Теплый августовский вечер медленно опускался на маленький городок, затерянный в самом сердце России. Предзакатное солнце червонным золотом обливало купола церкви. Узкие тротуары пустели, машины все реже и реже проносились по улицам, лишь неугомонные мальчишки мелькали, раскатывая на велосипедах. Пахло нагретой землей, а от некоторых домов тянуло сеном — люди продолжали заготовлять корма для скотины на зиму. Кое–где у домов, на лавочках, сидели и курили мужики, изредка перебрасываясь словами. Да кумушки–соседушки, стоя у ворот, перемывали косточки знакомым.

В доме Смирновых уже поужинали, лишь отец все еще продолжал отскабливать со дна сковородки поджарки. Мать, пристроившись на маленькой скамеечке возле русской печи, резала картошку в большой чугун — собирала варево для поросят на завтра. Некоторые картофелины, покрупнее, чистила и бросала в кастрюлю с водой. Танюшка, их дочь, вертелась у зеркала в большой комнате. Она слегка подкрасилась, подобрала сережки, примерила несколько платьев, пока не остановилась на одном: голубое, как небо, с короткими рукавчиками и пояском. Быстро переоделась, поправила прическу и выскочила на кухню:

— Ну, как? Мам, хорошо?

Мать подняла голову, улыбнулась:

— Лучше и не надо!

Отец оценивающе взглянул на тоненькую фигурку, но промолчал. Таня взглянула еще раз в маленькое зеркало на стене, поправила выбившуюся прядь волос и засмеялась:

— Ой, мам, ладно! Я побегу. Нинка, верно, заждалась уже.

У порога всунула ноги в туфельки:

— Не запирайтесь, мне вас будить не хочется.

Отец слегка улыбнулся:

— Иди, иди. Танцуй. Каблуки не поломай…

Таня, смеясь, выскочила за дверь. Каблучки ее туфелек простучали по крылечку и все стихло. Муж посмотрел на жену. На ее руки, ловко чистившие картошку, сказал:

— А Танюшка–то совсем взрослая. И оглянуться не успеем, замуж выскочит. Эх, мать, одни останемся…

Женщина, не поднимая головы, слабо улыбнулась:

— Не сидеть же ей весь век возле нас…

Тане не было восемнадцати и на танцы она шла всего второй раз. Ее подружки успели сменить не по одному парню, а она даже ни разу не целовалась. Как у всех молодых девушек, в ее душе жила надежда на счастье. Сердце еще не было опалено огнем любви, но слабый огонек уже трепетал в незащищенной душе.

Накануне вечером, когда она стояла в окружении подружек, на танцплощадке появился высокий красивый парень. Музыканты как раз устроили перерыв. Темные глаза скользнули по галдящей, смеющейся толпе. На секунду задержались на ней и Танюшку словно иглой пронзило. Весь вечер она наблюдала за парнем с затаенным трепетом, а он больше ни разу не поглядел в ее сторону. Его бездонные очи–омуты снились ей всю ночь.

Сейчас она бежала к подружке и думала, появится ли этот парень на танцах сегодня? Кто он? Автоматически здоровалась в ответ, а сама не замечала лиц. Мысли о незнакомце так увлекли девушку, что она даже не заметила, как дошла до дома Карповых. Толкнула калитку и вошла во двор. Выскочивший из конуры Тобик гавкнул пару раз. Тут же узнал девушку, завилял хвостом и полез обратно. Лицо Нины мелькнуло за стеклом. Она приглашающе махнула рукой:

— Заходи!

Таня поздоровалась с родителями подружки, ужинавшими на кухне. Сбросила туфли на дорожке у порога и прошла в маленькую угловую комнатку. Нина металась от шкафа к зеркалу и обратно. На кровати была набросана гора платьев, а она жаловалась:

— Не знаю, что надеть. Все старое. Надоело…

— Давай, я подберу!

Таня принялась рыться в нарядах подруги. Вытащила черную юбку со складками впереди и белую вышитую блузку с короткими рукавами:

— Давай вот это? Меряй!

Нина оделась, посмотрела на себя в трюмо в горнице. Несколько раз повернулась во все стороны. Обула туфли. Еще раз посмотрелась в зеркало и осталась довольна:

— В этом и пойду. Подожди, накрашусь.

Вытащила косметику из тумбочки. Таня разглядывала кучу помад, румян и теней, хотя видела все это не раз. Поторопила:

— Давай быстрее.

Подружка удивленно оглянулась на нее:

— Чего торопиться–то? Там все равно никого нет. Раньше десяти не соберутся.

— Просто посидим, воздухом подышим. А то я сегодня весь день в огороде провела. Лук убирать скоро, а он мокрецом зарос, вот и полола, три грядки. Смотри, какие у меня руки…

Таня помахала кистями перед носом подружки. Черно–зеленые ладошки насмешили Нину. Она даже тушь в сторону бросила:

— Ты их только на танцах не показывай. Лучше в кулаках держи, а то всех парней распугаешь…

Залилась смехом, откинувшись на спинку стула. Таня тоже не выдержала:

— Да ну тебя, Нинка! Я их отмыть никак не могла, полчаса щеткой терла, аж больно стало, а ты смеешься. Знаешь, сколько мыла извела? Ладно, пошли!

Карпова убрала лишнюю тушь с век. Тронула губы помадой и встала:

— Ну, пошли, пошли! И чего ты сегодня так торопишься?

Они вышли на улицу. Нина подхватила более высокую Таню под руку и подружки направились к центру города. Медленно прошли по площади, оглядываясь в поисках знакомых девчонок. Времени шел уже десятый час и народу было мало. Прошли по мосту через овраг, по площади перед райкомом. Асфальт закончился и они начерпали в туфли песку. Наконец добрались до старого летнего сада. Уцепившись руками за столб на входе, вытряхнули песок и по аллее направились вглубь.

Окруженный с трех сторон заборчиком, с четвертой стороны сад выходил на крутой обрыв. Вековые липы со всех сторон окружали танцплощадку. Она была небольшой. Два голубых билетных киоска стояли у входа. Крытый навес над сценой и деревянный забор, окружавший со всех сторон «пятачок», дополняли картину. Ансамбль из четырех музыкантов настраивал инструменты и микрофоны. Со сцены неслось то истошное кошачье мяуканье, то скрип несмазанной двери, то хриплое завывание бас–гитары. Время от времени в эту какофонию врывался голос, произносивший одно и то же:

— Раз, раз… Раз, два, три… Раз, раз… Раз, два, три…

Несколько мальчишек, как воробьи, расселись на заборе, внимательно наблюдая за музыкантами. За пределами площадки, на скамейках, вкопанных повсюду, сидело несколько парочек. Таня и Нина подошли к танцплощадке и сели на лавочку возле входа. Билеты еще не продавали, хотя пожилая билетерша уже находилась внутри. Комары, неизвестно откуда взявшиеся, заставили девчонок вскочить. Нина предложила:

— Давай походим. Иначе живьем съедят.

Они медленно пошли по аллее. Обошли весь сад. Карпова недовольно бурчала:

— Ну вот, я же говорила — рано. А ты не слушаешь…

Таня оглядывалась по сторонам, подруга заметила:

— Кого ты ищешь?

— Никого, просто смотрю.

— Не ври, я же вижу. Ты, как не пришли, все крутишься. Рассказывай!

Смирнова, густо покраснев, взглянула на нее:

— Если болтать не будешь, расскажу.

— Не бойся.

— Ты вчера заметила парня в светлой рубашке и джинсах? Высокий такой, с темными глазами. Ты его не знаешь?

Нина понимающе усмехнулась:

— Заметила. Так это он тебя заинтересовал? Это Андрей Корнев. Но ты на него не заглядывайся, у него девка есть.

Подружка сразу сникла и это не укрылось от Карповой:

— Не расстраивайся, я тебе другого парня найду! Да и вчера, видела, он один был. Может поругались? Пошли на обрыв…

Они вышли на крутой берег. Внизу виднелись цеха лесокомбината, огороды, усады с картошкой. Пыльная извилистая дорога вела к реке, проходила по краю песчаного пляжа и терялась из виду. Катила свои воды Унжа, поблескивая под последними лучами солнца. Темнели густые кусты на другом берегу, а дальше шел лес, без конца и края. Подружки смотрели вниз. Таня задумчиво произнесла:

— Я его раньше не видела почему–то?

Подружка ехидно заметила:

— А давно ли ты на танцы ходишь? Давай после танцев сходим искупаемся?

— Я без купальника.

— Я тоже. И так искупаемся, по очереди.

— Там видно будет.

Сзади зазвучала песня, усиленная микрофоном:

Девушки дружно оглянулись. Пока они гуляли народу на площадке прибавилось и подружки направились туда. Заплатили за вход и вошли на «пятачок». Тут же к ним присоединились еще четверо девчонок, встали кружком. Обменивались новостями за день, сплетничали о знакомых, разглядывали наряды входивших девчонок. Танцевали быстрые танцы и, разбиваясь на пары, кружились в медленных. Иногда подходили ребята, приглашали. Таня тоже несколько раз танцевала. Кавалеры пытались познакомиться, что–то рассказывали, но она их практически не слушала, постоянно поглядывая на вход.

День угасал, сумерки понемногу сгущались, билетерша зажгла на столбах фонари. Смирнова все чаще оглядывалась на вход, но незнакомца все не было и не было. Музыканты объявили перерыв и тут она увидела Андрея. Он входил на танцплощадку в компании двух, таких же высоких, парней. Один был очень похож на него, а второй светленький, с вьющимися волосами. Они встали у входа. Таня не могла оторвать от парня взгляда, пока Нина не ткнула ее локтем в бок и не прошептала на ухо:

— Смотри, он снова один. Не робей. Пригласи на белый танец, а то другие уведут.

— Я боюсь.

Подруга подбодрила:

— Глупая ты. Нравится парень — пригласи на танец. Я тебе сейчас помогу…

Нина решительно отошла от нее, направляясь к сцене. Смирнова увидела, как она говорит с одним из музыкантов и тот кивает головой с чем–то соглашаясь. Ее сердце сжалось от странного предчувствия. Подружка вернулась:

— Все! Сейчас пойдешь и пригласишь его на танец! Иначе, я тебе не знаю что сделаю…

Солист на сцене объявил:

— Белый танец! Дамы приглашают кавалеров.

Карпова так толкнула подругу в бок, что та вылетела из кружка девчонок. На негнущихся ногах Таня с трудом дошла до компании ребят. Ей казалось, что все смотрят на нее и смеются. Она встала перед Андреем и, побледнев, как мел, тихо прошептала–попросила:

— Разрешите…

Темные глаза моргнули, парень кивнул и молча шагнул к Тане. Его руки уверенно легли на спину девушки, а Танины руки робко улеглись у него на плече и груди. Она изредка вскидывала глаза на партнера, но сказать что–либо так и не смогла, смущаясь от взгляда темных глаз, направленных ей в лицо. К тому же девушка боялась, что Андрей заметит цвет ее ладоней. Он танцевал легко, а она, чего с ней не случалось, сбивалась с ноги. Парень молчал, а Таня молила Бога, чтобы танец не кончался подольше, чтобы все–все исчезли и они остались одни. Чтобы сказать, как она его любит. Она даже не сразу услышала, как смолкла последняя нота. Андрей подвел ее к девчонкам, кивком поблагодарил и ушел, наградив странным взглядом бездонных глаз. Нина обеспокоено взглянула на бледное лицо подруги:

— Он тебя обидел?

С трудом разлепив онемевшие губы, Смирнова прошептала:

— Нет, мы молчали.

Карпова внимательно вгляделась ей в глаза:

— Давай выйдем. На тебе лица нет.

Подхватила под руку и потянула за собой. Отошли от танцплощадки в темноту. Нина тряхнула ее за руку:

— Очнись! И расскажи, что произошло. Он что–то сказал?

Таня грустно улыбнулась:

— Что говорить? Мне плакать хочется, а я даже голоса его не знаю…

Подружка всплеснула руками:

— Ой, Танька! Да ведь ты влюбилась! Вот горюшко–то!

Она обняла подругу за плечи и та прижалась к ней. Девушки молчали. Таня нашла взглядом на танцплощадке парня с удивительными глазами. Не отрываясь смотрела на него. А он, словно чувствуя ее взгляд, несколько раз обернулся в их сторону. Нина предложила:

— Пошли купаться? Все равно ты сейчас не танцор и навряд ли решишься еще раз его пригласить, даже если я снова с Витькой договорюсь…

Сняв туфли, чтобы не сломать каблуки, они осторожно спустились по крутизне вниз. Подскакивая на невидимых камешках и охая, дошли до пляжа. Таня попросила:

— Я первая, ладно?

На ее душе было тяжело и Нина не стала спорить, понимая это. Смирнова огляделась по сторонам. Скинула с себя одежду за кустами. Светясь в ночной тьме белой кожей, вошла в воду. Несколько раз окунулась, умылась, убирая следы слез и вышла на берег. Сказала подруге:

— Иди. Вода теплая…

Та не заставила себя упрашивать. Сбросила одежду в момент и бегом кинулась к воде, шлепая по мокрому песку. Было слышно, как разлетаются брызги во все стороны. Искупавшись, они осторожно подошли к танцплощадке, стараясь никому не попасться на глаза. Кончики мокрых волос сзади холодили шею. Из–за ствола липы Таня наблюдала за Андреем. Подружка вздыхала, глядя на нее. Немного постояв, они с Ниной разошлись по домам.

Больше танцевать с Корневым ей не пришлось. Каждый раз он появлялся на танцплощадке в сопровождении высокой красивой девушки. Скрывая горечь, Таня много танцевала и смеялась в эти вечера. Даже Нина не догадывалась, что творится на душе у подруги и считала, что чувство к темноглазому парню было минутным.

Весной Андрей женился. День был пасмурный, падал редкий и мокрый снег, улицы города тонули в снежной каше. Таня издали смотрела, как они выходили из машины. Она специально пришла к Дому Культуры, чтобы увидеть любимого. Парень радостно улыбался. Девушка мысленно пожелала ему большого счастья. Зависти у нее не было, хотя из глаз катились слезы и она старалась, чтобы никто из прохожих не заметил их.

Через полгода Таня уехала. Жить с Корневым в одном городе и знать, что даже посмотреть в его сторону не имеет права, оказалось выше ее сил. Таня бросилась в неизвестное, как в реку…

Жизнь большого города заинтересовала молоденькую девушку. Казалось, прошлое забыто. Другие девчонки, с которыми она подружилась, проводили вечера в шумных компаниях, в ресторанах. А она после работы спешила в театр, музей или на выставку. Купила два абонемента на посещение бассейна двадцать четыре раза в месяц и занималась плаванием. Бассейн был под открытым небом. Таня плавала в теплой воде, а сверху на ее голову падал снег или дождь, в зависимости от времени года.

Свободного времени почти не было, она занималась на курсах стенографисток, да и так работы хватало. Иногда девушка вспоминала глаза Андрея и грустила в маленькой комнатке в общежитии, которую ей выделили, как перспективному сотруднику. Не стоит думать, что она оставалась постоянно одинокой. Нет, молодые парни–сослуживцы проявляли к ней внимание и часто приглашали куда–нибудь пойти, но соглашалась она редко. Первая любовь не желала уходить из сердца так просто…

Однажды она возвращалась в общежитие поздно ночью. Стояла весна. Дорога шла мимо парка, почти все фонари не горели и стук каблучков гулко раздавался в тишине. Таня шла очень быстро, чутко прислушиваясь к звукам ночи и все же не услышала. Когда рядом возникла здоровенная мужская фигура, даже не сразу поняла, что происходит. Мужик рванул сумочку с ее плеча. В сумке лежали документы и девушка вцепилась в ремешок. Удар в лицо заставил ее вскрикнуть, что–то теплое полилось по подбородку. Второй удар пришелся в плечо и тогда Таня закричала:

— Помогите!

Послышались быстрые шаги, кто–то бежал к ним. Последовало еще несколько свирепых ударов, один пришелся в висок. Девушка рухнула на землю без звука. А за спиной напавшего появилась высокая фигура в форме. Раздался резкий окрик:

— Стоять!

Бандит, как подброшенная пружина, кинулся на милиционера. Но тот встретил его коротким ударом в челюсть. Нападавший отлетел в сторону. Сразу вскочил и снова бросился на постового. Последовала серия ударов и детина рухнул на землю рядом со своей жертвой. Милиционер спокойно заломил ему руки за спину и связал тонким кожаным ремешком.

Таня ничего этого не видела и не слышала, она так и лежала, уткнувшись лицом в пробивающуюся травку на обочине. Милиционер подошел к ней, посветил фонариком, присел на корточки. Положил ладонь на шею, пульс был. Осторожно перевернул тело на спину, снова осветил и присвистнул:

— Да-а. Кровищи–то сколько…

Встал и начал вызывать по рации патрульную машину:

— Первый, первый! Говорит шестнадцатый! У меня ЧП. Вызывайте скорую ко входу в парк.

Сквозь хрипение и щелканье прорвался мужской голос:

— Шестнадцатый, что у вас там произошло?

— Нападение. Вызывайте скорую. Тут девушка лежит без сознания. Она вся в крови.

— Барков, а нападавший где?

— Здесь. Я его скрутил. Давайте машину.

— Сейчас будем.

Постовой снова склонился над девушкой. Заметил валявшуюся рядом сумку, поднял, заглянул внутрь. Заметил в кармашке паспорт, вытащил. Подсвечивая фонариком прочел:

— Смирнова Татьяна Николаевна. Так. Родилась… Временная прописка… Чуть–чуть не дошла девочка…

Бандит продолжал лежать. Приближалась машина, свет фар скользнул по Баркову и застыл на нем. Из ГАЗика выскочили двое. Постовой спросил:

— Скорая где?

— Барков, мы с отделением и то через раз связываемся, сам знаешь, какая связь. Так что давай в общагу и звони оттуда. Где пострадавшая?

Постовой подошел к Тане, парни за ним. Один из них, взглянув, спросил:

— Давно она так лежит?

— Минут десять прошло. Бабкин помоги мне ее поднять, я ее до общаги донесу. Земля холодная — простынет. Она, кстати, там прописана. Скорую вызову, а докладную и утром напишу. Этого гада забирайте, только ремешок мне верните. Вдруг еще понадобится…

Милиционеры быстро затолкали задержанного в машину, не особо церемонясь с налетчиком. Барков наклонился над Таней и легко поднял ее на руки, удивленно сказал:

— Да она ж легонькая совсем!

Бабкин усмехнулся:

— С твоей силой все легким кажется.

Подошел, приподнял запрокинувшуюся голову девушки и устроил ее на плече сержанта:

— Неси быстрее, кто знает, что с ней…

Таня очнулась рядом с общежитием. Ее несли, но кто — она не знала. Осторожно приоткрыла один глаз и увидела крепкую мужскую шею. Почувствовала легкий запах одеколона, немного подумала и решительно рванулась из рук. Милиционер от этого рывка едва не упал, а Татьяна уже стояла на земле, сжимая кулачки и готовая ринуться в драку. Вовремя заметила милицейскую фуражку. Остановилась. Сержант с улыбкой глядел на нее сверху вниз, слегка покачивал головой и удивлялся:

— Ого! Ну что, очнулась и в драку? — Таня молчала. Он спросил: — Как себя чувствуете, Татьяна Николаевна?

Девушка ответила:

— Вроде нормально. Где моя сумка? В ней паспорт…

— Здесь ваша сумка, здесь. У меня на плече висит. Идемте в общежитие. Надо скорую вызвать.

— Зачем?

— Пусть вас врачи обследуют. Вы вся в крови.

Таня представила «прелести» больничной койки и возразила:

— Ну уж нет! В больницу я не поеду. И вообще я себя хорошо чувствую…

Она шагнула вперед и… начала заваливаться назад. Сержант едва успел подхватить ее.

Дежурная перепугалась до смерти, когда к ней в каморку милиционер внес окровавленную девушку без сознания. Она засуетилась, забегала и никак не могла взять в толк, чего хочет от нее этот сержант. А Барков просил вызвать скорую. Убедившись в бесполезности слов, он положил Таню на диванчик в углу и сам набрал номер. В ожидании помощи, присел на диванчик рядом с девушкой, разглядывая ее лицо.

Скорая подъехала к общежитию буквально за считанные минуты. Врач бегло осмотрел Таню, повернулся к сержанту:

— Пока ничего не могу сказать. Снимки сделаем, тогда все будет ясно.

— Вы из какой больницы?

— Двадцатая, в Медведково. — Врач склонился над столом, на листке отрывного календаря написал несколько цифр, вырвал листок и протянул сержанту: — Вот телефон…

Прошла неделя. Из реанимационного отделения Таню перевели в общую палату. Больных было мало и она лежала одна. Ходить и вставать ей запрещали, читать она не могла. Кровать поставили к окну и девушка целые дни смотрела в голубое небо, где изредка пролетали самолеты и птицы. Слушала шум жизни за стеклом. Ей досталось основательно: трещина на височной кости, рассеченная кожа под волосами и обширное сотрясение мозга, не считая синяков и ссадин.

Сегодня к ней впервые пропустили посетителей — девчонок из общежития. Одна из них, Света, написала под диктовку письмо ее родителям. Правду Татьяна скрыла, написала, что руку нарывает и не может сама писать. Девчонки притащили гору продуктов, рассказывали новости и так шумели, что медсестра в конце концов их прогнала. Только что прошел обед, наступил тихий час. В больнице установилась тишина. В палату заглянула медсестра:

— Не спишь? К тебе посетитель. Мужчина. Могу пропустить, в виде исключения, врачи все ушли. Пропустить?

Таню разобрало любопытство:

— Пропусти!

— Только говорите потише.

Медсестра исчезла. Таня старательно завязала на груди тесемки от широченной больничной рубашки. В дверь постучали и она сказала, натягивая одеяло к подбородку:

— Войдите.

В дверном проеме возник совершенно незнакомый Смирновой парень. На серый костюм сверху был накинут халат. Девушка обмерла. На нее смотрели такие знакомые бездонные глаза. А парень внимательно разглядывал Таню:

— Здравствуйте! Вы меня не помните?

Она удивилась:

— Здравствуйте! Нет, не помню, вы уж извините.

— Сержант милиции Юрий Барков. Это я принес вас в общежитие.

— Я плохо помню. Помню лишь, как на меня напал мужчина из темноты и удар. Значит, это вы спасли меня?

Он заметно смутился и переступил с ноги на ногу:

— Ну это слишком сильно сказано «спас». Это моя работа. Разрешите присесть?

— Пожалуйста.

Юрий подвинул стул к кровати и сел, разглядывая ее лицо:

— Могло бы быть хуже…

Таня замерла, а потом попросила:

— Там, в ящике зеркальце. Дайте мне его, пожалуйста.

Юрий удивился:

— Вы еще не видели своего лица?

— Нет. А что? Очень страшно?

Он пожал плечами. Зеркальце все же протянул. Таня со страхом поднесла его к лицу и вскрикнула. Ощупала лицо руками, не веря глазам: подбородок опух, губы разбиты, шикарные фингалы под глазами, белки глаз розовые, и все венчала забинтованная голова. Таня забыла, что не одна в палате. Глядя на себя в зеркало, она разревелась:

— Что этот гад сделал с моим лицом?

Барков решительно отобрал зеркальце. Сунул его в ящик, взял руку девушки в свою и ободряюще сказал, похлопав по ее ладони своей:

— Синяки пройдут. Главное — вы живы. Могло быть хуже…

Таня утерла слезы полотенцем:

— Почему?

— Тот, кто напал на вас, только что вышел из зоны, где сидел за убийство.

И так бледное лицо девушки побледнело еще больше:

— Да–а–а…

Парень предложил:

— Может, перейдем на «ты»? Я тебе гостинец принес.

Смирнова согласно кивнула. Барков сунул руку в карман пиджака и вытащил большой апельсин, а потом из другого кармана извлек восковое яблоко. Положил подарок на тумбочку, кивнув на яблоко:

— Оно настоящее. Это сорт такой.

Таня глядела на него с удивлением:

— Спасибо тебе большое за все, за все! — Она помолчала, а потом спросила: — Как ты там оказался? Что ты видел? Расскажи…

— Это мой пост, Таня. Я обходил территорию, когда услышал твой крик. Видел, как этот подонок тебя ударил, но не успел помешать. Дальше связал его, машину патрульную вызвал. Тебя в общежитие понес. У нас рации старые и со скорой не могли связаться. По дороге ты меня едва не избила… — Барков засмеялся: — Говорила, что хорошо себя чувствуешь и рухнула прямо на руки. А потом тебя увезли сюда…

Таня удивилась:

— Но я тебя не помню совсем… Ты не можешь мне налить воды в стакан? Пить хочется и варенья положи. Оно в тумбочке.

Юрий налил воды из графина, склонился над тумбочкой:

— Ого! Вот это запасы! Кто это к тебе приходил?

— Девчонки из общаги. Сегодня впервые ко мне пропустили посетителей.

— Я знаю. Звонил несколько раз и каждый раз отвечали: «К Смирновой пока нельзя».

Позвякивала ложечка в стакане. Таня вдруг поймала себя на мысли: «Я не хочу, чтобы он исчез из моей жизни». Юра протянул ей стакан:

— Держи.

Она предложила:

— Если хочешь — пей.

— Не откажусь.

Он выпил воду и снова налил, разболтал варенье, протянул стакан Тане. Она отпила немного и спросила:

— Я тебя еще увижу? Мне бы не хотелось запомниться тебе вот такой.

Барков улыбнулся:

— Я к тебе еще загляну. Да и потом встретимся не раз. Ну ладно, пойду. Поправляйся.

Он оглянулся возле двери. Темный глаз подмигнул Тане и дверь закрылась.

Юрий навещал ее в больнице еще два раза, каждый раз приносил какой–то гостинец. Извинялся за редкие посещения и сидел по часу, по два. Таня постепенно поправилась. Боль в голове прошла, повязку сняли, разбитые губы зажили, опухоль спала и только синяки все еще виднелись под глазами, но и они становились все бледнее.

В начале июня девушку выписали из больницы. Таня доехала до общежития, поднялась в комнату, переоделась. В комнату постучали. Девушка крикнула:

— Входите!

Появилась дежурная:

— С выздоровлением! Тебе там звонят…

Смирнова, не дожидаясь лифта, бегом спустилась вниз, уже догадываясь, кто это может быть. Схватила трубку:

— Смирнова у телефона.

Раздался смех и голос Юры:

— Привет! Поздравляю! Я сегодня дежурю. Выходи часов в восемь, прогуляемся по территории. Согласна?

— Да. Где встретимся?

— Я подойду к вашему общежитию в восемь.

— Хорошо. Жду.

Раздались короткие гудки. Сердце у Татьяны запело от радости. Прыгая через ступеньку и забыв о лифте, она поднялась наверх и принялась просматривать наряды…

Они встречались в дни его дежурств, через каждые двое суток. Гуляли до часу, двух ночи. Потом он провожал ее до дверей. Таню немного удивляло, что они не встречаются в другие дни, когда он свободен, но она не спрашивала Юрия ни о чем. Не хотела торопить его и надеялась, что время придет и он все расскажет сам. Вечерами, когда в парке никого не было, садились где–нибудь на скамейку и целовались.

Барков не позволял себе ничего лишнего и девушка была благодарна за это. Она доверила Юрию все свои тайны, лишь о любви они никогда не говорили. Смирнова чувствовала, что он любит ее. Иногда он словно бы хотел что–то сказать: глядел на Таню с такой мукой, но слова не шли с его губ. Расспрашивать она не решалась, боясь разрушить неосторожным словом то, что их притягивало друг к другу. Сержант смотрел в ее влюбленные глаза и тоже не решался заговорить. Так прошло лето и пролетел сентябрь.

В день рождения Тани Юрий дежурил. И все же забежал к ней, чтобы поздравить. Девчонки только–только собрались сесть за стол. Девушка стояла перед ним в синем шерстяном платье с пояском. Он протянул красивые алые розы и сказал:

— Поздравляю! Оставайся всегда такой, какая ты есть.

Таня налила ему полный фужер шампанского и попросила:

— Выпей за меня, Юрочка!

Он поднял бокал и потянулся к ее фужеру:

— Пусть твое счастье льется через край всю жизнь, как это вино.

Юра лил в ее фужер шампанское из своего и шипящие струи падали на пол, текли по пальцам смеющейся Тани. Он выпил остальное залпом. Все девчонки вдруг исчезли. Они сделали это специально, чтобы дать им возможность побыть вдвоем. Ни для кого в общежитии не было секретом, что Смирнова и Барков любят друг друга. Таня подошла к окну и остановилась, глядя на текущие по стеклу капли дождя. Юрий шел следом. Крепко взял за плечи, прижал к себе. Обхватил под грудью. Она откинула голову на его грудь, потерлась тихонечко о ткань мундира, тихо–тихо спросила:

— Я тебе нравлюсь?

Барков уткнулся лицом в ее волосы, прижал к себе еще крепче и прошептал:

— Я люблю тебя!

Он сказал это с такой болью! Таня попыталась повернуться к нему лицом и узнать в чем дело. Но он не дал, судорожно поцеловал в волосы и быстро ушел. Девушка ошеломленно глядела ему вслед. В сердце появилась боль и непонятная тревога.

Поздно вечером она пошла в парк. Мелкий противный дождь сыпал с неба. Пронизывающий ветер трепал голые сучья деревьев. Они жалобно скрипели, словно стонали. Девушка раскрыла зонт и поплотнее запахнула шарф на груди. Она обошла весь парк, все места, где они сидели — Юрия не было. Таня уже собралась идти назад, когда вспомнила, что не побывала за кулисами летней сцены. Там была маленькая комнатка со столом и стульями. Иногда во время дождя они сидели в ней. Смирнова почти бегом бросилась туда.

Осторожно, стараясь не шуметь, поднялась по ступенькам. Прошла по сцене и заглянула за деревянную перегородку. Из–под двери пробивался свет. Решительно подошла и резко толкнула дверь. За столом, уронив голову на руки, сидел Юра. Перед ним лежал лист бумаги и ручка. Когда дверь распахнулась, он поднял голову и тут же опустил, но Таня успела заметить покрасневшие глаза. Барков плакал. Она шагнула к нему:

— Что с тобой происходит, Юра? — Приподняла его голову. Заглянула в темные глаза. Стирала пальцами следы от слез. Гладила по плечам. Прижимала его голову к груди и спрашивала: — Что тебя мучает? Я же вижу — тебе плохо.

Он поднял голову, усадил ее к себе на колени и тяжело вздохнул, уткнувшись лбом в хрупкое плечико:

— Я не могу больше так жить, Таня! Прости меня! Я женат!

Девушка оцепенела от его слов. Боль пронзила сердце. Теперь все стало ясно. Хотелось закричать, заплакать, забиться в его руках, обвиняя. Но взглянув ему в глаза, увидев его муку, сдержала себя. Обняла за шею. Прижалась щекой к его щеке и устало произнесла:

— Я догадывалась, Юра…

На большее сил не хватило и она просто положила голову ему на плечо. Уткнулась лбом в его шею. А Барков сбиваясь, рыдая, говорил:

— Я не мог сказать раньше, не мог! Понимаешь, я больше всего боялся, что ты станешь меня избегать, возненавидишь. Что все парни станут казаться тебе подлецами. Я не могу бросить жену, она носит моего ребенка. Женился не любя, просто пожалел ее — она была такой одинокой. В любовь не верил, считал — сказка. Тебя встретил и мир перевернулся… Таня, Танечка, прости меня! — Она молчала и он встряхнул ее, крикнув: — Не молчи, лучше ударь!

Таня мягко посмотрела на него. Встала с его колен. Обхватила его голову и плечи руками, притиснула к груди. Тихонечко покачивая, прошептала:

— Успокойся, Юрочка! Я ни в чем не виню тебя. И я понимаю, что ты нужен ей больше. Мне очень жаль тебя. Не плачь, ты же мужчина…

Он уткнулся лицом ей в грудь. Обхватив руками за талию, крепко прижал к себе:

— Я ухожу из милиции и сегодня подал рапорт. Быть рядом и не видеть тебя я уже не могу. Найду другую работу. Этот месяц, до увольнения, буду дежурить в другом месте. Нам нельзя видеться…

— Значит, мы прощаемся сегодня?

— Да. Я хотел написать тебе, но ты нашла меня…

Они просидели обнявшись до утра. Просто слушали не ровный стук сердца друг у друга. Говорить не хотелось. Когда Юрий проводил Таню до общежития, она заплакала, уже не в силах сдержаться на его груди. Задыхаясь, поцеловала в губы и прохрипела сквозь рыдания:

— Прощай, Юрочка!..

По его лицу тоже текли слезы. Она оттолкнулась от его рук и шатаясь вошла внутрь здания. Не видя из–за слез ступеней, с трудом поднялась по лестнице, вошла в комнату и рухнула на кровать. Она чувствовала себя выпотрошенной. Страшная слабость навалилась на плечи.

Девчонки в общежитии долго гадали, что же произошло между Таней и Юрием, почему они разбежались. Но ни одно предположение не было точным. Смирнова молчала и в одиночестве переживала свое горе. Вскоре она взяла отпуск и уехала домой.

Через много лет Таня снова приедет в отпуск домой. Летним вечером зайдет в старый летний сад, постоит у недействующей, разоренной, танцплощадки. Пройдет по родным улицам. Память вернет все то, что было и осталось дорого. Однажды, стоя на автобусной остановке, в пролетающей мимо машине, увидит знакомые бездонные глаза. И вечером спросит подружку:

— Нина, ты Андрея давно видела?

А та удивится:

— Он никуда не уезжал. Неужели ты так и не забыла его?

И тогда Таня тихо–тихо пропоет на ухо подруге:

— Ах, эти темные глаза, меня сгубили…

февраль 1995