Был вечер пятницы. Школа уже четыре часа как закрылась. По идее, сейчас должен начинаться уикенд. В Тутинге, однако, уже как будто наступил вечер воскресенья, и создавалось впечатление, что он так и будет продолжаться еще ближайшие двое суток.

Мэри прислонилась к стене, намотав на руку телефонный провод, и заметила, что неплохо было бы как следует протереть от пыли книжные полки. По состоянию полок никак нельзя было сказать, что хорошая литература все еще играет важную роль в их семье. Полки свидетельствовали, скорее всего, о высоком качестве британского телевидения и/или о том, что она неплохо проводит время в компании друзей. Мэри вытерла пальцем пыль с ближайшей полки и снова переключила внимание на разговор, — чувствовалось, что Айона беседует с ней сейчас без особого интереса. Было заметно, что ее что-то отвлекает.

Сама того не желая, Мэри опять опустила взгляд на письмо, пришедшее утром из Косово, и заставила себя снова подумать об уборке пыли.

— А ты уверена, что вам там не понадобится моя помощь? — переспросила Мэри, повышая голос, чтобы ее было слышно в гаме и грохоте паба. Она намотала телефонный провод на другую руку, повернулась на каблуках, чтобы не смотреть на пыль, и прислонилась к книжным полкам, стоявшим в коридоре. IKEA, как почти вся мебель в ее доме. Этот стеллаж она собирала своими руками, поэтому на него можно было спокойно ставить большие книги — или прислоняться всем своим весом.

К счастью, с учетом его столярных навыков, Крис покупал только книжки в мягкой обложке.

Она нахмурилась.

И выбрасывал их после прочтения.

Вечер у Мэри проходил безрадостно. Происходящее на другом конце линии, судя по всему, являло прямо противоположную картину, — казалось, что в «Виноградной грозди» собралось множество энергичных, интересных молодых людей и они замечательно проводили время. Мэри снова повернулась лицом к пыльным полкам, потому что ее так и тянуло как-нибудь подвигаться. — Я могла бы быстро принять ванну и через час быть у вас.

— Нет, нет, не нужно. — Было слышно, что Айона в отличном настроении, и в ее голосе можно было различить еле сдерживаемый смех. Причем отнюдь не истерический, который стал в последнее время у нее прорываться.

Мэри позавидовала, потом устыдилась того, что желает окружающим каких-нибудь заморочек, а потом перестала об этом думать. В последнее время она сама не понимала, что чувствует, и это сбивало ее с толку и мешало в работе с детьми. Она открыла было рот, чтобы возразить, но Айона снова отвлеклась.

— Ой, подожди. Извини, Мэри. — Приглушенно послышалось обсуждение блюд, а потом Айона направила посетителей сесть за столик в углу. Ее любимый столик. На двоих. С него можно было отлично видеть происходящее на кухне, — пришедшие наверняка надеются хоть мельком увидеть знаменитое на весь Лондон Божество Рок-н-ролла и Выпечки. Мэри снова повернулась, высвободила запутавшуюся в телефонном проводе ступню и поняла, что смотрит на изображение самой себя, значительно более худенькой, улыбающейся со свадебного фотоснимка, висевшего в рамке на стене напротив.

Она с трудом сглотнула. Все фотографии, на которых был Крис или она и Крис, лежали сейчас в коробке под лестницей, завернутые в поношенные футболки, которые он не стал брать с собой. Как же она не заметила этот снимок? Зажав трубку плечом, Мэри сорвала его с крючка. На стене осталась светлая рамка — из осевшей вокруг фотографии пыли.

Она некоторое время стояла и смотрела на снимок в рамке. Неужели это она стоит под навесом из банановых листьев, держа Криса за руку? Не ее волосы, не ее лицо, ну и конечно же, не ее живот.

— Мэри? Ты еще на проводе? Сегодня я попросила Марка поработать в зале, — жизнерадостно продолжала Айона, ни о чем не подозревая. — В кухне сейчас непривычно тихо. Нед готовит только рыбу, поскольку так удачно приобрел большую партию у поставщика, что у нас теперь на выбор только четыре основных блюда, и Марк помогает нам с Тамарой за стойкой. Нед! Возвращайся-ка туда, а? И треску возьми с собой!

Мэри грустно подумала, что даже замечания в «Грозди» звучат весьма мягко.

— Да я сама не против прийти, — снова предложила она, повернувшись в другую сторону. Глаза Мэри рассеянно пробежали по собранию сочинений Томаса Харди издательства «Пингвин», которое стояло как раз на таком уровне, чтобы его замечали все входящие в комнату. — Я сижу здесь с бутылкой дешевого красного вина, которая досталась мне в школьной рождественской лотерее, и пакетиком шоколадных батончиков. И мне в этой компании предстоит провести всю ночь. То есть было бы очень здорово, если бы ты меня позвала и избавила бы от их общества.

Она попыталась сказать это шутливым тоном, хотя все было совершенно серьезно. В те вечера, когда она работала в «Грозди», есть ей не хотелось; оставшись вечером дома, она, как персонаж древней компьютерной игры, бродила по дому, постоянно открывая и закрывая рот, пока все не было съедено, и тогда она переходила на следующий уровень в этой игре — действие переносилось в «Сейнзбери», а Мэри вооружалась тележкой.

— Не-е-ет. — Голос Айоны все так же дрожал от сдерживаемого смеха — так смеются, когда секретничают; казалось, будто ей позвонили как раз тогда, когда кто-то рассказывал длинный анекдот.

На мгновение Мэри грустно подумала: вот что чувствовала моя мать, когда я звонила с вечеринок и просила, чтобы меня встретил кто-нибудь из братьев. Честно говоря, в такие моменты она была уже порядком выпивши. Фотография в ее руках показалась очень тяжелой, и она положила ее на пол. А потом задвинула ногой за книжные полки.

— Правда, Мэри, тебе незачем появляться — все идет настолько хорошо, что даже Ангус отправился домой.

— Ты не шутишь? Я-то думала, что он всю неделю ночует на ворохе газет, чтобы не пропустить момент, когда привезут овощи?

— Да-да. — Айона утрированно фыркнула. А может быть, открыла большим штопором бутылку вина, показалось Мэри. Она постаралась не обижаться на то, что Айона так и не уделила ей должного внимания. Ведь, возможно, она сама виновата, потому что старалась изобразить, что у нее с Крисом ничего особенного не стряслось. Ангусу она сказала, что Крис ненадолго уехал в Косово заняться одним проектом, — правда, первые две недели его отсутствия просто никто не заметил. Мэри так и подмывало выложить все Айоне, но что-то подсказывало ей, что она должна со всем разобраться сама. В конце концов, это был ее брак, ее проблемы — проблемы взрослой женщины, и она считала, что вмешивать в это все еще кого-то было бы предательством. Меньше всего она хотела, чтобы Айона стала ей сочувствовать, потому что в глубине души Мэри понимала, что в результате просто окончательно убедится, насколько плохи ее дела, а еще больше она боялась, что Айона будет ей что-то советовать, как бы разумны ни были ее советы.

Айона все еще что-то держала в руках, а трубку прижимала подбородком.

— Ангус? Ну, у него опять сильная мигрень, поэтому я заставила его пойти домой и прилечь. Но я знаю, что в кровати он наверняка станет читать специализированные журналы для владельцев ресторанов, поэтому так и не отдохнет. Он на этом просто помешался. В туалете я постоянно нахожу документы с пивоваренных заводов. Ты просто не представляешь, как это невыносимо. Но только ему этого не говори.

— Конечно, не буду. — Мэри сочувствовала ему, потому что была не понаслышке знакома с мигренью. Она могла ограничить потребление шоколада и кофе — отказаться от них полностью Мэри была не в силах, но было невозможно хоть как-то ограничить Криса, который на поприще пробуждения ее мигрени не имел себе равных. А Ангус работал как зверь; Мэри уже было и не вспомнить, когда они с ним в последний раз вели беседу, не касающуюся того, как окупить вложенные средства. — Ладно, тогда, слушай, если будет много посетителей и понадобится моя помощь, позвони. Я тут просто не знаю, чем себя занять.

Она произнесла эти слова и тут же пожалела: не дай бог об этом все узнают. Конечно, Айона не станет, облокотившись на стойку, закатывать глаза и произносить фразы типа: «Ох, боюсь, что Мэри доведет себя до нервного срыва, ей так одиноко одной», — но вот от Тамары вполне можно ожидать чего угодно, вплоть до сплетен на кухне, пусть и прикрытых надлежащим сочувствием.

Паранойя! Детишки на площадке постоянно обзывали друг друга параноиками, — как правило, это было в некоторой степени справедливо.

— Ох, бедняжка Мэри, скучаешь без Криса? — спросила Айона из вежливости. — Без него, наверное, у тебя в доме совсем тихо.

— О, ну ты понимаешь… — Мэри старалась, чтобы ее голос ничего не выражал, но все равно понимала, что Айону ей так просто не провести.

— Когда, ты говорила, он вернется?

— Хм… — От одной мысли о возвращении Криса в животе у нее возникло неприятное ощущение, почти тошнота, и она почувствовала, что ужасно хочет взбунтоваться, хотя сама не понимает, против чего.

Мэри, столько уже проработавшая с восьмилетними, безошибочно определила, что вот-вот зайдется в приступе гнева. Она прижала язык к передним зубам, не давая себе жалобно заскулить, и покашляла, чтобы привлечь внимание Айоны.

— Хорошо, да, слушай, ты сейчас явно занята, поговорим позже. — Она пробежала глазами по комнате. Если остаться здесь, она просто сойдет с ума. По-настоящему. Может быть, в порыве безумия начнет делать ремонт посреди ночи.

Прямо ей в ухо из трубки резко зазвучал голос Айоны.

— У тебя все нормально, правда, Мэри? — спросила она. — Ты только скажи, если у тебя какие-то проблемы…

Скажу ли я своей подруге, у которой все идеально, в том числе и любимый мужчина, и все остальное, что есть в жизни? Пожалуй, нет.

Мэри так остро ощутила холод одиночества, на которое сама себя сейчас обрекала, что поняла, что пора заканчивать разговор.

— У меня все в порядке, — солгала она. — Все нормально. Пока. — И она повесила трубку, не дав Айоне возможности поймать ее на этом обмане.

Итак. Нужно либо прочесть письмо от Криса, которое вызовет у нее чувство вины и недовольства собой, либо приступить к уборке.

Мэри набрала ванну и залезла в нее, держа нераспечатанное письмо выше уровня воды. Собраться с силами, чтобы распечатать конверт, она могла только в ванне, в окружении своих талисманов, — она зажгла свечи, налила бокал вина, поставила проигрыватель компакт-дисков поближе (насколько хватило длины шнура, потому что розетка была на кухне), включила альбом Фрэнка Синатры «Только для одиноких». Она представляла себя героиней «Крысиной стаи», и ей это нравилось даже больше, чем когда она воображала себя Джиной Лоллобриджидой. «Фрэнки не любит тощих дамочек, — думала она, снимая халат и вешая его на застекленную дверь в ванной, чтобы приглушить жесткий свет неоновой лампы из коридора. — Джек и Сэмми не стали бы призывать меня сесть на диету и не вихлять бедрами».

Она стала осторожно погружаться в ванну, остановилась на полпути, взяла конверт в зубы и принялась жестоко тереть бедра щеткой для тела. Когда кожа у нее начала зудеть (она верила, что это в панике собирают вещички и сматываются крошечные семейства целлюлитных клеток), Мэри позволила себе опуститься в воду. Она развела в горячей воде детское масло для ванны, и вокруг нее шипела пена, — маленькие пузырьки лопались, налетая на ее кожу.

«Распечатаю письмо, когда выпью полбокала вина, — подумала она и взяла с коврика в ванной прохладный бокал. — Нет, я не пытаюсь оттянуть этот момент, нет».

Мэри обожала пить вино, лежа в ванне, но у нее редко случалась возможность доставить себе это удовольствие. Крис однажды жизнерадостно довел до всеобщего сведения, что собирается искоренить ее студенческую привычку пить вино в ванной, поскольку, не говоря о том, что это может довести до алкоголизма, Мэри может просто «напиться, поскользнуться и умереть от потери крови, как Дженет Ли». Тогда она заметила (некрасиво нахмурив брови, как Крис потом ей сообщил), что на самом деле бедняжка Дженет погибла не из-за того, что споткнулась в душе, но он не стал ее слушать, кроме того, его нечаянно выручил Ангус, который в тот самый момент с ужасом воскликнул, что всякое сколько-нибудь приличное вино под действием горячего пара утратит букет. Мэри отлично знала, что Крис совершенно не представляет события фильма «Психоз», но она не стала поправлять его перед их друзьями. Однако ей было неприятно думать, что в коллективной памяти отложился еще один случай, когда Крис поправлял ее. Неудивительно, что Айона терпеть его не могла.

«Вся история наших отношений состояла из вот таких неприятных случаев, — думала она, ощущая на языке первый глоток вина. — Все, наверное, невесть что думают об этой кошмарной училке».

Мэри откинулась назад, погружаясь в пену, — снаружи ее согревала горячая вода, изнутри — вино. Она старалась не обращать внимания на плесень, которая покрывала зацементированные потолочные швы. Конверт лежал на полочке над ванной, поверх щеточки для ногтей. Она попробовала увидеть его насквозь, пытаясь отключить сознание и наблюдать за приходящими в голову предположениями. Что пишет ей Крис в этом письме? Как правило, ей было легче читать неприятные новости, когда удавалось заранее угадать, с чем придется иметь дело. Она предпочитала делать такие предположения, чтобы ситуация предстала хуже, чем потом окажется на самом деле.

Мэри пристально смотрела на конверт, адрес на котором был написан почерком Криса, с наклоном влево. «Я так хорошо работал, что меня повысили, и теперь я посол ООН по специальным поручениям?» Какой-нибудь явный упрек на тему, что, пока они беспокоятся о том, из какого мяса произведена колбаса, беженцам просто нечего есть? А может быть, очередной выпад в отношении Тамары; она единственная из всей их компании, не считая Криса, говорила, что ее беспокоят общественные проблемы, — по его мнению, она понимала их как необходимость почаще показываться в обществе.

И он не далек от истины.

«А может быть, он написал, как скучает без тебя», — заговорил какой-то слабый голосок в глубине ее существа, и у Мэри по коже поползли мурашки. Это никак не озарение, доносящее суть письма, это просто непроизвольная мысль. Они должны скучать друг по другу. Но ее сознание с пугающей стремительностью прогнало такие мысли, и Мэри поняла, что ей и не хотелось бы, чтобы Крис по ней скучал. Потому что она без него не скучает. Начни они скучать друг без друга, и исказится то ровное течение ее жизни, которое сложилось уже за его отсутствие.

Иногда она ощущала огромнейшее облегчение от того, что ужасные времена позади, — как будто некая магическая сила услышала, о чем она вздыхала над кастрюлей со сливочной помадкой: еще недавно она была будто цепью прикована к человеку, которого с трудом выносила, и вот уже на следующий день он исчез, и в этом нет ее вины, так что теперь она могла смотреть по телевизору любые мыльные оперы или три вечера подряд заказывать ужин из ресторана.

Но потом стоило малышу на площадке назвать ее миссис Давенпорт, как Мэри ощущала пощечину — она не сумела создать семью, и больше нечего сказать. Не тот мужчина, неподходящий момент, дурацкое и неподходящее место. А теперь приходилось расхлебывать эту кашу. Мэри терпеть не могла чувствовать себя такой дурой. Как она могла поступить так глупо? Она нахмурилась, глядя на письмо. Но на самом деле, как она могла все так опошлить? Как она, ребенком продумывавшая собственное венчание в церкви, вплоть до состава певчих, могла внушить себе, что совершенно приемлемо давать клятвы вечной верности, стоя в бикини? Боже мой, она даже помнила не сами клятвы, а, скорее, стыдливые переживания о том, как выглядит со спины.

Не надо себя мучить, когда все уже случилось. Сейчас ты уже ничего не можешь исправить.

Мэри погрузилась в пену еще глубже и отпила большой глоток вина. Она не могла постоянно бороться с этими мыслями. Пора было все-таки разобраться в своих чувствах. Ведь однажды он вернется, правда? Она хмуро смотрела на конверт, чтобы хоть на чем-то сосредоточиться, и старалась распутать клубок эмоций, но стоило подобраться к любому из собственных чувств, как оно юркой рыбкой ускользало от нее. Мэри надеялась, что от вина они немного успокоятся и можно будет понять, что же она на самом деле чувствовала, — ведь до этого ее сознание упрямо пыталось придать обманчивый блеск неприглядной правде.

Первую мысль ей удалось поймать довольно легко, — потребовался лишь еще один бокал вина и три песни: на самом деле ей нравилось быть одной. Впервые в жизни она чувствовала себя по-настоящему свободной, пусть и в несколько бедственном положении. Общаться с друзьями в «Грозди» было легко — все решили, что она наверняка безумно тоскует по Крису, и не затрагивали эту тему, и, благодаря тому, что они так здорово выдумали за нее, как ей одиноко, она как-то и не чувствовала себя обманщицей, — а приходя домой, скидывала обувь и ложилась в кровать, благодаря Бога за отсутствие человека, который заявил бы, что у нее воняют ноги.

Хотя она понимала, что ее должно бы мучить чувство вины.

Мэри долила в бокал вина, и снова запел Фрэнк, — проигрыватель автоматически включил диск с самого начала.

«Это же так легко, — думала она, скользя взглядом по картине на стене. Подарок Айоны, эта большая, голубоватая и непонятная картина ее всегда умиротворяла. — Вначале надо понять, что я чувствую, и тогда мне будет нипочем все, что может быть сказано в письме».

А ведь он тебе даже не нравится.

Эти слова так неожиданно всплыли в голове Мэри из ниоткуда и прозвучали так громко, отдаваясь эхом, что она чуть не поперхнулась вином.

Но это была правда. Он ей не нравился. Он вообще перестал вызывать у нее какие-либо чувства, даже отрицательные.

Мэри представилась достаточно иррациональная картина: сейчас Перст Божий, пронзив потолок ванной, накажет ее; но ничего не произошло.

Она вздохнула. Она не скучала по нему, а мучилась от мысли, что должна бы скучать. А с кем она, собственно, живет: с живым человеком или с теоретическими представлениями о браке? Эта мысль уже давно стала закрадываться ей в голову, но до сих пор Мэри стойко не позволяла себе четко ее сформулировать. Теперь, когда она это сделала, то будто нырнула в низвергающиеся струи огромного водопада. Уже не остановиться, не вернуться, не вскарабкаться назад по скользким обрывам.

Ей не хватало присутствия Мужа — роль которого он исполнял неважно, — а не человека по имени Крис, — ей казалось, что она нарушает общественный уклад, и из-за этого ее мучило чувство вины. Заглянув же в свое сердце, она со стыдом ощущала полную пустоту.

Мэри стало слегка дурно. А ведь она так и не распечатала письмо.

Мозг ее безжалостно продолжал свою работу — она молча позволила ему обследовать все темные глубины ее существа, покрытые застарелой слизью. Ей хотелось бы не знать об этом, — так пытаешься, но не можешь отвести глаза от места автокатастрофы.

Как бы он не пытался вести себя так, как будто ты всего лишь его подружка, ты все равно вложила в эти отношения свои чувства, а он на такое просто не способен. Ну так что же, хочешь ли ты всю жизнь вспоминать об этом, видя его рядом? Да, он же сам решает, может, его и рядом не будет. Что скажешь? Ты готова терпеть это до конца дней своих, только ради того, чтобы носить кольцо на пальце?

Вода остывала, по коже побежали мурашки.

Даже если бы при этом он не был бы самым неприятным мужиком в мире.

Мэри схватила конверт, пока эти голоса не наговорили еще чего. Зачем же так мучить себя, если он просто просит прислать ему побольше носков? Она вскрыла конверт острым концом гребешка.

«Дорогая Мэри,

прости, что пишу тебе на бланке ITN, — у нас всего не хватает.

Из новостей ты увидишь, что здесь ситуация осталась такой же сложной. (То есть, конечно, ВВС вполне могли и не утруждаться и так и не показать ничего из того, что мы им послали.) Некоторые волонтеры отправились домой, а я согласился остаться еще по крайней мере на полгода, хотя могу задержаться и дольше, в зависимости от финансирования.

Мне тяжело писать от этом, но я пришел к выводу, что, поскольку ты не приедешь, чтобы быть здесь вместе со мной, мы должны оформить раздельное проживание. Как мне кажется, в последнее время ты и я двигались в разных направлениях, а сейчас, когда я узнал, в каких ужасных условиях живут здесь вынужденные переселенцы, я думаю, что еще некоторое время не стану возвращаться в Англию. Многое из того, что я в своей жизни считал важным (например, отличная музыка, хороший автомобиль и т. п.), потеряло для меня всякое значение.

Я знаю, что все это произошло очень быстро, — для меня это по-настоящему католический опыт.

Надеюсь, у тебя все в порядке.

С любовью, Крис».