Новая мозаика

Руушан Михаил

И смех и грех

 

 

Брют

Про шампанское всё врут, С Вами пьём мы только брют. От мадам «Вдовы Клико» — Штуку на «нос»? Да легко! «Новый Свет», «Абрау-Дюрсо» — Ящик на одно лицо. Северянин на закуску Ананасы [16] даст в нагрузку. Он гурман и ловелас. Очень я боюсь за Вас. И без этого «Клико» Полюбить Вас так легко. А меня, хоть я кремень, Не удержит даже лень.

 

На посту

Быль

Я нёс службу в карауле, Под охраной – аж кафе. Это не сидеть на стуле, Ты всегда настороже. Всё, конечно, по уставу, За плечами карабин. Ночь и звёзды – всё на славу, Но, увы, я не один. У поста газончик малый, А на нём пасётся конь. Ну, не конь, а мерин старый С громкой кличкою «Огонь». Он возил отходы с кухни, И когда не ел – то спал. Тут хоть небо рядом рухни, Даже мух не отгонял. Я завидовал джигитам, Так хотелось на коня, Мерин, видно, был бандитом И во сне лягнул меня. Я скатился по газону, А потом ему сказал: «Огонёк, тебя не трону», — Покормил и зауздал. Я на нём скачу на сечу, СКС [17] мой, как копьё. Проверяющий навстречу, В общем, братцы, ё-моё… На «губе» сидеть не стыдно, Коли служишь ты в войсках. Из-за мерина обидно Стать всех притчей на устах.

 

Одесские куплеты

(исполняется на мотив «На полочке лежал чемоданчик»)

Моня хочет часто кушать фиш, Щуку, фаршируя с чесноком. У него в кармане только шиш, Но не слыл в местечке дураком. Припев: Моня едет свататься в Одессу, Там его ждёт Софа Натанзон. Есть у них друг к другу интересы, Ими всё поставлено на кон. Пусть вдовица старше лет на пять, Да зато торговлишка крупой. И хотя с невесты есть что взять, Но вот глаз один у ней кривой. Моня приобрёл себе жилет И часы с цепочкой золотой. А у Софы есть один секрет — Моня как жених – уже шестой. Припев Софа кривобока и хрома, И, к тому ж, на месяце восьмом. Плачет по детя́м её тюрьма. Так что можно тронуться умом. Ну а Моне просто наплевать, Свалится он к ней, как в манку мышь. По субботам будет, как пить дать, Кушать очень вкусно рыбу фиш. Припев

 

Опять день рожденья

Слава Богу! Опять день рожденья. Вновь опять надо что-то желать: Всё банально – удач, нестаренья. Ты, Светлаш, почитай «отца, мать». Я тебе красоты не желаю — Мона Лиза могла б пасти коз, Коль сравнится с тобою, я знаю, Даже в профиль, особенно нос. Ну, здоровье, конечно, нелишне — На двух дачах успешно пахать: Там прополка, варенье из вишни. Только всуе не надо про мать… Шахматишки освоить, и самбо, И ещё то, что скажет свекровь. Но важней, чтоб не хмурился Сам бы — Тут нельзя забывать про любовь. Мама с папой тебя обнимают И целуют, куда достают. Им всё кажется, что понимают. Чтоб не сглазить, трёхкратно плюют.

 

Солнечный зайчик

Лето, солнце, утро, дача, Я в постели, потолок. А на нём – залог удачи: Зайчик, радуги сынок. Он, как мама, разноцветный И ужасно молодой, А ещё игривый, светлый, Разговорчивый такой. «Что лежишь в пору такую? Щебетанье слышишь птиц? Посмотри в окно на тую, Видишь, сколько там синиц? Загляни с утра в теплицу, Открой солнышку парник, На лицо плесни водицы, Кошке тёщи сделай втык». Зайчик, вижу, весь излился, Вдруг пропал – короткий блиц. Я с утра опохмелился И пошёл смотреть синиц.

 

Возможный ответ поэта

Вот Одинец сказала: «Проседь», Зато про перхоть – ни гу-гу. Быть может, постамент мне бросить, В салон спуститься на углу? Шампунь от седины поможет, Избавит он от голубей. И Одинец меня не сможет В стихах состарить, хоть убей. Стою один на пьедестале, Да, я поэзии венец. И лысине не быть в финале Стишков Валюши Одинец.

 

Кудрявому мальчику

Я Пушкину писала в рифму, А Вам рифмую через раз. Ему отдам и кровь, и лимфу, А Вам – за воду и за газ.

 

Синь

Представляешь, ты прикинь, Мою грудь ласкает Синь. Раз по пять; нет, я не вру. И, как прежде, – поутру.

 

«Хаймович, как всегда, в забое…»

Хаймович, как всегда, в забое, Порхает словно мотылёк. Случается, что и в запое, Стране рубает уголёк. Он план опережает втрое, Богатым станет, словно Крёз. Угля Наум добудет море, Ростком владея женских грёз. Но уголь этот – только в домну, Он так давно окаменел. Вы в безопасности, о донна, Гореть – уже не ваш удел.

 

«Козлов я видел, и немало…»

Козлов я видел, и немало, А вот десятый удивил. Признаться, даже дурно стало, Уж так пахуч, ещё дебил. Считает он себя поэтом, Но только блеет и смердит. На всех бросается при этом. Враз пропадает аппетит.

 

Мой покой

Захромала моя пристяжная, Коренник – он замедлил свой бег. Голова моя – раньше шальная, А теперь – словно выпавший снег. Расковалась гнедая лошадка, Колокольчик молчит под дугой. Жизнь проходит ни шатко ни валко, Говорят, что пора на покой. Моя шпага без дела пылится, У гитары порвалась струна. Может, мне на вдовице жениться, Так, чтоб формы имела она… Будем с ней утопать мы в перине, А за чаем кроссворды решать. Небосвод будет синенько-синий, И на всё нам с вдовой наплевать… Лишь бы зрели томаты в теплице, Огурцы дали третий листок. К совершенству не надо стремиться; Будем банки закатывать впрок.

 

Мечты о Париже

Вот иметь бы мне поместье, Душ с пятьсот так крепостных. Я б друзьям послал известье, Мол, их жду на выходных. Барин я. Открою театр. Девкам роли подберу. Как сценический новатор, Голос ставлю им, игру. Дам всем вольные, свободу, Про Дубровского прочту. Будут виться хороводы Денно, нощно, поутру. Землю дам – не оскудею, Стану их крестить детей. По-отечески взлелею, Коль заслужат – дам плетей. Я создам средь них ячейку С Карлом Марксом во главе. Дам идею «на копейку», Чтоб развилась в них и вне. Мне сожгут они поместье, «Красный» вспыхнет в нём «петух». С горничной умчимся вместе, Еле переведши дух. В карты в «пух» я проиграюсь И запью, а там держись. До исподних промотаюсь, В них пешком пойду в Париж.

 

Халатик

Вижу я, моя соседка Снова вешает бельё. Не фигура, а конфетка, Хороша, ну ё-моё! И халатик расстегнулся, Он коротенький такой. Бёдра… – тут я поперхнулся, Плюнул и пошёл домой. Но сквозь шёлковый халатик, Вдруг увидел силуэт… Я, конечно, не фанатик, Может бабник, но поэт.

 

«На тарелку, кажущуюся круглой…»

На тарелку, кажущуюся круглой, На фарфор династий Тан иль Сун Кто-то положил рукою смуглой Яблоко, тому назад сто лун. И художник отдыха не знает, Каждый день рисует натюрморт. Но рисунок за ночь исчезает, Словно его слизывает чёрт. И никто не может догадаться — На тарелке той запретный плод. Нам ли этим фруктом любоваться? Лишь читать библейских истин свод.

 

Монолог дочери

Папа брал меня в пивбары, Там креветками кормил. Сам под мат и тары-бары Пиво с водочкою пил. Что мог дать такой папаша? Негатив лишь показать… Вот такая доля наша, Что с него теперь мне взять? Дочь – строитель и дороги — Это выдумай поди… Бабы в касках так убоги… Папа дочь привёл в МАДИ, Где учусь я вечерами, Днём пробирки мою там. Слава Богу, не на БАМе, Институт – науки храм. Наконец грядёт защита, Мой диплом теперь – как факт. Вся комиссия добита, С председателем инфаркт. Хорошо, что я не строю И дороги не веду. Это дорогого стоит — Отвела от вас беду. Стала я хозяйкой дома — Это, пап, из-за тебя. Хочешь водки или рома? Всё здесь сказано – любя.

 

Ноготки

«Заласкала» парню спину. Страсть – мгновенья коротки. И бороздки – не малину Оставляют ноготки. Эх, любовь! Такая штука… Болью отдают следы. Говорит знахарка: «Ну-ка Приложи вон те цветы». А цветы – почти ромашки, Только солнышку под стать. Парень подарил милашке. Ноготками стали звать.

 

Один

Я на даче остался один. По углам, как туман, – тишина. Этот дом – словно сказочный джин, В нём меня окружает стена. Здесь мой мир, только мой и ничей. Тут я царь, полубог и герой. Сам себе предлагаю: «Налей». — «Не спеши, – отвечаю, – родной». В доме том не осудит никто. Сам себя могу я отругать. Просто так матернуть ни за что, А потом пожалеть и понять. В этом доме писать хорошо. Здесь я классик, известный поэт. Так талантливо всё и свежо, На вес золота каждый сонет. Но как только ногой за порог — Сразу рушится мой «пьедестал». Это мне, как мальчишке, урок — Я сонетов совсем не писал.

 

Опохмел

Хорошо, что пришёл «на бровях» И не помнишь наутро, что было. Похмелишься сперва второпях, И почувствуешь, как отпустило. Под огурчик вторую потом — Ты распробуешь запах укропа. Ощутишь холод водки всем ртом, Пусть завидует сука-Европа. Третью пьёшь под селёдку с лучком, Под развар мной любимой картошки. Запрокинувши рюмку ничком; Как ещё говорят – на дорожку. А теперь можно перекурить, Затянувшись до самой… – до самой… Ладно, завтра бросаю я пить! Что от радости было бы с мамой?

 

Поэту Сергею Газину

Встретились с тобой мы поздно. Тут не дашь обратный ход. Это больше чем серьёзно — Ты поэт и Дон Кихот. Твоя солнечная лира И слегка гусарский шик, Как визитка в этом мире — Настоящий ты мужик. Доброта в глазах и строках И грустинка иногда. Девы – судьи, хоть и строги, Не дают «твои года». Видишь, сети расставляют, Ты, Сергей, на них «забей». Знаем, что они желают, Слово ведь не воробей. Коль казак, поэт, полковник, Можешь даже – в тыл врага. Дальше в списке пункт «любовник»… Ладно, выпьем коньяка.

 

Пример для молодёжи

Не ругай меня, Учитель, Что рифмую невпопад, Мой смиритель, и хранитель, И по цеху старший брат. Я напьюсь в твой день рожденья, «Даже к бабке не ходи». И начнутся откровенья На твоей, Борис, груди. Но скажу я не по пьянке: Несмотря на мягкий нрав, Без какой-либо подлянки Ты, Борис, во многом прав. Прав своею добротою, Прав умом, любовью прав. Хорошо всем быть с тобою, Будь и счастлив ты, и здрав. P. S. Я зову тебя «налево», Но я знаю, не пойдёшь. Тем ответишь СПИДУ смело. Вот пример вам, молодёжь!

 

«С дуба – жёлуди по крыше…»

С дуба – жёлуди по крыше Оглушительно стучат. Даже ночью стук я слышу И боюсь – вдруг звездопад. Мне бы звёзд собрать на память — Я б желанья загадал. Только негде их оставить. Хорошо иметь подвал. Я бы стал сейчас моложе, Попрактичней во сто крат. А на женщин смотрел строже, И уж точно был богат. Я на сотках не ютился, А имел бы сто гектар. На жене бы не женился, Пил не водку, а нектар. Я подписывал бы чеки, Но имел один изъян, Не писал стихов вовеки И не я был Руушан.

 

«Старые вещи – прежние годы…»

Старые вещи – прежние годы, Милы вы сердцу, как оберег. Вещи давно уже эти вне моды, Им безразличен времени бег. Прошлое – кресло с блёклой обивкой, Фото на стенке – Хемингуэй. Он меня встретил доброй улыбкой: «Ты не грусти. Позови-ка друзей». Витька – в Германии, Женька – в могиле, Не с кем мне больше застолье делить. «Знаете, Хем, Вы на этой вот вилле Меня научите, как дальше мне жить». Хемингуэй глубоко затянулся И посмотрел почему-то на дверь. «Знаешь, – прозаик слегка усмехнулся, — Меньше, приятель, ты женщинам верь».

 

Собачья жизнь

У соседа напротив – собака И высокий, в три метра, забор. Псина хочет свободу, не драку, А в глазах молчаливый укор. Пёс скулит и от скуки страдает, Даже лаять ему «западло». Что ей делать, собака не знает И на кошек «забила» давно. Только в этом «бескрайнем» заборе, Что спасает от пьяных и коз, Есть дыра – сосед сделал в запое. Пёс туда может сунуть свой нос, Он суёт и свободою дышит, Так решён актуальный вопрос. А снаружи забор «выше крыши» И собачий чернеющий нос.

 

В коляске

Капли дождя на пионах. Дождь по коляске стучит. Пара там глаз васильковых Больно уж долго не спит. Мир из коляски так чуден, Где там пустышку сосать. Путь от подушки так труден — Надо головку поднять… Цепко за палец схватиться, Заулыбаться всем ртом, И погулить, удивиться, И «напрудонить» потом. Кто же проказница наша? Краше всех фей и девиц, То не сомкнула Светлаша Маминых длинных ресниц.

 

Разбитый силуэт

Осенью на даче заболел, Всё казаться стало, как в бреду. Сам себя, конечно, пожалел. Всё простил огульно на ходу. Гений я, но только для жены, Я любовник – может, для старух. Вру, что я не гну своей спины, Вот блефую больше чем за двух. Я её увидел в Стихах. ру. С ней давно работал я в КБ. Губы тонки, словно по шнуру, Всё «Улисса» «мучила», Мюссе. Видимо на пользу ей пошло, Знать, стоял за кульманом поэт. И ему, конечно, повезло, Что разбился прежний силуэт [18] .

 

Бологое

На руках командировка. Нет мне, кажется, покоя. Так, собрался, есть сноровка, И поехал в Бологое. Полпути до Ленинграда, И название благое. Это мне, ну, как награда — Бологое, Бологое! Вот колёса бьют о стыки: «Что такое? Что такое?» А стаканы-забулдыги: «Бологое, Бологое». Помню этот тихий город, Берег, озеро большое… Был тогда «отчайно» молод И влюбился в Бологое. Он в лесах весь утопает, В них грибы косою косят, И опят никто не знает — Грузди кузовами носят. Там за лесом есть болота, Где трясина – не по локоть. Мужикам одна забота — Клюкву сдать и заработать. Вот конец командировки, Штамп поставили на бланке. Не нужны были верёвки, Взял всего грибов две банки. Было много приключений. А сейчас я на покое, И одно из увлечений — Там одна из Бологое.

 

Кукушка

В жаркий день я на опушке. Дятел долбит на суку, А весёлая кукушка Всё талдычет мне: «Ку-ку». Славно пожил – раз «ку-ку», Погулял я наверху, И сейчас готов на «бис», Но не хочется мне вниз. Я любил – вот два «ку-ку», Целовал здесь на лугу. А бессовестный пилот Наблюдал, открывши рот. Три «ку-ку» – я был любим, Этот год неповторим. Только скучно. Вам сказать? «Дичь» привык я догонять. Быт, семья – четыре, пять. Всех «ку-ку» не сосчитать. Я признаться вам готов: Люблю мартовских котов. День – к концу, длиннее тени, Жжёт малиновый закат. Понапишешь всякой хрени, А потом и сам не рад.