Самолет снижался судорожными рывками, от которых у меня темнело в глазах. При каждом таком падении раздавался чей-то робкий визг. Командир корабля убеждал по громкой связи, что посадка происходит в штатном режиме, но ему никто не верил. Мой сосед вцепился в подлокотники и громким шепотом молился. В иллюминатор было видно, что крылья ходуном ходят вверх-вниз, это было похоже на бабочку, которая упала в воду и тщетно пытается взлететь.

Тяжело плюхнувшись на посадочную полосу, самолет сделал «козла» - подпрыгнул и снова плюхнулся, уже мягче. Моторы взревели как-то по-особенному противно, и мне вспомнилось классическое «тормоза! – не тормозимся!». Дребезжа и раскачиваясь, самолет несся по полосе с бешеной скоростью. Сосед молился уже в голос, и мне захотелось последовать его примеру, но ни одной молитвы вспомнить не удалось – ну, кроме «ааа, Господи, спаси!!!».

Пока я лихорадочно прикидывала, как буду пробираться к аварийному выходу – если, конечно, самолет не взорвется или мне не оторвет голову упавшими из локеров пудовыми чемоданами, - все внезапно закончилось. Самолет тихонечко катился, пассажиры хором облегченно выдохнули и защелками пряжками ремней.

Я отключила в телефоне режим полета, и оператор тут же доверительно сообщил, что я в роуминге. Следом свалилась смска от Люськи: «Уже прилетела? Боба будет встречать с плакатом».

Боба… будет встречать с плакатом… Во как!

Я-то наивно надеялась, что Люська встретит меня сама. Ну, или, на худой конец, ее муж Питер. Ага, как же! Не графское это дело – встречать в аэропорту каких-то там подружек. И не графиньское. Он наверняка в палате лордов заседает, – или там уже каникулы? - а она… не знаю, что она, да и какая, собственно, разница? Боба с плакатом. Надо думать, секретарь или шофер.

Откуда-то всплыла давно забытая песенка из давно забытого сериала про спецназ. Всплыла и намертво закольцевалась. Автобус уже выгрузил нас у терминала Хитроу - огромной стеклянной коробки в решетчатую клеточку, толпа несла меня по указателям Arrivals к зоне паспортного контроля, а в голове по-прежнему настырно крутилось: «Бамбучо камассэро марабу… Боби-Боба».

Разумеется, очередь All other Nations оказалась самой длинной. Я топталась с ноги на ногу, поминутно поправляя сползающую с плеча сумку, перекладывала из руки в руку пакет с Russian Vodka из пулковского «Duty Free» и ноутбук в чехле, а еще перечитывала в сотый раз миграционную карточку, которую кое-как заполнила в самолете. «Кончитто энтименто…» И кто только придумал этот бред? Почему я толком не могу запомнить ни одно стихотворение целиком, не говоря уже об иностранных словах, а эта дребедень записана в мозгу не иначе как лазером?

Больше всего я боялась, что пограничный чиновник задаст мне какой-нибудь нестандартный вопрос, а я его не пойму. Или пойму, но не смогу ответить. Учитывая мой более (или менее?) чем посредственный английский, это было вполне вероятно, но обошлось. Услышав, что я еду в гости на три месяца, офицер внимательно изучил приглашение Питера, сверил данные с миграционной карточкой, уделив особое внимание адресу лорда, и, как мне показалось, посмотрел на меня то ли с подозрением, то ли наоборот – с уважением. Не говоря больше ни слова, он кивнул на сканер для проверки отпечатков пальцев и через пару минут вернул паспорт со штампом.

Бинго! Боби-Боба!

Пометавшись по зоне выдачи багажа, я с трудом нашла нужную карусель. Судя по редким ожидавшим и скудному количеству чемоданов на ленте, багаж выгрузили уже давно. Жалобно задрав к небу колесики, показались два моих чемодана. Вид у них был заброшенный и обиженный. Как у детей в садике, которых родители забрали последними. Чуть не грохнув пакет с водкой, я взгромоздила чемоданы на тележку и повезла их на таможенный контроль.

Красный, синий, голубой – выбирай себе любой. Красный – для тех, кто с декларируемыми товарами, голубой, то есть зеленый, - для всех остальных. Хорошо, хоть здесь очереди не было. С некоторой долей злорадства я подумала, что таинственный Боба наверняка уже устал меня дожидаться, а деваться некуда – служба. Ну, будем надеяться, что зарплату английские аристократы платят своим служащим соответственно претерпеваемым неудобствам.

Моржово усатый пожилой таможенник скучал за стойкой. Я уже приготовилась ставить чемоданы и сумки на ленту сканера – как в Пулково, когда возвращалась из Турции, - но мой багаж никого не заинтересовал. За символическим барьерчиком толпились встречающие. Многие – с плакатами. Я остановилась, озираясь по сторонам. «Франчиско капроменто…» Где ты, Боби-Боба?

И тут же его увидела.

Он стоял в сторонке, держа в руках два склеенных красных листа А4, на которых огромными черными буквами были напечатаны мое имя и фамилия. По-русски. Люськина работа. Сам Боба был высоченным, метр девяносто, не меньше, довольно плотным, темноволосым и темноглазым. Явно не английской внешности. Одет он был в унылую тужурку на молнии поверх белой рубашки и такого же серо-зеленого цвета брюки. Не хватало только галстука, фуражки и перчаток. Значит, все-таки шофер.

Дотащив до него тележку, я пробормотала, запинаясь:

- Good afternoon, here I am. Svetlana.

Черт его знает, как у них принято разговаривать с прислугой, если ты сам не аристократ, а только аристократов гость. Возможно, я с первых слов опозорилась на веки вечные, и уже этим вечером вся людская будет перемывать мне кости, глумливо усмехаясь.

Боба мгновенно скомкал красный баннер и ловко метнул его в ближайшую урну.

- Welcome, madam, - сказал он. – I’m Boban, a driver of their lordship.

Ага, так он, значит, Бобан, а не Боба. Дурацкая песенка в моей голове тут же выключилась. Приняв мой вздох облегчения по этому поводу за недоумение, Бобан пояснил:

- I’m Serbian.

Он покатил мою тележку к выходу, время от времени поворачиваясь ко мне, чтобы убедиться, что я не отстала и не потерялась. Обернувшись в очередной раз, он вполне отчетливо попросил прощения (это я поняла) и очень быстро сказал несколько длинных фраз. Поскольку я успела выхватить из этого потока всего пару слов, пришлось усмирить свою гордыню и попросить его говорить медленно. Очень медленно. Бобан кивнул и повторил все еще раз - так же быстро, но делая при этом большие паузы между предложениями.

Напрягая слух изо всех сил, с пятого на десятое я поняла, что Люська («her ladyship») хотела меня встретить сама, но в последний момент случились некие непредвиденные обстоятельства. Что до машины придется немного пройтись. И что ехать нам до замка примерно три часа – успеем к вечернему чаю, но если я проголодалась, мы можем где-нибудь остановиться.

Я проголодалась, как зверь, но не призналась бы в этом даже под страхом смертной казни. Я неловко себя чувствую даже в обычном продуктовом магазине, если пришла туда впервые, а уж за границей-то, с моим знанием английского! До сих пор мне довелось бывать только в Финляндии (какой же питерец не съездил в приграничную Лаппеэнранту!), в Турции и во Франции. Но в Финляндии и Турции многие понимают по-русски, а в Париже со мной был Федька. В который уже раз я мысленно упрекнула родителей, которые отдали меня в школу с французским, который к тому же преподавался через пень колоду. В результате я одинаково плохо знала и французский, и английский, который изучала два года на курсах. Читать худо-бедно научилась и даже говорить немного, а вот понимала на слух отвратительно – быстрая речь сливалась в одно бесконечное нераспознаваемое слово.

Пройтись пришлось основательно. Я плелась за Бобаном и мысленно пыталась справиться с дилеммой. С одной стороны, то, что он относился к обслуживающему персоналу, избавляло меня от необходимости поддерживать беседу. С другой, ехать три часа в напряженном молчании улыбалось еще меньше – а я чувствовала себя в его обществе именно что напряженно. Впрочем, я ведь могла бы кое-как задавать вопросы – пусть даже не понимая ответов! Все лучше, чем пытка тишиной.

Пока я решала эту задачу, мы наконец добрались до машины. Я наивно думала, что у графа обязательно должен быть лимузин или, на худой конец, нечто представительского класса, но Бобан подкатил мои чемоданы к огромному темно-зеленому джипу вполне армейского вида.

- Land Rover Defender, - гордо пояснил он, заметив мое удивление. - На таком ездит сама королева Елизавета.

Я глупо заморгала. Ей же девяносто лет! Она, конечно, еще молодцом, но не до такой же степени. Однако Бобан, важно напыжившись, подтвердил: да, до сих пор ездит. Причем без водительских прав. Монарх как никак!

Погрузив чемоданы, он открыл передо мной заднюю правую дверцу, а сам сел с той же стороны спереди. Я снова глупо заморгала, но вовремя вспомнила, что водитель в Англии сидит справа. Конечно, я об этом знала и в кино видела, но поскольку до сих пор в странах с левосторонним движением не бывала и сама на машинах с правым рулем не ездила, это был какой-никакой, а разрыв шаблона.

========================================

Мы выехали с парковки и, попетляв немного по развязкам, выбрались на скоростное шоссе. Старательно подбирая слова, я спросила Бобана, как он попал в Англию, но не прошло и минуты, как мне пришлось горько об этом пожалеть. Ящик Пандоры, джинн из бутылки, разбуженное лихо, которое спало тихо, - вот что такое был Бобан, получивший законный повод говорить. Вместо ответа на вопрос я получила развернутый монолог, который вынес мне мозг минимум на половину объема.

Выдирая по крупицам знакомые слова, я разобрала, что он окончил университет в Белграде, немного поработал преподавателем английского и французского и решил податься в Англию, куда уже переехали его родственники. Подходящей работы по специальности не нашел и устроился шофером к старому графу Скайворту, от которого по наследству достался Люськиному Питеру.

Я перебралась на левую сторону, чтобы смотреть в окно на пейзаж, а не на встречный поток машин. Покосившись на меня через плечо, Бобан разглядел на моей физиономии глубокое страдание и напряженную умственную деятельность. Это заставило его поинтересоваться, не говорю ли я еще на каком-нибудь иностранном языке. Я робко призналась, что изучала французский, и тут же пожалела – по-французски Бобан трещал еще быстрее и еще менее понятно. Похоже, говорить медленно он вообще не мог. Мое скорбное ответное молчание заставило его вспомнить, что он немного знает русский. Я было обрадовалась, но в итоге оказалось, что его русский хуже, чем мои английский и французский вместе взятые. Поэтому Бобан продолжил свой монолог на английском.

Похоже, заткнуть этот фонтан можно было только грубой силой. И ведь дернуло же меня продемонстрировать хоть какое-то убогое знание английского. Надо было сделать вид, что не понимаю ни слова. Или что общаться с прислугой – ниже моего достоинства. Испугалась, что будет некомфортно в тишине? Вот и получай, фашист, гранату!

Я чуть не сказала, что хочу спать, но показалось, что это прозвучит невежливо – почти как «блин, да заткнись ты уже!». Как выразиться поизящнее, сообразить не смогла, поэтому просто закрыла глаза и сделала вид, что клюю носом. Выглядело, конечно, не очень элегантно, но прием сработал – Бобан хоть и не сразу, но замолчал.

Время от времени я осторожно приоткрывала глаза и косилась по сторонам – а вдруг проезжаем мимо чего-то интересного. Но увы, на десятки километров или миль за окнами простирался пейзаж, по унылости мало чем отличающийся от лунного. Нет, он был, конечно, поживее – поля, перелески, деревенские домики вдалеке, но такой однообразный, что вызывал почти физический дискомфорт. К тому же погода… Возможно, по английским меркам, это был вполне погожий денек – ни дождя, ни тумана, подумаешь, сплошная облачность, сыро и холодно. Но даже после не менее сырого и мрачного Петербурга мне было неуютно. А может, я просто чувствовала себя не в своей тарелке и поэтому придиралась ко всему вокруг.

Я вспомнила о припрятанном в сумке шоколадном батончике – но если «проснуться» и вытащить его, Бобан, во-первых, сразу же начнет трещать с удвоенной силой, а во-вторых, решит, что я проголодалась, и остановится в какой-нибудь придорожной едальне. Так вот, чтобы не думать о батончике, я принялась систематизировать все скудные сведения о предках Люськиного мужа, которые получила от нее или по крохам натащила из интернета.

Самое первое графство Скайворт было креацией довольно захудалой, созданной буквально на пустом месте. Ничего удивительного, что и сам титул оказался невезучим. Впервые его получил в конце XII века один из рыцарей короля Ричарда Львиное Сердце – официально за отвагу при штурме Акры, а по слухам - за оказание неких конфиденциальных услуг по устранению неугодных лиц. Но уже второй граф умер бездетным, и титул остался невостребованным. На протяжении следующих трех столетий его воссоздавали дважды, оба раза для незнатных дворян за военные заслуги. И каждый раз через два-три поколения графский род иссякал. В четвертый – и последний – раз титул графа Скайворта был восстановлен при Тюдорах, его также получил незнатный рыцарь, проявивший чрезвычайную злобность и жестокость при подавлении очередного крестьянского бунта.

Как и три предыдущих, четвертая креация Скайвортов ничем особенным себя не прославила. В любом классе есть такой тихий, скромный ученик, который перебивается с тройки на четверку, никогда не безобразничает, ни в чем не участвует, ни с кем не дружит и не враждует. Учителям он удобен, одноклассники его не замечают, и уже через год после выпуска, услышав фамилию, никто не может вспомнить, кто же это такой. Именно такими были Скайворты. И хотя среди них числились парочка генералов, архиепископ и даже один министр, никому, кроме редких историков, их имена ни о чем не говорили.

Несмотря на то, что титул оставался в семье с XVI века, прямая линия наследования от отца к старшему сыну за четыре с лишним столетия прерывалась целых пять раз, переходя к младшим ветвям рода. Обычное дело для англичан, когда вчерашний нищий студент, только что поедавший с газеты рыбу с картошкой, внезапно становится пэром. Именно такая метаморфоза произошла с Люськиным мужем. Правда, рыбу с газеты он не ел, поскольку на момент смерти своего дядюшки не только успел стать вполне преуспевающим юристом, но и был избран в Палату общин от партии консерваторов. Тем не менее, ничего особо аристократического ему не светило даже в самых смелых мечтах.

Скайворты обитали рядом с одноименной деревушкой в Линкольншире, в замке Скайхилл, построенном третьими графами при Эдуарде IV. Вообще-то изначально правильным графам полагалось управлять графствами. Однако через некоторое время графств уже стало не хватать, поэтому новым пэрам титул присваивали по фамилии (но это было не всегда удобно), по месту обитания или по названию пожалованных земель. Таким вот фиктивным карликовым графством внутри настоящего большого оказались и крошечные владения Скайвортов. Это потом уже они прикупили окрестные территории и стали вполне приличными землевладельцами. Кстати, у предыдущих графов были и другие дома, поэтому в Скайворте они не жили.

Первый деревянный Скайхилл, стоявший на небольшом пригорке, который только сильно воспаленное воображение могло назвать «небесным холмом», сгорел от удара молнии в промежутке между третьими и четвертыми графами. Выморочное имущество, бесхозное и необитаемое, выгорело дотла. Четвертым Скайвортам, получившим титул и землю, пришлось строить на пепелище новое родовое гнездо.

Похоже, подавление крестьянских восстаний при Тюдорах оплачивалось щедро, потому что дворец новоиспеченный граф отгрохал всем на зависть. Впрочем, завистью, судя по всему, больше всех страдал он сам. Я не нашла в интернете изображений замка до его перестройки в конце XVII века, но в одном обзоре поздней английской готики Скайхилл упоминался как бледное подражание знаменитому Хэмптон-корту. Ну, и поменьше, разумеется.

Во время гражданских войн и Протектората Скайворты, сторонники кавалеров, притворились, что их не существует. Как только запахло жареным, они сбежали на континент и пересидели опасные времена у французской родни. Видимо, каким-то особым чутьем поняли, что любая революция рано или поздно пожирает сама себя, и выигрывает в ней тот, кто выживает. А выживает тот, кто не отсвечивает. После Реставрации Стюартов Скайворты воспряли духом, вернулись домой и первым делом занялись восстановлением замка, серьезно пострадавшего во время смуты.

Линкольнширу вообще тогда крупно досталось. Надо думать, Скайворты обнаружили по возвращении вместо замка одни рожки да ножки, иначе зачем им понадобилось перестраивать его почти полностью. В результате получилось нечто странное, как химера. Один из фасадов сохранил большую часть черт тюдоровской готики, а все остальное было переделано в мрачноватом стиле раннего английского барокко – не того, которое веселеньких цветов и с финтифлюшками, а серенького, уныло-аскетичного, целиком в прямых углах и линиях. Мне, как человеку с архитектурным образованием (почему-то я всегда стеснялась думать о себе как об архитекторе), было очень интересно, как это удалось совместить. Все-таки сделанные с разных ракурсов фотографии не передавали картину целиком.

========================================

- Мааам?

Я вздрогнула и открыла глаза. Кажется, и в самом деле задремала. И как он меня назвал? В аэропорту это звучало у него как «мэдэм». Разве сокращенно будет не «мэм»? Тут я вспомнила, как в каком-то фильме английская королева говорила, что к ней надо обращаться «мэм», а не «мам». Надо же, какие тонкости, без пол-литры не разберешься.

- Мам, сейчас будет заправка. Мы уже скоро приедем, но, может, вы все-таки хотите поесть?

Я покачала головой. Хочу, конечно, но не буду. Потерплю. А вот кое с чем другим потерпеть вряд ли удастся.

Пока Бобан заправлялся и расплачивался, я сходила в туалет, а потом спряталась за угол и воровато съела свой несчастный батончик. Жизнь сразу обрела краски, хотя солнце по-прежнему пряталось за тучами, а вокруг на многие мили по-прежнему простирались волнистые поля, расчерченные деревянными изгородями.

Как только мы отъехали от заправки, Бобан снова начал трещать, на этот раз по своей инициативе. Я воспринимала его речь как сплошной белый шум с редкими вкраплениями знакомых слов. Удалось вычленить только то, что скоро уже Стэмфорд, а там еще немного – и замок. Все это можно было уложить в одно предложение. Потихоньку я начинала его люто ненавидеть. У меня всегда вызывают не самую белую зависть люди, которые свободно говорят на иностранных языках, тем более на нескольких. Ну, может, кроме Люськи.

Впрочем, с Люськой все не так просто. Не зря ведь говорят, что женщины могут дружить только тогда, когда у обеих чувство зависти уравновешивается чувством собственного превосходства. Да, я завидовала ее владению иностранными языками и тому, каким успехом она пользовалась у мужчин, которые моментально хотели на ней жениться. А она – моей фигуре, очень даже неплохой, волшебной способности жрать все что угодно, не толстея, и умению рисовать. А вот ее новому социальному статусу я нисколько не завидовала. Хотя бы уже потому, что никак не могла представить себя английской графиней и владелицей замка. На мой взгляд, это чистый кошмар.

В Стэмфорде мы очутились как-то внезапно. Вот только что ехали по шоссе – и вдруг неширокая улочка, застроенная старинными двух-трехэтажными домиками. Как я поняла из пояснений Бобана, это был оплот местной цивилизации – с торговым центром, библиотекой, несколькими старинными церквями, кинотеатром и даже небольшим музеем. Не говоря уже о множестве питейных заведений. Городок мне, на первый взгляд, понравился, и я подумала, что надо будет при случае добраться до него и рассмотреть повнимательнее. Но только без Бобана. Должен же здесь ходить какой-нибудь автобус.

Город закончился так же неожиданно, как и начался. Теперь мы катили по узенькой пустынной дороге, где с трудом разъехались бы две даже не очень большие машины. Впрочем, машин и не было, только один раз навстречу попался парень на велосипеде, который приветственно помахал Бобану. На горизонте промелькнул лес, с другой стороны – деревушка («Скайворт, мам»). Дорога плавно пошла в гору, и скоро мы оказались у каменной стены, увитой какой-то зеленой ползучкой. Еще минут пять ехали вдоль нее, пока не притормозили у высоких кованых ворот.

С громким лязганьем половинки ворот разъехались в стороны, и Бобан медленно подтащил машину к сторожке, из которой вышел седой грузный мужчина в такой же серо-зеленой тужурке, наброшенной на плечи поверх камуфлированной футболки. Они с шофером перебросились парой слов, потом привратник наклонился к окну и посмотрел на меня, приложив два пальца к отсутствующему головному убору. Я в ответ то ли кивнула, то ли втянула голову в плечи, как черепаха.

Невольно вспомнилась «Ребекка». Хотя я и не была второй женой хозяина замка, а просто приехала в гости к хозяйке, чувствовала себя примерно так же, как «вторая миссис де Винтер» - смертельно испуганной и не уверенной в себе. Армия слуг – вот что пугало меня больше всего. На каждом шагу – посторонние люди, которые, между прочим, будут заправлять мою постель и готовить мне завтрак. Напрасно я пыталась убедить себя, что все то же самое происходит и в гостинице. Нет, не то же самое. Совсем не то же.

От сторожки мы поехали по аллее, обсаженной похожими на клены деревьями. Бобан тут же сообщил, что осенью листья становятся ярко-красными, и это очень красиво. Наконец аллея вынырнула из парка к дому, к тому самому южному готическому фасаду. Зубчатые башенки и высокая арка действительно напоминали Хэмптон-корт, только не красный, а мышино-серый.

Конечно, это сооружение было чем угодно, но только не замком. Все то же архитектурное образование заставляло меня довольно болезненно реагировать на подобные несоответствия. Возможно, первый, деревянный, Скайхилл и был замком со всеми атрибутами оборонительного сооружения, но уж точно не этот. Где крепостные стены с бойницами, где ров и подъемный мост, где, в конце концов, башня-донжон, в которой можно пересидеть осаду? Дворец, особняк – пожалуй. Впрочем, если хозяевам нравилось называть свое обиталище замком, в конце концов, это их дело.

Я подумала, что мы въедем во внутренний двор, но оказалось, что по странной прихоти архитектора вся эта красота скрывает служебный подъезд, а парадный вход находится сбоку.

- Остановите, пожалуйста, на минуту, - попросила я, когда мы поравнялись с аркой.

Выйдя из машины, я отошла на несколько шагов, чтобы рассмотреть все как следует. Внезапно мое внимание привлекло какое-то движение в одном из окон второго этажа. Темноволосая женщина в ярко-синем платье помахала мне рукой из-за стекла. Частый оконный переплет мешал рассмотреть ее, но я отчетливо видела, что она машет именно мне, а не кому-то еще. Я тоже махнула в ответ, женщина кивнула, обернулась в сторону комнаты и вдруг исчезла – видимо, кто-то позвал ее, и она быстро отошла.

Странно, Люська не говорила, что у нее будет гостить кто-то еще. Хотя чему удивляться, она не раз жаловалась, что какие-то незнакомые люди сваливаются, как снег на голову, даже не удосужившись предварительно позвонить. Очень-очень дальние родственники, например. Или не менее дальние знакомые («были поблизости, решили заехать навестить»). Но с чего бы этой девице (мне показалось, что женщина довольно молодая, ну, уж точно не старуха) вдруг мне махать?

Сев в машину, я хотела спросить Бобана, есть ли в доме другие гости, но тут мы свернули за угол, и я чуть не подавилась языком.

Контраст между южным и восточным фасадами на самом деле был таким резким, что меня аж передернуло. Представьте, что к Зимнему дворцу сбоку приставили, к примеру, сталинский жилой дом с колоннами. Неужели никому в голову не пришло, что это как минимум странно? Хотя… на вкус и цвет, как говорится, все фломастеры разные. Скорее всего изначально именно тюдоровский фасад был главным, но за полтора столетия мода изменилась, и его решили убрать на задворки.

Джип остановился у высокого парадного крыльца. Я уже хотела выйти, но Бобан жестом остановил меня, выбрался из машины, неторопливо обошел ее и открыл мою дверцу. Подавая мне руку, он скорчил серьезную мину: мол, нельзя нарушать этикет. Я пожала плечами и вспомнила, что на заправке он тоже хотел мне помочь, но не успел. Бобан начал вытаскивать из багажника мои чемоданы, а я топталась у крыльца, сжимая в руках сумку, ноутбук и пакет с водкой, и не знала, что делать дальше.

Дверь распахнулась, на крыльцо с восторженным воплем выскочила Люська, а за ней с отчаянным лаем выкатились две толстые корги. Джип, как у королевы, собаки, как у королевы… Впрочем, мохнатые сардельки с лисьими мордами были очень даже симпатичными. Люська за полтора года семейной жизни не похудела ни на грамм, скорее, еще поправилась. Впрочем, возможно, все дело было в одежде.

Странно, раньше она никогда не носила такое. Ее пышные бедра туго обтягивала юбка-трапеция с бантовыми складками – мышино-серая (совсем как Скайхилл), ворсистая, чуть ниже колена. Верх не менее туго облегала бледно-голубая трикотажная двойка: кофточка с воротником под горлышко и застегнутый на одну пуговицу скучный кардиган. Довершали картину плотные бежевые колготки и серые, на низком каблуке туфли с перепонкой. Я думала, что такие надевают только на занятия бальными танцами. Неужели Питер заставляет ее одеваться в стиле «антисекс»? Или это такая провинциальная аристократическая мода? А что, вполне монтируется с замком и окружающей средой. Я покосилась на свои скинни и тренч поверх свитера – как будто из другого мира. Ну, по крайней мере, из другой эпохи.

Люська обняла меня так, что кости затрещали, и потащила в дом. Бобан сзади нес мои чемоданы. Завершали процессию корги, которые путались у него под ногами и пытались на ходу обнюхать мое имущество. Как только Бобан поставил чемоданы на ковер в огромном холле, больше похожем на бальный зал, из бокового коридора появился тощий юноша в черных брюках и жилетке поверх белой рубашки. Он подхватил мой багаж и понес вверх по лестнице. Корги пошли было за ним, но Люська свирепо крикнула: «Брысь!», и собаки со всех ног бросились в коридор.

- Они понимают по-русски? – удивилась я.

- Они понимают интонацию слова «брысь». Пошли пить чай. А девчонки пока разберут твои чемоданы. Потом покажу тебе комнаты.

Как по волшебству, из того же коридора появились две девушки лет двадцати, похожие, как близнецы, хорошенькие, одетые в одинаковые платья в черно-белую куриную лапку.

- Это Энни и Салли, горничные, - представила их Люська.

Девушки вежливо наклонили головы. Хм, а чего я, собственно, ждала – реверанса?

- Слушай, не надо ничего разбирать! – спохватилась я. – Сама как-нибудь.

- Боишься, что они будут обсуждать фасон твоих трусов? – фыркнула Люська. – Ну, как хочешь.

Она что-то сказала горничным, те синхронно вскинули тонкие бровки, снова кивнули и исчезли в коридоре. Я посмотрела им вслед. Симпатичная униформа. Значит, там, в окне, точно была не прислуга.

Озираясь по сторонам, как в музее, я плелась за Люськой в «голубую гостиную». Да, внутри замок оказался гораздо шикарнее, чем снаружи!

- Успеешь все посмотреть, пошли скорее, - торопила она.

Мы прошли через две огромные комнаты непонятного назначения и оказались в третьей, по сравнению с ними, совсем крошечной. На ум сразу пришло – бонбоньерка. Одна стена почти полностью представляла собой французское окно с выходом в сад. Голубые в белый цветочек шелковые обои, такие же диван и два кресла у круглого столика. Больше в комнате ничего не было – если не считать белого буфета в углу, морского пейзажа над ним и полки с безделушками на другой стене.

- Кухня в честь твоего приезда сегодня расстаралась, - кивнула Люська на буфет, уставленный тарелками и блюдами с всевозможными лакомствами. – Обычно у нас к чаю поскромнее.

- А Питер где? – спросила я.

- В конторе с управляющим. К обеду подойдет.

Она налила в чашки заварку и добавила кипятка из термопота (как, а где же серебряный чайник на спиртовке?!). Я подошла к буфету, положила на тарелку кусок яблочного пирога и бутерброд, то есть, прошу прощения, сэндвич с какой-то сложной начинкой. Устроившись в кресле напротив Люськи, попробовала пирог (какая вкуснотища, а вилочка-то какая!), отпила глоток чаю и спросила:

- У тебя еще кто-то гостит? Какая-то женщина махала мне из окна. В синем платье. Она не будет с нами пить чай?

- Женщина? – удивилась Люська. – Из какого окна? С парадной стороны?

- Нет, с той, где арка. Я попросила Бобана остановиться, вышла, чтобы посмотреть, и увидела ее. Среднее окно на втором этаже. Слева от башни.

Люська вытянула шею вперед и посмотрела на меня, как на чудо-юдо.

- Светик, тебя, может, укачало по дороге? Или померещилось? Во-первых, у нас нет никаких левых баб в синих платьях. Но я бы, может, еще подумала, что кто-то из слуг контрабандой привел гостей. Или что какая-нибудь сумасшедшая туристка отбилась от стада, такое уже бывало. Тем более, сегодня как раз открытый день. Но на том фасаде по обе стороны от башен только по два окна…

==============================================

Двумя годами раньше

Люська позвонила мне в половине первого ночи и выпалила на одном дыхании:

- Светка-я-выхожу-замуж-он-чудо-и-уезжаю-к-нему-в-Англию!

- А-а-а-а… - растерянно протянула я в ответ.

С Люськой мы дружили лет двадцать, класса так с третьего. Или с четвертого – точно не помню. Все это время я совмещала должности дежурной жилетки и отвешивателя волшебного пинка для приведения ее в чувство. Если я всегда предпочитала держать свои горести при себе и редко вдавалась в подробности личной жизни, то Люська привыкла вываливать на меня весь свой внутренний мир в мельчайших деталях. Обычно она прибегала (или звонила) в слезах и соплях, я выслушивала ее бесконечный драматический монолог и поначалу бормотала что-то участливое. От этого Люська раскисала окончательно, и тогда я начинала метать громы и молнии. Построенная в колонну по четыре, она, как ни странно, успокаивалась, и мы вместе начинали ломать голову, чтобы хоть как-то исправить ситуацию.

Главной Люськиной бедой всегда было то, что она толстая. Подумаешь, беда, скажете вы, число толстых на планете растет с угрожающей скоростью, и далеко не все они считают свое состояние несчастьем. В том-то и дело! Человек либо доволен своей внешностью независимо от наличия или отсутствия лишних килограммов, либо недоволен, опять же независимо от веса. Люська была как раз из тех, кто недоволен.

Однажды - ценой страшных лишений! - ей удалось сбросить целых пятнадцать кило, влезть в вожделенный сорок шестой размер и даже пойти на свидание в моей парижской кофточке. Кавалер отвешивал ей банальные комплименты, и целых полчаса Люська была счастлива. А потом ей показалось, что он с интересом смотрит на тощую официантку, и она натрескалась пирожных. С горя.

«Я толстая неудачница! - рыдала она, роняя на парижскую кофточку черные капли слез пополам с тушью. – Ты бы видела ее! Рядом с ней я буду выглядеть коровой, даже если похудею еще на пятнадцать кило».

«А зачем тебе как-то выглядеть рядом с ней? – пыталась достучаться до нее я. – Если ты не пойдешь больше в этот ресторан, вы больше никогда не встретитесь. Подумай лучше о том, что ты теперь выглядишь газелью рядом, к примеру, с Фимкой». Фимка, Наташка Ефимова, - наша с Люськой общая знакомая, которая, родив третьего ребенка, подросла до пятьдесят второго размера и нисколечко этим не огорчалась. Или, по крайней мере, тщательно это скрывала.

Но убедить Люську мне не удалось. «Посмотри! – вопила она, тыкая пальцем в различные места своего организма. – Вот, посмотри. Это целлюлит. А это складки. А это просто жииир!»

Не прошло и трех месяцев, как Люська вернулась на исходные позиции, поскольку утешение своим разочарованиям всегда искала в одном и том же – в еде.

Похудеть Люська мечтала лет с тринадцати и примерно с того же времени – выйти замуж. И не просто замуж, а обязательно за иностранца. Космополитизм, похоже, был их семейной чертой. Люськина старшая сестра уехала в Голландию, тетя жила в Швеции, а двоюродный брат вообще кочевал по миру, нигде подолгу не задерживаясь.

Несмотря на свои габариты (а может, и благодаря им), Люська нравилась мужчинам и никогда не была в числе тех, кто подпирает на танцах стенку. Ее огромные серые глаза, ямочки на щеках, невероятная улыбка и русая коса толщиной в руку притягивали взгляды, как магнит. К тому же после окончания университета она работала гидом, что резко повышало ее шансы найти иностранного жениха. Причем не просто гидом, а разряда вип. Безупречное знание трех языков, а также каждого камешка в Петербурге обеспечивало ей самых выгодных клиентов. Большинство мужчин мгновенно попадали под Люськино обаяние и сразу же задумывались о чем-то очень серьезном.

Но она сама себе все портила. Ей просто никак не удавалось поверить в то странное обстоятельство, что если уж мужчине захотелось раздеть женщину, ее лишние килограммы и складки на животе вряд ли его испугают. Напрасно я убеждала Люську, что по ней плачут все психиатры мира и что ни в коем случае не стоит на первом же свидании спрашивать кавалера, не слишком ли ее полнит это платье. Она не верила, грызла себя, подозревала ни в чем не повинных мужиков в каких-то мифических корыстях, а потом поражалась, что они вдруг переставали звонить и писать.

Последним известным мне экземпляром стал итальянский бизнесмен, который влюбился в Люську с первого взгляда и моментально сделал предложение. И все шло хорошо, пока Роберто не пожелал познакомить ее со своим многочисленным семейством. Будучи примерным католиком, он не хотел жениться без благословения матушки, тетушек и сестриц.

Посмотрев на групповую фотографию дюжины поджарых брюнеток с одинаковым недобрым взглядом, Люська струхнула.

«Светка, я им не понравлюсь, - скулила она, обдирая бахрому моей любимой скатерти. – Вот увидишь, они меня возненавидят. Они все такие, такие… А я… Они скажут, что я не пара их замечательному мальчику, и он… Он меня брооосииит!».

Короче, ехать во Флоренцию и знакомиться с семьей Роберто Люська отказалась наотрез. Он уехал домой и какое-то время еще пытался переубедить ее, названивая по скайпу, но Люська была непреклонна. И через некоторое время все сошло на нет.

«Эти его мамки-тетки наверняка подыскали ему какую-нибудь тощую крысу!» - рыдала Люська.

Я в тот момент переживала не самый лучший период, поэтому рявкнула на нее свирепее обычного. Люська обиделась, фыркнула в ответ, и мы поссорились.

Обычно наши ссоры длились не больше пары недель и рассасывались сами собой, но на этот раз все затянулось надолго. От общих знакомых я знала, что Люська впала в глубочайшую депрессию и даже, вроде бы, пыталась покончить с собой, но как-то глупо и неудачно. Сколько раз я уже протягивала руку к телефону, но… Так и не позвонила. И не спрашивайте, почему – не знаю.

В то время наши отношения с Федором медленно умирали естественной смертью. Мы прожили вместе четыре года, и я уже привыкла мысленно называть его мужем. Однако оказалось, что для брака нужно что-то еще – что-то такое, чего не было у нас. Это выглядело так, словно мы пришли в кино, а фильм, такой интересный в начале, становился чем дальше, тем скучнее. Но мы – то ли жалея уплаченных за билет денег, то ли потому что неловко уходить в середине сеанса, все же досидели до конца, а потом, когда зажегся свет, просто встали и пошли к выходу. Хотя бы уже потому, что других вариантов не было.

Мы даже не ссорились, нет. Шли себе параллельными курсами, а потом начали медленно расходиться в разные стороны. Пока в один унылый вечер не посмотрели друг на друга и не поняли без слов, что разошлись окончательно.

Федька деловито собрал сумки, я проверила, не забыл ли он чего-нибудь. Дежурный вялый поцелуй, такой же, каким мы обменивались утром, когда он уходил на работу, и вечером, когда возвращался, - и вот я одна… А Люська тем временем, оказывается, нашла себе англичанина! И не просто нашла, а собирается замуж!

- Светка, это Питер. Ну, Питер Даннер. Помнишь его? С которым мы в «Севере» познакомились после выпускного. Мы с ним еще открытки друг другу отправляли. Он приехал, и мы встретились, и вот…

- Ну ни фига себе! – только и могла сказать я.

Мне очень хотелось съехидничать, спрашивала ли она его о том, насколько толсто выглядит, но я сдержалась.

=========================================

С Питером Даннером (такая у его семейства была настоящая фамилия) мы с Люськой действительно познакомились через пару дней после школьного выпускного. Питер только что получил диплом Оксфорда и решил отметить это событие туристической поездкой в Россию. Историческая встреча произошла в кафе «Север» на Невском. Если не ошибаюсь, они оба нацелились на одно – последнее – пирожное. Питер стоял в очереди перед нами, и Люська не смогла скрыть разочарования. Будущий граф хоть и не понимал ни слова по-русски, мессидж прочувствовал и галантно уступил пирожное даме. Люська тогда английский еще не знала, но, в отличие от меня, хорошо говорила по-французски. Питер, как выяснилось, тоже, и языковой барьер был преодолен. Люська предложила поделить пирожное пополам.

Мы сели за один столик, франкофоны мило щебетали что-то непонятное над своими половинками «птичьего молока», а я тупо молчала и чувствовала себя лишней. Чтобы не мешать им, я быстро выпила кофе и ушла, сославшись на неотложные дела.

Ничего эдакого между ними тогда не произошло, они просто погуляли по городу, а на следующий день Питер уехал в Москву. «Он милый, но слишком старый», - сказала Люська. Впрочем, кое-какие отношения они поддерживали, если можно назвать отношениями одну рождественско-новогоднюю открытку в год. За двенадцать последующих лет Питер успел жениться и развестись, а потом внезапно написал Люське длинное письмо, в конце которого мимоходом упомянул о своем намерении снова посетить город на Неве. Вот и посетил…

В тот год, когда все мы были просто неприлично молоды и полны надежд, титул графа Скайворта принадлежал старенькому дедушке Питера. Дядя Питера – как старший сын – по титулу учтивости именовался виконтом Флиткортом. Двоюродному брату, племяннику, а также отцу Питера досталось лишь кислое обращение «достопочтенный», а самому Питеру – и вовсе ничего. В очереди за графским титулом он был только пятым, а поэтому с чистой совестью мог считать свои шансы нулевыми и не забивать голову аристократической ерундой.

Однако судьба зачастую распоряжается по-своему, неожиданно и жестко – если не сказать жестоко. Старому графу перевалило за девяносто, когда вместе со всей своей семьей в автокатастрофе погиб его внук Майк – кузен Питера. Не выдержав потрясения, граф Скайворт скончался от сердечного приступа, и титул перешел к его шестидесятилетнему старшему сыну. Но и это было еще не все. Через год с небольшим от рака умер отец Питера, оставив его единственным наследником графского рода.

После развода Питер задумался о том, что хотя холостяцкая жизнь состоятельного мужчины весьма хороша, в ней есть один существенный изъян. Если он не обзаведется законным наследником мужского пола, графы Скайворты исчезнут уже в четвертый раз – и, видимо, на этот раз окончательно. А прекращения рода титулованные английские мужчины боятся больше всего на свете.

Почему Питер вспомнил о Люське и решил с ней увидеться, мне было неизвестно. Точно так же, как и прочее развитие их романа. На тот момент мы с Люськой не общались, а потом она уже больше болтала о предстоящей свадьбе и переезде в Англию. На мой-то пошлый взгляд, который я не спешила обнародовать, если уж Питеру так приспичил наследник, следовало выбрать в жены кого-нибудь помоложе. Хотя… молодость тоже ничего не гарантирует. Как бы там ни было, за полтора года они не слишком продвинулись в этом предприятии.

Любопытно, что Питер – прямо как настоящий принц из сказки – ни словом не обмолвился о своем статусе графского наследника. Поэтому Люська была уверена, что выходит замуж за просто хорошего английского парня, преуспевающего юриста и даже депутата парламента. Все, как ей мечталось. И ведь она ни разу не упомянула вслух о своем лишнем весе. Вот что любовь творит с человеком!

Свадьбу сыграли в Петербурге, после чего новоиспеченный муж вернулся в Лондон. Дядюшка граф очень хотел побыстрее познакомиться с новой родственницей, но пока Люська занималась бумажной волокитой и прочими выездными делами, его здоровье серьезно пошатнулось. И так уж вышло, что в самолет в Пулково села скромная миссис Даннер, а в Хитроу прилетела уже леди Скайворт.

Для Люськи титул и все к нему прилагающееся стало настоящим шоком. Особенно убило ее поместье Скайхилл. Огромный дом, чудовищных масштабов хозяйство, десятки слуг, фермеры-арендаторы. А совершенно ей не знакомая, пугающая светская жизнь! Когда-то наследуемый титул автоматически давал его обладателю место в палате лордов, но с начала этого века все изменилось. Теперь там правят бал пожизненные пэры, получившие титул за некие заслуги перед обществом, а наследственные тихонько курят в уголке. И Питеру уж точно ничего не светило бы, но консерваторы выбрали его на замену почившему дяде. А это уже совсем другой уровень коммуникации. Люська с Питером даже удостоились представления королеве – правда, она так тряслась от страха, что абсолютно ничего не запомнила. Люська, конечно, не королева. Впрочем, думаю, королева Люську тоже не запомнила.

Но все-таки главным кошмаром были именно слуги. Выслушивая по скайпу ее стоны, я невольно вспоминала все ту же «Ребекку». Самые ужасные английские снобы – это слуги аристократов. Особенно те, которые служат в старинных поместьях из поколения в поколение. Например, предки Люськиного дворецкого трудились в Скайхилле еще при предыдущих Скайвортах, с момента постройки замка. Должность домашнего надзирателя (как бы она там ни называлась) передавалась от отца к сыну, а если вдруг сыновей не случалось, то к внуку.

Разумеется, Люську – безродную иностранку! – слуги изначально ни в грош не ставили. Это Питеру она могла сколько угодно врать, что среди ее предков были российские Великие князья и курляндские бароны. Поди проверь! Но слуги видели ее насквозь. Нет, они подчинялись беспрекословно и вели себя предельно вежливо, однако… «Светка, на их глумливых мордах написано, насколько они меня презирают!»

Впрочем, ныла Люська недолго. Первым ее подвигом стало увольнение экономки. Потом она сократила непомерно раздутый штат прислуги и, посоветовавшись с Питером, заменила вороватого управляющего имением. «Теперь, Светка, они меня не только презирают, но еще и ненавидят». Впрочем, сдаваться Люська не собиралась.

Меня она начала зазывать в гости, еще толком не уехав. Наша долгая ссора была забыта, я снова стала лучшей подругой, поэтому само собой подразумевалось, что в Англии мне будут всегда рады. Ну а когда оказалось, что Люська стала хозяйкой самого настоящего замка, она тут же выбрала для меня комнаты («самые лучшие»). Впрочем, комнатам пришлось меня подождать – целых полтора года.

Вместо медового месяца на молодых свалились хлопоты, связанные с похоронами графа, наследством, всевозможными формальностями. Да и сам по себе их вход в новую аристократическую реальность оказался далеко не простым. Даже для Питера, который, будучи графским внуком и племянником, знал этот мир не понаслышке.

Потом, когда у них все более-менее утряслось, начала выкобениваться я. До меня наконец, с большим опозданием, добралась обратная реакция на разрыв с Федькой, я пребывала в глубокой тоске и нежелании шевелиться. К тому же начались проблемы на работе. Архитектурную мастерскую, где я добросовестно стряпала на компьютере проекты немудреных загородных домов, домиков и прочих сараев, последние несколько лет трясло и лихорадило. В конце концов она приказала долго жить. Это было одной из главных причин, почему я упорно не поддавалась на настойчивые Люськины зазывания.

Придирчивость британских властей к претендентам на визу очень хорошо известна, а я была самым беспроигрышным кандидатом на отказ: одинокая женщина детородного возраста, без постоянного места работы, с тремя копейками на банковском счете. Из плюсов – только квартира в собственности, но это довольно слабенький плюсик. Не хотелось бы заплатить немалый консульский сбор, чтобы получить в итоге от ворот поворот. А даже если бы и случилось чудо – на какие шиши ехать-то? Конечно, мне не надо было платить за гостиницу и еду, но билеты и всякие прочие расходы? Мне и на обычную жизнь дома еле-еле хватало. Постоянную работу найти не удавалось, приходилось перебиваться заказами на удаленке.

Наконец Люська начала откровенно обижаться, и мне пришлось сознаться. Она жестко обругала меня и убедила на пальцах, что сэкономленное за три месяца жизни all inclusive с лихвой покроет и стоимость билетов, и все остальные расходы. Заодно Люська подсказала, как обойти все возможные преграды на пути к британской визе. Правда, для этого пришлось пойти на поклон к Федьке, но, поскольку расстались мы мирно, а сам по себе он человек невредный, проблем не возникло («С тебя «Cutty Sark»»).

В результате нехитрых манипуляций я получила справку о том, что вот уже три года тружусь в его логистической компании менеджером по перевозкам и получаю вполне пристойную зарплату. Кроме того он написал так называемое спонсорское письмо, которым гарантировал мою финансовую поддержку на правах гражданского супруга. К письму прилагалась выписка с его банковского счета. Даже если что-то из моих данных и вызвало сомнение консульских чиновников, приглашение члена палаты лордов победило по очкам. Мне выдали многократную визу на полгода. Бинго!

============================================

- А Федька твой молодец, не ожидала, - сказала Люська, подливая себе чаю. – Я ему сама виски куплю. Получше «Катьки». Слушай, а у вас точно все? Может, еще как-нибудь… того, а? Он же не женился еще?

- Нет, Люсь, все. Давно все. Без вариантов. Он хороший, но… не мой.

- Слушай, да забей ты. Не, я не про Федьку. Про бабу в окне. Ну, бывает, показалось. Хочешь, выйдем, сама увидишь, что там два окна и никакого среднего нет.

Я посмотрела на нее внимательно.

Что-то было не так. Я же сказала: все, проехали. Показалось. Может быть, штору сквозняком качнуло. И не то еще может примерещиться.

Я как раз особо и не переживала. Это Люська явно нервничала.

- Люсь?

Она вздрогнула, расплескала чай на скатерть.

- Черт! Не знаю, как и начать. Ты меня будешь ненавидеть.

- Что случилось? – испугалась я.

Люська глубоко вздохнула и открыла рот, собираясь что-то сказать, но тут открылась дверь. Плотный мужчина лет сорока в таких же брюках и жилетке, как и унесший мои чемоданы юноша, остановился на пороге.

- Миледи, – с легким поклоном сказал он, обращаясь к Люське. - Маам, - добавил, точно так же поклонившись мне.

- Мы еще не закончили, мистер Джонсон, - ответила Люська. – Я позвоню.

Пожалуй, ее английский я понимала лучше всего. Конечно, если она не говорила слишком быстро.

- Это наш дворецкий, мистер Джонсон, - отрекомендовала Люська, когда он вышел.

- По ходу парохода, я обречена быть мамой все три месяца, - вздохнула я.

- Раздражает? – усмехнулась Люська. – Понимаю. По-американски как-то привычнее звучит. Ничего, притерпишься.

- Так что ты мне хотела сказать? Почему я буду тебя ненавидеть?

Люська пожевала губу, подергала край скатерти.

- Все равно ведь придется. Ну, в общем… в общем, нам с Питером завтра утром надо уехать. Во Францию. На месяц.

- Что?! – я ушам своим не поверила. – Ты издеваешься?!

- Светка, ну прости, мы же не специально. Мы только сегодня утром узнали, когда ты уже вылетела. Питер ведь в палате в какой-то международной комиссии. Должен был ехать другой человек, но он внезапно заболел. И не отменить. А мне с ним надо, там всякие мероприятия будут протокольные, где с женами положено. Мы бы тебя с собой взяли, за свой счет, но…

- Но у меня нет шенгена.

- Да.

- И что мне прикажешь делать? Сидеть здесь и ждать вас? Целый месяц?!

- Свет, ну а что ты дома обычно делаешь? Читаешь или за компом сидишь. Что тебе мешает здесь тем же самым заниматься? К тому же тебя будут кормить, поить, обстирывать, убирать за тобой. Разве что попу не подтирать.

- Ну, знаешь, с попой я как-нибудь сама управлюсь.

- Рада за тебя. Ходи гулять, катайся на лошадях, на велосипеде, машину бери. У тебя же есть права?

- Права есть, но за пруль в жизни не сяду. И лошадей боюсь.

- Тогда поезжай с Бобой - в город или еще куда-нибудь. Хоть в Лондон. Проводной интернет в библиотеке, вай-фай по всему дому. Телевизоров везде до фига. Который в моем кабинете – с русскими каналами. В подвале сауна, бассейн и спортзал. Корты за домом – теннисный и сквошный. Допила чай? Пойдем, я тебя жральню покажу.

- Что покажешь? – не поняла я.

- Сейчас увидишь.

Мы вышли в узкий коридорчик, свернули за угол и оказались перед широкими двустворчатыми дверями из темного резного дерева. Слева вниз уходила неширокая лестница. Я поняла, что одна заблужусь в этом замке, как мальчик-с-пальчик в лесу. Придется бросать за собой крошки… которые тут же сожрут птицы. Нет, которые Энни и Салли тут же ликвидируют пылесосом.

- Внизу кухня, - сказала Люська. – Туда тебе ходить категорически нельзя. Вообще в подвал – там комната отдыха для прислуги, всякие службы, кладовые. В общем, no go area.

- А куда еще нельзя? – я не обиделась, но почувствовала себя неуютно. – Надо записать все ваши правила, не запомню ведь.

- Я тебе распечатала план замка, подписала, где что находится, и отметила, куда не надо заходить. Весь третий этаж – там комнаты слуг. Некоторые живут в деревне, в основном семейные, одинокие здесь, только на выходные уходят. Кабинет Питера. Впрочем, он закрыт. Наши с ним личные комнаты – только если с нами. Мне-то что, - поправилась Люська, - даже если и одна зайдешь. Но… сама понимаешь…

- Понимаю, - кивнула я. – Слуги не поймут. Хорошо, что предупредила. Наверно, проще сказать, куда можно, нет?

- Весь первый этаж – куда угодно. Включая мой кабинет. Второй тоже, кроме наших комнат. Но гостевые спальни закрыты. Да там особо и смотреть нечего. Мебель вся под чехлами, снимают, только когда кто-то там ночует. Правда, две большие спальни, где старинная мебель, Джонсон туристам показывает. И большую часть первого этажа. Можешь с ними походить, он хорошо экскурсию проводит. По вторникам после завтрака, по субботам после ланча. Он вообще фанат Скайхилла, Питер столько не знает, сколько Джонсон. Если что будет интересно – спрашивай у него, тогда он тебя полюбит сразу и навсегда.

- Хорошо, учту. Да, а спортзал как, он же тоже в подвале?

- В спортзал отдельная лестница из холла. Туда – сколько угодно. В гараж, в конюшню, на псарню – тоже. Велосипеды в гараже, кстати, бери любой. Боба поможет выбрать и по росту подогнать.

- У вас и псарня есть? – удивилась я. – Там тоже корги? Сколько их у тебя?

- Нет, там охотничьи, остались от дяди Роберта. Это хозяйство Питера, я даже не знаю, как их зовут. И на охоту не хожу. А у меня только эти две барышни. Фокси и Пикси.

Разговаривая, мы шли через огромную столовую, окна которой выходили на цветник. За длиннющим столом могли поместиться, наверно, человек тридцать, если не больше. Стулья с высокими спинками показались мне страшно неудобными. Вдоль украшенных гобеленами стен выстроились резные буфеты – надо думать, с посудой и фамильным серебром. Пахло немного странно – то ли пылью, то ли старым деревом. Впрочем, наверно, так и должно пахнуть в настоящем замке – откуда мне знать. Просто куда бы я ни пришла, сразу начинаю принюхиваться. Запахи – мое все. Ну, или мой кошмар, если не слишком приятные. Наверно, в прошлой жизни я была овчаркой.

- А куда мы идем? – спросила я. – Я думала, столовая – это и есть жральня.

- Нет, - фыркнула Люська. – Столовая – это и есть столовая. Вон там, - она махнула себе за спину, - большая гостиная. После всяких приемов и ужинов с гостями джентльмены уходят в библиотеку пить бренди и курить сигары, а леди в гостиной сплетничают под рюмочку хереса.

Я обернулась, и у меня закружилась голова. Архитектурно-пространственное мышление не помогало. По моим расчетам, за той стеной вместо гостиной должна была находиться подъездная аллея. Похоже, этот замок расположился как минимум в четырех измерениях. Хотя… на самом деле все гораздо проще. Планировка осталась от готического замка, где подобные странные ходы, переходы и повороты в порядке вещей – в отличие от барочных построек с их прямолинейными анфиладами покоев.

- А с этой стороны, - Люська подошла к открытой двери в противоположной стене, - жральня.

Я зашла вслед за ней в небольшую комнату с одним окном, которое тоже выходило в сад. Только это был уже какой-то другой сад. У меня снова закружилась голова. Корги брызнули с обтянутого гобеленом дивана и выскочили в столовую.

- Где же еще им быть, - проворчала Люська. – Только рядом с едой. Обжоры. Скоро в двери не будут пролезать. Как и я.

Это было ее первое упоминание о лишнем весе – так, вскользь, мимоходом. Похоже, собственные габариты графиню больше не беспокоили.

- Королевский подарок?

- Собаки-то? Как ты угадала? Королевский. Только не мне, а дедуле Скайворту. На девяностолетие. Фокси – щенок от одной из ее корги. А потом Фокси подросла и родила Пикси. Вдова дяди Роберта оставила их нам.

Перед диваном стоял небольшой стол, напротив на стене висел телевизор с плоским экраном. У окна друг против друга расположились чудовищных размеров холодильник и не менее огромный буфет, намного больше тех, которые стояли в столовой. Довершали обстановку кулер и столик, на котором красовались микроволновка, кофе-машина и еще один термопот.

- «Слушай меня внимательно!», - скорчив зверскую рожу, Люська процитировала нашу классную руководительницу Ольгу Петровну. – Еду в этом чертовом доме выдают строго по расписанию. Кстати, во сколько ты встаешь обычно?

- Ну… где-то в полвосьмого, в восемь. Но тут же еще разница во времени два часа.

- Ага. Так что первое время будешь тупо просыпаться в полшестого. И будешь хотеть жрать. Что, нет?

- Конечно, буду. И что?

- А то, что завтрак в девять ноль-ноль и ни минутой раньше. Мне, правда, приносят в постель в восемь. Но я замужняя хозяйка дома, это только моя привилегия. В столовой мне вообще не дозволяется завтракать, разве что в исключительных случаях. А тебе принесут в комнату чай. Кстати, надо будет сказать на кухне, во сколько.

- В семь – нормально? И что, только чай?

- Нормально. Да, только чай. Чайник и чашку на подносике. Горничная постучит в дверь. Кстати, задвижку можешь не закрывать, без стука все равно никто не войдет. Если ты ответишь – принесет в комнату. Не ответишь – поставит на столик у двери. Проспишь – будешь холодный пить. Да, так вот. Вот в этой комнате – запасы еды, которой можно кусочничать в любое время.

Люська открыла дверцу холодильника – он был битком набит йогуртами, нарезками сыра, колбасы и ветчины, фруктами, какими-то таинственными бутылками, банками, коробочками и пакетиками. В буфете на полках лежали всевозможные булочки и плюшки в обертках, печенье, конфеты, плитки шоколада, чипсы, орешки, стояли баночки с разноцветными джемами, коробки с чайными пакетиками и капсулами для кофе-машины.

- Советую тебе, чтобы до завтрака с голоду не помереть, с вечера запасаться каким-нибудь йогуртом и булочкой. Да и вообще – заходи в любое время, когда захочется пожевать или чаю-кофе попить. Хочешь – здесь ешь, хочешь – с собой бери. Если здесь, то посуду грязную оставляй на буфете. И да, учти. Завтрак без слуг, шведский стол, все сама-сама. Но ровно в десять они приходят убирать со стола. Конечно, кусок изо рта не вытащат, но будут стоять и смотреть, смотреть… Сама убежишь, не доев. Ланч в час дня, в столовой, со слугами.

- В смысле, со слугами? – не поняла я.

Люська посмотрела на меня, как на идиотку.

- В том смысле, что они наливают тебе суп в тарелку, а потом торчат за спиной, ожидая, не попросишь ли ты добавки. А ты что подумала? Что за столом с нами сидят? Дальше… В пять часов чай. Накроют, где попросишь, хоть в саду, если дождя нет. Обед – который на самом деле ужин - в восемь в столовой. Тоже со слугами. Кстати, ты взяла вечернее платье?

Я глупо заморгала. Нет, конечно, я знала, что в приличных домах к ужину, то есть, к обеду, переодеваются, но как-то совершенно не подумала, что и мне придется это делать.

- Ну… У меня есть одно платье… приличное. Но явно не вечернее.

- Ладно, на сегодня сойдет и приличное. Пока одна будешь – можешь вообще не переодеваться. Мы, когда вдвоем, тоже не морочимся. А вечернее я тебе из Парижа привезу. От кутюр. На тот случай, когда будет много гостей.

- Люсь…

- Никаких Люсь. Могу я любимой подруге хоть что-то приятное сделать? Считай, что это компенсация за то, что бросаем тебя здесь одну.

- Ну… спасибо, - сдалась я. – Кстати, мне вообще можно в джинсах-то по дому ходить? Не сочтут за оскорбление?

- Да ходи ты, в чем хочешь, - махнула рукой Люська. – На меня не смотри. Это такой кантри-стайл, мне, вроде как, положено. Только когда в бассейн идешь, халат надевай на купальник.

Я представила, как дефилирую по коридорам и лестницам замка в бикини, а слуги таращатся на меня из-за углов. Мда, картинка.

Мы вышли из жральни обратно в столовую. Собаки радостно бросились под ноги. Одна из них потянулась передними лапами ко мне – на ручки, на ручки!

- Вот и псинам с тобой веселее будет, - Люська отцепила от меня ухмыляющуюся корги. – Они скучают, когда мы уезжаем.

- А что мне с ними делать?

- Гулять, общаться, тискать. Они еще к тебе спать придут, вот увидишь. Знаешь, как классно спать с теплыми собаками? У нас тут нежарко, даже летом.

- Лучше, чем с теплым мужем? – подкусила я.

- Они не храпят, - засмеялась Люська. – И потом, ты же знаешь, зимой мы в Лондоне. Весной и осенью я почти все время здесь одна, Питер приезжает только на выходные.

- Так вы не скоро наследника заведете, - ляпнула я и прикусила язык, потому что Люська тут же помрачнела. – Ой, извини, я не хотела…

- Да ладно тебе, - вздохнула она. – Все нормально.

- Не похоже.

- У меня – все нормально.

Люська опустила собаку на пол и оглянулась, как будто кто-то мог нас подслушать.

- У меня действительно все нормально, мы были у врача, обследовались.

- Значит, Питер?

- Да. Его… зверюшки слишком ленивые. Много, здоровенькие, но… малоподвижные.

- Это лечится?

- Трудно сказать. Он пьет лекарства, на процедуры всякие ходит. Через три месяца надо будет повторно обследоваться. Если не поможет, попробуем ЭКО. Хотя, конечно, его это здорово подбило. Фигово быть последней надеждой рода. Говорит, что теперь понимает Генриха VIII, который готов был расплеваться с папой Римским, лишь бы развестись, снова жениться и заполучить наследника. Впрочем, Генрих жен винил в неспособности родить мальчика, а тут сам. Знаешь, люди давно уже шепчутся, что этот титул проклят – четвертый раз уже род Скайвортов может прерваться. Мол, не за добрые дела это графство получали. Все четыре раза.

- Ты в это веришь?

- Во что, в проклятье? – фыркнула Люська. – Нет, конечно. Когда я верила в такие глупости? А вот насчет ребеночка – это все грустно. Ладно, давай не будем об этом. Пойдем, я тебе хотя бы в общих чертах все покажу. Dogs, c’mon!

Уже через пару минут я поняла, что моя единственная надежда не пропасть в этом заколдованном царстве – обещанный Люськой план. Ну, и то, что Фокси и Пикси всегда выведут к еде. Еще одним их излюбленным занятием – кроме обжорства и сна в хозяйской постели – похоже, было путаться в ногах. Они воспринимали это как веселую игру. Надо думать, свалить кого-нибудь на пол означало у них сорвать джек-пот.

Мы обошли по кругу весь первый этаж.

Завтра, когда они уедут, пообещала я себе, после завтрака спокойно обойду все снова, с планом в руках.

- Учти, в первой половине дня, до ланча, лучше пойти прогуляться, если погода позволяет, - словно услышала мои мысли Люська. – С утра тут уборка. Кроме вторника, во вторник - после ланча, из-за туристов. Но ты не пугайся. Если увидишь, что девчонки где-то убирают, просто не ходи туда. А если уже где-то находишься и они туда пришли с пылесосом, перейди в другое место, только и всего. Энни и Салли вообще мирные, если даже что – не скажут. Раньше была еще Элизабет, старшая горничная, вот та была зараза. Все время бухтела, что я не туда пошла, не там села, не там встала. Но, как понимаешь, бухтела она недолго.

Угу, подумала я, Энни и Салли не скажут. Вслух. Только про себя. И бровки поднимут выразительно. И посмотрят друг на друга со значением. А мне-то не все ли равно? Не все ли. В том-то и дело. Света, это горничные, просто горничные. Помнишь, какая грымза была в Париже – и что? И ничего. Федька ее быстро на место поставил. Ну да, только здесь Федьки нет. Вообще никого нет. Света, замок и целая армия прислуги.

Люська шла довольно быстро, и я не успевала толком ничего рассмотреть. Как в музее, когда времени мало. Переходишь от одного к экспоната к другому, тут же забывая о том, что видела несколько секунд назад. Я все пыталась понять, нравится мне тут или нет. Без оглядки на слуг и прочее. Вот просто замок – нравится? Не было в нем какого-то очарования, которое заставило бы вздохнуть: эх, вот бы остаться тут жить. Или хотя бы пожить. Я и так здесь проживу целых три месяца, до конца лета. Но и отвращения он тоже не вызывал. Просто большой красивый дом, огромные залы, картины, гобелены, старинная мебель, зеркала, ковры.

- Слушай, а как мне к слугам обращаться? – спохватилась я, вежливо кивнув в ответ на кивок очередного юноши в жилетке, который нес с кухни в столовую решетчатый короб с посудой.

- Я тебе написала все, в твоей комнате на столике. Вообще это целая наука, я не сразу запомнила. К дворецкому и к главному повару обращаются по фамилии с мистером – мистер Джонсон, мистер Саммер. К камердинеру и личной горничной хозяйки – по одной фамилии. К старшему лакею и старшей горничной – по имени, но обязательно полному. К просто лакеям, горничным и прочей мелкой прислуге – можно и по сокращенному имени. Главную повариху и экономку зовут миссис такая-то, даже если они не замужем. Впрочем, у нас теперь нет ни главной поварихи, ни экономки. И личной горничной с камердинером. Светка, ты не представляешь, какая здесь была орава бездельников, - Люська наклонилась и подобрала с ковра какую-то пушинку. – Дядя Скайворт жил один, гостей принимал редко, а прислуги у него было, как будто человек на двадцать. Замок, конечно, большой, работы много, но не до такой же степени.

- А сколько сейчас осталось прислуги?

- Ну, давай посчитаем. Дворецкий, две горничные, лакей, повар с помощником, шофер, конюший, псарь – он же ветеринар, садовник, привратник и смотритель-ремонтник. Все. Двенадцать человек. Плюс управляющий, но он, собственно, не прислуга. На двоих – вполне достаточно.

Я хмыкнула, но Люська сделала вид, что не заметила.

- Когда бывают большие приемы или много гостей, приглашаем через агентство еще горничных, официантов, помощников повара, уборщиков. В основном из Стэмфорда. По понедельникам люди из деревни на большую уборку приходят, конюшему мальчик помогает, но они все не в штате. А вот шеф-повар у нас из Глазго. Крутейший дядька, в мишленовских ресторанах работал. Ну, успеешь оценить. До него была древняя миссис Дреф, слуги звали ее Деф. В любом смысле. Готовить умела только деревенские английские блюда, вроде йоркширского пудинга, да и то плохо. Но как она орала, когда я завела жральню! Это ж ересь и подрыв устоев. Пришлось отправить ее на пенсию. А мистеру Саммеру абсолютно все равно, когда, что и где мы едим – главное, чтобы ели. Очень огорчается, если какое-то блюдо не нравится. Стараемся не расстраивать его, всегда хвалим, даже если какую-то гадость приготовит. Но это очень редко бывает, обычно все вкусно. Да и экспериментирует, только когда мы одни. Вот, может, на тебе будет опыты ставить, будь готова.

Прелестная перспектива. Ничего, буду благодарить, хвалить и потихоньку шерстить холодильник.

Сделав круг по гостиным и прочим непонятным комнатам, мы вернулись в холл. Люська показала мне лестницу в спортзал, которую я сама вряд ли нашла бы, а потом через черный ход мы вышли во внутренний дворик.

- Здесь тебе тоже делать нечего, - пояснила Люська. – Сюда выходят всякие служебные помещения. Просто я хочу тебе показать, как Скайхилл выглядит с изнанки.

С изнанки Скайхилл выглядел так себе. Примерно как питерские дворы-колодцы. Замощенный потертыми каменными плитами широкий двор, каменные лесенки, спускающиеся к дверям подвальных помещений, глухие стены с редкими узкими окошками. В общем, действительно не на что смотреть.

- Раньше здесь все было по-другому, - сказала Люська. – Я смотрела старые планы. Это был не двор, а узкий проезд между служебными постройками. Вон там были еще одни ворота, а за ними что-то вроде площади. Сейчас там садик, вход туда из кругового коридора. Или можно спуститься по лестницам с галереи.

Мы подошли к высокой стрельчатой арке, в которую вполне мог проехать грузовик с продуктами или, к примеру, пожарная машина.

- Стой, - захныкала я, окончательно одурев. – Это как? Мы же прошли целый круг по первому этажу. А тут арка.

- Аттракцион для туристов. Все обалдевают, - довольно засмеялась Люська. – Я тоже первый раз в шоке была. Забыла, как в коридоре по лесенке спускались, а потом поднимались? Так вот мы под аркой как раз и прошли. Под землей. То есть не под самой аркой, а по бывшему рву. Вокруг замка его засыпали, а перед аркой сделали маленький тоннель. Лесенки-то не прямые, а вкось.

Пройдя под аркой, мы свернули направо, и я невольно посмотрела на окна второго этажа. Действительно, два окна. А между ними – какая-то декоративная лепнина. Но я точно видела три. Люська проследила мой взгляд.

- Свет, это просто твое подсознание пошутило. Это же такой стереотип – старинный английский замок, значит, в нем должно быть привидение. Устала с дороги, что-то промелькнуло – вот тебе и показалось. Видишь, там синие шторы, в обоих окнах.

Я кивнула - конечно, показалось. Кто спорит-то?

- Нет здесь никаких привидений, - Люська поддала носком туфли камешек, который отскочил прямо в заднюю лапу одной из корги. Та обиженно взвизгнула. – Совершенно скучная семья. Совершенно скучный замок. Никаких привидений, никаких страшных тайн и легенд. Здесь никого ни разу не убили, никто не покончил с собой. Все умирали совершенно скучно – от старости, от болезней, от родильной горячки. Только одного соседа в прошлом веке случайно подстрелили на охоте, но сразу отвезли в его собственный дом, сюда не приносили. Откуда тут взяться привидению?

Мы решили сделать еще один круг, теперь уже снаружи. Я снова жадно осмотрела неширокий готический фасад – выступающие зубчатые башни, белые резные наличники, над аркой высокое окно-эркер с лепным гербом, еще выше - часы. Красиво. Жаль только, что цвет такой унылый. Я пожалела, что не было возможности взять с собой бумагу и краски или хотя бы большой набор простых карандашей. Впрочем, наверняка, все художественные принадлежности можно купить в городе, но вот сколько это стоит? Пожалуй, придется обойтись фотографиями.

- Люсь, а почему он такой странный? – задала я вопрос, который занимал меня с самой первой минуты.

- Его построили тяп-ляп, всего за пять лет. Первый граф очень торопился. Все кое-как, на живую нитку. На стройматериалах наверняка экономили. Очень скоро все начало сыпаться. Потом два пожара, потом война… Южную и западную части сохранили, а восточную и северную разобрали и отстроили заново. Только не спрашивай, зачем сохранили. Наверно, думали, что и так сойдет. А может, как обычно, деньги кончились.

Тюдоровский фасад выходил на подъездную аллею, которую я уже успела рассмотреть, пока мы по ней ехали, поэтому мне было гораздо интереснее, что находится с других сторон замка. С тыльной стороны окна смотрели на изумрудные лужайки, разбросанные между фруктовых деревьев. Яблони и вишни уже отцвели, но лепестки кое-где еще белели в траве. За деревьями стояли несколько невысоких длинных построек.

- Гараж, конюшня и псарня, - пояснила Люська. – И еще хозяйственный домик, мастерские всякие, склады, я туда не суюсь. Над гаражом контора и квартира управляющего.

- А как к нему положено обращаться, если вдруг понадобится? – спросила я, надеясь, что обращаться к управляющему не придется – на кой он мне сдался-то?

- Да фиг знает, - Люська смешно наморщила нос. – Слуги зовут его мистер Каттнер, а мы просто Тони. Он однокурсник Питера по Оксфорду, только экономист. Прежний управляющий воровал по-черному, пришлось уволить. А Тони хороший мужик. И, кстати, холостой.

Она подмигнула, но я только плечом дернула.

- А как тебе Боба? – не унималась Люська. – Красавчик, а? Правда, ему всего двадцать семь, но это неважно. И не смотри, что шофер, он диссертацию по французской литературе пишет потихоньку.

- Во-первых, он сказал, что у него девушка есть, - фыркнула я, - а во-вторых, слишком много болтает.

- Это да, - согласилась Люська. – болтливый страшно. Я с ним стараюсь по возможности не ездить, утомляет. Причем ведь молчит, как положено приличному слуге, а задашь вопрос или скажешь что-то – и все, труба, полилось, не остановишь. К тому же ко мне он без особого пиетета относится. Все-таки братья-славяне, как ни крути. Питер даже хотел его уволить, но ты же знаешь, как они тут все перед беженцами стелятся. Хотя со времен Югославии семнадцать лет прошло.

- А как другие слуги относятся к тому, что ты из России? Может, они поэтому тебя… эээ… не воспринимают всерьез?

Люська захохотала в голос – корги вздрогнули и отскочили.

- Не воспринимают всерьез! Светка, они меня по-снобски презирают, потому что я нищебродского происхождения. И не любят, потому что разогнала их ленивую шайку. Не знаю, как они будут относиться к тебе – это уж как себя поставишь. Но жена лорда должна быть знатной дамой – так они считают. А что до России – это вызывает любопытство и опаску. Эта деревня о русских вообще ничего не знает, кроме того, что по телевизору говорят. Но на всякий случай побаивается. Прикинь, кроме шуток, Салли меня спросила, был ли у меня в Петербурге домашний медведь, а если был, с кем я его оставила. Очень хотелось сказать, что медведь был, настоящий, в ушанке, в валенках и с балалайкой, пил водку из самовара, и отдала я его в зоопарк. Но сдержалась. Разочаровала: мол, медведя не было, в городе медведя сложно держать, выгуливать негде. Вот это они понимают.

Мы заглянули в конюшню и на псарню, точнее, двери приоткрыли и посмотрели издали на лошадей и собак. Люська представила меня конюшему и ветеринару-собаководу, но я крупно сомневалась, что сама загляну туда снова. Охотничьи собаки меня не интересовали, а верхом ездить я и хотела бы научиться, но вряд ли кто-то стал бы меня учить. Да и боюсь я их, лошадей.

В гараж и мастерские мы заходить не стали, прошли через цветник, за которым виднелись корты, и снова вышли к парадному фасаду. Перед ним был разбит роскошный сад во французском стиле – с красными песчаными дорожками, фигурно подстриженными кустами, скамеечками, беседками и даже фонтаном в центре. Впрочем, фонтан не работал – Люська сказала, что его включают только во время больших приемов.

=============================================

Гуляли мы довольно долго. Люська пыталась впихнуть в меня невероятное количество полезных сведений касательно жизни в замке, но они влетали мне в одно ухо и тут же вылетали из другого. Наконец она посмотрела на часы и решила, что пора уже переодеваться к обеду.

Корги, хорошо знакомые с распорядком дня, направились прямиком в столовую, а мы поднялись по лестнице на второй этаж. Да, лестница была, конечно, роскошная. Красную ковровую дорожку прижимали к ступеням начищенные до блеска латунные брусья. Я потрогала искусно вырезанные балясины, погладила блестящие широкие перила. Интересно, Питер съезжал по ним в детстве, когда гостил у деда?

- Настоящий дуб, - похвасталась Люська. – Мореный. Ступеньки, конечно, меняли, а вот все остальное – еще тюдоровских времен. Тут вообще перестраивали только стены, а начинка почти вся сохранилась. Только раньше это был не холл, а парадный зал.

На середине высоты лестница раздваивалась и двумя крыльями поднималась к широченной площадке-галерее с высокими перилами. На глухой стене, ныряющей в два коридора, висели портреты – разумеется, фамильные.

- Когда здесь приемы с танцами, на площадке сидит оркестр. Пойдем, я тебе быстренько наши комнаты покажу, а потом отведу тебя в твои.

Люська потащила меня в левый коридор, где было темно.

- Черт, лампочка перегорела. Сейчас позвоню Джонсону, пусть поменяют.

Насколько позволял свет с площадки, я рассмотрела длинный широкий коридор с тремя дверьми по одну сторону. Портреты висели и здесь. Люська открыла среднюю дверь, и мы вошли в большую светлую комнату с тремя окнами. Мебели в ней было немного – кроме, конечно, огромной кровати под гобеленовым покрывалом, на которой с комфортом могли бы спать даже не трое, а четверо. Две тумбочки с маленькими лампами для чтения, неширокая мягкая скамеечка с атласной обивкой в ногах, еще одна такая же у среднего окна. Комод для белья, туалетный столик, кресло у камина с мраморной доской, большая плазменная панель напротив кровати, несколько пейзажей на стенах – вот и вся обстановка.

Пока я озиралась, Люська сняла со стены телефон-трубку, набрала две цифры, дождалась ответа и быстро отдала распоряжения – я поняла только «коридор» и «лампочка».

- Смотри, такие телефоны висят везде, - сказала она, повесив трубку. – И списки внутренних номеров. Чтобы позвонить в город, надо набрать 0. Не поверишь, у дяди Скайворта были еще настоящие звонки. Как в кино – веревки с кисточкой. Ослиные хвосты. Первое, что сделал Питер, - установил мини-АТС. Сначала, конечно, все были недовольны, но потом привыкли.

- А это куда двери? - спросила я. – Как-то, на мой пошлый взгляд, их тут многовато.

В спальне действительно было слишком много дверей – кроме входной, еще четыре. Они располагались симметрично по обе стороны от кровати и в противоположной стене. Люська открыла одну из них рядом с телевизором. Там оказалась гардеробная – шкафы, большое зеркало, мягкая банкетка в центре. За второй дверью была большая ванная. Гардеробная и ванная были проходными, через них можно было попасть еще в одну комнату – с широкой тахтой под мягким пледом. Рядом с ней стоял журнальный столик и два кресла. Зеленые обои, зеленая обивка мебели, зеленый ковер. На стенах вьющиеся растения в горшках, несколько книжных полок, еще один маленький телевизор.

- Это мой лягушатник, - сказала Люська, поправив сбившийся плед. – Он же будуар. Должна же я где-то обижаться на мужа. Если Питер очень сильно храпит, и мне никак не удается его перекатить на бок, ухожу спать сюда. У него с другой стороны точно такая же гардеробная и ванная, а вот личная комната побольше. Раза в два. Там у него кабинет. Ну все, пойдем.

Мы не стали возвращаться в спальню, вышли в коридор через еще одну дверь. И как только Люська терпит такое количество дверей? Меня они всегда раздражали, особенно открытые. Точно так же, как не закрытые шкафы или не задвинутые ящики.

Я шла за Люськой через площадку к противоположному коридору, когда почувствовала легкое дуновение. Как будто сквозняк в спину, только не холодный, а теплый. А еще – взгляд. Чей-то пристальный взгляд. Он был буквально физически ощутим – как прикосновение. Я обернулась – никого. Разве что в самом конце того коридора, откуда мы вышли, в самой тени?

- Люсь, мне кажется, на меня кто-то смотрит, - прошептала я.

- Где? – остановилась она.

- Там. В том коридоре.

- Не выдумывай, никого там нет.

Она вернулась, прошла по коридору до самого конца, подергала ручку последней двери

- У Питера закрыто, в спальне мы только что были, в будуаре тоже. Светка, я тебе говорю, ты просто сегодня устала.

Разумеется, устала. Мне захотелось упасть куда-нибудь на мягкое-теплое, укрыться с головой и проспать часиков так двести. Никакого ужина-обеда со слугами, вообще никакого замка, никаких Люськи с Питером, никакой Англии. Домой хочу, вот.

Люська открыла первую от площадки дверь с другой стороны, рядом с которой стоял маленький столик (ага, для утреннего чая, вспомнила я). Моя комната была хоть и поменьше, чем спальня хозяев, но тоже большая, на два окна. Ноги утонули в пушистом ворсе ковра цвета кофе с молоком. Обои и шторы были на пару тонов темнее, с едва заметными золотистыми узорами. Если кровать Люськи и Питера была вполне современная, разве что не из «Икеа», то на моей определенно отбывало к Морфею не одно поколение гостей. Причудливо вырезанные спинки и ножки, покрашенные белой краской, а главное – столбики и балдахин навевали мысли о милых куртуазных непристойностях.

- Тут и полог был, но мы его сняли, уж больно много пыли собирал. Как тебе?

- Офигеть! – только и могла сказать я.

Мои чемоданы стояли у большого платяного шкафа. Я спохватилась, что оставила где-то сумку, ноутбук и пакет с водкой, но они оказались здесь, на комоде, над которым висел небольшой телевизор с плоским экраном. Плащ, который остался в малой гостиной, тоже принесли сюда.

Как и в хозяйской спальне, рядом с кроватью с двух сторон стояли тумбочки с лампами, в ногах – банкетка, между окон туалетный столик, а у камина – кресло. Только дверей было всего две.

- Тут ванная, - Люська открыла одну из них. – Гардеробной нет, но, думаю, тебе и шкафа хватит. А тут просто комната.

«Просто комната» была побольше Люськиного будуара, но обставлена примерно так же: тахта, журнальный столик, два кресла, очередной телевизор (Люська не соврала: телевизоров в доме хватало), книжные полки. И выхода в коридор из нее не было.

- Ну все, переодевайся и спускайся в столовую. Не заблудись!

Люська ушла, а я тяжело плюхнулась на кровать.

С ума сойти, а ведь суток не прошло с тех пор, как я была у себя дома, за тридевять земель отсюда. В какой-то совершенно альтернативной вселенной.

Может, душ принять?

Часы на каминной полке показывали без двадцати восемь. Не успею. Хорошо хоть платье не мнется, а то пришлось бы разыскивать утюг. Или горничную с утюгом. Ужас!

Я открыла чемодан, вытащила платье, колготки и черные туфли, которые затолкала в последнюю минуту – ну, если уж платье брать, так и туфли, наверно. Быстро оделась, достала дорожную косметичку, подновила макияж, причесалась, побрызгала за уши духами. Встала перед большим зеркалом в дверце шкафа, внимательно рассмотрела свое отражение.

Люська не зря завидовала моей фигуре. И не только Люська. Думаю, мне позавидовало бы большинство женщин всей планеты. Лет так с шестнадцати у меня неизменно сорок четвертый размер одежды классического силуэта Х, я никогда не изводила себя диетами и могла есть все без исключения (впрочем, справедливости ради, повышенным аппетитом я никогда не страдала, к тому же не слишком люблю сладкое), а утреннюю зарядку делала исключительно ради мышечного тонуса и не каждый день.

Более того, любая, даже самая простенькая и невзрачная одежда сидела на мне идеально. Как ехидно замечала Люська, нашему подлецу все к лицу. Черное облегающее платье до колена с атласными вставками на плечах, талии и по подолу, купленное далеко не в бутике, выглядело на мне настоящим La Petite Robe Noire.

Но вот лицо, лицо… Тут Люська явно выигрывала по очкам. И дело даже не в том, что она красивее меня. В конце концов, я тоже далеко не дурнушка, у меня правильный овал лица, большие серо-зеленые глаза с длинными ресницами, высокие скулы, ровный нос, в меру полные губы. Но нет какой-то изюминки, которая заставляла бы мужчин изумленно вздыхать и оборачиваться вслед. Того, что всегда было у Люськи. Помню, один наш одноклассник сказал так: «Чиркова – толстуха, но уникальная, а Захоржевская – красотка, но одна из многих». И это заставляло меня чувствовать себя бледной молью рядом с полной, но яркой, как фейерверк, подругой. Так было всегда, а сейчас она еще и выглядела моложе. На ее круглой физиономии не было ни морщинки, а на моем идеальном лике отчетливо проступали все тридцать два года, как одна копеечка.

Я одернула платье, вдела в уши жемчужные серьги, заправила за ухо выбившуюся из прически короткую каштановую прядь. Хороша Маша, то есть Света, но вот только одинокая, безработная приживалка подруги-графини. И никаких перспектив. Просто тьфу.

Интересно, подумала я, продолжая разглядывать себя в зеркале, у них тут есть гонг, или надо самим следить за временем. В ту же секунду раздался странный звук, похожий на отбиваемые корабельные склянки. Я подхватила пакет с водкой, подумала, стоит ли брать с собой телефон, но не стала. Еще один беглый взгляд на свое отражение – и вот я уже спускаюсь вниз по лестнице. И снова чувствую, что на меня кто-то смотрит…

==========================================

Последний раз я видела Питера на их с Люськой свадьбе почти два года назад. С тех пор он не то чтобы постарел, но несколько погрузнел, а залысины, вроде бы, только что наметившиеся, успели прогрызть в его шевелюре основательные борозды. Теперь он был похож то ли на более взрослую и располневшую версию принца Уильяма, то ли на известного английского актера, вечно играющего в сериалах рефлексирующих недотеп. Он шумно расцеловал меня в обе щеки и не менее шумно порадовался «Столичной», пообещав наделать из нее Screwdrivers со льдом.

Мы сидели за длинным столом, Питер во главе, мы с Люськой рядом, друг напротив друга. На Питере был темно-серый костюм с голубой рубашкой и галстуком в тон, на Люське – вишневое платье из мягкой, слегка поблескивающей ткани. Белая скатерть покрывала только наш кусочек стола, непокрытое темное дерево уходило куда-то в бесконечный полумрак: из двух люстр горела лишь одна, над нами.

Я развернула салфетку, с сомнением посмотрела на множество загадочных ножей, вилок, ножичков и вилочек. Люська подмигнула: мол, не дрейфь, смотри на меня. Но я боялась вовсе не перепутать порядок и назначение приборов, поскольку перед отъездом старательно проштудировала книгу по этикету. Смущало другое: а вдруг мишленовский мистер Саммер изобрел что-то настолько загадочное, что я, хоть и возьму правильную вилку, не буду знать, как именно это есть. Однажды в парижском ресторане я уже пыталась намазать на хлеб запеченный камамбер...

Мистер Джонсон, надевший по случаю обеда черный пиджак, галстук и белые перчатки, наблюдал за процессом. Все тот же молодой человек, тоже в пиджаке и перчатках, предлагал нам всевозможные блюда, накладывал их на тарелки и подливал вино. Еще один мужчина, постарше, надо понимать, помощник повара, приносил блюда с кухни и уносил обратно грязную посуду. Все было потрясающе вкусно, хотя иногда я не могла понять, что именно ем, а спросить стеснялась.

Когда лакей (а если исходить из штатного расписания, это был именно лакей по имени Томми) в очередной раз предложил мне нечто запеченное, я представила, как эта троица будет стоять у меня над душой три раза в день… нет, два, потому что завтрак без слуг. Видимо, эмоции так явно отразились у меня на лице, что Люська сказала, привередливо ковыряя филе палтуса:

- Когда я здесь одна, обычно ем без слуг. Они все приносят и оставляют на буфете, а я накладываю и уношу в жральню, к телевизору. Слуги знают, но делают вид, что не знают. А я знаю, что они знают, но тоже делаю вид, что не знаю.

- I like eating in the zhralnya too, - шепотом поведал страшную тайну Питер, который хоть и не заговорил по-русски, но понимал если не все, то очень многое.

Мы переглянулись, как трое заговорщиков.

- А мне можно? – спросила я.

Питер со значением обернулся к дворецкому, тот подошел и почтительно наклонился. Питер что-то прошептал, мистер Джонсон посмотрел на меня и кивнул. Люська тоже повернулась к нему, и дворецкий передвинулся, чтобы выслушать ее шепот. Потом снова посмотрел на меня и снова кивнул. Я почувствовала себя лошадью на базаре – всегда неприятно, когда знаешь, что о тебе говорят, но не слышишь, что именно.

После обеда Питер в библиотеку не пошел. Сигары он не курил – и вообще не курил, а пить бренди мог и в нашем обществе. Слуги собрали посуду, подали кофе и десерт. Впрочем, для десерта у меня места уже не осталось, поэтому я ограничилась рюмкой Grand Marnier. Мы долго еще болтали, Люська переводила, когда я путалась в английских словах или не понимала Питера. Они наперебой уверяли меня, что месяц пройдет быстро, я получу большое удовольствие, заодно подтяну английский, а потом они вернутся и устроят мне массу всевозможных развлечений.

Огромные напольные часы в углу пробили половину одиннадцатого, и я поняла, что сейчас усну прямо за столом.

- Пора ложиться, - сказал Питер. – Завтра вставать в пять утра.

- Свет, мы не будем тебя будить. Я позвоню из Парижа. И еще будем каждый день говорить по скайпу. А сейчас да, пора, - поддержала Люська.

Кто бы спорил! У меня так слипались глаза, что я еле соображала, куда иду. Да и выпила очень даже немало, а уж крепкий ликер с кофе и вовсе меня добил. Я из тех, кого кофе вечером не возбуждает, а наоборот усыпляет.

Мы поднялись по лестнице, на площадке Люська обняла меня, Питер снова расцеловал в обе щеки, мы пожелали друг другу спокойной ночи, я им – удачной поездки, и за ними захлопнулась дверь спальни. Я пошла было в свою сторону – и…

И снова, уже в третий раз, почувствовала все тот же пристальный взгляд. В этом не было ничего страшного, скорее, странное. Или я уже сплю на ходу?

Я обернулась. Перегоревшую лампочку поменяли. Коридор был пуст. В глаза плеснуло знакомой яркой синью. Ступая на цыпочках, я пошла обратно. С крайнего портрета, висевшего напротив двери Люськиного будуара, прямо мне в глаза смотрела молодая темноволосая женщина в синем переливчатом платье.

Днем я рассмотрела за оконным стеклом только смутный силуэт, но не сомневалась – это она. Сон мгновенно улетучился. Хмель, кажется, тоже.

Света, а ты знаешь, что это такое свойство портретов анфас – кажется, что они смотрят прямо на тебя и следят за тобой?

Света, а ты знаешь, что раньше в коридоре было темно, и ты даже не подозревала, что там есть этот портрет?

И, кстати, Света, что за несуществующий портрет ты видела в несуществующем окне, а?

Когда-то очень давно я серьезно увлекалась историей костюма и даже подумывала о том, не стать ли дизайнером одежды, но с шитьем у меня не очень ладилось, так что не срослось. И все равно мне достаточно беглого взгляда на портрет, чтобы приблизительно определить по одежде если не страну, то хотя бы время. На этом портрете явно была дама все той же тюдоровской эпохи. Точнее – примерно середины XVI века.

Избегая смотреть таинственной незнакомке в глаза, я изучала детали ее наряда. Расширяющиеся книзу съемные рукава, узкий лиф с коротким мысом и прямоугольным вырезом, под которым жесткий корсет, лютый враг женской груди. Маленький бюст он стискивал до полного визуального исчезновения, и только у пышногрудых дам что-то соблазнительно круглилось и выглядывало из-под выреза. Зато лиф без единой морщинки. Из-под разреза верхнего узорчатого платья-гауна видна матово-синяя юбка нижнего платья-котта. Такие наряды носили знатные дамы при Генрихе VIII, точнее, при его шести женах – тон при дворе задавала именно королева. Нет, последнюю, Екатерину Парр, можно исключить, при ней уже начали входить в моду двойные рукава с широченными буфами, закрытые лифы с длинным мысом и всевозможные причудливые воротники, которые при королевах Марии и Елизавете станут просто чудовищными.

Хотя первую, Екатерину Арагонскую, тоже можно отбросить. Она предпочитала строгие чепцы-турэ, домиком закрывающие волосы, и вместе с ней, разумеется, их носили все ее придворные дамы. А у женщины на портрете френчхуд - французский чепец-полумесяц с сетчатой вуалью, да еще сильно сдвинутый на затылок. Такую моду ввела вторая жена Генриха, Анна Болейн, которая много времени провела во Франции. Конечно, при дворе английское платье причудливо соседствовало с французским, венецианским и даже немецким, но, позируя для портрета, дамы обычно старались одеться не в последний писк моды, а во что-то более традиционное.

Ага, а если учесть, что в последний раз титул графа Скайворта был пожалован за подавление крестьянских бунтов… А когда у нас в Англии были крестьянские бунты? Как раз после того, как Генрих решил жениться на Анне, объявил себя главой церкви и начал разгром монастырей. А было это, было это… Если память мне не изменяет, было это в середине 30-х годов, как раз при Анне и потом, при Джейн Сеймур. Значит, женщина на портрете могла быть женой или дочерью первого графа Скайворта четвертого созыва... то есть разлива… то есть…

Я наклонилась и прочитала мелкую гравировку на металлической табличке: «Lady Margaret Dunner». Значит, не жена, а незамужняя дочь, иначе было бы написано «Margaret, Countess of Skyworth».

Наконец я отважилась взглянуть леди Маргарет в глаза – ярко-синие, как ее переливчатое платье. Она смотрела на меня, как живая, - напряженно, но доброжелательно, словно хотела что-то сказать. А что, если и правда?..

Света, уймись, ты бредишь. Ты пьяная, и тебе давно пора спать.

Я пообещала себе, что завтра же поищу информацию о леди Маргарет в интернете, мысленно пожелала портрету спокойной ночи и пошла в свою комнату.

=============================================

Как ни странно, спала я совершенно мертвецким сном, похожим на черную яму. Вечером мне едва хватило сил раздеться. Я рухнула в постель, так и не приняв душ, не почистив зубы и не смыв косметику. На то, чтобы вытащить из чемодана ночную рубашку, меня тоже не хватило. Кажется, я заползла под одеяло и тут же уснула, даже не выключив лампу на тумбочке.

Разбудил меня стук в дверь.

«Какого хобота?» – спросила я мысленно, потому что тяжеленный язык отказался ворочаться. И тут до меня дошло, что я не дома, не в своей постели, а лежу себе голая и здорово похмельная в гостевой спальне английского замка, да еще и с незакрытой дверью.

Так, это же утренний чай. То есть горничная с утренним чаем. Значит, семь часов. Значит, Люська с Питером уже уехали. В окно робко царапалось серенькое линкольнширское утро.

Я решила не отзываться, за дверью послышался стук подноса и шаги по коридору. Кое-как выбравшись из-под тяжелого одеяла, я пересидела на краю кровати приступ головокружения, вытащила из чемодана халат, влезла в него и выглянула за дверь. Кроме маленького белого чайника и чашки с ложкой и блюдцем на подносе лежали пара бумажных салфеток, крошечная упаковка молока и два пакетика сахара.

Втащив поднос в комнату, я задумалась, куда его пристроить – столик был только в будуаре. Пришлось убрать с комода сумку и ноутбук. Черт, я же так и не взяла ничего из жральни. Хотя… и хорошо, что не взяла – вряд ли бы мне сейчас кусок в горло полез. А вот крепкий зеленый чай без сахара – в самый раз. То, что доктор прописал. Я налила чашку и забралась обратно на кровать.

Что-то такое вчера произошло, подумала я, и тут же вспомнила. Женщина в окне, которая махала мне рукой, но на самом деле не махала, потому что никакого окна там не было. Портрет синеглазой леди Маргарет Даннер, который следил за мной в коридоре.

Одним глотком допив чай, я потянулась за ноутбуком, чтобы забраться в интернет, - Люська ведь говорила, что вай-фай по всему дому. Но потом до меня дошло, что до завтрака не мешало бы привести себя в порядок и разобрать чемоданы. А то приду из столовой, а тут Энни-Салли с пылесосом.

В начале девятого я уже была при относительном параде и чувствовала себя заметно лучше. Даже аппетит проснулся, заставляя думать о завтраке с некоторым волнением, если не сказать, вожделением. Чтоб не возвращаться после завтрака в комнату, я сразу оделась так, чтобы можно было посидеть с ноутбуком в саду или на веранде. Хотя Люська и сказала, что можно ходить в чем угодно, я все же надела для начала свободные черные брюки, легкий голубой свитер и черные туфли-мокасины. Вполне пристойно. Погода особого энтузиазма не вызывала, и я решила, что вернусь за ветровкой, если замерзну.

Разбор чемоданов занял почти все время до завтрака. Я только-только развесила и разложила вещи и забросила чемоданы на шкаф, когда раздался бой склянок. Надо бы посмотреть, какая рында издает этот звук, подумала я, пудря перед зеркалом нос. Телефон я положила в карман брюк, а ноутбук взяла под мышку, прикинув, что заряда батареи должно хватить часа на полтора, а может, и больше. Конечно, можно и с телефона в интернет выйти, но я, по возможности, предпочитаю большой экран.

Подойдя к лестнице, я покосилась на левый коридор и, посмотрев по сторонам, украдкой помахала в ту сторону рукой. Вроде бы как между нами какой-то контакт произошел. Какая-то между нами с леди Маргарет тайна. Или какое-то полное сумасшествие – это скорее.

В столовой уютно горел камин, буфеты поскрипывали от тяжести безумного завтрака для десятка Гаргантюа – и никого. Только Фокси и Пикси развалились, греясь у огонька. Услышав мои шаги, они резво подорвались и заскакали вокруг меня, подвизгивая и подлаивая.

- Дурочки, - сказала я, положив ноут на стол и синхронно почесывая два рыжих загривка. – Вы меня только вчера первый раз увидели, а уже готовы до смерти зализать.

Дурочки дали мне понять, что я ничем не хуже всяких прочих, особенно если угощу их чем-нибудь. Кто б сомневался!

Я обошла все буфеты, знакомясь с ассортиментом, заглянула во все металлические штуковины, где еда сохраняется горячей, налила стакан апельсинового сока и большую чашку кофе с молоком. Потом взяла тарелку, положила на нее треугольник румяного омлета с ветчиной, круглую теплую булочку, несколько тонких пластинок сыра, запихнула в тостер ломтик темного, остро пахнущего тмином хлеба. На блюдце красиво разложила пару ложек разноцветного джема и кусочек густо-желтого масла. Пожалуй, для начала хватит.

Корги продолжали скакать вокруг меня, и я, воровато озираясь на дверь, скормила им по куску ветчины. Добившись желаемого, они снова улеглись у камина. Я села на свое вчерашнее место. Одной за длиннющим столом в огромной столовой было совсем неуютно. Я с большим удовольствием отправилась бы со своими тарелками-чашками в жральню и позавтракала бы там за ноутбуком, но решила все-таки не нарушать правила хотя бы в первый день. И правильно сделала. Не успела я доесть омлет, как в столовую зашел мистер Джонсон.

- Мадам, - поклонился он.

Судя по четко прозвучавшему «мэдэм», именно об этом вчера шептала ему Люська. Мол, мисс Светлане не нравится обращение «мааам». Я улыбнулась в тридцать один присутствующий и один отсутствующий коренной зуб, мысленно скривившись при этом, как будто слопала целый лимон. Вот позорище-то! Выставила меня капризной идиоткой!

- Леди Скайворт оставила это для вас, - дворецкий положил на стол рядом мной допотопную кнопочную «Нокию» и сложенный лист бумаги.

Я подумала, что с мистером Джонсоном лучше подружиться, чем молча шарахаться от него и прятаться по углам. Продолжая улыбаться, поблагодарила, потом похвалила завтрак. Что бы еще такого сказать?

- Мистер Джонсон, я была бы вам очень признательна, если бы вы разговаривали со мной не очень быстро. Я только начала изучать английский язык и, к сожалению, еще не все понимаю.

- Да, мадам, - кивнул мистер Джонсон. – Хорошо.

Нет, это не то. А, вот!

- Мистер Джонсон, я по профессии архитектор, и мне очень нравится Скайхилл.

Его лицо как-то вдруг сразу потеплело. Люська не ошиблась, вот в каком направлении надо копать.

- Я бы очень хотела узнать побольше о замке, о его истории, - продолжала я самым сладким тоном. – Я знаю, вы проводите экскурсии для туристов, но боюсь, что пока еще не смогу все понять. Может быть, в библиотеке найдется книга или что-нибудь еще?

- Разумеется, мадам, - наконец-то улыбнулся дворецкий, и оказалось, что он вовсе не пожилой, наверно, ему еще и сорока нет. – Я найду для вас книгу и оставлю в библиотеке. Всегда рад помочь.

Он еще раз поклонился и вышел. Я закончила завтрак, позвала собак и отправилась в парк. Вернее, собиралась отправиться в парк, но постояла на крыльце и поняла, что идея не слишком удачная. В воздухе висела мелкая водяная завеса – уже не туман, но еще и не дождь. Или наоборот. Все вокруг было влажным и холодным. Даже шерсть Фокси, которая понуро сидела у моих ног на поблескивающей ступеньке. Пикси выходить из дома категорически отказалась.

- Ну и не очень-то и хотелось, - сказала я, то ли себе, то ли собаке, то ли вообще в мировое пространство. – И что теперь? Куда пойти, куда податься?

Прятаться от горничных, которые в любой момент могли прийти для уборки куда угодно, не улыбалось. Правда, было одно место, куда они вряд ли заявились бы. Но Люськин план замка, конечно, остался в спальне, возвращаться за ним было лень, а как попасть на веранду, я не знала. Помнила только, что она примыкает к фасаду, который выходит на цветник. Поэтому пришлось идти снаружи, по дорожке, огибающей замок по периметру.

Пока мы добрались до стеклянной двери веранды, мои волосы стали такими же влажными, как шерсть корги, а на ворсе свитера засеребрились крошечные водяные капельки. Вот еще не хватало промокнуть, замерзнуть и заболеть.

На веранде было не сказать, чтобы намного теплее, чем на улице. Разве что не так сыро. По правде, эта застекленная коробка была довольно уродливой, но ее разумно спрятали на задворках, к тому же она была полностью скрыта буйно разросшимися кустами сирени. В жару с открытыми окнами на веранде, должно быть, хорошо – прохладно. Если, конечно, в Англии вообще бывает жара.

В углу стояло массивное кресло с небрежно брошенным на него мохнатым пледом. Я забралась с ногами, укуталась по самые ноздри и пожалела только о том, что не прихватила с собой еще одну кружку кофе.

Люська не соврала – вай-фай действительно дотягивался до любого места и был довольно шустреньким. Пока ноут загружался, я прочитала ее письмо.

«Светик, мы уехали, не скучай, не грусти. Дж. отдаст тебе телефон – это старый Питера. Я забила туда нужные номера, если что – пригодится. Звонить буду на него. Денег на нем много. Погода – срань, но обещают, что через пару дней наладится. НИКОГО НЕ БОЙСЯ!!! Целую. Л.»

К записке скрепкой были приколоты четыре банкноты по пятьдесят фунтов. Надпись со стрелочкой гласила: «Это тебе на мелкие расходы».

Я повертела в руках телефон. Носить в карманах сразу два мне не хотелось, но оставить свой в сумке – тоже не вариант. Конечно, я не собиралась никому звонить. Да и кому, собственно? Подруг, кроме Люськи, у меня почти не было. Мама умерла шесть лет назад, папа – когда я училась во втором классе. Бабушки-дедушки – и вовсе до моего рождения. Но мне могли позвонить заказчики или соседка, которая присматривает за квартирой.

Подумав, я просто переставила симку из «Нокии» в свой телефон, благо, он у меня двухсимочный. Или двухсимный? Ну, не суть. Посмотрела записную книжку – десятка полтора номеров, в том числе Люськи и Питера, мистера Джонсона, управляющего Каттнера и еще всякие разные. Которые, как я подозревала, не пригодятся мне никогда.

Следующие два часа пролетели, как одна минута. Я даже не заметила, как Фокси заскучала и ушла в дом. Если бы ноут не замигал лампочкой разряженной батареи, я бы сидела на веранде до самого ланча.

Русскоязычный интернет, похоже, и не подозревал о существовании леди Маргарет Даннер. Англоязычный скупо насплетничал, что она была младшим ребенком лорда Хьюго Даннера, первого графа Скайворта четвертой креации, и леди Джоанны Невилл. Точная дата ее рождения была неизвестна, а умерла леди Маргарет в 1542 году. Вскользь упоминалось, что она пребывала при дворе в качестве фрейлины королев Анны Клевской и Екатерины Говард. Еще мне удалось выяснить, что сэр Хьюго, придворный Генриха VIII, будучи всего лишь рыцарем-бакалавром, получил графский титул и земли за участие в подавлении Линкольнширского восстания 1536 года.

Ничего себе у короля был юмор! Наградить карателя поместьем именно там, где его больше всего ненавидят. Впрочем, разоренные аббатства тоже зачастую доставались именно тем, кто их разорял.

Любопытно, что у лорда Скайворта было много общего с более удачливым Чарльзом Брэндоном, герцогом Саффолком, который приходился королю лучшим другом, а потом и зятем. Оба происходили из незнатных семей, их отцы, сторонники Ланкастеров, погибли во время битвы при Босворте, а матери скончались вскоре после этого. Примерно в одно время молодые люди оказались при дворе, сначала в свите принца Артура, а после его смерти – в числе приближенных Генриха, герцога Йоркского, и получили рыцарское звание.

Карьера Брэндона стремительно пошла в гору, когда Генрих стал королем, а вот Хьюго - мрачный, вспыльчивый и не слишком умный – по-прежнему оставался на вторых ролях. Впрочем, как следовало из одного источника, он был незаменим там, где требовалась грубая сила и безбашенность. Несмотря на близость к королю, сэр Хьюго довольно долго оставался бедным, как церковная мышь, и только брак с пятнадцатилетней леди Джоанной немного поправил дело. Она происходила из боковой ветви второго дома Невиллов – одного из самых знатных английских семейств, и без помощи Генриха Хьюго вряд ли смог бы на ней жениться.

Брак этот с самого начала был несчастливым, Хьюго постоянно изменял жене и обращался с ней настолько грубо, что леди Джоанна была вынуждена просить защиты у короля – что, впрочем, не слишком помогло. Она скончалась во время эпидемии потницы 1528 года, когда ее дети – Роджер и Маргарет - были еще маленькими. Лорд Скайворт больше не женился, хотя дожил до шестидесяти пяти лет – более чем солидного по тем временам возраста. Где-то между королевами Джейн Сеймур и Анной Клевской он чем-то не угодил государственному секретарю Томасу Кромвелю и попал в опалу. Остаток жизни граф провел в своем замке, не вернувшись ко двору даже после казни Кромвеля. Титул после него перешел не к сыну, умершему за несколько лет до того, а к младшему внуку Томасу (старший, Эдвард, не дожил и до трех лет). Таким образом, прямая линия наследования прервалась уже на втором поколении.

Все это было очень интересно, но мне хотелось побольше узнать о леди Маргарет. А вот о ней-то как раз интернет больше ничего не знал. Судя по тому, что о ее супруге и детях нигде не упоминалось, замуж выйти она не успела. Хотя на портрете ей было никак не меньше двадцати лет, а то и все двадцать пять. Кстати, других изображений леди Маргарет я не нашла – да и вряд ли они были. Авторство единственного известного портрета, того самого, который смотрел на меня в галерее, было весьма спорным. Его приписывали придворному королевскому художнику Гансу Гольбейну-младшему, но сомнительно, что он стал бы писать большой портрет ничем не примечательной фрейлины.

Я открыла изображение, увеличила, и тут мне в глаза бросилось то, на что не обратила внимания, рассматривая оригинал. Леди Маргарет стояла, скрестив руки под грудью. На среднем пальце правой руки у нее был очень тщательно выписанный перстень с большим камнем густого сине-лилового цвета, обработанным в виде овального кабошона. Вчера я лишь мельком глянула на него, но только сейчас заметила на поверхности камня шестилучевую звезду. Да это же астерикс – звездчатый сапфир, причем с примесью ванадия, дающего лиловый оттенок. Большая редкость!

Один из моих дедушек был профессором кафедры минералогии Горного института, от него осталось множество книг по специальности, которые я изучила вдоль и поперек еще в детстве. Надо сказать, я – классический человек-дайвер, который если уж заинтересовался чем-то, то перекопает предмет вдоль и поперек, почти до профессионального уровня. Но увы, во мне есть кое-что и от человека-сканера: интерес проходит быстро, и я переключаюсь на что-то другое. А поскольку память хорошая, все изученное лежит в голове мертвым грузом, практически без употребления – кроссворды не в счет.

«Астерикс, астерикс… Астерикс и Обеликс», - бормотала я, увеличивая фрагмент картины, пока он не начал расплываться.

Нет, Обеликс нам ни к чему. А вот астерикс… Мама дорогая, это каких же денег должно стоить такое колечко! Я погуглила стоимость лиловых сапфиров со звездой. Ничего так, до пяти тысяч долларов за карат – это если премиум-класса, большой и без изъянов. А сколько карат может быть в камне леди Маргарет?

Конечно, картина – это не фотография. Но художник – Гольбейн или нет, неважно – был настоящим мастером мельчайших деталей. Я не поленилась сходить на галерею, где сделала телефоном несколько снимков отдельных фрагментов в самом большом разрешении. Вернувшись обратно, скинула фотографии в ноутбук и снова увеличила.

Слабое освещение в галерее не позволяло увидеть, что необычная переливчатость платья создавалась мельчайшим серебристым узором. Так же тщательно прорисованы были и другие детали. Поэтому и камень – я была уверена в этом если не на сто процентов, то на девяносто девять точно – не мог быть просто каким-то непонятным лиловым самоцветом. И размер его по соотношению с оправой и пропорциями руки можно было определить довольно точно.

Рассматривая фотографии всевозможных колец с кабошонами, надетых на пальцы, и сравнивая их с перстнем на портрете, я прикинула, что в астериксе могло быть от сорока до пятидесяти карат. Перстень вместе с оправой целиком закрывал нижнюю фалангу. Сейчас такое кольцо смотрелось бы довольно вульгарно, но по тем временам это было нормально.

Странным образом перстень отодвинул леди Маргарет на второй план, хотя что-то подсказывало мне: он связан с нею очень крепко. Вообще-то, я более чем равнодушно отношусь к драгоценностям. От мамы мне достались достаточно дорогие и оригинальные украшения, да и Федька дарил регулярно, но я почти ничего не носила – только если ситуация категорически настаивала. Камни мне были интересны чисто теоретически, а не в прикладном смысле. Но это кольцо мгновенно заполнило все мои мысли. Нет, я ни в коем случае не хотела бы его себе. Просто с ним была связана какая-то тайна – я в этом не сомневалась.

Интересно, сохранилось ли оно? Такое дорогое украшение должно было быть частью фамильных драгоценностей, которые переходят от матери к жене старшего сына после свадьбы. Хотя… леди Маргарет была всего лишь дочерью графа и своими личными украшениями могла распорядиться по собственному усмотрению – подарить, завещать. Надо будет спросить у Люськи, когда позвонит. Она говорила, что сокровища Скайвортов, которые попроще, хранятся у Питера в сейфе, а самые дорогие – в Лондоне, в банковской ячейке.

Я закрыла разрядившийся ноутбук и посмотрела на часы. До ланча оставалось чуть больше часа. Пожалуй, стоит вернуться в свою комнату – надо думать, ее уже убрали. Поставлю ноут заряжаться, а потом еще раз внимательно рассмотрю портрет леди Маргарет. Ну, и другие заодно. А после ланча надену дождевик и ботинки и все-таки немного погуляю.

Утром я по привычке застелила постель покрывалом, но теперь она была заправлена уже по-другому. Так, как, видимо, считали правильным Энни или Салли. Ну и ладно. Больше не буду сама убирать.

В комнате было просто до отвращения чисто и аккуратно. Ни пылинки, ни соринки. Даже косметику, которую я побросала кое-как, разложили на туалетном столике в идеальном порядке. На полотенцесушителе висели три чистых полотенца – большое, маленькое и еще меньше. Ванна, раковина и унитаз сверкали – почти как зеркало. В воздухе висел какой-то сложный, но приятный запах.

Я поставила ноутбук на зарядку и вышла на галерею – эдакий аналог современных семейных фотоальбомов. С моей стороны на стене тоже были портреты, но, судя по одежде, более поздних времен, чем те, которые интересовали меня. Бросив лишь беглый взгляд на леди Маргарет, я прошла в самый конец левого коридора. В торце, рядом с дверью в кабинет Питера, висел всего один портрет. Разумеется, это был лорд Хьюго, кто же еще. На портрете ему было около шестидесяти лет, стало быть, написали его приблизительно в то же время, что и портрет дочери.

Надо сказать, это был довольно неприятный субъект. Похоже, рисовал его все тот же художник с фотографическим вниманием к деталям, который не ставил себе задачу польстить оригиналу. Набрякшие мешки под маленькими, близко посаженными глазами, тяжелые носогубные складки, придающие лицу сварливое, если не сказать, злобное, выражение, оплывший овал, едва прикрытый редкой пегой бородкой. Мне показалось, что граф непременно должен был быть лысым, но убедиться в этом мешал плоский черный берет с пером, расшитый золотом.

Любопытно, что одежда лорда, который уже давно не появлялся в свете, была нарочито парадно-придворной. Нечто похожее я видела на одном из портретов Генриха VIII: расшитый камнями и жемчугом парчовый джеркин с высоким воротом и складчатой баской, широченный гаун на меховой подкладке, массивная цепь с огромным медальоном. Похоже, предок Питера действительно был изрядным завистником и пытался – в меру возможностей, конечно, копировать все роскошное. Хэмптон-корт, например. Или, хм, новое платье короля. Но получалось как-то жидковато.

Портрета леди Джоанны рядом с графом не наблюдалось. Впрочем, ничего удивительного. Она умерла еще до того, как сэр Хьюго стал пэром Хьюго. Несмотря на то, что ее семья была знатной и богатой и наверняка дала за невестой хорошее приданое, парадные портреты при ее замужней жизни были непозволительной роскошью.

Зато я смогла полюбоваться на портрет лорда Роджера, виконта Флиткорта. В возрасте около тридцати он был недозрелой копией своего папаши – такой же обрюзгший и всем не довольный. Казалось, он ненавидит и презирает весь окружающий мир. Особенно неприятное впечатление производил круглый мягкий подбородок и жидкие сальные пряди волос, свисающие из-под бесформенной бархатной шапочки. В общем, виконт выглядел совершенным неудачником, безвольным и озлобленным. По всей видимости, он и на самом деле был лузером – являться наследником и умереть, так и не став графом… Ну что тут скажешь?

На ком был женат виконт, я не знала, потому что эту информацию не искала. На портрете, обозначенном табличкой «Myrtle, Viscountess Fleatcourt», была изображена довольно милая молодая женщина с пухлощеким младенцем на руках, одетым в чепчик и белое платьице. И угораздило ведь ее выйти замуж за такого персонажа. Одна надежда, что потом ей повезло больше – если, конечно, она не осталась вдовствующей виконтессой. Но молодые аристократки, особенно красивые и состоятельные, в те времена редко засиживались во вдовах.

Наряд леди Флиткорт меня не особо заинтересовал, к тому же художник – явно уже другой, совсем не та манера письма – уделил ему не слишком много внимания. Единственное, что я рассмотрела внимательно, - это руки. На ее пальцах было несколько едва намеченных кистью колец, а вдруг невестка оставила свои украшения ей? Но кольца были самые обычные, небольшие, и ни одного с синим или лиловым камнем.

Интересно, кого из сыновей виконтесса держит на руках – Эдварда или Томаса? Видимо, придется расспрашивать дворецкого. Хотя, если подумать, - оно мне надо? А с другой стороны – почему бы и нет? Чем тут заниматься? Смотреть многочисленные телевизоры? Как знать, может, к возвращению графьев с континента я буду знать историю Скайвортов лучше их самих.

Второй граф Скайворт был представлен в галерее в двух видах – подростковом (нескладный, как жеребенок, с испуганным выражением лица – или запуганным?) и вполне взрослом. Взрослый граф выглядел более уверенным в себе и даже улыбался. К счастью, лицом он пошел в мать. Далее следовал портрет его жены, ничем не примечательной графини Джейн (без кольца!), и групповое изображение детей – виконта Эдвина, леди Сары и достопочтенного Генри. Последним в ряду был портрет леди Маргарет, и я удивилась подобному расположению. Если следовать хронологии, он должен был висеть рядом с портретом Роджера. Я сделала себе еще одну мысленную пометку – если уж наберусь наглости доставать расспросами мистера Джонсона, то выясню все сразу.

У портрета леди Маргарет я застряла надолго. Он притягивал меня, как магнит. Глядя ей в глаза, я уже не думала о перстне с астериксом – точнее, отодвинула эти мысли на потом. На ее губах не было улыбки, но глаза улыбались – мягко и немного печально. И, кстати, она нисколько не была похожа на отца и брата. Я подумала, что живи она сейчас (или я – тогда), мы вполне могли бы подружиться.

Бред какой-то, с чего я это взяла?

Потому что мы уже подружились.

Мысль была легкая, как ветерок. Да-да, подружились. Почти через пять столетий. Через портрет.

Нет, все-таки бред.

Я встряхнула головой, отгоняя это сумасшествие, и в это время откуда-то из глубины дома донеслись склянки. Где же этот чертов колокол? Ни в холле, ни в столовой его точно не было, я проверила. Вот еще одна загадка.

В столовой меня ждали мистер Джонсон и помощник повара, который в Люськином списке значился как Энди. Похоже, вчерашнее распоряжение Питера не сработало. Как будто в ответ на мои мысли, Энди поклонился, сказал «мадам» и пошел к двери.

- Спасибо, Энди, - сказала я.

Даже если они все меня презирают и считают дворняжкой, пусть я лучше буду милой и вежливой дворняжкой, чем хмурой, неприветливой и испуганной.

Энди обернулся и с несколько озадаченным видом поклонился снова.

«Все правильно», - сказал - в моей голове! – по-английски приятный женский голос.

Приехали... Я выбрала себе в подруги фамильный портрет и разговариваю сама с собой от ее имени. По-английски. Чума на лыжах…

Мистер Джонсон, медленно и отчетливо выговаривая каждое слово, поинтересовался, куда мне подать чай, какое вино я предпочитаю к обеду и нет ли у меня каких-нибудь пищевых ограничений. Я ответила, что ограничений нет, чай попросила в библиотеку, а насчет вина сказала, – поскольку именно он, а не повар заведовал винными запасами, - что полагаюсь на его вкус. Пожелав мне приятного аппетита, дворецкий вышел, закрыв за собою дверь.

Похрустев для затравки зеленым салатом, я налила себе из супницы загадочного ярко-желтого супа-пюре, приправленного мелко нарезанным, остро пахнущим укропом. Как ни пыталась я определить на вкус его ингредиенты, мне это не удалось. Хорошо быть всеядной. Ну, может, за исключением сырого мяса и живых насекомых, это я вряд ли стала бы есть без серьезной угрозы голодной смерти.

На второе было запеченное в горшочке мясо с овощами и паровая рыба. Я попробовала того и другого и поняла, что десерт – заварной крем с фруктами и печеньем – в меня уже не влезет. Но… нельзя расстраивать повара. Пришлось положить немного в розетку.

Я как раз сражалась с последними ложками, когда позвонила Люська. Она доложилась, что все в порядке, они уже в Париже, в отеле, погода хорошая, и спросила, как мои дела. Я бодро ответила, что у меня тоже все в порядке, погода ужасная, я сижу за ланчем, а до этого бродила по дому и рассматривала портреты.

- Кстати, - поинтересовалась я, словно между прочим, - на одном портрете очень интересный перстень с большим синим камнем, он случайно не сохранился?

- С большим синим камнем? – задумчиво переспросила Люська. – Нет, кажется, нет. Ты же знаешь, я не люблю большие перстни. Есть в сейфе два или три, старинные. Но, если не ошибаюсь, не синие.

Мы поговорили еще пару минут, договорились вечером пообщаться в скайпе, и Люська отключилась.

Так, значит, кольца нет. Я была немного разочарована, но, по правде, особо и не надеялась, что смогу подержать его в руках.

Домучив крем, я вышла в холл. Одна из горничных, сидя на банкетке, вычесывала одну из корги. Энни и Салли были абсолютно похожи, а собак я различала, только когда видела их вместе. Мама Фокси все-таки была покрупнее и повальяжнее своей непоседливой дочки.

- Можно мне? – робко проблеяла я, подойдя поближе.

- Конечно, мадам, - горничная протянула мне щетку и резво вскочила с банкетки. Похоже, вычесывать собак было ее нелюбимой обязанностью.

Я села на ее место, наклонилась к псине, которая лениво потянулась, подставляя мохнатое пузо. Я принялась вычесывать ее, периодически снимая со щетки пух и складывая его в кучку. Хотя поза была и неудобная, размеренность движений и полный желудок навевали дрему. Мне показалось, что я слышу легкие, заглушаемые ковром шаги по лестнице, шуршание парчовой юбки…

Я распрямилась так резко, что закружилась голова. Ни на лестнице, ни на галерее, ни в холле никого не было. Корги подняла голову и недовольно посмотрела на меня: ну ты чего, чеши давай. Я положила щетку и комок пуха на столик: вдруг кто-то вяжет из него носки. Определенно надо пойти проветриться.

Приоткрыв дверь, я выглянула на крыльцо. В воздухе по-прежнему висела водяная пыль. Быстренько сбегав наверх за ботинками (а ведь сомневалась, брать или нет!), я выбрала дождевик с капюшоном в маленькой гардеробной у входа – там на крючках висело несколько плащей, в ведре-подставке стояли большие зонты, а вдоль стены тянулась штанга с плечиками для верхней одежды, сейчас пустая.

Корги осталась в холле, а я вышла и побрела по дорожке вокруг дома, радуясь своим не накрашенным глазам – лицо моментально стало влажным.

Обойдя «Хэмптон-корт», я зачем-то свернула с дорожки и побрела по траве к хозяйственным постройкам. Хотя лужайки были аккуратно подстрижены, низ брючин промок моментально. Я остановилась, задумавшись: вернуться в дом или все-таки идти дальше, и тут увидела, что Бобан машет мне, стоя у гаража. Испугавшись, что он опять заболтает меня до полусмерти, я помахала в ответ и юркнула в полуоткрытую дверь конюшни.

Внутри царил полумрак, пахло сеном, навозом и лошадьми – интересно, а чем еще там могло пахнуть? Конюший Джерри материализовался ниоткуда.

- Мадам? Желаете прокатиться?

А ведь я в школе в драмкружок ходила. И даже один раз играла подругу главной героини. Миленький Станиславский, помоги, а? Миленький конюший Джерри, я, конечно, маленькая дурочка, но ведь ты – такой большой, умный, сильный, смелый, красивый!..

- Мне бы хотелось, - вздохнула я, путаясь в пассиве и сослагательном наклонении. – Но я не умею… и… немного боюсь…

- Не страшно, мисс, - ура, Станиславский сработал! Теперь я мисс, что уже не так официально. – Я вас научу. Только нужна одежда. И обувь.

Я попыталась пойти на попятный, но конюший настоял, чтобы я немедленно позвонила Люське и получила добро на заказ амуниции. Люська посмеялась и добро дала («Норм, Джерри с тебя не слезет, пока через барьеры не будешь прыгать»). Конюший записал мои размеры и пообещал, что через пару-тройку дней можно будет приступать.

Огромный черный конь насмешливо заржал прямо у меня за спиной – я дернулась, как укушенная, и с ужасом уставилась для него.

- Нет, мисс, этот не для вас, - успокоил Джерри. – Это конь управляющего. А вот Полли - хорошая девочка, спокойная. Познакомьтесь.

Он дал мне морковку и подвел к небольшой рыжей лошадке с неожиданно черной гривой и хвостом. Умирая от страха, я протянула ей морковку. Полли покосилась на меня синим – совсем как у леди Маргарет – глазом, будто говоря: «Дурында, не бойся, не укушу», и осторожно взяла морковку с моей ладони. Губы у нее были мягкие и теплые. Я осторожно погладила ее по шее. Полли кивнула.

- Хорошо, - одобрил Джерри. – Вы ей нравитесь.

Попрощавшись, я выглянула наружу. Бобана нигде не было видно, и я быстро вернулась обратно на дорожку. Внутри у меня все дрожало, то ли от страха, то ли от внезапного счастья, и я все время вспоминала мягкие губы Полли на своей ладони. Может, ничего? Может, научусь? На машине вот тоже безумно боялась ездить сначала, но ведь научилась же. Правда, немного смущало, что я ввела Люську в расходы, - наверняка эта амуниция недешевая. Посовещавшись со своей совестью, я решила добавить верховое снаряжение к вечернему платью – как компенсацию за то, что бросили меня на месяц одну.

Обойдя дом кругом, я окончательно продрогла. Было не холодно, но промозгло. А я не взяла почти ничего теплого. Кроме этих черных брюк – только джинсы и два свитера. А в этом средневековом склепе, похоже, даже в самую жару не особо жарко.

До чая был еще вагон времени. У себя в комнате я сменила промокшие брюки на джинсы и решила, что вполне могу выпить кофе в жральне, а потом устроиться в библиотеке. Может, мистер Джонсон уже нашел мне книгу о замке.

Книга действительно лежала на журнальном столике – в компании со свежими газетами, номерами «Tatler» и «Esquire», справочниками английской аристократии «Debrett's People of Today» и «Debrett’s Peerage & Baronetage». Был там еще потертый альбом с рисунками и фотографиями, который я поначалу проигнорировала – а зря.

В библиотеке топился камин, было тепло и уютно. Рядом с камином стояли два больших кожаных кресла, журнальный столик – между ними. Наверно, предполагалось, что хозяева (или хозяин и его гость) будут сидеть в креслах, смотреть на огонь, пить бренди и беседовать. А может, читать книги или газеты. Или таращиться в свои смартфоны – хотя, нет, это вряд ли предполагалось.

Книжные полки уходили до самого потолка, некоторые были застеклены – видимо, там хранились самые ценные фолианты. В промежутках между шкафами стояли складные лесенки. На стенах висели семейные фотографии в рамках – такие же пафосные, как и портреты в галерее. Еще в библиотеке было несколько диванчиков, компьютерный стол с новеньким моноблоком, стулья и еще какая-то непонятная конструкция у окна.

Я устроилась в кресле с ногами и взяла книгу – довольно толстенькую и красиво изданную. Называлась она без особой фантазии – «Skyhill & Skyworths». В качестве автора значился Robert Dunner, 17th Earl of Skyworth. Год издания – 2013, количество экземпляров – 50. Стало быть, книгу написал дядя Питера и издал за свой счет для личных нужд. А сам Питер – восемнадцатый граф. А вот я знаю своих предков всего на четыре поколения назад, не считая себя. Грустно.

Заглянув в оглавление, я чуть не завизжала от восторга. О замке была только первая часть книги. Вторая – обо всех членах рода Скайвортов, от лорда Хьюго до самого Роберта. То, что доктор прописал! Но, как говорится, добро без худа – чудо, потому что читать без словаря я не могла, а искать в библиотеке англо-русский словарь можно было до посинения, и совершенно не факт, что я бы его нашла. Пришлось вылезать из мягкого кресла и включать компьютер.

Разумеется, первым делом я открыла главу о леди Маргарет. Каково же было мое разочарование, когда я обнаружила, что сведения о ней занимают меньше страницы и все они мне уже известны. Ну, может, кроме того, что она трижды была помолвлена, но так и не вышла замуж, умерла в замке и похоронена в фамильном склепе деревенской церкви. Я еще раз полюбовалась ее портретом на глянцевой вклейке и стала просматривать главы о других предках Питера.

О ком-то было написано больше, о ком-то меньше, но все равно было видно, что лорд Роберт отнесся к делу более чем добросовестно. Интересно, помогал ли ему мистер Джонсон, а если помогал, то в какой мере?

Бегло просмотрев всю иллюстрированную родословную графов Скайвортов, я сделала любопытный вывод. С деторождением в этой семье определенно наблюдались проблемы. Совсем уж бездетных графов, правда, было всего двое. В первом случае титул перешел к младшему брату, во втором – к племяннику. Но с детьми явно было что-то не то. В каждом поколении вопрос наследования стоял крайне остро.

У одних графов долгожданный сын появлялся, когда они уже были довольно пожилыми, а то еще и от второй или даже третьей жены. У других сыновья рождались, как котята, чуть ли не каждый год, но умирали либо сразу после рождения, либо не доживали до десяти лет. Третьим жены дарили выводок крепких девчонок и одного-единственного мальчика-заморыша, который мог умереть в любую минуту и только чудом дотягивал до момента метаморфозы из виконта в графа. Поколений, в которых целых два сына дожили до старости, было меньше, чем пальцев на одной руке.

Если второй граф получил титул от своего деда из-за ранней смерти отца, то с третьим случилась еще более запутанная история. Он стал пэром с первых минут жизни, после того, как титул несколько лет «проспал». Из двоих сыновей второго графа лорда Томаса не выжил ни один. В таких случаях, если нет других родственников мужского пола, титул обычно возвращается в собственность Короны до следующей креации. Однако изредка старшая дочь умершего пэра становится хранительницей титула для передачи его своему сыну. При этом сама она пэрессой не является. Мне это напомнило о том, как больной отец передает дочери ген гемофилии, а внешне здоровая дочь награждает им своего сына – который как раз и болеет.

Чтобы было еще интереснее, вдовствующая графиня и прочая родня, не желавшие отдавать титул фактически на сторону, решили выдать леди Сару замуж непременно за Даннера. Найти холостого дальнего родственника, который согласился бы взять в жены непривлекательную (в дедушку и прадедушку!) и уже не слишком молодую леди Сару, удалось с большим трудом. Она долго не могла забеременеть и только через три года после смерти отца смогла родить хилого мальчика. Третий Скайворт переболел всеми болезнями на свете, но все же кое-как умудрился дожить до тридцати лет, успев жениться и произвести на свет наследника – такого же задохлика.

А еще я заметила вот какую странность. Практически обо всех Скайвортах и просто Даннерах было написано, какими хворями они страдали и что именно свело их в могилу. Обо всех – кроме леди Маргарет, которая просто «скончалась в 1542 году». Вот так – взяла и скончалась. Молодая женщина, которой и тридцати еще не исполнилось. Конечно, в средние века в этом ничего удивительного не было, особенно если учесть бесконечные эпидемии и прочую антисанитарию. Но должна же была быть какая-то причина, неужели в семейных архивах не осталось никаких записей? Ведь о других же они были.

Я и не заметила, как пролетело время. Вроде, только открыла книгу, а часы уже начали отбивать пять. С последним ударом дверь открылась, и в библиотеку вошла процессия, возглавляемая мистером Джонсоном с термопотом в руках. За ним следовал лакей Томми с огромным подносом, на котором красовались всевозможные чайные принадлежности, масло, джем и мед. Последним шел помощник повара Энди с блюдом сэндвичей, тостов и лепешек. Поставив блюдо на подоконник, он вышел, а Томми, пристроив поднос туда же, начал устанавливать перед диваном загадочную фиговину, которая оказалась раскладным столом. К тому моменту, когда стол был полностью сервирован, Энди принес еще одно блюдо – с нарезанным пирогом и какими-то плюшками. Попробуй я даже по крохотному кусочку всего – наверняка бы лопнула.

Наверно, мой священный трепет перед великолепием вот этого «попить чайку» был настолько явным, что все трое с трудом сдержали ухмылку. Поклонившись, они направились к двери в обратном порядке.

- Мистер Джонсон! – окликнула я.

- Мадам? – обернулся он в дверях.

- Мистер Джонсон, вы не знаете, от чего умерла леди Маргарет? Дочь первого графа Скайворта?

Он посмотрел на меня крайне сложным взглядом, в котором мешалось недоверие, недоумение и еще что-то нечитаемое.

- К сожалению, не знаю, мадам, - ответил он. – И никто не знает.

- Но…

- Вскоре после ее смерти в замке был пожар. Если какие-то документы и были, они, вероятно, сгорели.

Дворецкий смотрел на меня, видимо, ожидая еще каких-то вопросов, но я молчала, и он вышел, пожелав мне приятного аппетита.

Запивая чаем кусок черничного пирога, я размышляла, будет ли обидой повару, если попросить его немного сузить ассортимент. Ведь я даже попробовать всего не могу. А может, его вовсе и не обижает, если что-то остается нетронутым? Может, хочет, чтобы я выбрала самое для себя вкусное? Я отрезала половинку горячей лепешки, намазала ее маслом и с горечью призналась себе: да, я самый настоящий нищеброд, который постоянно переживает, что скажут о нем слуги. И даже если каким-то невероятным образом разбогатею, заведу дворец, яхту и личный самолет, все равно при этом останусь в душе нищебродом.

«Cook won’t be outraged», - сказал голос в моей голове.

«What’s outraged?» - машинально поинтересовалась я.

«Insulted, offended».

Простите, если я не знаю, что значит слово, как я могу сама себе его объяснить?! Шалости подсознания, которое потихоньку запомнило значение, а теперь надо мной издевается – да еще и по-английски? А что, если кошка, как говорится, - это всего лишь кошка, и со мной действительно разговаривает леди Маргарет?

Я запихнула в рот шоколадную печенину и села в кресло у камина. Хотела взять журнал со столика, а рука наткнулась на альбом. Ну, пусть будет альбом.

Гравюры, рисунки, репродукции, фотографии – Скайхилл во все времена и во всех ракурсах. Общим планом и в деталях, снаружи и внутри. Это было очень интересно, но что-то не было у меня настроения рассматривать его подробно. Как-нибудь потом. Может, завтра.

Я закрыла альбом и хотела положить на столик, но что-то буквально заставило меня открыть его снова. Как будто под руку толкнуло.

На первой странице была приклеена большая черно-белая гравюра – копия, конечно, распечатанная на принтере. Тюдоровский главный фасад – «Хэмптон-корт». В уголке год – 1541. Да, нечего сказать, оперативно сработано. Если Хьюго Даннер получил титул и поместье в 1536-ом, за пять лет отгрохать такую махину – это надо было очень сильно постараться. Впрочем, тогда замок был гораздо меньше, чем сейчас.

Что-то было не так с этой гравюрой. В голове у меня словно сигнальная лампочка мигала и сирена вопила. Я всмотрелась как следует.

С обеих сторон от башен арки на втором этаже было по три окна!

===============================================

Убирать чайную посуду пришла все та же команда. Как будто кинопленку прокрутили в обратном направлении. Энди унес плюшки и сэндвичи, Томми поставил поднос с посудой и термопот на подоконник, сложил стол и понес поднос на кухню. Я не стала ждать, когда мистер Джонсон с термопотом направится к двери.

- Здесь три окна! – я сунула ему под нос альбом, постаравшись вложить в это утверждение как можно больше вопроса.

- Да, мадам, - кивнул он. - Сначала было три. Но после пожара одно заложили. Было с каждой стороны по три маленькие комнаты, сделали по две большие.

- А в средней слева жила леди Маргарет?

На лице дворецкого метровыми буквами замигало: «Далась тебе эта леди Маргарет?!»

- Не могу сказать, мадам, - очень вежливо ответил он. - Почти пятьсот лет прошло.

«Угу, - проворчала я про себя. – Зато я могу. Именно там она и жила. Ни капли не сомневаюсь». А вслух спросила:

- А почему ее портрет висит не рядом с братом?

- Его повесили не так давно, мадам. При лорде Колине, дедушке лорда Питера. Там было свободное место. Не стали передвигать все остальные портреты.

- А где он висел раньше?

- Нигде, мадам. Его нашли в кладовой. Могу я спросить, почему вас интересует именно леди Маргарет?

Ага, так я тебе и сказала.

- Не знаю, мистер Джонсон. Она такая… красивая. И печальная. И умерла совсем молодая.

- Да, мадам… Понимаю.

Он подхватил термопот, поклонился и вышел. А я отправилась прямиком туда, откуда на меня вчера смотрела леди Маргарет. Для этого мне пришлось подняться на второй этаж и обойти почти весь дом кругом – иначе из центральной части туда было не попасть.

Кроме той стороны коридора, куда выходили хозяйские комнаты, и кусочка с моей стороны, второй этаж был мне еще не знаком. По правую руку от меня были двери, двери, двери – гостевые спальни. Может быть, потом я попрошу Люську, чтобы она мне их показала, просто так, из любопытства. Но сейчас мне было совсем не до них. Я даже не пробовала – открыты они или нет. По левую руку висели портреты.

Конечно, за два часа до чая я смогла лишь очень бегло ознакомиться с генеалогией Скайвортов, но некоторые имена и лица все же запомнила. Это было довольно странное ощущение – видеть большие портреты, которые только что рассматривала в книге. Вот, например, жена четвертого графа Фелиция, которая пережила супруга на целых шестьдесят лет, умудрившись выйти замуж еще четыре раза. А вот генерал времен войны за австрийское наследство – восьмой граф лорд Мэтью. Как он только на лошадь садился, в нем же не меньше полутора центнеров весу, судя по портрету!

Или вот десятый граф лорд Майкл. Родился с горбом на спине и вырос всего до полутора метров. Сквернослов, пьяница и большой любитель женского пола. Эдакий крошка Цахес. Хотя и прожил больше семидесяти лет, но так и не женился. По слухам у него было человек пять бастардов от служанок и деревенских девок, но ни одного он так и не признал. А титул после его смерти достался сыну младшего брата.

А эта невероятная красавица в голубом платье - леди Клэр, первая жена шестнадцатого графа, того самого дедули Скайворта. Они поженились по безумной любви семнадцатилетними, а через год юная графиня умерла, рожая дочь. Только через полтора десятка лет граф решился жениться снова.

Рассматривая портреты и заглядывая на ходу в комнаты с открытыми дверями, я наконец добралась до готической части. Коридор сделал очередной поворот и исчез. Я оказалась в большой, светлой, но совершенно пустой комнате, которая анфиладой переходила в следующую и дальше в некое подобие длинного холла с двумя окнами. Его середина поднималась плавной дугой, через которую была переброшена лесенка с резными перилами. Посмотрев на план замка, я поняла, что нахожусь в самом центре, над аркой. Стена здесь немного выступала вперед, но окна в этой нише не было, вместо него - мозаичное панно с невнятным сюжетом.

По противоположной стене шла узкая лестница на третий этаж – там, если верить плану, между двумя башнями находился большой зал. За холлом такой же анфиладой располагались еще две комнаты, но уже красиво обставленные старинной мебелью. Надо сказать, сначала меня удивляло это обилие комнат без определенного назначения – не спальни, не гостиные, даже не бильярдные или курительные. Просто комнаты. Но потом я сообразила, что несколько столетий назад и семьи были побольше, и армия слуг, плюс всевозможные приживалы и гости, которым надо было не только где-то ночь переночевать, но и просто посидеть на мягком диване.

Я вернулась обратно в пустую комнату по соседству с холлом и остановилась в углу между внешней стеной и межкомнатной. Снаружи в этом месте на стене красовалось лепное украшение, а раньше здесь было окно. То самое.

- Маргарет, - позвала я. Да, именно так. Пусть для кого угодно она будет леди Маргарет, но не для меня. – Ты здесь? – и повторила по-английски: - Are you here?

Она не ответила, но в проеме анфилады я увидела смутный силуэт. Он словно наливался изнутри светом, становясь яснее, отчетливее – существеннее? Я хотела подойти ближе, но ноги не слушались, колени подгибались. Испытывая какую-то звенящую, космическую слабость, я села на пол, спиною в угол.

Призрак тем временем обретал все большую телесность. Если сначала сквозь него было видно, как через мутное стекло, то теперь это была реальная женщина. Красивая, молодая, цветущая. В синем переливчатом платье. И да – с большим перстнем на пальце, отливающим синим и лиловым.

- Не бойся, - сказала Маргарет. – Твоя слабость – это пройдет. Это не опасно. Мне надо немного твоей силы, чтобы ты видела меня.

- Что с тобой случилось? – спросила я по-русски.

- Я не понимаю твой язык, - ответила она. – Но я могу сделать так, чтобы ты хорошо понимала меня. И чтобы могла говорить со мной.

Она подошла ко мне вплотную и коснулась моей руки. Это не было прикосновение человеческой плоти, но я почувствовала покалывающее тепло. И вдруг произошло что-то необыкновенное.

Призрак слился со мной, и я превратилась в Маргарет. Самую настоящую, живую Маргарет. С ее мыслями, чувствами и воспоминаниями. И в то же время мое сознание как будто спряталось в уголке ее сознания – оно никуда не делось. Это трудно объяснить, но я была одновременно двумя разными личностями в одном теле. Не попеременно, как шизофреник, а именно одновременно.

- Я буду вспоминать, и ты узнаешь все, - сказала вслух я-Маргарет (или Маргарет-я?).

Она говорила по-английски, но теперь я понимала все, абсолютно не напрягаясь, так же свободно, как и на родном языке, а может, даже и еще свободнее.

Это не была какая-то статичная картинка или что-то вроде видеоролика. Я вдруг окунулась в чужую жизнь – жизнь женщины, которая умерла почти пять веков назад. Я стала этой женщиной и вновь проживала ее жизнь. Время в настоящем остановилось, теперь оно шло только в прошлом – минуты, часы, дни, годы.

Это я - маленькая синеглазая девочка в некрасивом платье. Ведь мой отец всего лишь бедный рыцарь, а ему столько всего надо, чтобы жить при дворе, участвовать в турнирах. Так говорит няня, когда я жалуюсь на то, что грубый воротник платья натер шею. Поэтому у нас редко бывает новая одежда или вдоволь вкусной еды.

Мама держит меня на коленях и частым гребнем расчесывает мои волосы – «чтобы никто в них не бегал». Мама – такая красивая, и от нее так хорошо пахнет (я-Света морщит нос: пахнет от мамы несвежим бельем, потом и еще чем-то неприятным, и руки у нее шершавые).

Мы живем с мамой и братом Роджером в небольшом каменном доме у реки. Он называется Риверхауз. В нем всегда темно, холодно и сыро, а летом много кусачих комаров. А еще – мыши и крысы с противными голыми хвостами. Няня принесла из деревни рыжего кота, но он убежал, потому что Роджер кидал в него камнями.

Отец приезжает к нам редко. Я знаю, он совсем нас не любит. Он кричит на маму, на Роджера, на меня. Даже если мы не сделали ничего плохого. Мы с Роджером прячемся, чтобы не попадаться ему на глаза. Мама говорит, что если бы ее родители нам не помогали, мы – она и мы с Роджером – уже давно умерли бы с голоду. Даже наш дом – подарок бабушки и дедушки. Отец говорит, что мы ему не нужны, и больше он не приедет. Мы с Роджером радуемся – но он приезжает снова. Ночью я слышу, как в соседней комнате отец рычит и тяжело дышит, а мама стонет. Потом отец громко храпит, а мама плачет. Мне страшно.

Старенький священник учит меня молиться: «Pater noster…». Мама часто ходит в церковь, иногда берет с собой и нас. Когда мама жила с бабушкой и дедушкой, у них в замке была своя церковь и свой священник. Она ходила на мессы каждый день, а не только по воскресеньям. Роджеру не нравится в церкви, а я люблю, когда поют. И еще мне нравится статуя Богородицы в золотой короне.

Роджер всего на два года старше меня, но он никогда не хочет со мной играть. Он говорит, что все женщины и девочки – глупые. Он говорит другое слово, но мама запретила его повторять. Однажды он специально порвал мою красивую куклу, которую сшила мама и подарила мне на Рождество. Няня говорит, что я должна любить Роджера, но у меня никак не получается.

Отец говорит, что я расту слишком быстро. У меня торчат руки из рукавов, и давно нужны новые ботинки – старые стали такими маленькими, что больно ходить. Бабушка Невилл прислала денег, но отец отобрал их у мамы. Няня говорит, ему нужна новая лошадь. Он говорит, что выдаст меня замуж, как только мне исполнится двенадцать лет. Но мне еще только семь. И я не хочу замуж. Вдруг у меня будет такой муж, как отец? Нет, лучше я стану монахиней. Роджер смеется и говорит, что никто не отпустит меня в монастырь.

У нас гость, он приехал с отцом. Его зовут лорд Уилтхэм, он виконт. Он старый, даже старше отца, у него грязные сапоги, из носа и из ушей растут волосы, а еще от него ужасно воняет. Няня говорит, что он хочет на мне жениться. Они с отцом уже обо всем договорились и подписали договор о помолвке. Мы с Роджером слушаем их разговор, прячась за драпировками. Лорд Уилтхэм говорит, что готов ждать со свадьбой, пока у меня не начнется женское, но после нее консуммация будет сразу же. Я спрашиваю Роджера, что такое консуммация. Он отвечает, что это… он говорит еще одно грубое слово, которое нельзя говорить. Но я знаю, что оно значит. Это то, от чего могут быть дети. А еще Роджер говорит, что теперь я невеста и не могу выйти замуж ни за кого другого. Только если лорд Уилтхэм сам от меня откажется. Или умрет. Я знаю, что нельзя просить Бога, чтобы кто-то умер, но ведь лорд Уилтхэм уже совсем старик, может, он и правда умрет – и тогда мне не надо будет становиться его женой.

Отец забирает Роджера с собой в Лондон. Ему десять – самое время стать пажом при королевском дворе. Его будут учить семи рыцарским премудростям: верховой езде, фехтованию, владению копьем, плаванию, соколиной охоте, сложению стихов в честь дамы сердца и игре в шахматы, а еще придворному этикету. Потом он станет оруженосцем, а потом – рыцарем. Няня говорит, что Роджера еще три года назад надо было отдать на воспитание кому-то из братьев матери, как положено, но мама ни за что не хотела с ним расставаться.

В деревне потница, и многие уже умерли. Мама запретила мне выходить из дома. Это нехорошо, но я, наверно, не стала бы плакать, если бы умер Роджер. Или отец – говорят, в Лондоне тоже болеют. Ну почему, почему Богу было угодно, чтобы потница пришла к маме? Я знаю, что не все умирают. Что надо только продержаться один день. И что больному нельзя давать спать. Я бы не дала ей уснуть – но меня к ней не пускают. Мамочка, только не спи, не умирай!

Меня забирает к себе бабушка Невилл. Мне хорошо у нее, и я уже меньше горюю по маме: бабушка говорит, что она на небе с ангелами, и когда-нибудь мы с ней обязательно увидимся. Но приезжает отец и говорит, что меня выдадут замуж немедленно. До совершения брака я буду жить у лорда Уилтхэма. Отец продал Риверхауз, этих денег хватит для них с Роджером, а кормить бесполезную девчонку он не намерен. Пусть о ней заботится муж. Бабушка возражает – она готова содержать меня столько, сколько потребуется, но отец не согласен. Я – его дочь, и он сам будет решать, как со мной поступить.

У меня огромная радость. Бог спас меня в последнюю минуту, как Исаака, которого собирался принести в жертву Авраам. Через неделю я должна была обвенчаться с лордом Уилтхэмом, но он действительно умер – как я и мечтала, стыдясь и прося у Бога прощения за эти мечты. Я остаюсь у бабушки Невилл, а когда стану постарше, она сама найдет мне подходящего жениха. А пока меня будут учить тому, что должна знать настоящая леди. Я ведь даже писать толком не умею и читаю плохо…

Откуда-то издалека, через столетия, я услышала шаги. Так бывает, когда видишь сон – яркий, объемный, похожий на реальность, и вдруг в соседней комнате уронят что-то тяжелое. И вот сон уже тускнеет, его ткань разлезается клочьями, но ты еще в нем, цепляешься за обрывки, пока не обнаружишь себя в постели, в своей комнате. Да, я еще была Маргарет Даннер, нескладной, неуклюжей девочкой, которая только-только начинала превращаться в девушку. Я еще была там – в средневековом замке семьи Невилл. Но уже сквозь зубчатые башни и высокие каменные стены проступали золотистые обои пустой комнаты.

Что-то с силой вырвалось из моего тела, вспарывая кожу, раздирая мышцы, ломая кости. Боли не было – лишь ощущение, что я превращаюсь в лохмотья. От меня должны были остаться лужа крови и обрывки плоти, но… на самом деле со мной ничего не произошло. Только сильно тошнило, звенело в ушах, кружилась голова.

Шаги были уже совсем рядом, в соседней комнате. Я с трудом встала на ноги, держась за стену. В проеме анфилады, на том же месте, где я увидела Маргарет, стояла одна из горничных и с удивлением смотрела на меня.

- Я осматривала дом и, кажется, немного заблудилась.

Боже мой, я говорила совершенно свободно, не задумываясь, не подбирая мучительно слова, не переводя в уме с русского на английский! Вот что имела в виду Маргарет, когда говорила, что поможет мне говорить с ней.

- Вам нужно вернуться через ту комнату в коридор, мадам. И идти по нему, пока не увидите лестницу. Здесь нет другого выхода. А мне нужно проверить, закрыты ли окна в зале, и полить цветы.

Она сделала какое-то странное движение, которое должно было изображать то ли поклон, то ли недоразвитый книксен, вышла в холл и начала подниматься по лестнице. Я представила, как она рассказывает другим слугам, приподняв бровки и выпятив нижнюю губу: эта русская дура умудрилась заблудиться на втором этаже.

Я стояла у окна и смотрела на подъездную дорожку, где Бобан разговаривал о чем-то с пожилым мужчиной, которого я еще не знала – видимо, садовником или смотрителем. Странное дело, они стояли на том самом месте, где я вчера впервые увидела Маргарет. Словно почувствовав мой взгляд, они повернулись, подняли головы и посмотрели на меня. Бобан помахал рукой. Я вяло махнула в ответ.

Прошла целая вечность, пока за спиной снова не послышались шаги – горничная возвращалась. С большим трудом мне удалось заставить себя не оборачиваться. Она чуть помедлила, но ничего не сказала.

Как только шаги стихли в отдалении коридора, я позвала вполголоса:

- Маргарет!

Тишина. Как говорила Люська, только тараканы в голове шебуршат.

- Маргарет, она ушла, - сказала я громче, понимая, насколько это глупо. Как будто призрак мог не расслышать.

Ее не было здесь. Или она не хотела мне отвечать. Или не могла.

Я подождала немного, позвала ее снова и снова. Ничего.

Не имело смысла сидеть на полу в пустой комнате и ждать ее возвращения. Я достала из кармана мобильник и с изумлением поняла, что с того момента, как я вышла из библиотеки, прошло больше двух часов. Хорошо, что мне не надо было переодеваться к обедоужину. До склянок оставалось всего десять минут.

От мысли о еде меня замутило еще сильнее, но стоило выйти из комнаты, как головокружение прекратилось, а вместе с ним – звон в ушах и тошнота. С каждым шагом слабость становилось все меньше, пока я не почувствовала себя вполне бодрой – и вместе с тем совершенно разочарованной и раздосадованной.

Перед тем как спуститься в столовую, я еще раз подошла к портрету Маргарет. Она не смотрела на меня. Это был просто портрет.

Я съела салат и что-то из курицы, выпила бокал белого вина, для приличия поковыряла десерт. Захватила из жральни пару стаканчиков йогурта, пачку печенья и вернулась к себе в комнату. Днем я предвкушала, как наделаю кучу фотографий замка и вывалю их в соцсети. Но не хотелось даже включать ноутбук. Вместо этого я легла на тахту во второй комнате, завернулась в плед и уставилась в потолок.

Пискнул телефон – Люська возмущалась смской, что я не выхожу на связь. Я и забыла, что мы договорились поболтать в скайпе.

«Люсь, - ответила я, - очень болит голова. Давай завтра».

«ОК, - ответила она. – Ложись спать. Если что – звони Джонсону».

===================================

Прислушавшись к Люськиному совету, я приняла душ и забралась в постель, хотя еще не было и десяти. Сон не шел. Я снова и снова вспоминала все, что увидела… Нет, не так. Все, что прочувствовала, прожила в теле Маргарет. Ее воспоминания. Ее детство.

Сэр Хьюго действительно был омерзителен. На портрете в галерее старый граф выглядел просто очень неприятным стариком. Но молодой рыцарь Хьюго был отвратительным, грубым животным. Возможно, при дворе он был галантным кавалером, изящно танцевал, сражался на турнирах, пряча под доспехами ленточку прекрасной дамы, но с собственной женой обращался, как с собакой. Да нет, хуже. Хорошая охотничья собака была ценностью, ее надо было беречь. Про детей вообще молчу. Сын рос его подобием, а дочь он считал просто вещью, которую можно было выгодно продать богатому извращенцу.

Мне не слышен был бой часов ни из столовой, ни с тюдоровского фасада, поэтому я посмотрела на экран мобильника, когда услышала под дверью скулеж и царапанье. Три часа. Вы бы еще попозже пришли, голубушки. Или это уже можно назвать «пораньше»?

Голубушка, впрочем, была одна. Какая именно, я не поняла – да и не все ли равно. Одним словом, корги. Интересно, есть ли хоть один хозяин, который не пустил бы эту лису в свою постель? А королева? Надо будет погуглить.

Псина запрыгнула на кровать с видом бывшей владелицы ледяной избушки, когда заяц-лох еще только раздумывал, стоит ли пускать незваную гостью в свой дом. Через мгновение она уже лежала поперек, вытянувшись во всю длину. Я пробовала подвинуть ее, но она тут же оказывалась в прежней позиции. Пришлось мне спать на самом краешке. Спасибо, что не на коврике. Впрочем, ее присутствие меня успокоило, и я быстро уснула. Во сне я снова звала Маргарет – и как будто услышала ее тихий голос: «Не могу… Энни…»

Разбудил меня все тот же мессидж – скулеж и царапанье в дверь. На этот раз корги требовала ее выпустить. Я распахнула дверь и едва не сбила с ног горничную с подносом.

Семь часов. Утренний чай.

- Доброе утро, - сказала я и взяла у нее из рук поднос. – Большое спасибо. Простите, вы Энни или Салли?

- Энни, мадам.

В этот момент со стороны лестницы для прислуги появилась Салли. Она остановилась рядом с нами и изобразила такой же намек на книксен, который я наблюдала вчера вечером. Видимо, горничные считали меня слишком ничтожной персоной для полноценного реверанса.

- Доброе утро, мадам! – сказала она.

Я переводила взгляд с одной на другую. И как мне только могло показаться, что они на одно лицо? Ну да, обе блондинки с невыразительными серо-голубыми глазами и тонкими бровями. Одного роста, одного размера. Но Энни явно лет на пять постарше, лицо грубее, тонкий нос напоминает птичий клюв. Да, это она была вчера в «Хэмптон-корте».

«Не могу… Энни…»

Что бы это могло значить?

Я кивнула им и ушла в комнату. Пить чай с печеньем.

Английский язык – вот еще одна загадка. Конечно, по сравнению со всем остальным она была совершенно ничтожной, но имела намного большее практическое значение. В XVI веке в ходу был совсем другой английский. В том, что я понимала его и говорила на нем, находясь в теле Маргарет, как раз ничего странного не было. Но каким образом потом я стала свободно говорить на современном английском? Единственное, что я могла предположить, - Маргарет каким-то неведомым образом освободила те мои знания, которые после курсов лежали глубоко в мозгу мертвым грузом. Ну, или это просто волшебство. Если есть призрак – почему бы не быть еще и магии?

За завтраком я листала утащенный из библиотеки «Татлер», без аппетита ковыряясь ложкой в миске с хлопьями. Даже возможность совершенно свободно читать по-английски не слишком радовала. За окном лило, как из ведра. Или, как говорят, англичане, лило кошками и собаками. Собаки, кстати, снова валялись у камина. Видимо, это был их ежедневный утренний ритуал. К которому, боюсь, добавится по куску ветчины от меня. Люська меня не поблагодарит. Хотя… она все равно завтракает в постели.

Чем бы себя занять?

Я побродила по дому, сделала почти сотню фотографий. Постояла перед портретом на галерее. Снова вернулась в ту комнату, где разговаривала с Маргарет. Где была ею. Портрет по-прежнему был просто портретом. Маргарет не отзывалась.

Тогда я отправилась в спортзал и зависла там на два часа. Опробовала все тренажеры, погрелась в сауне, поплавала в бассейне. Ощущение чудовищной пустоты внутри не уходило. Как будто Маргарет, покинув мое тело, захватила с собой и часть меня.

После ланча дождь прекратился, выглянуло солнце. Я нашла в гардеробной ярко-желтые резиновые сапоги почти моего размера, накинула ветровку и пошла прогуляться по парку. Собаки брели за мной по дорожке, старательно обходя лужи. Морды их отнюдь не выражали энтузиазма, но Люська просила гулять с ними побольше («Светка, они слишком жирные!»), да и мне в их компании было веселее.

Из-за дерева высунулась рука с букетиком невзрачных диких цветов, моя мама называла такие люнцетиками. Я опознала Бобана по серо-зеленому рукаву. На этот раз спрятаться было некуда.

- Благодарю, - не очень вежливо буркнула я.

Теперь, когда я поняла бы его, даже говори он втрое быстрее (еще раз спасибо, Маргарет!), он все равно не стал для меня симпатичнее. Во-первых, терпеть не могу болтливых и развязно-фамильярных мужчин. Во-вторых, как говорится, не мой размерчик и не мой фасончик. Ничего не могу с собой поделать, но южные люди не в моем вкусе. К тому же я ему едва-едва по плечо, а такие пары, на мой взгляд, выглядят несколько комично.

- Мадам, мисс Светлана, поздравляю вас с хорошей погодой, - по-сорочьи затрещал Бобан. – Наконец-то солнце! Обещают всю следующую неделю без дождей… почти. Не хотите по такому случаю прокатиться в Стэмфорд? Или еще куда-нибудь?

- У меня прав с собой нет, - легко соврала я. Права у меня как раз с собой были, в качестве дополнительного удостоверения личности, но использовать их в Англии я точно не собиралась.

- Я буду вашим персональным шофером, если позволите.

Мне очень хотелось ответить что-то вроде «не позволю», но это могло означать только две вещи: либо грубость, либо бессовестное кокетство. Ни грубить, ни флиртовать я не собиралась. Поэтому пробормотала что-то про другой раз, «не сегодня». Бобан намека не понял – или не захотел понять – и потащился за мной по аллее. Пока я напряженно думала, как бы повежливее от него отделаться, зазвонил его телефон, и он отстал. Я поспешно ретировалась.

Мда, похоже, Бобан становится проблемой. А ведь попробуй я его отшить, стопроцентно решит, что дело исключительно в его невысоком социальном статусе – мигранта и прислуги. Похоже, заговорив с ним в машине о личном (а то, как он попал в Англию, было именно личным), я неосторожно уничтожила дистанцию между нами – подругой хозяйки дома и служащим. И тем самым дала повод думать, что все возможно.

Свернув на другую дорожку, я чуть не столкнулась с тем пожилым мужчиной, с которым Бобан разговаривал вчера. Садовник – как же его зовут-то, надо посмотреть в Люськином списке – поприветствовал меня приложив два пальца к кепке. Посмотрев на люнцетики в моей руке, он презрительно усмехнулся:

- Простите меня, мадам, но разве это цветы для такой красивой девушки? Пожалуйста, подождите одну минутку.

Он ушел куда-то за фигурно подстриженные кусты и скоро вернулся с темно-красной розой на длинном стебле.

- Прошу вас, возьмите!

Я с трудом перевела дыхание от восхищения и взяла розу, прошептав «спасибо».

- А эти… цветы – они вам дороги? – я покачала головой. – Тогда я могу отнести их на компостную кучу? – он подмигнул мне, и я засмеялась. Хотя, скорее всего, с его стороны это тоже было непростительной фамильярностью.

Вернувшись в дом, я поднялась в свою спальню, выбросила в мусорную корзину начавший осыпаться букет пионов на каминной полке, налила в вазу свежей воды и поставила туда розу. Этот подарок был таким неожиданным и таким приятным. На прикроватную тумбочку упало несколько капель воды, и я превратила их в смайлик – два глаза и улыбка.

====================================

Чай я снова пила в библиотеке, читая, уже внимательно и с самого начала, книгу о Скайхилле и Скайвортах.

- Мадам? – в библиотеку, держа в руках трубку внутреннего телефона, заглянул дворецкий. – Вас хочет видеть мистер Каттнер, управляющий. Вы позволите?

Я не могла ответить, потому что рот у меня был набит заварным пирожным, и только кивнула.

- Я его предупредил, он будет говорить медленно, - дворецкий со значением посмотрел на меня, как будто у нас была общая тайна.

А ведь он тоже не женат, подумала я, спешно запивая пирожное чаем. И у него тоже династические проблемы. Кто будет дворецким, когда он умрет? Может, выйти за него замуж? А что, у мужской части местной прислуги – в отличие от женской – я определенно пользуюсь успехом. У моей подруги муж граф, а я буду женой его дворецкого. Почти как фильм. Миссис Светлана Джонсон. Боже, ну и бред! О чем я только думаю?! И вообще, вряд ли я когда-нибудь выйду замуж.

Мистер Каттнер – как же его зовут-то? Тони, вот как! – вошел в библиотеку, и я инстинктивно втянула живот и незаметно стряхнула крошки с брюк. Нет, это не был какой-то сказочный принц всей Ойкумены, просто есть такие мужчины, в присутствии которых женщины резко вспоминают о том, что они женщины. Возможно, потом, когда мужчины эти становятся родными и привычными, при них можно ходить в растянутых трениках и в бигуди, но при первой встрече хочется произвести самое лучшее впечатление. Даже если эта встреча будет и последней.

- Мисс Светлана, добрый день!

Мама дорогая, какой у него голос! Таким только Казанову в кино озвучивать. И он тоже не женат?! Так не бывает. У него, значит, сотня подруг с плотным графиком. Или?.. Да нет, Люська бы точно знала и обязательно сказала бы – мол, смотри, не запади на управляющего, он того, не по нашей части.

- Хотите чаю? – спросила я, поздоровавшись.

Интересно, что ему от меня нужно. А что, собственно, гадать – сам скажет. Для этого и пришел

- Спасибо, я только что пил, - он присел на подлокотник кресла у камина. – Хочу вам предложить небольшую экскурсию в Стэмфорд, пока погода хорошая. Ведь вы там еще не были?

- Нет. Правда, сегодня мне уже предлагали, - усмехнулась я.

Это что происходит-то, а? Бобан дарит цветы и приглашает на свидание. Старый садовник называет красивой девушкой и тоже дарит цветы. Дворецкий разве что не подмигивает. Управляющий… А может, это тоже от Маргарет? Откуда я знаю, может, в ее время мужчины складывались перед ней в штабеля, и после нашего вчерашнего слияния я тоже стала приманкой для мух?

- Наверно, Бобан предлагал, да? – мистер Каттнер (Тони!) усмехнулся в ответ. – Вы ему сразу приглянулись.

- Вот радость-то! – буркнула я, чувствуя, как загорелись уши.

- Он хороший парень, - понимающе кивнул Тони. – Только…

- Только его a bit too much!

- Да, пожалуй. Ну так что, едем?

- На чем? – решилась я. А почему бы, собственно, и нет?

- На машине, конечно. Автобус два раза в день ходит, да еще и до деревни надо дойти. Погуляем, поедим где-нибудь. Только Джонсона надо предупредить, чтобы для вас обед не готовили.

- Хорошо, я пойду сумку возьму, а вы позвоните ему, ладно?

- Договорились, - он моментально вскочил, как только я встала. С ума сойти, неужели еще есть мужчины, которые органически не могут сидеть, если женщина стоит?! – Встретимся внизу. Или нет. Может, не стоит вас компрометировать? За теннисными кортами есть калитка, подходите туда.

Не стоит меня компрометировать – во как! Я почти бежала вверх по лестнице, а уши горели все сильнее.

Так, голова чистая, ноги бритые (Света, какие еще ноги?!), душ после бассейна принимала. Быстренько подкраситься. А что надеть? Джинсы- толстовку-кроссовки? Или брюки-блузку-туфли? Или вообще платье? Все-таки по городу ходить. А ужинать если пойдем? И, кстати, интересно, он за меня собирается платить? Я-то женщина в этом плане без комплексов, если мужчина хочет платить, пусть платит, но исключительно за удовольствие поглощать еду в моей компании. А если что – скажу открытым текстом: так и так, я женщина небогатая, но на кружку пива наскребу.

Всего через двадцать минут (мировой рекорд для закрытых помещений!) я вышла из дома и направилась, озираясь по сторонам, в сторону теннисных кортов. Вот интересно, а к чему эта конспирация? Ведь дворецкий знает, что я не буду обедать, потому что отправляюсь в город с Каттнером. Значит, и все остальные будут знать об этом максимум в течение часа. Да и вообще, в чем тут удар по моей репутации – я не замужем, он тоже не женат?

Все это я высказала Тони, усаживаясь в его отмытую до блеска синюю машину не известной мне породы, - он уже ждал у калитки по ту сторону ограды.

- Вам не кажется, что было бы не очень… эээ… гуманно ехать в город со мной сразу же после того, как отказали Бобану?

- Но он же все равно узнает. Может, даже уже знает, - пожала плечами я.

- Разумеется. Но одно дело, если просто узнает, а другое - уехать прямо у него на глазах. Конечно, вы не его девушка и ничего ему не обещали, но самолюбие-то? Вы не находите?

Я вообще легко краснею. А уши – в первую очередь. Наверно, с Тони они у меня скоро сгорят совсем и отвалятся.

- Мда… - буркнула я. – Пожалуй.

Мы ехали по какой-то другой дороге, не той, по которой меня вез Бобан. Справа были все те же разгороженные поля, а слева – вполне так густой лес. Почему-то показалось, что оттуда вот-вот выскочит Робин Гуд с друзьями-разбойниками. Хотя Шервудский лес вообще находится в другом графстве.

Тони вел машину аккуратно, я бы сказала – красиво. Я рассматривала его руки на руле. Вообще-то, я всегда обращаю внимание на мужские руки. А вовсе не на то, что пониже спины, как, по утверждению дамских журналов, делают все женщины. Нет, конечно, я ценю красивые мужские ягодицы, но уж точно не буду намеренно обходить мужчину по периметру, чтобы посмотреть, как у него обстоят дела с задницей.

Так вот, пока задница Тони сидела на сиденье, я любовалась его руками – большими, но при этом изящно слепленными. Чего греха таить, не нравятся мне грубые, обветренные волосатые лапищи с обломанными когтями. И дело вовсе не в том, что я предпочитаю конторскую плесень людям благородного труда – как выразилась одна моя знакомая. Можно работать плотником и содержать руки в порядке. А неухоженные – из той же оперы, что и несвежее белье, дырявые носки и куст шерсти в носу. Мы мол, типа, люди простые, гимназиев не кончали.

Изучив руки, я начала искоса поглядывать на его профиль – ну не пялиться же в открытую. Большинству людей этот ракурс не очень идет. Или совсем не идет. И мне в том числе. А вот Тони в профиль был очень даже хорош. Прямо образец для медали или монеты. Нос, губы, подбородок – все было четким и правильным. Анфас его лицо было помягче, без излишней брутальности, но все равно достаточно мужественным.

На ярком солнце темно-русые волосы Тони выглядели почти светлыми, а глаза наоборот темнели и приобретали ореховый оттенок. Когда мы въезжали в тень, они становились почти зелеными. И каждый раз его лицо неуловимо менялось. Мне все время чудилось в нем что-то знакомое, как будто я видела его очень-очень давно. Но, скорее всего, он просто был на кого-то похож. На кого-то, увиденного мельком и давно забытого. Я плохо запоминаю лица, но – как любой человек, более-менее прилично рисующий, - цепко схватываю детали. Наверно, более романтичная – или безмозглая? – девица вообразила бы, что это ее вечная любовь из прошлых жизней или принц из снов, но только не я.

Тони повернулся, чтобы посмотреть налево перед выездом на шоссе, и я подумала, что ему пошла бы аккуратная, недлинная бородка. Но он был гладко выбрит и тщательно подстрижен – не слишком коротко, но вполне элегантно. И от него пахло хорошим парфюмом – свежим и легким.

Света, Света, включи уже голову. С какой стати ему вообще тебя куда-то приглашать? Что ему, собственно, Гекуба? Просто Люська и Питер сказали: слушай, наша несчастная подруженция Светка будет сидеть в замке одна-одинешенька, как сыч. Будь другом, свози ее куда-нибудь проветриться.

- Что это за машина? – спросила я, чтобы отвлечь себя от ненужных мыслей.

- MG6 Magnette.

- Английская? Даже не слышала о такой.

- Да как сказать. Изначально марка была английская, но потом ее продали китайцам. Эту, правда, собирали здесь. Не слишком популярный автомобиль. То ли реклама плохая, то ли традиционно не доверяют китайскому. Но меня устраивает. Недорогая и вполне рабочая. Третий год езжу без особых проблем. А вы водите машину?

- Вожу, но своей нет. И вообще уже больше двух лет за рулем не сидела.

Это была чистая правда. Я с удовольствием рассекала на Федькином танке, но с тех пор, как мы разошлись, у меня ни разу не было возможности сесть за руль.

- А на чем ездили?

- На Лексусе. LX, - почему-то отчаянно стесняясь, ответила я.

- Неплохо, - присвистнул Тони. – А хотите прокатиться? Права с собой?

Права были у меня в сумке, но я категорически не собиралась их использовать. Тони мой панический страх праворульности не убедил.

- Да ничего тут страшного нет, надо только попробовать. Потихонечку поедем. Дорога ровная, движения почти нет. А то потом вернетесь домой и будете жалеть, что не захотели рискнуть.

- Ладно, - сдалась я. – Только потом не жалуйтесь, если ваш Магнит окажется в канаве. Кстати, у нас есть сеть супермаркетов «Магнит». У водителей такая примета – если рядом «Магнит», неважно, магазин, указатель или грузовик с логотипом, значит, жди аварию, примагнитит.

- Серьезно? – не поверил Тони.

- Да нет, конечно. Есть в соцсетях одно сообщество, посвященное происшествиям на дорогах. Там это дежурная шутка. Если в ролике аварии мелькнет «Магнит» - все сразу торопятся написать на эту тему комментарий.

Мы поменялись местами, я подогнала кресло и зеркала по росту: Тони тоже был высоким, по сравнению с моими 162 сантиметрами, конечно, но пониже Бобана. Педали, к счастью, оказались на своих местах, а вот дальше…

Выжав тормоз, я машинально дернула правой рукой, чтобы переключиться с парковки на драйв, но коробка-то была слева! Тони сделал вид, что не заметил. Как тактично! Федька вот всегда вопил, что мне надо на руки и ноги привязывать сено-солому, как солдатам в петровской армии. Я поначалу запросто могла включить левый поворотник и повернуть направо. Ну а что делать, если у большинства людей ложка в правой руке (если, конечно, они не левши), а у остальных правая рука там, где ложка.

Наконец мне удалось отчалить от обочины, сообразив, что смотреть при этом надо в правое зеркало. Я ползла тихонько, со скоростью 25 миль в час (это сколько же километров-то?), а подсознание уверяло, что мы на встречке и что вот прямо сейчас нам въедет в лоб какая-нибудь фура или автобус. Дорога шла ровно, никого не было по обе стороны, я осмелела и увеличила скорость аж до 30 миль в час. Но тут навстречу действительно показался автобус. И хотя ехал он по правой стороне дороги, нисколько мне не мешая, я с ужасом прижалась к обочине и сказала, что, пожалуй, для начала хватит.

Когда мы снова поменялись местами и тронулись с места, Тони с улыбкой похлопал меня по руке и сказал, что ничего страшного. Что если бы он сейчас сел за левый руль и поехал по правосторонней дороге, было бы все то же самое. Потому что он с детства право и лево путает, это не лечится.

- Как, и вы? – весело изумилась я.

Да мы с тобой одной крови, Маугли, - ты и я!

Стэмфорд снова показался внезапно. Наверно, это его коренное свойство – вот только что было чистое поле, и вдруг уже город. Тони припарковал машину на тихой улочке, и я сразу похвалила себя за то, что не надела платье и туфли. Хотя тротуары были вполне ровными, мощеными плиткой, но вот мостовые – вполне так булыжные. И улицы довольно круто поднимались вверх и сбегали вниз. По такому рельефу кроссовки были бы в самый раз, но и мокасины – тоже неплохо.

Уже потихоньку смеркалось, однако было довольно душно. Я сняла шерстяную кофту и осталась в шелковой блузке и брюках. Тони тоже снял джемпер, под которым была светлая рубашка с короткими рукавами.

- Центр можно обойти где-то за час, - сказал он. – Но лучше, конечно, сюда приехать с утра и ходить целый день. Сегодня будет только короткая экскурсия. В следующий раз можно будет съездить еще и в Бергли, очень красивый особняк времен Елизаветы I. До него отсюда где-то мили полторы. Вам наверняка понравится. И в церкви зайдем тоже в другой раз, сейчас туда уже не пускают.

В следующий раз? Серьезно? Ты хочешь поехать со мной сюда еще раз?

Мы шли по узким извилистым улочкам, то спускаясь, то поднимаясь, сворачивая в еще более узкие переулки, останавливаясь у старинных маленьких домов с выступающим вторым этажом, расчерченных балками фахверка. Тони рассказывал мне про каждый интересный дом, про церкви, построенные еще при первых Генрихах в XII веке и потом много раз менявшие свой облик.

- А сколько ему вообще лет? – спросила я, рассматривая кружевные фиалы церкви святого Мартина.

- Городу-то? – переспросил Тони. – Ну, точной даты нет ни в одной энциклопедии. Когда-то римляне перешли вброд реку и построили здесь форт. Было это примерно в I веке нашей эры. А потом датчане использовали его в качестве своего, так сказать, регионального центра. Стэмфорд входил в Область пяти бургов вместе с Линкольном, Ноттингемом, Лестером и Дерби.

Мы как раз шли через каменный мост над неширокой ленивой речушкой Уэлленд.

- Света, видишь вон там луг? – Тони показал туда, где река раздваивалась на два рукава. Мое имя в его исполнении звучало почти как «Свьета», но это было забавно, и мне даже нравилось.

Кстати, да, мы перешли на ты. То есть, разумеется, не буквально на ты, английский язык, в отличие от русского или, к примеру, французского, в этом плане большой либерал, поскольку в современном варианте не различает по числам второе лицо. На курсах нам говорили, что обращение по имени, тем более сокращенному, разумеется, без всяких там мистеров или мисс-миссис-мадам, примерно соответствует нашему переходу на ты.

- Это остров? – спросила я, остановившись у парапета и вглядываясь вдаль.

- Да. И довольно большой. Раньше он назывался Бычьи луга, а сейчас просто Луга. Ну, или Городские луга. Слышала про бычьи бега в Памплоне?

- Конечно.

- Так вот, здесь тоже были такие. Шестьсот с лишним лет, представляешь? Называлось это безобразие булл-раннинг. В начале XIII века один граф катался верхом по своим собственным лугам и увидел, что там дерутся два быка. Какие-то мясники с собаками попытались привести их в чувство, но только выгнали на большую дорогу. Быки пробежали через весь город, за ними собаки, за собаками мясники, за мясниками – граф на лошади. Город стоял на ушах, быков вернули в загоны, а графу так понравились эти гонки, что он подарил городу свой луг с условием: каждый год 13 ноября, в день Святого Брайса, проводить вот этот самый булл-раннинг. В качестве городского праздника.

- И что, действительно каждый год проводили?

- Еще как! Это было главное городское событие, к нему целый год готовились. Зеваки съезжались со всей Англии. Бульдогов заранее натаскивали. Быка ночь держали в сарае, а утром, по сигналу колокола, выпускали. Если он был не очень свирепый, по-всякому его бесили. В результате бык бежал через весь город за идиотами и собаками. А на этом самом мосту на него набрасывались толпой и скидывали в реку. Ну а потом вылавливали, если надо – добивали и тащили на остров, где жарили на костре и коллективно пожирали. Потом еще два города тоже такой праздник собезьянили, но там все было не так пафосно.

- А почему прекратили? – спросила я. Мне нравилось слушать Тони, нравилось смотреть на него, когда он говорит. И я прекрасно отдавала себе отчет, что если бы не Маргарет, ничего этого бы не было. Я мучительно пыталась бы его понять, по двадцать раз переспрашивая, а он думал бы только о том, скорей бы эта каторга закончилась.

- Видимо, решили, что это слишком жестоко. Правда, в последние годы осенью стали проводить Георгианский фестиваль.

- Георгианский? В честь святого Георгия, что ли?

- И в честь него, и в честь королей Георгов. Святой Георгий – покровитель Англии. Да, так вот, по улицам на платформе с колесиками везут чучело быка из картона. Потом его торжественно сжигают на Лугах. Сумасшедший дом. Но весело. А вообще тут постоянно какие-то праздники, ярмарки, фестивали. Ты любишь ярмарки?

- Люблю, - призналась я. – Карусели, мороженое, шарики.

- Тогда приедем сюда на Иоаннов день. Я куплю тебе шарик, круглый кислый леденец на палочке, и мы будем кататься на каруселях. На лошадках. Хочешь?

Он издевается? Хочу ли я? Я даже отвечать не стала, только фыркнула и кивнула.

- Я тоже люблю. Нас с братом бабушка водила на все ярмарки. Родители вечно заняты были. Сейчас ей уже девяносто, представляешь?

- Так ты отсюда? – наконец догадалась я. – Вот почему ты так хорошо здесь все знаешь?

- Да. Наш дом был на другом краю города, но его уже нет. Сгорел, когда я еще в школу ходил. А мы переехали поближе к маминой родне, в Бостон. - Тони посмотрел на часы. – Кажется, уже пора найти место для ужина. Что бы ты хотела?

Вот он – тот самый щекотливый момент. Нет уж, давай-ка ты сам.

- В смысле?

- Ну, мы можем пойти в нормальный ресторан с нормальной едой. А можем пить пиво и есть рыбу с картошкой.

- Это зависит от… - я умышленно сделала паузу, ожидая, чем заполнит ее он. И он меня понял!

- Света, я думал, что в России женщины не так сильно больны всякими феминистическими глупостями. Если я приглашаю даму в ресторан, я ее угощаю. Не волнуйся, это тебя ни к чему не обязывает. А если переживаешь за мой кошелек, то в этом городе нет таких ресторанов, которые меня разорили бы.

- Тогда пиво, - я вздохнула с облегчением и где-то с грустью. Он делался все лучше и лучше, а я все больше понимала, что… «нет, ты не для меня…». – Только я хочу в такой бар, чтобы…

- Понятно, аутентичный. Идем.

===========================================

Мы подошли к чистенькому беленькому домику, внутри которого неожиданно притаился настоящий ад. Ну, или, по крайней мере, то, что отвечало моим представлениям о средневековом притоне. Свечи, закопченный потолок с низкими балками, деревянные столы и скамьи, оловянная посуда. Кружки с пивом разносили официантки, одетые в костюмы барочных проституток.

Мы сели за стол в углу, сделали заказ.

- Все хочу спросить, - Тони наклонился ко мне. – Питер предупреждал, что у тебя плохо с английским. И Джонсон просил говорить медленнее, чтобы ты лучше понимала. Но у тебя великолепный английский, даже совсем без акцента. Разве что жаргон почти не знаешь.

Упс… Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу!

- Я давно уже учу английский. – В конце концов, в темноте не видно, что у меня опять горят уши. – Читаю почти свободно. И говорю. Только понимала до сих пор действительно не очень хорошо. Смотрела фильмы – не помогало. Наверно, надо было полностью погрузиться в среду. В первый день было просто ужасно, а потом как будто щелкнуло что-то. Слушаю – и понимаю. Практически все. Ну, может, кроме отдельных слов.

Последнее было враньем, понимала я абсолютно все, но звучало правдоподобно.

Нам принесли жареную рыбу с картошкой, но не пиво, а эль – как оказалось, здорово крепкий. Какое-то время мы молча ели, украдкой посматривая друг на друга. С каждым глотком мне становилось все грустнее. Ну почему, Дорогое Мироздание, у тебя такое странное чувство юмора? Почему ты подбрасываешь мне мужчину, который до безумия нравится мне с первого взгляда, и при этом я точно знаю, что моим он никогда не будет? Чтобы я в очередной раз прониклась своей ущербностью?

- Расскажи мне о себе, Света, - Тони отложил вилку, вытер губы салфеткой и осторожно коснулся моих пальцев. Я вздрогнула. – Я знаю только, что ты живешь в Петербурге, с детства дружишь с Люси и что ты не замужем.

Люси? Ну а почему бы, собственно, и нет? Люси так Люси.

- А что ты хочешь знать?

Отблески свечи мерцали в его глазах, как звезды дальнего космоса. У меня закружилась голова.

- Все, что ты захочешь рассказать.

- Ну хорошо, - я пожала плечами и допила эль. Не успела я поставить кружку, официантка уже стояла рядом со следующей. Я кивнула в ответ на ее немой вопрос, и здоровенная кружка тут же оказалась передо мной на столе. – Мне тридцать два. Я архитектор. Но сейчас у меня нет постоянной работы, только частные заказы. Живу одна. Да, не замужем, детей нет. Родители умерли.

- А раньше не была замужем?

- Нет. То есть… был гражданский брак. Четыре года.

- Гражданский брак? Ты имеешь в виду брак без регистрации или без венчания в церкви?

- Без регистрации. Венчают у нас только тех, кто уже состоит в официальном браке. Хотя, конечно, можно договориться и так, но это уже нарушение правил. Церковный брак без регистрации государство вообще браком не считает.

- Понятно. У меня тоже был такой гражданский брак. Пять лет жил с девушкой. Хотел на ней жениться по-настоящему, завести детей. Но она не хотела. Ей и так было хорошо. Она чувствовала себя свободной. Потом еще один раз почти уже совсем женился. На другой. Но… тоже не сложилось.

- Почему? Если не секрет, конечно.

- Не секрет. Она была из знатной семьи. Не очень богатой, но древнее Вильгельма Завоевателя. А мои предки – самые простые крестьяне. Поэтому она очень сильно задирала нос и считала своим долгом учить меня жизни. Хотя была на десять лет младше. Мне, кстати, как Питеру – тридцать семь.

Хотя я и знала, что они учились вместе с Питером, все равно удивилась. Он выглядел моим ровесником, если даже не младше. У некоторых в этом возрасте уже внуки есть.

- Так что вот… Последние четыре года я один. Ну, не буду врать, не абсолютно один, есть знакомые, но все это несерьезно.

Мне как будто кулаком под ребра врезали. Да. Несерьезно. И мы с ним еще поедем на ярмарку. И еще куда-то он предлагал. И это тоже будет несерьезно. Хотя бы уже потому, что 31 августа в 14.00 ты, Света, сядешь в самолет и… Так что просто лови момент. Пусть для тебя это тоже будет несерьезно.

- Ну, а ты? – спросил Тони. – Почему ты рассталась со своим другом?

- Просто он был не мой человек. Сначала казалось, что очень сильно его люблю. Да, наверно, так и было. Но потом поняла, что мы просто живем в одном доме, каждый сам по себе. На самом деле он очень хороший, мы вообще не ссорились. И я о нем только самое лучшее вспоминаю, но…

- Но это ведь здорово – когда можешь вспоминать без боли, правда? - Тони накрыл мою ладонь своею. – Хотя все равно грустно, конечно.

- Да, это здорово, - согласилась я, радуясь, что он меня понимает. – Кстати, если бы не он, я бы сюда не приехала. У меня же нет постоянной работы, постоянного дохода, и он согласился быть моим спонсором. Фиктивно, конечно, но иначе мне, наверно, не дали бы визу.

- Так, значит, я должен быть ему благодарен.

Тони, Тони, зачем ты это делаешь? Зачем ты так ведешь себя со мной?

- И что, сейчас у тебя никого нет?

- Никого. Уже третий год.

Наверно, мне не стоило этого говорить. Наверно, я поставила себя в заведомо зависимое положение, но играть в какие-то глупые игры не хотелось.

- А можно спросить – почему? Не поверю, что тобою никто не интересуется.

- Скорее, я никем не интересуюсь.

- До сих пор переживаешь?

- Нет. Просто… никто не нравится, наверно. А может, боюсь опять сильно влюбиться и через какое-то время понять, что снова ошиблась. После этого не обида, не разочарование, а ужасная пустота.

- Ты странная женщина, Света. Обычно люди не хотят любить, потому что боятся быть брошенными, отвергнутыми. А ты – наоборот, боишься разлюбить сама.

- Да, наверно, странная. Что делать?

Он не ответил, потому что снова подошла официантка с кружками. А когда она исчезла, мы заговорили уже о другом. О чем попало – о религии и истории Англии, о футболе и любимых блюдах, о соцсетях и о котиках (как же без котиков-то!).

- Слушай, а как мы обратно поедем? – спохватилась я, слизывая с губ пенные усы.

- На такси.

- А машина?

- А что ей сделается? Завтра приеду на автобусе и заберу. Мне все равно сюда по делам надо.

- Вот любопытно, а почему ты ничего не спрашиваешь о России? – поинтересовалась я. – Не интересно, или это какая-то… непристойная тема?

- А что я должен спрашивать? – усмехнулся Тони. – Как поживает мистер Путин? Так вряд ли ты с ним лично знакома. Что еще? Про медведей, как Салли? Про санкции? Про Крым и Украину? Наверно, мне было бы интереснее спросить у австралийца про утконосов и кенгуру. Нет, конечно, сначала мы спрашивали что-то у Люси, но вряд ли ты сейчас расскажешь что-то такое, чего я еще не знаю и о чем очень хотел бы знать. Понимаешь, Света, во всем мире есть только две страны, граждане которой свято верят: весь мир, просыпаясь утром, первым делом думает: «а что там у русских или у американцев?». Но ты не переживай, когда-то и англичане думали, что весь мир заботят только их дела.

- Тогда скажи вот что, Тони, - эль сделал меня не слишком деликатной. – Тебя не смущает, что ты работаешь на своего друга?

- Это работа ничем не хуже любой другой. Просто работа. Когда пьем в баре, едем на рыбалку или сидим за парадным столом в Скайхилле, мы с Питером друзья. А когда в конторе обсуждаем доходы и расходы – он мой босс, а я его служащий. Не вижу ничего обидного. Финансово мы после университета были на одном уровне – никаком. Он добился многого, я – меньшего, значит, не так сильно старался. Переживать, что он более высокого происхождения – глупо.

- А где ты работал раньше?

- В большой страховой компании. Но Питер платит больше. И работа интереснее. К тому же я все-таки не прислуга. Вот ты знаешь, что предки Джонсона служили в Скайхилле еще при предыдущих графах?

- Да, Люська… Люси говорила.

- Граф Роберт отправил его в академию дворецких за свой счет. Ему тогда было уже тридцать восемь. Джонсону, я имею в виду. И он там был далеко не самым старым. Это, между прочим, очень престижное образование, спрос на таких специалистов огромный. И, тем не менее, Питер никогда не посадит Джонсона за свой стол. Просто это не принято. Хотя Джонсон, ко всему прочему, – магистр философии, историк, специалист по средневековой Англии. Или тот же Бобан - пишет диссертацию по литературе. А у нас с Питером – только дипломы бакалавров и дополнительные программы MBA. Кстати, у тебя телефон пищит.

Я достала мобильник и обнаружила три смски от Люськи, отправленные с промежутком в полчаса.

«Эй, ты где?»

«Где ты опять?»

«Черт тебя подери, где тебя носит?»

Я ответила: «Я в баре с Тони».

В ответ графиня прислала непечатное слово и мерзко ухмыляющийся смайлик.

Эль настоятельно просился на волю, я встала, и меня качнуло.

- Тебе плохо? – вскочил Тони.

- Нормально, - пробормотала я. – Выйду на минутку.

- Тебя проводить?

- Не надо.

Я добрела до туалета, стараясь идти строго по прямой. Туалет был довольно чистенький, приятно пахнущий освежителем, поэтому просидела я там долго – пока кто-то не начал ломиться в дверь. Зато стало получше.

Тони уже начал нервничать.

- Света, кажется, нам пора. Это светлый эль, он довольно крепкий с непривычки. А ты три кружки выпила.

- А сколько в кружке?

- Пинта. Пол-литра и еще немножко.

Ничего себе! Вот ведь идиотка – нажраться на первом свидании!

Пока Тони расплачивался и вызывал по телефону такси, я сидела, старательно фокусируя взгляд на затылке блондинки за соседним столиком. Кто-то когда-то рассказал мне, что так можно уменьшить опьянение. Прием не сработал, но пока мы ждали на улице машину, ночная прохлада более-менее привела меня в чувство. По крайней мере, голова кружилась уже меньше.

В такси Тони взял меня за руку. Я закрыла глаза и прислонилась виском к его плечу. Поцелуй был таким легким, как будто моих губ коснулось крыло мотылька. Я улыбалась и чувствовала, что таю, как сливочный пломбир в жаркий день. Всю дорогу я не открывала глаза и хотела только одного – ехать вот так бесконечно.

- Приехали, - прошептал Тони мне на ухо. Такси стояло все у той же калитки. Мы шли через цветники к дому, по-прежнему держась за руки. Было темно, как никогда не бывает в городе. На небе ни звездочки, только смутные очертания месяца сквозь дымку тумана и фонарь у парадного входа.

- Кстати, Джонсон закрывает дверь в девять часов вечера. И открывает в семь утра. Комендантский час.

- Почему ты мне не сказал? – испугалась я. – И что теперь?

- Если бы сказал, ты бы уже в восемь начала страдать, что не успеем. Теперь у нас два варианта. Позвонить ему или…

- Или?.. – я знала, что он скажет, но все равно спросила.

- Или пойти ко мне.

Я представила, как заспанный и недовольный дворецкий в халате на пижаму после пятидесяти звонков открывает нам дверь, смотрит на меня, поджав губы… Ну уж нет!

За яблоневым садом видна была тусклая лампочка, горевшая под козырьком гаража. Мы остановились у прилепившейся к торцевой стене лестницы на второй этаж, которая вела к конторе и квартире Тони.

Внезапно он подхватил меня за талию и поставил на первую ступеньку – теперь мне не надо было задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза.

Когда-то давным-давно, мне было лет пять, наверно, я спросила маму: как люди узнают, что им уже надо поцеловаться. Никак, засмеялась, мама. Они просто знают, что пора. Потом я поняла, что мама выбрала не совсем правильное слово. Ничего такого люди не знают. Они просто целуются. Потому что необходимо. Потому что иначе – никак. Тот поцелуй в такси был не таким – он был как сон, как пушинка одуванчика, как дуновение ветерка. Это была спокойная нежность, затишье перед бурей. Но сейчас…

Его губы, язык, руки – все, что существовало в этом мире. Каждая моя клеточка тянулась навстречу, отзывалась на его прикосновения – как струны пальцам музыканта. Но этого было мало, мало, чудовищно мало… В горле пересохло – в отличие от, прошу прощения, другой части тела. Сердце бешено стучало везде – в висках, в ступнях, в пальцах, в губах. В животе… да какие там бабочки, в животе плясали огненные саламандры. Время сбилось в тугой комок.

- Пойдем, моя милая, - прошептал Тони.

Я поднялась впереди него на несколько ступенек и вдруг остановилась. Так резко, что он чуть не сшиб меня.

- Что? – спросил он хрипло.

Я обернулась, посмотрела на него и молча покачала головой.

- Нет? – в его голосе было не разочарование, не обида, а изумление. – Почему? Ты… не хочешь?

- Хочу. Но…

- Тогда что? Это слишком быстро для тебя? В первый же день, сразу после знакомства?

Господи! Я чуть не застонала. Что притворяться-то, я хотела этого уже через пять минут после того, как села в его машину. И первый день тоже не при чем. Может, я такая безнравственная кошка, но с Федькой мы оказались в постели как раз через несколько часов после знакомства – к большому взаимному удовольствию.

- Не в этом дело, - я впилась ногтями в ладони так, что почувствовала выступившую кровь. – Я не хочу утром проснуться и думать: это было потому, что мы действительно хотели, или просто потому, что слишком много выпили?

- Для тебя это имеет значение? – помолчав, спросил Тони.

- Имеет.

Он стоял, крепко ухватившись рукой за перила, и смотрел себе под ноги. Потом поднял голову и сказал:

- Наверно, ты права. Для меня это тоже имеет значение. Может быть, не всегда, но сейчас – имеет. Но скажи… Как ты думаешь, мы займемся этим потом? А вдруг ты завтра пожалеешь, что мы вообще встретились?

- Не думаю, - у меня снова закружилась голова. – Не думаю, что пожалею. И да, наверно, займемся.

Тони засмеялся и поцеловал меня в лоб.

- Боюсь, мне понадобится холодный душ. Очень холодный душ. А что тогда с тобой? Ты можешь просто переночевать у меня. А для себя надую матрас.

- Не очень хорошая идея.

- Не уверена в себе или во мне? – усмехнулся Тони.

- В обоих.

- Резонно. Тогда… Есть еще один вариант. Правда, если нас вдруг застукают, будет не очень приятно.

- Что? – испугалась я.

- Ладно, рискнем.

Тони поднялся в контору и вернулся со связкой ключей.

- У тебя есть ключи от входной двери? – удивилась я. – Но тогда зачем?..

- Женщина, не смей сомневаться во мне – изображая праведный гнев, перебил Тони. – Ты уже решила, что я обманом хотел затащить тебя в постель, так? У меня нет ключей от парадного входа. И вообще никаких ключей от дома. По внутреннему распорядку этого монастыря мне не положено там находиться в отсутствие хозяев. Тем более ночью. Я управляющий поместьем, а не замком.

Мы подошли к двери сбоку от большого въезда в гараж, закрытого подъемной металлической шторой.

- Заходи, - сказал Тони, открыв замок. – Только тихо и осторожно.

Он включил свет и повел меня через гараж к противоположной стене. Машины стояли в отдельных боксах – как лошади в стойлах. Кроме лендровера там была красная «Ауди», два небольших кроссовера – черный и серебристый, и совсем маленькая белая машинка. Еще один бокс оставался свободным.

- Ничего себе автопарк! – присвистнула я. – Только роллс-ройса не хватает.

- Черный – Джонсона, mini – Бобана. А пустое место – мое.

- Понятно. А если гости приезжают?

- Там дальше площадка под парковку есть. Все, теперь тихо, - Тони открыл неприметную дверцу в стене, за которой в темноту спускалась узкая лестница. – На лестнице осторожно, держись за стену. Будем идти по коридору, если вдруг услышишь шаги – сразу прячься куда-нибудь за угол и молчи.

- А ты?

- А я скажу, что иду к Энни. Может, скомпрометирую ее, и мы наконец от нее избавимся. Да шучу, не волнуйся. Скажу, что оставил ключи в квартире и захлопнул дверь. Хочу переночевать в холле на диване.

Тони шел впереди, подсвечивая ступеньки экраном мобильника. Я тоже достала свой, но даже два телефона не могли справиться с угольной темнотой. Мне казалось, что мы уже должны были спуститься в преисподнюю, когда я все-таки оступилась и полетела головой вниз. Тони попытался меня подхватить, но не успел, и мы покатились вниз оба.

Я довольно ощутимо ударилась головой о ступеньку и на какой-то момент отключилась. Придя в себя, обнаружила, что лежу в довольно двусмысленной (а может, наоборот, в абсолютно недвусмысленной) позе: сверху на Тони, уткнувшись носом в ремень его брюк. Губу саднило – видимо, ободрала о пряжку. Мобильники погасли, и вокруг было темно, как в могиле.

- Хорошо, что ты шел впереди, - пробормотала я, проверяя языком, на месте ли зубы. – Иначе представляешь заголовки в газетах? «Пьяная русская сломала шею, упав с лестницы в подвале графа Скайворта».

Я услышала тихий смех Тони и тут же пожалела, что поддалась голосу разума и не осталась у него. Судя по конфигурации того, что упиралось мне в подбородок, он - тоже.

- Если ты цела, то вставай, - сказал Тони. – Иначе я за себя не отвечаю.

Можно подумать, я отвечаю!

Мы кое-как поднялись на ноги, оценили масштабы повреждений (кроме шишки на затылке, я действительно поцарапала губу и ушибла локоть, а Тони ударился коленом) и нашарили на полу телефоны – к счастью, они не пострадали. Потом еще довольно долго шли по низкому тоннелю с бетонным полом и стенами. Наконец впереди показался тусклый свет.

Мы поднялись по скрипучей деревянной лестнице и оказались в длинном коридоре, освещенном редкими лампочками под белыми колпаками. Тони посмотрел по сторонам, что-то прикинул, сориентировался и повел меня в нужном направлении. В коридор выходили совершенно одинаковые закрытые двери, выкрашенные белой краской. Ковровая дорожка заглушала шаги, но мы все равно старались ступать как можно осторожнее. Однажды откуда-то донесся шорох, и мы остановились, притаившись.

- Кошка, - прошептал Тони.

Сделав три поворота, коридор вывел нас к узкой лестнице с каменными ступенями. Как только мы подошли, на площадке зажглась такая же тусклая лампочка. Мы поднялись на четыре лестничных марша, и я увидела за открытой дверью знакомый коридор.

Тони прижал меня к себе, провел рукой по моему лицу, легко поцеловал.

- До завтра, милая. У тебя ведь есть мой телефон? Позвони, когда проснешься, ладно?

Я кивнула. Он попросил позвонить меня, а не пообещал позвонить сам. Это давало больше надежды – и одновременно означало больше боли в будущем.

Тони легонько оттолкнул меня от себя, но тут же снова притянул, поцеловал в шею и в вырез блузки. Я задохнулась, вырвалась и пошла по коридору, к своей комнате, на ходу пытаясь хоть как-то выровнять сбившееся дыхание. Действие гормонального наркоза, похоже, закончилось, меня снова штормило, к горлу подступала тошнота: то ли от эля, то ли от ушиба. У двери я оглянулась – Тони стоял на площадке и смотрел на меня. Я махнула рукой и вошла в спальню.

На кровати дрыхли уже обе корги, развалившись так, что я не смогла бы лечь, не спихнув как минимум одну из них. Интересно, кто их впустил? Хотя… я вспомнила, что закрыла дверь неплотно, а Люська меня предупреждала: эти толстухи пролезут в любую щель. Посмотрев на спящих собак, я со всех ног бросилась в ванную и упала на колени перед фаянсовым идолом. Минут через сорок вышла, держась за стенку, и, не раздеваясь, упала на тахту во второй комнате.

================================================

Разбудил меня не стук в дверь, а склянки. Собак на кровати уже не было. Ну ладно, зайти-то они смогли, а вот вышли как? Я точно помнила, что хорошо закрыла дверь. Или Энни услышала визг и выпустила их? Интересно, что она подумала, увидев неразобранную постель?

Я быстро почистила зубы, причесалась, сменила измятую блузку на легкую кофточку. Брюки, к счастью, из немнучей ткани, немного испачкались при падении с лестницы, но мне удалось их отряхнуть.

Во рту, как говорится, замполит нагадил, голова тупо болела, особенно затылок, в желудке плескалась ядовитая кислота. Класс. Третья ночь в замке – и второе hangover. Не спиться бы. Есть не хотелось, но я все-таки не рискнула пропустить завтрак.

Выйдя из комнаты, я чуть не столкнулась с Энни, которая, видимо, шла забирать чайный поднос, так и стоявший сиротливо на столике. Увидев меня, она вытаращила глаза, забыв присесть даже номинально.

- Доброе утро, Энни, - я сладко улыбнулась. – Представляете, уснула вчера вечером на тахте. Вот только сейчас проснулась. Даже чай не пила. А собак вы выпустили?

- Да, мадам, - она наконец пришла в себя и изобразила книксен.

Интересно, почему Тони вчера сказал, что соврет, будто идет к Энни, если попадется. Почему к Энни, а не к Салли? «Может, мы наконец от нее избавимся»… Что вообще с ней не так? Я снова вспомнила ее появление в «Хэмптон-корте» и слова Маргарет во сне.

Впрочем, эти мысли мгновенно отступили куда-то на двадцать второй план, вытесненные воспоминаниями о наших с Тони ночных похождениях.

«До завтра, милая… позвони, когда проснешься».

Саламандры в животе встали на хвосты и принялись плясать «Бамболео». Вот ведь дьявол!

Тони отозвался после первого же гудка – действительно ждал моего звонка?

- Как ты, милая? – спросил он.

Я понимала, что это обычная формула, которая значит не больше, чем наше «как дела?», и надо ответить «отлично, а ты?», но вместо этого зачем-то начала рассказывать, что ем сосиски в томате, не хватает только водки и маринованных белых грибов. Мой отсыл к Булгакову Тони, конечно, не понял, но я его простила.

- Голова болит? – посочувствовал он. – После эля всегда тяжелое похмелье. Извини, что не остановил тебя вовремя.

Помолчав немного, Тони сказал, что сейчас он в Стэмфорде, занят делами поместья, потом заберет машину и к вечеру вернется.

- Как ты думаешь, - спросил он, снова сделав паузу, и мне показалось, что он здорово волнуется, - ты к вечеру уже будешь в порядке? Если я у себя что-нибудь приготовлю, ты придешь ко мне на ужин?

Я уронила с вилки половинку сосиски, которую моментально подхватила Пикси, явно считавшая, что пожертвованный мною кусок ветчины – просто курам на смех.

- Ты ведь хотел спросить, не передумала ли я заняться с тобой… любовью, правда?

Мне всегда непросто давались подобные формулировки, да и вообще, наверно, не стоило так говорить, но я словно в холодную воду нырнула. Как говорил один мой знакомый, давайте сразу расставим все точки над Ё.

- Прямолинейно, но верно, - согласился Тони. – Именно это я и хотел спросить. Но, по правде, боялся. Наверно, я трус.

- Нет, - прошептала я.

- Нет – что? – не понял Тони. – «Нет, не трус», «нет, не передумала» или «нет, отвали»?

- Не трус. И не передумала, - ответила я и нажала на кнопку отбоя, мысленно умоляя Тони не перезванивать сразу же, дать мне прийти в себя.

Дорогое Мироздание, у меня два вопроса. Как мне дожить до вечера и как я буду жить после этого вечера?

Поскольку Дорогое Мироздание не отвечало, я ответила за него сама: будем переживать проблемы по мере их поступления.

Я допивала кофе, когда позвонила Люська.

- Ну, и где ты сегодня ночевала? – даже не поздоровавшись, ехидно поинтересовалась она.

- На тахте, - честно ответила я.

- Почему? – обалдело спросила Люська.

- На кровати спали твои охреневшие псины. Развалились во всю ширь и меня не пустили. Надо было стартануть их с ноги на Марс, но в последнюю секунду пожалела.

- А… Тони?

- Что Тони? – разозлилась я. – Где Тони ночевал? Не знаю, спроси у него.

- Но вы же?..

- Мы же гуляли по городу и ужинали в баре. Приехали на такси обратно. Все.

- Он тебе не понравился?

- Слушай, а чего ты, собственно, хотела? – я уже почти орала, пряча за воплями свою беспомощность и страх перед будущим. – Это же вы с Питером его попросили меня пригласить, нет? А оно ему надо?

- Ну… да, - виновато согласилась Люська. – Но мы хотели как лучше. Думали, что… Свет, он что, тебя обидел как-нибудь?

- Нет, не обидел, - я постаралась взять себя в руки. – Извини, мне просто хреново. И не из-за Тони. Я вчера выжрала три пинты… как его? Светлого эля, вот.

- Алкашиха, - ласково промурчала Люська. – Ладно, давай, до вечера. Или у тебя планы?

Черт, черт, черт!!! Ладно, придумаю что-нибудь.

- Никаких планов, Люсь. До вечера.

На улице снова светило солнце, поэтому я быстренько, не дожидаясь горничных с пылесосом, переоделась в легкое платье и босоножки. Корги ждали меня в холле. Интересно, они читают мои мысли или просто тусуются там на всякий пожарный случай? Хотя нет, Люська ведь говорила, что обычно гуляет после завтрака или верхом катается. Вот они и привыкли к такому распорядку. Представляю, как им скучно зимой, когда хозяева приезжают сюда только по выходным, да и то не каждый раз.

Мне хотелось побыть одной (собаки не в счет), поэтому я пошла не в парк, а во внутренний садик, где еще не была. Словно в насмешку за ближайшим кустом оказался Бобан, который любезничал с Салли. Он что-то рассказывал, наклонившись к ней, а она тоненько хихикала, жеманно прикрыв рот ладошкой. Увидев меня, Бобан демонстративно отвернулся, а Салли наоборот уставилась в упор. Потом спохватилась, криво присела, продолжая коситься с любопытством, и нехотя поплелась в дом. Бобан пошел за ней.

Похоже, из-за чертовых собак вся наша ночная конспирация пошла прахом. Мы чуть не убились на этой проклятой лестнице, а весь дом обсуждает, вернулась ли я домой перед завтраком или все-таки ночевала у себя. Откуда я могла вернуться, тут наверняка ни у кого сомнений не было. Или у меня уже паранойя? Кстати, а чего это Салли болтается во дворе с Бобаном, когда ей положено ходить по дому в обнимку с пылесосом? Или, может, она и есть его таинственная девушка? А почему бы и нет?

За следующим кустом садовник встретил меня комплиментом, что я прекрасно выгляжу и вообще похожа прекрасный цветок. Странное дело, мне всегда было не по себе, когда кто-то говорил, что я красивая или просто меня хвалил. Чудилась то ли лесть, то ли пустая вежливость, то ли преувеличение. Я и сейчас чувствовала себя немного странно, но все же с удивлением поняла, что такое внимание вдруг стало мне даже приятно. И кого же я должна за это благодарить – Маргарет или Тони?

Я села на скамейку, подставив лицо солнцу. Припекало уже с утра, одуряюще пахла мокрая от росы трава. В небе, подернутом белесой дымкой, носились, истерично голося, юркие птицы – стрижи или ласточки. Я словно затаилась в ожидании.

Будь что будет! Будь что будет. Будь что будет…

В конце концов, может, я придаю всему слишком много значения? Может быть, для взрослых, самодостаточных людей секс – это просто секс? Или все дело в том, что у меня не слишком богатый опыт?

Что в моем активе? Робкий школьный роман в десятом классе – кино, мороженое, неловкие поцелуи в парадном. После летних каникул мы с Лешкой встретились – и все само собой закончилось. Как будто и не было ничего. На втором курсе Вадим – тут уже все было по-взрослому, но интим меня тяготил. Слишком уж грубо, слишком все отличалось от того, чего я ожидала. «От некоторых женщин сильно пахнет лесом», - сказал Вадим, намекая, что в постели я бревно бревном. И отчалил к нашей более живой однокурснице. Я записала себя во фригидные неудачницы и решила, что личная жизнь – не для меня.

Довольно долго я играла роль скромной «подруги героини», пока на пятом курсе не познакомилась с Альберто. Он приехал из Барселоны по программе обмена студентами. Люська, у которой вторым языком был испанский, познакомилась с ним на каком-то университетском вечере. На тот момент ее страдания были отданы другому персонажу, поэтому Альберто достался мне. Несколько месяцев языковой барьер нам нисколько не мешал, так как все свободное время мы проводили в постели. Бешеный темперамент классического мачо растопил мою мифическую фригидность, и я наконец-то поняла, почему люди считают «это» приятным времяпрепровождением. Увы, через какое-то время всплыло сакральное «а поговорить?». Я не знала английского, Альберто французского, а скудного набора русских (у него) и испанских (у меня) фраз уже не хватало. К тому же подоспели госы, защита дипломного проекта, и когда Альберто вернулся в Испанию, я даже не очень переживала – не до того было.

Следующие три года мой образ жизни был вполне монашеским. Нет, какие-то мужчины появлялись, но большей частью без взаимности с той или другой стороны. Или же все заканчивалось, толком не начавшись, после одного-двух платонических свиданий. Пока не появился Федька. Это было какое-то торнадо – подхватило, закрутило и унесло. А началось все с того, что он меня чуть не убил.

Я переходила дорогу, хоть и по зебре, но замечтавшись-зазевавшись. Федька, видимо, тоже зазевался и затормозил в последний момент. Обнаружив в паре сантиметров от себя здоровенное механическое чудовище, я дернулась, каблук туфли с треском сломался, и я шлепнулась на задницу. Из чудовища выскочил вполне приличный мужчина начальственного вида, донельзя испуганный. Он помог мне подняться, многажды просил прощения, спрашивал, не ушиблась ли я и чем он может загладить свою вину.

Я попросила отвезти меня туда, где можно срочно починить каблук. Идти с разницей пятковысоты в десять сантиметров было просто невозможно – легче уж босиком. Федор – так он представился – усадил меня в машину и куда-то повез. Не успела я пожалеть и обдумать перспективу быть изнасилованной, убитой и съеденной (или в иной последовательности), как мы остановились у торгового центра. Федор оставил меня в машине, а сам ушел с моей туфлей. Минут через двадцать он вернулся и сказал, что мастерскую не нашел и поэтому купил новые туфли.

Туфли даже на самый беглый взгляд стоили как минимум половину моей зарплаты. Я пыталась протестовать – впрочем, довольно вяло, но, как говорится, бунт был подавлен в зародыше. Далее последовало предложение (более похожее на приказание) обмыть покупку – чтобы «хорошо носилось». Тут уж я уперлась, отказалась от ресторана и согласилась только на кафе в фудкорте. Мы просидели там, болтая обо всем на свете, несколько часов, а потом… ну да, поехали к нему.

Оказалось, что Альберто был никаким не мачо, а просто неопытным подростком. Сначала это был только бешеный секс, а потом я поняла, что влюбилась. Какую роль играл в этом меркантильный интерес – трудно сказать. Какую-то определенно играл. Но далеко не главную.

Федька был на семь лет старше меня, у него была своя довольно крупная логистическая фирма. За год до нашего знакомства он развелся и платил приличные алименты пятилетней дочери. О бывшей жене никогда не говорил – ни плохо, ни как-либо вообще, с ребенком общался часто. Ко мне он относился просто сказочно, торопясь исполнить любой мой каприз. Впрочем, я была не избалована и особо не наглела.

Далеко не сразу, но я все-таки поверила, что наконец сорвала джек-пот. Мой принц был красив, умен, добр, щедр, великолепен в постели, состоятелен, и прочая, и прочая. Люська завидовала – хотя Федька и не был иностранцем. Счастье мое было безграничным, и единственное, что его омрачало, - это болезнь мамы. С Федькой они очень подружились, и она говорила, что оставит меня с ним со спокойной совестью.

Мы встречались уже год, когда мама умерла, и тогда Федька предложил жить вместе. По правде, я ждала совсем другого предложения, но убедила себя, что ему нужно время после первой неудачи. Моя квартира была лучше расположена, и мы поселились у меня. Нет, мы говорили о браке, о детях, но это были такие теоретические разговоры – мол, когда-нибудь, не сейчас. Впрочем, меня это не слишком беспокоило – нам и так было очень хорошо вместе. Первые два года нашей совместной жизни были одним большим праздником – особенно если учесть, что у нас не было никаких бытовых и финансовых проблем.

Когда началось охлаждение – я даже не могу точно вспомнить. Если в сети повышенное напряжение – лампочка быстро перегорит. Кажется, был осенний дождливый вечер, я шла домой с работы и вдруг поняла, что хочу задержаться на улице – в сырости, на холодном ветру, просто чтобы немного побыть одной.

Потом мне стало казаться, что Федька слишком правильный. Слишком педант. Что в нем нет какой-то чертовщинки, сумасшедшинки. Я уверяла себя, что бешусь с жиру. Делала вид (про себя, конечно), будто обижаюсь на то, что он не торопится на мне жениться. Мы стали реже ходить куда-то вместе, проводить вечера за бутылкой вина и разговорами, смотреть фильмы, обнявшись под пледом. Потом стали реже заниматься любовью.

Я уверяла себя, что это нормально и неизбежно. Что ни у одной пары страсти-мордасти не длятся вечно. Что ипостась любовников, которая до сих пор была ведущей, должна стать в строй с другими нашими ролями – лучших друзей, единомышленников, соратников, возможно, родителей. Федька тоже понимал, что мы идем куда-то не туда. Не один раз мы пытались как-то выбраться из этого болота, обсудить проблему, встряхнуть наши отношения, но эффект был минимальным.

К началу четвертого года стало очевидным: даже если мы поженимся, ничего не изменится. И все же я еще надеялась. Быть может, ребенок?.. Я даже перестала принимать таблетки, но мой организм месяц за месяцем провожал эндометрий с завидной регулярностью. Как будто знал, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет.

Агония длилась долго. Сначала мы сопротивлялись, потом сдались. Жили в одной квартире, но каждый сам по себе. Рано или поздно это должно было закончиться…

Глядя в бледное линкольнширское небо, я подумала, что с Тони все получается пугающе похоже – быстро и бурно. Может, поэтому мне и не по себе? И дело не в отсутствии перспектив – с Федькой в тот самый первый вечер они тоже выглядели нулевыми. Что, если в любви я точно такая же, как и во всех своих интересах и увлечениях: либо с фанатизмом, либо никак? А фанатизма надолго не хватает – выгораешь.

Проклятье, зачем я расставила эти самые точки над Ё? Сейчас вполне могла бы притворяться, что просто пойду выпить чаю… на ночь глядя…

Света, ты элементарно психуешь, потому что для здоровой женщины твоего возраста, привыкшей к регулярному и качественному интиму, два с лишним года воздержания – это многовато. Саламандры хотят, а мозги боятся. Только и всего.

Ох, если б все было так просто…

========================================

Чай я попросила подать на веранду. Солнце за день сильно прогрело воздух, было довольно душно, но расположенная с северной стороны, да еще полускрытая зарослями сирени веранда с распахнутыми настежь окнами была по-волшебному прохладной. А ведь всего каких-то двое суток прошло с тех пор, как я сидела здесь, закутавшись в плед по самые ноздри.

Снова позвонил Тони и сказал, что будет ждать меня в девять.

- Постарайся не столкнуться в дверях с Джонсоном. И вот что, на всякий случай обойди гараж сзади. Если вдруг Бобан будет там крутиться, он тебя не увидит. Хотя обычно в это время он еще обедает, слугам подают в половине девятого.

Я представила, как буду возвращаться обратно, и тут мне в голову пришла отличная мысль.

- Тони, я могу выйти через веранду. Здесь нет замка, только щеколда. Сейчас все открыто – окна-двери. Горничные закрывают перед ужином. Я выйду чуть пораньше, где-то без десяти девять. И потом смогу так же вернуться. Если наткнусь на кого-нибудь, скажу, что не спалось, ходила в жральню за едой.

- В?.. А, да, foodroom. Отлично!

Время между чаем и обедом прошло в какой-то лихорадке. Я бродила по цветнику, потом вернулась в свою комнату, пыталась смотреть телевизор, лихорадочно перебирала одежду и белье, сожалея, что не взяла с собой самое красивое. Время тянулось, как изжеванный комок жвачки – липко и бесконечно. Меня знобило. В конце концов я набрала ванну с пеной и больше часа пролежала в ней, как бегемот, - погрузившись по самые ноздри.

На обед я пошла при полном параде, но все в том же летнем платье, оставив «приличное» лежать на кровати, - чтобы можно было быстро переодеться. Проблему, как не наесться и не обидеть повара, с блеском решили корги. Они с готовностью расправились с двумя кусками куриного филе, а салат, острый рис и яблочный пудинг я завернула в салфетку, чтобы у себя спустить в унитаз. Страшно не люблю выбрасывать еду – видимо, это в крови у всех, чьи предки пережили блокаду. Но другого выхода не было, есть пудинг собаки категорически не желали.

Без пятнадцати девять я вышла из своей комнаты, закрыв дверь так плотно, чтобы и комар клюв не просунул. Днем в библиотеке эти лисицы уже продемонстрировали мне, как именно просачиваются сквозь закрытые двери. Сначала подцепить дверь когтями и поддеть, расширяя щель. Потом просунуть морду – и вуаля. Нет уж, этой ночью, девочки, вам придется искать другое место для ночлега.

На площадке лестницы я остановилась, прислушиваясь. Откуда-то снизу, издали раздавались приглушенные голоса – слуги сидели за обедом. Я подошла к портрету Маргарет.

- Ну же, отзовись, - шептала я, глядя ей в глаза. – Мне сейчас так нужна твоя поддержка.

Но искусно нарисованная женщина, кусочек жизни которой я смогла прожить, вернулась в свое время. Только холст, только краски…

Я осторожно спустилась вниз и пошла по коридору, ступая на цыпочки. Поверх платья на мне был надет халат – ну а что, вернулась к себе после ужина, разделась, а потом вспомнила, что забыла прихватить булочку и йогурт на ночной дожор!

Когда я проходила мимо лестницы, ведущей в подвал к кухне, оттуда уже раздавался звон собираемой посуды – надо было поторопиться. Свет на веранде был потушен, окна и дверь закрыты. Интересно, что будет, если Джонсон, заперев парадную дверь, решит проверить веранду? Да ничего не будет. Вернусь к Тони. Вернусь… Сначала туда надо еще дойти!

Я выскользнула в цветник и пошла вдоль северного фасада. Солнце уже село, но было еще довольно светло, и меня могли увидеть из окон. И хотя я не делала ничего преступного-запретного, эта вот конспиративность настолько будоражила, что подгибались колени. Я вспомнила, как ночью мы шли через цветник вдвоем, и по спине пробежала холодная волна, сменившаяся лихорадочным жаром.

Как-то очень некстати (а может, наоборот – очень даже кстати) в голову пришло, что у меня уже тысячу лет не было необходимости думать о предохранении. А вдруг Тони, как и многие другие мужчины, свято верят в то, что это женская забота? Таким, к примеру, был Альберто – наверно, он счел бы себя крайне униженным и оскорбленным, если бы ему пришлось купить пачку презервативов.

А что, если я забеременею?

Мысль обожгла холодом, но тут же пришло какое-то космическое спокойствие: если так, значит, в этом и есть смысл нашей встречи. Мне уже тридцать два… Нет, я никогда не считала, что женщина, которая не вышла замуж до определенного возраста, должна родить «для себя». Эта причина вообще казалась мне крайне эгоистичной – ребенок ведь не вещь, которую приобретают, чтобы себя побаловать. Но что плохого, если на свет придет еще один человечек – чтобы радоваться жизни, любить и быть любимым? И уж конечно, я не стала бы врать ребенку, что его отец – героически погибший летчик.

В окнах над гаражом горел свет. Я прошмыгнула за угол и оказалась на парковочной площадке, где поместилось бы, наверно, десятка два машин. Озираясь, как шпион в плохом фильме, я поднялась по лестнице и тихонько постучала в дверь.

- Заходи, - отозвался Тони.

В первой комнате горел свет, но она была пуста. Самый обыкновенный маленький офис – письменный стол с компьютером, стеллажи с папками и справочниками, псевдокожаный диванчик. На стенах фотографии в рамках и небольшие акварельные пейзажи. На подоконнике большой кактус и еще какой-то невнятный цветок в горшке.

Я открыла дверь и зашла в квартиру – большую комнату-студию с тремя окнами. Почему-то мне казалось, что помещение над гаражом должно быть какой-то убогой каморкой, но здесь было просторно и вместе с тем уютно. И, я бы сказала, стильно. Комната была поделена на гостиную и спальную зоны. Кухонный уголок от гостиной отделяла барная стойка, а в углу, за дверью, надо думать, притаился крошечный санузел.

Тони накрывал на стол. На нем были джинсы и ярко-синяя шелковая рубашка, цвет которой заставил меня вздрогнуть. Увидев мой халат, он удивленно приподнял брови, но я сняла его с таким видом, как будто это была соболиная шуба. Он рассмеялся, зажег две белые свечи в высоких подсвечниках, погасил свет и подошел ко мне.

Мы стояли, обнявшись, я уткнулась носом в ямочку у него над ключицами, вдыхала совершенно невероятный запах чистого мужского тела, смешанный с одеколоном и лосьоном для бритья, и слушала стук сердца – то ли его, то ли моего.

- Сначала я хотел сварить королевских креветок с укропом, - сказал Тони. – Но потом представил, как мы потрошим пучеглазых морских тараканов, во все стороны летит чешуя – или что там у них? Руки пахнут рыбой… В общем, никакой романтики. И приготовил карри по-бенгальски. Любишь карри? – я кивнула. – Вина? Совсем немного – чтобы потом не сомневаться?

- Я не буду сомневаться.

Тони отпустил меня, отошел к столу и налил белое вино в два бокала. Сделав пару глотков, я поставила бокал на стол и медленно подошла к кровати, застеленной зеленым атласным покрывалом.

- А что, если мы поужинаем… попозже? Холодное карри - это тоже очень вкусно…

Тони посмотрел на меня долгим взглядом, поставил свой бокал… Не знаю, чего я ждала – что он одним движением смахнет все со стола и уложит меня на него? Или сгребет борцовским захватом и разорвет платье в лоскуты? Но Тони осторожно задул свечи. Я напряглась – вот, сейчас… И тут вспыхнул свет. Я заморгала, как застигнутая врасплох сова, - от неожиданности и от недоумения.

- Так будет лучше, - стоя у двери, Тони улыбнулся фирменной улыбкой голливудского маньяка.

«О, мсье знает толк в извращениях», - хотела сказать я, но подумала, что вряд ли он поймает смысл анекдота, а объяснять не было никакого желания. Желание было совсем другое.

Он медленно – невыносимо медленно! – подошел ко мне и так же медленно расстегнул молнию на платье. Я потянулась было к пуговицам его рубашки, но он остановил мою руку.

- Не торопись, - прошептал Тони, прикусив мочку моего уха.

Он снял с меня платье, нежно касаясь груди, живота, бедер, и от каждого его прикосновения по телу разбегались жгучие волны. Колготки послушно последовали за его пальцами. Я села на кровать, сбросила туфли, стряхнула колготки. Тони, наклонившись, целовал мои колени и пальцы ног. Все так же медленно он избавил меня от остатков одежды, мимолетно лаская каждый уголок моего тела, которое, казалось, вопило от нетерпения.

- Ты садист? – прошептала я?

- Да, моя милая, - усмехнулся Тони и вдруг резким рывком выдернул из-под меня скользкое покрывало. Я упала на спину, и он накрыл меня прохладной тканью, которая на мгновение остудила мою горящую кожу, но при этом раздразнила еще сильнее. Я стиснула зубы и впилась ногтями в ладони, попав на ссадины, оставшиеся с прошлой ночи. Но и боль не смогла унять возбуждение.

Тони стоял передо мной и по-прежнему неторопливо снимал с себя одежду, позволяя мне видеть каждое его движение. Он смотрел мне прямо в глаза, не отрываясь, и мне казалось, что я тону. Эта пытка была такой сладкой, такой мучительной…

Наконец на нем не осталось ничего. Далеко не каждый мужчина в раздетом виде выглядит лучше, чем в одетом. На Тони я, наверно, смогла бы смотреть бесконечно, если бы… В конце концов, как долго может голодный рассматривать роскошный стол, роняя слюни на скатерть?

Я отодвинулась от края, дав Тони место рядом с собой. Он сидел передо мной на коленях, продолжая эту невероятную муку. Подняв мои руки на спинку кровати, он начинал долгое дразнящее движение - от кончиков пальцев, по тыльной стороне предплечий, легко касаясь подмышек и груди. Путешествие продолжалось по животу и внутренним сторонам разведенных бедер, с короткими, будто случайными ласками самых потайных мест, а заканчивалось на кончиках пальцев ног. Потом этот маршрут повторяли его губы и язык – и все начиналось сначала. Только с каждый разом прикосновения, такие легкие, невесомые в начале, становились все тяжелее, они давили, словно его пальцы и губы проникали вглубь моего тела через кожу.

Я тысячу раз поблагодарила его мысленно за включенный свет – мне хотелось видеть все, и я вдруг поняла тех, кто увешивает спальню зеркалами. Я кусала губы, с трудом сдерживая стон, и тянулась ему навстречу, не в силах больше терпеть. Когда Тони наконец резким внезапным толчком вошел в меня, вселенная вдруг оказалась не снаружи, а внутри меня. Она взорвалась ослепительной вспышкой, разрывая меня на молекулы и атомы…

К восторгу примешалась тонкая струйка досады: мне хотелось разделить этот ядерный взрыв с ним. Но Тони продолжал двигаться, все ускоряя темп, и я поняла, что это было только начало, первая ступень восторга, а впереди ждал новый неведомый уровень, куда я еще никогда не поднималась.

Когда мы одновременно достигли последней вершины, наслаждение было настолько острым, что молнией промелькнула странная мысль: прекраснее может быть только смерть…

Все, что было дальше, я помнила какими-то обрывочными кадрами. Кое-как отдышавшись, мы долго исследовали друг друга, проверяя, что кому нравится, а что нет. Ленивые, пресыщенные ласки сменялись жадными и разнузданными. Потом мы ели холодное карри, в постели, прямо из кастрюли, руками – потому что Тони забыл взять вилки, а я его не отпустила. Мы выковыривали из риса кусочки курицы и кормили друг друга. Потом пили вино, по очереди отхлебывая из горлышка.

Кажется, я сказала, что устала и хочу спать. Тони на руках понес меня в душ. Он намыливал мою кожу лимонным гелем, я снимала пену с себя и намыливала его, и это было таким возбуждающим, что, разумеется, все закончилось еще одним сеансом опасного секса. Опасным он был, впрочем, только потому, что мы рисковали поскользнуться на мокром поддоне и что-нибудь себе сломать. Обо всем остальном Тони позаботился сам – к моему то ли облегчению, то ли разочарованию.

Потом мы все-таки уснули, тесно прижавшись друг к другу. В пять часов он разбудил меня. Только-только рассвело, в окно заглядывало серенькое туманное утро.

- Пора, моя хорошая.

- Какого черта? – спросила я по-русски и пояснила по-английски: - Мы никому ничем не обязаны. Мы взрослые люди. Зачем нам прятаться? Почему я не могу остаться здесь?

- Потому что нам придется соблюдать элементарные приличия. То есть притворяться, что в стенах этого дома между нами сугубо платонические отношения. Что у нас и мест-то таких нет, которыми можно сделать что-то неприличное.

Я рассмеялась и начала одеваться.

- Позвони мне днем, - шепнул Тони, целуя меня на прощанье.

========================================

Пройдя через веранду, я почувствовала, что ночной фитнес разбудил во мне просто зверский аппетит и что до завтрака я просто не доживу. Пришлось зайти в жральню и - в полном соответствии с легендой - затовариться едой.

Никого не встретив, я поднялась в свою комнату, разделась и легла в постель – наконец-то свободную от собак. Роняя крошки на простыню, сжевала сэндвич, – привет здоровому образу жизни! – поставила будильник на 6.55 – еще полтора часа можно спать! – и только закрыла глаза, как почувствовала знакомое прикосновение, похоже на слабый разряд электрического тока.

- Маргарет! – прошептала я.

Она сидела на краю постели и улыбалась. Ее невероятные синие глаза сияли. Мне захотелось обнять ее, но я вовремя вспомнила, что она всего лишь призрак.

- Куда ты пропала? Почему молчала? Ты так была мне нужна! – тараторила я.

- Тише, тише! – продолжала улыбаться Маргарет. – Я тебе все расскажу. Но не сейчас. Нам нужно больше времени, чтобы ты узнала все. А сейчас тебе надо поспать.

- Но почему ты не приходила? Почему не отзывалась, когда я тебя звала? И твой портрет…

- Я не могла. Чтобы ты увидела или услышала меня, мне нужно было столько твоей силы, что это убило бы тебя.

- А сейчас? – испугалась я.

- Сейчас все в порядке, не волнуйся. Я приду к тебе ночью – не следующей, а на понедельник.

- Ночью? – переспросила я, не представляя, как смогу провести хотя бы одну ближайшую ночь без Тони.

- Да, - кивнула Маргарет. – Завтра вечером у тебя начнется женское, поэтому…

- Откуда ты знаешь? – перебила я. – К тому же еще рано.

- После того как мы были одним целым, для меня в твоем теле нет секретов. И это время мне будет легче снова соединиться с тобой. Все, а теперь спи.

Не успела я ответить, как Маргарет растворилась в воздухе. Мои глаза закрылись, и я провалилась в сон – чтобы через секунду проснуться от мерзкого писка будильника.

Все тело ломило, как будто накануне я отпахала несколько часов в тренажерном зале. Сильнее всего скулило то место, которое получило максимум удовольствия. Ну да, за все хорошее приходится платить. Нет худа без добра, но и добро, как водится, без худа – чудо.

Шаги по коридору, стук в дверь. Извольте радоваться – Энни.

- Войдите, - крикнула я, поклявшись, что встану с постели не раньше половины девятого.

Горничная вошла с кислым видом, пожелала мне доброго утра и поставила поднос на тумбочку у кровати, отодвинув мои запасы на самый край. Может, она проиграла недельный заработок, поставив на то, что меня в спальне не окажется?

Выпив весь чай до последней капли и подъев все принесенное из жральни, я почувствовала, что, вероятно, смогу дожить до завтрака. Устроившись поудобнее, я нежилась под одеялом, то уплывая в легкую дрему, то возвращаясь мысленно к самым ярким эпизодам ночи.

А еще Маргарет… Приснилась она мне – или на самом деле приходила? И как я смогу ей помочь? Почему именно я, а не кто-то другой? Неужели за пять столетий не нашлось никого подходящего? И что значит – мы теперь с ней одно целое? Вопросы, вопросы…

За завтраком я мела все подряд, трижды пройдя с тарелкой вдоль буфетов. Допивая вторую чашку кофе, я поняла, что еще меня смутно беспокоило со вчерашнего дня. Люська – вот что! Наша договоренность насчет скайпа опять вылетела у меня из головы. Но никаких возмущенных смсок в телефоне не наблюдалось. Похоже, обиделась.

Я набрала номер, Люська отозвалась только после восьмого гудка, когда я хотела уже дать отбой.

- И?.. – поинтересовалась она сварливо.

- Люсь, прости, а? – заскулила я.

- И?.. – повторила она, и я поняла, что пора все-таки выходить из тени. Приличия приличиями, но при чем здесь Люська?

- Я была у Тони. Всю ночь.

- Ну и какого художника ты мне врала вчера?

- Люсь, прости? – повторила я.

- Да что ты заладила – прости, прости? Ладно, хрен с тобой… ничего каламбурчик получился, да? Ну и как он тебе? Понравилось?

Я буркнула что-то невнятное.

- Ну, еще бы не понравилось, - хмыкнула Люська. – Но ты смотри, поаккуратнее.

- В каком смысле? – насторожилась я.

- Да в любом. Впрочем, если залетишь – не велика проблема, родишь, а мы с Питером усыновим. Главное – не влюбись.

- Почему?

- Ну… - Люська задумалась. – Не знаю. Но я бы не стала ставить на эту лошадь. Тем более он здесь, ты – там. Хотя в качестве временного удовольствия он должен быть очень хорош. Мне так кажется. Так что наслаждайся. Освобождаю тебя от скайпа. Только звонить не забывай. И на звонки отвечай. Пока-пока!

Не дожидаясь моего ответа, Люська отключилась. Меня замутило.

«Еще бы не понравилось».

«Родишь, а мы с Питером усыновим».

«Главное – не влюбись… я бы не стала ставить на эту лошадь».

Так, Света, забей. Это же Люська. Она просто дуется, что ты пыталась от нее что-то скрыть. И разве ты сама не говорила себе все то же самое? Ну, может, немного другими словами. А что до родить – усыновить, так это просто не слишком умная шутка. Переживает, что у них не получается наследник. Впрочем… в каждой шутке, как известно, есть доля… шутки. И если бы я действительно забеременела, а обследование показало, что лечение Питеру не помогло, они всерьез могли бы задуматься, не привязать ли Люське под платье подушку, чтобы потом тайно усыновить моего ребенка. Если это будет мальчик, разумеется. И если бы я согласилась. А я бы согласилась? Да вот фиг! А зная, что мой сын будет английским графом?..

Настроение испортилось. Я позвала собак и вышла на крыльцо, думая: позвонить Тони сейчас или немного подождать, пока не осядет муть от разговора с Люськой. Но он позвонил сам.

- Света, хочешь поехать со мной в деревню? – спросил он, даже не поинтересовавшись, «как я». – Мне надо там кое с кем встретиться, а потом еще на одну ферму заехать к арендатору.

- А когда вернемся?

- А мы не вернемся.

- То есть? – не поняла я.

- Закончу с делами, съедим где-нибудь ланч, и поедем куда глаза глядят. Переночуем в какой-нибудь гостинице. Вернемся завтра к вечеру. Ну как?

- Поехали! – от моего дурного настроения мгновенно не осталось и следа. Я разве что в ладоши не захлопала, как маленькая девочка, которую неожиданно позвали на прогулку.

- Тогда предупреди Джонсона. Боюсь, все-таки придется нам себя рассекретить.

- Я уже рассказала Люси. Не могла ей врать.

- Ну тогда тем более. Но все равно. Помнишь? Где угодно, но не в доме.

Я засмеялась и вспомнила, что у меня нет ни дорожной сумки, ни рюкзака, чтобы взять с собой необходимый минимум вещей. Тони пообещал принести мне рюкзак, а заодно поставить в известность дворецкого о нашей поездке. Я вздохнула с облегчением, что мне не придется делать это самой, и пошла собираться.

Переодевшись в джинсы, футболку и кроссовки, я выложила на кровать теплую кофту, смену белья, тапочки, косметичку, туалетные принадлежности, кошелек, документы, солнечные очки и еще кое-какие мелочи. Задумалась, брать ли ночную рубашку, и с негодованием ее отвергла.

В дверь постучали. Джонсон протянул мне небольшой черный рюкзак и сказал, что мистер Каттнер ждет в машине у парадного входа. Я пыталась обнаружить на его лице хоть какие-то эмоции: возмущение, осуждение, презрение или элементарное любопытство, но оно было бесстрастно, как гипсовая лепнина над камином.

Корги сидели на крыльце, повесив носы, уши и хвосты. В глазах стояла такая мировая тоска, что хотелось разрыдаться за компанию. Машина у крыльца означала для собак две вещи: отъезд или приезд. А раз никто не приехал (управляющий – не в счет), значит, кто-то уедет. Хозяева уже уехали, теперь моя очередь. Я потрепала два рыжих загривка и пошла к машине. Тони вполне пристойно поцеловал меня (наверняка прислуга толпилась у окон) и открыл передо мной дверцу.

- Как Джонсон воспринял новость? – спросила я, когда мы отъехали от дома.

- Как истинный дворецкий, - улыбнулся Тони. – Невозмутимость у него в крови. Но дом, не сомневаюсь, бурлит, как суп на плите.

- Ну какое всем дело-то? – в очередной раз удивилась я. – Мы здесь вообще не пришей… - английского эквивалента для русской неприличной поговорки не нашлось, и я сказала просто: - вообще никто. Я гостья, ты служащий. Не все ли равно-то?

- Ты ошибаешься, милая. Это такой замкнутый мир малых величин. Своего рода микрокосм. Каждый, кто попал сюда, зависит от других. Каждый – на виду. Независимо от той роли, которую играет.

- Но мне нет дела до личной жизни садовника или повара, - возмутилась я. – Почему им есть дело до моей?

- Ты не прожила здесь и недели. Посмотрим, что будет интересовать тебя ближе к концу лета.

Его рука легла на мое колено, и это стало интересовать меня гораздо больше, чем что бы то ни было.

==========================================

Пока Тони занимался делами, я гуляла по деревне. При всем моем желании, назвать ее живописной или даже просто симпатичной было крайне сложно. Извилистая центральная улица, совершенно одинаковые скучные дома-амбары с хилыми палисадниками под окнами. Если бы внутри не бушевала эйфория бурно пошедшего в рост чувства, а на небе не светило яркое солнце, Скайворт показался бы мне не просто унылым, а угнетающе унылым.

Пройдя главную улицу (разумеется, она называлась Main Street) туда и обратно два раза, я купила в маленьком универсальном магазинчике крем от загара и спрей от комаров, а потом устроилась там же за одним из трех столиков «кафе». Оно представляло собой прилавок с кофе-машиной, вездесущим термопотом и несколькими тарелками пирогов и пирожных под стеклом.

Деревушка была явно не туристической, и каждое новое лицо вызывало всеобщий интерес. Редкие встречные смотрели на меня с любопытством и непременно здоровались. Я улыбалась и отвечала на приветствие. Хозяин магазина, продав мне крем и налив кофе, спросил, к кому я приехала в гости. Я ответила, что гощу в Скайхилле, а в деревню приехала с управляющим.

- Рад вас видеть, мадам, - сказал хозяин и предложил рюмку ликера к кофе, «за наш счет».

Кофе был крепким и ароматным, ликер сладким, слоеное пирожное свежим и рассыпчатым. Старичок с добрым усталым лицом и смешными усами улыбался мне из-за стойки. Я провела сумасшедшую ночь с замечательным мужчиной, и впереди нас ждала, без сомнения, еще одна, наверняка не хуже. Я – молодая, здоровая, красивая. Впереди целое лето беззаботного, безоблачного счастья. Что-то похожее я испытывала, наверно, только в детстве, когда проводила каникулы в деревне у бабушкиной сестры, бабы Клавы.

Таракан по имени 31 августа высунул было ус из-под плинтуса, но я топнула ногой, и он спрятался. Как жаль, что нельзя раздавить его, размазать по щелястому деревянному полу, выкрашенному вишневой масляной краской.

Тони забрал меня из кафе, и мы поехали на ферму. Он зашел в дом, а жена арендатора, совсем молоденькая женщина, повела меня в свинарник показать крошечных поросят. Она вытащила из загона одного из них, с нежно-розовым пятачком, белыми ресничками и трогательным хвостиком. Я взяла его на руки и почувствовала себя Алисой в стране чудес.

Нас пригласили остаться на ланч. Мы сидели за столом впятером: фермер, его жена, двухлетний сын в высоком стульчике и мы с Тони. Гостиная была маленькой, светлой и очень чистой. Недорогая мебель с потертой обивкой, на окнах – тюлевые занавески, на полу – тканые полосатые коврики. Самая простая еда – овощной суп, мясной пирог, кофе с печеньем, но все показалось мне необыкновенно вкусным.

Фермер с женой переглядывались через стол, и мы с Тони понимали, что они ждут – без нетерпения, спокойно, но все же ждут, когда ланч закончится, и мы уедем. Тогда они уложат малыша спать и сами, наверно, прилягут в соседней комнате. Их желание передалось нам, и мы тоже переглядывались и ждали, когда уже можно будет распрощаться.

Выехав с фермы, Тони свернул к лесу. Проехав немного по грунтовой дороге, мы выбрались к небольшой речушке и нашли укромное место, со всех сторон скрытое густыми кустами. Тони вытащил из багажника плед, и мы провели на нем несколько часов, занимаясь любовью, болтая или просто молча греясь на солнце, наслаждаясь близостью друг друга.

Когда солнце стало клониться к закату, а комары озверели настолько, что перестали пугаться спрея, мы оделись и вернулись обратно на дорогу. Тони отключил навигатор, и мы поехали неизвестно куда. Тихо играло радио, мимо проносились поля, леса, деревни, а мне – как позапрошлой ночью в такси – хотелось ехать так долго-долго.

- Ты хоть знаешь, где мы? – спросила я.

- Нет, - беззаботно ответил Тони. – Да и какая разница? Дальше, чем позволит бензобак, не уедем. По правде, я даже не знаю, в какую сторону мы направляемся. Может, к морю, может, на север.

- А может, уже где-нибудь причалим? – я посмотрела на стрелку указателя топлива. – Не хотелось бы застрять ночью посреди леса.

- Страшно? – усмехнулся Тони.

- Нет, есть хочется. Мы даже сэндвичей каких-нибудь дохлых с собой не взяли.

- Хорошо, остановимся в первом же городишке, где есть гостиница и ресторан.

Словно в ответ на эти слова, из сумерек выпрыгнул дорожный указатель.

- Horncastle, - прочитала я. – Знаешь это место?

- Не очень. Только название. Никогда не был. У тебя есть интернет в телефоне?

- Нет.

- Возьми мой, поищи гостиницу.

Гостиница нашлась, и даже, судя по отзывам, вполне приличная, с рестораном. Я тут же забронировала номер на двоих, ужин и завтрак. Тони включил навигатор, и тот быстро вывел нас на цель. Кстати, навигатор говорил очень приятным баритоном, не то что Федькин – в нем жила занудная и с противным голосом баба по имени Оксана.

Проехав по улице, застроенной двухэтажными кирпичными домами, мы остановились у гостиницы – тоже из красного кирпича, со стеклянными дверями. Тони поехал поставить машину на стоянку, а я решила позвонить Люське.

В подробности вдаваться не хотелось, поэтому кратко отчиталась: ездили с Тони в деревню и на ферму, загорали на речке, а сейчас в гостинице в городе Хорнкасл.

- Ни фига себе вас носит! – присвистнула Люська. – Ну ладно, развлекайтесь.

- Люсь, а что вообще происходит? – спросила я, задетая ее сухим тоном. – Ты все еще сердишься, что я тебе не сказала сразу про Тони? Или тебе вообще не нравится, что мы с ним?..

- Свет, не говори глупости! Ты взрослая девочка, твоя личная жизнь – это твоя личная жизнь. Я тебе не мама.

- Ну а что тогда?

- Что тогда, что тогда… - вздохнула она. – То, что я ненавижу Париж, вот что. Питер целыми днями на своих встречах-заседаниях, а я одна, как дура. Выходишь на улицу – кругом негры и арабы. Не знаешь, куда можно идти, а куда нет. Так и ждешь, что где-нибудь что-нибудь взорвется или кто-нибудь стрельбу начнет.

- Неужели все так плохо? – я вспомнила Париж пять лет назад, тогда он показался мне прекрасным.

- Не знаю. Может, у меня просто ПМС.

- Ты же говорила, что тебе надо быть с Питером на всяких мероприятиях.

- Ага, на целых двух уже была. Пожимать ручки и улыбаться фотографу. А завтра с утра мы едем в какую-то рыбачью деревню. На целый день. Так что не звони, там наверняка связи нет. Я тебе сама позвоню. Ладно, давай. Питер зовет – галстук завязать.

Я стояла у двери гостиницы и ждала Тони. К вечеру похолодало, и даже теплая кофта не спасала, но мне почему-то не хотелось заходить внутрь без него.

Все-таки что-то было не так.

Я слишком хорошо знала Люськин тон, когда она жалуется. Голос у нее становился немного гнусавым, как будто в нос уже натекли слезы. А сейчас она говорила четко, отрывисто – раздраженно. Может, с Питером поругалась? Нет, тогда бы тоже жаловалась. Остается одно – она злится на меня. Но почему? Неужели правда из-за Тони?

Глупость какая-то. Когда они с Питером просили его развлечь меня, неужели им в голову не пришло, что все может зайти несколько дальше, чем прогулка по городу и пиво в пабе? Да и что в этом такого ужасного?

А вот что, Света. Все очень просто объясняется, если у Люськи что-то есть – или было - с Тони. Или, допустим, он ей нравится, но без взаимности. И вдруг Питер говорит: а давай-ка мы попросим Тони со Светой по округе поездить, ей веселее будет. Да, дорогой, отвечает Люська, скрипя зубами, отличная идея. А что она еще могла сказать?

И что мне теперь делать? Пристать с ножом к горлу к Тони? Дождаться Люськиного возвращения и допросить с пристрастием? Или сделать вид, что ни о чем не догадываюсь, ничего не замечаю? Как бы я хотела быть сладкой идиоткой, страусом с головой в песке, женщиной, которая видит и слышит только то, что хочет. Блаженны невидящие и неслышащие, ибо тии счастливы будут! Впрочем, нет людей счастливых, есть люди, которые умеют быть счастливыми, а я явно не из их числа.

Еще не хватало только выбирать между двадцатилетней дружбой и чувствами к мужчине, у которых вообще нет никакого будущего. Что, если у них с Люськой действительно… отношения, в которые я так беспардонно влезла? Но пока… пока меня никто не просит делать этот выбор, правда?

Я вспомнила наш с ней разговор в день моего приезда. Ее обмолвки о том, как она провела в Скайхилле весну одна. О том, как приятно спать с теплыми собаками. О проблемах с зачатием. И потом – ее слова о Тони, о том, что она не стала бы «ставить на эту лошадь»…

Дьявол, ну почему со мной всегда так?

На глаза набежали слезы, защипали веки. Я задрала голову, чтобы не пустить их наружу.

- Что ты там увидела? – Тони подошел неслышно. – Ммм, не опускай голову, так тебя удобнее целовать.

Он легонько коснулся моих губ и взял у меня рюкзак и свою сумку.

- В глаз что-то попало, - пробормотала я и пошла за ним в холл гостиницы.

====================================================

Наш номер был на втором этаже с окнами во дворик. Очень приятный, хотя немного напрягало обилие красного цвета в оформлении. Мы наскоро привели себя в порядок и спустились в ресторан, где красный цвет тоже был в приоритете. Народу было не очень много, нас усадили за столик в углу. Заказ долго не приносили, и мы принялись грызть хлебные палочки из корзины, запивая их вином.

Как ни гнала я из головы мысли о Люське, они сопротивлялись и не уходили. Так и тянуло за язык спросить Тони о ней, но я не знала, как сформулировать вопрос. И каково же было мое удивление, когда он сам завел разговор на эту тему.

- Странно, - сказал он задумчиво, разглядывая полосатую салфетку, - вы с Люси такие разные, но дружите столько лет. Что вас связывает?

- На самом деле мы похожи в главном, - покачала головой я. – Мы обе страшно не уверены в себе.

- Вы?! Не уверены в себе?! – не поверил Тони. – Вы обе такие красивые, необычные – и не уверены в себе?!

- Согласись, Люська… Люси несколько отличается от модельных стандартов, и она всегда из-за этого переживала. Ну а я… я всегда была в ее тени. Мальчики, юноши, мужчины всегда обращали внимание на нее, и только потом на меня – если, конечно, вообще обращали. Но она сама себе все портила, страдая из-за своего лишнего веса. И в результате мы оказывались в одной лодке – ни с чем. Кстати, вы с Питером тоже дружите много лет, хотя совсем не похожи.

- Ты просто плохо знаешь Питера, Света.

А тебя я не знаю вообще, подумала я.

Тут нам принесли большое блюдо запеченного мясного ассорти, одно на двоих, и я поспешила перевести разговор на другую тему. Нет, не готова я была обсуждать Люську, а тем более – Люську и Тони. Не сейчас. Не сегодня. Положив себе на тарелку колбаску-гриль и полив ее острым соусом, я спросила:

- Скажи, а ты веришь в привидения?

Это была тоже довольно скользкая тема, но все же меньшее зло.

- В привидения? – нисколько не удивился Тони. – Верю.

- Серьезно?

- Вполне. Я же мальчик из английской провинции, моя бабушка родом из Скайворта, как я могу не верить во всю эту ерунду?

- Твоя бабушка из Скайворта? – удивилась я. – Та самая, которой девяносто лет?

- Да. Она вышла замуж за городского парня. Возможно, кто-то из моих предков даже служил в замке. Слуги всегда в основном были деревенскими. Почему я тебе говорил про микрокосм – в деревне почти все друг другу близкая или дальняя родня, а значит, и в замке тоже. Кстати, хозяин магазина, где ты кофе пила, - бабушкин троюродный племянник. Даже не представляю, кем он мне приходится, но все-таки родственник.

- Так вот почему он так обрадовался, когда я сказала, что приехала с управляющим из замка. Ликером угостил.

- Да, он очень добрый старичок. Так вот сейчас в замке из чужих только Бобан и Саммер. Все остальные друг друга знают всю жизнь. Это такая большая семья. Поэтому всем до всего есть дело. А насчет привидений… Хочешь расскажу одну историю?

- Конечно, - я готова была слушать что угодно, лишь бы отвлечься от неприятных мыслей.

Тони аккуратно отрезал кусочек бифштекса, прожевал, отложил вилку, немного подумал, вспоминая.

- Было это в наш с Питером последний год в Оксфорде. Мы жили в кампусе в одной комнате.

- Подожди, - перебила я. – Вы были уже до университета знакомы?

- Нет, я жил в Бостоне, Питер - в Лондоне. Познакомились на собеседовании перед поступлением. Так вот, в тот год я записался на дополнительный семинар по организации химического производства. Вел его постдок из России, ваш, кстати, с Люси земляк. Звали его Пол – Павел. Очень интересный парень, совсем еще молодой. И он был без ума от Англии, от нашей истории, архитектуры. Потом женился на шотландке, сейчас в Эдинбурге живет. В общем, как-то мы с ним подружились, я его познакомил с Питером. Питер свозил его к деду в Скайхилл. Стали мы втроем в выходные ездить по всяким маленьким старинным городкам. И вот однажды Полу захотелось поехать в Шервудский лес. Дело было в конце октября, погода стояла холодная, сырая. Мы его пытались убедить, что в это время года там делать нечего, но Пол уперся. Кстати, ты хочешь в Шервуд?

- Хочу, конечно, - промычала я с набитым ртом.

- Значит, съездим. Сейчас там как раз хорошо. Хотя и полно туристов. Ну вот, поехали мы с Полом вдвоем – Питер не смог почему-то. Приехали в Ноттингем, сходили в музей, потом добрались до Шервуда. Разумеется, Пол был разочарован – просто грязный мокрый лес, как мы его и предупреждали. И вот на обратном пути мы заблудились. Свернули с развязки не там. Навигаторов тогда еще не было. Пытались по карте выбраться – еще хуже запутались. Забрались куда-то вглубь Лестершира. Темно, дождь. Решили остановиться на ночлег. Искали дешевый мотель, а наткнулись на вполне приличную гостиницу. Причем прямо в чистом поле, милях в трех от ближайшей деревни. Сняли самый дешевый номер на двоих, легли спать. Пол уснул, а мне не спалось. От нечего делать стал листать рекламную брошюрку. Гостиница, кстати, называлась «Рэтборо» - отличное название, да?

- Да уж, неплохое, - согласилась я. – Может, когда-то город назывался Редборо?

- Да там и города никакого не было. Рядом деревушка Рэтби, только и всего. Впрочем, неважно. Короче, листаю брошюру, там всякие исторические сведения – дом раньше был фамильным гнездом какого-то баронета, потомки которого перебрались в Канаду. И список достопримечательностей поблизости. Мельница, пивзавод, рыбное хозяйство. И дракон. Вот так просто – дракон. Входной билет пять фунтов.

Утром собираемся уезжать, и я зачем-то Полу показал брошюру. Он загорелся – давай поедем на дракона посмотрим. Я ему доказывал, что там наверняка какая-то глупость – статуя или, может, ящерица живая здоровенная, вроде варана. Жаль пять фунтов на это тратить, не лишние. Но если уж Пол что-то вбил в голову, его было не переубедить. Поехали смотреть дракона.

Миль пять, наверно, проехали. Ни одной машины, ни одного человека. Смотрим – домик, стрелка с надписью «Дракон». Пошли пешком по стрелке, к холму. Перед холмом ограда, дед какой-то на стуле спит. Проснулся, взял с нас пять фунтов. Правда, за двоих. Впустил за ограду, там грот в холме, в гроте кто-то сопит. Джереми, говорит дед, выходи. И что ты думаешь?

- Там был дракон? Настоящий?

- А ты веришь, что там мог быть дракон? – лукаво улыбнулся Тони.

- Не знаю, - честно ответила я. - Но скорее да, чем нет.

- Так вот, Света, там действительно был дракон. Сначала из грота показалась морда, почти как у крокодила, только с огромными печальными глазами. Потом он вылез весь. Примерно с аллигатора размером, ярко-синий, вдоль спины гребень, хвост с кисточкой, а по бокам два крыла. Два радужных перепончатых крыла. Я чуть в корыто с кашей не сел. Нам разрешили его погладить, и тут дракон заплакал. По-настоящему – слезы потекли. Мы, конечно, стали спрашивать, что с Джереми, не болен ли он. Хозяин ответил, что он скучает по принцессе – это он так звал свою дочку Присциллу, которая дракона нашла, еще маленького, отбила у собак и вырастила. А потом уехала учиться в колледж.

- И что дальше? – это было так похоже на волшебную сказку, но после общения с Маргарет я готова была поверить во что угодно.

- Пол хотел сфотографировать дракона, но у него села батарейка в фотоаппарате. У меня тогда уже был мобильник, даже с камерой, я сделал несколько снимков. Мы спрашивали у хозяина, почему о Джереми никто не знает. Он ответил, что многие удивляются, обещают сообщить в газеты, на телевидение, но никто больше не приезжает.

- Кажется, я знаю, что было дальше, - сказала я. – Когда вы приехали домой, в телефоне фотографий не оказалось. Да?

- Да. Ни одной. Мы рассказали Питеру и соседу Пола по квартире, Барту. Они, конечно, не поверили. В следующее воскресенье мы поехали туда вчетвером.

- И никакого дракона?

- И никакого дракона. Ни дома, ни холма, ни даже дороги.

- А крысиная гостиница?

- Гостиница была. Мы туда заехали. Я сказал, что мы останавливались у них недавно, попросил брошюру для друзей. Нам дали брошюру. Разумеется, никакого упоминания о драконе. Только мельница, пивзавод и рыбное хозяйство.

- Как грустно, - вздохнула я.

- Да, - согласился Тони. – Но знаешь, что интересно? Когда мы вышли из гостиницы, прямо мне в руки упал кленовый лист. Большой красный кленовый лист. Хотя кленов рядом не было. И прожилки на этом листе были похожи на драконью голову и крылья. И еще там была закорючка - как буква J. Он у меня долго хранился, пока не высох и не рассыпался. Питер нам так и не поверил, решил, что мы их с Бартом разыгрываем. А вот Барт… кстати, он занимался фундаментальной физикой. Так вот Барт сказал, что дракон вполне мог быть. Что он верит в параллельные миры. А осень – такое время, грустное, потертое, изношенное. Его ткань рвется, и люди не замечают, как переходят из одного мира в другой и обратно.

Я представила хмурый осенний день, грот в холме, плачущего дракона… Даже в носу защипало.

- И вот еще что… - Тони остановился на полуслове, выискивая на блюде маленькие запеченные морковки. – В Скайхилле… Ты ничего не замечала?

У меня перехватило дыхание. Неужели он тоже?..

- В Скайхилле? – переспросила я, надеясь, что он продолжит, и мне не придется отвечать.

- Да. Там никто никогда ничего не видел и не слышал. Уникальный английский замок без привидений.

- А ты видел?

- Нет. Не видел и не слышал. Но определенно что-то чувствовал. Что-то такое странное. Даже не могу передать словами. Не страшное – именно странное. Как будто что-то должно вот-вот произойти. Не плохое, не хорошее – просто какое-то очень важное событие. Или оно уже произошло – и это его эхо? Не знаю. А иногда мне казалось, что на меня кто-то смотрит.

Я застыла с непрожеванным куском мяса во рту. Судорожно проглотила, запила вином.

- Где именно? В каком месте?

Тони внимательно посмотрел на меня.

- На галерее. Ты что-то знаешь? У тебя тоже такое было, да?

- Да, - призналась я. – На галерее. Такое же чувство – что кто-то на меня смотрит. В самый первый день. Я еще сказала Люси, но она ответила, что мне кажется.

- Я тоже говорил Питеру. И он тоже надо мной посмеялся. И его дедушка. Сказали, что у меня слишком богатое воображение. Или что надо меньше пить.

Интересно, а Маргарет знает об этом? Наверняка должна знать. Я спрошу у нее завтра, обязательно. И спрошу, могу ли рассказать Тони о ней. Да, мне очень многое надо будет у нее узнать. А вдруг ей известно что-то о нем и о Люське?

Мы с трудом одолели блюдо мяса, выпили кофе и пошли в номер. Поскольку две предыдущие ночи спать нам почти не пришлось, да и день получился насыщенным, бурной оргии не получилось.

- Это старость, - вздохнул Тони. – Хочешь прекрасную женщину – и не можешь. Всего-то один раз – просто стыд.

- Зато этот всего один раз был очень хорош, - я лениво и расслабленно провела рукой по его спине. – Мы устали и объелись. И потом, не забывай, я тоже не слишком молоденькая. Давай спать.

Тони выключил свет, мы обнялись и тут же уснули. Мне приснилась Маргарет верхом на драконе Джереми. Он посмотрел на меня загадочно, взмахнул радужными крыльями и взлетел. Маргарет помахала рукой, и они исчезли за облаками…

============================================

Утром нас разбудил телефон: Тони побоялся, что мы проспим завтрак, и заказал звонок-будильник.

- Знаешь, Люси всегда завидовала мне, что я могу есть сколько угодно и не толстеть, - я разглядывала гору еды, которую накидала на тарелку со шведского стола. – Но кажется, за эту неделю, даже меньше недели, мне стали тесны джинсы.

Черт, похоже, я начала копировать Люську. Еще немного – и спрошу Тони, не слишком ли у меня в этих джинсах толстая задница.

- Мы это исправим, - пообещал Тони со значением. – Спорт, спорт и еще раз спорт.

- В понедельник привезут мою одежду для верховой езды, и Джерри будет меня учить, - я сделала вид, что не поняла его намека.

- А еще можно поиграть в теннис. Ты играешь? – Тони сделал вид, будто ни на что и не намекал.

- Нет.

- Я тебя научу.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Наверно, вот так чувствуют себя женщины во время курортного романа. Волшебная сказка – и кажется, что она будет длиться вечно. Хотя точно знаешь – не будет. Именно поэтому-то она и сказка.

Обратный путь занял у нас часов семь. День был похуже предыдущего – не такой теплый, солнце то и дело пряталось за тучи. Но мы все равно часто останавливались, фотографировали всякие интересные места. Выпили кофе в маленькой придорожной гостинице, на ланч заехали в крохотный городок, похожий на декорации к историческому фильму – неправдоподобно чистенький и малолюдный.

Мы были уже недалеко от Стэмфорда, когда я спросила:

- Ты сказал вчера, что дедушка Питера над тобой посмеялся. Ты часто бывал в замке, когда он был жив?

- Да, очень часто, - кивнул Тони. – Особенно когда учились, потом-то уже реже. Он любил, когда собиралось много молодежи. Родители Питера и его кузена как раз редко приезжали, какие-то у них были семейные сложности. Лорд Колин вообще был немного странный. Его первая жена умерла, когда ему было всего восемнадцать.

- Да, я знаю, - кивнула я. – Во время родов.

- А вторую он пережил на двадцать с лишним лет. Ему было скучно. Выращивал в оранжерее какие-то редкие цветы и фрукты, клеил воздушных змеев, играл на флейте. Даже научился вязать крючком. У меня был шарф, который он связал к Рождеству. Представляешь, здесь иногда собиралось человек двадцать, а то и тридцать гостей, в основном наши ровесники. Мы занимались всякой ерундой, а он приходил, садился в уголок. Никому не мешал – на него и внимания не обращали. Ему нравилось.

- И что вы делали?

- А что обычно делает молодежь? Пили, танцевали, слушали музыку, просто сходили с ума. Летом – пикники, охота, теннис, прогулки верхом. Старшая дочь лорда Колина рано вышла замуж, ее четыре внучки были примерно нашего возраста. К тому же у Питера и Майка – это его двоюродный брат – было безумное количество всяких кузин и прочих дальних родственниц. Да еще они привозили с собой подруг. Так что здесь собирались одни девчонки. Правда, Питер и Майк тоже привозили друзей. Пол приезжал со своей шотландской подругой. Я со своей девушкой.

- С той, с которой жил вместе?

- Да, с Терри. Питер – со своей бывшей.

- Ты имеешь в виду, с бывшей женой? – удивилась я.

- Да, они учились вместе.

- То есть, выходит, когда мы с Люси познакомились с Питером, у него была девушка?

- На тот момент она уже была его невестой, - усмехнулся Тони. – Они были помолвлены.

- Интересно, а Люси знала об этом?

- Не имею представления.

Я смутно припоминала, что Питер написал Люське о своей свадьбе в одной из новогодних открыток. Было это, если не ошибаюсь, когда мы учились на втором курсе. А по кому тогда сходила с ума Люська? Вот уж точно не помню. Но кто-то определенно был, потому что новость о женитьбе Питера не произвела на нее абсолютно никакого впечатления. Ну, женился и женился, велика важность.

- А почему они развелись?

Известие о разводе тоже упоминалось в одной из открыток и произвело не большее впечатление. А потом Люська об этом вообще не упоминала.

Тони поморщился, мне показалось, что говорить о бывшей жене Питера ему не очень приятно, и вообще он жалеет, что вспомнил о ней.

- Света, там была не очень красивая история, Питер не любит об этом вспоминать. И вообще…

- Я поняла, об этом не говорят, так?

- Ну… Да. Пожалуй. Кстати, мы уже опоздали к чаю. Не хочешь зайти ко мне? У меня есть данди.

- Что есть, извини?

- Фруктовый кекс в коробке.

- Чай для англичанина – это святое? – засмеялась я.

- А ты как думала? Как футбол и королева.

Мы подъехали сразу к гаражу, где Бобан наводил блеск на свой мини. И как только он помещается в такой божьей коровке? Посмотрев на нас, он кивнул и отвернулся. Тони поставил машину в бокс, и мы поднялись к нему.

- Устала? – спросил он, наливая воду в чайник.

Я молча кивнула, скинула кроссовки и растянулась на диване. Странное дело, я провела в этой комнате всего одну ночь, а чувствовала себя здесь как дома. Тони поставил чайник на плиту, достал из шкафа чашки, коробку чайных пакетиков, сахар и кекс. Пока чайник закипал, он сидел рядом со мной и нежно массировал мои ступни. Я мурлыкала и потягивалась, как кошка.

Идиллия закончилась ровно в тот момент, когда я откусила первый кусочек кекса и отпила глоток чая. Зазвонил телефон. Диалог шел в основном с противоположной стороны, на долю Тони пришлось несколько «да» и несколько «хорошо». При этом он мрачно смотрел на меня и покусывал губу.

- Что-то случилось? – робко спросила я, когда он закончил разговор.

- Да нет, ничего особенного. Это Питер. Просто мне придется поехать в Лондон. Уладить кое-какие банковские дела. Хочешь со мной? Можем остановиться в квартире Питера, у меня есть ключи.

Я уже открыла рот, чтобы согласиться, но тут вспомнила о Маргарет. Вот ведь паскудство!

- А когда? – спросила я осторожно.

- По-хорошему надо бы сегодня. Не позже восьми, чтобы к ночи быть в Лондоне, а завтра прямо с утра в банк. Но я сегодня весь день за рулем. Не с Бобаном же ехать. Поэтому придется выезжать часа в четыре утра. Как ты? Сможешь проснуться?

Так… Маргарет сказала, что нам понадобится вся ночь. Не могу же я сказать ей: прости, давай отложим, я уезжаю с Тони. И Тони не могу сказать: прости, мне тут надо с призраком пообщаться. Хотя… может быть, он и понял бы. Но все равно – не могу я ему ничего такого сказать, без ее разрешения.

И тут живот поперек будто ножом вспороло. Я глубоко вздохнула и зажмурилась покрепче, чтобы перетерпеть боль. А ведь Маргарет предупреждала. А я не поверила. Вот и решение проблемы – вполне уважительная причина, чтобы остаться дома. На самом-то деле вот этот удар кинжалом в бок был просто сигналом: боевая готовность номер раз. В течение часа после этого организм вывешивал на башни революционные флаги, боль стихала, и я жила дальше как ни в чем не бывало – на зависть несчастным теткам, страдающим от болей и спазмов все пять дней подряд. Но Тони об этом знать было совершенно не обязательно.

- Что с тобой? – испугался он.

- Это самое, - прошипела я, складываясь вдвое, - сам-знаешь-что. На четыре дня раньше. Боюсь, никуда я не смогу поехать.

- А, месячные, - сказал он так просто и естественно, что я почувствовала себя жеманной викторианской барышней, которая драпирует ножки рояля, чтобы те не выглядели слишком голыми. – Жаль, что не сможешь. Так сильно болит?

- Дааа, очень сильно, - продолжала шипеть я. – И сейчас я поползу прямо в постель. Прости, мне тоже очень жаль.

- Ну что ты, не за что просить прощения. Бедная ты моя. Тебя проводить?

- Не надо, Тони, доползу потихоньку.

Мы поцеловались на пороге, он сказал, что вернется в среду, и пообещал звонить при любой возможности. Я подхватила рюкзак и поплелась к дому. Джонсону, который попался навстречу в холле, сказала, что ужасно себя чувствую и обедать не буду, отвергла предложения вызвать врача или принести аптечку и из последних сил вскарабкалась по лестнице на второй этаж.

В моих комнатах хоть и убрали, но проветрить забыли. Я открыла окно и рухнула на кровать. Через час, когда боль улеглась, я здорово пожалела о том, что отказалась от обеда, но было уже поздно. Оставалось только ждать, когда слуги сядут за стол, чтобы пробраться в Люськин рай для кусочников.

======================================

В определенные дни месяца у меня просыпается аппетит молодой пираньи, поэтому я от души порезвилась в жральне и прихватила с собой столько, сколько смогла унести. В десять часов позвонила Тони, порадовала, что мне немного лучше, пожелала счастливого пути и скорейшего возвращения. Потом приняла душ и забралась под одеяло – читать графскую книгу и ждать Маргарет. Дверь на всякий случай закрыла на щеколду.

Она появилась через час – не знаю, как. То ли просочилась сквозь стену, то ли просто материализовалась из воздуха. Когда я оторвала глаза от страницы, она сидела рядом со мной на краю кровати.

- Ты готова? – спросила Маргарет.

- Да, - ответила я. – Но сначала я хотела тебя кое о чем спросить – можно?

- Конечно, спрашивай.

- Что случилось тогда? Ну, когда ты исчезла? У меня было такое чувство, что я умираю, когда ты из меня вышла.

- Прости, такого не должно было быть. Но ты же видела – пришла Энни.

- Да, - кивнула я. – И потом я слышала твой голос во сне: «Не могу. Энни». Но почему? Что в ней такого?

- Понимаешь, за пятьсот лет никто не мог видеть и слышать меня. Ни один человек. Я как будто пыталась дотронуться до каждого, кто входил в этот дом, и не могла. Словно была за стеклянной стеной. И вдруг появилась ты. Ты еще не вошла, была рядом с замком, а я уже невидимо держала тебя за руку. Ты этого не чувствовала, но я взяла немного твоей силы – и ты увидела меня в окне, да еще в окне, которого уже не было. Тогда я поняла, что только ты можешь меня спасти. Ты не представляешь, какая это мука – оставаться здесь, бестелесной, бессловесной, с призрачной надеждой, что когда-нибудь появится человек, который услышит меня и сможет помочь. Такой же призрачной, как я сама… - Маргарет глубоко вздохнула.

- А портрет? – спросила я. – Ты живешь в нем?

- Я везде, - грустно улыбнулась Маргарет. – Но в портрете есть часть моей жизненной силы. Ведь его написал человек, который меня любил и которого любила я. Поэтому тебе и казалось, что портрет смотрит на тебя.

- Это был Гольбейн? – удивилась я.

- Нет, что ты. Гольбейн не писал простых фрейлин. Ну, может, только тех, которые стали королевами. Это был его ученик, Мартин Кнауф. Тебе его имя ничего не скажет. Он был очень талантлив, но умер совсем молодым. Эти три портрета: мой, отца и брата – единственное, что осталось после него.

- Маргарет… Я должна тебе сказать… Я думала, что ты знаешь, но выходит, что нет. Я не единственная, кому кажется, что твой портрет смотрит. Точнее, не так. Есть еще один человек, которому кажется, что в галерее кто-то на него смотрит.

- Кто? – она вскочила с кровати, страшно взволнованная.

- Тони Каттнер.

- А, Каттнер… - Маргарет вздохнула с облегчением и снова села рядом со мной. – Когда он появился здесь впервые, приехал с Питером, совсем еще мальчик… Я пыталась – и мне даже показалось, что получится установить с ним связь, но что-то мешало. Есть в нем нечто такое, что закрывает его от меня. Я думаю, что он, как и Энни, в родстве с тем, кто убил меня.

- Маргарет! – я села так резко, что закружилась голова, и она легким прикосновением уложила меня обратно.

- Пожалуйста, лежи! Да, меня убил человек, который служил в этом доме. Если Энни его потомок по прямой линии, в ней есть то темное, что может лишить меня всякой надежды на упокоение. Если бы она пришла в тот момент, когда мы с тобой были единым целым, ты уже не смогла бы вернуться обратно.

- И что со мной было бы? – от ужаса у меня по спине побежали не мурашки, а твари размером с крысу.

- Ты проживала бы мою жизнь в моем времени, снова и снова. А в этом мире тебя бы просто не было. Не было бы твоего разума. Только тело. Которому, наверно, до самой смерти пришлось бы жить в лечебнице для безумных. А мой призрак так и бродил бы здесь, слабый и беспомощный. И уже никто никогда не смог бы мне помочь.

- О господи, - я с трудом перевела дыхание. – А что, если Энни снова придет? Если мы не успеем до утра? Она утром приносит мой чай.

- Мы успеем. И даже если придет… Ты ведь закрыла дверь? Она не сможет войти. А значит, не окажется рядом со мной.

- Но ведь она не знает о тебе, да?

- Не знает – к счастью. И о том, какая сила в ней, - тоже не знает.

- Но почему потом ты не могла ни прийти снова, ни разговаривать со мной? Ведь она же не была рядом с тобой? То есть с нами?

Все, что рассказывала Маргарет, с трудом укладывалось у меня в голове. Ответ на каждый мой вопрос порождал другие вопросы, а время бежало неумолимо.

- Я вышла из твоего тела так быстро, что стала уязвимой для нее. Даже на расстоянии. И слишком слабой. Я могла бы убить тебя, просто показавшись тебе или поговорив с тобой. Это забрало бы у тебя слишком много силы. Не знаю, смогла бы я вернуться, если бы ты не… - она улыбнулась лукаво. – Что произошло с тобой позапрошлой ночью?

Я покраснела.

- Разве ты не знаешь?

- Я не знаю ничего из того, что произошло и происходит за стенами этого дома после моей смерти. Зато мне открыты чувства тех, кто приходит сюда. А иногда еще и твои мысли. Поэтому я могу предположить, что вы были близки. Это правда?

- Да, - вздохнула я. – Правда.

- И это очень хорошо. В нем есть то же самое, что связывает тебя со мной. Но твоя душа для меня открыта, а его – нет. Ваша близость передала часть его силы тебе, и теперь я снова могу быть с тобой. Милая моя, наверно, у тебя еще много вопросов, а потом будет еще больше. Но давай ты задашь их потом, а сейчас тебе надо узнать все, что ты не успела. И я снова тебя спрошу: ты готова?

- Да, Маргарет, - я положила голову на подушку и закрыла глаза. – Я готова…

=======================================

1531 год

Я просыпаюсь рано утром от укуса какой-то мелкой подлой твари. Клоп или блоха. Бабушкины слуги пропаривают наши постели кипятком, льют горячий щелок во все щели, развешивают вязанки полыни, но ничего не помогает. Укусы чешутся, и я вечно хожу с распухшими от волдырей ногами.

Солнце еще не встало, но слуги уже возятся во дворе. Громко заржала на конюшне лошадь. Что-то упало и разбилось, послышалась сочная ругань. Я вскакиваю с постели и осторожно выглядываю из окна. Бабушка – моя благородная бабушка леди Теодора Невилл – отчитывает конюха так, что, наверно, уши свернулись бы даже у моего брата Роджера.

- Маргарет! – бабушка поднимает голову и смотрит прямо на меня. – Что ты там прячешься и подслушиваешь?

Я ныряю обратно в комнату. Интересно, зачем бабушка поднялась так рано? В замке в последние дни все суетятся, к чему-то готовятся, но никто толком не может сказать мне, что должно произойти.

- Не спите, мистрис Даннер? – из-за ковра, который разделяет комнату на дневную и ночную половины, заглядывает узкая хитрая мордочка моей служанки Элис.

Если кто и разбирается в аристократической иерархии, так это слуги. Назвать «мистрис» Дайну Олтэм, дочь барона, которая тоже живет в замке, или обратиться ко мне, дочери рыцаря, «миледи» - непростительный грех.

- Вынеси горшок и приготовь мне лохань, - приказываю я.

- Леди Невилл будет меня ругать, - ноет Элис. – Она говорит, что вы слишком часто моетесь и можете заболеть.

- Делай, что сказано!

После помолвки с лордом Уилтхэмом я больше не могу выносить дурные запахи. Иногда мне кажется, что воняет всё и все. От конюшен несет навозом – но это еще не самый противный запах, я люблю лошадей. От людей пахнет грязным телом, мочой и испражнениями, женской нечистотой. Бабушка запретила слугам выливать помои во двор, только в ров. Это хорошо, но когда я прохожу или проезжаю по мосту, тошнота подступает к горлу. На заднем дворе у кухни разделывают туши животных – оттуда пахнет кровью, гниющим мясом. И мухи, огромные мясные мухи! А как ужасно, когда ветер дует с той стороны, где по стене замка лепятся отхожие места!

Если я не принимаю ванну несколько дней, мне кажется, что воняет и от меня. Бабушка не разрешает мыться каждый день: нечего лишний раз жечь дрова, говорит она. Причина нелепая, но разве могу я с ней спорить? Приходится обтирать тело мокрым полотенцем – на кухне для меня делают ароматные настои трав.

Элис выкатывает из чулана круглую лохань, в которой я с трудом помещаюсь, приносит несколько ведер воды, мыльный раствор, простыни и свежую нижнюю рубашку. Какое же это удовольствие – быть чистой! Летом мы с другими девушками, живущими в замке, купаемся в реке, но редко и всегда в рубашках.

Закутавшись в простыню, я вылезаю из лохани, расплескивая воду на пол. Подстилка из камыша – вот еще один источник дурного запаха. Его меняют редко, но я сама хожу на реку и срезаю камыш для своей комнаты. Подхожу к зеркалу, рассматриваю себя. Как жаль, что оно такое маленькое и мутное. За последний год мое тело изменилось, я уже не девочка. Хотя и на взрослую девушку еще не очень похожа. Бедра совсем узкие, грудь маленькая. Под жестким корсетом и узким лифом платья кажется, что ее нет вообще. Уж лучше прикрывать рубашкой или артледом, чем демонстрировать пустой вырез.

Девушки – мои родственницы и бабушкины воспитанницы – как-то шептались про леди Анну Болейн, любовницу короля Генриха, ради которой он хочет развестись с королевой Екатериной. Говорили, что у нее есть рубашки, к которым пришиты мешочки с пухом, - они делают грудь больше. И что она носит мужские брэ, когда ездит верхом и еще в некоторые дни месяца. Наверно, это очень удобно, я бы тоже хотела, но бабушка ни за что не разрешит – это неприлично.

Иногда мне хочется стать очень богатой старой вдовой – им можно делать все, что угодно. Нет, конечно, не все, но не сравнить с молодой девушкой или замужней женщиной. А чтобы стать богатой вдовой, нужно, чтобы на тебе женился богатый старик, который очень быстро умрет. Но тут я вспоминаю лорда Уилтхэма, и мне делается дурно. Да и потом у богатого старика могут оказаться дети от первого брака, и тогда вдове мало что достанется.

Ох, об этом вообще лучше не думать. Если вдруг умрут бабушка и отец, я останусь нищей. Бабушкины сыновья, мои дяди, выгонят меня из замка, приданое матери - земли и Риверхауз, которые должны были достаться мне, отец продал. Мне некуда будет пойти. Бабушка хочет поскорее найти мне жениха – как она говорит, до того как умрет. В моем возрасте многие девушки уже замужем и даже рожают детей. Как бы я хотела выйти замуж по любви! Но, боюсь, это счастье не для меня.

Элис приносит завтрак – вчерашние лепешки с салом и кружку воды. Утром у нас не принято много есть. Да и днем тоже: главная еда – это ужин. Теперь можно и одеваться – корсет не затянуть без посторонней помощи.

- Рассказать вам секрет, мистрис Даннер? – таинственно спрашивает Элис, шнуруя тесемки. – Леди Невилл никому не хотела говорить, пока не станет точно известно, но все равно все уже знают.

- Все, кроме меня, - ворчу я, с трудом переводя дыхание. – Говори.

- Может быть, к нам приедет король со всем двором.

- Король?! – я не верю своим ушам. – К нам, в замок?!

- Да. Остановится на одну ночь во время летнего путешествия.

Теперь понятно, почему такая суета. К бабушке часто приезжают люди из королевского окружения – ведь она сама была придворной дамой. Кто-то привез весть, и теперь ждут официального подтверждения. А если правда – не представляю, что тут будет твориться!

Королеву уже отправили со двора, леди Анна заняла ее покои. Король ждет разрешения папы Римского на развод и новый брак. А может, уже и не ждет. Я слышала разговор бабушки и герцога Саффолка, который приезжал ее навестить. «Простите, ваша милость, но миром правит женская дырка, - вздохнула бабушка. Да, она еще и не то может сказать! – Ради этой французской потаскухи король готов рассориться с Римом и с императором и даже объявить себя наместником Бога на земле. Вот увидите, папа ему откажет, но Генрих все равно на ней женится. И обнаружит, что она не девственница. Все болтают и про Гарри Перси, и про того несчастного поэта, как его, Уайетта. Впрочем…». Тут бабушка заметила меня и выгнала из комнаты.

По правде, мне жаль герцога. Он друг короля, женат на его сестре, Марии, а Мария – лучшая подруга королевы Екатерины и ненавидит леди Анну. Вот так находиться между двух огней – незавидная участь. Хотя герцог и сам не без греха. Когда-то давно он женился на нашей родственнице леди Маргарет Невилл, хотя уже жил, не заключая брака, с другой женщиной и даже имел от нее детей. Его брак с леди Маргарет был аннулирован, но бабушка все равно любит герцога и часто приглашает погостить.

Спустя несколько дней все подтверждается – король и его свита будут у нас через неделю. Замок моментально превратился в разворошенный муравейник. Из деревень свозят припасы, готовят постели, чистят уборные. Наверняка приедут и отец с Роджером, который уже два года как оруженосец. Не думаю, что буду рада их видеть. Главное – лишь бы отец не настаивал на том, чтобы определить во дворец еще и меня. Для кого-то это счастье, а я не хочу. И маме когда-то там не слишком хорошо жилось.

Неделя тянется бесконечно – но вот уже мост опущен, по нему в замок въезжает торжественная процессия. Король – на белом коне, в роскошных одеждах. Я разочарована. О нем всегда говорили как о прекраснейшем правителе всего западного мира, но, может, он и был им, когда женился на Екатерине Арагонской, вдове своего старшего брата. Coeur Loyal – Верное Сердце, таким тогда был его рыцарский девиз. А сейчас это сорокалетний мужчина, начавший увядать, грузнеть. Редкая рыжая борода, светлые ресницы и брови, слишком белая кожа – наверно, вся покрывается красными пятнами, когда он в гневе.

Шум, переполох. Бабушка в лучшем платье у парадного входа приветствует короля и леди Анну. Меня представляют им. Делаю глубокий реверанс. Генрих взглядом ищет среди свиты отца.

- Сэр Хьюго, - говорит он. – У вас красивая дочь. Надеюсь когда-нибудь увидеть ее при дворе.

Отец молча кланяется. Леди Анна смотри сквозь меня. Господи Боже мой милостивый, не дай мне стать ее фрейлиной! Она похожа на ядовитую змею. Маленькая голова на длинной тонкой шее, черные гладкие волосы под чепцом, немигающий взгляд черных глаз на выкате. Чем таким она приворожила короля?

Роджер сквозь толпу пробирается ко мне, пытается ущипнуть за грудь – не получается. Сплевывает презрительно, отворачивается, подзывает высокого юношу в одежде придворного. Светлые волосы под беретом, неожиданно темные глаза, чуть грубоватые, но привлекательные черты лица. Ровесник Роджера или чуть постарше.

- Мастер Джон Брэкстон, сын барона Эллерби, - Роджер представляет его мне. – Моя сестра, мистрис Маргарет Даннер…

Дорогие читатели! Приобрести роман целиком можно у автора за любую цену, которая вам покажется приемлемой, написав по адресу: