— Ах, какая жалость! — сказала за обедом мама.- Атильда-то ведь околела! Такая хорошая была собака!..

Мама всегда сообщает все новости за обедом. Витя перестал есть и насторожился.

— Что с нею было? — спросил отец. Он на минуту оторвался от газеты, которую по обыкновению читал за столом, и, сверкнув стеклышками очков, поднял близорукие глаза на жену.

— Никто точно ничего не знает. Кто говорит, что костью подавилась, а кто — что съела какую-то отраву… Жалко собаку!

— Витя очень живо представил себе веселую, резвую собаку, часто проходившую у них под окном со своим хозяином. Ух и собака! Все прохожие заглядывались на нее. Умная. Все команды знала! Скажут ей: «Сидеть!» — и она сядет. Скомандуют: «Рядом!» — и она идет рядом, как пришитая… А какая большая! Если встанет на задние лапы, то передние свободно положит Вите на голову… Неужели Атильда околела?!

— У нее, кажется, недавно щенки родились? -снова спросил отец, переворачивая газету.

— Ой и не говори! — жалостливо воскликнула мама.- Третий день пошел… Совсем крошки! Не знают, что с ними делать. Маленькие, есть сами не умеют… пищат…

Смотреть на них-одни слезы! — И мать сокрушенно махнула рукой.

Витя торопливо закончил обед и побежал к соседям.

Да, Атильды уже не было. Ее унесли еще утром. А на ее месте в углу, где так любила нежиться собака, остались семеро беспомощных, слепеньких щенят.

Маленькие, больше похожие на мышат, чем на щенков восточно-европейской овчарки, копошились они в осиротевшем гнезде, неуклюже тыкались незрячими курносыми мордочками и жалобно пищали. Несоразмерно огромные рты их широко раскрывались, как будто щенята старались возможно больше глотнуть воздуха.

Щенки были голодны. Их пробовали кормить. Поставив перед ними блюдечко подогретого молока, окунали в него мордочки малышей, но они вырывались, чихали и принимались пищать громче прежнего. Лакать они еще не умели.

Попробовали поить их из соски. Но не помогла и соска. Щенки с остервенением выталкивали ее изо рта, заливаясь молоком. Белые капли текли у них по черным мордочкам, размазывались по крошечным усам.

Мокрые, со слипшейся от молока шерсткой щенята выглядели еще более беспомощными и жалкими.

Витя ушел от соседей опечаленный и притихший. Писк осиротевших малюток еще долго слышался ему.

Судьбой щенков интересовался весь дом. Соседки, встречаясь в подъезде, сочувственно справлялись друг у Друга:

— Ну что? Живы еще?

— Живы… Да долго не протянут!..

— Так и не едят?

— Так и не едят…

Через сутки отчаянный щенячий писк начал стихать. Малыши гибли без матери. Один за другим они затихали, расползались по подстилке в разные стороны и застывали безжизненными черными комочками. Их убивал голод.

Еще через сутки остался в живых только один. Это был самый крупный из семерых и потому жизнь в нем держалась крепче, чем в остальных. Он все еще ползал по опустевшему гнезду и чуть слышно попискивал.

Вите было очень жаль щенят. Он, кажется, готов был отдать что угодно, только бы сохранить жизнь хоть одному из них. По нескольку раз на дню прибегал он к соседям, чтобы с грустью убедиться, что щенят становится меньше и меньше. Около последнего он просидел на полу целый вечер, а потом выпросил его себе. Щенка положили в старую муфту, и Витя отнес его в свою квартиру.

Дома с жалобным мяуканьем бегала кошка. Тяжелые, полные молока сосцы ее почти волочились по полу. У кошки недавно родились котята, их утопили, и она не находила себе места. Она разыскивала своих исчезнувших детей, не давая своими криками никому покоя.

Витиному отцу пришла мысль подложить щенка к кошке. Чтобы она приняла его за котенка, щенка натерли кошачьим молоком, выдавленным из сосцов, и в отсутствие Мурки положили к ней в гнездо.

Вернулась кошка. Она сразу почуяла, что в гнезде кто-то есть. Бросилась туда и… взъерошенная, отскочила.

Потом стала осторожно принюхиваться. Видимо, она была в недоумении. Пахло и котятами, и собакой… Что бы это могло значить?

Фыркая, как будто она ждала какой-то неприятности, кошка мало-помалу вошла в гнездо, быстрым, грациозным движением лапки перевернула щенка и стала его нюхать.

Щенок запищал. Почувствовав теплоту кошкиного тела, подполз под Мурку и, неумело тычась, стал искать сосцы. Кошка снова отпрыгнула от него. Он подполз опять. Мурка напружинилась, приготовилась бежать и — вдруг тронула малыша своим шершавым языком. Раздалось громкое мурлыканье, и вслед за тем аппетитное чмоканье возвестило, что щенок, наконец, нашел-то, что искал.

Не выдержало материнское сердце! Если этот черный малыш и обладал почему-то странным запахом собаки, то по всем ухваткам он так напоминал ее котят… С минуту Мурка стояла, как оцепеневшая, боясь вспугнуть приемыша, затем осторожно легла. Он привалился к ней плотнее, чмоканье стало более громким и частым.

Насосавшись досыта, щенок отвалился от своей кормилицы и сейчас же уснул. Кошка тщательно вылизала его всего от макушки до кончика тоненького, как веревочка, хвостика Она долго лежала неподвижно, опасаясь потревожить его сон, затем неслышно выбралась из гнезда и, успокоенная, забыв о своем недавнем горе, отправилась лакать молоко.

За этой историей наблюдала вся Витина семья. И когда стало совершенно очевидно, что усыновление состоялось, Витин отец сказал:

— Ну, живет теперь твой пес! — и ласково потрепал сынишку по взлохмаченной голове.

* * *

Муркино молоко пошло щенку впрок. Наедался он до того, что с трудом передвигался, и обязательно после этого засыпал крепким сном. С каждым днем он делался бойчее, крупнее и толще. Стал вылезать из гнезда и, когда Мурки почему-либо долго не было, громко и нахально пищал, требуя пищи.

Через две недели он прозрел. Темные, подернутые первое время сизой пленочной глаза с большим любопытством посматривали на окружающий мир. В гнездо он забирался теперь только спать да кушать; остальное время ползал по квартире, совался во все углы, попадался всем под ноги.

Витя нарадоваться не мог, глядя на своего питомца. Из крошечного неказистого создания тот на глазах превращался в красивую собаку. Тупая короткая мордочка стала удлиняться, плотно прижатые к голове ушки оттопырились, хотя еще и не походили на треугольные стоячие уши восточноевропейской овчарки. Подлинней стал и хвостик. А темно-бурая, почти черная шерсть выцвела, посветлела, постепенно приближаясь к серо-волчьей окраске овчарки.

Мурка и щенок теперь подолгу играли друг с другом. Подскочив к приемышу, кошка ловко опрокидывала его лапой и тотчас отскакивала прочь, а он, поднявшись, неуклюжий, но настойчивый, снова наступал на нее. Обоим это доставляло необычайное удовольствие.

Не то началось, когда у щенка прорезались зубы. Мурке приходилось плохо. Щенок становился сильней день ото дня, он безжалостно царапал кошку когтями, колол острыми, как иголочки, клыками. В довершение беды не стало хватать молока, и щенок, требуя своего, терзал и грыз приемную мать без всякого снисхождения. Иногда он так вцеплялся в нее, что она с жалобным мяуканьем спешила убраться от своего мучителя.

Теперь Витя подкармливал малыша из резиновой соски. Вцепившись передними лапами в горлышко бутылки, он с упоением тянул из нее молоко и не отрывался до тех пор, пока не высасывал содержимое до дна.

Как-то раз во время кормления он так усердно причмокнул, что соска соскочила с горлышка и исчезла во рту щенка. Витя раскрыл рот воспитанника пальцем, но-тщетно. Соски как не бывало: маленький обжора проглотил ее!

Чуть не плача, Витя бросился к отцу. Но что мог поделать отец?

За четвероногим проказником стали наблюдать. Ждали, что щенка будет тошнить или появятся какие-нибудь болезненные явления. Ничего подобного! Шалун был веселешенек: колобком катался по комнатам, рычал и лаял на воображаемого противника.

Через день «больному» дали столовую ложку касторового масла. Малыш проглотил касторку с наслаждением, как самое вкусное лакомство, и после тщательно вылизал ложку до блеска.

Наутро соску нашли в углу. Из черной она превратилась в белую.

Скоро щенок приучился лакать молоко из блюдечка, есть жидкую манную кашу. Постепенно он стал привыкать и к твердой пище.

Рост зубов у щенят сопровождается сильным зудом, и в такой период они обычно все грызут и рвут. Пришлось попрятать от малыша туфли, калоши, ботинки, снять на время даже скатерть с обеденного стола, а то он, вцепившись в нее зубами и повиснув всей тяжестью, грозил либо порвать ее, либо стащить все со стола на пол. Он с удовольствием грыз морковку, сухари, а иногда с таким остервенением принимался трудиться над деревянной баклушкой, которую Витя нарочно давал ему, что от нее только щепки летели. Мурку он уже больше ие сосал. Игры, правда, между ними еще продолжались, но скоро пришел конец и им. Щенок не умел рассчитывать свои силы и так впивался зубами, что кошка стала убегать от него.

— Ты что буянишь-то? -говорил в таких случаях Витин отец. — Вот буян! — И постепенно это прозвище сделалось кличкой щенка. Он быстро привык к ней.

— Буян! — кричал Витя, и щенок, забавно забрасывая задние лапы, как будто они стремились опередить передние, бежал к своему хозяину. Прибежав, он садился перед мальчиком и, не мигая, смотрел ему в лицо своими карими смышлеными глазками, словно спрашивая: «Зачем звал?»

Было приятно замечать, как с каждой неделей меняется выражение его мордашки, появляется какая-то осмысленность во всех движениях, по-другому смотрят глаза.

Мама рассказывала, что, когда Витя уходит в школу, Буян часами сидит у окна и тоскует, ожидая хозяина. Утром он ходил вокруг кровати мальчика и с нетерпением ждал, когда тот проснется, а если Витя спал слишком долго, принимался стаскивать с него одеяло. А раз, когда Витя на несколько дней уехал из дома, Буян с утра до вечера был скучный и ничего не ел.

…Витя сидел за столом и готовил уроки, когда прибежал соседский мальчик и крикнул в окно:

— Виктор, спасай своего Буяна!

Витя опрометью выскочил во двор, а оттуда — на улицу. Перед воротами стояла легковая автомашина, какие-то люди, захлопнув дверцу, усаживались в ней, а на переднем сиденье рядом с шофером стоял на задних лапах Буян, царапал стекло и жалобно скулил:

«Украсть хотят. Понравился им Буян…» — пронеслось в мозгу мальчика. Подбежав к машине, он принялся барабанить кулаками в дверцу, громко крича:

— Отпустите собаку! Это моя собака!

Неизвестные засмеялись, открыли дверцу машины и выпустили Буяна.

— Получай свою собаку, — сказал один из них. — Да, смотри, в другой раз не отпускай ее бегать одну. А то не видать тебе ее, как своих ушей!

С этого дня Витя перестал выпускать Буяна на улицу одного, а всегда гулял с ним сам.

Буян рос резвой и сильной собакой. Играть он был готов с утра до позднего вечера. Набегается, нарезвится на улице вволю, придет домой — опять топчется между людьми, заглядывает всем в глаза: не поиграют ли? Из-за этого ему часто приходилось терпеть разные мелкие неприятности — то прищемят хвост, то отдавят лапу. Особенно часто наступал ему на лапы близорукий отец Вити. Буян взвизгнет на весь дом и отскочит с таким видом, как будто ему грозила смертельная опасность.

— Не ходи босиком!-скажет невозмутимо отец.

Наигравшись, набегавшись за день, Буян даже во сне не мог успокоиться. Спит, а у самого дергаются ноги, ходят мускулы под кожей, мелко-мелко дрожат веки. Порой даже начнет тоненько тявкать.

— Ну, побежал!-говорил в таких случаях отец.

— Папа, неужели он видит сны?-спрашивал Витя, с удивлением прислушиваясь к сонному подвыванию щенка.

— А почему бы нет? Ты же их видишь!

— Ну, то я…

— Ты не согласен? Сон — это отражение действительности. Впечатления дня тревожат его ночью, и в этом смысле разница между тобой и им небольшая…

— А что он видит? — спрашивал через минуту Витя, поразмыслив над словами отца.

— Это уж ты спроси у него. Вероятно, гонится за чужой собакой…

К полугоду Буян ничем не напоминал того горемыку, какого Витя принес в старой муфте. У него встали уши. Теперь он удивительно походил на большого красивого пса, которого однажды Витя видел на выставке собак.

* * *

Однажды в школу, где учился Витя, пришел человек в военной одежде. На общем собрании учащихся, происходившем в большом зале, он отрекомендовался представителем клуба служебного собаководства и спросил, кто из ребят хочет стать членом этого клуба.

Школьники молчали. Тогда военный спросил:

— Кто из вас, ребята, любит животных?

Подняли руки все. Военный улыбнулся.

— А у кого есть дома свои четвероногие друзья?

Опять подняли руки многие. Почти у всех были дома кошки или котята. У нескольких ребят во дворе жили дворняжки. И только у Вити оказался свой собственный щенок, да еще породистый, как говорили Вите соседи — хозяева Атильды.

Военный пригласил Витю на середину сцены и спросил:

— А кто еще хочет воспитывать породистого щенка?

Желающих нашлось немало.

— Тогда надо вам организовать кружок юных друзей обороны, потому что овчарка — это служебная собака, а служебные собаки необходимы нашей стране и в мирном быту, и для обороны.

— Дядь… — начал было Витя, когда собрание кончилось и военный спустился со сцены. Мальчик поперхнулся, но тотчас же продолжал уверенно: — Товарищ начальник, а я вас знаю!

— Откуда же?

— А вы хотели у меня собаку увезти, — смело ответил Витя.

— Ого! — засмеялся военный. — Теперь и я, кажется, припоминаю тебя. Возможно, что и хотел. Только не с целью похищения, а как раз наоборот. Тебе же на пользу.

— Как это? — удивился Витя.

— А вот так. Чтобы в другой раз не отпускал собаку беспризорной. Собачников знаешь, которые по улицам ездят и всех бродячих собак ловят и в ящик сажают? Видал, конечно. А если бы они твою собаку поймали?

Это было бы похуже! Вот, чтобы этого не случилось, я и хотел подобрать твоего щенка. У меня в клубе он уж никуда не делся бы. Через день-другой он вернулся бы к тебе, а для тебя была бы хорошая наука…

— А куда они их потом девают? — спросил Витя, думая о собачниках, разъезжающих по улице. Ему не раз приходилось наблюдать, как они ловко ловили собак проволочными петлями-удавками, привязанными к длинным палкам.

— Куда девают? Подождут немного, и, если хозяин не явится выкупить собаку, значит, считай, конец. Получше продадут, и не узнаешь куда, а которые похуже — на веревку…

С этого времени Витя стал аккуратно посещать кружок юных собаководов. Вместе с ним там занималось много мальчиков и девочек. Лекции в кружке читал начальник клуба служебного собаководства, тот самый военный, который приходил в школу.

Постепенно Витя узнавал, какое широкое применение имеет служебная собака. В военном деле — это и связист, и разведчик, и санитар, и часовой. В мирном быту — пастух, сторож, сельский почтальон. И не только овчарки, но и доги, доберман-пинчеры, эрдель-терьеры, лайки — все они служебные собаки, о разведении которых заботится государство. Многому научился в кружке Витя. К весенним каникулам он уже знал, как воспитывать и дрессировать щенка.

К этому времени Буян уже значительно подрос, у него появились злобность, чуткость и недоверчивость. Он уже не ласкался к кому попало, а, наоборот, если в квартиру заходил чужой человек, бросался на него, задорно лаял, не да шутку грозясь укусить. Незнакомые люди пугались его, и щенка приходилось либо брать на поводок, либо отсылать в другую комнату, где он еще долго продолжал лаять и бросаться на дверь. Он успокаивался только тогда, когда чужой уходил.

С первыми теплыми днями для Буяна началась регулярная учеба на дрессировочной площадке. Недрачливый и спокойный по природе, он быстро освоился с площадкой, со своеобразными порядками многочисленного собачьего сборища. И мальчик и собака ходили на занятия с удовольствием.

Буян проявлял поразительные успехи в дрессировке. Стоило ему повторить прием два-три раза, и он уже запоминал его, знал, чего от него требуют. Вскоре он умел по команде садиться, вставать, ложиться, переползать с одного места на другое, ходить рядом строго с левой стороны от хозяина, приносить поноску-аппорт.

Большого успеха добился Витя в развитии выдержки у собаки. Он мог положить Буяну на нос кусочек мяса, приказывал: «Фу!», что означало «нельзя», и пес терпеливо сидел, не шевелясь и почти не дыша, до тех пор, пока не раздавалась вторая команда: «Возьми!». Тогда Буян молниеносно подбрасывал мясо вверх, ловил его в воздухе и проглатывал.

Постепенно пес усваивал все более сложные приемы. Заканчивалось и его физическое формирование. Он превратился в крупную, хорошо и правильно сложенную восточноевропейскую овчарку, цветом и ростом очень похожую на волка.

Некогда нелепо оттопыренные уши теперь стояли торчком, острые, как стрелки. Когда они двигались, это обозначало, что Буян прислушивается; в такие моменты лоб собаки морщился, на нем появлялись забавные поперечные складки, как будто Буян о чем-то старательно думал. Челюсти украсились мощными белыми клыками, способными разгрызать любую кость. Маленький тонкий прутик превратился в длинный пушистый хвост. Хвост был барометром настроения Буяна:когда щенок резвился, играл, хвост отчаянно мотался из стороны в сторону; когда Буян настраивался на драчливый лад, хвост задорно вскидывался кверху; когда же пес чувствовал себя неуверенно, трусил или знал, что в чем-то виноват, хвост опускался книзу и прятался между задними лапами под брюхом.

Как по хвосту можно судить о настроении собаки, точно так же по кончику ее носа вы безошибочно можете определить состояние ее здоровья. Если нос холодный и влажный, — все хорошо. Если нос сделался вдруг сухим и горячим, значит псу нездоровится, хозяин — следи.

Как-то раз, возвратившись домой с площадки, Витя заметил, что Буян скучный. От корма он отказался, ушел в свой угол и лег. Утром он не встал. Черный сухой нос его растрескался, бока запали. Пес тяжело дышал и нервно вздрагивал. Предложенную чашку корма он даже не понюхал. Лакнул два раза воды и опять свернулся клубком, засунув морду в пах.

На следующее утро он лежал врастяжку на боку. Все тело его содрогалось от конвульсий. Дергались лапы, хвост, уши. Мелко-мелко дрожали и подмигивали веки глаз. Появился насморк. Буян чихал, фыркал, тер нос лапами.

Внезапно он вскочил. Изо рта его текла слюна. Натыкаясь на мебель, пес принялся кружиться по комнате. Он визгливо лаял и причмокивал губами, как будто что-то жевал. Витю он точно не замечал, не слышал обращенных к нему слов. Затем вдруг остановился, постоял, качаясь, как пьяный, и грохнулся на пол.

С помощью отца Витя перенес своего друга на подстилку. Пес был без чувств.

Вызвали ветеринарного врача. После недолгого осмотра врач определил:

— Нервная чума.

Витя испугался. Чума — страшный бич молодых собак, а нервная форма чумы — особенно опасна.

— А она не заразна? — осторожно спросила мама.

— Для людей, вы хотите сказать? -усмехнулся доктор. — Что вы, ничуть! Это же особая чума, собачья, и опасна она только для собак. Даже на кошек не переходит.

Витя полными слез глазами умоляюще смотрел на доктора; папа, размышляя о чем-то, озабоченно хмурил брови.

— Как же быть?-спросил он.-Неужели так и погибнет собака?

— Надо немедленно принимать меры,- сказал врач. — Придется дать пенициллин…

— Так за чем же дело? Действуйте!

Доктор присел к краешку стола, быстро набросал на узенькой полоске бумаги с печатью несколько слов по-латыни и протянул Вите.

— Беги в аптеку. Да живой ногой!

Через полчаса Витя был уже снова дома, а на столе лежала картонная коробочка, в которой находилось несколько маленьких бутылочек, запечатанных металлическими облатками.

Началось лечение. По указанию врача Витя промыл Буяну раствором борной кислоты нос и глаза. Затем доктор, растворив содержимое одной бутылочки в какой-то жидкости, набрал в шприц полученный состав и сделал Буяну укол. Витя напряженно следил, как прозрачная желтоватая жидкость медленно уходила из шприца под кожу собаки.

Уколы делали несколько раз в сутки, через определенные промежутки времени.

— Это, брат, такое лекарство… мертвого поднимет! — успокаивал доктор, но это мало утешало мальчика.

С трудом за сутки Витя выпаивал Буяну полстакана молока. Давал ежедневно порцию белых сухариков. Пес брал пищу очень неохотно, но все же понемногу ел. Хорошо, что Буян был вынослив и упитан. Это давало надежду, что он сумеет побороть болезнь.

Выздоровление затянулось почти на месяц. Однако крепкий организм все же выдержал испытание. Пенициллин спас собаку.

Но еще долго у Буяна оставалось легкое подергивание конечностей, иногда ои вдруг начинал быстро-быстро мигать глазами. Потом, со временем, прошло и это.

* * *

— Где мои очки? Витя, не видел мои очки?

— Нет, папа.

— Странно… Куда я их мог задевать?

— Буян, ищи очки! — командует Витя. -Очки! Очки! Понимаешь, очки…

Буян бестолково закружился по комнате, заглядывая под шкафы, стулья. Что такое очки? Кажется, это тот предмет, который Витин отец часто держит в руках, протирает платком, потом зачем-то пристраивает к лицу, а когда теряет (а это с ним бывает довольно часто), то делается сразу беспомощным, ребенок…

— Да вот же очки, папа! Буян нашел их!..

— Кто их положил туда?

— Да уж, конечно, ты сам, — ворчит мама.

А Буян? Он чувствует себя героем. Он гордо носит свой пышный хвост, выступает важно и сию же минуту готов на новую услугу, только кликните его…

Уже не первый раз Буян находит затерявшиеся предметы. Чутье у него изумительное, а в доме он знает каждую вещь.

Он может отыскать вещи не только дома. Не далее как вчера произошел такой случай.

Утром, как всегда, отец Вити отправился на работу, но через несколько минут неожиданно вернулся обратно и с озабоченным видом принялся рыться в ящике письменного стола.

— Что случилось?- спросила мама. — Ты что-нибудь забыл?

— Пропуск… Я, кажется, потерял пропуск на завод… — неуверенно произнес отец.

— Этого еще не хватало! Где ты его мог потерять?

— Не имею понятия… Возможно, что он дома…

— Ты вечно что-нибудь теряешь! — И мать тоже принимается за поиски. Но пропуска нет как нет.

— А может быть, ты потерял его дорогой?

— Может быть…

— Да ты хоть помнишь — брал ты его с собой или нет? — сердится мама.

— Да, брал. Вероятно, брал… Нет, конечно, брал! Ведь он же всегда у меня в кармашке…

— А когда ты заметил, что его нет? -продолжает допытываться мама.

— Я дошел до проходной, хотел показать его вахтеру и…

— Совершенно ясно. Ты обронил его дорогой! Там и надо искать, пока его кто-нибудь не подобрал.

— Буян! — кричит Витя. — Пойдем искать пропуск!

Буян только того и ждет. Опережая всех, он мчится к двери, возвращается с возбужденным видом назад, снова бросается к порогу… Теперь его не удержать ничем!

Вчетвером они отправляются на поиски. Впереди Буян, за ним — Витя, затем — мать и, наконец, замыкая шествие, — отец. Далеко идти не пришлось. Пропуск — маленькая красненькая книжечка — лежал 6 канаве в десяти шагах от ворот. Нашел его, конечно, Буян. Пока люди шарили глазами по тротуару, Буян, уткнув нос к земле, быстро сделал небольшой зигзаг, сунулся в канаву и — пожалуйте! — находка в его зубах. Знакомый запах безошибочно указал ему, что именно здесь лежит потерянная вещь.

— И зачем тебя сюда занесло? — недоумевала мать.

— Я, видимо, снял очки… Да, теперь припоминаю! Я стал протирать очки, оступился, он и выпал!..

Много разговаривать было некогда. Взглянув на часы, отец сразу заторопился: он еще мог поспеть к началу работы.

После этого случая популярность Буяна в семье возросла еще больше. Его и так любили; теперь он день ото дня доказывал, что заслуживает не только любовь, но и уважение.

Витя задавал себе вопрос: какую специальность определить для Буяна? Его рабочие качества не подлежали никакому сомнению, но они могли быть использованы по-разному. Он был не очень злобен, даже ласков, — значит его можно пустить и по санитарной, и по связной службе. Однако в нужные моменты он проявлял такую недоверчивость и смелость, которые заставляли предполагать, что он будет хорошо служить и как караульная собака.

Витя обратился к начальнику клуба, с которым теперь советовался во всех случаях, когда дело касалось Буяна. Сергей Александрович — так звали начальника — не был «настоящим» военным: он только ходил в военной форме, привыкнув носить ее в армии.

Выслушав мальчика, Сергей Александрович сказал:

— Я тебе советую не торопиться. Раз ты еще сам не решил, что тебя больше интересует, — не спеши. Собака молодая, подождет. А пока займись дополнительной дрессировкой по караульной службе. Это такое дело, которое пригодится всегда…

И Витя стал обучать Буяна приемам: охране вещей, защите хозяина, задержанию, конвоированию, умению не допустить чужого человека к тому месту, где привязана собака.

* * *

Однажды Витя вместе с Буяном возвращались с дрессировочной площадки. С наступлением осени дни сделались заметно короче,быстро смеркалось, вечера стали темные, беззвездные. Площадка находилась в центре города, на берегу реки, а Витя жил на окраине, в заводском районе. Занятия кончались поздно, и он часто приходил домой в сумерках.

На этот раз он задержался дольше обычного и возвращался совсем затемно, когда уже зажглось уличное освещение. На окраине улицы были пустынны, и, чтобы дать собаке возможность порезвиться, Витя спустил Буяна с поводка. Обрадовавшись свободе, тот принялся бегать, фыркая, разнюхивать что-то в зелени газона. Порой он убегал из освещенного пространства и тогда Витя подзывал его к себе.

Внезапно мальчик услышал слабый звон. Один из фонарей впереди потух.

Витя остановился и замер. «Кто-то разбил плафон»,-мелькнула догадка. Сердце у него заколотилось сильно-сильно. Мальчик шепотом подозвал собаку:

— Ко мне, Буян!

Из-за кустов акации выпрыгнул Буян и сел у ног своего хозяина.

Витя прислушался. Звон больше не повторялся; ровная цепочка белых светящихся шаров уходила в темноту, лишь в одном месте чернел провал — там, где потух фонарь.

Эти фонари были поставлены недавно и зажглись в канун выборов в Верховный Совет СССР. Всякий раз, идя по улице, Витя любовался на них.

Но несколько дней назад он заметил, что один из белых шаров пробит и не светится. Витя с негодованием подумал о хулигане, который, желая показать свою удаль, не думает о том, что наносит ущерб городу и позорит себя, и не только себя, но и всех ребят. Витя постоянно помнил о разбитом плафоне. А сейчас на его глазах разбили другой.

Решение созрело мгновенно. Скомандовав Буяну: «Рядом!», Витя бросился туда, где потух фонарь. Буян бежал рядом с ним. Под потухшим фонарем никого не оказалось. Только на земле валялись осколки стекла.

Витя постоял и вдруг услышал удалявшиеся мальчишеские голоса. С Буяном, прыгающим у левой ноги, он устремился в погоню, в глухой переулок. В середине квартала, в самом безлюдном месте, Витя догнал трех подростков и требовательно спросил:

— Это вы разбили фонарь?

Ребята остановились. Один — рослый крепыш, — засунув руки в карманы и широко расставив ноги, окинул Витю презрительным взглядом и вызывающе сказал:

— А хоть бы и так, тебе что?

— Зачем вы это сделали?

— Тебя не спросились!

— Пойдемте в милицию, — отчеканил Витя.

— Чего?! — искренне изумился подросток.

— А вот и чего! Сами не пойдете, вас силой приведут.

— Это кто же? Уж не ты ли?!

— А хоть бы и я!

— Пошли, — позвал второй подросток. — Петька, брось спорить! Не связывайся! Говорили тебе, что не дело это, фонари бить, а ты… Пошли скорей! — Видно было, что он боялся, как бы на подмогу Вите не подошел кто-нибудь взрослый: того же опасался и третий. Увлекая за собой Петьку, они торопливо зашагали прочь. Но Витя не дал им уйти.

— Я вам последний раз говорю: пойдемте в милицию!- сказал он. В тоне его голоса появилась угроза.

— Да отстань ты! Прилип… пластырь!

Петька резко развернулся и сделал движение, как бы собираясь ударить Витю, но в ту же секунду с испугом откинулся назад. Сердито рявкнув, Буян рванулся и, прежде чем Витя успел остановить его, впился острыми зубами в ногу Петьки. Петька охнул и, схватившись за икру, сел на землю. Двое других ребят пустились наутек.

Витя хотел пустить Буяна вслед за ними, но, подумав, что могут быть еще ненужные покусы, не сделал этого. Одного задержал — и ладно. Надо будет, через него узнают и других.

— Вставай!-приказал он Петьке.

— Ты его держи, — плаксиво заговорил Петька, боязливо оглядываясь на Буяна. Он поднялся и, точно побитый, прихрамывая, побрел рядом с Витей.

— Будешь знать теперь, как хулиганить! — сказал Витя, когда они прошли уже квартал. — Стыдно, небось? В другой раз не захочешь…

Витя нарочно шел неторопливым шагом, с трудом удерживая около себя Буяна, который продолжал тянуться мордой к Петьке.

Петька молчал. От его самоуверенно-вызывающего вида не осталось и следа. Ногу палило, точно огнем, но эта боль была ничто по сравнению с муками, которые он испытывал, начиная думать о том, что ему предстоит. Родителям принесут штраф и его, конечно, не похвалят за «подвиги». А в училище… Только бы не исключили! Петька даже застонал. Чтоб он еще стал швыряться в эти проклятые фонари, — да пропади они пропадом!.. Ему смертельно хотелось улизнуть, чтобы избежать наказания, но улизнуть было невозможно. Опасаясь Буяна, он продолжал угрюмо следовать рядом с Витей.

* * *

Однако, кем же будет Буян? Санитаром или разведчиком? Неподкупным часовым на охране какого-нибудь государственного имущества или смелым связистом? Витя все еще не решил этот вопрос. Ему очень хотелось сделать из Буяна ищейку (у него такое хорошее чутье и к чужим он недоверчив), но это самый сложный вид дрессировки, и Сергей Александрович сказал, что пройти эту дрессировку можно только в условиях специальной школы-питомника розыскных собак.

Уже шла зима. Витя часто ходил с Буяном за город на лыжах. Обоим эти прогулки доставляли много радости. Скрипит снег под лыжами, крепкий морозец румянит лицо. Встречные люди трут рукавицами носы. Но нашим друзьям и мороз нипочем! Выйдя за город, они спускаются к реке. С вершины высокого пригорка Витя стремглав скатывается вниз. Свистит ветер в ушах, позади с лаем догоняет Буян.

На середине реки, на твердом насте, Витя снимает лыжи, и приятели принимаются бегать взапуски: потом Буян хватает лыжную палку и тянет ее в одну сторону, Витя — в другую. Наконец, оба запыхавшиеся, возбужденные, бегут к противоположному берегу и углубляются в лесную чащу.

Красиво в лесу в морозный ясный день! Деревья стоят строгие, величественные, одетые в искристый пушистый иней — «куржак». Тронь его, и он осыплется холодными колючими иголками, мгновенно тающими на руке. Тишина вокруг — удивительная. Будто все уснуло в лесу. Каждый шорох, каждый слабый звук слышен чуть не за километр.

Вот здесь, у края большого луга, в начале зимы клуб служебного собаководства устроил однажды общественный показ работы дрессированных собак. Собралось много народу. Вите особенно запомнилась отличная работа одной собаки-санитара.

На ослепительно белой снеговой поляне показалась собака. Подпрыгивая время от времени на всех четырех лапах, чтобы лучше видеть, она быстро пересекла открытое пространство и скрылась в зарослях кустарника. Затем показалась опять. Бег ее замедлился. Она не просто бежала, она искала. Ее движения сделались порывистыми.

Однако в них не чувствовалось растерянности животного, потерявшего хозяина. Нет, это был поиск, тщательный, хорошо натренированный, в результате которого не оставалось ни одного необследованного кустика.

Затем она потерялась из поля зрения. Кто-то из зрителей негромко заметил: «Ну, убежала совсем. Теперь ищи ветра в поле».

Но вот собака вновь появилась на поляне. Она уже не задерживалась, чтобы подпрыгнуть и осмотреться по сторонам, не нюхала землю и воздух, а широкими плавными скачками спешила напрямик в обратном направлении. Верно, она отказалась от своих поисков?.. Нет! Просто она выполнила первую часть дела и теперь спешила исполнить остальное. Кожаная палочка-бринзель, недавно болтавшаяся у нее под шеей, сейчас была зажата в пасти. Это значило: она нашла. Кого? Белая повязка с красным крестом, надетая на животном, красноречиво свидетельствовала: найден раненый. И ему нужно оказать немедленную помощь.

Спустя минуту собака снова бежала к раненому. Но теперь она была на поводке: за нею бегом следовали санитары с носилками в руках. Тяжело раненный, получив своевременную медицинскую помощь, будет спасен.

Это воспоминание проносится в голове у мальчика в ту минуту, как он пересекает поляну.

Но вот и поляна осталась позади. Кругом сосны да ели с тяжелыми подушками снега на протянутых лапах-ветвях.

Кто-то серый, пушистый и легкий, как мотылек, бесшумно перепорхнул с одного дерева на другое. Белка! Вот она, проказница! Витя погнался за нею — нет, не поймать, а просто хоть увидеть еще раз. Он бежал, то и дело посматривая вверх. Вдруг носок лыжи ушел глубоко под корягу, Витя потерял равновесие, — трах! — и полетел носом в снег.

Стал подниматься и сразу почувствовал резкую боль в ноге; хотел шагнуть и чуть не закричал.

Витя ощупал ногу. Боль не давала двигаться.

Что же делать? До дому несколько километров, а он не может сделать и шагу…

— Что будем делать-то, а, Буйка?

Буян кружился вокруг хозяина с веселой мордой, махая хвостом. Глупый, не понимает, что случилось.

— В лесу, Буйка, оставаться нельзя, — вслух рассуждал мальчик. — Замерзнем. И волки могут напасть или медведи…

Буяну надоело ждать, пока поднимется хозяин; он схватил зубами ремешок одной из лыж и стал дергать к себе, заигрывая с Витей, как бы приглашая его: «Чего сидишь? Вставай!..»

А что если… Нет, снег глубокий, будет проваливаться, у Буяна не хватит сил. Но ведь попытка не пытка, отчего не попробовать. Все равно другого выхода нет.

С минуту Витя размышлял, затем осторожно приподнялся. Буян перестал дергать лыжу и с ожиданием следил за ним.

Решено. Витя ляжет на лыжи, а Буян пускай тащит, — как на салазках. Но лыжи необходимо связать и сделать упряжь, чтобы Буян мог везти.

Витя снял с себя кушак, потом стянул ременный пояс, поддерживающий брюки. Можно пустить в дело и носовой платок. Платком он связал загнутые концы лыж, чтобы не расползались в разные стороны, а из кушака и ремня смастерил что-то вроде шлейки, которую на дрессировочной площадке надевали на караульных собак вместо ошейника, чтобы ремень не врезался в тело. Теперь Витя лег врастяжку на лыжи, сдвинул их под собой, крепко ухватился руками за самодельные постромки и приказал:

— Буян, вперед! — И добавил больше для себя, чем для собаки: — Поехали!

Буян поднатужился, попробовал дернуть в одну сторону, в другую, потом, понукаемый хозяином, потянул туда, куда смотрели носки лыж; лыжи со скрипом поползли по снегу. Везти было тяжело, но Буян старался изо всех сил. Медленно-медленно, оставляя за собой в снегу широкую борозду, они двигались по направлению к дому. Несколько раз Буян останавливался. Витя давал ему передохнуть, затем снова кричал:

— Буян, вперед! Вперед!

Начало смеркаться, — зимний день короток, а до дому еще далеко.

Буяну стало жарко. Он высунул язык, дышит часто и громко, ошейник врезался ему в шею, стесняет дыхание, и все-таки Буян тянет, тянет, увязая в снегу, тянет, сколько есть у него сил…

Вот, наконец, выбрались из леса… Пересекли поляну… Витя уже устал лежать, ему больно смотреть, как надрывается Буян. Так бы и вскочил и помог собаке… А впереди еще река и крутой подъем на тот берег.

Стало уже совсем темно и… немного страшно. Витя так напрягал зрение, всматриваясь в темноту, что даже стало больно глазам. Какие-то движущиеся огоньки замелькали впереди — один, другой, третий. Нет, это не огни города и не фары автомашин, да и какая может быть автомашина на снегу, в стороне от дороги. Огоньки разбрелись в разные стороны, потом собрались вместе, приближаются… Да это же ищут его, Витю; ну, конечно!

Папа и еще двое с фонарями идут по лыжному следу, проложенному Витей, и негромко переговариваются. Буян услышал голоса, рванулся вперед. Витя выпустил из рук постромки, и пес, разразившись радостным лаем, бросился навстречу старшему хозяину. Через полчаса все были дома.

Витю сразу уложили в постель. Мама так растревожилась, что даже забыла его пробрать. На поврежденную ногу наложили согревающий компресс, укутали в теплую шаль. Ничего, пройдет! Зато Буян сегодня герой. Впрочем, в первые минуты было не до него; все внимание — на Витю, а про Буяна забыли. Он улегся в своем уголке, положив голову на передние лапы, и наблюдал, как взрослые хлопотали около мальчика. Но потом, когда все волнения улеглись, его и ласкали, и печеньем пичкали, и называли всякими уменьшительными именами. А мама прямо заявила, что другой такой собаки во всем свете ищи, — не сыщешь!

* * *

После случая в лесу Витя несколько недель не расставался с мыслью о том, что сделает из Буяна санитарную собаку. Пусть Буян принесет пользу, когда случится война и надо будет спасать тяжело раненных на поле боя.

Но спустя некоторое время ему рассказали, что существуют собаки, натренированные для охраны зеленых насаждений. Вите очень живо рисовалось, как Буян будет нести такую службу. Уж не позволит сорвать ни одного цветка! Небось, проученный им Петька не забыл про историю с фонарями!

Однако ни санитаром, ни сторожем зеленых насаждений не суждено было сделаться Буяну.

Как-то в середине зимы, на общем собрании юных друзей обороны, начальник клуба зачитал сообщение о том, как одесская пионерка Таня Баранова вырастила восточноевропейскую овчарку Гильду, выдрессировала ее и затем написала письмо в Москву с просьбой принять Гильду в Советскую Армию. Теперь Гильда вместе с бойцами-пограничниками стережет границы нашего государства и уже задержала несколько нарушителей.

— Таня поступила как настоящий пионер-ленинец и советский патриот! — сказал Сергей Александрович, закончив читать.

Теперь Витя часто старался представить в своем воображении, какая из себя Таня Баранова, хорошо ли она учится, как она решилась отдать Гильду.

«Молодец Таня Баранова! — рассуждал он. — Правильно сделала. Надо всем так… Вот и я…»

Но при одной мысли, что нужно будет расстаться с Буяном, у него больно сжималось сердце.

Вечерами, перед сном, Витя подолгу ласкал Буяна и разговаривал с ним. Собака, положив тяжелую голову на край постели и зажмурив глаза, прислушивалась к негромкому голосу мальчика.

— На границу пойдешь, а, Буйка?-спрашивал Витя и, чувствуя, как сразу подступают слезы, поспешно отвечал себе: — Нет, невозможно. Даже Мурка, наверное, станет скучать без Буяна…

Однажды Витя, читая книгу о доблестных защитниках Родины — саперах, танкистах, артиллеристах, разведчиках, — наткнулся на рассказ о пограничной собаке, которая погибла вместе с проводником при отражении бандитского нападения из-за рубежа.

И вот тогда-то, наконец, определилась судьба Буяна.

Витя поделился своими мыслями с матерью. Он ждал, что она будет возражать, и приготовился доказывать ей, как это важно и необходимо, чтобы все пионеры поддерживали свою армию. Но мама неожиданно привлекла Витю к себе и ласково провела рукой по его голове.

— Мальчик мой дорогой!-растроганно сказала она. — Ты растешь настоящим патриотом, и это очень радует меня. Буян принадлежит тебе, ты его вырастил, ты с ним занимался, ты волен н распоряжаться им… Де-лай так, как подсказывает тебе твое сердце. Подумай, не будешь ли раскаиваться потом. Посоветуйся с папой…

— А жалеть не станешь? — вопросом на вопрос ответил папа. — Сделать недолго…

— Если все будут жалеть… — медленно произнес Витя и не договорил.

— Правильно. Я вижу, ты не напрасно носишь свой красный галстук. Поступай, как найдешь нужным. Хотя, конечно, Буяиа жалко…

Заручившись согласием родных, Витя переговорил с начальником клуба. Сергей Александрович тоже одобрил намерение мальчика и дал адрес, куда следует направить заявление.

Вечером Витя сел за письмо. Он долго думал, писал, зачеркивал, снова писал. Ему хотелось выразить все свои чувства и мысли. Но написал он всего несколько строк:

«Уважаемый товарищ министр! Я вырастил собаку. Прошу, чтобы ее взяли на границу. Пусть она помогает славным пограничникам охранять нашу страну от врагов».

Потом подумал и приписал: «Извините за беспокойство. Вы ведь очень заняты, я знаю». — И ниже поставил свою подпись н адрес.

Письмо он вложил в конверт, а на конверте написал:

«Москва. Министерство Обороны СССР. Товарищу министру».

Утром, по дороге в школу, он опустил письмо в почтовый ящик и стал ждать ответа.

Ждать пришлось недолго. Дней через десять в дверь квартиры постучал человек в шинели и в фуражке с зеленым околышем. Увидев его, Витя замер: пограничник!

Витя не ошибся. Приехавший оказался пограничником. Откозыряв, он сказал, что прислан из погранотряда, чтобы осмотреть собаку. Он проверил у Буяна зубы, ноги, рост и написал в акте: «Собака по кличке Буян нормального роста, хорошей упитанности. Активная, смелая. Годна для службы на границе».

* * *

Наступил день Советской Армии. Накануне вечером, когда отец ушел на торжественное заседание в театр, Витя вытащил объемистую общую тетрадь в черном клеенчатом переплете, которую всегда тщательно прятал, и сел писать дневник.

«Сегодня я прощаюсь со своим Буяном. Завтра он уедет охранять границу. Мне очень тяжело. Я так люблю его. И он тоже привязан ко мне и к нашей семье. Мне очень жаль расставаться с ним, особенно сейчас, когда он стал таким большим, сильным и умным.

Он такой ласковый и не выносит грубого обращения. Лаской от него можно добиться чего угодно, но стоит его ударить, как он заупрямится и ни за что не выполнит приказания, даже если избить его до полусмерти. Это очень хорошая черта, по-моему.

Я долго думал перед тем, как послать письмо товарищу министру: писать или не писать? Потом решил: все-таки надо написать, надо расстаться с Буяном, он принесет больше пользы на границе, чем у меня. Может быть, мы и встретимся когда-нибудь. Узнает ли он меня?..»

Минула ночь. Утром Витя был молчалив и задумчив. Отец и мать обменивались понимающими взглядами и ни о чем его не спрашивали. В половине двенадцатого Витя надел на своего друга ошейник, прицепил поводок и в последний раз повел его.

На широкой площади собралось много народу. Лаяли собаки, которых удерживали за поводки пионеры. Отдельной группой стояли пограничники.

Ровно в двенадцать начальник клуба открыл коротенький митинг. Он сказал, для какой цели они собрались сегодня здесь, упомянул о значении и задачах служебного собаководства. Пионеры и пограничники молча стояли двумя шеренгами, одна против другой, на расстоянии нескольких шагов. Витя стоял как раз напротив того пограничника, который приходил к ним домой, и все время думал о Буяне.

Буян, конечно, не мог знать, что все это значит, но инстинкт подсказывал ему, что происходит что-то важное, н пес нервничал: то тесней прижимался к Вите, то порывался попрыгать на него, то давал лапу, хотя ее никто не просил. Витя осторожно дергал поводок, старался незаметно успокоить собаку, а у самого сжималось сердце и комок подступал к горлу.

Раздалась команда. Пионеры подтянулись, пограничники сделали по три шага вперед. Поводок Буяна очутился в руке пограничника. Витя сделал шаг назад, а новый хозяин собаки заступил на его место.

Церемония кончилась. Витя смотрел, как уводили Буяна, как верный друг его все оглядывался назад, а вожатый осторожно подтаскивал упирающуюся овчарку вслед за собой. Увидев, что Витя уходит, пес попытался вырваться, но тщетно — проводник крепко держал поводок. И, словно, понимая, что сопротивление бесполезно, собака повесила голову и, тихо повизгивая, повлеклась за новым хозяином. Мелькнул в последний раз пушистый хвост, и Буян скрылся из глаз.

Обратно Витя шел вместе с начальником клуба. Сергей Александрович понимал душевное состояние мальчика и старался отвлечь его от грустных мыслей.

— Вырастишь другую собаку. Дадим тебе хорошего щенка, — говорил начальник, но Витя не слушал его. Возле своего переулка он попрощался и почти бегом поспешил домой.

Дома было пусто. Мама предусмотрительно убрала подстилку Буяна, на ее месте стоял стул. Вечером Витя не стал ужинать, торопливо разделся, юркнул под одеяло и тут дал волю душившим его рыданиям.

Прощай, Буян! Больше никогда Витя не пойдет в лес с Буяном, не увидит его радостных игр…

Но вскоре в душе мальчика поднялось какое-то новое чувство, чувство гордости и удовлетворения от сознания, что он сделал что-то очень хорошее, очень важное. Он перестал плакать и подумал о том, что, наверное, Буяну будет совсем неплохо там, куда повезет его пограничник, что собаку будут любить, как любил ее сам Витя. Он представил, какие подвиги может совершить Буян на границе, это окончательно успокоило мальчика, и он уснул.