Недобитые половцы мчались несколько часов. И все оглядывались назад. Наконец замедлили свой бег — погони не было.

Витька, крепко привязанный к седлу, ехал в самой гуще степной орды. Рядом скакал захвативший Витьку половец.

Он чувствовал себя гордым и счастливым. Еще бы — пленили одного-единственного русича — и то его, Смоквы, работа! Ничего, что этот пленный почти ребенок.

— Ты есть мой раб, а я — твой хозяин Смоква — ломаным языком вдалбливал он Витьке, когда половцы на какое-то время остановились в ложбине, чтобы отдохнуть и напоить коней — Сделаю с тобой что захочу, понял? Продам хану. Будешь кумыс мне делать. С живого шкуру сдеру… Слышишь? Попробуй еще раз вертеться!

И Смоква захохотал. Впрочем, не хмурились лица и у других половцев. Что дальше от Сулы, то оживленнее они перекликались, а потом кто-то затянул протяжную половецкую песню.

Похоже, поражение у Портяной половцев не очень огорчило. Видимо, был прав дед Овсей, эта орда лишь выведывала, что к чему. А где-то неподалеку, возможно, готовятся к нападению другие орды.

— Быстрее, быстрее! — хриплым голосом покрикивал Смоква и бил плеткой то Витька, то Витькиного жеребчика. Витьке доставалось чаще, видимо половец коней любил больше, чем людей.

Вечерело, орда остановилась на ночевку. Для этого она избрала небольшую дубраву в ложбине меж трех наклонных горбов. Запылали костры, остро запахло жарким. На холмах появились фигуры половецкой стражи.

Смоква на миг отлучился. Вернулся с клоком лопухов. Завернул в них кусок мяса и воткнул между углей. То же сделали и другие половцы. Время до времени они бросали на Витька такие безразличные взгляды, будто это был не человек, а что-то такое, о чем не стоит даже говорить.

Витька сидел близ костра со спутанными ногами. К путам была привязана и его левая рука. Узкий ремешок больно впивался в тело, однако Витька вынуждал себя терпеть.

Минуту тому он попросил половца, чтобы тот немного ослабил петлю. Но в ответ получил плеткой по спине.

Хотелось есть. Но еще больше хотелось пить. Витька молча наблюдал, как алчно давились степняки горячим мясом, запивая его белой жидкостью из кожаных мехов.

Один из половцев бросил в его сторону кость с остатками мяса. Витька потянулся к ней, однако другой будто случайно наступил на кость сапогом. Половцы захохотали.

Еще один половец протянул пленнику деревянную чашу с белой жидкостью. Витька уже дотронулся к ней пальцами, но половец в тот же миг поднес ее к своему рту и, причмокивая, выпил все до капли.

Вокруг костра покатились от хохота.

Уже смеркалось, когда к костру подъехал старый половец. Он что-то коротко приказал Смокве, и тот поднялся на ноги. Он перебросил пленника через коня как мешок, сел сам и медленно тронулся вслед за стариком.

Остановились они около просторной палатки. Неподалеку полулежал на кошме молодой половец с сытым розовым лицом.

Смоква соскочил с коня и поклонился ему почти до земли.

Розовощекий половец сказал Смокве несколько слов. Тот приложил руку к сердцу. Тогда розовощекий добыл из складок одежды вышитый кошелек, вытряс из него несколько монет и бросил их Смокве. Тот ловко поймал их в воздухе и, низко кланяясь, отошел в темноту.

Розовощекий юнец, очевидно, был в этой орде главным. К нему обращались лишь с поклонами. Он же в ответ лениво кивал головой. Да и то, когда считал нужным.

О Витьке розовощекий как будто забыл. Лишь немного погодя коротко задержал на нем свой взгляд, что-то прокаркал — и в то же мгновение сильный толчок в спину свалил парня на землю.

— Светлый Андак, сын славного хана Курныча, не любит, когда на него таращат глаза — услышал Витька за собой.

Светлый Андак довольно качнул головой и принялся цедить из серебряной чаши белую жидкость.

Свечерело. К костру отовсюду надвигался туман. На небо высыпали первые звезды. Иногда из-за холмов в долину прорывался холодный ветер, и Витька зябко ежился. От жажды его уста покрылись корками и стали жесткими как наждак.

А розовощекий все цедил из своей чаши. Наконец, отставил чашу и ее подхватил загоревший до черноты половец высокого роста. Розовощекий вытер рукавом жирные уста и обратил взгляд на Витьку. Что-то спросил.

— Светлый Андак, сын славного хана Курныча, хочет знать, большая ли сейчас дружина в Римове? — послышался пронзительный голос загоревшего половца.

Витька молчал.

— Ну? — склонился над ним переводчик — Почему не отвечаешь?

— Вы же сами все видели — ответил Витька.

Светлый Андак недовольно нахмурил брови, и переводчик изо всех сил огрел парня плетью. Из Витькиной груди вырвался стон.

— Светлому Андаку надо отвечать вежливо и быстро…

Вдруг лицо в светлого Андака прояснело. Он что-то сказал переводчику и захохотал.

— Это грязный щенок думает — вел переводчик — якобы Илья Муровец нас разбил. Это подлая ложь. Мы не о победе думали. Нам нужно было лишь узнать, какие силы у переяславского князя. И где они. Не в лесах ли вокруг Римова? Ну, почему молчишь?

Светлый Андак мигнул бровью — и плетка опять обвилась вокруг Витьки.

— Ой! Не знаю… — ответил Витька.

— Ты не знаешь? — удивился переводчик. — Ты, интересный до всего мальчишка — и не знаешь? Неправда, дети все знают.

И опять свистнула плетка. Витька ухватился за щеку и стиснул зубы. Что он должен был сказать? Что у Ильи Муровца лишь полтораста дружинников, а то все парни и дядки с косами и булавами? И что никаких княжеских войск вокруг Римова нет? Тогда этот Андак позовет других ордынцев — и половцы сегодня же вместе навалятся на Римов, пойдут дальше на Переяслав, а, возможно, даже на Киев…

А виновен в этом будет он, Витька Бубненко…

— Что, опять остолбенел? — угрожающе спросил толкователь — Может, прижечь язык?

Один из половцев выхватил из очага тлеющую головешку. Витька уставился на нее напуганным взглядом.

— Я… я и действительно ничего не знаю… — выжал он из себя — Я… я лишь недавно там появился.

— Вот как — нехорошо улыбнулся переводчик — И откуда же ты появился?

Вдруг в группе половцев произошло какое-то движение. Вперед протеснился летний воин и воззрился на пленника. Это был тот же половец, который гнался за Витькой к самой пещере, а потом с перепуганным визгом дал стрекача от фонарика.

— Кажется, этот пленник вылез из Змеевой норы — сказал половец. Еще раз пристально осмотрел Витьку и подтвердил — Да, это именно он.

Половцы как один отшатнулись от пленного. На толкователя ни с того ни с сего напала икота. Светлый Андак взвился на ноги так быстро, будто случайно присел на пчелу, и она только что его ужалила.

— Ты — от Змея?! — пораженно воскликнул он — Из норы?!

Витька невольно кивнул головой. Это же замечательно! Если даже храбрый Олешко держался в начале в подальше от него, а этот половец орал как сумасшедший то, видимо, и другие половцы боятся Змея не меньше.

— Да — сказал Витька — я его… невольник. Змей послал меня на разведку.

— Зачем?

— Ну, чтобы это… узнать, где больше людей. Ему лень гоняться за одним человеком.

Половцы перепугано закрутили головами. Видимо, хотели убедиться, не подкрадывается ли случайно к ним страшное чудище.

— И где же тот Змей сейчас?

— Он… Олешко Попович его пленил, вот как! Правда-правда — закивал Витька, заметив, как недоверчиво глянул на него Андак — Змей как раз выставил голову из норы. Олешко к нему подкрался и накинул петлю на шею.

— Так почему же тогда твой Олешко не выпустил Змея на нас? — спросил переводчик, не ожидая, пока этим заинтересуется светлый сын половецкого хана Курныча.

— А зачем? Я только слышал, как Илья Муровец говорил Олешку, что они с вами и без Змея управятся. А Змея они скрыли на тот случай, когда им придется не до шуток.

— И где сейчас тот Змей?

— Ну… в норе. Он же привязан. Ему есть возят. Трех волов ежедневно — лгал Витька дальше.

— Гм-мм… Три вола… — это сказал уже Андак, перейдя на понятный Витьке язык.

— Развяжите его! — велел он воинам — И дайте ему кумысу.

Витька жадно припал к чаше с белой жидкостью. Холодный, чуть кисловатый кумыс оказался таким целебным, что и усталость и жажду будто языком слизало. Даже боль от ударов — и та начала стихать.

— А теперь рассказывай о Змее — потребовал светлый Андак. — Какой он — очень большой?

Витька утвердительно кивнул головой.

— Величиной с коня? — не утихал Андак.

Витька ответил не сразу. Каков же Змей в действительности? Тогда вспомнил, как весело лгал о Змее Олешко и сказал:

— Намного больше. В длину он — как вот то дерево высотой.

Половцы дружно воззрились на дерево, будто впервые его увидели.

— А толщиной он будет, как семь жеребцов — выдумывал дальше Витька — и ревет как трактор.

— Как кто? — быстро переспросил Андак.

— Как сто бугаев — быстро поправился Витка — и глаз у него блестит, как солнце. Когда с близкого расстояния глянет на кого-то — тот загорается, как бабочка…

Толкователя задергало. Видимо, он представил себя бабочкой.

— А сколько нужно воинов, чтобы побороть твоего Змея? — спросил Андак — Десять? Двадцать?

Витька сделал вид, будто напряженно рассуждает.

— О, нет, видимо, больше — сказал он — когда разозлиться, то больше. Намного больше.

— А какой он сейчас? Разъяренный?

— Еще бы! Ему же это… сегодня завтракать не дали.

Андак надолго смолк. Отхлебывал из чаши и задумчиво смотрел на очаг. В конце концов приказал воинам пристально следить за пленным, а сам направился к палатке.