Самый-самый, или Нас не трогай…

Рисунки В. Бубенщикова.

Дога Джерри я купил двухмесячным щенком. Это было очень неуклюжее создание: лапы длинные, костлявые, голова большая, сам тщедушный.

Щенка невзлюбил сосед. Сосед этот вообще не терпел собак. Поэтому и мой щенок сразу не понравился ему.

Однажды сосед шел домой, открыл калитку, а Джерри как раз в это время гулял во дворе. Увидел соседа — потрусил к нему. Вероятно, хотел приласкаться. А тот решил, что щенок хочет его искусать (щенок-то!), схватил сломанную табуретку, которая на беду валялась у забора, и запустил ею в Джерри. Попал. Как не убил!? Щенок взвизгнул и убежал в дом…

Джерри не забыл этот случай.

Вырос он большой-пребольшой, красивый-прекрасивый. Дог — одна из самых представительных собак: ростом с теленка, вес — человека. Высокий, могучий, гладкий и блестит, как напомаженный. Одно слово — красавец!

И характер у дога — лучше не надо. Никого не обидит понапрасну. Зря не залает, не засуетится. Джерри, например, мог неделями не издать ни звука. Случалось, стоит у окошка, голова — на подоконнике (жили мы в одноэтажном низеньком домике); он любил так подолгу наблюдать за происходящим на улице, не шелохнется, как замрет; прохожие идут, непременно задержатся. «Смотри, — скажет иной. — Чучело…» И вдруг «чучело» поведет глазами — зеваку сразу от окошка отбросит, хоть Джерри ни гу-гу. Но он непременно начинал рычать, когда слышал соседа. Теперь не Джерри соседа, а сосед не на шутку боялся Джерри. Мне приходилось следить, чтобы они опять не встретились невзначай.

Бывало, Джерри лежит на ковре. Стукнула калитка. Джерри сейчас же: «ррр!» Значит, идет сосед. Джерри различал его шаги даже через стенку. До этого шли другие, пес тоже слышал, но молчал (раз мимо наших дверей — зачем поднимать шум?). А тут сразу злость, не удержаться. От Джерри я узнал, что собаки могут быть злопамятными и способны мстить.

Кто тронет такую собаку? Разве что по глупости?

Заденешь — не обрадуешься…

Раз все же, помню, попробовали, «тронули». Мы с Джерри шли поздно вечером по улице. Навстречу два хулигана. Я так и не понял, что они собирались сделать. Только один замахнулся — Джерри его опередил, прыгнул, свалил с ног. Второй бежать, но Джерри догнал и его, и тоже повалил наземь…

В первую мировую войну, когда лошадей позабирали на фронт, на улицах многих европейских городов появились доги, запряженные в тележки. Парой или в одиночку, они легко тащили до полутонны груза. На мелких городских перевозках их помощь оказалась просто неоценимой.

В Голландии, Бельгии, Дании и некоторых других странах Западной Европы доги водят хозяйских детей в школу. Приведут — уйдут, потом, к часу окончания уроков, возвращаются и чинно сидят, дожидаются каждый своего ребенка, чтоб в целости и невредимости доставить его домой. Мамы могут спокойно заниматься хозяйством.

Вздумают мальчишки затеять драку — псы их уймут. Да, да! Доги — воспитатели серьезные, шутить не любят.

Так, между прочим, поступал и мой Джерри: никогда не позволял ссориться домашним. Встанет посередине и отталкивает мордой, одного в одну сторону, другого — в другую. Да еще сердится, зубы скалит. Что, мол, вы? Разве нельзя жить в мире? Перестаньте! Не послушаешься — может и укусить.

Есть доги черные, есть «тигровые», есть дымчато-голубые (мой Джерри был «мышиной» масти), есть бело-черные, пегие, или «мраморные», есть «песочные». Встречаются и белые доги. Но теперь они крайне редки, скоро, наверное, не станет их совсем.

На памятнике, который Иван Петрович Павлов поставил в Ленинграде в знак своего уважения и признательности к собаке, стоит бронзовый дог. Почему именно дог?

Всю свою долгую жизнь Павлов изучал поведение животных. Говорил, что собака была его главной помощницей. Но он не делал опытов на догах. И все же увековечил на памятнике дога. Почему? Видимо, и ему дог показался живым олицетворением преданности и собачьего благородства — всего лучшего, что есть в этом четвероногом.

Мой дог Джерри был самым лучшим псом изо всех, каких я держал. Самым умным. Самым преданным. Самым благовоспитанным. Самым благородным.

 

Оленья нянька

Живет в лесах Дальнего Востока пугливое грациозное создание редкой красоты — олень-цветок, пестрый пантовый олень-марал. Из рогов его — пантов — изготовляют чудодейственное дорогое лекарство — пантокрин, который возвращает людям силу, делает их здоровыми, бодрыми.

Советские животноводы решили приручить этого оленя, сделать марала домашним животным.

Постепенно олень стал жить под присмотром человека.

Но нельзя держать его взаперти. Захиреет, заскучает, пропадет. Нужна оленю воля — бодрящий лесной воздух, свежий ветер гор, пение птиц, тихий говор ручья, шелест трав… Отпусти его на свободу — а как за ним присмотреть? Человек за ним не угонится. Лошадей олени пугаются.

Вот тогда и вспомнили о собаке.

Но опять встал вопрос: а какую собаку взять?

Когда пустили восточно-европейскую овчарку (уж, кажется, всем собакам собака!) — сразу же стряслась беда. Олени шарахнулись, понеслись. Овчарка, увидев, что ее боятся, и решив, что на нее хотят напасть, в свою очередь, набросилась на оленей.

Попробовали других собак. Вышло еще хуже.

Оказалось, что только одной-единственной собаке можно доверить оленей. Это колли, собака такая же нежная и мягкая, как и сам олень-цветок. Колли не пыталась кусать оленей, зря не гонялась за ними. Высунув от жары язык и расположившись на пригорке, одна-две колли спокойно наблюдали за оленями. И постепенно дикие пугливые животные привыкли к их близости и поняли, что их не надо бояться, что это — друг…

Колли — шотландская овчарка — у себя на родине исстари пасет крупный рогатый скот, гурты свиней, овец. Англичане и шотландцы считают ее незаменимым пастухом.

Колли очень доверчива к людям и зла непримиримо к хищникам, волкам. Ей можно поручить ребенка — она приглядит и за ним. Как нянька. Добрая, заботливая. В Шотландии частенько так и делают: мать занята по хозяйству, стряпает, а колли сидит и сторожит малышку. Можно быть спокойным: уж она-то не даст разбаловаться! И от несчастья убережет.

Колли — очень старая порода. Когда римские легионы завоевывали древнюю Британию, колли уже пасла там стада.

Собака очень красива: с длинной ниспадающей шерстью, образующей пушистые «штаны» и белый пышный «воротник» на шее, и обычно «трехколерная» — бело-черно-красная. Морда наподобие лисьей, но длиннее и острее, уши полустоячие.

Колли считается лучшим четвероногим санитаром. Когда армии различных государств стали обзаводиться служебными собаками, колли сразу же получила сумку с красным крестом и научилась помогать раненым на поле боя.

Колли давно уже завоевала признание во всем мире, как милая, ласковая, преданная собака, друг дома и семьи. А теперь она стала в советском Приморье и другом оленя-цветка.

 

Ленивый Бабай

Цирк, цирк, цирк… Кто не любит цирк?

А дрессированных собачек видели? А ленивого Бабая? Того, который учиться и работать не хочет и под партой прячется?

Бабай не всегда был такой. Когда их обучали в школе циркового искусства, он старался. Дрессировщик разложит карточки с цифрами, ткнет тростью в цифру, спросит:

— Ну, сколько тут?

А Бабай и рад стараться, тотчас ответит. Если цифра «4» — тявкнет четыре раза, если «5» — пять. Опередит всех и никогда не ошибется. Дрессировщик спросит другую собачку, а Бабай опять тут как тут: гав, гав, гав…

— Не подсказывай! Не твоя очередь!

Дрессировщик даже сердиться начал: что, в самом деле, все Бабай да Бабай, а другие когда?

Может быть, он сердился притворно, может быть, так оно и было задумано, чтоб выглядело посмешнее, кто их, дрессировщиков, там разберет? Да только вышло так: «не подсказывай» да «не подсказывай» — и стал Бабай самым ленивым в группе. Все стараются, наперебой спешат исполнять команды, один Бабай не торопится. А надоест — вообще уйдет и не дозовешься.

Он и внешне другой: больше, толще, ходит вперевалку. Ленивые всегда толстые, меньше двигаются, больше едят.

Карликовые шпицы — веселые собачки, быстрые, шустрые. Беленькие, пушистенькие, со смышлеными умными мордочками. Перед каждым представлением собачек моют в теплой воде с мылом, а потом подсинивают и припудривают… Белые-белые, только глаза да нос — три черные точки. А уж лаять горазды… Но, может быть, за это и любят: с ними не соскучишься!

…Близится час представления. Чисто подметен манеж. Под огромным куполом цирка — чуткая тишина, услышишь каждый шорох.

И вот вспыхнул яркий свет в зале. Быстро заполняются ряды публикой, уже не осталось ни одного свободного места. Людской гомон и шум, шарканье ног. Грянул оркестр. Пора!

На круглой, залитой светом арене, как под абажуром, разглядишь все. Тысячи нетерпеливых глаз впиваются в артистов.

Выходят слоны. Тяжелые, громадные, они неторопливо и торжественно движутся по кругу, мерно покачивая головами.

Проносятся кони. Лихие джигиты выделывают на них всяческие чудеса.

Рыжий коверный потешает публику в перерывах между номерами. Зал грохочет: смешно!

Дружной стайкой выбегают собачки. Вьются у ног дрессировщика, заглядывают ему в глаза. Их повелитель артист Ермаков раскланивается с публикой. Поклон налево, поклон направо… Начали.

— Гоп! Але!

Какие умненькие собачки, все знают! Переворачиваются, ходят на задних лапках, танцуют под музыку, проскакивают сквозь кольцо… Только Бабай сидит, словно его не касается, глядит куда-то в сторону. Отлынивает. Он всегда отлынивает.

— Бабай, ко мне!

Как же, он поторопится, жди! Ой, до чего же неповоротливый да медлительный! Как его терпит Ермаков?

Собачки разыгрывают сценку из школьной жизни.

На перемене. Все прыгают через препятствие, а Бабай лезет под него. Публика хохочет.

На уроке. Все к доске, а он — прячется под партами.

Публика хохочет. Ну до чего потешный пес!

— Кто отличный ученик? — громко спрашивает Ермаков.

Все выходят вперед, а Бабай уползает на животе с манежа.

Все делают сальто-мортале в финале, а он боковой кульбит. И тут ленится… Ленился да ленился и стал самой знаменитой собакой в труппе Ермакова. Бабай? Как же, видели! Здорово! Кого ни спроси, все знают Бабая, большие и маленькие.

Смеются? И хорошо, что смеются. Наверное, так ответил бы Бабай, если б его спросили и если бы умел говорить. Такая у них служба — веселить людей.

Кончилось представление. Погасли огни. Последний зритель покинул цирк. Снова тишина и полумрак в зале.

За кулисами усталые артисты стирают грим с лица, моются под душем. Животным задают дополнительные порции пищи, кому овса, кому мяса или зелени.

Ермаков разговаривает с Бабаем:

— Спасибо, дорогой. Чем тебя угостить? Ты у меня главный работник…

 

Соклер из Закарпатья

По внешнему виду, или, как говорят собаководы, по экстерьеру, он, пожалуй, и не привлек бы ничьего внимания. Довольно неказистый, кудлатый пес какой-то неопределенной масти, на морде, на голове шерсть торчком. Замараха какой-то, хоть, правда, и чистый: на Выставку достижений народного хозяйства не водят грязных.

Может, он такой взъерошенный оттого, что приехал издалека?

Да нет, Соклер всегда такой. Такая порода. Пули. Это пояснил мне хозяин Соклера, чабан одного из закарпатских колхозов, усатый мужчина в расшитой гуцульской рубашке, овчинной безрукавке и в шляпе с перышком.

Итак, о Соклере из породы пули.

Пули (и близкие к ним пуми) живут в горах, на пастбищах. Их много на западе Украины и в соседней Венгрии. Они охраняют скот. И не только скот.

Хотите посмотреть, как эти взъерошенные псы работают у себя дома, на горных, благоухающих ароматом цветов, туманных поутру и солнечных в разгаре дня полянах-полонинах? Как они помогают своим друзьям-чабанам сохранять общественное добро? Поезжайте в Закарпатье. А мне посчастливилось повстречаться с одним из них в Москве.

Мы сидели у прудика, где табунами ходили большие сытые зеркальные карпы. Соклер сидел у ног хозяина. Неловким движением чабан нечаянно столкнул лежавшую на скамейке мою фуражку. Она упала в воду.

Соклер мгновенно вскочил и бултых за нею. Через минуту фуражка была у меня в руках. Соклер, отряхнувшись и обдав нас каскадом брызг, снова сел около хозяина.

— А что он еще умеет делать? — спросил я.

— А что хотите, пан-товарищ. Хотите, рыбу поймает?

Я не успел ответить, как чабан издал отрывистый свист. Соклер вновь оказался в воде. Нырнул. И когда вынырнул, в зубах у него бился карп.

Не надо. Пусть отпустит…

Отпустить? Пожалуйста. Не надо, так не надо.

В ожидании нового приказания Соклер кругами плавал около берега, не отрывая взгляда от своего хозяина.

У противоположного берега в воде копошились утки. Чабан подал знак — Соклер устремился туда. Минуты не прошло, как все крякушки оказались у нашего берега. Соклер пригнал их. Он не пугал птиц, а умело подгонял, направлял, приближаясь к ним то с одной, то с другой стороны.

— Довольно? — чабан чуть-чуть улыбался в усы.

Ему нравилось, что мне нравится Соклер.

Мы встали. Соклер последовал за нами. Утки уже опять были на противоположной стороне, копались в тине.

— Ой, я же забыл фуражку на скамейке!

И повернул было назад. Чабан установил меня.

— Соклер! — у него отрывистое «Соклер» получалось как-то не так, как у меня. Что он еще сказал псу, я не знаю.

Соклер опрометно умчался. Вернулся, подал фуражку.

Ну и молодчина! Все знает, все умеет!

— На выставке его отметили?

— Медаль получил. А мне — диплом, пан-товарищ.

Мы попрощались. Они пошли в свою сторону, я — в свою.

 

Бозар, сын Бозара

Есть у меня в Москве знакомый — известный артист, назовем его Андреем Петровичем.

Как-то Андрей Петрович был в Голландии на гастролях. Он и его товарищи-артисты показывали там свое искусство, которым исстари славится наша страна.

Гастроли прошли успешно. Особенный успех выпал на долю самого Андрея Петровича. И Пале до Бозар — Дворец изящных искусств в Амстердаме, где проходили спектакли советского театра, решил преподнести талантливому артисту памятный подарок.

Голландцы узнали, что ему понравились на фотографиях сенбернары, которых привозили итальянские монахи с Альп.

— Я вам подарю сенбернара, — заявил Хобокен, заводчик-голландец, занимающийся разведением сенбернаров.

Подходящего щенка в ту пору не оказалось, и Хобокен пообещал прислать щенка в Москву. И действительно, вскоре Андрей Петрович получил письмо с голландским штемпелем: готов ли он принять сенбернара «самых аристократических кровей»?

Дальше вышло непредвиденное осложнение. В Голландии или где-то по соседству с нею вспыхнула собачья чума, был наложен карантин, и высылка задержалась.

Наконец пришла телеграмма: ваша собака Бозар отправляется с таким-то самолетом, встречайте.

Поехали на аэродром встречать. Никакая собака не прибыла.

Андрей Петрович спросил у летчика:

— Где мой щенок? Должен был прилететь щенок…

Летчик ответил:

— У вашего щенка кулаки больше моих. Он в самолет не влез. Клетка 125 на 60 и на 95 сантиметров. А у нас дверь в трюме меньше…

— Ну и…?

— Подпилят клетку и пришлют с другим самолетом.

Через три дня телефонный звонок:

— Ваша собака давно прилетела, что вы ее не берете?

— Но мне сказали, что он только через неделю….

Поехали получать.

Дежурный долго водил по разным складам-пакгаузам, все найти не мог, наконец — нашел. В самом дальнем углу — ящик, и изо всех щелей торчит рыжая шерсть. Тут щенок?

Молчит что-то. Андрей Петрович сунул палец. Это «что-то» лизнуло горячим языком. Сломали верх ящика. Появилась морда и молча посмотрела. Привет, Бозар! С благополучным прибытием!

Вышел из ящика. В машину кое-как впихнули. Оказалось: карантин продолжался два месяца. И все это время щенок (ящик) стоял где-то на складе. Его кормили, он ел. Ел и рос. Рос, рос и заполнил весь ящик. Отправляли-то четырехмесячным, а получили уже полугодовалым. А сенбернары растут быстро.

Кошки увидят Бозара — все дыбом. Жучок, дворовый песик, живший у Андрея Петровича на даче, укусил Бозара. Тот только оглянулся. Через две недели впервые тявкнул.

Вскоре отказался жить в доме. Спал зимой на улице. Ходил по сугробам, прокладывая грудью траншеи-коридоры. И рос, рос…

Чистокровные сенбернары редкость, в Европе их считанные экземпляры. У Бозара оказался паспорт с «мировым» номером (по списку сенбернаров мира), родословная, в которой перечислялись все его дедушки и прадедушки, и сопроводительное письмо. В письме, между прочим, говорилось: если вы хотите наказать сенбернара, сверните газету трубкой и ударьте легонько по носу. Этого достаточно… Вот ведь как. Собака огромная, а деликатная, бить ее не обязательно. И вообще собак не бьют. А если бьют, то только плохие люди.

Раз домработница прикрикнула на Бозара: мешается на дороге, не обойдешь его — гора! Он посмотрел укоризненно: «Я и так понимаю… Зачем кричишь?»

Сперва Бозар был какой-то розовый. Потом стал рыже-коричневый, с белыми пятнами. Рос, как на дрожжах. Шерсти — вагон! С такой шубой не только подмосковная зима не страшна, — не замерзнешь на Северном полюсе! Шерсть мягкая, пряжа получается превосходная, недаром из нее вяжут разные теплые вещи.

Вырос Бозарушка. Утром приходит здороваться, как хорошо воспитанный сынок. Спокойный, неторопливый. Морда квадратная, ноги толстенные. Хвостом махнет — ветер подует.

Очень крупная собака. Одна из самых больших.

На родине, в Альпах, сенбернары несут человеколюбивую службу — отыскивают и спасают людей, заблудившихся во время метели в горах. К шее собаки подвязан маленький боченочек с вином; найдя погибающего, она ложится около него, если его занесло снегом — отроет, полижет лицо, руки, даст отпить из боченочка, чтобы скорее отогрелся, и ведет домой. Если человек очень слаб — сбегает за помощью, приведет людей.

Добрых больших собак этих разводят монахи Сен-Бернарского монастыря, — отсюда и название породы. Каждый случай спасения людей записывается в особую монастырскую книгу.

В наши дни собак оснащают противотуманными фонарями, позволяющими видеть даже в густом тумане. Это облегчает поиски. Сбившийся с дороги путник может сам увидеть собаку и подозвать ее.

Самый знаменитый из сенбернаров — Барри.

Он спас сорок человек.

 

Когда свистит ветер

Пропали олешки у Папони. Ветром сдуло.

Буря была. Налетел свирепый северный ветер-хад. Тут уж не зевай! Когда метет пурга, не только оленей — сам себя потеряешь. Вмиг утонуло все в свистящей белой мгле, руку протяни — нет руки, шаг ступил — и нет дороги назад. Ничего не видно. Все слилось в бешеную круговерть.

Беда — потерялись олешки.

Они в тундре гуляли, ягель-мох ели. Найдут, копытом разроют, сжуют — дальше идут. А чтоб далеко не ушли, от стада не отбились, их собаки караулят. Белые лохматые собаки, ненецкие лайки.

Всю жизнь они около оленей. Одеты тепло — никакая стужа не страшна, щеки с баками, как у нынешних модников, уши торчком, заросшие, хвост помелом. Никто за ними не ухаживает, едят что попало, однако помогают людям хорошо, службу знают.

А служба трудная. Ямал — край земли, страна северных людей оленеводов-ненцев. Справа море, слева море, посередине земля. А как задует ветер-хад, завоет пурга, так ни земли, ни неба, ни моря, ни людей, ни олешков, ни редких кустиков посреди снежной пустыни, — один ветер свистит.

Ветер погнал оленей, за оленями побежали собаки.

Бежали-бежали, одна оленуха споткнулась — легла; и другие тоже стали ложиться, в кучу сбились; собаки — вокруг, как заслон. Волк, не подходи! В одиночку с ним, может, и не справиться, а если всем вместе… еще посмотрим, чья возьмет!

Едва началась пурга, Папоня сразу выскочил из чума и к оленям. А их уж нет. И собак нет. Всех сдуло.

Потерялись олешки. Беда, беда.

Северный олень — надежный друг и кормилец северного человека. Олень — это мясо, жир, прочная удобная одежда, обувка для ног, средство передвижения. Чум — островерхое жилище ненца — сделан из оленьих шкур. Без оленя никуда! Пропал!

По рации Папоня сообщил в правление колхоза о беде. Да что проку? Буря, самолету не подняться, не полететь на розыски. Сиди и жди.

Три дня и три ночи свистел-злился хад. Ни дня, ни ночи. Лишь снежная круговерть да морозная мгла.

Однако — стихло. Улеглась пурга.

Из правления сообщили: вылетел самолет. Папоня с помощниками стали на лыжи и тоже отправились на поиски.

Самолет летал-летал. Папоня ходил-ходил. Нет олешков. И собак нет. Даже признака не осталось. Все замел хад.

Летчик сверху смотрит: бугорок — раньше не было, большой сугроб намело, а из сугроба ветки торчат.

Ветер сдул снег, тундра стала серой. А тут белый холмик. А откуда ветки взялись? Вокруг ни одного деревца…

Да это не ветки вовсе, а рога, много рогов. Вот они где, олешки. Замело всех.

Прорадировал летчик в колхоз, сделал круг — улетел.

Едва затих в отдалении рокот мотора, вдруг бугор зашевелился, распался, показалась одна оленья голова, другая, из сугроба стали выбираться олени. Живые! И собаки тоже живые. Отряхиваясь, они вставали на ноги и нюхали воздух. Где дом? Куда идти?

…Понурый, возвращался к чуму Папоня, колхозный бригадир. Узкие глазки стали еще уже, почернел от горя. Как жить без олешков? Мрачные думы одолевали старого бригадира.

Глядь… Глазам не поверил! Олени гуляют вокруг чума, около них собаки, белые, пушистые ненецкие лайки. Их там ищут, в тундре, а они — здесь. Откуда взялись?

Лайки пригнали из тундры. Трое суток они не отходили от стада, ждали, чтобы кончилась непогода. И ни один олень не потерялся. Лайки и дорогу назад нашли… Чем не чудо-собаки!

Спасибо им, однако.

 

Бассет — королевские уши

У нас таких собак и не видывали. В прошлом их разводили при дворах французских королей, а ныне они последний «крик моды» в США. Каждый американский богач, чуть ли не каждая миллионерша-богачка мечтает завести такую собаку.

Называется эта порода — бассет.

Пожалуй, среди мелких пород бассет — одна из популярных за рубежом (у нас я его не видал).

В Англии бассет известен несколько веков. Он упоминается Шекспиром в пьесе «Сон в летнюю ночь». Бассет удобен в небольших городских домах. И характер у него хороший. Не случайно во Франции бассет принимает участие в детских играх: пес активный, в то же время послушный, спокойный. И — сильный.

Бассет роста небольшого, на коротких кривоватых ножках, весь гладенький, белый с пятнами, хвост тоже гладкий, как у таксы или пойнтера, тело длинное и низкое, голова большая, с выразительными, как у человека, глазами. Шкурка мягкая, как вельвет, и блестящая. Но главное украшение бассета — уши. Длинные коричневые, свисающие по бокам головы. Когда пес бегает, уши развеваются, как флаги, и хлопают по носу.

Вы, небось, не видали таких ушей! Щенок еще махонький, еле ковыляет на коротеньких ножках, месяцев двух-трех от роду, а уши уже чуть не больше его самого. Хочешь, одним ухом укрывайся, другое под себя подстилай. Ест — в чашке полощутся. А идет — так бы на загривке бантиком и завязал, чтобы по полу не волочились.

Вероятно, немало трудов потратили, чтобы вывести такую длинноухую породу… Только — для чего собаке такие уши?

Было когда-то — делали башмаки с такими длинными носками, что они чуть не на метр выступали вперед. Носить их, наверное, было ой как неудобно! Но зато считалось: чем длиннее носки, тем знатнее господин. Или пришивали такой шлейф к платью, что его несли десять человек. Знатная дама идет, а за нею — пять человек с одной стороны, пять с другой — бережно несут подол ее платья… Нравилось! Нет теперь ни башмаков с метровыми носами, ни таких платьев, а вот бассет остался.

Уши у него вроде шлейфа. Выходит, тоже знатная особа!

Вообще-то бассет охотничья собака. Он ловок, с хорошим чутьем, охотно гонит дичь. В Англии его и сейчас многие держат как охотничью. У этих бассетов, по-моему, уши короче.

Длинные уши у бассета появились, когда им короли заинтересовались. Рассказывают, будто спас бассет французского короля…

Было, говорят, так. Одна фрейлина, дама, прислуживающая королеве, держала бассета. Как-то раз он провинился у нее, что-то сделал не так, и, чтоб избежать наказания, убежал от хозяйки. Спрятался за портьерой, лег, головушку буйную на передние лапы положил и горюет. Уши на полу лежат.

В ту пору во дворец проникли заговорщики, которые хотели убить короля. Вы думаете, бассет поднял шум, зачуяв чужих? Нет, совсем не так!.. Вот тихохонько крадутся они в королевскую опочивальню. Острые шпаги наготове, туфли с бантами под мышкой, чтоб не заскрипели, не выдали раньше времени. Миновали один покой, другой, уж совсем немного осталось. Ночь темна, стража заморилась — спит, король в своей широченной кровати под балдахином тоже похрапывает, ничего не подозревая…

И вдруг — вой, визг на весь дворец! Стража проснулась, схватилась за алебарды, тревога, крики, звон оружия, пробудились король с королевой. Заговорщиков схватили.

Оказалось, один из них, когда проходили последние двери, ненароком ступил на ухо бассету… Вот так и выручил бассет короля Людовика… какого там по счету, не знаю.

Вроде бы и не спасал, а спас. Уши помогли.

После того французские короли и воспылали любовью к бассету. Всегда боялись они тайных интриг, заговорщиков. И длинные уши им были нужны, чтоб лучше слышать. Наверное, чем больше уши, тем острее слух?

Впрочем, может, это все сказки, чьи-то выдумки. За что купил, за то продаю. Может, и правда — просто для оригинальности вывели. У кого длиннее собачьи уши? Тоже ведь гордость!

Эх, ты, миляга-бассет! Смотрит на меня с заграничной открытки, голову на лапы положил, уши опять по полу расстелил, вид грустный-грустный. Кажется, так и хочет сказать: «Приделали мне такие уши… а теперь как я?» Боится: опять наступят!

 

Быстрая — как ветер

Иногда сравнивают эту собаку со стрелой, выпущенной из лука. Видели кинофильм «Война и мир»? Помните, как по полю, через осенние желтые перелески и ложбины несутся за волком, распластавшись над землей и делая громадные прыжки, высоченные, длинноногие остромордые собаки? Теперь такую охоту можно увидеть только в кино… Грозные псы, правда? Пасти зубастые, как у щуки, силища такая, что поймает волка за шею, прижмет к земле и держит, пока не подбежит доезжачий или борзятник.

Наверное, к такой собаке лучше не подходить — разорвет или живьем проглотит… Ан, и ошиблись! К человеку борзая настроена миролюбиво, можно подходить безбоязненно.

Один писатель сказал: надо человеку лететь быстрее ветра — пошлет собаку… Наверное, это он сказал про борзую.

Русская псовая борзая — наша национальная гордость, во всем мире она ценится очень высоко. От нее пошло выражение «борзый конь». Значит, очень быстрый, резвый, скорый.

Посмотрите, как сложена борзая — вся узкая, «быстроходная». А как ступает! Залюбуешься! Спина как пружина, ноги мускулистые. Шерсть мягкая, волнистая или в крупном завитке.

Есть борзые афганские, английские. Кроме того, на Западе выведены крохотные борзые, с фокса. Гладкие, очень изящные, быстро бегают. Однако с нашими не сравнить.

Наши красивы, когда даже просто гуляют в поле. Гляньте: молниеносные повороты, стремительные воздушные прыжки… Чудо!

В древней Руси самый дорогой подарок был — борзая собака. На торжище за нее отдавали несколько лошадей.

…В Большом Полуярославском переулке, в Сыромятниках, что в Москве около Курского вокзала, я знал дом, где враз жили пять борзых. Представляете, пять таких громадин в одной квартире! Любушка, самая молодая. Рада-Рогнеда, мать. Ася, бабушка. Любим, внук. И Загар. Держала их одна любительница, обожавшая борзых. Ветеринарный врач.

Утром является соседская девчушка, лет семи:

— А Загар гулять пойдет?

И вместе с Загаром отправляется на прогулку. Загар — ее приятель. Девчушка очень гордится этой дружбой: как же, он такой большой, а она такая маленькая! А вместе им — хорошо. Гуляют они ежедневно: если нет дождя. Девочка держится за ошейник. Идут солидно.

Держать в квартире больших животных трудно. Зато уж если пошли зимой на лыжах — весело. С удовольствием бегут впереди, но до первой кошки, собаки. Надо успеть увидеть раньше их, иначе беда. А зоркость у них отличная, травинка шевельнулась — уже видят. За триста метров.

Ловчая собака не может спокойно видеть, чтоб кто-то убегал от нее. А в комнате спокойны, день-деньской лежат — спят, оживляются, когда хозяйка начинает надевать старую шубу. Значит — гулять. На улице — только на поводке.

Примутся играть — молча прыгают и хватают. Лают редко.

У хозяев обширная переписка. Нет-нет, да и опять письмо с заграничной маркой. Все насчет борзых.

Пишет из Чехословакии известная владелица собачьего «завода»: помогите получить борзую. У нее их четыре, хочет еще.

Запрос шлет Финляндия. Туда послали — фурор! Удалой всех привел в восхищение! Чехословакия, Финляндия, Швейцария очень интересуются нашими борзыми. Их собаки — все от наших, когда-то привезенных.

Пишут: «Говорят, в вашей стране не осталось борзых. Правда ли это?» Чудаки. А это что, не борзые? Заграница думала: не стало помещиков — не стало и борзых.

Изумлялись, что в войну сохранили, что на собак выдавали паек. «Это только могло быть в вашей стране!»

В Англии и некоторых других странах устраиваются собачьи бега. В них участвуют борзые. Они бегут за зайцами, но заяц этот не живой — механическая игрушка. За границей часто и тренируют борзых по искусственному зайцу, хотя псовой, охоты на зайца там давно нет. Не стало ее и у нас.

Во многих краях перевелись и серые разбойники — волки. В Англии, Франции, Соединенных Штатах Америки… Извели всех, а теперь жалеют.

Знаете, какая вышла история во время съемок «Войны и мира»? Выпустили собак на волка, а они не бегут и не ловят. В чем дело? Отвыкли. Пришлось их приучать к их же ремеслу заново.

И все-таки не остается борзая без дела.

В одном доме, тоже в Москве, жил борзой пес — Дерзай. Ночью хозяева проснулись — показалось, что-то упало. Зажгли свет. Глянули в соседнюю комнату и ужаснулись.

Вор вырезал окно — и сразу попал в пасть Дерзаю. Дерзай взял его в полной тишине, стиснул челюсти. Не было ни борьбы, ни шума… Милиция потом благодарила, — попался крупный жулик.

Говорят, это не типично, обычно борзая так не делает. А я думаю: собака есть всегда собака. Какая собака не сторожит дом? Покажите мне ее. А?

Верно одно: лучше с борзой не связываться.

 

Английский характер

Когда-то, в дни своей юности, приехал я в питомник за щенками эрдель-терьерами. Начальник питомника, симпатичный добродушный мужчина и ярый поклонник эрделей, показывая мне своих питомцев, сказал:

— Эрдель-терьер национальная собака англичан. И характер у него, соответственно, настоящий английский: сам первый драться не полезет, но если тронут, задаст вдвойне…

Не знаю, доподлинно ли таков английский характер, но что эрдели именно такие — это точно. Эрдель-терьер — самый большой из терьеров. Он, так сказать, глава племени: вообще-то терьеров много, и они очень разные.

Что главное у эрделя? Если говорить о внешности, то — борода. Представляете: бородатая собака! А если о способностях, то умение ориентироваться на местности.

Одну эрдельку увезли на дачу. А хозяин остался в городе. Она подождала-подождала, видит, хозяина нет, шмыг в дверь — и поминай, как звали. Хватились, а ее и след простыл! Пришла на железнодорожную станцию, залегла в кустах, смотрит. От людей прячется — заметят, вернут. Как подошел поезд — забралась в вагон, потом под скамейку. Поехали! Шито-крыто!

Вечером является домой. Хозяин удивился: «Ты с кем приехала?» Оказывается, ни с кем. Одна. Соскучилась!

Увезли опять. Она через сутки вернулась снова. Снова одна. Так и не могли заставить собаченцию жить на даче без хозяина…

В дни блокады Ленинграда — пока собаки были в городе — любительские эрдели разносили донесения между штабами противовоздушной обороны.

Эрдель-терьер — отличная служебная собака. Он и связист, он и сани потащит, будет ходить в разведку, принесет боеприпасы. Трудяга. Среди эрделей почти не бывает трусов. Но — упрям. Если заартачится, не сдвинешь нипочем. А поговоришь — образумится. Тоже «английский характер»?

На выставках, где эрдели, — всегда тишина, порядок. Никто не лает, не возмущается. Раз надо, значит, надо.

Эрдели — рыжие, курчавые, с темной спиной, хвост короткий, шерсть жесткая, как проволока. Кажется, что эрдель мягкий, словно бы плюшевый. А проведешь рукой — ого, впору занозиться!

И еще: эрдели не линяют. Их выщипывают. Да, да! Каждую весну и осень, когда у других собак начинается линька, эрделя с помощью особого ножичка, соединенного с гребенкой, начинают «тримминговать». Нет, конечно, волоски выдираются не с корнем: обрываются недалеко от основания. Выщипал, помыл — и пес чистый, и в квартире ни ворсинки. Удобно! Выщипанный эрдель мягкий, гладенький… пока снова не обрастет. Благодаря своей проволокообразной упругой одежке эрдель не боится ударов, а теплый густой подшерсток хорошо греет его зимой.

 

Спорят Гавана с Манилой…

Спорят два острова…

Есть у берегов Америки остров Куба, а на нем большой красивый город — Гавана. А за тысячи километров от Кубы, в Тихом океане, есть другой остров — Лусон, главный из Филиппинских островов, со столицей Манилой. Уже давно они спорят между собой о том, кто вывел «кофейную» болонку. Кому принадлежит эта честь?

А предмет спора… Право, собака ли это?

Одна женщина решила подарить сыну болонку. Купленного щенка ей принесли на службу. Мужчина принес, в портфеле. По виду портфеля даже нельзя было догадаться, что в нем кто-то есть. Открыли портфель, а там — живое существо…

Передавая щенка, мужчина наставительно сказал…

— Кормить понемногу, чтоб не перекормить. Можно мясного фаршику… А больше не давать. Чтоб сильно не росла.

И показал… Птицам зерна дают больше!

До конца рабочего дня болоночка сидела в кресле, повернутом к окну, спинкой в комнату. Хозяйка заглянет — песик либо спит, свернувшись уютно, либо сидит молча, посматривает вокруг. Умненький. Терпеливый. Комочек белой шерсти да три блестящие черные точки — два глаза и нос.

Дома мать сказала сыну:

— Я тебе принесла сюрприз. — И пустила болонку на пол.

Белый пушистый комочек забегал, засуетился. Мальчик смотрел на него широко раскрытыми восхищенными глазами.

— Ой, какой интересный сюрприз!

Потом взял на руку и побледнел:

— Это живой?! Я думал — заведенный…

И после, бывало, выйдут на улицу гулять, прохожие смеются: «Каким ключиком заводите?» Да каждый еще обязательно хочет взять, потискать, удостовериться — в самом ли деле не игрушка, а живой пес? Так и переходит с рук на руки.

Хозяйка говорит:

— Столько народа, а у тебя всего два зуба… Не стыдно, Чижик? — А Чижик отворачивается, видно, и впрямь стыдится.

Вдруг как зальется лаем — не понравился какой-то гражданин! Серьезный пес.

Выросла болоночка. Прямо скажем, не слишком велика. В длину вместе с хвостом сантиметров сорок, ростом — вполовину. Меньше кошки. А веса вообще никакого. Один пух.

Семенит по асфальту быстро-быстро. Как шарик катается. Вместо хвоста веселый смешной султанчик покачивается, на голове тоже длинные спутанные, свисающие на лоб и глаза волосы. Болонка всегда смотрит на мир сквозь сетку своих волос. От этого у нее и коричневые полоски-потеки от уголков глаз: волосы лезут в глаза. Болонки всегда «плачут». А глаза живые, озорные.

Впрочем, по мнению людей сведущих, болонки «плачут» еще и от питания. Иногда вся морда коричневая; потом — проходит, делается нормальной. Периодами. Отчего? Говорят, когда дают больше мяса — больше коричневого. «Тяжелая» пища.

Как утверждает знаток болонок Лейтон, обе разновидности комнатных болонок — и гаванские, и манильские — происходят от древних мальтийских собачек, выведенных на острове Мальта, что в Средиземном море. Потом их долго культивировали во Франции, при дворе французских королей. Настоящая французская болонка всегда чисто белая.

Болонок часто моют и подсинивают. Чуть-чуть. Как подсинивают белье, чтоб оно имело красивый синеватый оттенок, чтоб не было желтизны. Смешно, не правда ли? Подсинивать собаку…

Не шутите: болонка способна на очень серьезные поступки. Собака — всегда собака, каких бы размеров она ни была. Когда одна моя знакомая пошла купаться и, отплыв от берега, сделала вид, что тонет, ее малютка Люля немедленно кинулась ее спасать. Хотя сама до этого ни реки, ни озера никогда не видела… Вот вам и болонка! И вправду серьезный пес.

Болонке вливали глюкозу — заболела, надо было полечить. После этого, когда приходит врач, она садится в углу и весь вечер на него лает. Памятливая!

Теперь болонки не так-то редки. И даже совсем не редки. Редкостью, пожалуй, считается «кофейная» болонка. «Кофейная» болонка — не белая, а слегка коричневая, будто подкрашенная.

Когда-то болонка жила во дворцах, возлежала на плюшевых подушках или на богато убранном ложе под балдахином с позолоченной короной наверху. Она была своеобразным признаком аристократичности, подчеркивала древность рода и высокое положение своего владыки. Ее держали сановные особы, дворяне.

Теперь она живет у нас, с нами, в малометражных квартирах. Как будто ее нарочно для малометражных квартир и создали. Места занимает капельку, пьет-ест с наперсток. Удобная собака. Годится для любой семьи.

 

Кайзер находит дом

Откуда он взялся, толком никто не знал. Говорили, какой-то охотник привез Кайзера с собой на курорт и, когда его не пустили с собакой в санаторий, уезжая, бросил. Горемыка Кайзер! Он скитался по помойкам, жался к людям, но люди бывают жестоки — они гнали его. Кому нужен бездомный пес?

Кайзерами называли германских императоров. Увы, у Кайзера-сеттера жизнь была совсем не царская.

Сеттер — собака добрая, мягкая, приветливая. У Кайзера, кроме того, в поведении было что-то виноватое. «Вы уж не сердитесь, что я такой. Я не виноват…» — казалось, хотел сказать он, повиливая хвостом, поймав на себе чей-то взгляд или когда моя квартирная хозяйка Настасья швыряла ему под нос объедки со стола.

Буквально в первый же день по приезде в Кисловодск я познакомился с Кайзером. Настасья только наружно выглядела грубой и резкой. В душе она была добрая женщина, подкармливала Кайзера, и его часто видели на ее чистом, всегда аккуратно прибранном и подметенном дворике.

Настасья была солдатка, вдова. Нет, муж погиб не на войне, война давно кончилась. Он служил в советской воинской части в ГДР и погиб там, спасая немецких детей на пожаре. Настасья осталась одна с двумя ребятишками. И, я думаю, она понимала Кайзера лучше, чем другие: тоже чувствовала себя сиротой.

При своей бездомной, голодной жизни Кайзер был совсем не вороват. Бедняга! Разве собак бросают на произвол судьбы? Если уж она стала тебе не нужна, ну передай кому-нибудь, найди хорошие руки…

Англичане говорят: не обязательно в каждом доме иметь собаку, но у каждой собаки должен быть свой дом.

— А ведь он породистый, — сказал как-то прохожий, тоже приезжий, как я, останавливаясь и разглядывая Кайзера, который грыз кость под забором. — С ним можно на охоту ходить….

Еще бы! Сеттер отличная охотничья собака. Жаль, что я был не охотник. Впрочем, нет, не жаль: надо ли, чтоб все были охотниками? Жаль, что я не мог взять Кайзера: дома своя собака.

Как-то сосед Настасьи прихватил Кайзера с собой в лес. Вот обрадовалась собака! Пес как ополоумел: носится, хвостом размахивает, даже повизгивает от удовольствия. Потом вдруг враз посолиднел, потянул носом воздух и сделал стойку — переднюю лапу поднял, сам стоит, как врос: птицу зачуял.

Удивительно, как он изменился. Преобразилась, кажется, каждая черточка его тела, стать, как говорят охотники. Он весь сделался точно струнка, глаза засверкали, оживились.

После этого и стали замечать: Кайзер не сидит без дела. Глядь, сделал стойку под чинарой. Оказалось, воробьишка выпал из гнезда. Птенца подняли и посадили на дерево.

Раз пропал Кайзер. Ищут его — у Настасьи накопилась царская гора объедков. А он в закутке, у куриного гнезда. Ждет, когда пеструшка снесет яйцо в лукошке. Последнее время яйца стали теряться, Настасья уверяла — хорек ворует. Неужели же это Кайзер… Не поверили!

Увели его. А назавтра — опять. Подсмотрели: как яйцо выкатилось, он его за щеку, не разбил и понес. Куда? Неужто под забор? Это честнейший-то Кайзер!!!

А он, Кайзер-то, и не думал красть. Принес и положил у порога. Нате, мол, чтоб опять не потерялось. Вот ведь какой! У меня отлегло от сердца.

Настасья опасалась, что он все-таки разобьет яйцо. Кокнет невзначай одно, другое… убыток! Не стала пускать его к лукошку. Так пес, как закудахчет пеструшка, сам тянет хозяйку туда. Когда возьмут яйцо, успокоится.

Дружба завязалась у него с Валеркой, старшим сынишкой Настасьи, пяти лет. Валерка сидит на горшке, пришел Кайзер, в зубах носок (Валерка где-то обронил), сел перед малышом.

Мальчуган ему:

— Касер … — «Кайзер» не получалось. — Касер, ты зачем мой носок сосешь? Я твой поводок только раз сосал, а ты мой носок все время сосешь…

А поводка-то у Кайзера вовсе и нет. Раз ремень старый подобрал на дороге и принес: вспомнил, наверное, дни, когда у него были и ошейник, и поводок, и вся прочая сбруя.

Жалко пса. Хороший пес! Неужто так и сдохнет под забором? И не быть бы счастью, да несчастье помогло.

Потерялся Игорек, младший Валеркин братишка. Куда запропастился? Настасья, ища сына, с ног сбилась. Не мог он далеко уползти — два года парню, недавно ходить научился. Настасья сразу с лица спала, извелась, глаза дикие…

День прошел, нет Игоря. В милицию заявили. Сказали дружинникам. Ищет ребенка весь город.

Он во дворе играл, потом на улицу выполз, соседи сказывали. Настасья в это время на работе была, в санатории. Она там уборщицей.

Солнце уже за дальнюю гору начинало садиться, когда явился Кайзер. Прибежал какой-то озабоченный, сразу к Настасье, лает (а обычно не лаял), куда-то за собой зовет. Видит, что не понимают, схватил Настасьин подол зубами, тянет, дергает так — вот-вот порвет…

— Да ты что, рехнулся? — начала было Настасья, отталкивая пса. — До тебя ли сейчас… — И вдруг умолкла и бросилась за Кайзером. Соседи, я — за ними.

Кайзер привел нас на заросший густой, высокой травой и кустарником откос, полого сбегавший к реке. Там, в зеленой мураве, лежал Игорь. Кто-то завел его туда, сам он так далеко уйти не мог. Завел — и бросил.

Надо было видеть радость матери, которой вернули сына. Уж она и причитала, и смеялась, и целовала Игоря. Потом взялась собаку ласкать. То Игоря, то Кайзера. Принялась кормить пса. Сует ему в нос котлетку рубленую, которую утром жарила для себя, намазала хлеб маслом с палеи толщиной… А Кайзер будто понимает — не до еды сейчас, хвостом эдак стеснительно помахивает, вроде говорит: «Да будет… не надо… Всякий на моем месте сделал бы то же…»

— Кайзерушка, Кайзерушка, — повторяла сквозь слезы Настасья. — Да я тебя теперь никому не отдам! Кайзерушка… — И больше не могла сказать ничего.

…Я уезжал из Кисловодска с легким сердцем: Кайзер больше не беспризорный, есть у него и дом, и хозяева.