Я твой всегда, моя Россия, Как мать родная, мне близка. Ты и судьба, ты и мессия. Но для иных – всегда дерзка. Да, дураки, ещё дороги. А где страна без дураков? Вы так расчётливо-убоги, И как живётся вам без снов? Ведь по-любому к нам придёте, Чтобы Россия помогла. Зря паутину вы плетёте, Нас не сразить из-за угла. Вам не даны такие клёны, И звёзды наши не даны. У нас лишь пахнут так пионы. Нет лучше нашей стороны. Вот валенки – в мороз трескучий, И в космос твёрдые шаги. Да, любим и «авось», и «случай», Горды мы тем, что от сохи. Вам – комиксы, нам – наши сказки; России ради – на таран, А вам носить с улыбкой маски И думать: каждый русский пьян. Ну а дороги мы построим, Не хуже – лучше, чем у вас. Мы не придём к вам в гости строем, Зря кипишитесь вы сейчас.

Я хочу писать – как я, Так же плохо-гениально. Я хочу, чтобы друзья Говорили мне: «Нормально!». Я хочу – пусть за столом Перебили все стаканы, А приятели все «в лом», Кто ушёл – те тоже пьяны. Пусть в жилетку плачусь я И мне плачутся в жилетку… Чтоб не старилась семья, А на кладбище – лишь к предкам. Мне ещё бы дончака И заливистую свору. На три года кабака И не сдохнуть под забором. Мне б те губы целовать И пушистые ресницы. Чтобы вслед смотрела мать, Ну, и счастья без границы!

Но как женой поэта быть? Увы, конечно, нелегко. Жена и муж – иголка-нить, А здесь – как старое трюмо. Кто в середине, по бокам, В том отраженье – ерунда… Готов молиться всем богам, Чтоб ты мелькала в нём всегда. Меня за многое прости, А не простишь – и так сойдёт. Ты не сердись и не грусти, Поэт – он часто идиот. Бреду всегда тебе вослед, И даже если впереди. Сейчас ты слышишь этот бред? Ты очень строго не суди. С тобой ругаюсь – мочи нет, Но без тебя берёт тоска. Ты – мой по жизни амулет, А я – через ручей доска.

Я пошёл на последний виток, Всё былое собрав в багаже. Ничего не возьмёшь туда впрок, Сам себе я кажусь неглиже. Я хочу ещё кон доиграть, Только трудно играть в духоте. Мне на старость свою наплевать, Только силы вот стали не те. Я увидел Бессмертный наш полк, Слава Богу, что Крым теперь наш. Это кто там затравленный волк?! Мы сыграем ещё «баш на баш». Я во внуках своих прорасту, Скажут: дед наш большой был чудак, Сантиментов боясь за версту, Жизнелюб и отнюдь не дурак. Мне ещё бы немного успеть: Долюбить, дописать, доласкать. Говорят – «свою песню допеть», Ну а там, может, встречу я мать.

Токката Баха над Донбассом, Орган совсем не повреждён. Там Иоганн рокочет басом: «Донецк не будет побеждён!» Мы не закончили с Бандерой, Хатынь к возмездию зовёт. «Галичину» [14] бы – к высшей мере… Хоть мы совсем не злой народ. Бывает, долго запрягаем: Не та дуга, плохой хомут; Да только мы, поверьте, знаем, Как можем драться, коль прижмут. А вы, дрожащие левретки, Зачем медведя так дразнить? Ну, вспомните, как ваших предков, С Кремлём учили мирно жить.

Милый дедушка немецкий, Тихий, добрый старожил, И с улыбкой, почти детской, Всю войну в СС служил. А работал в Аушвице — Это лагерь для людей. И не надо путать с Ниццей. Газ «Циклон» там для детей, Газ «Циклон» там для евреев, Газ «Циклон» там для цыган И для прочих всех злодеев, Особливо коль Иван. Дедушку к суду призвали, Но защитнички нашлись: «Он не знал… Он знал едва ли… Мол, была такая жизнь. Крови нет на нём ни капли, Он валюту там считал… Понимать он мог навряд ли… Ну, коронки, драгметалл…» Дали старичку четыре… Но не будет он сидеть. Нет «гуманней» немцев в мире, Не было, не будет впредь. Наших миллионы пало. Мы о них скорбим всегда. Господа, вам, видно, мало? Память стёрлась о года?

Гибнут дети! Гибнут дети! Гибнет будущее наше. Уже нет «вьюночка» Пети, «Колокольчик» срезан Саша. И веснушки побледнели У смешной и рыжей Катьки. Вы чего от них хотели, Щирые со Львива батьки? Словно вижу я Алёшу [15] То в матроске, то в мундире — Драгоценнейшую ношу Гренадера, бомбардира. Кто же мог стрелять в ребёнка? Кто с ним встретился глазами? На худой груди иконка, Он – свечой под образами.

Как быстро пробегает лето, Как быстро подрастает внук! И паутину ткёт паук… Часы свиданья до рассвета… Как быстро пролетают годы, Как быстро зарастает луг. И сердца учащённый стук… Одежда вышла вдруг из моды… Как медленны все ожиданья, Как медленны часы разлук. И осознанье – предал друг… Неправоты своей признанье. Как медленно масс просвещенье, Как медленно идём вперёд. И отчужденья тает лёд… Героев выход из забвенья… Нам не найти здесь середину. Где оптимальный вариант? Но каждого из нас ждёт пат. Мы все уйдём туда, в долину.

Я не люблю заумные стихи — О Родине, которую не знают, Берёзы там, конечно, «пребывают», И вечера так сладостно тихи. Я не люблю заумные стихи, Где авторы к себе любовью дышат, И классиков в бессмертии не слышат, А осуждают гениев грехи. Я не люблю заумные стихи. Там серые родители-«мышата» Из норок достают свои стишата, Потуги их бывают нелегки. Я не люблю заумные стихи, Где перепев Есенина и Блока И к вечности указана дорога, А наши дни до ужаса лихи, Я не люблю заумные стихи. Мне скажут, что моя строфа убога, Везде и всюду я ищу подвоха, Что я пишу всем мнениям вопреки… Я не люблю заумные стихи.

Мы читаем стихи старикам. Они слушают их пред обедом. Все они аплодируют нам, А ещё они рады котлетам. Может быть, сэкономят деньжат, Внуку купят доступный подарок Иль другое, чего там решат, В общем, к месту им этот приварок. Мне всегда на них грустно смотреть. Не от жиру они в «богадельне». Плохо так одиноко дряхлеть, Низко кланяясь старости-шельме. Им знакомые песни милей, Чем заумные наши творенья. Подпоют – и глаза веселей, И бывают юны на мгновенье. Перед ними себя я виню, Но вины за собою не зная. Пусть всегда им обильно меню. Боже, дай им здесь капельку рая!

По матери русский, еврей по отцу — Две крови смешались в единой. Весной ел кулич, а чуть раньше – мацу, Кошерное, после свинину. Счёт есть у меня, он за каждую кровь, Освенцим, Хатынь и Дахау, Я вас, господа, обвиняю всех вновь И ваших ухоженных фрау. У нас нерождённых так много детей… А внуков… и правнуков – тоже. Ещё ухитряетесь корчить друзей. Мне хочется плюнуть вам в рожи. Что ваши нам санкции – злобный укус; Мы вам подарили единство. Все знают, какой толерантности вкус И ваше с улыбкою свинство. Вы все – осквернители разных могил, И тех – под звездою Давида. Вы злобно боитесь, но нет у вас сил. Приятная мина для вида.

Пмж, Пмж – слышно вслед. Там корыта полны до краёв. Там немецкий порядок и кров, И святое – с семьёй уик-энд. Наплевать, что берёзок там нет, Но там есть пребольшой аквапарк: Шлюхи, геи, легальный бардак, И святое – с семьёй уик-энд. Вы по скайпу прислали привет, Это счастье – поехать на шопинг. А дорожка в ноздрю – просто допинг, И святое – с семьёй уик-энд. Там «в окошках увидели свет», А у фрау здоровые ж…пы. И за деньги там только в окопы, Но святое – с семьёй уик-энд. К сожалению, мне много лет — Не хочу затыкать пробкой воду. Мы не мылись помоями сроду; Не волнуйтесь за ваш уик-энд.

Вирши пишут и кропают, А поэтов пруд пруди. Всуе Бога поминают, Мало света впереди. Чтоб стишки пришлись по вкусу, Там рисуют купола, И подсказывает муза, Чтоб икона там была. Пусть ещё шумят берёзы, Крест и стая журавлей. Там патетика и слёзы. Стих такой – в печать скорей. Для «квасных» он патриотов Так умилен и хорош, Как мечта для идиотов. Нету слов, «ядрёна вошь»! Вот Евангелий четыре, Их поэтам бы читать, Помолиться им о мире И причастие принять.

Читать стихи поэтам трудно, Но слушать их порой – кошмар! Коль это было б только нудно, Но часто вирши, – как удар. Мольбы и слёзы на коленях, В них слово частое «любовь». Прощанье с милым на ступенях, Там рифмы «кровь», и «вновь», и «бровь». Стихи должны быть «покрасивше». Подите прочь, мужлан Барков! Берёзки там всегда нелишни, И пафос – выше облаков. В них девственность – почти что крепость, А целомудрие грибов. Слащавая погоды прелесть, Нет притяжения полов. Глаголы оседлали рифмы, Сентиментальность до краёв. Они в поэзии, – как фижмы. Не так писал поэт Рубцов.

России великой – да! «Пятой колонне» – нет! Это будет ответ Болотной…, вам господа. Иуды живут средь вас, Власовы наших дней. Тише и чуть скромней Возле билетных касс.