Некоторое время дружинники пробирались в сплошной темноте. Потом стало чуть легче — на небо выкатился полный месяц.

— Где же тот Гречник? — наконец спросил Витька Поповича — Едем, едем, а его всего нет и нет.

Олешко тихонько засмеялся.

— Кто тебе сказал, что нам нужен именно Гречник? — сказал он — Нет, нам куда выгоднее ехать напрямик. Пока тот Оверко будет разыскивать нас на Гречнике, мы уже будем возле Хорола.

— Какой Оверко? Тот, что с усами и шрамом?

— Он самый.

— Так он что — действительно враг? — пораженно спросил Витька — Половцам помогает, да?

— Пока что неизвестно. Но смахивает на то.

— Почему же ты его сразу не схватил? Или знаешь, что. Не надо его хватать. Давай сначала за ним проследим.

Витька представил, как они тайком возвращаются назад, прячутся в кустах где-то возле Оверковой хаты и начинают следить. Тучи комаров слетаются к ним, кусают лицо, шею, руки — однако терпеливые дружинники упрямо ожидают свое время… И вот на пороге появляется Оверко. Он внимательно оглядывается во все стороны. Но, конечно — нигде никого. Тогда Оверко выводит коня за ворота и трогается в сторону Гречника. Конечно, он и в мысли не имеет, что за ним следят Римовцы. А на пути Оверка уже ожидают несколько фигур. Они о чем-то тихо переговариваются. Внезапно враги замерли — вероятно, что-то заподозрили. Однако поздно: с одной стороны, на них выскакивает Олешко, со второй — он, Витька, а с третьего — дружинники…

— Проследим, а потом схватим всех! — возбужденно зашептал Витька Поповичу — Ну-же, Олешко!

Однако вместо того что бы пристать на Витькино предложение, Попович сказал:

— Это другие сделают, если будет надо. У нас с тобой, Мирко, сейчас не те заботы.

Витька разочарованно вздохнул.

За два поприща от Горошина ожидал половецкий мальчик. Олешко обнял его плечи и поехал с ним впереди.

Витька почувствовал, что его разбирает ревность. Он уже привык, что Олешко выделял его среди других ребят, а здесь, ишь, говорит к какому-то чужестранцу, как к родному брату. Еще и за плечи обнимает…

Когда они закончили переговариваться, Витька подъехал к ним и тихо спросил Поповича:

— А это еще кто?

— Его Гошком зовут — сказал Олешко — это славный парнишка. На него, Мирко, теперь вся наша надежда.

Гошко застенчиво улыбнулся. Витька измерил его взглядом с головы до ног и едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Тоже мне надежда! Даже Колька Горобчик в сравнении с ним имел вид настоящего парня. Конь полегоньку укачивал своего хозяина, и у него сами собой начали закрываться веки. Витька морщил лоб, стряхивал головой, даже дал себе несколько затыльников. Но ничего не помогало.

Спать хотелось все сильнее.

Порой казалось, будто он едет не в действительности, а что это ему лишь снится.

Всадники пробирались осторожно, вереницей. Молчали. Одни лишь сверчки неистовствовали вокруг них. Травы стояли высокие и такие густые, что пробираться можно было только узкими тропами. Кто их проложил — человек или зверь? Витьке хотелось спросить об этом Поповича. Однако даже язык отказывался его слушаться.

Высоко в небе стоял полный месяц и наблюдал за маленьким отрядом, который плыл застывшими волнами степного ковыля. Кто погружен по грудь, как Олешко, кто по шею, а наименьший — тот вообще нырнул у нее с головой.

Олешка месяц знал. Не раз видел его в ночной степи. Поэтому с интересом следил за Витькой, который раз за разом клевал носом.

«Бедное дитя — думал, видимо, месяц — спало бы себе под маминым одеялом. Так нет же —  занесло его не знамо куда».

Упали росы. Из севера повеяло прохладой. Теперь не только Витька, но и взрослые дружинники начали клевать носами.

Однако Олешко и не думал останавливаться.

— Быстрее, ребята, быстрее! — подгонял он свой маленький отряд.

Светало, когда дружинники наконец остановили коней у какой-то реки.

— Приехали — сказал Олешко и соскочил с коня — Хорол.

Сразу за Хоролом клубились розовые туманы. Сморенные кони жаждя припали к воде.

На день дружинники затаились в маленькой дубраве. Жила направился вглубь, а Олешко начал описывать круги вокруг разлогого берестка, что стоял в стороне на едва заметном холме. Он что-то внимательно высматривал в траве. Наконец сбросил сапоги и быстро как белка взлетел вверх по стволу.

Это было последним, что запомнил Витька. За минуту он уже лежал, ткнувшись носом в пучок конского щавеля. Спал.

Проснулся Витька от того, что солнце начало прижигать голову. Сел, протер глаза и пристыжено оглянулся. Однако стесняться не было перед кем. Разве перед собственным конем, что, спутанный, щипал неподалеку траву. Там же, в тени под берестком, дремал конь Жилы.

— Выспался? — долетело с берестка — Тогда завтракай быстрее, и лезь сюда. Будем следить в четыре глаза.

— А где другие? — поинтересовался Витька, когда очутился на дереве рядом с Жилой.

— Там, где им надо — уклонился тот от прямого ответа.

— А тот, как его… Гошко?

— Тю-тю — сказал Жила — Они с Олешком еще на рассвете куда-то направились.

Жила сидел на жердевом помосте. За его спиной лежала кучка хвороста и привядшей травы. Витька уже знал, что хворост надо зажечь тогда, когда появится что-то опасное. И дым этот будет виден очень далеко. А ему в ответ — вон аж на самом горизонте, полетит в высокое небо еще один дымы. И еще. Дымы полетят, будто гонимые восточными ветрами, в сторону Римова, Воиня или Лубен, а за какой-то час переяславский князь уже будет знать, что появились половцы, и откуда именно. Витька сел на ветке немного выше от Жилы и показал на кучку хвороста.

— Сами собирали? — спросил он и, не ожидая ответа, прибавил — Могли бы мне загадать.

— Да нет — ответил Жила и морщины сбежались на его лице — это Савка о нас позаботился.

— А где он?

Жила ответил не сразу.

Он наклонился вперед и начал напряженно всматриваться в даль — туда, где почти на горизонте в воздух взлетело несколько птиц.

А когда птицы опять опустились в траву, Жила откинулся спиной к стволу и только тогда ответил:

— Нет уж Савки. Два дня, как схватили бедолагу. За шаг от собственного укрытия схватили.

— Почему же он на дереве не сидел? Отсюда так хорошо видно.

— Это днем видно. А ночью? Подкрадется к дереву половецкий выведчик и затаится. А утром не успеешь и потянуться, как уже летишь вниз головой со стрелой в груди. Поэтому ребята на ночь идут в тайники, а утром возвращаются. Но и половец тоже не из глупых. На что уж осмотрителен был Савка, но и того, ишь, выследили… А ну, глянь вон туда, хлопче. Что видишь?

— Кучу деревьев.

— А по левую руку?

— Еще два дерева. Нет, три.

Жила довольно качнул головой.

— Доброе зрение имеешь. Поэтому смотри в ту сторону, а я — в эту…

И надолго смолк.

Дружинники начали возвращаться, как уже пала ночь. Последним подъехал Попович. Его конь был взмылен — видно, проделал большой путь.

— Ну, как дела? — поинтересовался Олешко, только спрыгнув с коня — Выведали что-то?

Дружинники развели руками. Ни один из них не видел даже половецких следов.

— Хитрит, поганец — покачал головой Олешко — делает вид, будто и духа его поблизости нет. А, кроме Савки, еще двух снял из дерева. Вместо них остались Мишка Жук и Меняйло.

Витька только теперь заметил, что недостает двух дружинников.

Олешко неохотно жевал кусок вяленого мяса и сосредоточенно о чем-то думал. Тогда отложил кусок и сказал:

— Будем делать выведку боем.

— С нашими силами… — усомнился Жила.

— Почему только с нашими? — возразил Олешко — Вот сейчас ты ускачешь в Горошин. Поднимешь всех, кто там есть и немедленно сюда. Заодно и Мирка прихвати с собой. Печенег найдет, как переправить его в Римов.

— Я хочу с вами — запротестовал Витька.

Олешко положил ему руку на плечо.

— Нет, Мирко. Здесь нешуточная сеча затевается. Может, и не вернется никто.

— Я хочу с вами, пожалуйста! — стоял на своем Витька.

— Нет — решительно сказал Олешко — А лучше выслушай меня внимательно. Мы идем на Голтву. Так и передай Добрыне, слышишь? И не дуй губы, рано тебе еще против половца выходить. Сначала научись гонцом быть.

И опять — дорога, высокий ковыль и холодные ночные росы. Только месяца этой ночью не было — спрятался за тучами.

Солнце уже поднялось высоко над горизонтом, когда гонцы наконец добрались до городка. На призыв Жилы отозвались сотни две горошинцев. Они спешно седлали коней и возбужденно перекликались. Видимо, путешествие было им по душе.

— Ну, Мирко, пулей лети к Печенегу — сказал Жила Витьке, когда всадники выехали из Горошина — впрочем, спокойнее на душе будет, когда я тебя сам сдам из рук в руки — опомнился он и махнул горошинцам рукой — А вы не останавливайтесь, езжайте за нашим следом. Я вас потом догоню.

Улицы были безлюдны. По дворикам суетились женщины и дети — на всяк случай готовили к хранилищу хлеб.

За лозами, откуда был уже видно частокол Печенегова дворика, им навстречу внезапно вынырнули трое крепышей, похожих на половцев. Между ними стоял Оверко.

— Почему не поехали со всеми? — нахмурился Жила.

Оверко выступил вперед и сказал — Жила, отдай парня.