Иванна Рут

ГИДРОЦЕФАЛ И ПОЛУНИЯ

Это был, наверное, самый старый и безобразный гидроцефал, которого Бек увидел среди городских полусфер на планете Сибура. Обладатель дряблого водянистого пузыря, вздымающегося вместо головы над корявым туловищем, потряс Бека неимоверной дряхлостью и медлительностью, которой он отличался на фоне своих собратьев. Пузырь с жидкостью внутри наполовину иссяк и усох, что свидетельствовало, по-видимому, об истощенности, он уже не раздувался, как у молодых, в правильную круглую форму, синея и поблескивая при свете голубоватых солнц, а вяло дыбился наполовину съехавшим мятым мешком, приобретя тусклый смертельно-серый оттенок.

Тихо зависнув над Сибуром, Бек вот уже третий месяц работал, ведя с высоты наблюдение за жизнью планеты.

Мощная, как сто телескопов, зорокамера беспрестанно снимала фильм за фильмом. Впервые за много лет странствий в метагалактиках оператору было что снять на этой маленькой удивительной планете.

Жизнь на Сибуре буквально кипела, как в котле, тысячью видов тварей, полуорганизмов, чудовищ и неразгаданных любопытных мыслящих существ и гуманоидов.

Бек уже снял прекрасный яркий фильм о червячных деревьях, кишащих на закате по берегам красных морей, сделал великолепные съемки летающих горбунов-головастиков, беспомощных, голых, с синими изнеженными телами и огромными изумрудными глазами под сморщенными вислыми веками.

С великим, бессонным трудом ему удалось заснять водяных зеленых змеепауков, охотящихся за колючими жабокрылами.

Мастерски и красиво запечатлел он на пленку дивные гигантские шары, названные звездчатыми за сияющую тысячеглазость, раскиданную по всему круглому мокрому телу. Спокойно перекатываясь по планете, различая и впитывая каждым зрачком миллионы микроорганизмов, шары разрастались до таких бесподобных размеров, что становились похожими порой на круглые, светящиеся по ночам электрическими огнями горы, навевающие тоску по Земле.

Достигнув предельных размеров, шары взрывались и рассыпались на тысячи нежных слепых шариков, на которые тут же нападали мохнатые, на длинных, острых, как шипы, ногах, насекомые, впивающиеся в нежное волокно жертвы. Уцелевшие звездчатые шары, подрастая и прозрев, отпугивали паразитов излучающими ток зрачками и катились, катились дальше по просторам планеты жить!

Были здесь и розовые, похожие на сосиски, живые, безглазые огурцы, копошащиеся в громадной парящей массе фиолетовой органики Сибура, вечно ползущей, кочующей, как гигантские угри, жирея и утихомириваясь после дождя, вздымаясь безумно от зноя под самое небо во всю длину, словно желая поглотить собой светила и все живое, встающее на своем пути.

В такие минуты все на Сибуре затихало, прячась в воду или в песок и вслушиваясь в унылое пение или плач живой и страшной ткани планеты.

Именно в эти часы Бек заметил, что только одни гидроцефалы и полунии не прячутся и не беспокоятся, ведя свой обычный образ жизни.

Значит, эти существа разумны, отважны и горды, как настоящие гуманоиды, сделал вывод Бек и приступил вплотную к изучению жизни гидроцефалов и полуний.

"Надо всегда начинать с частностей, - говорил Беку его учитель и наставник на Земле. - Частность - кончик ниточки, ухватившись за которую, ты распутаешь весь клубок интересующего тебя вопроса от начала до конца".

Поймав зорокамерой безобразного старика-гидроцефала, Бек последовал за ним, стараясь не отвлекаться пока на другие причуды Сибура, и был вознагражден за терпение.

Неспешно втыкая свои острые, как копья, ноги в вязкую почву планеты, гидроцефал приковылял в конце концов к неоглядному скопищу полусфер, которые, по всей видимости, являли собой жилой квартал города гуманоидов.

Полусфера старика-гидроцефала стояла почти на окраине, и он быстро, по-хозяйски, скрылся в ней, дав Беку время рассмотреть наружность постройки, совершенно гладкой, без окон, с высоко вздымающимся в небо шпилем, а может быть, антенной в центре купола полусферы. Спешно вставив в зорокамеру рентгенолинзы с фокусом проникновения внутрь объекта, Бек увидел гидроцефала в тускло освещенном помещении полусферы, а вернее, в лоне домашнего уюта. Свет либо исходил от пористых стен полусфер, либо его источал какой-нибудь незатейливый, ничем не выдающий себя предмет. Так и не найдя источник освещения, Бек увидел раздевающегося гидроцефала.

Сняв с себя какую-то прозрачную пленку, хотя, может быть, это была вовсе не одежда, гидроцефал отбросил ее в угол, дернул круглый предмет, свисающий с потолка, и тотчас очутился в воздухе на широком и пухлом, типа пуфа, предмете, напоминающем чем-то и гамак-качалку, и облако, и бог весть еще что, вместе взятое. Свернувшись поудобнее калачиком, гидроцефал раскачался и так, медленно плавая в воздухе, пролежал, а может быть, проспал ровно столько, сколько потребовалось Беку на то, чтобы разглядеть скромную обстановку в доме гуманоида.

Здесь было довольно просторно для одного существа; гидроцефал, по всей видимости, временно жил один в любви к чистоте и порядку. Непритязательная обстановка дома говорила также о приверженности гуманоида к округлым, обтекаемым формам предметов, предназначение которых, увы, оставалось туманным.

Укрепившись в мысли, что гидроцефалы - высокоорганизованные представители разума, Бек еще раз дал себе зарок осторожности и спокойной замаскированности своего пребывания над Сибуром. Он напомнил помощнику о смене общей подцветки светолета в связи с меняющимся освещением в атмосфере и продолжил работу.

Поплавав в своем "гамаке", гидроцефал спрыгнул на пол и, подойдя к прозрачному, чем-то похожему на аквариум предмету, стал стричь своими двупалыми пластинчатыми конечностями причудливую розовую растительность, напоминающую не то цветы, не то водоросли.

Только теперь Бек различил, что лицо гидроцефала помещалось в тесном промежутке, на стыке между водянистым дряблым пузырем и коревым туловищем. Две белые маленькие точечки оказались глазами, а острый, напоминающий кривую саблю клюв - ртом.

Раскрыв клюв, гидроцефал попробовал на вкус цветок, однако есть не стал, возвратив его назад на липкий стебель.

Помедлив с минуту, гидроцефал, не выпуская из рук букета, вышел из полусферы и направился назад к морю, туда, где Бек увидел его впервые. Теперь Бек заметил там на берегу в отдалении одинокую маленькую полусферу, куда спешил гидроцефал.

В отличие от городской эта полусфера была распахнута почти со всех сторон, как шатер, и в ее тени отдыхала длиннотелая млечная полуния, самое красивое, пожалуй, существо на планете, с глазами стрекозы и шелковыми очертаниями богомола.

Она была примерно двухметровой длины, в крылатом подобии тканей и, не в пример гидроцефалу, нежна, гармонична и грациозна.

- Посмотри, посмотри, что-то такое земное и знакомое, знакомое, - с умилением прошептал Бек напарнику. - Что-то вроде любовного свидания, а?

Похоже, дряхлый гидроцефал робко преподносил свои цветы сибурской фее. Операторы замерли, приникнув к зорокамере и стараясь понять и осмыслить происходящее.

- Придурок, может быть, полуния - воплощенное божество у гидроцефалов, - грубо нарушил тишину напарник и вдруг захохотал. - Гляди, она пожирает его цветы, как корова, и... у нее мордочка, как у змейки, с мелкими острыми зубками. Ничего себе, любовь!

- А что, разве нельзя принести своей возлюбленной даме какие-нибудь лакомства? Почему мы решили, что это именно цветы? - задумчиво произнес Бек.

- Любовь между таким дряхлым корявым уродом и такой зефирной фифочкой? Нет, дорогой, это что хочешь, только не любовь, слишком уж они разные, - со смехом отрезал напарник и увеличил резкость в зорокамере.

- Смотри, смотри, он гладит ее, - вскричал Бек. - Он очень нежен с ней. А что ты скажешь об этом богомольном жесте! А это?! Возможно, она и он - одна особь породы гуманоидов, просто у них так разнятся полы. Она красива, он безобразен, вглядись, в них есть какое-то неуловимое сходство.

- Это, брат, уже ностальгия по Земле, - потрепав Бека по спине, возразил напарник. - Тебе, старик, просто захотелось привезти на Землю романтический красивый фильм.

- А почему бы и нет?

- Я же говорю - ностальгия! И потом, почему именно красива она, уродлив он, может, все наоборот?

Затаив дыхание, Бек снова прильнул к зорокамере, не торопясь с ответом.

Гидроцефал гладил и словно ласкал полунию, неотрывно рассматривая ее своими белыми водянистыми глазками. Его крошечное личико с приоткрытым клювом, кажется, выражало умильность и трепет.

Спустя несколько минут он взял подобие круглого сосуда и, спустившись к морю, принес воды для полунии, как бы собираясь омыть ее. Однако идиллии помешали несколько молодых гидроцефалов, появившихся у моря на горизонте. Завидя их, старик засуетился и, дернув какую-то штуку, опустил стенки полусферы со всех сторон.

Оставив полунию одну, гидроцефал вышел навстречу непрошенным гостям, сделал какой-то непонятный знак конечностью и, пообщавшись с ними на своем неслышном для светолетчиков наречии, отправился вслед за группой в город серебристых полусфер и шпилей.

Бек поручил озабоченного гидроцефала помощнику, а сам продолжал наблюдение за полунией в ее снова распахнувшейся, как шатер, одинокой полусфере.

Побыв немного в одиночестве, млечная красавица поднялась наконец в свой полный рост и, вдруг взмахнув своими складками одежды, которые оказались крыльями, неожиданно полетела куда-то вдаль от моря, в дикий темный, кишащий чудовищами и жизнью мир Сибура.

- Нет, это, по всей вероятности, какое-то божественное создание, которому гидроцефалы поклоняются, как в храме. Возможно, даже старик это жрец, служитель культа, - предположил напарник. - Иначе зачем ему было прятать полунию от сородичей?

Долетев до червячных деревьев, полуния потерялась из вида, однако, посовещавшись с товарищем, Бек решил не искушать судьбу и оставить светолет висеть мертвой незримой точкой на месте, пользуясь доступным прежним радиусом обозримости. Чем черт не шутит, возможно, цивилизация гидроцефалов и полуний, ничем не выдавая себя внешне, таит такое, что землянам и не снилось. Во всяком случае, меры предосторожности не повредят никогда, да и работать как-то спокойнее, не выдавая себя, из туманных слоев атмосферы.

Утром следующего дня, сильно запозднившись в своем сонном оцепенении совы, нащупанный снова зорокамерой гидроцефал нарвал такой же букет, как и в прошлый раз, и отправился к полунии.

Вернувшись с прогулки, полуния отдыхала в своей привычной вальяжной позе. Однако на этот раз она была не одна. Под крышей приподнятой со всех сторон полусферы сидел горбун-головастик, прозванный Беком синюхом за синий цвет матового тела.

Отдав букет, гидроцефал снова стал обхаживать полунию, нежно оглаживая ее со всех сторон,, и было снова не ясно - божество она или возлюбленная корявого карлика с водянистым пузырем вместо головы. "Жрец или поклонник?" - гадал Бек, снимая свой непонятный, небывалый фильм для землян.

Наконец, взяв на руки беспомощно барахтающегося синюха, гидроцефал покинул полунию.

Придя домой, гидроцефал размозжил голову синюха своим острым клювом и стал медленно сосать его. Постепенно пузырь гидроцефала расправился и наполнился почти до основания прозрачной, как вода, жидкостью. Жидкость просачивалась через пузырь и обтекала всего гидроцефала сверху донизу, но он все сосал и сосал синюха, пока от того не осталась вялая, как тряпка, оболочка.

Теперь гидроцефал не напоминал корявого старика, он был свеж, гладок и влажен на вид, как все остальные гидроцефалы.

- Ты посмотри, какая мерзопакостная тварь этот твой гуманоид! - не выдержал напарник, явно сочувствуя горбатенькому беспомощному синюху с прекрасными изумрудными глазами.

- Не мерзопакостней, чем гуманоид, кушающий у себя дома кролика или курочку!- съязвил насмешливо Бек.

На следующий день, едва все маленькие голубые солнца и одно желтое, выстроившись в своем обычном порядке, поползли к зениту, божественная полуния, получив свой букет, оделила, в свою очередь, поклонника великолепным, редким на вид червячным деревом, отвратительно шевелящимся под куполом полусферы. Завязанное в десятки живых, вросших друг в друга узлов, уходящих во множество змеящихся белых ответвлений, дерево смутно напоминало клубки волос и вызывало такую брезгливость и омерзение, что Бек, не выдержав, сплюнул.

- Смотри, смотри, они жрут этих аскарид вместе, - сказал напарник, с кислой гримасой уставившись на проецируемый зорокамерой экран так, словно Бек мог не видеть этого.

- Какая гадость, - сплюнул снова Бек, неотрывно продолжая съемку.

- Не гаже, чем щупальца кальмара в масле, - хохотнул ехидно, в свою очередь, напарник. - Доверь эти съемки роботу, старик, если ты такой нежный и брезгливый. Не хочешь?! Интересно?! Лучше мастера это никто не подаст, а ты уж посмакуешь эти гадости и обсосешь до мельчайших подробностей, деталей.

- Да, катись ты, знаешь куда?! - беззлобно огрызнулся Бек.

Так прошло несколько длинных, сорокочасовых дней Сибура. Потрясенные и притихшие, попривыкшие операторы поняли, что гидроцефал и полуния едят все.

- Они только и делают, что едят! - воскликнул Бек. - Они выковыривают зрачки у звездчатых шаров, стригут ноги змеепауков, маринуют красных и других жабокрылов и даже заготавливают живую ткань грозной фиолетовой органики Сибура, суша и укладывая ее в отсеки своих полусфер!

- Едят! Только и делают, что едят, родимые, - вкрадчиво хохотнул напарник. - Правда, чуточку, просто не-мно-жечко меньше, чем земляне, не так ли? Вспомни наших баранчиков, уток, гусей, курочек, говядинку, кроликов, рыбку и даже лососятинку, и даже икорку, а? Ах, как я хочу простой яичницы или кусочек жареного карпа! Почему-то мы вообразили, что всю жизнь питались этой желтой и зеленой пастой из тюбиков, невинной пищей богов. Ах, как я хочу курятины, - заныл напарник. - Ты представляешь, что они думали бы про нас, если бы вот так точно наблюдали бы за нами на Земле?

- Да пошел ты! - отмахнулся Бек. - Я хотел снять что-нибудь нежное, неземное, возвышенное, а тут как назло все то же самое.

- Так жрец или поклонник? - желая отвлечь Бека, спросил напарник.

- Я думаю, что ни то, ни другое. К тому же я сделал вывод, что полуния вовсе даже не гуманоид.

- А кто же?

- Дрессированная птица, лошадь, монстр!!! Кто угодно, только не гуманоид! Ведь именно она, направляемая гидроцефалом, летает на охоту. Согласись, это довольно безжалостное, тупое, угрюмое занятие. Именно она притаскивает для него представителей фауны Сибура, сама же предпочитает чаще растительную пищу. Не умея ее выращивать, она целиком и полностью находится в рабстве у гидроцефала, делая ради пучка водорослей все, что он прикажет. Подумай сам, будь полуния гуманоидом, разве зависела бы она со своими красивыми крыльями и умом от этого урода? Она вырастила бы себе все сама. К тому же он... моет ее, подстригает ей лохмотья на крыльях, убирает органику с ног и усов, словом, ухаживает за ней, как за беспомощным ребенком.

- Ты, пожалуй, близок к истине, Бек, - ответил напарник, посмеиваясь. Ничего себе божество! Целыми днями пожирает траву гидроцефала, потом убивает кучами бедных зверушек Сибура...

- Возлюбленная! - давясь смехом, подхватил Бек. - Плакал мой фильм об инопланетных Ромео и Джульетте.

Однако, собравшись завершить съемку истории странной пары и перейти к развернутой панораме городской жизни и цивилизации гидроцефалов, в одно прекрасное утро Бек заметил, что с полунией происходит нечто непонятное и удивительное.

Ее прекрасные стрекозьи глаза вдруг провалились, ослепли и словно вытекли, крылья обвисли и высохли, превратившись в лохмотья. Ее беломлечная плоть раздулась и посерела.

- Черт, да она либо больна, либо мутирует! - воскликнул ошарашенный Бек, ни на минуту не отходя от зорокамеры. - Старина, она мутирует!!!

Включив экран проекции зорокамеры, напарник увидел тот самый потрясающий момент, когда серый гофрированный кокон, в который превратилась полуния, вдруг лопнул, разлезся по частям, протек мутной жижицей на пол и из рваных оболочек вылез шустрый корявый гидроцефал с белыми водянистыми глазами и дряблым пузырем.

- Гидроцефал! - заорал помощник, зачем-то тыча в экран.

- Она была гидроцефалом в своей начальной стадии развития!

- Вот тебе и Джульетта, - произнес повеселевший Бек. - Выходит история гидроцефала и полунии только начинается?

Он проследил, как бережно старый гидроцефал поднял новорожденную и, прижав к себе, понес ее в свою полусферу. Теперь, судя по всему, самым уродливым, дряхлым и безобразным гидроцефалом на Сибуре оказалась бывшая красавица полуния, в то время как корявый уродец, так потрясший некогда воображение Бека, принимал все более и более облагороженные, обтекаемые формы.

- Наконец-то я сниму свой первый дипломный фильм! - намертво врастая в зорокамеру, торжествующим голосом произнес Бек.