего драного корсажа, улыбнулась ему пеньками гнилых зубов. Парень зажмурился и поспешил втиснуться как можно глубже под полог повозки.

Тут рикша затормозил так резко, что оба гладиатора больно стукнулись носами о собственные колени.

— Перекресток. «Счастливый хвостик» там, — ткнул возница грязным пальцем куда-то вверх по улице. Он так спешил развернуть свой шарабан, что чуть не вывалил пассажиров на грязную мостовую. Личности бросили в направлении вновь прибывших пару алчных взглядов, но, заметив клейменые брови и кисти, почли за лучшее оставить гладиаторов в покое. Подперев Токе плечом, Кай побрел в указанном рикшей направлении. Особо крупные кучи отбросов и нищих он обходил, на мусор поменьше старался не обращать внимания.

«Хвостик» оказался ветхим строением, таким закопченным, будто какой-то недовольный клиент попытался спалить заведение, да кабачок оказался крепким орешком. Вместо вывески над входом болтался счастливо скалившийся жестяной поросенок. Было не совсем ясно, чему так радовалось животное, если учесть воткнутый ему в зад вертел. Кай подтащил товарища к облупившейся двери. Он как раз потянулся к медному кольцу в виде свиного хвостика, когда нижняя половинка двери с грохотом распахнулась. Оттуда выползло на четвереньках человеческое существо, хрюкнуло, выблевало в ближайшую канаву и тихо ткнулось носом в грязь.

— Интересное заведение, — прокомментировал Аджакти. — Хоть клиенты тут и бесхвостые, но на всех четырех ходят.

— Кажется, мне такая походочка как раз подойдет, — слабо улыбнулся Токе и, пошатнувшись, привалился к двери.

Под его весом верхняя створка подалась. Горец, несомненно, провалился бы в недра «Хвостика», если бы Кай вовремя не ухватил его за шиворот. Так они и заявились в самый злачный кабак Церрукана: едва стоящий на ногах, бледный как полотно Токе и Аджакти, белая грива которого, казалось, осветила царящий внутри полумрак. Невнятный гул разговоров, заполнявший заведение, смолк, будто по волшебству. В наступившей тишине было отчетливо слышно, как кто-то сплюнул на пол. Несколько дюжин очень недружелюбных глаз уставились на пришельцев от массивных изрезанных ножами столов.

— Может, уйдем? — пробормотал едва живой Токе. — Папаша, верно, ошибся.

Вместо ответа Кай поволок друга к барной стойке. Она едва виднелась за завесой дыма, плавающей в спертом, полном кухонных запахов воздухе. Бармен поразил Аджакти размерами своей нижней челюсти, выступавшей вперед, как незадвинутый ящик комода.

— Вам чего? — недружелюбно осведомился трактирщик писклявым голосом, совершенно не подходившим гориллоподобной внешности.

Жирный черный поросенок, бродивший между столами в поисках объедков, подтрусил к ногам непрошеных гостей и вопросительно хрюкнул.

— Нам бы комнату, — тихо произнес Кай. Ему казалось, оборванные личности вокруг ловят каждое его слово.

— Все занято, — пискнул бармен и принялся натирать щербатую кружку донельзя замусоленной тряпицей.

Аджакти покосился на повисшего на стойке Токе и попробовал еще раз:

— Мы хорошо заплатим.

Амбал повернулся к ним спиной и ткнул через плечо большим пальцем:

— Выход там.

Кай решил сменить тактику:

— Жаль. Папаша говорил, что в «Хвостике» всегда найдется местечко для своих людей.

— Не знаю такого, — отрезал обладатель комодной челюсти, наполняя архи кружку очередного клиента. Тот косился в сторону гладиаторов гноящимися глазами убийцы-рецидивиста.

— Проверь записную книжку, — Кай постучал пальцем по лбу. — Парень с косичками вместо бороды и буквой «В» во лбу. Кстати, он должен быть здесь с минуты на минуту. И наверное, очень расстроится, не найдя своих друзей.

— Уи-уи! — громогласно высказал свое мнение черный поросенок, обнюхав сапоги Токе. Встав на задние копытца, животное оперлось передними о штаны Аджакти, заглядывая ему в лицо умными маленькими глазками.

Бармен просиял:

— Так вы друзья Захра? Чего ж сразу-то не сказали?! — Он свистнул, сунув в рот два сосискообразных пальца.

Резкий звук будто вернул заведению приостановившуюся в нем жизнь. Клиенты потеряли всякий интерес к странным незнакомцам, вернувшись к кружкам, тарелкам и обсуждению собственных темных дел. Откуда-то из глубин кабачка выплыла необъятных размеров бабища, украшенная фамильной челюстью и цветастым платком, завязанным узлом на лбу.

— Шани, покажи гостям их комнату, — обратился к ней бармен.

Бабища переглянулась с братом, махнула Каю унизанной аляповатыми перстнями рукой и поплыла через тесно заставленный столами зал.

В каморке, указанной Шани, едва хватило места для двух узких кроватей, стола и колченогого табурета. Скудная обстановка была еле различима в слабом свете, пробивавшемся через закопченное окошко второго этажа. Токе скорее упал, чем сел, на жалобно скрипнувшую койку. Утонувшие в жировых складках глазки провожатой скользнули по его бледному лицу, но женщина спросила только:

— Вам чего-нибудь нужно?

— Кувшин архи, горячей воды, полотенца, иголку и нитку. Да, еще пожрать. Токе, ты будешь?

Горец только слабо качнул головой.

— Одну порцию.

Шани кивнула и тихо прикрыла за собой дверь. Горец обессиленно вытянулся на постели, морщась от боли:

— Ты уверен, что наша очаровательная хозяйка не вернется сюда с отрядом стражи вместо жратвы?

— Так же крепко, как в том, что твой матрас полон клопов. Думаю, у нее аллергия на представителей закона.

Токе инстинктивно почесался:

— А что ты намерен делать этой иглой?

— Вышивать крестиком! — Аджакти швырнул себя на соседнюю кровать. — Ты думал, я за лекарем пошлю, когда нас полгорода ищет?!

Парень недовольно покосился на Кая, отодвинулся к стене и, нахохлившись, затих.

— Да не ссы, ты ничего не почувствуешь, — Кай осторожно выглянул в закопченное окошко. Оно выходило в глухой тупик: ничего, кроме облезлой стены соседнего здания, видно не было.

Дверь скрипнула, заставив Токе испуганно дернуться. В каморку бесшумно вплыла Шани и водрузила на стол поднос с каевым заказом. Удивительно, как тихо и ловко двигалась эта огромная толстуха! Поблагодарив, Аджакти высыпал в пухлую ладонь горсть монет из полегчавшего кошеля Токе и попросил сообщить, когда Захр объявится в «Хвостике». Гладиатор впился зубами в сочную колбаску, прежде чем за хозяйкой успела закрыться дверь.

— Мм, вкуснятина! — Аджакти махнул огрызком в сторону Токе. — Ты точно не хочешь?

Токе только издал булькающий звук, будто его вот-вот вырвет, и уставился на лежащую в центре подноса здоровенную иглу с суровой нитью.

— Ладно, посмотрим, что у тебя там, — заявил Кай, запихивая в рот последний кусок колбаски и вытирая руки о штаны.

 

Глава 8

Нежное сердце

Полураздетый Токе сидел на койке. Комната плыла перед ним, покачиваясь в такт далекому голосу Кая. Наверное, колдовавший над его левым боком считал, что треп отвлекает товарища от боли, но Токе и так было хорошо: влитые в него полкувшина архи сделали свое дело. Казалось, он парит высоко в лазоревых облаках, вдали от измученного тела, так что хотелось смеяться и никогда не найти дорогу обратно. Но тут бок обожгла волна огня, вставшая до небес и смывшая его вниз, на продавленный, кишащий клопами матрас.

Кай прижал лицо Токе к своему плечу, заглушая крик.

— Эй, чур не кусаться! Это же чтоб рану промыть, — Аджакти тряхнул кувшином, который только что опустошил на бок раненого. — На, глотни еще, тут на донышке осталось.

Край посудины стукнулся о сжатые зубы, вонючее пойло потекло Токе в рот, заставляя слезы навернуться на глаза. Едва он успел отдышаться, как раскаленное железо ткнулось под ребра — Кай начал зашивать рану. Горец скрежетал зубами, подавляя вопль, и ненавидел товарища всей душой. Тот, как ни в чем не бывало, тыкал в него иголкой, пережевывая вторую колбаску. Это, впрочем, ничуть не мешало Каю продолжать треп:

— Шрам, конечно, останется — я же не белошвейка. Ничего, это нравится женщинам.

— Ты-то откуда знаешь? — простонал Токе. — Что, Лилия без ума от шедевра у тебя на спине?

— Лилия? Не знаю, не спрашивал. Но, кажется, он произвел впечатление на А… одну аристократку.

— Так это правда, что говорят? — прокряхтел Токе сквозь сжатые зубы. — Ту ночь после игр, когда ты не ночевал в казармах, ты провел со свободной женщиной?

Он просто поверить не мог, что этот подлец способен был вот так просто похваляться своими похождениями перед товарищами, когда Лилия…

— Ага, — Кай снова воткнул в Токе иглу, так что у того потемнело в глазах. — Причем в первый раз.

— Ты имеешь в виду, первый раз — со свободной? — просипел Токе, отпуская угол засаленной подушки, в который вцепился зубами.

— Я имею в виду, — Аджакти полюбовался проделанной работой и снова прицелился в Горца иглой, — вообще в первый.

Токе вздрогнул. Игла вонзилась неожиданно глубоко, заставив вскрикнуть.

— Будешь дергаться, я тебя быстро успокою, — предупредил его товарищ.

— Не буду, — поспешно заверил Горец, вспомнив эпизод со «следом дьявола» в пустыне, когда Кай одним прикосновением лишил его возможности двигаться и тем спас от чар демона. Парень постарался собраться с мыслями, которые архи разогнала по дальним углам танцующей комнаты. «Неужели Аджакти снова врет? Или же в кои веки говорит правду, и тогда получается… получается…»

Перед внутренним взором Токе возникла смеющаяся Лилия, целующая Кая, сидя у него на коленях, играющая его длинными волосами, нежно шепчущая что-то на ухо. «Не может быть, чтобы между ними ничего не было!» Последнюю фразу он, видимо, произнес вслух, потому что Аджакти, делавший очередной стежок, спросил:

— Чего ты там бормочешь?

— Ай! А как же Тигровая?

— Лилия? Ну она не считается, — добровольный эскулап затянул нить. — Она же не женщина, а гладиатор, боевой товарищ.

В глазах у Токе двоилось, поэтому его кулак смазал Аджакти по уху вместо челюсти. Удар, на который Горец потратил последние силы, смел Кая с края кровати, но экзекутор продолжал крепко сжимать иглу, и раненый с воплем повалился следом. Они продолжали возиться на полу, распугивая тараканов, пока дверь, скрипнув, не приотворилась, пропуская удивленную физиономию Шани:

— У вас все в порядке, мальчики?

— Все нормально, Шани. Тут вот только… клопы кусаются, — ответил за обоих Кай, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. Токе остался лежать, созерцая цветастые оборки на юбках неохватного размера. Сказать он ничего не мог, да и вообще ничего не мог — Аджакти выполнил угрозу.

— Придумаете тоже, клопы! — оскорбленно поджала губы хозяйка. — Вот уж на клопов никто еще не жаловался. Да, я пришла сказать, что там Захр объявился с товарищами. Позвать его сюда?

— Нет, спасибо, — Кай виновато покосился на Токе. — Передай ему, что мы здесь и что мы… э-э, сами спустимся чуть позже. Моему другу нужен отдых.

— Это я и сама вижу, — фыркнула толстуха и, мазнув пышными оборками по лицу распростертого на полу паренька, выплыла за дверь.

Аджакти осторожно водрузил раненого обратно на кровать. Отерев выступившую из пореза кровь, он продолжил шить. Горцу ничего не оставалось, как пялиться на негодяя, подобно деревянной кукле, и надеяться, что в его взгляде отражается все, что он кое о ком думает. Встретившись с товарищем глазами, Кай смутился и проворчал:

— Эй, не смотри на меня так, сам напросился! Я ведь предупреждал, — он поработал немного молча, потом вздохнул, поднял голову, и Горец поймал свое отражение в бездонных черных зрачках. — Ладно, прости. Я брякнул глупость. Я ведь думал, ты знаешь. Все в «семерке» знают, — Аджакти завязал узел и перекусил оставшуюся нить. — Между мной и Лилией никогда ничего не было. Это просто договор, с самого первого дня. Тигровая попросила меня сыграть роль, ну… ее парня, чтобы казарменные кобели от нее отстали. При тех слухах, что обо мне ходили, особенно после истории с Буюком, это был вполне логичный выбор.

Кай продолжал говорить, но Токе едва слушал его. Все сходилось: объятия, поцелуи, игривый шепот — все это происходило на виду у других. В кругу «семерки» Аджакти и Лилия всегда вели себя как друзья, оставляя проявления нежности для посторонней публики. Горец вспоминал все сочтенные им случаи, когда эти двое отсутствовали одновременно — в перерывах между тренировками или на вечернем отдыхе. Как медленно тогда тянулись для него минуты, как придирчиво он осматривал вернувшихся друзей, ища знаки близости — румянец на щеках, растрепавшиеся волосы, неловко сидящую одежду. Товарищи тогда недоумевали, отчего он внезапно становился мрачен. «Неужели это глупая мальчишеская ревность? Неужели это она заставляла меня видеть то, чего не было, придавать особый смысл невинным мелочам?»

Ревность? Кажется, Токе только что нашел слово, описывавшее мучения, которые причиняла ему рыжеволосая девушка с тех самых пор, как он впервые увидел ее — рядом с Каем. «Но если я ревную Лилию, значит… Значит, я…» Горец вспомнил тот единственный раз, когда они танцевали вместе, на празднике перед Большими Играми. Ему не нужно было опускать веки, чтобы снова увидеть перед собой лучистые глаза Лилии так близко от своего лица, тепло ее тонкой талии под ладонями. «Тот день все мы проживали как последний. Наверное, поэтому я помню все так ясно. Поэтому? Или потому, что… Нет! Этого не может быть! А как же Майкен?! Ее смоляные кудри, смех, похожий на серебряный колокольчик, маленькие нежные руки, гладящие меня по щекам…»

Токе застонал, закрыв глаза. Лицевые мускулы постепенно оживали.

— Прости, но мне надо тебя перевязать, — извинился Аджакти, приняв реакцию товарища на свой счет. — Я постараюсь поосторожнее.

Не поднимая век, Горец тихо спросил:

— Ты никогда не чувствовал, будто ты… предал очень, очень дорогого тебе человека?

После некоторого молчания Кай так же тихо ответил:

— Чувствовал.

— И ты… смог с этим жить?

Аджакти вздохнул и крепче затянул повязку, заставив Токе скрипнуть зубами:

— Нет. Я умер, а это все, что от меня осталось.

Горец распахнул глаза, ожидая увидеть улыбку на лице товарища. Но тот смотрел на него совершенно серьезными глазами:

— Все. Я закончил, принимай работу.

Токе скосился вниз, на свой бок. Плотная чистая повязка охватывала его торс. Разрез под ней еще пульсировал, но уже тупо, сдаваясь под обезболивающим действием молочной водки и умелых Каевых рук. Еще одна рана, которая заживет, оставив шрам. Его пальцы, начавшие обретать подвижность, коснулись щеки, изуродованной кастетом Клыка. «Похоже, каждая встреча с гайенами отнимает у меня что-то, не имеющее цены, оставляя взамен рубцы. Шрамы на теле и еще более уродливые — на сердце».

Тяжелая горячая волна поднялась откуда-то из живота, тесня грудь, не давая вздохнуть, вставая выше и выше, пока горло Токе не сжала, как петля бянь, невыносимая боль. Рыдание вырвалось непрошено — глухой незнакомый звук, полоснувший глотку ножом. Слезы брызнули из глаз, выжигая скопившиеся в нем ненависть и горе, такие горячие, что казалось, кожа щек плавится, как снег под дождем.

Руки товарища обхватили его, прижали к твердому плечу, пряча от мира, и здесь он плакал, задыхаясь, содрогаясь всем телом, плакал, пока петля бянь не ослабила хватку, пока воздух не начал проходить во вспухшее горло, не причиняя больше невыносимой боли. Токе не знал, сколько времени прошло. Внезапно он понял, что Кай все еще, не разнимая рук, обнимает его, укачивая тихонько, как несчастного ребенка. Друг не говорил ни слова: не утешал, не ободрял, не давал советов. Но Горец знал глубинной мудростью сердца, что Аджакти понимает его горе, принимает и прощает его. В этот момент Токе пронзило ощущение необъяснимой близости с ним, как с человеком, чью душу так же испепелила потеря, так же убелила снегами скорбь. Скорбь, которая была спрятана так глубоко, что давно стала неотъемлемой частью самого Кая.

— Ты как? — Объятия разжались, и друг посмотрел на Токе глазами, в которых притаился зеркальный двойник его собственной муки.

— Нормально, — Горец изможденно откинулся на подушку.

Аджакти нашарил в ногах кровати колючее одеяло и укрыл им товарища:

— Поспи немного. Даже Шани заметила: тебе надо отдохнуть.

— А как же остальные? — спохватился вдруг парень, приподнимаясь под одеялом. — Они же ждут нас!

— Я пойду к ним. А ты лежи, набирайся сил. К вечеру всем нам предстоит вернуться в казармы.

— Должен же я ребятам хоть спасибо сказать, — простонал Токе, придавленный к матрасу Каевой ладонью, — за помощь.

— Я им передам. А ты, как отдохнешь, сам скажешь, — завершив этими словами дискуссию, Аджакти уцепил с тарелки последнюю колбаску, запихнул ее в рот и выскользнул из комнаты. Токе не услышал скрипа закрывающейся двери — он уже спал.

Кай не сразу обнаружил «семерку» в дымном, битком набитом зале. За время его отсутствия у коптящего очага успел появиться довольно потасканный менестрель. Он лениво бренчал на столь же потасканной лютне, то и дело отпивая из огромной кружки, стоявшей на полу у его ног. Барда, очевидно, не смущало, что развалившийся тут же черный свинтус тоже регулярно совал в посудину волосатое рыло.

Разыскиваемая Аджакти компания обосновалась за столиком в самом дальнем от очага углу, выбранном, как потом выяснилось, во спасение музыкальных ушей Аркона. Судя по оживленной жестикуляции, «семерка» вовсю обсуждала события на Торговой площади. Кай бесцеремонно плюхнулся на свободный стул и запустил руку в занимавшее центр стола огромное блюдо с чем-то дымящимся и мясным.

— Наконец-то, — выразил всеобщее облегчение Вишня.

— А где Горец? — тут же набросилась на вновь прибывшего Лилия. Ее платье было разорвано на груди и наспех сколото изумрудной брошью, выгодно подчеркивающей цвет глаз.

— В номере.

— Ясно, в номере. Это нам уже Шани сказала, или как там ее, — заметил Аркон. — Но что он там делает?!

— Спит, — Кай задумчиво вертел в руке выловленный из блюда предмет, напоминавший бледный безволосый отросток чего-то, сочащегося жиром и тошнотворным зловонием. «Может, штуковина гораздо лучше на вкус, чем на вид и запах?» — Кстати, парень просил поблагодарить вас всех за помощь. Она пришлась очень вовремя.

— Да это Вишня забил тревогу, ему спасибо… — начал было Аркон, но Лилия не дала ему договорить:

— Спит?! — Рыжая навалилась грудью на стол. Зеленые глаза сверкали ярче броши, с трудом удерживавшей содержимое корсажа. — За ним полгорода охотится, не включая экипажа гайенского корабля в почти полном составе, а он — спит?!

Кай на пробу укусил подозрительный «отросток» и скривился:

— Что это за гадость?

— Свиные хвостики, церруканский деликатес, — расплылся в довольной улыбке Папаша, борода которого была уже измазана жиром до ушей.

— Я знал, что церруканцы — извращенцы, но не подозревал, насколько все запущено, — вздохнул Аджакти, потихоньку роняя надкушенный хвостик под стол.

— Гы! — оскалился Папаша, радостно хрустя косточками хвостикова собрата.

Но Лилия не собиралась менять тему:

— Четверо гайенов изрублены в фарш прямо на Торговой площади! Это твоя работа или его?

«Где-то я это уже слышал сегодня», — подумал Кай, а вслух ответил:

— Его.

Ребята многозначительно переглянулись. Кай поднял руку, чтобы махнуть Шани: новая порция колбасок сейчас очень бы не помешала. Но Лилия решительно прихлопнула его ладонь своей:

— Может, хватит жрать?! А бойня в переулке Правосудия — это тоже его рук дело?

— В каком-каком переулке?

— Том самом, где, говорят, стены до окон забрызганы кровищей и мозгами, — меланхолично пояснил Тач.

— А-а, вы о том переулке. Ну это моя вина. Слушайте, давайте закажем что-нибудь съедобное. У меня в животе пусто, как в кладовой бедняка.

Но Лилия не обратила на мольбу товарища никакого внимания и продолжала гнуть свою линию:

— Вы оба что, рехнулись?! Специально ждали первого увольнения, чтобы устроить гайенам кровавую баню? А теперь один дрыхнет — конечно, утомительно четверых сразу укокошить, — а второй думает только о том, как бы пузо набить! А мы тут переживаем: где они, что с ними.

Кай обвел взглядом напряженные лица «семерки». Он не мог больше оттягивать неизбежное:

— Горец ранен.

— Горец… Что? — Кровь отхлынула от лица девушки, так что на пергаментно-бледной коже проступили обычно незаметные веснушки. «Совсем как у Токе», — подумал Аджакти. Папаша цветисто выругался.

— Насколько серьезно? — Аркон внешне владел собой, но костяшки пальцев на кружке с элем побелели.

— Парню повезло, — поспешил Кай заверить товарищей. — Рана поверхностная, я ее зашил и перевязал. Он потерял много крови, но выживет. Все будет хорошо.

— Все будет хорошо?! — взвилась Лилия, едва не опрокинув стул. — Горец ранен, город похож на потревоженное осиное гнездо, стража нас останавливала четыре раза на пути сюда — проверяют всех гладиаторов, — а ты говоришь, все будет хорошо?! Я иду к нему! — Девушка развернулась, но Кай успел удержать ее за руку:

— Не надо! Токе спит. Ему нужно набраться сил. Поверь, я сделал для него все, что было возможно.

— Да уж! Ты постарался. Скажи, — Лилия подозрительно прищурила зеленые глазищи, будто разъяренная кошка, — все это… светопреставление, — голос ее неожиданно дрогнул, и Кай понял, что она на грани, — по твоему наущению, верно? Это ведь ты у нас герой, без драки не можешь, а? Ты хоть понимаешь, во что Горца втянул?! Во что ты нас всех втянул?!

— Эй-эй! Спокойно! — Глас рассудка исходил из губ Вишни, до сих пор с интересом наблюдавшего за перепалкой на противоположном конце стола. — Я был с Аджакти, пока ты купала тряпки. Он пытался найти Горца, когда тот вдруг исчез.

— Покупала, — поправил озиата Тач, по обыкновению философски относившийся к происходящему.

Лилия только недоверчиво фыркнула и дернула руку на себя:

— Лучше пусти, чемпион недоделанный, а то Шани тебя сможет по тарелкам раскладывать!

— По-моему, настало время кое-что объяснить, — решительно подытожил Аркон, обводя собрание твердым взглядом. — И если Аджакти не начнет говорить сам, я сделаю это за него. Правда — самое малое, что мы задолжали ребятам. Ты согласен, Кай?

Аджакти кивнул и выпустил запястье девушки, переводившей настороженный взгляд с него на Аркона и обратно:

— Валяй.

Глаза «семерки» теперь сошлись на светловолосом гладиаторе, когда-то бывшем охранным в караване, с которым путешествовали Токе и Кай. Аркон вздохнул и тихо начал рассказ о событиях, которые эти трое помнили слишком хорошо. Принеся клятву Скавру, они отказались от своего прошлого, но оно не желало тихо лежать в могиле. Как демон пустыни, оно поднималось ночами и тянуло к ним лишенные мяса кости, терзая когтями нежное сердце Токе — мальчика, едва ставшего мужчиной. Скупые слова брата по оружию едва ли могли одеть плотью страшный призрак, но все за столом сидели, боясь шевельнуться, внимая повести, заставившей лица побледнеть, а руки — сжаться в кулаки.

Менестрель у очага забренчал новую мелодию, и под низкий закопченный потолок кабака полетела песня, выводимая чистым, высоким голосом. Кай пораженно обернулся. Рядом с потасканным бардом теперь стояла неизвестно откуда взявшаяся девушка, тоненькая и черноволосая, облик которой показался Аджакти странно знакомым.

— Майкен было всего шестнадцать. Рассудок не выдержал мук, которым подверглось тело несчастной девочки, — донесся до Кая голос Аркона, пока пальцы музыканта между двумя куплетами извлекали из струн печальные переборы. — Когда гайены поняли, что не смогут продать больную в Церрукане, капитан приказал избавиться от нее. Это произошло у Горца на глазах.

Аркон вздрогнул и осекся, узнав песню, которую пела несчастная Майкен перед смертью, когда сознание ее уже помутилось. Паузу заполнил Вишня, от волнения мешавший слова церруканского и тан:

— Я всегда считал, что кровная месть — варварский обычай. Но случись такое со мной… Я бы с огромным удовольствием пустил говнюков на котлеты!

Аркон кивнул:

— Особенно если по верованию твоего народа душа жертвы не обретет покоя на небесах, покуда живы ее убийцы.

Последние аккорды замерли на струнах, и «Хвостик» наполнился шумом хлопков, свистом и грохотом задвигавшихся стульев. Совершенно белая Лилия произнесла едва слышным голосом:

— Я не знала, что у Горца была девушка.

— Почему он никогда не рассказывал об этом? — удивился Папаша.

— Парень из тех, кто предпочитает быть один на один со своим горем, — подал голос Тач.

— И теперь наш скрытный друг будет мочить каждого встреченного им на улице гайена? — поинтересовался Папаша, отправляя в рот последний завалявшийся на блюде хвостик.

— Не каждого, — успокоил его Кай. — Четверо на Торговой площади были те самые. Это они издевались над Майкен.

— Ты уверен? — вскинул удивленные глаза Аркон. — Для меня все «псы» на одно лицо.

— Уверен. Я их запомнил: и рожи, и имена. А уж Горец… Он одной местью и жил. Парень узнал этих собак даже с повязками на мордах.

— Что ж, включая массакру в переулке с символическим названием, на счету Токе девять нечистых, — быстро подсчитал в уме Вишня. — Надеюсь, его жажда мести теперь утолена.

— Э-э… Боюсь, не совсем, — признался Кай.

— Что?! — возопили хором сотрапезники, выказывая поразительное единодушие.

— Пятерка в переулке случайно подвернулась под руку. Нас зажали в угол, и мне пришлось расчистить путь.

— Ах, вот как это теперь называется! — ехидно фыркнула Лилия, немного приходя в себя.

— И сколько же в Горцевом списке еще должников? — вытаращил глаза озиат, переводя взгляд с Аджакти на Аркона и обратно.

— Насколько мне известно, в живых остался всего один, — Кай смочил пересохшее горло, глотнув эля из Тачевой кружки.

— Капитан гайенов, — закончил за него бывший охранный. — Тот, кто отдал приказ. Клык его имя.

Папаша поперхнулся архи и зашелся натужным кашлем. Тач захлопал товарища по спине. Кое-как отдышавшись, церруканец утер бороду и прохрипел:

— Клык?! Самый долбанутый из всех «псов», когда-либо ступавших на улицы этого гребаного городишки?! Если его слава не преувеличенна, паскуда не остановится, пока не найдет тех, кто укокошил его людей. Пусть даже для этого ему придется зимовать в Церрукане!

— Значит, гайены тоже блюдут обычай кровной мести? — задал теоретический вопрос Вишня.

Аркон и Кай переглянулись:

— Боюсь, крови Горца этому садисту будет недостаточно, — мрачно сообщил Аджакти. — Для этого у Клыка слишком… э-э, изощренное воображение.

— Фанг? — понимающе уточнил бывший охранный.

— Фанг, — кивнул Кай, не понаслышке знакомый с пыточным инструментом гайенов. — А может, и что похуже.

— Эй, никто не хочет объяснить, что за хрен этот фанг или как его? — озвучила Лилия вопрос, написанный на лицах Вишни, Папаши и Тача.

— Надеюсь, вы этого никогда не узнаете, — буркнул Аджакти, инстинктивно почесывая ухо. Девушка нахмурилась, приготовясь снова пойти в атаку, но гор-над-четец мягко остановил ее:

— Главное сейчас решить, что нам делать.

Воцарившееся за столом молчание разбил писклявый голос Шани, возникшей из дымного полумрака:

— Ну как вам хвостики, ребята?

— Чудесно, — вяло улыбнулась Лилия. — Никогда не пробовала ничего более… сногсшибательного.

— Тогда еще порцию? — просияла хозяйка.

Аркон пнул под столом радостно закивавшего Папашу, а Тач быстро вставил:

— А у вас не найдется чего-нибудь менее… хмм… ароматного?

Шани нахмурилась так, что торчащие надо лбом концы платка съехали к грушеобразному носу. Спас товарищей Кай:

— Двойную порцию тех замечательных колбасок для всех!

— Отличный выбор, мальчик, — пухлая ладонь потрепала несколько ошарашенного «мальчика» по щеке. — Хомячьи колбаски — фирменное блюдо «Хвостика», лучше во всем Церрукане не найдешь.

— Хомячьи?! — закатила глаза Лилия, как только Шани повернулась к компании спиной, и крикнула хозяйке вслед: — Дорогуша, а ничего овощного у вас нету?

Как только толстуха отплыла на безопасную дистанцию, Вишня, понизив голос, нагнулся над столом:

— Если уж кое-кто из нас оказался вне закона, может, стоит нам всем уйти в подпол? — Озиат многозначительно скосил глаза в сторону бармена, бывшего по совместительству хозяином «Хвостика», и посмотрел на Папашу.

— В подполье, — меланхолично поправил Тач.

Добродушная физиономия Захра приняла искренне огорченное выражение, колокольчики в бороде жалобно звякнули:

— Может, Клунт и Шани и дали нам приют на пару часов по старой дружбе. Но беглых укрывать — это дело другое. Тем более, когда тут замешан Клык.

— У нас нет выбора, — высказал общую мысль Кай. — Через несколько часов всем придется вернуться в казармы.

— Интересно, как? — поднял бровь Вишня и тут же разразился проклятиями, поминая половые органы Скавра и клеймо. — Горец, может, еще и проскочит, но с таким образом, как у тебя, не в обиду будет сказано…

— Образиной, — вмешался Тач. — Это верно, Аджакти, ты у нас больно приметный. Наверняка тебя запомнили.

— Ничего! Я их проведу, — ободряюще ухмыльнулся Папаша. — Знаю я кое-какие крысиные норы в этом сортире под названием Церрукан.

— Отлично! — скептически хмыкнула Лилия. — А что потом?

— Скавр не выдаст их, — уверенно заявил Тач. — Оба — слишком хороший источник дохода, чтобы его потерять.

— А что, если на Скавра надавят? Что, если стража прочешет школы? — воскликнула Лилия, в волнении наматывая рыжий локон на палец.

— Танцующая школа — Скаврова частная собственность. У амира мясник на хорошем счету, — принялся рассуждать вслух Тач. — Нужны веские основания, чтобы власти решились на обыск. К тому же гайены у церруканцев не в почете, их просто терпят.

— Вас кто-нибудь видел? — с видом знатока перешел к делу Папаша. — Признать ваши морды кто сможет?

— Да их полбазара видело! — обреченно махнула рукой Лилия.

— Это уже когда мы бежали, — Кай быстро соображал. — Токе видели в момент схватки, но таких, как он, светловолосых и сероглазых гладиаторов, в казармах любой школы полно. Горец еще не прославился на арене настолько, чтобы с него бюстики лепили. Сам я на базаре гайенов не трогал. В переулке «псы» были одни, а они опознать уже никого не смогут.

— Тогда отбрехаться можно, — уверенно заявил Папаша. — Скажут, ты бежал. Ну и что, что бежал? Испугался, растерялся и побежал. А крови на вас нету. На том и стойте.

Уже давно кусавшая губы Лилия наконец не выдержала:

— Крови на нем нету?! Да ты глянь, эти тряпки насквозь пропитаны… — Девушка, не церемонясь, дернула Каеву тунику за полу и продемонстрировала собранию побуревшие пальцы. — На черном это пока незаметно, но…

— Смену как раз раздобыть не проблема, — успокоил ее Захр. — И для Аджакти, и для Горца. Пойду, потолкую об этом с Шани, — и церруканец поднялся из-за стола.

— Я с тобой, — подхватился вдруг Аркон. И пояснил, наткнувшись на удивленные взгляды товарищей: — Хочу перемолвиться с той красавицей, что пела про сердце.

— Шустрый в своем репертуаре, — прокомментировал Вишня, ввернув, по обыкновению, иностранное слово.

— С ним действительно все будет в порядке? — По умоляющему взгляду Лилии Кай понял, что спрашивала она отнюдь не об Арконе. Парень сделал испуганное лицо:

— Ой, кажется, я забыл в нем иголку!

Крепкая рука мгновенно ухватила Аджакти за шиворот:

— Ах ты, коновал хренов!

Дружный хохот заставил девушку растерянно ослабить хватку.

— Вообще-то, это была шутка, — прохрипел Кай, растирая горло.

 

Глава 9

Комедианты и марионетки

Папашины «крысиные норы» оказались лабиринтом вонючих подворотен, темных ходов и шатких лестниц, то выходящих на плоские крыши, то ныряющих в колодцы завешанных сохнущим бельем дворов. Когда Кай и Токе добрались наконец до Журавлиного переулка, Горец совершенно выбился из сил и выглядел бледно: рана давала о себе знать.

«Семерка» уже поджидала их в условленном месте — на скамье под развесистым платаном, в тени которого журчал небольшой фонтан. Товарищи быстро обменялись последними новостями, которые оказались весьма неутешительными. Солдаты искали двоих гладиаторов, по описанию очень похожих на Аджакти и Горца, причем одного — раненого. Но что было еще хуже — в Журавлином переулке стоял кордон.

— Красноперые проверяют всех с клеймами, — мрачно оповестил Аркон. — Вам тут не пройти. На другом конце переулка то же самое.

— Как они так быстро пронюхали, где искать? — устало пробормотал Токе. Он мерз под своим теплым плащом.

— Как-как, — Папаша грязно выругался и сплюнул в фонтанчик. — Солдаты, небось, тоже на игры ходят. Братка, — он с размаху хлопнул Кая по плечу, — тебя сгубила жопулярность!

— Популярность, — бесстрастно перевел Тач. — Но дело не в ней. Я слыхал, кордоны стоят у всех четырех больших школ.

— Что будем делать? — выразил общее беспокойство Вишня.

— Сколько их там? — спросил Кай.

— Достаточно, — огрызнулась Лилия. — О драке даже не думай! — Девушка нервно кусала ногти, глядя на обмякшего на скамье Токе.

— За наши головы, верно, награду назначили? — поинтересовался Аджакти.

— Назначили, если это греет твое честолюбие, — усмехнулся Вишня. — По 50 циркониев за каждого. Не слишком дешево?

— У кого-нибудь еще остались деньги? — Кай демонстративно вывернул пустые карманы.

— Ты это серьезно? — удивленно воззрился на него Аркон.

— Серьезно. Кажется, я кое-что придумал.

Вот уже битый час Хабир и трое его товарищей торчали в Журавлином переулке, стращая копьями и блеском начищенных панцирей законопослушных горожан. Темнело. Вечерний холод начал запускать ледяные пальцы под форменный плащ, и пропотевшее за день в доспехах тело била мелкая противная дрожь. От невозможности унять ее и скуку настроение у Хабира было самое мрачное. Задание, поначалу казавшееся таким многообещающим — а ну как именно их кордону удастся задержать гладиаторов-отморозков и заработать дважды пятьдесят циркониев? — обернулось тяжкой докукой. Солдат был убежден: беглые преступники наверняка не имеют отношения к Танцующей школе. Скорее всего, это ублюдки из Лунной — вечно у них там беспорядки и самоубийства. Гладиаторов-головорезов, наверное, давно уже задержал отправленный туда патруль. Про их кордон просто позабыли, и вот теперь он, Хабир, должен почем зря морозить зад на этой гребаной улице, подвергаясь насмешкам возвращающихся в казармы рабов.

Когда из-за угла выскочил и понесся к солдатам оборванный мальчишка со связкой цветных пуговиц на шее, стражник возблагодарил небо: будет хоть какое-то занятие — шантрапу уличную гонять.

— А ну пшел отсюда, щенок!

Но мальчишка, увернувшись от копья и подпрыгивая на месте от возбуждения, заверещал скороговоркой:

— Дяденьки-солдаты, дяденьки-солдаты! Они там, я видел, сам видел! — Оборванец, чуть не выпрыгивая из спадающих штанов, замахал рукой, указывая в том направлении, откуда он только что прибежал. — Скорее, а то утекут они, как есть утекут!

— Да кто там, кого ты видел? Не спеши, говори толком, — оборвал маленького пуговичника старшой Рахим.

— Да тех двоих, что гайенов перерезали, кого ж еще?! — нетерпеливо затараторил пацан. — Один — седой и страшный, как демон пустынный, а второй хромает, раненый вроде.

— Говоришь, где ты их видел, сынок? — наклонился к мальчишке Рахим. От Хабира не укрылся алчный огонек, загоревшийся в глазах старшого.

— Дашь цирконий, дяденька, скажу, — с готовностью отозвался мальчишка, подтягивая штаны.

— Глядите-ка, какой умник, цирконий ему! — заворчал старшой и вдруг ухватил пацаненка за грязное ухо: — А ты не врешь?

— Пусть меня ледяной великан в сосульку заморозит, ежели вру! Видел я их, вот только что, мамкой клянусь!

— Да твоя мамка поутру небось не помнит, сколько мужиков на ней за ночь побывало! — рявкнул Рахим и дернул оборванца за ухо. — Говори, куда побежали те двое!

— Ой-ой, пусти ухо, дяденька! Я скажу, скажу! Там, за углом, дерево такое здоровое и вода бежит. Я их там видел, они вниз по улице драпали.

Стражники переглянулись.

— Это у фонтана. Сакхи, Шелон, — со мной! Хабир, оставайся тут, стереги пацана. С улицы глаз не своди! — распорядился старшой и уже на бегу пригрозил испуганному малолетке: — Ну, щенок, если ты соврал, я тебе оба уха вот этим копьем прочищу!

Грохоча тяжелыми зимними сапогами, солдаты скрылись за поворотом. Хабир вздохнул и ухватил постреленка крепче за шиворот. Вот так всегда! Старшой с ребятами разделят цирконии, а он стой тут да яйца морозь. Но тут пацан ухватил его за рукав и, привстав на цыпочки, горячо зашептал:

— Дяденька, а дяденька-солдат, дай цирконий.

— Да ты что, белены объелся?! — стряхнул с себя грязную худую лапку Хабир. — Твои задрипанные пуговицы и полмедяка не стоят — за дюжину!

— А это не за пуговицы! — подмигнул ему мальчишка. — Тот сердитый дяденька еще долго будет бегать. И поделом. Не хер ему людям ухи драть. А ты — хороший. Тебе я за цирконий правду скажу.

— Так ты что… — сообразил, наконец, Хабир, — старшому лапши навешал?

Оборванец радостно хихикнул и снова подтянул штаны:

— Не совсем. Я убивцев тех и вправду видал. Дашь цирконий — скажу, где.

Хабир не верил своим ушам. Наконец-то и ему улыбнулась удача! Задержи он преступников — а это представлялось делом легким, ведь один из них был ранен, — и не придется ни с кем делить ни цирконии, ни славу. Нашарив в кармане горсть медяков, Хабир всунул их в липкую ладошку:

— Вот. Остальное получишь потом. Веди, показывай, где ты их видел.

— Эй, такого уговора не было, чтобы я чего-то показывал… — Оборванец дернулся в сторону, но Хабир ухватил его за шиворот и потащил за собой по улице:

— А теперь есть!

Мальчишка смирился с судьбой и часто семенил рядом с солдатом, жестикулируя и в лицах изображая встречу с гладиаторами:

— Я их и вправду под тем деревом приметил. Только они не по переулку побегли, а во двор. Я тебе, дядечка, так и быть, покажу. Это тут, недалече, как за угол завернешь…

Именно это Хабир и сделал. Но вот куда ему полагалось идти дальше, он так никогда и не узнал. Чей-то здоровенный кулак встретил его подбородок, и свет мгновенно померк.

— А пацан-то не только пуговицы продавать способен да по карманам грести!

— В нем погиб актерский талант, кто бы мог подумать.

Толкаясь и обмениваясь шутками в адрес облапошенных стражников, «семерка» в полном составе ввалилась в ворота Танцующей школы.

— Свести бы его с Козеттой, ну той певицей из «Хвостика», — предложил расщедрившийся Аркон. — Может, им новый комедиант нужен в труппу?

Грянул дружный хохот, но, наткнувшись на ледяной взгляд и копье Зейда, быстро затих:

— Вы двое, — ткнул воин в Аджакти и Горца. — В контору Скавра, живо! Сейджин давно вас дожидается. Поглядим, как вам удастся перед ним комедию ломать!

Обменявшись встревоженными взглядами, «семерка» расступилась, и двое друзей зашагали по галерее. Токе старался ступать твердо, хотя особой необходимости в этом не было — от него так разило архи, что он запросто мог бы сойти за пьяного.

В конторе мясника царил полумрак. Тяжелые выгоревшие шторы были плотно задернуты. В круге неверного света от лампы покоились босые ноги Скавра, водруженные на край стола. В спертом воздухе висел тяжелый винный дух.

— Ага! — многозначительно возгласил из теней хозяин ног. Голос его, и так хриплый, был настолько пропитан алкоголем, что напоминал воронье карканье. — Хорошо повеселились в городе, ребятки?

— Спасибо, сейджин, неплохо, — взял слово Кай.

— Неплохо — и только-то?

Гладиатор не сразу опознал в вылетевшем из горла Скавра булькающем звуке хихиканье.

— Не поведаешь ли, чем же вы таким скучным занимались в первом увольнении?

— Да так, прошлись по базару, купили кое-что, посидели в кабачке. Ничего особенного.

— Так, значит, ничего особенного, — кресло скрипнуло, когда невидимый в полумраке Скавр потянулся. Звякнул о край кубка кувшин. — И о резне на Торговой площади вы, конечно, слыхом не слыхали?

— Почему же, об этом весь город говорит.

Мясник шумно глотнул из кубка:

— Ага. И что же говорят?

Кай покосился на переминающегося с ноги на ногу Токе — как бы бедняге не пришло в голову хлопнуться в обморок на глазах у Скавра.

— Ну что какие-то спятившие гладиаторы прикончили кучу гайенов и смылись.

— И вы, конечно, не имеете к этому никакого отношения?

Аджакти помотал головой, делая честные глаза:

— Ни малейшего, сейджин.

Скавр тяжело вздохнул. Босые ноги исчезли из светлого пятна на столе, заскрипело отодвигаемое кресло. Покряхтывая, мясник обошел вокруг мебели и грузно уселся на край столешницы напротив гладиаторов.

— Вы наследили, ребятки. Ваши приметы есть у самого последнего стражника в этом занюханном городишке. Улицы патрулируют. Кстати, — вдруг встрепенулся мясник, — а как вам удалось пройти мимо кордона?

— Какого кордона? Мы никакого кордона не видели, верно, Горец? — обернулся к Токе Кай. Тот только мотнул головой.

— Ну конечно. Ничего не видели, никого не трогали. Белые и пушистые, — сочувственно поцокал языком Скавр. — А скажите-ка мне… Кому пришла в голову гениальная идея мочить гайенов в центре Торговой площади при всем честном народе?! — Мясник с такой силой грохнул кубок о стол, что лакированная поверхность треснула, а остатки вина выплеснулись на ковер. Скавр вскочил и заметался взад-вперед перед вытянувшимися в струнку гладиаторами, как разъяренный ягуар в клетке.

— Нет чтобы обделать все по-тихому, в каком-нибудь темном переулке. Тогда разборку списали бы на беглых рабов или грабителей, и завтра про это никто бы не вспомнил. Но нет! Нам нужно все делать с размахом, с помпой! Чтоб полбазара запомнило ваши гнусные морды! А вторая половина прислала счета за нанесенный ущерб. И уж если резать, то так неумело, что самому оказаться подколотым, как свинья! Признавайся, Аджакти, — Скавр прервал беготню, замерев нос к носу с Каем и гневно дыша ему в лицо винным перегаром, — твоя была идея? Предупреждал меня Яра, что ты псих, чтобы я с тобой не связывался, но я, дурак, не послушал.

— Это не я, сейджин, — удалось наконец вставить Каю.

Мясник навис над ним, уперев руки в боки и угрожающе понизив голос:

— Ты, наверное, не понял меня, раб? У меня нет ни времени, ни желания для этих игр. Так что давай попробуем сначала, и на этот раз советую дать правильный ответ. Ты замочил гайенов на базаре?

— Не я.

— Раздевайся!

Заметив колебание Аджакти, Скавр нетерпеливо махнул рукой:

— Чего жмешься, как девка нецелованная! Скидывай рубаху.

Кай стянул раздобытую Папашей одежду через голову. Мясник придирчиво осмотрел его обнаженный торс.

— Повернись!

Гладиатор послушно повернулся к Скавру спиной, которая также была тщательно изучена.

— Штаны тоже снять? — Кай снова встал к хозяину лицом.

— Это ты перед своей кралей делать будешь, — буркнул Скавр, переходя к Горцу и внимательно заглядывая ему лицо. — Что-то ты бледен, парень. Ну-ка, сними рубаху.

— В этом нет нужды, — голос Токе был тих, но тверд. — Это моя вина. Я убил гайенов.

— Горец, не надо… — начал Кай, но тот повысил голос и продолжал, глядя прямо перед собой:

— И на Торговой площади, и в переулке Правосудия. Один. Аджакти виноват только в том, что помог мне бежать. Любой брат-гладиатор сделал бы то же на его месте.

— Не слушай его, сейджин! Горец наговаривает на себя, — воскликнул Кай, но мясник прервал его движением руки:

— Нет, отчего же не послушать! Первые разумные слова за весь вечер. — Скавр медленно обошел вокруг Токе, разглядывая его, как будто впервые увидел. — Похоже, Горец, я тебя недооценил. Девять гайенов в одну увольнительную. Кто бы мог подумать, что малыш на такое способен! Правду, видно, говорят: в тихом омуте… Жаль будет потерять такого отличного бойца.

— Не выдавай его, сейджин, прошу тебя! — Впервые Кай чувствовал себя совершенно беспомощным. В его голосе звучало отчаяние: — Я никогда никого ни о чем не просил, а тебя — прошу!

— Надо же, великий Аджакти снизошел до нас, простых смертных! — фыркнул Скавр и подошел, чуть покачиваясь, к Каю: — Да знаешь ли ты, — волосатый палец уперся в голую грудь гладиатора, — что мне по вашей милости пришлось пережить за сегодняшний день?! Сначала солдаты, потом дворцовые посланцы, потом Клык и, наконец, красноперые идиоты у ворот — ладно хоть удалось отогнать их дальше по улице. Кстати, а с ними-то вы что сделали? Впрочем, это уже ничего не меняет.

— Клык? — уцепился Кай за знакомое имя.

— Да, Клык! Ваш старый знакомый, а? Представьте себе, «серый пес» побывал здесь. Сидел вот в этом самом кресле. И что любопытно: сколько рабов он мне продал, а вот вас — обоих — прекрасно помнит! И еще. Отчего-то капитан уверен, что именно вы укокали его подчиненных, и очень-очень желает вас видеть. Настолько, что, если до завтрашнего утра он не получит виновников в свое полное распоряжение, собака грозится натравить на меня власти. В общем, ребятки, из-за вашей самодеятельности я сижу в глубокой жопе!

— Клык блефует, сейджин, — Кай старался говорить убедительно. — Кто он такой? Дикарь, грабитель караванов. Его никто и слушать не станет.

Скавр фыркнул и, нашарив на столе кувшин с вином, глотнул прямо из горлышка:

— Ты недооцениваешь этого гайена, мальчик. Он знает, на какие педали надо давить, чтобы заставить дармоедов наверху шевелить жирными задницами. Если он не получит вас, капитан пригрозит нарушить договор, а этот «пес» свое слово держит.

Кай стал почти так же бледен, как Токе. До него начал доходить смысл слов мясника:

— Вы хотите сказать, сейджин, что, если ему не выдадут нас, Клык начнет нападать на церруканские караваны?

— Именно, Аджакти, именно! Смотри-ка, у тебя есть что-то между ушами! А знаешь ли ты, умник, что произойдет, если «пес» выполнит свою угрозу?

Нехорошее предчувствие скрутило желудок Кая. Он видел, к чему клонит мясник, но, желая услышать это из уст самого Скавра, покачал головой.

— А случится то, что другие гайенские капитаны, или вордлорды, как они сами себя величают, последуют за Клыком — если не из солидарности, так из алчности. И что тогда останется нам, а, Аджакти, умник сраный, что останется нам?!

— Церрукану придется остановить их, показать, кто в пустыне хозяин. Одной охраны караванов не хватит. Городу придется выслать войска, — ответил вместо Кая Горец, в тихом напряженном голосе которого звучал ужас.

— Ага, малыш, кажется, ты начинаешь понимать, что натворил! Хочешь глотнуть? — Мясник остановился перед Токе, махнув булькнувшим кувшином. Гладиатор покачал головой. Принюхавшись, Скавр рыгнул и махнул рукой: — Правильно, тебе и так уже хватит.

Он снова заходил по комнате.

— Войска! Войска — значит, война. Война — хорошо для нашего бизнеса, но плохо для Церрукана. Война — значит, меньше караванов, меньше товаров, больше нищих на улицах. Война — это мертвые, наши мертвые, свободные мертвые. А-а, я не хочу войны. Толстожопые дармоеды наверху не хотят войны — по крайней мере, войны, в которой они мало что могут выиграть и многое потерять.

Скавр философствовал дальше, но Кай уже был не с ним. «Церрукан обречен», — пел в ушах ветер голосом Мастера Ара. Кай стоял высоко, между полуденным небом и колоссальной вертикалью белой стены, вздымающейся над океаном песка. Белое и голубое, цвета города. Пустыня далеко внизу до горизонта колебалась и шла волнами. Внезапно он осознал, что это паруса крылатых кораблей покрыли ландшафт сплошным движущимся ковром, как стайка бабочек — влажный песок на речном берегу. Только эти крылья были так огромны, и их было так много, так много…

Кай видел внизу темные массы людей, штурмующих стену. Они казались муравьями с такой высоты. Он видел, как мало защитников на галерее, как редко расставлены они у бойниц, и удивился, заметив на лицах некоторых рабское клеймо. Перед глазами возникли его собственные руки, натягивающие тетиву лука; незнакомые старые шрамы белели на запястьях. Древко копья скользнуло между ними. Он дернулся, когда хищное острие вонзилось прямо в незащищенную доспехом грудь.

— Политика! — Палец Скавра снова больно ткнул Аджакти в ребра. — Ребятки, вы оказались замешаны в политику, и дело ваше — табак! А не отдай я вас Клыку сразу и со всеми потрохами, мое — тоже. Но, ягуар вас задери, — мясник рыгнул и утер рот тыльной стороной ладони, — как подумаю, что мне придется расстаться с лучшими молодыми бойцами сезона, у меня изжога начинается!

— Я готов, — спокойно сообщил Горец, хотя Кай видел, что тот едва держится на ногах. — Это моя вина, я все начал, со мной все и закончится. Но Аджакти тут ни при чем. Он просто хотел защитить меня.

Тут Кай не выдержал:

— Может, ты и начал, но я продолжил! Я так же вино…

— А вот этого я не хочу слышать! — Скавр рявкнул так, что тонкая посуда на столе отозвалась испуганным звоном.

— Но…

Палец мясника замер у носа Аджакти:

— Ни слова больше! Или я сам отрежу твой блудливый язык — благо на арене он тебе все равно не понадобится, — убедившись, что у гладиатора пропало желание общаться, мясник вздохнул и немного расслабился. — Я обещал Клыку, что он получит убийцу. И я сдержу свое слово. Но я ничего не говорил о том, кто помог убийце скрыться. Я выслушал стражу, выслушал признание Горца. Против тебя, Аджакти, прямых улик нет. Я пожертвую пехотинцем, но сохраню всадника. Горец, у тебя будет ночь, чтобы попрощаться со всеми. Я должен был бы посадить тебя под замок, но, думаю, твоего слова будет достаточно.

Каю пришлось сделать над собой усилие, чтобы говорить рационально и ровно:

— Что, если есть возможность сохранить и пехотинца, и всадника, сейджин?

Скавр криво усмехнулся и хлопнул гладиатора по плечу:

— Похвальная попытка спасти товарища. Но так, чтобы и волки сыты, и овцы целы… Так в жизни не бывает.

— Скажи Клыку: пусть возьмет то, что принадлежит ему, сам. А не сможет — пусть убирается восвояси. Скажи, что двое твоих бойцов вышли против девяти его воинов. Неужели вордлорд побоится один выйти против двоих? Да еще когда один из них ранен? Гайены горды, воинская доблесть для них — высшая добродетель. Сегодня рабы унизили их. Клык не откажется от шанса отыграться, унизив нас на глазах товарищей.

Мясник нахмурился, раздумывая над словами Аджакти:

— Ты думаешь, Клык согласится на поединок?

— Почти уверен. Предложи ему сразиться с нами здесь, на тренировочном плацу, на виду у всех гладиаторов. Если вордлорд победит, мы будем его, живые или мертвые. Если мы возьмем верх, пусть гайен отзовет свои требования и ни он, ни его соплеменники нас больше не беспокоят.

— Звучит красиво, — пожевал губами Скавр. — Если Горцу повезет, он вынудит Клыка убить его в бою — все лучше, чем смотреть, как с тебя живьем сдирают кожу, чтобы потом сделать из нее маску для жреца, — заметив взгляд Токе, мясник немного смутился: — Прости, малыш, но, откровенно говоря, боюсь, это лучшее, что ты можешь ожидать в гостях у гайенов.

— На меньшее я и не рассчитывал, — усмехнулся белыми губами Токе.

Кай непонимающе переводил глаза с одного собеседника на другого:

— Постойте! В этом не будет нужды. Я справлюсь с Клыком! Даже если Горец не способен будет помочь, я…

— Это моя война, Аджакти, не твоя, — прервал его Горец. — К тому же гайен не дурак. Еще в пустыне он видел, на что ты способен. Он не пойдет на ненужный риск. Другое дело — поединок со мной. Такой вызов «пес» не сможет отклонить, не уронив чести!

— Ты не в себе! — Забыв приличия, Кай бросился между Токе и Скавром, обращаясь теперь к последнему: — Дурная кровь от раны ударила ему в голову, сейджин. Не слушайте его. Клык умрет, и мы сделаем это вместе…

— Что я сказал о твоем языке, Аджакти! — Мясник выпрямился, расправив внушительной ширины плечи. Все признаки опьянения слетели с него, и выражение окаменевшего в гневе лица ясно говорило: Скавр близок к тому, чтобы выполнить угрозу. — Разве я спрашивал у тебя совета, раб?! Да ты ноги мне должен целовать за то, что я вообще согласился выслушать такое ничтожество, вместо того чтобы заковать вас обоих и швырнуть «псам», как кость! Может, у тебя и есть покровители наверху, дорожащие твоим членом, да и тем самым языком в придачу. Но ты — мой раб и выполняешь мои приказы! Отправляйся в казармы и будь тише воды ниже травы. Найди Чеснока и пошли сюда — пусть лекарь поглядит, на что Горец будет способен завтра. Ну чего пялишься?! — Если мясник и увидел в глазах гладиатора свою смерть, то не подал виду. — Пшел!

Кай удержал взгляд Скавра еще мгновение, но тот был непроницаем и тверд, как пропитанный кровью песок Минеры. Раб повернулся и, коротко глянув на Токе, вышел вон.

 

Глава 10

Удар

Изнывающая от нервного напряжения «семерка» обсела лестницу, ведущую к конторе Скавра. При виде белого лица Аджакти, показавшегося из-за двери, все разговоры мгновенно смолкли. Пока гладиатор спускался по ступенькам, глаза товарищей недоумевающе шарили за его спиной.

— А что с Горцем? — наконец не выдержала Лилия.

Холодная ярость бушевала у Кая внутри, как снежная буря:

— Мясник решил выдать его гайенам. Чеснок должен осмотреть рану. Если Токе сможет сражаться, Скавр пошлет Клыку вызов от его имени.

— Выдать Токе?! А как же ты? — оборвала Лилия. В глазах товарищей Кай прочел тот же вопрос.

— Я… — Аджакти отвел взгляд. Над друзьями набухал звездами свинцовый клочок неба, прямоугольный, как крышка гроба. — Фигура, которую хозяин не хочет отдавать. Я пытался… Горец не позволил мне… Скавр не позволил…

— А ты был этому рад! — Губы Лилии дрожали, руки сжались в кулаки. — Хозяйский прихвостень!

Кай сжал челюсти так, что зубы скрипнули:

— Тигровая, поверь, что бы я только не отдал, чтобы оказаться на месте Горца!

— Но ты не на его месте! Ты в безопасности, у мясника за пазухой. Будешь и дальше нести ему золотые яйца. А Токе… Да как Скавру в голову пришло, что он сможет сражаться завтра, с такой-то раной?! Небось и тут этот мешок дерьма хочет заработать на ставках!

— Вообще-то, — Аджакти смущенно кашлянул, — это была моя идея. Так у Горца все-таки будет шанс…

— Твоя идея?! — Глаза у Лилии стали узкие-узкие, зелень в них потемнела, как штормовое море. Аркон попытался дотронуться до плеча девушки, но она резко стряхнула ладонь. — Да ты… Ты подставил его! — Гладиатрикс задыхалась, на щеках выступили лихорадочные пятна. — Подлец! — И, прежде чем кто-либо успел удержать ее, Лилия выбросила вперед кулак. Аджакти не уклонился. Голова дернулась назад, из лопнувшей губы брызнула кровь. Он ничего не сказал в свою защиту. Ни одна из доставшихся ему за всю жизнь затрещин не казалась более заслуженной. Девушка замахнулась снова, но на этот раз Аркон перехватил ее руку. Она попыталась вырваться, но, поняв бесполезность усилий, внезапно обмякла и зарыдала, спрятав лицо на груди товарища.

Аджакти протиснулся между Вишней и Тачем и пошел в лазарет за Чесноком. Взгляды «семерки» жгли ему спину.

Лекарь задерживался. Токе все труднее было стоять прямо. Комната, покачиваясь, кружилась перед ним, как когда-то давным-давно виденная на ярмарке карусель.

— Скажи-ка мне, Горец, — Скавр откровенно рассматривал его, покачиваясь вместе с конторой и столом, на который опирался его крепкий зад, — ты знаешь что-то, чего не знаю я? Почему ты так уверен, что Клык согласится на этот поединок? Почему капитан гайенов лично притащился сюда по жаре? И неужели… ты рассчитываешь победить в этом бою?

Токе постарался сфокусировать взгляд на волосатой груди Скавра, проглядывающей в сбившемся вороте туники:

— Если Клык откажется, скажите, что знаете, как я заработал этот шрам, — он ткнул себя в левую щеку. — И еще можете добавить, что капитан сам повинен в смерти своих людей. И что он — последний.

— Вот как? — криво усмехнулся мясник. — А что, если магические слова не подействуют? Ты, малыш, меня вслепую с гайенами стравить хочешь?

— Слова подействуют, — Токе надеялся, что его голос звучит твердо. Волосы на груди Скавра колыхались, как водоросли на речном дне. — А о том, что будет дальше, не стоит беспокоиться, сейджин. Кто бы ни одержал верх в завтрашнем бою, эта история окончится здесь.

В дверь слегка поскреблись.

— Заходи! — рявкнул хозяин, и в контору бочком пропихнулся седой, сморщенный, как печеное яблоко, старичок. — Наконец-то. Чеснок, глянь-ка на рану Горца и скажи, сможет ли он завтра выйти в бой.

Лекарь, сопровождаемый запахом давшего ему имя растения, прошлепал к гладиатору и прищурил на него подслеповатые глаза:

— Ну и где тебя на этот раз раскурочили?

Кай лежал на койке, смежив веки, но сна не было ни в одном глазу. Больше всего ему сейчас хотелось выскочить на плац, схватить первый попавшийся учебный меч и лупить им по деревянному столбу, пока от пэла не останутся одни щепки. Вот только удар гонга уже возвестил отбой, и в распоряжении гладиатора была только до боли знакомая клетушка два на два метра и жесткие нары. Их-то он и давил, отчаянно ворочаясь. Найти выход из положения, в которое он загнал себя и Токе, казалось невозможным. Это походило на игру в скак с Мастером Аром: Каю только что поставили шах, и какие бы комбинации он ни просчитывал, на сколько бы ходов вперед ни загадывал, защитить короля не удавалось.

Деревянные нары протестующе скрипели, одеяло все больше и больше обматывалось вокруг тела, так что Аджакти наконец чуть не сверзился на пол, связанный по рукам и ногам. Он ругнулся, выпутался из шерстяной ткани и постарался расслабиться. Если очистить разум, может, и блеснет перед внутренним взором новое решение, возможность, которую сейчас застилал гнев? Он представил себе, что смотрит на солнечные блики, играющие на поверхности воды, — обычно это помогало сосредоточиться. Кай созерцал яркое пятно, и постепенно рябь на речной глади, отражения неба и деревьев, плывущие мимо осенние листья потускнели и исчезли. Он почувствовал, как наливаются тяжестью руки и ноги, как растет в них тепло.

Поток подхватил его и потащил с собой, крутя и бросая вверх и вниз, пока что-то не ткнулось в бок. Мертвое тело плыло по волнам, окрашивая их алым. Горец?! Ужас опрокинул Кая, развернул лицом к трупу. Кожу мертвеца будто позолотила осень. Гайен! Рядом появился еще один покойник. За ним — еще один. И еще. Церруканец. Озиат. Северянин. Но не Токе. Только бы среди них не оказалось Токе…

Река кишела мертвыми телами, кровь друзей и недругов смешалась, она была одного цвета. Кай плыл в центре этого потока, алое текло вокруг, и он не мог найти берегов. А потом вода начала превращаться в песок. Аджакти приготовился умереть, погребенный заживо, но сердце продолжало биться, и внезапно он понял — это потому, что оно из камня.

Скрежещущий звук резанул слух, возвращая к реальности. Аджакти вздрогнул. В закрытые веки ударил слабый свет. Дверь снова скрипнула, свет исчез, и Кай приоткрыл глаза. Это был Горец, живой и почти невредимый. Не раздеваясь и стараясь не шуметь, парень скользнул в постель — он явно принял Аджакти за спящего и не хотел разбудить товарища.

— Что сказал Чеснок? — Собственный язык казался Аджакти чужим и неповоротливым. Сердце тяжело бухало в груди.

Токе дернулся под одеялом, так неожиданно прозвучал в темноте голос соседа.

— Чего не дрыхнешь-то? Поздно уже. Лекарь похвалил твою работу. Обещал, что жить буду, если, конечно, завтра… — Он запнулся, потом продолжил лишенным выражения голосом: — По крайней мере, умру я не от этой царапины.

— Значит, Скавр пошлет-таки вызов Клыку?

— Угу.

— Ты говорил с остальными об этом?

Токе ворохнулся на койке:

— Нет. Когда Чеснок выпустил меня из лазарета, уже пробили отбой. А ты?

— Говорил, — Кай невольно провел языком по разбитой губе. Токе не мог разглядеть ссадину в темноте. — Не люблю я эту роль — гонец, приносящий плохие новости.

— Ну новость не так уж и плоха, — возразил Токе. — Благодаря тебе у меня будет шанс воздать палачу по заслугам.

— На этот счет могут быть различные мнения. Кое-кто за то, что я тебя «подставил» под гайенов меч, мне губу расквасил. А потом Арконову тунику слезами залил так, что ее и стирать теперь не надо.

— Никого ты никуда не подставлял! — возмутился Токе, даже койка под ним протяжно скрипнула. Тут до него дошло. — Погоди! Ты говоришь… Лилия? Она плакала?

— Рыдала со всхлипами, — подтвердил Кай. Пока Горец переваривал известие, Аджакти сел на койке и завозился в жаровне с потухшими углями. В каморке запахло золой, на нее шумно дунули, еще раз, и голые каменные стены озарил робкий оранжевый рассвет.

— Так-то лучше, — Кай протянул к огню озябшие руки. Тепло отгоняло призраки за границу тени, помогало поверить в их бесплотность и думать о живых.

— Это что же, она… — Токе облизнул языком пересохшие губы, — из-за меня?

— Нет, у нее живот разболелся, — хмыкнул Аджакти и наклонился вперед, облокотившись на собственные ляжки. — Она в тебя втюрилась по уши, дурачина! — С удовлетворением он отметил признаки того, что сообщение дошло, куда требуется: губы Токе предательски задрожали, морщины на лбу сложились в новые складки.

— Не… не может быть, — запинаясь, выдавил парень, прижимая к сердцу одеяло, будто щит. — Это глупость какая-то.

— Глупость — это то, что ты, дубина, не видишь, что у тебя под носом.

— Под носом у меня были твои лапищи на ее си… — Токе задохнулся, с трудом проглатывая чуть не сорвавшееся с языка грубое слово, — сиамских близнецах!

Каю стоило огромного труда сдержать лошадиное ржание. Он выдал себя только булькающим звуком, заставившим Горца напрячься и подозрительно уставиться в каменное лицо товарища.

— Гхм, мои лапы, как ты выразился, — заметил Аджакти, немного овладев собой, — были там, куда их положили. Девчонка дразнила тебя, а ты, телок, уши развесил!

— Ага, еще скажи, что тебе это не нравилось! Видел я, как у тебя слюни капали!

— Ну меня хоть и называют троллем, но только наполовину, — ухмыльнулся Кай. — Так что, ничто человеческое мне не…

— Ладно-ладно, — прервал товарищ, на бледных щеках которого проступил намек на румянец. — Может, Лилия меня и дразнила, с нее станется. Но дразнилки — это одно, а… — Горец потупил взгляд, будто ища нужные слова в складках одеяла, — другое — это… другое. Она говорила тебе что-нибудь? Ну про меня? — Токе вскинул взгляд на друга. Отсветы жаровни мерцали в серых глазах, ожидавших ответа.

— Конечно, — уверенно кивнул Кай. — Говорила, и много чего. В основном про то, какой ты дурак набитый.

Горец вспыхнул, но Аджакти продолжал, не собираясь щадить товарища:

— Тигровая — девушка гордая. Она о своих чувствах трепаться не будет. А вот придираться к одному конопатому северянину, посмеиваться, взгляды бросать украдкой, заставить ревновать — да, это с нее станется.

Горец нахохлился и снова принялся изучать одеяло.

— А теперь скажи-ка мне, голубь, — Кай чуть нагнулся, заглядывая Токе в лицо, — как долго вы будете танцевать друг вокруг друга? Пока смерть не разлучит? Кажется, дама с косой и так уже достаточно долго торчала за спиной у вас обоих.

— Зачем ты сейчас говоришь мне об этом?! — В голосе Горца звучала неприкрытая мука, по-девчачьи густые ресницы беспомощно моргали. — Разве ты не видишь — теперь не время и не место.

— Со временем и с местом как раз все в порядке! — возразил Аджакти. — Зато вот с тобой…

— А что со мной? — встопорщился Токе. — Рана — пустяки. Перед глазами немного плывет — так это из-за той архи, которой ты меня накачал. Увидишь, гайену завтра несладко придется!

— В этом я не сомневаюсь, — Кай вздохнул и попробовал поймать взгляд товарища. Но Горец отвел глаза и сделал вид, что поглощен языками пламени в жаровне. Аджакти вздохнул. «Что ж, от топтания вокруг да около пользы не будет». — А тебе? Сколько у тебя будет времени, прежде чем шов разойдется?

В наступившей тишине мягко потрескивали угли, в которых делал свою тайную разрушительную работу огонь.

— Немного, — Токе помолчал. — Этот бой должен закончиться быстро.

— И как он закончится?

Между ними снова повисла пауза. Тени ползли по углам. Когда Горец заговорил, голос звучал устало:

— Это знают только боги.

Аджакти тряхнул головой:

— Это должен знать ты! Скажи, как ты собираешься надрать «псу» задницу?

Токе помрачнел:

— Справедливость на моей стороне, а значит, и Божественное провидение.

— Ну на Провидении далеко не уедешь.

— А что у меня еще остается? — пожал плечами Горец и скривился, разбередив рану.

— Что остается? Например, злость. К тому же не забывай твое главное преимущество.

— Какое еще преимущество? — удивленно воззрился на Кая Горец.

— Клык постарается взять тебя живьем, так? Ведь зарезать виновного для него — слишком просто, никакого удовольствия. А тебе всего лишь надо прикончить вордлорда.

— Всего лишь?! — хмыкнул Токе. — Допустим. Ты сказал, это мое главное преимущество. Разве есть какие-то еще?

— Есть, — кивнул Аджакти. — Неожиданность. Клык помнит мальчишку-пастуха, которого он захватил в пустыне и продал Скавру. Конечно, Скавр подтвердит, что ты порешил его людей. Но поверит ли капитан в то, что ты был один? Ведь гайен не подозревает, насколько ты хорош. На этом можно сыграть.

— Сыграть?

— Ну у тебя же еще в песках актерский талант открылся. Помнишь след дьявола? Вот и найди ему применение. Таланту, то есть.

— Скажешь тоже, — смутился Горец, — талант! Пьяного изображать не то же, что…

— Испуганного деревенского мальчишку, — закончил за него Кай.

— Особенно стараться мне не придется, — насупился Токе.

Аджакти слишком хорошо знал, каково это — встретить лицом к лицу свой худший кошмар. Он протянул руку через узкий проход и хлопнул товарища по плечу:

— Не ссы. На этот раз я буду рядом. Обещаю.

— На этот раз мне не нужна будет нянька! — встопорщился Горец.

Аджакти ухмыльнулся:

— Какое тебе дадут оружие?

— Скавр предоставил мне право выбирать самому. Наверное, целурит и щит, обычное вооружение «жнеца».

— Против?

— Клык, скорее всего, заявится с илдом и бянь. Погоди! — озарило Токе. — Против бянь щит не годится. Мне понадобится нож!

— Хороший выбор, — одобрил Кай. — Теперь представь, что я — Клык. Какое мое первое движение?

— Так. Думаю, ты постараешься меня обезоружить. Скажем, выбить меч бянь.

— А что ты?

— Попробую увернуться. Если повезет — перерублю бич.

— Если повезет? — поднял бровь Аджакти. — Я в отличной форме, силен как бык, хладнокровен и рожден с бянь в руке. Твоя подвижность ограничена из-за раны. И ты рассчитываешь, что тебе повезет?!

— К чему ты клонишь? — Глаза Токе мрачно сверкнули. — Только что пел, что я — второй Фламма, а теперь говоришь, что Клык с первого удара разделает меня под орех?

— Не разделает. Если ты подготовишься. Если будешь управлять этим боем.

Мгновение Горец изучал товарища критическим взглядом. Внезапно он свесил ноги с постели и решительно сел на нарах лицом к Каю:

— Ты — Клык. Начинай.

Когда Зейд просунулся в дверь каморки, чтобы передать Аджакти приказ Скавра, взору его предстала удивительная картина. Сначала воину показалось, что гладиаторы сцепились в тесной камере. Но, приглядевшись, он понял, что они заняты «боем с тенью» — движения были четкими, но нарочито медленными и на волосок не достигали цели.

— Немного левее и ниже, — поправил «полутролль» руку Горца на своем бедре. — Сюда. Тут проходит жила.

Заметив стражника, Аджакти вскинул свои жуткие глазищи. Зейд сложил пальцы за спиной в отводящий зло знак:

— На выход, урод. Скавр вызывает!

В конторе мясник оказался не один. Шторы закрывали окно, огонек лампы едва мерцал, но лицо посетительницы было настолько темнее окружавшего ее полумрака, что Кай без труда узнал чернокожую телохранительницу принцессы. Она развалилась на одном из стульев, вальяжно вытянув ноги в узких кожаных штанах, и чистила ногти кончиком ножа. На появление гладиатора мтеха не среагировала ни звуком, ни взглядом. Казалось, гигиеническая процедура целиком поглотила ее.

— Тяжелый денек выдался у тебя, а, Аджакти? — раздался из темноты голос Скавра. В тусклом свете лампы виднелся только грузный силуэт, утонувший в глубоком кресле. — Похоже, твои подвиги на сегодня еще не закончены. Прекрасная дама желает видеть тебя, причем безотлагательно.

Новость не застала Кая врасплох: он догадался обо всем, как только увидел чернокожую. И все же приглашение пришлось как нельзя некстати. Именно сейчас, когда он так нужен Токе!

— На улицах наверняка полно кордонов, сейджин.

— Большинство солдат уже отозвали, — телохранительница полюбовалась результатом своих усилий, растопырив пальцы. Голос у нее был по-мужски низкий и грубый. — Оставшиеся прочесывают злачные кварталы. В верхнем городе твоя задница будет в большей безопасности, чем в собственной постели.

— А если нас все-таки остановят? — не сдавался Кай. — У стражи есть мое описание.

— Прикрой свою гнусную рожу, и никто тебя не узнает, — мтеха легко поднялась со стула, едва скользнув по гладиатору взглядом. — А если даже узнают, — белоснежные зубы сверкнули в недоброй улыбке, — то у меня есть универсальный пропуск.

Аджакти не был уверен, что именно телохранительница имела в виду: имя принцессы или лезвие ножа, молниеносно скользнувшее между пальцами и скрывшееся в складках одежды. Он повернулся к Скавру:

— Позвольте мне остаться сегодня в школе, сейджин. Горцу нужна моя поддержка!

— А даме нужен твой… гхм, меч, — мясник нарочито громко прочистил горло. — Отправляйся с госпожой Шазией и не спеши возвращаться поутру. Я сказал Альдоне, что ты не явишься раньше обеда.

— Что это значит? — Внутри у Кая все похолодело.

— С какой это стати я должен отчитываться перед своими рабами?! — Скавр рявкнул так, что даже бесстрастная Шазия приподняла бровь. — Только поглядите на него! Я ему жизнь спас, а он еще и ерепенится!

Кресло протестующе застонало, когда темный силуэт покинул его, выходя на свет. Лицо мясника было серым от усталости, но глаза горели яростью:

— Ты отправишься, куда тебе скажут, сделаешь то, что тебе скажут, и вернешься, когда тебя отпустят! Точка. Нет, восклицательный знак!

Скавр обернулся к Шазии, нетерпеливо постукивавшей носком сапога по полу:

— Прошу прощения, госпожа, забирайте Аджакти, он полностью в вашем распоряжении.

Чернокожая улыбнулась, снова демонстрируя великолепные зубы:

— Жаль, не придется его тащить на цепи. Мою хозяйку возбуждают игры со связыванием.

 

Глава 11

Будущее, написанное на воде

Известие о беспорядках на Торговой площади застало Аниру на вилле Сиаваши. Приглашение на скучнейшие женские посиделки принцесса могла бы проигнорировать, если бы супруг Кефы не владел золотом, которое звенело в карманах Омеркана. Темескин, богатейший купец Церрукана, был целиком под каблуком своей женушки, которая спала и видела голубой шелк шаков на своих плечах. Разговор женщин, среди которых Кефа единственная не могла похвастаться длинным именем и титулом, крутился вокруг нехватки развлечений в отрезанном зимой от мира Церрукане. Но среди куртуазных фраз проскакивали намеки, понятные только Анире и Кефе, — у сегодняшней встречи была другая, скрытая повестка дня.

Принцессу забавляла эта игра — махать голубой тряпкой с гербом перед длинным носом плебейки, чтобы оставить с еще более длинным носом дорогого братика. Кефа не являлась легкой добычей. Омеркан действительно оказывал ее супругу знаки особого расположения. Например, сегодня гостей развлекали любимые артисты принца. Немой мим Люк и его труппа, занесенные непонятно каким ветром в Церрукан из самой Феерианды, остались зимовать в городе по личному приглашению Омеркана. Уши Аниры услаждал сладкий голос Козетты:

Анира сидела со скучающим лицом. Она не хотела показать, что песня произвела на нее впечатление, не хотела, чтобы Кефа догадалась, что высокая гостья впервые слышит феериандку. Омеркан не допускал своих любимцев на женскую половину дворца. Полупонятные слова на тан заставили сердце принцессы биться быстрее — она думала об Аджакти и таинственном эбру, скрытом в золотом ожерелье, оттягивавшем ее плечи книзу.

Согнувшийся в поклоне молодой раб подал хозяйке свиток на изящном серебряном подносе. Кефа читала медленно, шевеля губами, как ребенок. За ее спиной кузина Шарзад, кривляясь, передразнивала усилия ничего не замечавшей женщины. Кефа оторвалась от свитка и вскинула на Аниру оживленно заблестевшие глаза:

— Это письмо от моего мужа. Он предостерегает от выхода в город. Гладиаторы взбунтовались и перерезали гайенов на Торговой площади.

Последние слова хозяйки потонули в хоре возбужденных голосов. Принцессе пришлось вмешаться и успокоить свиту, чтобы получить возможность услышать подробности. Как она и ожидала, сообщив о бунте, Кефа сильно сгустила краски. Темескин писал, что гладиаторов было всего двое и что по всему Церрукану уже разосланы солдаты в поисках убийц. На всякий случай купец велел супруге запереть все двери и усилить охрану у ворот. При этом известии женщины снова закудахтали, как всполошившиеся куры. Аниру же охватило странное спокойствие. Она будто услышала голос внутри себя, тот же голос, что наполнял ее голову в храме Иш-таб. Принцесса прижала руку ко лбу, будто пытаясь почувствовать форму звуков кончиками пальцев, но визгливый дискант Кефы разбил внутреннюю тишину:

— Оба раба — чужеземцы, один из них северянин, а второй — страшный и седой, как ледяной великан.

Вот уже битый час Анира металась по стеклянному павильону, не в силах найти себе место. Мысли скакали, как кузнечики в банке. «Почему Шазия не возвращается так долго? Что, если Аджакти уже пойман? Или это все-таки не он? Но у кого из гладиаторов еще такая же белая грива? А если это Аджакти, зачем идиот устроил бессмысленную резню? Возможно ли его спасти, не подставив при этом себя под удар? Или лучше вызнать у него все, а потом отдать Омеркану в знак своей преданности?» При этой мысли все внутри Аниры перевернулось, к горлу подступила тошнота, но она пересилила себя. «Я должна думать только о своем будущем. Об Анире некому позаботиться, кроме нее самой. Что послужит мне лучше? Ах, если бы я могла прочесть эбру!»

Принцесса сняла тяжелый золотой обруч и в который раз принялась рассматривать отпечаток на тонком листке бумаги, уже изрядно истрепанном по краям. Огонек свечи колыхался, придавая водяным символам объем, заставляя их отбрасывать тени. Собачья голова. Двойные мечи. Ворон. Языки пламени. Корона. Где в этом узоре место Аджакти? Собака, возможно, означает гайенов. Значит ли это, что павшие сегодня от меча «псы пустыни» каким-то мистическим образом приближают ее к цели — короне? Но что тогда сгорит в огне? Власть Омеркана? Ворон, птица Ночного Ветра, разинув клюв, насмехался над ее бесплодными усилиями. Закусив губу, Анира скатала бумагу в тонкую трубочку и снова затолкала в рот золотой змеи. Она знала, что ей полагалось теперь помолиться, но нужные слова не шли на язык, путались и ускользали из памяти. Вместо них губы сами собой складывались в звуки чужой речи:

Анира вздрогнула. За окном две тени пересекли светлое пятно там, где в садовой зелени прятался фонарь. Принцесса метнулась к устланной атласом софе и растянулась на ней в соблазнительной позе. Аккуратно расправила складки легкого платья, позволив волнам шифона свободно ниспадать, обнажая мягкую округлость бедра. Она еще не решила, как быть с Аджакти, но теперь была уверена — Иш-таб даст ей знак и пошлет силу исполнить задуманное.

Как и в прошлый раз, внутри садового павильона царил мрак. Ночь была безлунная, и Шазия ухватила его руку чуть выше запястья, чтобы провести через темные залы без ущерба для изящной мебели. Возле уже знакомой двери телохранительница толкнула Аджакти к стене. Белки ее глаз сверкнули совсем близко от его лица, черный палец коснулся губ в предупреждающем жесте и ткнул гладиатора в грудь. «Стой здесь и не шуми» — понял мимику мтехи Кай. Деревянная панель отъехала в сторону, коридор на мгновение залил красноватый свет, тут же заслоненный высокой фигурой Шазии. Дверь закрылась.

Аджакти навострил уши. Его острый слух уловил приглушенное бормотание — два голоса, определенно Шазия и Анира, — но слов разобрать не смог. Он несколько раз глубоко втянул прохладный воздух в легкие, успокаивая пульс. Когда палисандровая панель снова ушла в стену, и свет камина мазнул лицо Кая, оно было совершенно бесстрастным. Повинуясь знаку телохранительницы, он шагнул в спальню.

Принцесса возлежала на низком диванчике, укрытом алой переливающейся тканью. Красота ее сияла ярче шелков. Тонкие пальцы находили зерна граната в высокой золоченой вазе, фруктовый сок увлажнял припухшие чувственные губы. Янтарные зрачки под длинными ресницами исследовали его, как любопытное насекомое, будто решая, стоит ли приколоть находку булавкой и высушить на память.

Кай сделал шаг вперед и порывисто опустился на колено, уткнувшись взглядом в пушистый ковер. Его склоненная голова пылала. Он пришел, чтобы просить, но как можно просить того, кто намерен только брать сам?

— Раздевайся, — тихо произнес над ним искаженный страстью голос.

Аджакти поднял лицо и встретил голодные глаза ягуара.

Кай смотрел через стекло в ночной сад. В большинстве фонарей масло выгорело, но некоторые еще тлели, выхватывая из темноты белые призраки деревьев — все вокруг покрыл иней. Пар от горячего бассейна облаком стоял над невидимой водой. Только изредка легкий бриз отрывал полупрозрачные полотнища и гнал их над жесткой от мороза травой, так что казалось, будто на поляне водят хоровод привидения.

— Это проклятое место.

От шепота Аниры по обнаженной спине Аджакти побежали мурашки. Он подумал о древней статуе в глубине сада. Иш-таб и Нау-аку. Сестра, вернувшая своей кровью брата к жизни.

— В этом самом павильоне моего деда задушили его же собственным кушаком. Говорят, скорбный дух амира все еще бродит по аллеям. Потому эта часть сада совершенно заброшена. Идеально для тайных свиданий, не так ли?

Кай обернулся и понял, что вопрос Аниры был риторическим. Ее тело сияло в полумраке, как мраморная плоть богов, такое же совершенное и, казалось, неподвластное времени. Даже тонкие струйки пота на груди только подчеркивали ее красоту, как жемчуг — нежность перламутра. Заполненные тьмой глаза скользнули из сада на лицо Аджакти и задержались, поймав его взгляд.

— Павильон и сад принадлежали наложнице деда. Края шелкового кушака держали руки его сына. Наложница стала четвертой женой нового амира и моей матерью.

Аджакти не отвел взгляд. Даже веки его не дрогнули. «Уже одно то, что принцесса говорит со мной, а не приказывает — знак высочайшего доверия. Но чего добивается Анира, посвящая раба в свое прошлое? Рассчитывает, что я скоро погибну и унесу это знание в могилу? Или у нее на мой счет какие-то планы, и она старается завоевать мою преданность?»

Аджакти отошел от окна и сел на ковер в изножье кровати. Он с осторожностью выбирал слова:

— Твой брат. Он рожден от другой матери, от крови шахов? Поэтому Омеркан ненавидит тебя?

Принцесса лежала, не шевелясь, как мраморная богиня, опершаяся на локоть. По саду прошел ветерок, и тени от ветвей бросили на ее лицо узорное кружево, будто закрыв его искусной маской.

— Те гайены… Зачем ты убил их?

Темнота заполнила паузу. Теперь Кай понял: признание Аниры вынуждало его сказать правду.

— «Псов» на площади прикончил мой друг. Я помог ему бежать. Товарищи убитых напали на нас в переулке. Горец был ранен. Я просто защищал его.

Снова молчание и мрак.

— Твой друг не слишком умен. Что толкнуло его на это безумие?

— Гайены убили людей, которых он любил.

— Значит, он пожертвовал своей жизнью ради мертвых?

— Он еще жив! — Кулаки Аджакти невольно сжались. Лицо Аниры оставалось узорной маской, но он был уверен — принцесса заметила жест. Настало время действовать. — Спаси его! Ты — дочь амира, ты можешь приказать Скавру не выдавать Горца. Одного твоего слова будет достаточно! Ведь в твоих руках власть.

Принцесса оказалась на ногах так быстро, что край покрывала, в которое она запахнулась, хлестнул Аджакти по щеке.

— Луноподобная! — Голос девушки звенел, как сталь под молотом кузнеца. — Забыл, как следует обращаться к твоей госпоже, тварь?! — Босая нога пнула Кая в грудь, опрокинув на ковер. — Да как ты смеешь чего-то у меня просить?!

Кай остался лежать. Он впервые обратил внимание на то, что потолок спальни был украшен золотыми звездами, имитировавшими ночное небо. Они слабо мерцали отраженным светом. Ясность была здесь, совсем рядом.

— На самом деле у тебя нет никакой власти, так, Луноподобная? За тебя все решает отец, а когда он умрет, будет решать брат. И кажется, я знаю, каким будет его первое решение. Навряд ли он захочет запятнать свой трон браком с отродьем плебейской…

Анира обрушилась на него быстро и бесшумно, как дикая кошка. Не успей он перехватить ее запястья, длинные ногти выцарапали бы ему глаза.

— Не думай, будто ты что-то обо мне знаешь! — шипела принцесса, стараясь вырваться из его хватки. Черные локоны упали на лицо, верхняя губа приподнялась, обнажая острые зубы. — Ты вообще не должен думать, раб! Только делать то, что тебе прикажут!

Аджакти почувствовал движение воздуха на лице — где-то открылась дверь. Он не хотел причинить Анире боль. Когда сила, сжимавшая ее запястья, внезапно пропала, принцесса по инерции упала вперед и шлепнулась носом в мягкий ковер. Вездесущая Шазия мгновенно оказалась между госпожой и откатившимся в сторону гладиатором. Острие ее меча угрожающе кольнуло воздух в направлении голого раба:

— Выпустить ему кишки или вспороть горло, Луноподобная? — хладнокровно поинтересовалась чернокожая, не сводя с Аджакти настороженного взгляда. Кай не стал дожидаться выбора Аниры.

— Если бы я не думал, то не знал бы, как помочь тебе обрести власть, — на одном дыхании выпалил он и осторожно добавил, косясь на Шазию: — Луноподобная.

— Пожалуй, кишки. Так больнее будет, — решила для себя мтеха и шагнула к распростертому на полу гладиатору.

— Нет!

Телохранительница замерла и удивленно уставилась на Аниру:

— Но, госпожа, я же видела, это животное напало на вас.

— Никто на меня не нападал! — Анира плюхнулась в кресло, царственным жестом запахнув покрывало на груди. — Это была игра. Ну что пялишься, как дура?! Пошла! Надо будет, позову.

Бросив убийственный взгляд на Аджакти, Шазия развернулась, бросила меч в ножны и направилась к двери, печатая шаг.

— Подожди!

Кай напрягся, замерев на коленях, приколотый к полу взглядом принцессы. Телохранительница поклонилась, ожидая дальнейших указаний.

— Зажги свечи.

Аджакти не выпускал Шазию из виду, пока она, ворча себе под нос, не подцепила тлеющий в камине уголек и, выполнив желание хозяйки, не скрылась за дверью. Мягкий желтый свет озарил лицо принцессы. По его выражению Кай понял — одно неверное слово, один намек на ложь — и Анира велит Шазии прикончить его и на этот раз не отзовет свою сторожевую овчарку.

— И чем же думающий раб полезнее говорящего попугая? — скривила губы принцесса. — У тебя есть одна минута, чтобы убедить меня.

Аджакти облизнул пересохшие губы:

— Раб будет звучать убедительнее со штанами на заднице.

Анира усмехнулась и легко кивнула. Кай поторопился всунуть ногу в штанину. «Интересно, минута уже пошла? Я знаю слишком мало, значит, придется рискнуть и надеяться на то, что мои догадки верны».

— Ходят слухи, что амир долго не протянет.

— Неужели? — оборвала принцесса, критически вскинув бровь.

— Дурные настают времена. Достойные люди умирают до срока. Вот и Джамал…

— А что — Джамал? — снова прервала Анира, но на этот раз в ее глазах горел искренний интерес. Аджакти справился наконец с поясом штанов и опустился на ковер перед принцессой, скрестив ноги. «Похоже, настала пора припомнить, чему учил меня Мастер Ар».

— Луноподобной известны четыре опоры власти? — Вопрос, заданный тихим голосом, прозвучал почти как утверждение.

— Напомни мне, — растянула губы в улыбке принцесса. — Память у меня девичья.

— Сила. Богатство. Вера. Закон. Четыре опоры. Без одной из них любая власть неустойчива. Без двух — обречена, — Аджакти замолчал, проверяя реакцию принцессы. Девушка пожирала его глазами, чуть приоткрыв губы, будто пробуя каждое слово на вкус. Но, заметив взгляд гладиатора, Анира наигранно резко махнула рукой:

— Все это — пустая философия. Ближе к делу. У тебя осталось… — Принцесса обернулась на песочные часы, но только тут сообразила, что забыла перевернуть склянку. — Гм, скажем, десять секунд.

Кай понизил голос еще больше — на случай, если Шазия способна была опуститься до подслушивания:

— В Танцующей школе сто обученных гладиаторов. Любой новобранец стоит двух солдат, которые присягнут Омеркану. Последний из ветеранов — пяти. В Королевской школе триста закаленных ареной бойцов. Всего в Церрукане порядка пятидесяти крупных и мелких школ. Сколько насчитывает церруканская армия?

— Включая городскую стражу, примерно пять тысяч, — Анира нахмурилась, между красиво изогнутыми бровями залегла глубокая складка. — Куда ты клонишь? Гладиаторы — рабы и сражаются только на арене.

— За что?

Анира задумчиво покачала головой:

— О чем ты? — Похоже, она забыла про десять секунд.

— За что они сражаются?

Принцесса презрительно фыркнула:

— Они — обесчещенные! Их гонит в бой плеть и приказ мясника!

— Это верно. Но многие из них никогда бы не принесли клятву гладиатора, если бы не одно обещание, одна надежда.

— Деньги? — сморщила носик Анира. Кай покачал головой:

— Свобода. Эти люди пойдут за тем, кто даст им свободу.

Принцесса откинулась в кресле и прикрыла глаза. Несколько мгновений она сидела без движения, только вздымалось и опадало атласное покрывало на груди. Внезапно она распахнула глаза. Зрачки светились в полумраке, как раскаленные угли:

— Это безумие. Допустим, рабы Скавра послушают тебя. Но как насчет других школ? Королевская подчиняется Омеркану напрямую…

— И гладиаторы презирают принца за истеричность и слабость к мальчикам, — быстро закончил за Аниру Аджакти. — Конечно, на организацию потребуется время, и его у нас немного. Все должно завершиться до прихода весны и открытия караванных путей — тогда Омеркану будет неоткуда получить поддержку. Зима — время дворцовых переворотов.

Анира смотрела на него так, будто пыталась заглянуть в самые дальние уголки души и убедиться, что там не притаилась измена. Наконец она порывисто поднялась на ноги, подошла к кувшину с водой и отпила прямо из горлышка. Обернувшись к Аджакти, принцесса смерила его взглядом с головы до пят, будто пыталась определить ему цену:

— Что ты за это хочешь?

— Свободу, — твердо ответил Кай. — Для всех выживших гладиаторов. Безоговорочно и сразу, как только Луноподобная взойдет на престол.

Анира качнула рукой, прислушиваясь к плеску оставшейся в кувшине воды.

— Мало захватить власть, надо еще ее удержать. Как я это сделаю без одной опоры?

Аджакти усмехнулся:

— Кто лучше служит охотнику? Сокол, запертый в клетке или взлетающий с его руки?

Принцесса кивнула, но Кай еще не закончил:

— Горец. Он должен остаться в живых.

Брови Аниры удивленно взлетели, а потом сошлись на переносице:

— А ты упрямый! Да кто он такой, этот несчастный идиот, что ты ради него готов рискнуть всем?

Аджакти спокойно ответил:

— Мой друг, — и, следуя внезапному наитию, добавил: — Тот, кто возглавит бунт гладиаторов.

Принцесса поставила полупустой кувшин на изящный столик. Рука ее дрогнула, и дерево издало глухой, неловкий звук.

— Ты что, уже говорил об этом с… как его… Горцем? — Глаза настороженно следили за Аджакти из-под длинных ресниц.

— Нет, — признался Кай. — Но парень — прирожденный лидер, у него дар сплачивать людей и вести за собой, к тому же он бредит свободой.

— Вот именно! — наставила Анира тонкий пальчик в его грудь. — Он бредит! Кидается, как бешеный, на гайенов, плюет на церруканские законы… — Принцесса остановилась на полуслове, удивленно приоткрыв рот. Аджакти позволил уголкам губ расползтись в ухмылке:

— Вот именно, — повторил он слова девушки. — Идеальное качество для предводителя бунтовщиков, не так ли?

Принцесса сжала губы в тонкую ниточку и прищурилась:

— Значит, мой думающий раб уже заочно распределил роли в этом спектакле? Может, и мои реплики уже расписаны заранее? Так вот, — девушка решительно прошла мимо Аджакти и уселась на край кровати, — я тебя удивлю. Твоему дикарю-протеже придется самому разбираться с капитаном гайенов. Да-да, Шазия поведала о планах Скавра. Пусть северянин докажет, что достоин отведенной ему роли.

Аджакти отчаянно тряхнул головой:

— Значит, ты знаешь, что поединок будет на рассвете? Луноподобная, мне необходимо быть там!

Анира раздраженно пнула мех ковра и фыркнула:

— Зачем? Чтобы наделать еще больше глупостей? Нет, ты останешься здесь, — она похлопала по перине рядом с собой. — У тебя есть незаконченная работа.

— А у Луноподобной — будущее, написанное на воде! — По какой-то причине слова Аджакти попали прямо в цель — принцесса вздрогнула, румянец на щеках побледнел. Он поспешил развить успех: — Жизнь Горца — это волосок той кисти, которая выводит узор.

Несколько долгих мгновений принцесса сидела с неподвижным взглядом, устремленным куда-то мимо Кая — будто за его спиной парил призрак, видимый только ей одной. Наконец жизнь вернулась в ее глаза, янтарь блеснул под дрогнувшими ресницами:

— Хорошо. Иди. Прямо сейчас я не хочу тебя больше видеть. Через полмесяца у меня должен быть подробный план и список того, что понадобится для его осуществления. Я запрещаю тебе называть мое имя, даже шепотом и во сне — шпионы брата повсюду.

Аджакти подобрал с полу свой плащ и шагнул к двери в сад.

— Молись Иш-таб, Луноподобная, — бросил он через плечо. — Молись, чтобы «собачья» голова сегодня залилась кровью.

 

Глава 12

Свобода

В казармах Танцующей школы царила полная тишина. До рассвета оставалось еще несколько часов, и усталые гладиаторы спали мертвым сном. Аджакти собирался предаться тому же занятию — утром он хотел быть свежим. Ладонь уже легла на ручку двери, ведущей в их с Токе каморку, когда до его слуха донеслись слабые звуки. Шепот, шорохи, хихиканье — все это шло изнутри. «Щекочут его там, что ли?» Кай навострил уши. Смешки сменились приглушенными, будто через подушку, стонами. Теперь он разобрал, что голосов было два, один принадлежал Горцу, а вот второй…

Аджакти бесшумно убрал руку и сделал шаг назад. Несколько мгновений он пялился на закрытую дверь, соображая. «Вот так всегда. Вылезаешь из-под бока принцессы, тащишься по морозу через весь город — все, чтобы позаботиться о больном друге! А о нем тут уже и так вовсю заботятся. — Кай усмехнулся в темноту. — А Токе-то какой шустрый! Видно, решил последовать моему совету, не откладывая, даже рана ему не помеха. Или это Тигровая проявила инициативу?» Он пожал плечами и направился по галерее к общему залу. На крыше заседать сегодня было холодновато.

К удивлению Аджакти, просторное помещение оказалось освещено — в очаге уютно потрескивал огонь, хотя гладиаторам запрещалось оставаться в зале после отбоя. «Кого бы сюда могло занести среди ночи? Может, стражник нерадивый забрел погреться?» Однако ни на лавках вдоль стен, ни за столами не было никого и ничего, кроме теней.

— Что такое свобода? — Гулкий голос разбил тишину так неожиданно, что Кай чуть не подпрыгнул на месте. Он заозирался по сторонам и с трудом различил в пятне мрака у очага низкий плотный силуэт. Языки умирающего пламени то отвоевывали у темноты покатые плечи и круглую бритую голову, то отступали, и Фламма исчезал, как призрак, поглощенный породившей его ночью.

— Вы меня спрашиваете, сетха? — неуверенно пробормотал Кай. «Что фаворит делает в казармах посреди ночи? Дома, что ли, неурядицы?»

Фламма раздраженно фыркнул, поворачивая к нему плоское лицо:

— Я похож на человека, который ведет философские беседы сам с собой?

Аджакти смиренно поклонился:

— Простите, сетха, я ничего такого не имел в виду.

Но фаворит уже не слушал. Фламма снова отвернулся к очагу:

— Не твоим ли заветным желанием было, чтобы я обратил на тебя внимание, выделил тебя среди многих? И вот я беседую с тобой, а ты даже не удостаиваешь меня ответом на простой вопрос.

После бессонной ночи мозги в голове ворочались тяжело.

— Свобода, — поспешил Кай исправить ситуацию, — это, э-э… — «Проклятие горного тролля! Как можно описать то, чего никогда не знал?» — Это когда ты можешь делать все, что хочешь.

Фламма снова взглянул на него снизу вверх и велел сесть рядом с собой. Аджакти повиновался.

— Вот ты, мальчик. Ты свободен? — По лягушачьим губам фаворита скользила привычная улыбка, и Кай почувствовал, как в животе начал набухать горячий комок гнева: этот человек не мог выбрать более подходящего момента, чтобы поиздеваться!

— Я раб, — ответил он, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение. — Вам это известно.

— Да-да-да, — мелко закивал Фламма, и его сходство с куклой-болванчиком усилилось. — Глупый вопрос. Но вот что… Укажи мне свободного человека.

Аджакти недоверчиво уставился в круглую физиономию, стараясь найти подвох. «Возможно, Огонь действительно решил поразвлечься за мой счет, наказать за самонадеянность и гордыню, будто ванны с дерьмом было недостаточно. Возможно, мне стоит просто встать и отправиться на крышу». Но что-то в манере Фламмы задавать неожиданные, ставящие в тупик вопросы напомнило Каю его первого учителя, Ментора Рыца. Помедлив, он поднял руку и ткнул пальцем в направлении фаворита.

Улыбка человека-огня стала шире:

— Точно, я больше не раб. Но… — Фламма прикрыл веки и протянул ладони с короткими тупыми пальцами к огню, будто у него мерзли руки. — Ты, верно, догадался по моей речи, что я родом не из Церрукана. Много лет назад судьба занесла меня в этот город, который я поначалу полюбил, а потом возненавидел. Здесь я… был вынужден остаться. Силы, намного превышающие мои собственные, привязали меня к этому проклятому месту — до тех пор, пока не загорится песок или я не воспитаю воина, способного превзойти меня.

Вся усталость и сонливость мгновенно слетели с Аджакти, как засохшие листья с дерева под порывом ветра. Глаза его теперь пожирали фаворита, на губах осторожно формировался вопрос:

— Почему же, сетха, вы отказались брать учеников?

Огонь снова открыл глаза и перевел взгляд с рдеющих углей на беспросветные зрачки Аджакти:

— Я был нетерпелив. Сделал слишком много ошибок. Пожертвовал плотью от плоти своей в надежде, что сыну передастся мой дар вместе с кровью. Я не могу позволить себе ошибиться снова.

В голове Кая прозвучал страшный бесплотный голос: «Смотри, чем я пожертвовал ради достижения своей цели. А чем пожертвовал ты?» По спине пробежал озноб. Фламма между тем продолжал:

— Довольно об этом. Ты все еще считаешь, что я свободен?

Аджакти не спешил с ответом. Взгляд узких глаз покоился на нем, как тяжелая ладонь. Кай чувствовал его давление даже после того, как отвел глаза.

— Вы свободны, — выдавил он, — сделать выбор.

Только сейчас Кай заметил, что ноги фаворита, несмотря на зимние холода, были по-прежнему обуты в старые разношенные сандалии.

— Значит, ты отказываешься от своего первоначального определения?

Аджакти осмелился снова взглянуть на Фламму. Непохоже, чтобы Огня разозлила его дерзость. Низенький рыхлый человечек задумчиво улыбался, в темных радужках вспыхивали искорки — то ли смех, то ли отражение умирающего пламени. Гладиатор отважился кивнуть:

— Простите, сетха. Мои слова были необдуманны. Свобода — это возможность делать выбор.

Фаворит долго смотрел на него, и на этот раз Кай не смел отвести глаз. Все в нем кричало: «Выбери меня!» — но он сжал в кулак колотящееся сердце и представил себе, что это круглый, плоский голыш, который прыгает по гребешкам волн, снова и снова, пока не уходит на глубину, к другим таким же камням. Наконец Фламма вздохнул и произнес мягким голосом:

— Если это так, я вынужден спросить тебя снова, свободен ли ты?

Кай посмотрел вниз через зеленую толщу воды и увидел свое твердое сердце, лежащее рядом с другими на океанском дне, неотличимое от прочих, холодных и гладких.

— Да, — ответил он. — Я свободен.

— Тогда, — шевельнулся Фламма, протягивая руку вперед и чуть касаясь щеки Аджакти кончиками пальцев, — я дам тебе возможность показать это. Я дам тебе возможность выбирать.

Кай покорно склонил голову, закусывая торжествующую улыбку. «Свершилось! Что это, как не мой первый урок?! Мое первое задание?! Фламма берет меня в ученики. О, как будет доволен Мастер Ар!» Будто прочитав его мысли, фаворит объявил:

— Если сегодня на рассвете ты придешь к моему дому, я лично научу тебя всему, что умею. Я договорюсь со Скавром, чтобы он дал тебе провожатого.

Волна радости, поднявшая Кая так высоко, обрушилась вниз и выбросила его на песок, захлебывающегося воздухом так, будто это была вода. Он вскинул взгляд на фаворита, ища в его лице подтверждение своей надежды, надежды на то, что он ослышался.

— Сегодня на рассвете?

Фламма коротко кивнул.

— Но… Возможно, вы не знаете… На рассвете Горец должен сражаться с Клыком, капитаном гайенов. Здесь, на плацу. Горец — мой друг. Он ранен. Он…

— Ты свободен выбирать, ведь так?

Улыбка фаворита вдруг показалась Аджакти отвратительным оскалом черепа, который сжимала рука Мастера Ара. Не говоря ни слова, Фламма медленно прижал локти к бокам, а затем вытянул руки ладонями вперед, неотрывно глядя на почти угасший в очаге огонь. Угли на мгновение подернулись золой, но тут же с громким шипением вспыхнули ярким голубым огнем, лизнувшим закопченный свод камина. Аджакти не заметил, как фаворит покинул общий зал. Он застыл на полу у очага, в котором медленно опадало искусственно вызванное пламя. Кай знал одно — это не магия. Зрение, данное ему Мастером Аром, никогда не обманывало.

«Что это было? Смогу ли я тоже научиться такому? Но ведь это значит — бросить Токе, нарушить данное слово. Ведь я обещал ему быть рядом, во что бы то ни стало на этот раз быть рядом». Раскаленные щупальца боли поднялись от основания позвоночника, следуя причудливым извивам узора, когда-то выжженного на спине плетьми волшебника. «А чем ты пожертвовал ради достижения своей цели?» — зашипел в ушах знакомый голос. Невидимая рука сдавила горло Кая, все четыре пальца глубоко впились в плоть, перекрывая доступ воздуху. Он хотел закричать, но из горящей глотки вырвался только полузадушенный стон. Зрение помутилось. Перед глазами плыли огненные круги, заключавшие в себе Аниру, Мастера Ара, Фламму. Губы шевелились, рты открывались и закрывались, но из их речей он мог выделить только одно слово, повторяющееся снова и снова на тан, церруканском, нулларборском: «Свобода. Свобода. Свобода».

Аджакти тряхнул головой, отгоняя видение, и в последнем отчаянном усилии запустил руку в очаг. Его пальцы сдавили тлеющий алым уголь. Резкая боль и запах паленой плоти заставили зрение проясниться. Бесплотный голос утих. Кай скорчился на полу у погасшего камина, баюкая у груди руку, все еще сжимающую превратившийся в золу уголек.

Токе проснулся от того, что кто-то несильно, но настойчиво тряс его за плечо. Он улыбнулся и распахнул глаза, ожидая увидеть Лилию. Но вместо ее зеленых глаз над ним, блестя белками, склонилась черная физиономия Фазиля. Смутившись, Горец отдернул руку, тщетно искавшую на груди доктора желанные округлости. Тренер «жнецов» ухмыльнулся:

— Мокрые сны потом будешь досматривать. Тебя Чеснок должен осмотреть.

Токе, спохватившись, дернулся на постели и тут же сморщился от боли в боку:

— Уже был гонг на построение?

— Нет, — успокаивающе покачал головой Фазиль и помог ему встать на ноги. — Скавр велел поднять твою задницу пораньше и привести в чувство перед боем. Сам идти сможешь?

Токе кивнул и бросил украдкой взгляд на соседнюю койку. Она была пуста, ни следа ни Лилии, ни Аджакти. Парень вздохнул и, закусив губу, поплелся за Фазилем.

Чеснок предложил Горцу обезболивающий настой, но он отказался. Снадобье мутило сознание и замедляло реакцию, а в бою против Клыка Токе понадобится полная концентрация и ясность мысли. Он удовольствовался лекарственной мазью и свежей повязкой, но теперь сомневался, верно ли было это решение. Поединок еще не начался, а рана уже донимала его. Движения были неловкими, скованными болью. Доспех, прикрывавший раненый бок, казался необычно тяжелым.

Гладиаторы, доктора и даже стражники собрались на казарменном плацу, выстроившись по периметру. Внутренняя шеренга, образованная воинами Скавра, окружала оставшуюся свободной четырехугольную площадку — пространство для боя. На верхней галерее поставили кресла для зрителей, оживленно делавших последние ставки. Зрителей было немного, их лица скрывались под масками. Очевидно, Скавр не желал афишировать причастность своей школы к убийствам, но и упустить шанс заработать не мог, а потому пригласил только доверенных людей с тугими кошельками. Поединка гладиатора и гайена никто не мог припомнить во всей церруканской истории, и Токе не сомневался, что его победа принесет мяснику много золота — ведь наверняка толстосумы ставили против раненого.

Впрочем, ему было наплевать на Скаврову выгоду с самого высокого зиккурата. Горец мерз. Утро выдалось холодное, и ослабленное кровопотерей тело сотрясали волны озноба, которые не удавалось унять. Небо над плацем розовело по-зимнему неуверенно, ветер из пустыни задувал, казалось, даже под плотно подогнанные кожаные доспехи. Токе подумал, что, если бы не их тяжесть, его качало бы под ледяными порывами, как осинку. По-утреннему серые, тревожные лица в шеренгах то расплывались перед ним, то снова становились отчетливыми, и он искал и снова находил среди них одно — обрамленное непослушными рыжими кудрями, особенно яркими на фоне побледневших щек. На мгновение Горец встретился взглядом с Лилией, и этот взгляд, мольба в нем как ножом полоснула по сердцу.

Токе поспешил скользнуть глазами дальше по рядам гладиаторов. Он ошибался. Посмотреть на поединок с гайеном собрались не все. Не хватало тяжелораненых, лежавших в лазарете, и одного здорового. Аджакти. Слабая усмешка искривила потрескавшиеся губы. «Наверное, Скавр постарался убрать его с глаз долой: боится, как бы „полутролль“ не испортил представление, выкинув очередной фортель. Что ж, так оно и лучше. На этот раз Кай ничем не сможет мне помочь. Он уже сделал все, что мог».

Над плацем раздался чистый, глубокий звук гонга, надолго зависший в морозном воздухе. Он возвещал не сигнал на построение, а прибытие вордлорда. Гонгу вторил высокий воющий звук — боевой рог гайенов. Мгновение — и «псы пустыни» показались на противоположном краю импровизированной арены — неотличимые друг от друга, облаченные в серое с ног до головы, так что на виду оставались только недобро поблескивающие раскосые глаза. Клык был единственным, кто не закрыл лицо. В его грубых, выдубленных пустынными ветрами чертах читалось только одно — смерть.

Очередная волна дрожи сотрясла Токе с головы до пят. Ему пришлось крепко сжать челюсти, чтобы зубы не выдали предательскую чечетку. Это не укрылось от острых глаз капитана гайенов. Он бросил что-то на своем лающем языке сопровождавшим его воинам. Те дружно осклабились, и ветер понес над плацем язвительный хохот. «Пусть! — решил Токе. — Пусть думают, что у меня душа ушла в пятки. Это мне на руку».

На смотровой галерее появился Скавр в новой, надетой специально по случаю пурпурной тунике, но с бессонными мешками под глазами. Согласно традиции, мясник набрал полную грудь воздуху и начал орать об условиях поединка и доблести сошедшихся сегодня для смертоубийства героев. Но Клык не был гладиатором. Представление ему скоро наскучило, и он, невзирая на предостерегающие окрики и ахи зрителей, зашагал через плац, на ходу вытаскивая из-за пояса бянь и обнажая илд. Токе еще не получил оружия. Он бросил отчаянный взгляд на Фазиля, стоявшего наготове с боевым целуритом и ножом, ожидая приказа Скавра. К счастью, мясник быстро оценил ситуацию и рявкнул так, что свисавший с перил штандарт школы пошел рябью: «Оружие!»

Пальцы Токе сжали удобно легшую в ладонь рукоять. «Как бы Скавра не хватил удар. Вон как ему кровь в голову бросилась, малиновый стал, что твоя свекла!» Он медленно пошел навстречу Клыку, нарочно прихрамывая и стараясь пока не встречаться с ним взглядом. Вот между врагами осталось десять шагов. Восемь. Шесть. Над плацем повисла полная тишина. Только поскрипывал под подошвами мерзлый песок да хлопал на ветру штандарт, так что изображенный на нем журавль уже взмахивал крыльями, начиная танец.

Горец и гайен остановились друг напротив друга на расстоянии удара. Северянин был вынужден взглянуть Клыку в глаза — он подозревал, что вордлорд не будет дожидаться сигнала, и не хотел пропустить момент атаки. Токе ждал этой встречи так долго — молился о ней перед тем, как засыпал, и когда просыпался; воображал ее, молотя в щепы тренировочный столб; представлял себе Клыка на месте своих противников на арене — так ему было легче поднимать меч. И вот теперь он снова видел перед собой этот жесткий, безжалостный взгляд — такой же непреклонный, как и в тот день, когда человек с собачьей головой на кисти заставил его смотреть на все. Измазанные ржавой кровью колени, прижимающие слабые руки к земле. Грубые пальцы, рвущие черные кудри, наматывая на кисть. Розоватые ногти, царапающие песок, ломающиеся до мяса. И крик — тонкий, захлебывающийся и, наконец, захлебнувшийся…

Ненависть взорвалась в груди, как огненный шар. Кровь разнесла пламя по жилам Горца. Пожар, бушевавший в нем, разгорался с каждым ударом сердца, которое, все быстрее и быстрее, выстукивало одну смертельную мелодию: «У-бей! У-бей! У-бей!» Возможно, Клык увидел в глазах противника отражение этого пламени. А может, он просто решил использовать преимущество неожиданности. Гайен атаковал беззвучно, за секунду до того, как поднятая рука Скавра упала вдоль тела, возвещая начало поединка.

Все произошло, как и предвидел Аджакти. Бянь взвилась, со свистом рассекая воздух, захлестнула руку Токе, державшую меч, дернула к земле. Он потерял равновесие и рухнул на одно колено. Боль пронзила раненый бок, отдалась в сжимавшей целурит руке. Эта идея тоже принадлежала Каю — взять меч в левую, слабейшую руку.

Клык замахнулся илдом, заслоняя розовеющее небо. Правая кисть Горца метнулась к бедру врага. Острие ножа нацелилось в ту точку, где под кожей штанов билась жизнь. Левое запястье гладиатора дернуло. Токе повело в сторону. Колено Клыка вонзилось в бок, вминая доспех в рану. Нож дрогнул в руке северянина. Лезвие вспороло мышцы гайена, но слишком низко. На лицо Горца брызнула горячая струя — он едва успел закрыть глаза. Другая струя смочила его доспех изнутри. Рана открылась.

Аджакти проснулся от того, что в голове бил набат. Несколько мгновений он лежал неподвижно с закрытыми глазами, соображая, как тревожный колокольный звон из его сна связан с реальностью бодрствования. В том, что яркие образы, еще не исчезнувшие из памяти, навеял сон, сомнений быть не могло. Он видел себя ребенком. Невзирая на запрет отца, он залез на колокольню. Его брат следовал за ним.

«Какой бред! Не было у меня ни отца, ни брата, да и колокольни в Замке никогда не строили. Но во сне мы взобрались туда, оба. По щербатым ступенькам, которые пахли временем, церковью и подземельем. А наверху были голуби и ветер. И темные зевы двух колоколов. И плетеные тросы, привязанные к языкам и покачивавшиеся на ветру. До них было не достать, ведь длина рассчитана на рост взрослого. А позвонить так хотелось. И тогда брат сказал, что я просто должен посмотреть на один трос, вот так, и потянуть его глазами книзу. А он посмотрит на другой. Сначала у нас не получалось. Но это потому, что мы тянули одновременно. А потом над лесом пошел звон — такой же, как от наших задниц, когда отец приложил к ним руку. Это еще раз доказывает, что мне привиделся дурацкий сон. Но какого тролля продолжается этот тарарам?!»

Кай распахнул веки и тут же зажмурился от слабого света, резанувшего воспаленные глаза. Он лежал, скорчившись, на полу перед остывшим очагом в общей зале. Сначала гладиатор не мог припомнить, как и почему оказался здесь. Но тут надоедливый трезвон наконец утих. Взгляд Аджакти упал на ладонь, пульсировавшую тупой болью. Вид обожженной, измазанной золой кожи внезапно поставил все на свои места. Тревожный набат был сигналом гонга на построение.

«Рассвет! А я все еще здесь, в казармах Танцующей школы, вместо того чтобы быть на пути к дому Фламмы! Ожог — доказательство того, что ночной разговор с фаворитом мне не привиделся, как дурацкая колокольня!» Аджакти вскочил на ноги. «Я слышал, Фламма живет недалеко от школы. Может, если я сейчас же найду Скавра и буду бежать всю дорогу, то еще успею…» Тут взгляд его упал на окно. За ним виднелся заполненный гладиаторами плац. Это было не обычное построение. И люди ожидали не утренней тренировки. Скоро впервые за историю школы на ее землю ступят ноги гайенов. Скоро на этом смерзшемся в цемент песке решится, жить Токе или умереть.

«Ты свободен делать выбор» — прозвучали в ушах его собственные слова, повторенные голосом Фламмы. Скрипнув зубами, Кай опустился на каменный пол. Задремавшая было боль в спине проснулась, зазмеилась по шраму, вонзая ядовитые клыки в беззащитную плоть, шипя толчками крови в барабанные перепонки: «С-спеш-ши! С-спеш-ши!» Аджакти вдавил затылок в каминную кладку, сжал кулаки так, что ногти вонзились в обожженную ладонь, срывая струпья. Он предпочел бы, чтобы его голову снова взорвал изнутри набат.

Вечность спустя воздух содрогнулся в звуке, наводящем ужас на караванщиков и рабов. В Танцующей школе выл рог гайенов. Выбор был сделан.

Протолкаться через ряды братьев оказалось несложно — гладиаторов так захватил поединок, что они не обращали внимания на тычки локтями и отдавленные ноги. Картина, открывшаяся взору Аджакти, заставила его снова сжать кулаки, игнорируя проступившую между пальцев кровь. Что-то явно пошло не по плану. Целурит Токе валялся на плацу, из рукояти торчал только жалкий обломок. Нож воткнулся в песок, и Горец пытался дотянуться до него, извиваясь на потемневшей от крови земле. Клык, очевидно тоже раненый, стоял над противником с обнаженным мечом, но не спешил пустить его в ход. Как только дрожащие от напряжения пальцы Горца коснулись рукояти ножа, ловкий удар бянь отшвырнул оружие на пару метров. Над плацем разнесся издевательский хохот гайенов. Губы Клыка тоже скривила ухмылка. Сбывались самые страшные опасения Кая — вордлорд собирался унизить Токе на глазах у всех и увести с собой в качестве трофея, чтобы потом подвергнуть всем мучениям, какие была способна изобрести его извращенная фантазия.

«Но что я могу сделать? Что? — Мысль Кая металась в поисках выхода. — Я наплевал на дочь амира, на Фламму, на гнев самого Мастера. И вот я стою здесь, глядя, как умирает друг. Такой же беспомощный, как и все остальные… Как все остальные…»

Внезапно знание сверкнуло перед ним, как луч так и не появившегося на облачном небе солнца. Окровавленный кулак ударил в грудь, извлекая из нее глухой звук. Глотка выкрикнула на выдохе:

— Рен!

Еще удар. Клык вскинул глаза, обегая взглядом толпу.

— Сен!

Удар. Раскосые глаза гайена нашли Аджакти. Их взгляды скрестились.

— Тха-а!

Удар, внезапно усиленный звуком многих других кулаков, вонзившихся в мышцы над ребрами.

— Суа! Ра-а!

Вопль, подхваченный сотней голосов, эхом отозвался от нависшего над плацем свинцового неба. И снова — барабанный ритм, задаваемый кулаками, стучащимися в сердца гладиаторов. И снова — мантра Танцующего со Смертью.

— Сила — в центре. Слушай сердцем. Танцуй!

Аджакти видел по глазам Клыка, что эти непонятные гайену слова не заставят его ни изменить решение, ни отступить. Но неожиданный порыв, охвативший гладиаторов, на мгновение отвлек внимание воина от жертвы. Горец же, воодушевленный поддержкой товарищей, не замедлил воспользоваться передышкой. Заслонив своим телом обломок меча и не отрывая глаз от прислушивавшегося к непривычным звукам гайена, он пытался нащупать рукоять оружия.

Клык моргнул, и связывавший его и Аджакти контакт прервался. Вордлорд снова повернулся к Токе, поднимая руку с бянь. Пальцы Горца беспомощно шарили по песку в миллиметрах от спасительного лезвия. И тогда Кай вытянул окровавленную ладонь вперед и крикнул на языке гайенов, перекрывая раскачивающий казармы ритм:

— Вершитель судеб! Он перед тобой, капитан. Как смеешь ты идти против воли анов? Как смеешь ты, смертный, поднять руку на избранника богов?

Чужие гортанные звуки, выкрикнутые таким знакомым голосом, совершили чудо. Клык застыл в полушаге, поднятая рука с бянь упала вдоль тела, взгляд метнулся вдоль шеренги, ища Аджакти. В то же мгновение пальцы Токе нашли оплетенную кожей рукоять. Неведомая сила метнула его тело вверх и вперед. Рука сама повторила ночной урок. Внутренняя сторона бедра. Пах. Солнечное сплетение. Горло.

Клык лежал на спине, уставившись стекленеющими глазами в небо. Он напоминал продырявленный мех с вином — темная кровь толчками хлестала из ран, растекаясь лужами на смерзшемся песке. Торжествующий рев гладиаторов смешался с траурным воем пустынных воинов. Что-то холодное и влажное коснулось горящей щеки Токе. Он машинально поднял руку к лицу, но пальцы совершенно потеряли чувствительность. Что-то пушистое и белое опустилось на короткие ресницы Клыка. Его веки не дрогнули. Вторая снежинка уселась прямо на расширенный удивлением зрачок и начала таять.

Горец оторвал глаза от трупа и увидел спешащего к нему через плац Кая. Почему-то грудь у него была в крови, и бежать бедняге приходилось по косой плоскости, все более и более встававшей дыбом. Тут колени подогнулись, и Токе повалился в бездонный черный провал. Последнее, что он помнил, были летящие за ним во мрак наперегонки пушистые снежинки.

В Церрукан пришла зима.