— …Неужели? Нет, я понимаю…

Кэт украдкой взглянула на часы. Невероятно. Разговоры с Лаурой будто замедляют течение времени. От нарочито родственной беседы и поглощения бутербродов они перешли к совершенно необычной теме.

— Я не говорю, что не люблю его…

Лаура снова замолчала. Она явно уже сказала больше, чем хотела. Повисла неловкая пауза. Утки у противоположного берега маленького пруда истерически закрякали и бросились на куски белого хлеба, которые кинула им пожилая дама.

Уже не в первый раз за сорок минут Кэт почувствовала себя совершенно растерянной. Даже она, с ее незначительным опытом в сфере отношений взрослых, понимала: Лаура захотела встретиться с нею во время обеда не для того, чтоб обсудить муниципальные налоги. Через три минуты болтовни ни о чем Лаура свернула на детские пособия и ясли в Клапаме. Она, несомненно, желала, чтобы Кэт начала уверять ее, что родить ребенка Майку — естественно и нормально, а несколько растяжек — малая цена за право носить фамилию Крэгов.

Кэт безмолвно пережидала молчание Лауры. Другие члены семейства заполнили бы такие прорехи в разговоре восторженными рассказами о детях. Кэт могла бы лишь сказать, что ее больше беспокоили не растяжки, а невозможность влезть в любимые джинсы без мыла. «Похоже, дело плохо, — решила она, — если Лаура делится семейными проблемами со своей недозрелой золовкой».

— Я уверена, что ты его любишь, — сказала Кэт. Она чувствовала, что это неподходящий ответ. Кэт была совсем сбита с толку. Она бросила остатки булки одинокой коричневой утке у края пруда. — Но дети — это такая ответственность. От них ведь потом уже не избавишься.

Она не смотрела на Лауру, но ей почудилось, что она слышит слабое рыдание. Кэт повернулась к невестке. Та глядела на пруд, прижав к носу широкий пушистый шарф.

— Лаура? Что с тобой? Лаура?

Боже, только этого ей еще не хватало.

— Со мной все в порядке, — храбро ответила Лаура. — Это просто гормоны и…

— Вы с Майком давно вместе?

Лаура иронически фыркнула в шарф.

— Сто лет. Может, двести?

Кэт пыталась найти какие-нибудь слова — достаточно оптимистичные и не лживые.

— Лаура, я знаю, Майк — не совершенство. Мне много раз казалось, что он недостоин тебя. Но у всех супружеских пар бывают трудные периоды в жизни. Мои родители…

Лаура подняла руку:

— Кэт, пожалуйста, не надо об этом. Это любимая тема Майка. — Она фыркнула. — Это просто какое-то шоссе с оживленным движением. Рассказы о том, как твоя мать бросила работу, родила детей и никогда не жалела об этом. Как твой отец любил детей…

Кэт взяла руку Лауры в свои холодные ладони. Странно. Чего только не сделаешь, пытаясь кого-нибудь утешить.

— Лаура, моя мать бросила работу в двадцать четыре года и занималась только нами. А едва мы закончили школу, она кинулась отчаянно наверстывать все, что упустила. Когда я была маленькой, она любила рисовать со мной, ходить по магазинам, придумывать соусы к макаронам. А теперь она помешалась на образовании и знает об Интернете больше меня. И, о боже, она занимается ковбойскими танцами! У меня такое чувство, что я ее не знаю… — Кэт спохватилась: не слишком ли много она болтает? — Мне кажется, что ей хочется превратиться в меня. Я люблю папу больше всех на свете. Но даже ему было трудно, ведь мы появились у них так рано. Хотя родители всегда обожали друг друга.

Кэт замолчала, вспомнив про ссоры Лауры и Майка. Подшучивания над их отношениями уже превратились в многосерийную семейную комедию, и трудно было удержаться от сарказма. Но Кэт не хотелось обижать Лауру, поэтому она добавила:

— Ранние дети — это так непросто.

Лаура поставила ноги на край скамьи и обхватила колени руками. Она, похоже, взяла выходной. На ней были новые джинсы DKNY, а не привычный светло-зеленый деловой костюм.

— Твоей маме хочется, чтоб я родила, наверно, потому, что тогда роль матери семейства перейдет ко мне. Тебе так не кажется?

Лаура взглянула на Кэт. Та могла только кивнуть в знак согласия. Они молча сидели на обшарпанной скамейке, и ситуация была до боли ясна обеим.

— Я чувствую… — Лаура вздохнула, но не могла не продолжить: — Завести ребенка — значит заключить себя в клетку семейной жизни. Я не уверена, что готова к этому. Я не знаю, хочу ли я быть матерью. Раньше мне хотелось одного — выйти замуж, а теперь… — Она взглянула на Кэт. Та покраснела от всех этих неожиданных признаний. Лаура тоже вспыхнула, но решительно продолжала: — Когда ты с кем-нибудь живешь, ты готова к тому, что парень никогда не кладет грязных носков в корзину для белья и не меняет простыней. Чтоб сбежать от этого, можно просто расстаться. Чтобы не расставаться, ты не позволяешь себе раздражаться, скажем, в двадцати случаях из ста. Когда вы решаете пожениться, ты сталкиваешься с перспективой жить с ним вечно. — Лаура повернулась к Кэт и посмотрела ей прямо в глаза. — И поверь мне, это пугающая перспектива. Начинаешь раздражаться из-за каждой мелочи. Но ты очень взволнована и изумлена тем, что нужна кому-то так сильно. Он готов бросить ради тебя все остальное, и ты закрываешь глаза на его недостатки. Тебя догоняет свадебный поезд, и не успеешь оглянуться, как оказываешься замужем.

Кэт открыла рот, но не знала, что сказать, и снова его закрыла.

— Я все знаю насчет компромиссов. — Голос Лауры был безутешен. — Иногда мне кажется, что брак моих родителей не распался только потому, что либо один из них, либо оба постоянно были на гастролях, а мы, дети, вечно жили по пансионам. Но когда дело доходит до ребенка… — Она взглянула на Кэт, и та инстинктивно сжала ее руку. — А вдруг он заболеет, и придется спать по три часа в неделю, и как тогда справляться с требованиями другого младенца — моего мужа?

— Я не знаю, — просто ответила Кэт. — Но он, кажется, повзрослел.

— Я знаю. — Лаура посмотрела на уток в пруду, потом повернулась к Кэт, вздохнула и выпрямилась. — Кэт, прости, что я сваливаю это на тебя. Но, честно говоря, ты единственная из моих знакомых не считаешь Майка идеальным во всех отношениях.

— Спасибо, — автоматически ответила Кэт. — То есть, — поспешила она поправиться, — я понимаю, о чем ты. Это… тяжело, когда все думают, что ваши отношения прекрасны, — ведь вы сами так всем говорили.

«Это как у меня с Джайлсом, — подумала Кэт. — И кому я могу рассказать о Гарри, если всем давно заявила, что встречаюсь с богом?»

— Я уверена, что ты любишь Майка, — продолжала Кэт, — иначе ты уже убила бы его, согласись.

Лаура зажмурилась и потянулась. Открыв глаза, она посмотрела на Кэт, и той показалось, что невестка старалась скрыть блеснувшие в глазах слезы.

— Когда я вспоминаю, какой я была бойкой и самоуверенной, мне хочется плакать. Мне казалось, я знала, что такое любовь, — грустно сказала Лаура. — А теперь считается, что она у меня есть, а я не уверена — то ли это чувство, которое я представляла.

Смирение в ее голосе сразило Кэт, как удар кулаком. Она обняла невестку. Всего шесть месяцев назад такое и представить было невозможно. Лаура прижалась головой к плечу Кэт. Кэт смотрела на уток, кругами плавающих по пруду. В этот холодный день парк был почти пуст. Кэт закрыла глаза. Крякали утки, чирикали птички, тихо шелестел ветер в ветвях, и ей казалось, что она не в Лондоне. Как легко было бы убежать из этой ловушки и бросить все как есть.

Но куда бы она убежала? Куда бы убежала Лаура? Плечо Кэт начало затекать, и она чуть-чуть шевельнула им. Всего шесть месяцев в Лондоне, а она уже привязана к этому месту, словно к жертвенному камню.

Лаура глубоко вздохнула и сняла руку Кэт со своих плеч. Потом сама легонько обняла ее, встала, поправила шарф и полезла в сумочку за платком.

— Лучше вернуться, — сказала она. — Я сегодня работаю дома. А тебе надо возвращаться обратно в офис.

Кэт поднялась:

— Я совсем забыла поблагодарить тебя за то, что устроила меня в «Эклипс».

Лаура улыбнулась.

— Да, я обычно довольно изобретательна, когда надо помочь другим. — Она наклонилась и поцеловала Кэт в щеку. — Пожалуйста, не говори Майку…

— Если он спросит, — перебила ее Кэт, — я скажу, что мы вместе обедали. Так ведь и было. В этом нет ничего необычного.

— Хорошо. — Лаура прикоснулась к ее руке. — Я пойду до метро…

Кэт указала ей направо.

— А мне туда. — Она махнула рукой в противоположную сторону.

Несколько секунд они стояли и смотрели друг на друга. Кэт чувствовала себя виноватой: ей никогда раньше не приходило в голову заглянуть под привычную командирскую маску Лауры. «Как же она одинока. Эта ее личина нисколько ей не помогает, а скорее сковывает».

У Лауры зазвонил телефон, и, вытащив его из сумочки, она проворковала в трубку:

— Майк! Привет, дорогой!

Кэт безмолвно помахала на прощание рукой. Лаура повернулась и пошла к метро, сжимая и разжимая на ходу свободную руку.

В пять Кэт засунула в стол кипы рукописей и листочков с указаниями Элейн. К шести она была уже в комнате Данта. Они работали по большей части молча. Дант курил сигарету за сигаретой. Кэт время от времени с сарказмом читала вслух какой-нибудь претенциозный абзац, чтобы он мог оценить его литературные достоинства. Она умяла огромную плитку молочного шоколада и даже не заметила этого.

В восемь они прервались на ужин. Пришел с работы Гарри, они съели вместе по тарелке макарон, и он ушел на тренировку по регби, ничего не заподозрив. Дант и Кэт вернулись к работе.

— Рано или поздно нам придется сказать Гарри. — Кэт вычеркнула еще несколько строк из копии черновика Кресс. Ее ручка замерла над следующим пунктом. — Ты написал этот отрывок про ростовщика?

Дант кивнул и продолжал печатать.

— Я хочу сказать — разве он не спрашивает, чем ты занимаешься весь день? — Взгляд Кэт остановился на потрясающе жестоком описании усилий Гарри / Дэвида приготовить салат. Она сердито вычеркнула его красной ручкой. — Думаю, не стоит упоминать про попытки отравить Ариэль протухшим пармезаном.

Задернув занавески, они сидели в привычной полутьме комнаты Данта и при свете настольной галогеновой лампы читали кипы разрозненных записей. Листы, исписанные угловатым почерком Кресс, покрывали кровать, стол и пол у их ног. По настоянию Данта Кэт сняла ксерокопию со всех черновиков. Он хотел иметь у себя полный набор улик. Они забрали из квартиры Кресс все, о чем она рассказала. Потом в стиле лучших чернушных триллеров Кэт тактично вышла за дверь, а Дант один обшарил помещение. Она не спрашивала, что он унес с собой в большой нагруженной сумке.

— Насчет Гарри нужно помнить следующее: если ему не сказать, что он чего-то не знает, он ничего и не захочет узнать, — ответил Дант, не отрывая глаз от монитора. — Если ты разрежешь его на две части бензопилой — это, кстати, один из способов, предложенных Кресс для избавления от уборщицы, — ты обнаружишь, что на всех его внутренностях начертан девиз: «Меньше знаешь — крепче спишь».

— Очень удобная жизненная позиция, если вспомнить о твоем прекрасном образовании. Да, если подумать, трудно заподозрить, чтоб ты сидел все время у себя в комнате, развлекаясь в полном одиночестве.

— С чего ты взяла, что я развлекаюсь в одиночестве? Я недавно получил несколько писем от девушек, которые больше всего на свете хотели бы поразвлечься вместе со мной.

— Точно. В том смысле, что им бы хотелось побездельничать.

— Хо-хо-хо. Ну-ка, вынеси редакторский приговор сцене с кинжалом.

Заполучив необходимые материалы, Дант и Кэт на удивление энергично приступили к работе, несмотря на то, что Дант был убежденным лентяем, а Кэт скорее согласилась бы проткнуть иглой язык, чем отредактировать хоть одно лишнее предложение. Когда они открыли файлы в ноутбуке Кресс, Кэт была поражена безжалостностью заметок о квартире и ее обитателях. Дант, не сказав ни слова, перенес все документы на свой компьютер.

А затем они принялись изменять написанное.

Всю неделю Дант целыми днями просиживал в своей комнате, непрерывно курил и переписывал главу за главой. Он не менял ход событий, а переделывал серьезное, мрачное повествование в захватывающий саркастический триллер. Благодаря его блестящему, остроумному стилю чудаковатый Дэвид превратился в очаровательного дурачка, Камерон — в хищного гомосексуалиста, а Ариэль — в саму Крессиду. Дант описал ее с точностью до деталей — вплоть до ее взгляда агента по недвижимости, вечно оценивающего всех и вся. Неудивительно, что Дэвид, Камерон и Ариэль хотели убить друг друга. Каждые три страницы предпринимались новые покушения. Настоящим триумфом фарса было то, что они все равно продолжали жить вместе.

Кэт уходила с работы ровно в пять и возвращалась домой редактировать то, что Дант сочинил в течение дня. Читая написанное прямо с экрана, Кэт про себя изумлялась, с какой беспристрастностью он сделал «своего» персонажа отталкивающим и страшным, в то же время, смягчив выпады Кресс против Гарри. Стиль Данта был превосходен: он писал едкую пародию с легкостью, которую Кэт могла бы и предвидеть, вспоминая его резкие остроты.

Дант объяснил ей, что привести книгу Кресс в нетоварное состояние было бы слишком легко. Присвоить ее авторство, так же как она присвоила персонажей, превратить «Ловушку вины» в пародию на весь этот жанр, заставить Элейн купить рукопись — вот что было бы ударом гения-извращенца, достойным самой Анны Флэйл. Если все пойдет по плану, Кресс узнает об этом, уже получив предложение от издательства. Дант был уверен: гордость и жажда наживы Кресс победят все. Если ей пообещают всеобщее признание и вдобавок дадут денег, она с радостью согласится поставить свое имя на чужой писанине.

Дант потирал руки, рассказывая Кэт об этом плане.

Кэт почувствовала укол совести: психологические последствия изменения плодов чужого воображения могут быть необычайно велики. Но затем она вспомнила, что каждый день проделывала то же самое с Роуз Энн, так что не имеет права читать мораль на этот счет. Кроме того, они очень спешили, и времени терзаться из-за этических соображений не было.

Они лихорадочно заканчивали книгу, а Кресс звонила каждый день и расспрашивала, как у Кэт продвигается работа. Поэтому Данту пришлось придумать вторую историю, похожую на то, что должно было бы происходить по версии Кресс. Пару раз Кэт хотелось бросить трубку. Кресс была слишком высокомерной и / или притворялась дружелюбной. Кэт теперь с трудом выдерживала это. Но Дант заставлял ее продолжать беседу. Он включал во время разговоров громкую связь и говорил, что голос Кресс вдохновляет его: так он знает, кто его противник.

Кэт с нездоровой усмешкой отмечала про себя, что ее отношения с Лондоном достигли самой низшей точки. Но, словно гостья шоу Джерри Спринджера, она чувствовала болезненный прилив сил, подробно описывая себе, насколько все плохо. Женщина, сдающая ей жилье, которая раньше производила впечатление немного надменной, но все же заботливой старшей сестры, оказалась мерзавкой чистейшей воды. К тому же с беспочвенными заблуждениями относительно качеств своей прозы.

Джайлс давно не звонил и не писал, но Кэт было уже безразлично. Лучше выбросить его из головы, чем ковырять корочку на ране, которую все равно не вылечишь. Кроме того, мысли о Джайлсе мешались с преступными фантазиями о сексе с Гарри на стиральной машине. Они не ослабевали уже целый месяц. Книга Кресс только усиливала чувства к нему. Кэт так остро реагировала на каждое оскорбление Гарри, что начала спрашивать себя: может, это что-то посерьезнее тайного безответного увлечения.

Работа выматывала Кэт. Она редактировала текст допоздна. Дант отдал ей ноутбук Кресс, чтобы Гарри не сделал неправильных выводов насчет времени ее пребывания в берлоге Данта. Однако он не стал вгонять ее в краску такими предположениями и вручил ноутбук со словами: «Не переношу толпы в моей комнате, так что бери это и проваливай». Вдобавок Кэт прикидывала, как лучше провернуть дело с принятием их рукописи, а это было совершенно разрушительно для нервов. В довершение всего Кэт заметила, что поправляется. Когда она попыталась натянуть свои джинсы десятого размера, они застряли на коленях и не желали подниматься дальше. Скомкав, она затолкала их в угол шкафа.

— Ты придумал конец? — спросила Кэт у Данта.

Она расставляла недостающие знаки препинания в свободно льющемся диалоге. Кэт нравилось проходить текст, уточнять и подправлять, хотя ей казалось, что, когда ее нет, Дант снова все перечитывает и выбрасывает ее исправления.

— Я придумал такой поворот: Ариэль подсыпает яд в фильтр, затем ухитряется заставить Дэвида сделать кубики льда именно из этой воды, но нечаянно травит и себя, и всех участников развеселой вечеринки.

— Гм, — засомневалась Кэт. — Нужно что-нибудь поумнее. И менее вероятное.

Дант принялся раскачиваться на задних ножках стула.

— Прелесть всего этого «жанра», если тебе угодно, заключается в следующем — цитирую саму великую романистку Р. А. Харпер: идея концовки по сути своей отдает мещанством. Я подумывал дать в последней главе панораму квартиры глазами постороннего наблюдателя: никаких признаков жизни, только тихое гудение невыключенной посудомоечной машины и стопка неоплаченных счетов под дверью.

— И странный запах из ванной? — предположила Кэт.

— И из спальни. А еще необычное абстрактное украшение на стене кухни. Да, так пойдет.

Дант записал это на бумажку.

— И как далеко это от концовки Кресс?

Дант взглянул на открытый файл.

— Знаешь, очень далеко. Здесь совершенно бессвязный пьяный бред. Насколько я могу понять, все завершается внезапным необъяснимым появлением ледяной красавицы-брюнетки. Разумеется, она умеет ловко обходить закон. Перешагнув через мертвые тела, она присваивает себе все сбережения Дэвида и открывает сеть рюмочных по всему миру.

— Естественно.

— Думаю, мы можем обойтись и без нее. Или… — Дант нацарапал что-то на листе бумаги, — …превратим ее в сбитую с толку молоденькую сыщицу, которую направили расследовать это дело. Она приходит в самом конце романа и абсолютно ничего не понимает. — Он обвел написанное в кружок. — Да, мне нравится такой персонаж.

Кэт прикрыла рот, чтоб подавить зевок. Было уже за полночь.

— Сколько еще надо доделать? Элейн начала смутно намекать, что пора обсудить эту книгу. Похоже, помощник Фила выпытывает у нее ответ. По-моему, она еще так и не прочла рукопись. Значит, мне будет легче подсунуть новую версию.

Дант подсчитал количество слов в документе.

— Осталось немного. Думаю, к концу следующей ночи мы справимся и с карающей дланью Божией, и с нежданным появлением Кресс во всей красе.

— Ты меня поражаешь. Я не знала, что ты можешь так работать. — Кэт взяла лист бумаги, на котором писал Дант, и принялась чертить схему. — Итак, план действий таков. Завтра я скажу Элейн, что книга потрясающая. Пусть начинает восторгаться заранее. — Она изобразила квадратик и от него стрелочку. — В то же время надо напомнить ей про Араминту Форсайт и ее многообещающие три главы. Нужно, чтобы оба этих момента накрепко засели в ее голове.

Одновременно, — Кэт начертила второй квадратик напротив первого, — я должна сказать Кресс, чтобы она позвонила Филу Хиллу, поинтересовалась судьбой рукописи. Пусть изобразит шок и удивление оттого, что он уже отправил ее в издательство, выпытает, в какое именно, — она дважды обвела эти слова, — это очень важно. А потом она должна сказать ему, что закончила роман и хочет послать новую версию издателю сама.

— Кресс будет трудно все это запомнить, — сказал Дант.

Кэт посмотрела на него. Темные круги под глазами были больше, чем когда-либо. Но взгляд выражал нетерпение и кипучую энергию. Такого Кэт раньше у него не замечала. Она никогда не видела, чтобы Дант волновался. А теперь он постукивал по столу карандашом и скручивал скрепки, словно заядлый курильщик в период ломки. Только его-то как раз не лишили никотина, совсем наоборот. «У Данта с Кресс слишком эксцентричные отношения, чтоб их понять», — решила Кэт.

— Мы говорим о женщине, которая заправляет седьмым по популярности баром в Лондоне, если верить журналу «Эль». По-моему, она навяжет свою волю Филу Хиллу без особых проблем.

— Да, к тому же она принесет ему кучу денег, — согласился Дант. — Это сильный мотивирующий фактор.

— Хорошо, — ответила Кэт, соединяя квадратики длинными изогнутыми лиловыми линиями. — А потом мы пошлем рукопись Кресс в Валь д'Изер. — Лицо Кэт вытянулось. — Бог знает, сколько это будет стоить.

— Не беспокойся, мать открыла нам счет в «Федерал Экспресс». — Дант положил ноги на стол и взглянул на Кэт. На лице его было смешанное выражение грусти и веселости, точно он ожидал, что она не поверит. — Когда она в последний раз проходила реабилитацию, она устроила так, чтобы мы могли посылать ей что угодно в Лос-Анджелес. Будить в ней материнский инстинкт. Ну, посылать всякие штучки, которые мы для нее смастерили. Выражения нашей любви. Кажется, она забыла, что мы уже вышли из возраста печатей из картофеля и ангелочков из туалетной бумаги. Кресс однажды послала ей жуткую поделку в стиле душевнобольных детишек — нечто из бритв и оберток от батончиков «Марс». Поэтому мать и расщедрилась.

— Отлично, — сказала Кэт, притворяясь, что не расслышала последних фраз. Это невозможно объяснить. — Одну копию Кресс, одну Филу Хиллу, а одну я отнесу на работу и сделаю вид, что она пришла по почте. — Она закусила губу. — Все нужно рассчитать так, чтобы Кресс и Фил получили свои экземпляры после Элейн. Тогда Кресс не сможет отвертеться от предложения Элейн.

— А ты уверена, что Элейн захочет купить такое? — Дант прекратил ковырять лунки ногтей скрепкой и очень серьезно посмотрел Кэт в лицо.

— Полностью. Я читаю все рукописи, которые она покупает, и эта — лучше всех. Я хочу сказать, Элейн взяла бы и оригинал, а эта… так вдохновенно написана. — Кэт не знала, насколько стоит хвалить Данта. — Ты не только создал пародию на чернуху. Стиль всего романа легок, словно в книжке для беспечных девчушек. Это… — Она закрыла глаза, чтобы правильно выговорить фразу. — Это настоящая литература для молодых людей, с подлинным остроумием написанная современной девушкой о Лондоне.

Дант пораженно поднял брови.

— Долго ты это сочиняла?

— Ты не единственный способен нести околесицу без подготовки. — Кэт хлопнула в ладони у него под носом. — Запиши-ка это. Нам нужно будет сопроводительное письмо от Кресс. Можем также подарить им рекламный лозунг.

— Есть еще одна проблема, раз уж мы взялись обсуждать детали, — медленно произнес Дант. — Деньги. Ты обговорила это с Кресс? Ты делаешь всю работу, а деньги-то получит она.

— Ах, это… Какое мещанство! Ну, честно говоря, выражение ее лица, когда она поймет, что подписала контракт еще на два триллера, стоит больше любых денег. Не знаю. Я думала попросить десять процентов наличными сразу после подписания договора. И отсутствие арендной платы, пока буду жить здесь. Разумно? А взамен — строжайшая секретность.

— Конечно, — мрачно усмехнулся Дант. — Пора научить ее, как обращаться с людьми.

Кэт закрыла рот рукой.

— Боже, я только сейчас подумала, — воскликнула она. — А что ты получишь с этого? Ведь ты все написал, а чек на огромнейшую сумму достанется Кресс! Боже, Дант, прости меня. Мы поделимся, разумеется. Я могу попросить пятнадцать процентов, чтобы нам хватило.

— Из-за этого можешь не переживать, — ответил Дант.

Он повернулся к компьютеру. «Ариэль взяла с полки свечу и с задумчивым видом взвесила ее в руках…»

— Изабель, есть ли у тебя свободная минутка? — спросила Элейн, заглядывая в кабинет Изабель.

Та подняла глаза от письма, которое печатала. В дверях стояла Элейн, а за ней — Кэт с круглыми от возбуждения глазами.

— Ко… — начала было Изабель.

— Прекрасно.

Элейн подошла к ее столу, и Изабель увидела, что Кэт облокачивается на ручку тележки для развозки почты. В ней лежало около двадцати пяти рукописей.

— Рукопись, — попросила Элейн, протягивая руку к тележке.

Кэт взяла самый верхний пакет и вручила начальнице.

— Изабель, — продолжала та, — я только что получила от Фила Хилла изумительный проект. Ты попадаешь в категорию потенциальных читателей, поэтому я хочу, чтоб ты прочла это и завтра утром сообщила мне свое мнение.

— Завтра? — не успела сдержаться Изабель.

— Изабель, — с упреком произнесла Элейн, нервно ероша сухие волосы. — Это значительный проект. Я попрошу всех старших членов редколлегии прочесть его за сегодняшнюю ночь. По-моему, у них больше дел, чем у тебя.

— Ладно, хорошо, — смирилась Изабель.

Когда Элейн повернулась, она бросила рукопись в угол. Услышав грохот, Элейн снова обернулась к ней, и Изабель изобразила любезную улыбку.

— Пошли, Кэт, нам нужно раздать все как можно скорее. — Элейн повернулась на каблуках и нетвердой походкой поспешила по коридору прочь.

Изабель широко развела руками и раскрыла рот в безмолвном крике.

— Боже, неужели вы и вправду сделали это? — прошептала она.

Высокий голос Элейн донесся до них от кабинета отдела экспорта.

— Эван! Я принесла тебе нечто особенное и потрясающее… Кэт!

— Потом все расскажу, — пообещала Кэт и покатила тележку по коридору, туда, где слышался взволнованный рекламный речитатив Элейн.