Толкинистская субкультура как массовое явление (объединяющее тысячи людей) существует более двадцати лет, и за это время она претерпела ряд существенных изменений. Они настолько серьезны, что невозможно описать толкиниста как такового: есть достаточно четкий образ толкиниста начала 1990-х годов, более размытый образ субкультуры рубежа тысячелетий и довольно отчетливый образ толкиниста сегодняшнего дня. Автор настоящей работы имел возможность наблюдать толкинистский фэндом с начала 1990-х годов, возглавляя в 1995–2000 годах один из ведущих московских клубов – «Форменос», а с 2006 года – исполняя обязанности главного хранителя крупнейшего интернет-собрания толкинистских текстов «Библиотеки Тол-Эрессеа» (www.eressea.ru).

«Поклонники творчества Толкина» – в сущности, такое определение не говорит ничего. Под этим словом могут подразумеваться серьезные переводчики, которые, не жалея своих сил, создают русский текст HOME. Это же слово может означать личностей, которые всерьез отождествляли (некоторые это делают до сих пор) себя с теми или иными персонажами книг Толкина. Так же определяют себя и те, кто не имеет собственной квэнты, но в чьей системе ценностей книги Толкина занимают более чем высокое место. Так же называют и рядовых представителей «тусовки», которые группируются вокруг традиционных толкинистских мест сбора по принципу «там прикольно».

Проблема заключается в том, что самоопределение различных групп толкинистов является взаимоисключающим, поэтому образ «среднестатистического толкиниста» вывести просто невозможно (ни применительно к 90-м годам, ни к настоящему времени). Так что мы попытаемся описать сегодняшний срез субкультуры в ее неоднородности и, отчасти, противоречивости.

Прежде всего, представляется важным вербализовать несколько мифов о толкинистах.

Миф первый. Толкинисты – это ребята в плащах из занавесок, бегающие с деревянными мечами.

Двадцать лет назад это так и было… отчасти. Уже тогда высоким уважением пользовались те, кто обладали высокими умениями и в фехтовании, и в создании костюмов, и в редкостном тогда (до Интернета) знании непереведенных текстов Толкина, и во многом другом. «Занавесочные эльфы», как их тогда называли, либо покинули субкультуру, либо перешли на существенно более высокий уровень.

Ha сегодняшнем этапе, когда уровень профессионализма, необходимого, чтобы занять видное место в любом (отнюдь не только толкинистском!) фэндоме, возрос, – это утверждение просто анахронизм. Оно не только не соответствует реалиям ядра субкультуры, оно даже не описывает периферию (см. миф четвертый). Кроме того, многие толкинисты 90-х не покинули фэндом, а им сейчас около сорока лет, так что фэндом – это уже не только «ребята».

Миф второй. Толкинисты – это «ушелъцы», «глюколовы», то есть личности экзальтированные, живущие в вымышленном мире, далеком от так называемой «реальности»; они неспособные реализоваться вне субкультуры.

Этот аспект был детально прописан нами в статье «Толкинисты: архаическая культура в центре мегаполиса». Кратко суммируя ее выводы, можно утверждать, что личность, успешная в «реальной жизни», вполне может занять видное место в субкультуре, и наоборот: большинство лидеров субкультуры, то есть людей, являющихся авторитетом для некой группы, так или иначе реализовали себя социально.

«Глюколовы», маргиналы не занимают яркого места в субкультуре – именно потому, что они не способны на то творчество в любом проявлении, которое является определяющим для фэндома. Сочинителям собственных миров (каковые, собственно, и именуются «глюколовами») нет особой разницы, будут ли это видения по Средиземью, миру Гарри Поттера, «Звездным войнам» или по всему вместе, вкупе с собственными фантазиями. Поэтому они в любом фэндоме, будь то толкинистский, поттеристский, StarWars или какой-нибудь другой будут составлять периферию, если они не являются яркими личностями, достигающими успеха не за счет своего визионерства, а благодаря совершенно другим способностям.

Миф третий. Толкинисты – это то же, что ролевики. Это народ, регулярно носящийся по лесам с деревянными мечами, разыгрывающий что-то такое по мотивам книг Толкина… и так далее.

Здесь, пожалуй, сложнее всего. Толкинистская и ролевая культура взаимосвязаны очень тесно, в каком-то смысле ролевики выросли из толкинистов. Четкой границы между субкультурами нет, но их ядро различается: для толкинистов главное – это ориентация на реальность мира Толкина, как бы оная реальность ни понималась; ролевик же играет сегодня персонажей одного мира, завтра – другого, ни с чем особо себя не связывая.

Систематическое отождествление толкинистов с ролевиками, регулярно встречающееся в газетных и журнальных статьях, чрезвычайно возмущает представителей толкинистского сообщества.

Миф четвертый, ныне просочившийся даже на страницы бульварных детективов. Толкинисты, как и ролевики, сидят на шее у своих родителей – доспехи на игры, равно как и платья на балы, покупают исключительно на их деньги, а сами не зарабатывают ничего.

Заметим, что этот миф успешно противоречит мифу первому – и столь же далек от реальности. Возможно, где-то и есть такие ребята, но мне не доводилось их видеть ни разу в жизни. Зато я хорошо знаю молодых людей с самым разным образованием (педагогов, программистов, врачей, журналистов), зарабатывающих вполне достаточно, чтобы обеспечить себе и своей семье (включая толкинистов во втором поколении) все необходимое для полноценного игрового сезона. Среди девушек-толкинисток особо распространена профессия переводчика. Кстати, в субкультуре немал процент матерей-одиночек, содержащих себя и ребенка и успешно ездящих на конвенты в другие города, на игры и т. д.

 

Попытка классификации

Итак, что же представляют из себя толкинисты как ядро одноименной субкультуры?

Предвижу вопрос и/или возражение: кроме ядра, у субкультуры есть и периферия. Описание только ядра может быть некорректным.

Эти возражения нам представляются несущественными, и вот почему. Толкинистская субкультура совершенно не стремится к расширению, скорее наоборот. Разрастание рядов толкинистов негативно воспринималось еще в начале 1990-х годов, когда собственно и началось рождение субкультуры как явления, объединяющего тысячи людей. Стремление «отделить толкинистов от тусующихся» было присуще фэндому практически на всех этапах, и оно отнюдь не ушло в прошлое. Когда автор этих строк была руководителем клуба «Форменос» (1995–2000), мне периодически приходилось объявлять, что посторонние могут приходить на собрания клуба только по рекомендации членов, что часть праздников является закрытой, – и это притом, что необходимо было платить за помещение, то есть с прагматической точки зрения высокая посещаемость была выгодна. Ho она разрушала дух клуба, настрой собраний – и поэтому приходилось ограничивать число гостей. B настоящее время точно такой же жесткий отбор участников бывает на тех ролевых играх, где главная задача – воссоздание духа эпохи.

И сегодня, несмотря на очень сильные изменения в субкультуре, не претерпел изменений главный принцип, по которому и идет разделение на толкинистов и не-толкинистов: установка на восприятие мира Толкина как некой реальности. Соответственно, все, что мешает этому ощущению реальности (сопричастию, если использовать термин Л. Леви-Брюля), должно быть отметено.

И вот здесь нас ожидает весьма любопытная проблема: кто же эти «мешающие», коих надлежит изгнать из среды «истинных» толкинистов? Нетрудно предугадать ответ: каждая группа считает «неистинными» остальных.

Внутри фэндома толкинистов мы бы выделили следующие группы.

1. Переводчики и исследователи. Для них «реальное Средиземье» – это тексты Толкина и только это. Любое творчество по мотивам, за редчайшим исключением, вызывает у них неприятие или отторжение (иногда – яростное отторжение). Этой группе толкинистов мы обязаны тем, что подавляющее число текстов Толкина теперь доступно по-русски, а некоторые даже полулегально вышли в «бумажном» виде. Им же мы обязаны многочисленными систематизациями фактов по истории Арды, сведением в сравнительно непротиворечивую концепцию разных версий черновиков Толкина. B этом есть огромный плюс – такие интернет-энциклопедии (крупнейшей из которых является «Арда-на-Куличках»: www.kulichki.com/tolkien) существенно облегчают не только знакомство с миром Толкина для начинающих, но и помогают опытным толкиноведам. Заметим, что применительно к этой части субкультуры термин «толкинист» означает примерно то же, что «пушкинист» относительно исследователей Пушкина. B рамках фэндома их называют «канонисты», «текстологи», используя эти термины, в зависимости от ситуации, уважительно или уничижительно.

Причем, по точному замечанию нашего коллеги Хольгера, есть две разновидности канонистов. Одни воспринимают тексты Толкина только как продолжение литературной традиции, как отражение тенденций литературы и общества – и, соответственно, подходят с чисто литературоведческих традиций; другие пытаются реконструировать полную картину событий в Арде, воспринимая мир Толкина как реальный (как правило, не задаваясь вопросом, какова природа этой реальности). Они отчасти входят и в следующую группу толкинистов – в квэнов.

2. Группу квэнов составляют те, кто так или иначе соотносит себя с определенной средиземской личностью (на начальных этапах это часто один из главных героев книг Профессора), а затем создает собственную квэнту. Уважительно таких называют квэнами, уничижительно – «дивными» (с презрительной интонацией), «глюколовами». От последнего термина ряд толкинистов решительно открещивается, поскольку «глюколовство», как и ролевые игры, явление несравнимо более широкое, нежели толкинизм.

B отличие от «глюколовов», в 90-е годы выделялась также категория «мироглядов».

Теория «мироглядства» принадлежит Хатулю, описавшему в своих статьях неоднократные случаи, когда люди независимо друг от друга одинаково характеризовали некие миры:

«Мы выкладывали друг другу историю, географию и физику “изобретаемых” нами миров. Мы оба осознали, что по сути дела не столько “изобретаем”, сколько “открываем” их; поскольку в том же за тридцать лет до нас признался профессор Толкин, нас это мало смущало. Авот когда, изложив друг другу все, мы поняли, что описываем один и тот же мир, увиденный с разных сторон – нас проняло. B течение нескольких лет мы совместно “открывали“ этот мир. Находясь далеко друг от друга, мы записывали наши “открытия” и все сходилось воедино до последней черточки. Более того: сверяя и сравнивая нашу информацию, мы постепенно обнаруживали скрытые в ней планы, законы и явления, о которых мы не подозревали. Эти прозрения превратились из одиночных в постоянные» .

B той же статье Хатуль подчеркивает, что «мирогляды» – люди, преуспевающие профессионально и социально; первым (и по времени, и по значимости) мироглядом он считает самого оксфордского профессора.

Термин «глюколовы» (или, еще более жестко – «глюконавты») выступает как окказиональный антоним к «мироглядам». Отличие между этими довольно близкими группами субкультуры хорошо видно из следующего высказывания: «Ведь что такое есть глюконавт? Это человек, который использует некий прием для того, чтобы увеличить свой авторитет или привлечь к себе мнение.

Прием состоит в том, что глюконавт намекает на некие обстоятельства, в силу которых он видит нечто. Как правило – мир».

Если Хатуль характеризует «мироглядов» как социально адаптированных, то «глюколовы», наоборот, воспринимаются как личности, не состоявшиеся вне субкультуры.

Из описания «мироглядства» следует, что его важнейший принцип – сотрудничество, а цель – описание мира, воспринимаемое как истинное (если в реальность этого мира верят), либо непротиворечивое и психологически достоверное. Отметим, что год от года наблюдается смещение от первого ко второму, но не ослабевает интенсивность этого процесса.

B собственно толкинистской среде «мироглядство» было чрезвычайно распространено в первой половине 1990-х годов, почти все апокрифы к текстам Толкина (наиболее известна из них «Черная книга Арды» Ниэннах и Иллет) были написаны именно тогда. Затем волна начала спадать, и сейчас можно смело утверждать, что толкинистский апокриф изжил себя. «Мироглядство» и апокрифистика переместились в другие фэндомы, в частности в поттероманский (кстати, многие нынешние поттероманы – это бывшие толкинисты).

Заметным явление в субкультуре 1990-х годов были ниеннисты – поклонники «Черной Книги Арды» (ЧКА). Поскольку ЧКА – произведение, рассчитанное на эмоциональное восприятие, то большинство приверженцев этого тексты были чрезвычайно эмоциональные девушки. Юношеский культ страдания, так или иначе присущий многим молодежным субкультурам, в среде ниеннисток был развит в высшей степени, что служило темой многочисленных пародий.

B связи с ЧКА нельзя не отметить, что степень ее влияния на фэндом склонны занижать те, кто не приемлет ее идеологию (и, шире, нетерпим к идеологическим апокрифам): «Агрессивная проповедь, основанная на отрицании текста на основании того, что Ниенна все видит по-другому. Свое выражение этот глюк обрел в ЧКА, которая самой формой своей свидетельствует, насколько достоверен он был. To есть – не достоверен вообще, ибо не убедителен. Плохой текст, плохая идеология» (пишет Кэтрин Кинн в упомянутой выше статье). Данная точка зрения довольно распространена и находится в противоречии с действительностью: если книга вызвала самостоятельное движение в субкультуре, то ее странно считать «неубедительной».

Завершая абрис этой части фэндома, приведем объяснение, которое дает «глюколовству» (в широком смысле) Вальрасиан: «Это – явление, определяемое экспериментальной психологией второй половины нашего века как “управляемая шизофрения”. He стоит делать скоропалительных выводов – это состояние аномально, но не деструктивно.

“Управляемая шизофрения” представляет собой создание внутри себя еще одной личности – как правило, урезанной, но все же вполне самостоятельной. Ha использовании этого приема основан метод “альфа-коллегии” П. Нормана, структурные методики А. Борисова и др. B конце концов, всякий <…> качественно отыгранный персонаж в ролевой игре – результат именно такого психологического процесса.

Любой из нас является безумным – с чьей-нибудь точки зрения. Скупец – с точки зрения мота <…> и прочая, прочая, прочая».

Заметим, что при подготовке ролевых игр последнего десятилетия важная роль отводится практике выхода из образа после игры; среди игроков непременно есть профессиональные психологи, помогающие в этом. Этот процесс и его важность настолько хорошо осознаваем субкультурой, что имеет отдельный термин – «деролинг» (т. е. выход из роли).

Данная часть фэндома претерпела наиболее заметные изменения за эти двадцать лет. И дело не в том, что толкинисты 90-х стали вдвое старше и, закономерно, психологически изменились. Нет, по нашим наблюдениям, это касается и нынешних двадцатилетних. Если в 90-ые годы отождествление себя с личностью из мира Толкина было чрезвычайно сильным, а вера в реальность Арды – высокой (и соответственно, любой незнакомый представитель фэндома мог восприниматься как друг или враг в зависимости от того, кем он себя считает), то сейчас мера этого отождествления в общем не больше, чем у актера с ролью. Соответственно изменяется и мироглядство: если в 90-е оно опиралось на эмоции и на веру в реальность именно той Арды, которую видит сам квэн, то сейчас оно опирается больше на логику и еще сильнее – на художественную убедительность образа, вопрос же реальности Арды вообще перестал волновать фэндом.

Ho несмотря на столь заметную эволюцию, именно эта часть толкинистов сохраняет наиболее высокий уровень символизации – практически у всех будут те или иные, явные или скрытые атрибуты принадлежности к «своему» миру, причем таким символом может быть не только антуражная деталь костюма, но и совершенно обыденная для постороннего глаза вещь.

3. Третью группу толкинистов составляют ролевики, или ХИшники (от «ХИ» – то есть «Хоббитские Игрища», наиболее крупная ежегодная игра по Толкину). Четко определить границы этой группы невозможно: в нее так или иначе могут входить представители всего движения. Как уже говорилось выше, толкинистское движение настолько тесно связано с ролевым, что разграничить их подчас трудно. Тем не менее, мы попробуем это сделать.

Существует очень распространенный тип толкиниста-ролевика, который никогда не станет философствовать о мире Толкина, ему скучны споры текстологов, он будет смеяться над теми, кто верит, что жил в Средиземье, – и при этом не пропускать ни одной большой игры. Разумеется, с точки зрения текстологов и квэнов такой ролевик является «неистинным» толкинистом; однако именно эти люди составляют едва ли не большинство играющей массы субкультуры; из них получаются ведущие мастера игр и капитаны команд, не говоря уж о том, что ролевые дружины практически поголовно относятся к этой категории.

Если в первых двух группах толкинистов преобладали девушки, то эту группу составляет мужское большинство фэндома, причем многим из них – за 30. Эта часть субкультуры тесно смыкается с реконструкторским движением (многие заметные личности являются толкинистами-ролевиками-реконструкторами), поскольку изготовление даже игровых доспехов требует глубокого знания исторических реалий.

Именно к этой группе относится популярный образ толкиниста-ролевика с деревянным мечом. Действительно, в первой половине 1990-х годов непрестанные схватки на деревянных мечах были формой существования значительной части фэндома, причем их никогда не называли «фехтованием», отношение к ним было сниженным не только извне фэндома, но и изнутри.

Ролевая игра всегда была, пожалуй, основной формой толкинистского движения. B настоящее время игры существуют в трех основных формах: полигонной (то есть в лесу), сетевой (то есть в Интернете) и кабинетной (чаще всего на квартире). Первые два вида игр могут как объединять большое число участников, так и быть исключительно «для своих»; установкой может быть либо отыгрывание приключений, создание своей игровой реальности, либо отыгрывание характеров, воссоздание заранее заданных событий. Сетевые игры, о которых в данном случае идет речь, также называются «словесками». Это игры на интернет-форумах, принципы их организации и состав участников практически не отличается от полигонных, за исключением очевидной разницы в материальном обеспечении игры (доспехи, костюмы, палатки в одном случае и компьютеры в другом) и географическим положением игроков. Некоторые словески отличаются высоким литературным уровнем, их тексты превращаются в хорошие рассказы. Кабинетные игры, или «кабинетки», были весьма популярны в 1990–2000 годы (относительно их нынешнего состояния у автора нет данных). Это игры на десяток человек, проводимые дома у одного из игроков. Наилучшим описанием хода кабинетки, состава участников и настроения игроков является рассказ Ассиди «Поединок с собой».

Завершая абрис этой части субкультуры, отметим, что многие толкинисты, повзрослев, переходят из квэнов в ролевики. Утратив с годами эмоционально обостренное восприятия мира Толкина, они остаются в движении как организаторы ролевых игр – с багажом знаний по Средиземью, домашним арсеналом от деревянного кинжала до железного меча, гардеробом костюмов всех рас и эпох, а также многолетним опытом.

Ha своих начальных этапах ролевое движение было более чем тесно связано с толкинистским, но с годами многократно переросло его. Для ролевиков Средиземье – один из множества миров, по которым проходят игры, причем отнюдь не самый интересный.

4. C начала 2000-х годов благодаря фильму П. Джексона «Властелин Колец», а затем «Хоббиту» образовалась еще одна категория фэндома, не получившая особого названия. Их какое-то время называли «джексонисты», позже нейтрально «киношники». Подчеркнем, что десять лет назад и сейчас фильм приводит в фэндом принципиально разных людей. Типичный представитель «киношников» 2000-х – это подросток, книг Толкина не читавший (или бросивший: скучно), восхищающийся фильмом, его героями и актерами. Перед выходом первого фильма трилогии толкинисты «старшего поколения» серьезно боялись массового прихода в фэндом подобной молодежи, но ожидаемой катастрофы не произошло: одних фильм привел к прочтению Толкина и дальнейшему росту внутри субкультуры, другие остались на той же периферии, которую всегда составляли знакомые со Средиземьем понаслышке. Среди джексонисток особо были заметны поклонницы Леголаса – Орландо Блума, относящиеся скорее к типу кинофанатов, чем к толкинистам. Их творчество по мотивам было скудно и крайне слабо, оно прошло для фэндома совершенно незаметно (что отчасти объясняется и тем, что в то же время вышел рок-мюзикл «Финрод-Зонг», влияние которого на фэндом было огромно).

Ситуация после выхода «Хоббита» – совершенно иная. И определяется это не только различиями между двумя фильмами Джексона («Хоббит» более брутален, чем «Властелин», при этом визуальный ряд нового фильма проработан еще более тщательно, так что эффект погружения в мир значительно усилен), но изменениями, произошедшими в литературном Рунете в целом.

За последние десять лет Рунет перенял американскую систему градации любительских текстов по объему, содержанию, рейтингу (наличие сцен эротики и насилия) и т. д. Кроме того, поскольку общий уровень эмоциональности снизился и вера в реальность описываемых событий сменилась требованием чисто литературной убедительности, стало возможно написание текстов как некоей игры ума. Всплеск литературного творчества после «Хоббита» был мощным, многие тексты – на уровне, значительно превышающем средний уровень текстов 90-х годов, но большинство было создано в рамках «фестов» – литературных игр, когда необходимо создать текст на заданный сюжет с заданными героями. Такие авторы пишут по мотивам фильма, а не книги, и легко переходят из одного фэндома в другой.

Эффект «полифэндомности» был присущ толкинистам всегда. Ha личном примере могу сказать, что примерно из десятка «эльфов» в моем ближайшем окружении в 90-е двое одновременно были амберитами, т. е. относили себя и к «Хроникам Амбера» Р. Желязны. Ho полифэндомность 90-х годов подразумевала одновременное сопричастие нескольким мирам; современная полифэндомность – принципиально иная: человек легко меняет фэндом.

Современный фэндом отчетливо децентрализован. Группы по 5-10 человек весьма многочисленны, но не стремятся к какому-либо расширению и репрезентации за пределами своего круга. Ho утратив экстравагантность и демонстративность «лихих девяностых», фэндом продолжает жить, переводя и обсуждая Толкина, создавая тексты и рисунки разной степени профессиональности, делая костюмы и доспехи, собираясь на играх и конвентах.

Таков абрис субкультуры. За пределами нашей схемы остались толкинисты, никогда в субкультуру не входившие, – те, кто 1970–1980 годы читали Толкина в оригинале и стояли у зарождения толкинистского движения.

 

Памяти «плаща из занавески»

Традиционные представления об «эльфах в плащах из занавесок» относятся к началу 1990-х годов – и, увы, не изжиты до сих пор. Однако если пятнадцать-двадцать лет назад на улицах больших городов было вполне возможно увидеть юношей и девушек в плащах и с деревянными мечами, то с начала нового века подобное практически невозможно. Это отнюдь не значит, что «толкинистского костюма» больше нет; сменились принципы его создания.

Вряд ли будет ошибочным утверждение, что вся российская культура начала 1990-х годов была демонстративна. Молодежь (а отчасти и старшее поколение) подчеркивало свою принадлежность к тем или иным объединениям, движениям, субкультурам. B значительной степени это было реакцией на обезличенность советского времени.

Для толкинистов середины девяностых демонстративная оригинальность одежды была не просто средством выражения причастности к субкультуре, но и «пощечиной общественному вкусу». Помню характерный диалог 1995-го года: юноша-студент гордо заявлял, что он пришел на лекцию в кольчуге, на что я отвечала, что способна на более экстравагантный поступок: придти в длинном платье читать лекцию. Упоминавшийся выше Хольгер рассказывал, как он на V Международной школе по гравитации и космологии на стенде с обзором своих публикаций разместил три флага: России, Бразилии и Дома Феанора.

Если в девяностые годы эти элементы субкультурного облачения всячески демонстрировались окружающим, то с начала века эта знаковость из внешней практически полностью ушла в скрытую. B этом смысле показательна фраза, высказанная одной из толкинисток (в фэндоме – с 1995 года) во время дискуссии о современном костюме субкультуры: «Вы не распознаете толкиниста, если он правильно маскируется!» Маскировать свою принадлежность к фэндому становится достаточно обычным делом, особенно среди толкинистов за тридцать: фенечки, если их носят, прячутся под длинными рукавами, одежда выбирается так, что она одновременно может выглядеть как «прикид» (ролевой костюм) и как «цивил» (обычная, не эпатирующая). Ho опытный глаз распознает «своего» в любой толпе по характерному несоответствию: простая и удобная одежда будет украшена, например, небольшой и красивой брошью ручной работы, или в лацкан пиджака воткнута декоративная булавка, или – просто другой взгляд, более светлый и осмысленный, чем у большинства окружающих.

 

Эльфийский менталитет

Несмотря на то, что саморепрезентация толкинистов «мы – эльфы» практически ушла в прошлое, характеристики, которые давались мировосприятию этой части фэндома, отнюдь не устарели.

Двадцатилетние наблюдения сделали нас свидетелями весьма любопытного явления. Если в 90-е годы значительная часть фэндома ощущала себя эльфами и в фэндомской научной публицистике возник ряд работ, не только анализирующих тип мышления «эльфов», но и подспудно доказывающих их право быть такими, то сейчас, когда большинство толкинистов уже не называет себя эльфами (гномами, орками, хоббитами и т. д.), характеристики эльфийского менталитета по-прежнему актуальны, это живое явление; и мы возьмем на себя смелость утверждать, что пока такое мировосприятие будет присуще молодежи, увлеченной Толкином, будет жить и фэндом.

Начнем мы с анализа «эльфов» 90-х годов, поскольку тогда это явление было чрезвычайно ярко.

Ключом к ответу на вопрос, почему психически здоровые люди, в большинстве своем – успешное студенчество, именовали себя эльфами, являются работы Л. Леви-Брюля о сопричастии. B своей великолепной книге «Первобытное мышление» он пишет: «В коллективных представлениях первобытного мышления предметы, существа, явления могут непостижимым для нас образом быть одновременно и сами собой, и чем-то иным». Обратим внимание, что, во-первых, этот тип мировосприятия тем интенсивнее, чем больше он опирается на социум (чем больше команда, тем бурнее в ней переживание Средиземья как реальности), во-вторых, отождествление «непостижимо» только для стороннего наблюдателя, а при взгляде изнутри системы логика отождествления вполне прозрачна. Этот принцип отождествления внешне не похожих друг на друга объектов (отождествления на том основании, что они несут общую символику) Леви-Брюль и называет сопричастием. Он настойчиво подчеркивает, что основа сопричастия – именно эмоциональная сфера.

Применительно к 90-м годам можно уверенно говорить о том, что и чрезвычайно высокий эмоциональный фон общества в целом, и открытие фэнтези как явления культуры, и, наконец, исключительность мира Толкина на общем фоне фантастической литературы (эффект «узнавания») – все это и привело к тому, что ощущение co-причастия себя мира Толкина у молодежи оказалось столь мощным.

При этом носитель субкультуры отнюдь не страдал «раздвоением личности», как не страдает им и архаический человек. Сферы бытовой жизни и ритуального взаимодействия были и остаются разграниченными. Иными словами, «эльф» в повседневной жизни прекрасно отличал старую лыжу от полосы металла, но при переходе в символическую (эмоциональную) область начинал воспринимать свой меч как стальной, распространяя на него все требования и запреты, характерные для обращения с холодным оружием.

Ho как только человек начинает логически осмысливать свои идеи и образы, он перестает быть «эльфом», то есть включение рационального анализа приводит к разрушению сопричастия, базирующего на эмоциональном восприятии.

Таковы причины того, что сотни юношей и девушек называли себя персонажами книг Толкина или иными жителями Средиземья.

Ho мы пока не приблизились к ответу на вопрос, почему именно эльфы.

Дадим слово представителям фэндома.

«А эльфы – они другие: у них более широкое восприятие Мира». «Эльф – это существо, для которого весь окружающий мир, во-первых, живой (не существует так называемой “косной материи” лишенной сознания), во-вторых, всесвязный, в-третьих, постоянно развивающийся. Чувствующему откроется музыка камней и деревьев, истории, рассказанные ветром и землей. Все, что ты делаешь в своей жизни, должно служить цели возвышения красоты мира. Все, что ты делаешь, говоришь или даже чувствуешь, непосредственно влияет на мир. Ты открыт для мира и мир открыт для тебя. Собственно, именно в этом корни знаменитой эльфийской магии: если ты связан со всем окружающим миллионами нитей, то касание этих нитей может целенаправленно менять окружающее. Конечно, такой взгляд на мир имеет некоторые неудобства, например, очень сильно ранит нарушение гармонии, насаждение искусственности… Ho есть в этом и свои плюсы: всегда можно найти повод для радости там, где другие просто прошли бы мимо, не заметив, да и со здоровьем некоторые штучки можно проделывать, не для себя, так для других. A уж про состояние подлинного душевного спокойствия и говорить не приходится – никакие религии с психотерапевтами не нужны».

Эта развернутая цитата как нельзя более точно описывает мировосприятие, именуемое эльфийским. Легко видеть, что такое целостное и гармоничное восприятия мира вполне возможно без отождествления себя с героями книг Толкина.

B связи с этим нельзя не процитировать статью Тинувиэль и Хольгера «Есть ли эльфы среди нас, или о психологических основах эльфийского мировосприятия». Авторы предлагают «дать людям в реальном мире название эльфов как символ определенных личностных характеристик, обусловленных влиянием тех же архетипов, которые отражены в литературных образах эльфов». Главное отличие эльфов от людей они видят в том, что «в то время как у людей восприятие левополушарное, “технологическое” “реалистическое” неинтуитивное, то восприятие эльфов основано на правом полушарии, то есть оно прежде всего – интуитивное, основанное не на инструкциях, а на образах, фантазиях, прозрениях». Последнее утверждение нам представляется неточным. Достаточно сказать, что авторы статьи опровергают его своей биографией. Мы полагаем, что противопоставление «эльфийского» и «человеческого» мышления идет не по степени технологичности/интуитивности, но именно по степени знаковости, символизации. Естественнонаучный и художественный склад ума нисколько не противоречат друг другу; они суть две стороны одной медали – высокоразвитого интеллекта, который вместе с символизацией мира и дает «эльфийский менталитет». Этому не противоречит утверждение Тинувиэль и Хольгера, что «технологией эльфы занимаются по необходимости, то есть они живут для того, чтобы творить, а не для того, чтобы обеспечивать себя средствами существования». И к эльфам, описанным Толкином, и к «эльфам» фэндома вполне применимо утверждение Тинувиэль и Хольгера, что «для них ценен мир сам по себе… они понимают, относительность многих “абсолютных” истин, суетность многих устремлений, второстепенность материальных благ». Толкинистская субкультура действительно характеризуется сравнительным безразличием к материальному миру. Это не декларированное противопоставление, как у хиппи, это именно отсутствия сопричастия материальным ценностям. Главной ценностью субкультуры является творчество (в любом проявлении; см. об этом в нашей ранней статье «Рыцари Духа»). O том же пишут Тинувиэль и Хольгер: «для эльфов, как правило, характерна положительная пассионарность. Почему она не может быть отрицательной? Потому что настоящие эльфы последовательны в своем творчестве, тогда как отрицательная пассионарность – это безволие, нежелание развиваться, познавать, творить, это просто аморфное созерцание окружающего мира без желания что-либо делать».

И теперь, когда мы обрисовали и «эльфийский менталитет», его физиологические и психологические основы, мы подходим к ответу на главный вопрос: почему носители такого типа мировосприятия отождествляли себя именно с эльфами Толкина? Ведь в их распоряжении был весь спектр мифологических и фэнтезийных образов. Почему же они стали толкинистами?

Ответ уже дан на страницах этой книги. Как мы показали в главе о кельтских мотивах в семиотической структуре Средиземья, у эльфов Толкина знатность тождественна мастерству (в широком смысле, включая магию). Подчеркнем, что у эльфов или подобных им персонажей в других масштабных произведениях фэнтези (например, «Орден Манускрипта» Т. Уильямса) знатность и мастерство не связаны. И поэтом у неудивительно, что молодежь, реализующаяся через любые формы творчества, отождествляла себя именно с эльфами Средиземья.

B 90-е годы вторую по численности «расу» в субкультуре составляли, как ни странно, люди Средиземья. Причин для такого выбора было две. Или толкинист ощущал сильное сопричастие одному из персонажей-людей (наиболее распространенный случай), или он был носителем более рационалистичного мировосприятия и подчеркивал, что, кем бы мы себя ни ощущали, – у нас человеческие тела.

Гномы и хоббиты в фэндоме 90-х были заметны, но их число сильно уступало двум первым «расам». Вот для примера высказывания из нашей анкеты. «Я – гном. Менталитет гномов мне очень близок, их меркантильность, их тяга к богатству и труду». «Я постепенно поняла, что я – хоббит. B идеале для хоббита жизнь должна быть мирной, но не как стоячее болото, а как атмосфера дружелюбия, тепла и свободы вокруг. Настоящий хоббит где угодно способен создать уют и тепло, ощущение Дома. По мнению хоббита, надо и самому жить в свое удовольствие, и давать такую возможность другим – тогда все будет хорошо».

B любом случае выбор «расы» диктуется ощущением эмоционального родства душевных качеств данного человека и «расы». Важно отметить, что представления о нечеловеческих расах также лежат в сфере коллективного бессознательного и практически совпадают у большинства людей. Это касается как внешнего вида эльфов, гномов, орков и других «рас», так и их внутренних качеств, образы мыслей, манеры поведения, обычаев и т. д. Автору этих строк доводилось неоднократно наблюдать, как носители субкультуры (независимо друг от друга!) сходно или одинаково реконструировали костюмы, песни и танцы эльфов.

 

Русский взгляд на Средиземье

Paca орков описана Толкином как принципиально неспособная к творчеству, и потому закономерно, что само-отождествления с этим народом в фэндоме не было (по крайней мере, автор не видел ни одного толкиниста, воплощавшего тип «орк по Толкину» и именовавшего при этом себя так). Орками в фэндоме называли агрессивную часть «внешнего» общества, причем не только хулиганов, но и различных представителей структуры запрета, начиная с вахтера и охранника. Te, кто называл себя орками, принадлежали к значительному числу Темных, то есть тех, кто категорически отрицал идею Толкина о творческой неспособности Тьмы, был не менее креативен, чем «эльфы», но более мрачен и часто более брутален.

Это же касается и других представителей «темной стороны». Широко известный в 90-е исполнитель собственных песен Дэн Назгул – пример наиболее яркий, поскольку имя говорит само за себя. Если «светлые» в своих песнях ориентировались скорее на бардовскую песню, то «темные» – на рок, хотя четкого разделения не было.

При этом собственно «темные» отчетливо разделяются на две группы. Первую составляют те, кто принимает Врага таким, как его описал Толкин, отрицая лишь неспособность Тьмы к творчеству. Очень упрощенно их можно сблизить с рок-культурой, а из современных субкультур – с готами. Они брутальны, как юноши, так и немногочисленные девушки. Вторая группа, напротив, преимущественно женская – это поклонники «Черной Книги Арды» Элхэ Ниеннах, ниеннисты. Их система ценностей зеркально отражает мир Толкина (Мелькор – благо, Валары – зло, положительные персонажи – эльфы Тьмы, а большинство эльфов из «Сильмариллиона» более жестоки и аморальны, чем орки в книгах Толкина), при этом их восприятие крайне сентиментально; в сравнении с современными субкультурами они – явные предшественники эмо (но не в черном с розовом, а в черном с серебром).

Ho какими бы «темные» ни были, нам важно понять, почему в русском фэндоме они всегда составляли заметную часть. Ha наш взгляд, причин две. Первая носила временной характер, это было отчетливо явление ранних 90-x, вторая продолжает быть актуальной и сейчас.

Мир Толкина, в котором силы Блага ассоциируются с Законом (а не со свободой), не мог быть принят большинством бывших комсомольцев (а они составляли основную часть фэндома двадцать – двадцать пять лет назад). Валинор, о котором говорится как о бессмертной земле, но где тем не менее оказывается возможны и смерть, и убийство, вызывал слишком яркие ассоциации с рухнувшей советской системой, где декларируемое благо и счастье так же решительно расходились с реальной жизнью. Поэтому тема неприятия Валар охватывала и значительную часть толкинистов, не принадлежавших к «темным», в частности, автора этих строк.

Ho уже тогда, независимо от того, отождествлялось ли благо с законом или со свободой, субкультура создавала образы, которых нет и не может быть в мире самого Толкина: образы орков (и шире – темных) как народа, их женщин и детей, их культуры и психологии. Такой народ мог оцениваться положительно, мог, напротив, восприниматься как вражеский, но – только не как «исчадия ада», то есть существа, подлежащие уничтожению. Идея орков (шире – слуг Врага) как имманентного зла русскому фэн-дому чужда.