Маркиз Альфонс-Франсуа де Сват, любимец салона мадам Сиси, бретёр и дамский угодник, был вызван бароном Димитром Попеску-Гопо на дуэль до победного конца.

Секундант румына полковник Вован Антонеску так и сказал маркизу прямо посреди мазурки где-то за колоннами бальной залы:

— Мой юный друг, барон готов с вами завтра драться на пистолях с четырёх шагов без промаха в три часа пополудни возле Мёртвой пади за городской чертой.

Маркиз опешил от наглости человека без светского имени, но тот же час выпустил из своих цепких рук младую баронессу Оливию, незаметно поправляя распахнувшийся понизу камзол и съехавший на сторону гульфик своих бархатных панталон.

— Мон шер! — вскричала потревоженная не ко времени женщина, поворачиваясь к маркизу своим прекрасным лицом и одёргивая задравшийся на гибкий стан подол маркизетового платья. — Что же теперь воспоследствует? Наш благородный муж, барон Димитр, не вынесет женского позора и пристрелит вас, как собаку, а меня отдаст гусарам на воспитание.

— Не страдайте за меня столь жуткостно прямо на моих же глазах, — осадил пассию Альфонс. — Ваш муж стар, а посему вполне может промахнуться или вовсе забыть о поединке.

— О нет! — вскричала прелестница, — мой муж ещё твёрд рукой и памятью. Поэтому исход будет для вас печален. Но не скорбите сердцем! Клянусь святым Бонифацием, я буду приносить на вашу могилку букетик полевых цветов по престольным праздникам в каждую свободную минуту.

В ответ на порыв безгрешной юной души, маркиз умылся скупой слезой из рук любимой и спешной походкой покинул мраморную залу родового замка мадам Сиси де ля Вилюр. Благородный юноша поспешил в родные пенаты, дабы побыть в плачевном одиночестве и поделиться мыслями о былом со своим дневником.

Дома его ждал роскошный ужин из трёх блюд из сыра рокфор с плесенью и вином каберне из личных погребов матушки. За столом уже копились любимые родители и ненаглядная челядь, а лакеи кланялись в пояс и спешили услужить.

— Маман! — возопил Альфонс, едва вступав в столовую и даже не притрагиваясь к снеди. — Ваш сын завтра будет биться на дуэли за честь дамы, поэтому мне не до разносолов.

Хранительница домашнего очага мадам Женевьева, находясь в расцвете преклонных лет, немедля упала в обморок прямо на руки компаньонок по бриджу, а отец, не старый ещё мерин гренадёрской выправки, бригадир Жерар, сказал, поблескивая влажным глазом:

— Отлично, сын мой! Вот и ты станешь настоящим мужчиной, если выживешь в схватке.

По такому случаю глава семейства приказал подать бургундского недавней выдержки и виски с содовой. Настоящие мужчины гуляли ночь напролёт. Сын прощался с отрочеством, отец делился воспоминаниями о тяготах полковой жизни и кутежах в Булонском лесу. Благодарный Альфонс на слух перенимал опыт отца, питая надежду на ранение без летального исхода.

— Смерти нет, ребята! — в который раз вскрикивал старый воин Жерар, вскакивая на край стола, словно на бруствер вражеского окопа, и являл сыну пример выживания под обстрелом противника. Он действительно весьма ловко увёртывался от закусок, запускаемых лакеями по его же приказу, и делал ложные выпады со столовыми приборами наперевес, показывая приёмы рукопашного боя. Порою, папенька утишался и громогласно начинал вспоминать битву при Аустерлице, взятие Бастилии и отступление под Смоленском. Сын благодарно внимал, надеясь на лучшее.

Под тишайшее утро и военные выкрики пирующих, оклемалась и ветхая маман, моментально потребовав сельтерской без газа.

— Без постороннего, — повысила она голос на переглянувшуюся прислугу, — своего предостаточно, — закончила мадам Женевьева понятную мысль и призвала мужчин к порядку, приказав подавать кушанья утреннего меню.

Завтрак прошёл в скорбном молчании. Хозяйка нехотя откушала стакан кофею с круассаном, а мужчин колбасило от похмелья. Покончив с трапезой, маман удалилась в будуар на отдых, а отец с сыном устремились на свежий воздух в недалёкий лес. За променадом бригадир Жерар вспомнил о дуэли, предлагая на роль санитара ближайшего соседа и учёного провизора из Ляйпцега. Сын не возражал, не раз видя ловкого арийца в деле с клистирной трубкой в руках. Пользовал ли он простолюдина с грудной жабой или вспомоществовал роженице при аборте, но всегда результаты его медицинского опыта превосходили всяческие ожидания. Больные, как обычно, не смотря ни на что, выживали, стойко перенося инвалидность и другой побочный эффект сепсиса. Поэтому лучшего кандидата в свидетели поединка, нежели суровый немец хер Фридрых фон Друк, нельзя было и пожелать.

Вскоре, неспешно прогуливающуюся чету догнал верхом на каурой лошади месье Жан-Луй Букле, член совета директоров кудельной мануфактуры, совладелец беговой конюшни на паях, председатель коллегии местных адвокатов и просто хороший от природы человек. Уровняв бег кобылы с шагом путников, всадник приветствовал их кивком головы и спросил за жизнь.

— Мой сын полностью созрел, — похвастался старший из рода де Сватов, — под вечер наш мальчик стреляется из-за очередной юбки, — приврал он ради придания мужского веса Альфонсу.

— Весёленькое дельце, — одобрил Жан-Луй, — хотел бы я посмотреть на того удальца, который поднимет руку на вашего сына, — он смерил взглядом гибкую фигуру дуэлянта и тут же обратился к отцу юноши с серьёзным пониманием происходящего:- Жерар, как помнится, ваш семейный склеп и до сей поры в отличном рабочем состоянии?

— О, да! — успокоил месье Букле старый солдат. — Совсем недавно обновили орнамент усыпальниц. Старый кюре, отец Просфорий, остался доволен колером приёмных врат.

— Ну, тогда не о чем заботиться, — подытожил беседу Жан и тут же предложил себя в секунданты, как крупный знаток уголовных дел департамента Сент-Затрапез.

— Обойдёмся своими силами, — отклонил было бескорыстное предложение отец, но тут же счёл предосудительным своё присутствие рядом с сыном на предстоящем ристалище. — Бог с вами, — коснулся он крупа лошади Жан-Луя, — мы всецело доверимся вам, секундируйте на здоровье!

На том и порешили, разойдясь в разные стороны до положенного часа. Месье Букле поехал в своё поместье освежать в личной библиотеке знания о дуэлях и их уголовных последствиях, а отец с сыном отправились к себе домой, дабы отдохнуть перед дорогой в Мёртвую падь. В своих покоях Альфонс моментально забылся тяжким сном на антресолях, а старый отец не сомкнул глаз, покуривая пеньковую трубку и бездумно глядя в дверной проём своего кабинета, словно поджидая незваного гостя.

И гость не замедлил явиться. Это был нарочный от полковника Антонеску, который прямо с порога заявил на языке Шекспира:

— Сэр бригадир, мой хозяин и барон Попеску, возвернувшись с бала на рассвете в расстройстве нервов и чувств, только что приказал долго жить, чего и вам желает.

Выслушав с достоинством скорбную весть, старый рубака воспрянул духом и тут же приказал закладывать жеребцов в пролётку, чтоб немедля мчаться в гости к барону и там отдать ему последний долг при погребении.

— Не следует спешить, сэр, — охладил порыв сочувствия румынский посланник. — Согласно последней воле почившего, дуэль с молодым маркизом де Сватом, не смотря ни на что, должна состояться в оговоренное время и в назначенном месте. Замаранную честь баронессы Оливии будет зачищать её, названный ещё в прошлую среду, сводный брат Антуанет Оливьерио.

Поражённый этим неожиданным известием прямо в многострадальное отцовское сердце, бригадир Жерар откинулся в креслах, потеряв пульс и сбившись с дыхания. А всё дело было в том, что дон Оливьерио был давно знаменит по югу Фландрии, как беспринципный наёмник и дуэлянт за вознаграждения, прославившийся своею бесшабашной наглостью ещё в испанских походах Боунопарта, как непревзойдённый стрелок по живой мишени. А это значило, что в родовое гнездо де Сватов нагрянула смертельная беда, которая и ранее не обходила их стороной. И не оставалось более надежды на старческое слабоумие Попеску-Гопо, ибо новый супротивник был молод, смел и, по достоверным слухам, пользовался успехом не у одной лишь Оливии.

Едва удручённый отец пришёл в ум и с богом отпустил румынского посланника, как в комнату впорхнул сын, отдохнувший и румяный, как утренняя заря. Жерар, с восхищением осмотрел собственное творение и тут же обрисовал ребёнку печальную диспозицию, подготавливая наследника к худшему.

— Ах, мой бедный отец! — вскричал тоскливо юный Альфонс. — У нас нет никакой надежды на благоприятный исход дела. Ведь дон Антуанет во истину является давним любовником баронессы.

— А как же ты, сын мой? — возопил старый солдат, ничего не понимая в хитросплетениях любовных интриг.

— Я? — ещё громче возвысил голос молодой повеса. — Я всего лишь повремённая игрушка в руках баронессы в минуты её одиночества и мигрени, — и он горько заплакал, роняя слёзы на дорогой персидский ковёр.

— Всё пропало, Лёлик, — тихо сказала престарелая мать, неслышным шагом привидения вступившая в апартамент. Она невольно слышала расклад сил перед поединком, поэтому называя сына детским прозвищем, она как бы навеки врубала в память безгрешный образ своего малютки ещё до прощания с ним навеки.

Горевали по Альфонсу, как по отрезанному ломтю, всем поместьем до обеда, который прошёл без обычных шуток и кулинарных изысков. Да и какой аппетит при возможном ранении желудочно-кишечного тракта дуэлянта? Глава семейства даже по этому случаю припомнил анекдот времён турецкой кампании, когда слишком плотный завтрак помешал паше Курбаноглу отсидеться в обозе при лобовой атаке экспедиционного корпуса колониальных войск маршала Дювале под стенами крепости Арзамас. Турок так перегрузил чрево оливками, что бежал с поля боя в поисках отхожего места без оглядки, тем, собственно, и спасся от гибели, ко времени угодив в полон.

После скромного застолья дуэльная кавалькада из отца, сына, секунданта и лекаря тронулась в последний путь к Мёртвой пади. Дворовые девки и прочая челядь долго махали вослед мокрыми от слёз шарфами и утешали маменьку чем придётся.

Место предстоящего ристалища встретило дуэлянтов замогильной тишиной и болотным смрадом сгнившей органики. Не щебетали певчие птицы, не проносился под ногой юркий заяц, не плескался лещ в протоке, и лишь только старый филин утробно ухал в чахлом ивняке, предвещая чью-то скорую погибель.

Сводный брат баронессы был на месте и уже размечал барьеры в десяти шагах друг от друга. Его секундант, знакомый по кадетскому корпусу для одарённых детей граф Апраксиев, заполнял судебный протокол на случай неминуемой смерти одного из визави. Отец, суровый Жерар, сразу укрылся в чаще, дабы не путаться под ногами и не быть свидетелем гибели единокровного сына. Этот шаг был по достоинству оценен всем обществом, позволившим загодя проститься отцу с сыном. Далее тянуть кота за хвост не представлялось возможным, так как усилился ветер, сбивая мушку и не позволяя целиться в лоб.

— Сходитесь! — громовым голосом потревожил окрестности месье Букле, и противники двинулись навстречу друг другу, сжимая в руках холодную сталь оружия.

Зрители затаили дыхание, и, казалась, сама природа замерла в тревожном ожидании кровавой развязки. Ветер внезапно стих, деревья более не стелились долу, испуганные пернатые попрятались в своих гнёздах, и лишь только невозмутимый медицинский лекарь фон Друк раскладывал на чистой скатерти мази и притирания, растительные яды и спиртовые настойки, которые смогут облегчить страдания умирающего, а не то и двух при удачном дуплете.

— Стоять по местам, стволы в землю! — вдруг порвал окрестную тишину молодой властный голос.

Все статисты этой жизненной мизансцены замерли в неком испуге, а на поляну вылетела виновница сурового мужского торжества баронесса Оливия. Раннее вдовство ещё не наложило печать скорби на прекрасное чело женщины, но съехавшая набекрень шляпка и упавшая на высокую грудь вуаль уже говорили о допустимой небрежности к собственной особе во дни печали. Издали было заметно, что вдовица так поспешала, что презрев все светские приличия, почти летела в одних шёлковых чулочках и пеньюаре цвета беж. Противоборствующие же мужчины так и оставались в тупой нерешительности, убрав пальцы со спусковых крючков.

— Господа, — приблизившись на расстояние холостого выстрела, стала разряжать обстановку прекрасная баронесса:- Маркиз де Сват вовсе не покушался на мою честь, так как я его любила всем сердцем. И с вами, дон Оливьеро мы по-прежнему останемся добрыми друзьями. Но в силу сложившихся обстоятельств материального плана, я, по истечению траура, уйду под венец с префектом департамента а ля Сюр досточтимым мэтром Водевиллием. Порадуйтесь же вместе со мною, друзья мои, и в знак примирения пожмите друг другу ваши благородные руки, — и, смело подойдя вплотную к дуэлянтам, она склонила их головы к себе на пышную грудь, сокрытую строгим корсетом.

Немедля последовало примирение всех сторон, потому как никто из дуэлянтов, после такой встряски, в дальнейшем уже не намеривался обременять себя какой-либо чувственной привязанностью со столь экзальтированной особой. Тем более, что бедная Оливия вскоре заточила себя в монастырь Босых Кармелиток, ибо прижимистый до скупости барон Димитр Попеску-Гопо, находясь в здравом уме вплоть до кончины, наследства ветреной жёнушке не оставил, отписав всё состояние мадам Сиси де ля Вилюр, матери многочисленного потомства плодовитого румына.