Той ночью Витька долго не мог заснуть.

А когда заснул, то стонал так, что тетка Миланка дважды будила парня. Все мерещился ему Велес, дидько болотный. То внезапно моргнет его глаз в щелях между камышами, то мохнатые обезьяньи ручищи вот-вот сомкнутся на его шее…

Утром к Витьке подошел дед Овсей.

— Не обижайся, парень, за вчерашнее — смущенно говорил он — но тебе действительно не надо было видеть то, что ты увидел.

— Я же не знал — начал оправдываться Витька — я думал, что Бровко украл ваш горшок с жиром, так побежал за ним, чтобы отобрать.

— Слышал я твой голос. Но пока выковылял из хаты, пока то-се, смотрю — нигде никого… Так что забудь обо всем, Мирко. Это очень важно для всего Римова, понял? Даже дядь Илька и тот о Велесе почти ничего не знает.

— Забуду — пообещал Витька — и все же не удержался и спросил:

— А дидько болотный очень плохой, или нет?

Дед Овсей ответил не сразу. Непонятная тучка мелькнула по его испаханному густыми морщинами лицу.

— Запомни себе, Мирко — сказал он — запомни навсегда: собаки плохих не любят.

— Запомню — пообещал Витька.

Дед Овсей улыбнулся. Он опять стал таким, которым привык его видеть Витька.

А впоследствии мысли о Велес вообще вылетели из Витькиной головы, потому что в Римов вошли несколько сот княжеских дружинников.

Загоревшие, широкоплечие, покрытые густым слоем пыли, они сидели, как влитые, на своих сильных конях. Их металлические шлемы сверкали на солнце, что становилось больно глазам.

В переднем, дородном седобородом воине Римовцы опознали тысяцкого Добрыню.

Тысяцкий внимательно водил по сторонам своими острыми глазами. Кажется, он кого-то искал. И когда из своего дворика выковылял дед Овсей, тысяцкий соскочил с коня и направился к нему.

— Все еще держишься, старый мухомор? — воскликнул Добрыня и развел руки для объятий.

— Э-э, Добрыня — предостерег его дед Овсей — осторожнее! Меня, ишь, половец едва на тот свет не спровадил.

— Что, не удержался? — спросил Добрыня — Снова в драку полез?

— Да понесла нечистая — согласился дед Овсей — Может, заскочишь на минуту в хату?

Добрыня задумчиво погладил бороду, и все же отказался.

— Никогда, Овсей. Спешу в Городище. Лучше уж ты туда заскакивай, есть о чем посоветоваться. Или, может, те разбойники тебе заодно и память отбили?

— Да нет — ответил дед Овсей — Память моя еще при мне.

— Вот и ладно. Следовательно, ожидаю.

Витька удивленно смотрел вслед старому воину. Выходит, он уж и третьего богатыря — Добрыню Никитича — знает! Эх, рассказать бы о этом ребятам из Вороновки — лопнули бы, видимо, от зависти! Правда, тот Добрыня, о котором они учили в школе, кажется, был воеводой, а этот лишь тысяцкий. Ну и что с того? Может, этот Добрыня ныне-завтра тоже станет воеводой!

— Деда, возьмите и меня с собой в Городище! — заканючил Витька так, как это умеют делать лишь в двадцать первом веке — Хочу еще раз увидеть Добрыню!

И, конечно, отказать Витьке дед не мог. Разве приказал:

— Сначала ягод полезь нарви.

Где-то через час Витька появился на Городище. Он сгибался под весом лукошка. Еще две корзины с черешнями дед Овсей перебросил через коня.

Дружинники только что пообедали и направились на пруд. Лыдько с другими ребятами погнал коней на луг.

— А это чей? — спросил Добрыня, усмотрев за дедовой спиной Витьку — У тебя же будто…

— Это Иванов внучек — объяснил дед — смышленый парнишка.

— А мой, следовательно, племянник — дополнил его Муровец.

Илья уселся на лавку рядом с Добрыней. На широком столе, как два шпиля, возвышались их шлемы. Муровец поставил меж них Витькино лукошко и запустил в нее большую словно лопата ладонь. Первую горсть, как хозяин Городища, он передал Добрыне. Тот бросил несколько ягод в рот, благодарно качнул головой.

— Это еще те? — спросил деда Овсея — 3 Дуная?

— Ага.

— Чудесная ягода. В Переяславе такой нет.

Он доел черешни, отодвинул лукошко и глянул на Витьку.

— Вот что, парень, шел бы ты лучше погулял, а? А мы здесь немного побеседуем с дедом. И Олешка позови.

Ослушаться Добрыню Витька не посмел. Разве что бросил просительный взгляд на деда. Однако тот сделал вид, будто ничего не заметил.

Когда прибежал еще мокрый от речной купели Олешко, Добрыня начал:

— В Переяслав дошло, что половец опять что-то замыслил.

— Ясно, что — ответил дед Овсей — поживиться хочет.

— Может быть. И поткнулся сначала в Римов. И если бы удалось проскочить, то и Переяслава добрался бы. А там, смотри, и Киев осадил бы.

— Теперь уже не поткнется — беззаботно улыбнулся Олешко — до новых веников запомнит!

— Рано радуешься, парень — возразил Добрыня — сам же ведаешь, что в Римов подходила лишь одна орда. А за Ворсклой еще несколько таких слоняются. Следовательно…

— Попробует проскочить где-то в другом месте — сказал Муровец.

— А где именно, ведаешь? — спросил Добрыня.

— Нет.

— То-то и оно. И я не знаю, и сам князь Владимир не ведает. Может, собирается под Лукомлем иль под Воинем проскользнуть. Или от Ромен зайдет. Мы же сильные пешей ратью, однако за конными она не угонится. Потому пока будем идти от Римова к Ромнам, половец прошмыгнет за нашими спинами — и ищи ветра в поле! Их выведчики тоже не спят.

— Конечно не спят — согласился дед Овсей — вон Горошко Печенег, знаешь, что говорит?

— Какой Печенег? — поинтересовался Добрыня — Не тот ли, что сильно помог нам возле Буга?

— Он самый. Потом он поселился с той стороны Римовских плавен. От него, собственно, и пошел тот Горошин… — дед показал на кучу деревьев, которые зеленели за плавнями — так он говорит, что какой-то странный люд зачастил к ним со Степи. Будто хочет породниться из горошинцами, но, похоже, имеет на уме что-то другое…

Добрыня уставился в деда своими острыми глазами.

— Не собирается ли половец пробраться в Римов болотом? — спросил он — Помнишь, как двадцать лет тому?

— Еще бы — помрачнел дед Овсей — Сделал вид, будто собирается ударить на Воинь. Мы ринулись ему наперерез, а он тем временем на лодках добрался к незащищенному Городищу.

— Так вот. Почти весь Римов до ноги истребил… Не попробует ли и ныне так сделать?

— Может быть. Но теперь ему вряд ли это удастся.

— Ты убежден?

— Конечно — ответил дед Овсей — Лодками мы уже так не разбрасываемся. Все у нашего берега стоят. И проливы время от времени меняем.

— Как это? — не понял Добрыня.

Дед Овсей замялся.

— Да ты не бойся — ободрительно улыбнулся Добрыня — здесь все свои.

— Ну, хорошо… Идите за мной.

Они взошли на стены. Внизу перед ними раскинулись бескрайние плавни. Лишь далеко на горизонте, где темнели кочки горошинских деревьев, они заканчивались.

— Среди плавней есть одно место — начал дед — вот оттуда мы и берем отсчет. Скажем, надо с той стороны сюда пробраться. Вот, видишь, верба стоит? — дед повел рукой в Римовскую сторону — А немного выше — две груши. Так скажешь: груши на вербе — и все понятно.

— Кому скажешь? — спросил Добрыня.

— Да есть здесь такие… — уклончиво ответил дед.

— Ну, ладно. А если я захочу добраться болотом на ту сторону?

— Есть у Горошина дерево, молнией прибито. Верховье у него, как месяц-молодик. Вот отсюда на то дерево и нужно брать направление. Это сейчас. Позже другие направления появятся.

— То ты что — проливы перекрываешь?

— Понемногу — признал дед. — у нас много плавучих островков.

— А я возьму и подвину его…

— А куда и насколько — знаешь? Толкнешь не тот островок или не туда — и вместо Римова окажешься у устья Портяной. Или вообще заберешься в такую трясину, что до конца жизни из нее не выберешься.

— Темное дело — заметил Добрыня и почесал затылок — И кто ж такое удумал? Уж не ты ли?

— Не совсем. Это Печенегова робота. Ну… и еще кой-чья.

— Опять темнишь, Овсей — покачал головой Добрыня — слышал я о твоей дружбе с дидьком болотным.

— Ну и хорошо, если слышал — ощетинился дед — и ничего об этом говорить.

— Ох, и ежист же ты, старый друг — засмеялся Добрыня — Каким был, таким и остался. Ну, ладно, хватит о болоте. Лучше подумаем о том, как узнать, куда пойдут половцы.

— А что слышно от ваших выведчиков? — поинтересовался Муровец.

— В том то и беда, что ничего. Похоже, их разоблачили.

И здесь подал голос Олешко.

— А что, если их обвести вокруг пальца? — спросил он.

— Кого, переяславских выведчиков? — язвительно поинтересовался дед Овсей — Так это и без тебя уже сделали.

— Вечно бы вам, деда, придираться! — обиделся Олешко — Я о половце говорю. Надо сделать так, чтобы он поверил, будто мы направились куда-то на Лубны. Или в другую сторону — на Воинь, ближе к Днепру.

— Да-да — бойко подхватил Добрыня — будто мы пошли на Лукомль, а он быстренько через Римов и на Переяслав. Но если мы затаимся где-то неподалеку и….

— То-то же и оно, что «и» — усомнился дед Овсей — Как же ты его заставишь в это поверить?

— Будем думать — сказал Илья Муровец.

— Конечно, будем — согласился Добрыня — а пока что нужна разведка. За Хорол, или далее. Иначе не узнаем, что те половцы затевают.

— Я тоже так думаю — прогудел Илья Муровец и обратился к Поповичу — Возьми десяток дружинников — и айда. Надо в кой-какие тайники заглянуть. Может, оставили что ребята.

— Вот это уже веселее! — обрадовался Олешко — Только я хотел бы взять с собой и Мирка.

— Зачем тебе этот малец? — спросил дед Овсей — Что, без него не сможете управляться?

— Все равно надо кого-то из малых брать — сказал Олешко — так пусть уж и он приучается. А заодно и оберегом нам будет. Сами ж видите — у парня легкая рука. Из любой неприятности выберется.

Дед Овсей махнул рукой.

— Ну, когда уж без него не можете, тогда конечно… Только с Миланкой сам будешь договариваться. А в Горошине не забудь заглянуть к Печенегу. Может, ему кое-что уже известно…