Мы плыли по Вишере. На пристани Данилов Лог я заметил белую с темными отметинами на груди и около ушей собаку-лайку, путавшуюся в ногах у людей. На минуту она мелькнула на причальных мостках, у самой воды, потом оказалась на берегу, трехметровым обрывом приподнятом над урезом реки; затем наш «Маяковский» дал отправной гудок, и еще минутой позднее из окна своей каюты я обнаружил, что собака бежит за пароходом.

Собака гонится за пароходом! Одна эта мысль заставила меня вскочить и кинуться на палубу.

Да, лайка продолжала бежать за «Маяковским», хотя пристань уже осталась далеко позади. Пароход шел как раз близко от берега, на котором мелькала быстрая, легкая фигурка собаки, и происходящее можно было видеть во всех подробностях.

Кто-то есть на пароходе, от кого не хочет отстать собака. В первый момент я, естественно, не придал этому особого значения. Но когда прошло десять минут, двадцать, полчаса, а собака все продолжала гнаться за пароходом, я ощутил укол в сердце.

Долго ли она будет бежать? И кто тот безжалостный, называющий себя ее хозяином, который может спокойно взирать на такое проявление преданности верного животного?

Сначала берег был ровный, и лайка даже обгоняла судно, несясь стремительными упругими прыжками, легко перебрасывая свое пушистое тело через встречные препятствия — колдобины, вымоины, стволы упавших деревьев. Время от времени остановится, посмотрит на пароход — и дальше. Иногда полает, всматриваясь в корму.

Потом начался лес. Ее было не видно. Я думал уж — отстала. И вдруг снова появилась. С какой стати: она совсем не считала лес неодолимой преградой! Где были «колки» — обегала стороной, где оказывался сплошной массив — проскальзывала между деревьев. И все дальше, дальше от Данилова Лога уносили ее быстрые ноги.

Уже никакого признака жилья вокруг, редки-редки кусочки пашни, лес, чащоба, да еще к тому же ненастная хмурая погода (сентябрь в этих местах неприветлив), накладывающая на все отпечаток какой-то дикой, суровой нетронутости, а она бежит и бежит.

Ведь могут встретиться и дикие звери, хищники — волк, медведь, которые растерзают ее… Я больше не мог пассивно созерцать это.

Побежал вниз. Там уж все пассажиры сгрудились у левого борта и тоже смотрят на берег. А кто на корме, куда лает собака?

— Хозяин, наверно…

— Кто таков?

— Да мальчик, говорят, какой-то… Да его уж там нет, ушел, чтобы собака не видела… Да вон он!..

Подросток лет пятнадцати-шестнадцати. Я спросил его, кто он, откуда и куда. Ответил: учится в Чердыни, в лесотехническом техникуме, возвращается с каникул… Он стоял, смущенный тем, что вдруг оказался в центре внимания пассажиров, полуспрятавшись за стенку, чтоб не могла видеть собака с берега, а сам неотступно следил за нею. Даже отвечал на расспросы, не повертывая головы.

Лайка, верно, его. Кличка — Капитан. Хорошая охотница, какой и положено быть лайке, хотя еще нет трех лет от роду. Ходил с нею в лес — белковал удачно; шкурки убитых зверьков сдал — купил учебники, кое-что из вещей.

— Дак что же ты ее с собой не взял! — корят его кругом.

— А куда я ее возьму? Мне в общежитии придется жить… — возражал он, а у самого, видать, болит душа. Не оторвет взгляда от берега, в глазах тревога и печаль.

Спрашиваю:

— А дома есть кто-нибудь?

— Отец, мать…

— Так что же ты не наказал им присмотреть за собакой?

— Забыл запереть…

Оказывается, она примчалась за ним в тот момент, когда он садился на пароход. Хотела проскользнуть по трапу, на судно — не пустили. Ну что ж, не везут — есть ноги. Для преданного собачьего сердца не существует препятствий.

Опять началась длинная отмель. Собака показалась за ней. Бежала у самой кромки воды, стараясь держаться как можно ближе к пароходу, где находилось ее сокровище, ее хозяин, без которого она не могла оставаться. Не могла!

Несколько раз она входила в воду. Поплыла!.. Но нет, проплыла недолгое время и, видя, что отстает, вышла на песок, отряхнулась и снова пустилась в галоп.

Марафон, ну, право, марафон… Река заворачивала вправо, а собака бежала по внешней кривой, то есть должна была проделывать более длинный путь, и, не смотря на то что вкладывала в бег все свои силы, продолжала отставать, превращаясь постепенно в белое скачущее пятнышко.

Сколько времени могло продолжаться это необыкновенное состязание? Надолго ли хватит сил собаке? До чего же упорная: настоящая «уралка» — и по характеру, и по выносливости…

Я прикидывал, сколько километров от Данилова Лога до ближайшей пристани Рябинино и сможет ли верный пес преодолеть это расстояние. Если считать по воде, напрямую, то, пожалуй, сможет…

Да, но Рябинино же на другой стороне Вишеры!

Ситуация сделалась еще более драматической. К тому же начинало темнеть. Тучи разошлись, и над лесом вслыла бледная луна.

Парня опять пришлось стыдить за собаку; он хмуро отмалчивался. Две молоденькие пассажирки заплакали. Все пассажиры и команда следили за лайкой. И в самом деле, невозможно было оставаться равнодушным, не волноваться за ее судьбу.

Прибежала официантка Юля, зареванная, утираясь фартуком («жалко собаку, вон какая хорошая!»). Юля, оказывается, уже слетала в рубку к штурману, просила остановить пароход — взять лайку. Но он отказал — раз сам хозяин не просит, что же другим беспокоиться? Можно было понимать так, что, если бы попросил хозяин, пожалуй, «Маяковский» и вправду остановился бы, чтобы принять на борт необычного пассажира.

— Малоумственный какой-то, — сердито бранила Юля паренька, владельца Капитана, столь неосмотрительно поступавшего со своим четвероногим другом.

— Да он уж раз бегал, — философски возразил тот в свое оправдание, даже не думая обижаться на слова девушки. — До курьи добежал и вернулся…

— До какой курьи?

— Да тут должна скоро быть…

Все смотрели в начинавшие сгущаться сумерки, стараясь разглядеть: бежит собака или нет. К ночи ветер усилился, белые барашки завивались на гребнях волн.

— Вон! вон! — вырвалось у кого-то.

Собака бежала прямиком по мелководью, прилагая поистине героические усилия, чтобы не отстать. Покинутая человеком, который вырастил ее, она все равно, чего бы это ни стоило ей, не хотела разлучаться с ним.

Внезапно пароход замедлил ход — видимо, впереди было мелкое место; но это выглядело так, как будто и штурман наконец не выдержал и решил взять собаку на борт. В глазах хозяина Капитана вдруг вспыхнул огонек, он быстро обернулся, точно ища поддержки или совета, и шагнул к двери, ведущей к выходу с судна.

— Что ты хочешь сделать? — поспешно спросил я его.

— Да не знаю… взять бы уж, что ли…

— То-то же… — заговорили вокруг.

— А куда ты ее денешь в Чердыни? — продолжал я допрос.

— Не знаю… В общежитие не пустят с собакой…

— Вот видишь… — Я, страстный любитель животных, сейчас действовал против интересов собаки; а может быть, как раз наоборот, пытался охранить ее, уберечь от возможной опасности. Мне представлялось: вот привезет он ее в Чердынь, а что дальше? Сам в общежитие — а пса куда? Живи на улице. Окажется четвероногое безнадзорным — может получиться еще хуже. Пусть и вправду побежит домой, коли раз уже бегал: уральская лайка — чудо, смышленая, смелая, не пропадет.

Пароход между тем снова набрал ход.

— Скоро курья-то?

— Скоро…

Мне — да и всем другим, кто слышал наш разговор с пареньком, — не терпелось увидеть эту курью: скорее доедем до нее — скорее собака повернет назад, может, до ночи вернется домой.

Сейчас мне хотелось утешить парнишку: видно было, что он по-настоящему страдает. Растравили наши разговоры да вздохи.

Вот наконец и курья — устье какой-то речки, впадающей в Вишеру. Камыши, густые заросли ивняка. Пароход стал опять забирать вправо. Собака вновь показалась на желтоватой полосе отмели, добежав до конца ее, рванулась к берегу, скрылась за кустами, показалась опять… Вот она уже у края курьи… Видно было, как она заметалась у самой воды, белое крошечное пятнышко на фоне темных кустов, и — исчезла. Пароход повернул за мыс, курья скрылась из глаз. Пассажиры стали медленно расходиться.

Так и не догнала! Жаль, когда преданность остается невознагражденной.

Пароход отмеривал километр за километром, а мысли все еще тянулись к существу, такому трогательному в своей неистребимой преданности к человеку и такому одинокому в эти минуты, — существу, которое, убедившись в бесплодности своих усилий, пробиралось сейчас — одно среди огромной окружающей его природы! — через темный лес обратно, по направлению к дому.