На следующее лето мы опять всей семьёй уехали в село Степаново, где папина землеустроительная партия уже не первый сезон производила большие работы. Дома остались бабушка и дедушка.
Спустя недели две или три мама наведалась в город. Взяла и меня с собой. Дома нас встретила встревоженная бабушка.
— Васька-то… — бабушка упорно отказывалась признавать Котькино имя и называла кота Васькой, как кличут всех деревенских котов. — Васька-то без вас совсем от рук отбился. Ничего не ест, дома не живёт, худющий стал — все кости наружу! Третьева дня ушёл, так и не бывал. Жив, не жив — не знаю…
Бабушка рассказала, что ночью после нашего отъезда кот долго ходил по опустевшей квартире и печально мяукал, словно кого-то звал. Утром он отказался от молока и ушёл на сеновал. К вечеру пришёл, помяукал в пустых комнатах и опять ушёл. Все эти недели он обитал вне дома и, хотя наведывался каждое утро, пищу не принимал, молоко не лакал, на руки не шёл, а последние три дня не показывался совсем.
— Заболел, что ли? — недоумевала бабушка.
Я кинулся искать Котьку. После долгих поисков, весь вывозившись в пыли, расцарапав руки в кровь и порвав гвоздём рубашку, я, наконец, нашёл кота на карнизе под кровлей сеновала. Да и это мне удалось лишь благодаря помощи Томки. Верный пёс повсюду ходил за мной и тоже искал, время от времени поднимая голову и втягивая ноздрями воздух. Понимал ли он, что я ищу Котьку, я не знаю, но думаю, что понимал: ведь я звал громко: «Котька! Котька!» Томка задержался около дверей сеновала, и это навело меня на след.
Котька один-одинёшенек сидел в знакомой позе, сжавшись в комочек. На моё «кис-кис» он лишь медленно повернул голову.
В сарае был полумрак, свет проникал лишь через щели и слуховое оконце-треугольник, прорезанное в досках. Глаза кота тоскливо светились. Я протянул руку и погладил его по спине. Неожиданно он взъерошился, выгнулся, как будто увидел смертельного врага, громко зашипел и ударил меня лапой. Резкая боль обожгла руку. Когти у него были, как бритвенные ножи, на руке выступила кровь. Я закричал на кота:
— Ты что — не узнал?!
Котька спокойно спрыгнул с карниза и, не обращая на меня ни малейшего внимания, как будто меня и не было вовсе, медленно побрёл к двери. Я ничего не понимал. Что с котом? Принять меня за чужого?! Такого ещё не бывало никогда. На пороге Котька остановился, яркий солнечный свет ослепил его, он зажмурился. Тут я и взял его на руки. Он больше не сопротивлялся.
Только теперь я мог разглядеть его. Котька был неузнаваем. Он невероятно исхудал, бока ввалились, грязная шерсть торчала клочьями. Казалось, это совсем не наш Котька.
К вечеру кот немного отошёл. Он словно лишь теперь узнал своих хозяев. Начал ласкаться и мурлыкать, а на ночь улёгся спать у меня в ногах.
Наутро он носился по квартире как одержимый. Играл, ловил нас за ноги, громко, задорно мяукал, качался на занавесках и шторах, словом, вновь стал походить на прежнего Котьку. А перед сном долго и тщательно мылся, счищая трёхнедельную грязь.
Мы все стали в тупик: что случилось с котом? Что за странная болезнь? А если не болезнь… что тогда? Но поскольку всё окончилось благополучно, быстро успокоились и перестали об этом говорить.
Прожив в городе несколько дней, мы уехали опять.
В следующий раз мама поехала проведать дом и хозяйство лишь через месяц и одна. Я остался в селе с папой. Вернулась она не пустой — в руках держала большую плетёную корзину, повязанную сверху платком.
— Держите, — сказала она, подавая мне корзину. Корзина была тяжёлой, в ней кто-то шевелился.
Приподняв платок, я хотел заглянуть в неё. Неожиданно из корзинки выскочил… Котька! Да, это был он, наш весельчак и озорник Котька. Мама привезла его с собой.
Она рассказала:
— Котька-то… откалывает номера! Вы думаете, почему я привезла его? Он ведь опять чуть не сдох. В тот раз ничего не ел, а в этот и вовсе… едва живого из амбара вытащили! Кое-как молоком отпоили. Стали давать, так ещё не пьёт, уморить себя решил, что ли… Обиделся! Вы думаете, почему он тогда из дому ушёл? Затосковал!!! А ещё говорят: кошки не привязчивы…
Вот вам и «нелюдим!»
Котька начисто опроверг устарелое предвзятое мнение, что кошки неспособны привязываться к хозяевам, что им важны лишь дом да еда. Больше Котька ни разу не расставался с нами.