К моменту завершения работы над рукописью этой книги мы с Гиной провели в Венесуэле четыре года, посетили почти все порты — большие и малые — и все острова, за исключением Blanquilla, где есть проблема с питьевой водой. Каждый год только на месяц-два летали в Европу повидать детей, проведать дом. У нас появилось много друзей, мы почти с профессиональным любопытством изучаем жизнь этой страны, второй, после Кубы, начавшей строить социализм в Южной Америке. Именно поэтому мы любим Венесуэлу, мы любим президента Чавеса, мудрого, человечного политика, сделавшего много хорошего для простых людей. Нам довелось побывать во всех странах этого континента, кроме Боливии с ее заманчивым озером Титикака — высота в 4000 метров отпугнула нас, один наш знакомый чуть не умер там из-за сердечной недостаточности. Жизнь в Венесуэле самая хорошая, самая недорогая на континенте, и не только из-за мизерных цен на топливо, газ, электричество; продукты питания тоже дешевле, чем в других странах, а созданная правительством система государственных магазинов Mercal продает продукты в два раза дешевле, чем частные магазины. Чавес строит социализм XXI столетия, по его образному выражению. В стране существует еще капитализм с частной собственностью. Но постепенно все больше и больше предприятий национализируются, вопреки яростному сопротивлению оппозиции, которая поддерживается реакционными режимами США, Израиля и полуфашистской Европой и является горькой бедой Венесуэлы. Почти все газеты находятся в ее руках, и там пишут только одно, звучит один привычный мотивчик — все, мол, у нас плохо. Ни разу не упомянули о том, что за время правления Чавеса черта уровня бедности изменилась с 58 % до 8 %. В соседней Колумбии — мы недавно там были, — военной базе США (7 тысяч американских солдат находятся в этой стране) на сегодняшний день 50 % населения живет ниже черты бедности, но об этом оппозиционная пресса не упоминает. Сейчас мировые massmedia — средства массовой информации — находятся в руках евреев-сионистов. (К примеру, выходящие в Лондоне на русском языке четыре газеты принадлежат евреям.) И они через свои грязные, но глубоко продуманные программы пытаются завоевать умы посредственно мыслящих людей. И делают это небезуспешно. Поэтому вся Европа, за исключением Беларуси, голосует на выборах за правые полуфашистские партии. Это уже было перед Второй мировой войной, только сегодня фашизм называется сионизмом. No pasaran! Не пройдет!

 

БЕЗВИЗОВЫЙ ВЪЕЗД

Когда был разгромлен Советский Союз, так называемую «независимость» Литвы первой в Южной Америке признала Венесуэла, где президентом был ставленник США. Быстро нашли литовца, в свое время сотрудничавшего с немецко-фашистской армией и убежавшего на Запад, как и бывший президент Литвы Адамкус — солдат гитлеровской армии. Под аплодисменты назначили этого литовца послом Литвы в Венесуэле и сделали безвизовую договоренность. Из бывшего СССР в Венесуэлу могут въезжать без визы только литовцы, эстонцам и латышам нужна виза. С приходом к власти Чавеса как-то получилось, что посольство Литвы испарилось как дым: в хуторской Литве не было денег на его содержание. Но безвизовый режим сохранился. Правда, буржуазное литовское правительство ввело односторонние визы для венесуэльцев, но кто хочет ехать в эту нищую, с заросшими бурьяном полями Литву?

Не знаю, как часто приезжают литовские туристы в Венесуэлу, боюсь, что за все время никто из литовцев в качестве нормального туриста здесь не был. Но вот в прошлом году в аэропорту Порламар на острове Маргарита была арестована молодая пара из Литвы с годовалым ребенком. Перед вылетом в Европу они вели себя немного нервозно, что и бросилось в глаза полицейскому. Попросили их пройти на проверку. В багаже ничего не нашли, но в желудках с помощью рентгена обнаружили пакеты. После слабительного «туристы» освободили из желудков по 700 граммов героина в целлофановых пакетах. В Литве они были бы богатыми людьми, сумей доставить наркотик туда. О том, какой вред нанесут они молодежи — эти люди, конечно, нисколько не волновались. По венесуэльским законам за транзит наркотиков дают 24 года тюрьмы. Не знаю, сколько получили они и где сидит эта пара с малышом. И как долго просидит.

Через несколько месяцев опять заметка в газете: поймали молодую литовку с двумя килограммами наркотика в багаже.

Плохую услугу оказывает литовцам безвизовый въезд в Венесуэлу.

…Я улетал из Каракаса в Минск, где вышла моя вторая книга. В аэропорту на проходе к регистрации стояли двое полицейских, мужчина и женщина. «Antidrug police» — антинаркотическая полиция. Когда подошла моя очередь, женщина- полицейский долго рассматривала мой литовский паспорт, потом попросила подойти к столу и предъявить багаж, — а это всего-навсего маленький чемоданчик и рюкзак. В чемодане были две упаковки ракушек — подарок для одной минской школы. И я боялся, что могут придраться: мол, вывозите наше природное богатство. Но женщина равнодушно взглянула на ракушки и стала засовывать длинное шило в обшивку чемодана, затем рассматривала шило и даже нюхала. Что-то сказала своему напарнику, и тот попросил меня пройти в комнату — офис. Там он сказал мне, что хотят проверить мой желудок на предмет наркотиков. «Пройдемте в туалет», — сказал он. В туалете он дал мне маленький стаканчик. «Нам нужна ваша моча для анализа». А я, как назло, десять минут назад был в туалете, и как ни пыжился, не удалось выдавить ни капли. Плюс нервозность — регистрация уже началась, как бы не пропустить рейс. Полицейский терпеливо ждал. «Не получится», — сказал я. «Тогда придется просвечивать вам желудок на рентгене». — «Пожалуйста, какие проблемы. Только я не понимаю, почему такая проверка в отношении меня, довольно пожилого мужчины». — «У вас литовский паспорт». Я искренне рассмеялся, и, видимо, это сыграло свою положительную роль. Мы вернулись в офис. Рентген в тот день не работал. Офицер подумал, подумал и стал составлять протокол проверки гражданина Литвы — имярек, пригласил двух свидетелей подписать этот документ и отпустил меня восвояси.

Возможно, кроме двух описанных случаев с литовскими «туристами», были еще любители легкой наживы, но спрашивать у офицера я не стал — спешил на регистрацию. Так что имидж Литвы в Венесуэле очень пострадал, и как бы не ввели визовый режим из-за наркодилеров.

 

GORDON

Мы стояли на якоре (с заводкой шпринга с кормы на берег) в маленькой бухте Scotland bay на острове Тринидад. Здесь было около десятка яхт, некоторые из них, судя по обрастанию корпуса, стояли давно. Бухта тихая, рядом с портом, и хоть пиратов в этой стране много, но сюда они не «залезали». Нашими соседями слева оказалась большая яхта «Piecemaker». Тремя месяцами ранее мы встречались с ней в Бразилии, в порту Cabedelo. Gordon (Гордон), высокий, под два метра немец, и маленькая, не выше 150 сантиметров женщина с темной кожей — Ashle (родители ее из Непала) пришли в Южную Америку из Кейптауна. Муж Ashle (Ашли) — зубной доктор — умер, и она встретила Гордота. Пара приметная. Рядом с высоким Гордоном Ашли выглядела ребенком, хотя обоим по 45 лет. Гордон когда-то плавал на пассажирском лайнере стюардом, но, тем не менее, неплохо разбирался в моторах и дал мне много полезных советов. Мы с симпатией относились к ним и были искренне рады этому знакомству. Знаем, что они однажды хотели слетать в Германию к матери Гордона, но немецкое посольство не дало визу Ашли (они не женаты официально). Мы не спрашивали Ашли о ее жизни в Южной Африке во времена апартеида. Цвет ее кожи черный, как у негритянки, но черты лица тонкие, почти европейские; непальцы вообще красивая нация. Нас удивило только одно: какой-то ее нелепый расизм в отношении негров, будто она — белая женщина. Мы с Гиной посмеивались тихонько между собой, слушая, как эта черная женщина с пренебрежением говорит о неграх. Но в остальном она была милой, приятной женщиной и, кажется, с Гордоном они жили в любви уже третий год.

Мы недолго стояли в Scotland bay, распрощались с «Piecemaker» и пошли по цепочке наветренных Антильских островов, посещая каждый из них, до самой Мартиники. Через три месяца зашли на венесуэльский остров Маргарита. И там от наших знакомых узнали необычную новость: Ашли вышла замуж за немецкого доктора и сейчас живет с ним на его яхте. Произошла пикантная история. Гордон улетел к матери в Германию, Ашли осталась на яхте в бухте на острове Тринидад. Через неделю Гордон получил по интернету письмо от нее: «Я вышла замуж». Не знаем, был ли он расстроен, но знаем, что жениться он не собирался никогда. И боялся завести нечаянно детей, поэтому сделал себе стерилизацию. Сексуальный аппетит он от этой операции не потерял, и вскоре через интернет нашел в Кении (где когда-то жил несколько лет) молоденькую невысокую негритянку Зиппи (Zippy — Sepfira), слетал за ней, привез в Венесуэлу, и они стали жить на яхте как муж и жена. Как-то он проговорился нам, что всегда предпочитал черных девушек: они, мол, более послушные, у них, дескать, сохранились от рабских времен уважение и страх перед белыми.

Приятно было видеть всякий раз веселую, всегда улыбающуюся Зиппи. Она подружилась с Гиной и делилась с ней своими секретами. Испанского языка она не знала, как и Гордон, и мы иногда помогали им. Она из небогатой, почти бедной семьи, но все-таки успешно окончила школу и мечтала учиться в университете. Жизнь на яхте, плавание из Тринидада в Венесуэлу на остров Маргарита были для нее настоящей экзотикой. Поначалу она радовалась раскрывшемуся окошку в другой мир. Но ей, умной по натуре, видимо, вскоре надоело быть только любовницей, кухаркой. Она написала пару рассказов и отправила в журнал «Compass», который издается на Карибах для яхтенных людей. Рассказы напечатали, и Зиппи получила свои первые сто долларов. Гордон посчитал, что по интеллекту он ниже Зиппи, и это сыграло свою роль в том, что через два года Зиппи улетела от него в родную Кению, где поступила в колледж. Учится успешно и продолжает писать рассказы. Жизнь небогатая. Но ее сообщения — письма Гине — пронизаны радостью. Мы немножко помогаем ей деньгами.

С Ашли мы встретились опять в порту Puerto La Cruz, куда зашла их яхта. Здесь мы познакомились с ее мужем. Он врач. Но у него проблема с ногами, и, кажется, — так говорят люди — женился он на Ашли, чтобы она была его медсестрой. С ними были еще двое мужчин — их друзей из Тринидада. Вечером Ашли и ее муж пригласили нас в дорогой ресторан. Мы удивились, видя, как много пьют они виски. Гина — опытный глаз журналистки! — сказала, что они еще и любители наркотиков.

Потом в бухточке Laguna Chica (Венесуэла) мы увидели две яхты: одна — «Piecemaker» Гордона и вторая — «Sadko» под канадским флагом с чехом Вацлавом, которому, судя по его морщинистому телу, лет под 80. Он удрал из Чехословакии в 1956 году после неудачного переворота сионистов, которым он помогал. Когда вышел на пенсию, купил яхту и назвал ее русским именем «Садко». Три года назад по интернету нашел и пригласил на яхту молодую, лет 35, чешку Сузанну. (Она сказала нам, что Вацлав соврал, сказав, что ему только 50 лет.) Она, инженер-химик, провела на яхте Вацлава почти три года. Они зарабатывали неплохие деньги в чартере, то есть возили по Карибским островам богатых туристов. Но так получилось, что в порту Cumana (Кумана) Сузанна встретила Гордона и через два дня перебралась к нему на яхту. Вацлав выбросил в воду все ее вещи, но это ведь не поможет. Хороший урок для старых мужчин. Никогда молодая девушка, женщина не будет любить старика. Это природа, а против природы не попрешь, как шутят русские мужики.

Мы продолжали дружить с Гордоном и его новой подругой. Я иногда даже пел ей:

Сузанна не забыла еще русский язык и была рада этой песне. Сейчас они на острове Тринидад. Мы поддерживаем с Гордоном связь по интернету, иногда он помогает мне техническими советами.

Мир полон хороших и необычных людей, поэтому он и существует.

 

ЛЕТЧИК ПАУЛЬ

Мы с Гиной однажды сели на автобус и отправились посмотреть экзотическую часть Венесуэлы — La Gran Sabana (Большая Саванна), которая «разместилась» на обширном плато, поднявшемся на 1000 метров над уровнем океана. Плато изобилует многочисленными водопадами, здесь же большая «коллекция» столообразных гор, вроде гигантских скал. Местные индейцы называют их «тепин». На северо-западе саванны находится самый высокий в мире водопад — 979 метров, носивший до недавнего времени имя «Angel». В 1935 году американский летчик Angel, работавший на золотодобывающую компанию, впервые увидел его и хотел приземлиться на вершине, но при посадке сломалось одно шасси, и летчику вместе с двумя компаньонами и женой пришлось добираться до людей одиннадцать дней. Сейчас этот отреставрированный самолет стоит в музее города Боливар, а водопаду вернули исконное название — Kerepakupai meru, что на языке местных индейцев племени «пемон» обозначает «водопад высочайший». Нам с Гиной не довелось увидеть его, был сухой сезон и водопад «не работал».

Мы побывали на пяти водопадах, под самым большим — 50-метровым — Гина купалась, она вообще заядлая любительница купаний, а я не рискнул лезть в почти ледяную воду.

Мы доехали до небольшого городка St.Elena и остановились в недорогой гостинице, намереваясь вскоре съездить в бразильский город Манаус на Амазонке, но в консульстве Бразилии возникла какая-то проблема с визой для литовцев. На следующий день арендовали «лендровер» с гидом-шофером и поехали на целый день смотреть саванну.

Заехали в индейскую деревню племени «пемон». Племя — около 27 тысяч человек — живет на плато в 125 селениях. Деревня аккуратная, чистая, с красивыми домиками, на крышах которых — обязательная спутниковая антенна.

Индейцы, с которыми мы общались, оставили самое приятное впечатление: красивые, умные люди, высокоинтеллектуальные. Мне вспоминались слова знаменитого полярного исследователя адмирала Пири (он покорил Северный Полюс в 1909 году) о гренландских эскимосах, с которыми прожил несколько месяцев.

«…Они дикари, но они не жестоки, они живут без правительства, но у них нет беззакония, они крайне необразованны по нашим стандартам, но показывают высокий уровень интеллекта, темпераментные, восторгаясь любой новой вещью, как дети, они, тем не менее, показывают себя как наиболее цивилизованные мужчины и женщины, и самое наилучшее у них — их преданность до смерти. Без религии и без какой-либо идеи бога они поделятся последним куском пищи с голодным, а забота о престарелых и беспомощных у них — естественное дело. Они здоровы, с крепким телом, они не имеют пороков, алкогольных напитков и дурных привычек — даже азартных игр. Несомненно, эти люди уникальны на нашей планете». (Перевод с английского мой. — Автор.)

Пири написал это в начале XX века, но столетие — маленькая мера времени, чтобы кардинально изменить все хорошее, заложенное в человеке. Беседуя со многими индейцами, мы с Гиной чувствовали их высокий интеллект, девочки-подростки были очень красивы и выглядели принцессами со смуглой кожей. Слова Пири об эскимосах можно отнести и к индейцам, которых мы видели.

В Венесуэле, как ни в одной стране Латинской Америки, — я не люблю это слово «Латинская», в нем так и звучит: «Покоренная европейцами», — забота о коренном населении очень высока, в правительстве Чавеса создано Министерство по индейским вопросам. Мы однажды встречались с двумя женщинами: одна — член парламента, вторая (немка) — врач, работающая в миссии среди индейцев. Врач, побывавшая во многих странах Южной Америки, сказала, что в Венесуэле индейцы получают самую значительную помощь от правительства и имеют высокий уровень жизни.

Наш гид предлагал съездить в район, богатый драгоценными металлами и алмазами. Там работает много «дикарей»- добытчиков. И вправду, через два дня в нашей гостинице поселились двое русских молодых мужчин-золотоискателей, что было необычно для столь удаленного от России места. Но, как пел когда-то Высоцкий, сейчас и «в парижских туалетах есть надписи на русском языке». На Gran Sabana браконьерствуют сотни и сотни золотоискателей. Только недавно правительство Венесуэлы начало наводить порядок в этом уголке. Беседуя с земляками, я понял, что они тоже занимаются нелегальным бизнесом, хоть и под прикрытием какой-то вымышленной фирмы.

Поскольку поездка на Амазонку не состоялась, мы решили освоить реку Ориноко. Идти на яхте туда мы не рискнули, хотя некоторые наши друзья совершили плавание в эту вторую по величине реку Южной Америки. Мы посетили три крупных порта: Puerto Ordаz, Puerto Felix и Ciudad Bolivar. В порту Ordаz стояло несколько балкеров, берущих руду и минералы, а в порту Felix мы подходили к танкеру с украинским экипажем, но полиция не разрешила нам подняться на борт. Танкер был арестован. Таможенники нашли на нем 1000 тонн контрабандной солярки, которую хотели нелегально вывезти из страны. На танкерах, берущих нефтепродукты в Венесуэле, балуются этим.

В городе Bolivar (Боливар) мы поселились в уютной посаде «Don Carlos». Наши друзья с немецкой яхты, рекомендовавшие эту посаду, сказали, что хозяин ее — немец.

В офисе посады нас встретил высокий, лет под пятьдесят, мужчина. «Нет, — сказал он, — я не хозяин, я — менеджер (управляющий). Хозяин Питер сейчас в Германии». И он протянул нам руку: «Пауль». Узнав, что Гина немка, он тут же перешел на немецкий. А когда я сказал, что я русский, он чуть не обнял меня: «Наконец-то узнаю правду об этой стране». Мы сели за столик с чаем, и я поведал ему о гибели подводной лодки «Курск» от американской торпеды, о трагедии России и русского народа, порабощенного израильтянами путиными, медведевыми и прочими абрамовичами. «Вообще-то, я сам — еврей, — сказал Пауль, — и часто слышу негативное о евреях, но я не разделяю политику сионизма». Он сказал, что после разгрома ГДР его отцу вернули большой дом в Берлине. (Я заметил грустную гримасу на лице Гины.)

Гина родилась в восточной части Германии, аннексированной от Чехии согласно Мюнхенскому договору. Мать ее была из полуаристократического рода, а отцом был знаменитый финский композитор Kilpinen Yrjo, «второй после Сибелиуса», как пишет о нем Wikipedia. С приходом Советской Армии и восстановлением прежних границ семья Гины переехала в небольшое селение Tannenberg в гористой части юга Саксонии. Четырнадцатилетней, Гина продолжила учиться в школе Восточного Берлина (ГДР), а после окончания школы поступила на актерский факультет Deutshe Hochschule fur Filmkunst — аналог советского ВГИКа. На последнем курсе вышла замуж за английского студента-кинооператора. Мать его — коммунистка из Великобритании — преподавала английский язык в этом же институте. Потом они жили в Лондоне. Гина работала на Би-Би-Си диктором в немецких передачах, снималась в небольших ролях в фильмах, но вскоре переквалифицировалась в телевизионную журналистку, актерское образование и дарование помогли этому. В то время Запад высокомерно не признавал Германскую Демократическую Республику, как сейчас не признает социалистическую Беларусь. Группа прогрессивных тележурналистов-коммунистов из Швеции, Дании, ФРГ и Англии зарегистрировала шведскую фирму и стала снимать документальные фильмы для телевидения ГДР, разъезжая по всему миру. Гина вошла в ее состав. В разные годы своей творческой работы она брала интервью у вице-президента США, у папы римского, у астронавта, побывавшего на Луне (если это правда!), и у многих видных политиков. Когда сионизм разгромил ГДР и СССР, Гина продолжала делать фильмы для «Немецкой Волны» и Би-Би-Си. Во время съемок фильма о русских моряках в порту Лервик (Шетландские острова) она встретила меня, а я встретил ее. Через два месяца мы стали мужем и женой. Одна их Гининых дочерей — Галина — живет в Восточном Берлине в большом пятиэтажном доме, владельцем которого стал потомок какого-то богача, вроде отца Пауля (но, кажется, не еврея — я с ним встречался). Поэтому на лице Гины и мелькнуло грустное выражение — она хранит светлую память о своей Родине.

Узнав, что я — морской капитан, Пауль воскликнул: «Вот здорово, а я капитан авиалайнера, почти всю жизнь работал на бельгийских авиалиниях, последние шесть лет летал в Анголу на большом «MD», берущем 300 пассажиров». Мы разговорились о Луанде, в которой я бывал. «Может быть, я даже летал на твоем самолете в Киншасу и далее на Брюссель». — «Очень даже возможно, это был как раз мой маршрут. Из Анголы мы имели хороший привесок к заработку, — разоткровенничался Пауль. — Алмазы. Мы скупали их по-дешевке и привозили домой, благо, нас не проверяли».

Я вспомнил мой вылет из Луанды. У самого самолета повторно досматривали багаж. Белые охранники просили пассажиров открыть чемоданы и шарили по всем уголкам. Я вез с собой солидную сумму в долларах, полученную от нашего партнера для фирмы, и был страшно испуган — ведь не задекларированы, недайбог, конфискуют. Я стал что-то объяснять досмотрщику, но он улыбнулся и сказал: «Не беспокойтесь, мы ищем алмазы», и у меня тысячетонная нервная нагрузка свалилась с плеч на ангольский грунт, богатый алмазами.

Пауль рассмеялся после моего рассказа. «А что заставило тебя приехать в Венесуэлу?» — «Я вышел на пенсию — летчики рано становятся пенсионерами, — а один друг подсказал, что из Венесуэлы можно легко доставлять в США на маленьких самолетиках “экзотический груз”. (Я моментально догадался, что «экзотический груз» — это наркотики.) Для начала взял в аренду (он назвал марку легкого самолета) и полетел в пробный рейс в США. Когда пролетал над островом Кюрасао, случилась беда: разлетелось ветровое стекло, и осколки впились мне в лицо, правый глаз был поврежден. Я почти ничего не видел, но успел повернуть в сторону посадочной полосы местного аэродрома. Как я сел — не помню, помню только, что на большой еще скорости врезался в ангар и потерял сознание. Очнулся в больнице. Глаз мой спасли, но когда вернулся в Венесуэлу, у меня началась нервная депрессия, и я два года лечился у психиатров. Что-то изменилось в моем сознании. Когда я окончательно выздоровел, перестал думать об “экзотических грузах”, женился на венесуэлке, у нас родилась дочь, мы живем дружно и счастливо». «Как мы с Гиной», — сказал я, улыбаясь. Пауль познакомил нас со своей темнокожей женой и дочкой, и я думаю, если бы мы остались в Боливаре жить, то были бы хорошими друзьями. «Ты так откровенен со мной», — сказал я ему. «Не знаю, почему, но я чувствую необъяснимую симпатию к тебе, Петр». — «Спасибо».

 

СОБАЧЬЯ ЯХТА

Мы стали на якорь в ковше небольшой судоверфи «Navimca» рядом с яхтой под венесуэльским флагом, с которой раздался многоголосый собачий лай. Пока Гина убирала авторулевой и наводила порядок в кокпите, я стоял на носу и считал собак у соседа. Их на палубе оказалось семь. Пожилой мужчина прикрикнул на свой «экипаж» и сказал, что здесь хорошая якорная стоянка. «Сколько у вас собак?» — спросил я. «Десять». У нас не было времени расспрашивать мужчину о его питомцах, мы спешили на берег в офис. По пути встретили несколько молодых парней. «Что это за странная яхта?» — спросил я их. Парни дружно рассмеялись: «Эти собаки — его жены». Я улыбнулся их шутке. На следующее утро нашу яхту подняли на сушу, и больше собак-моряков мы не видели. Через полтора года мы снова зашли в «Navimca» для мелкого ремонта.

Выйдя на берег, увидели яхту, стоящую на площадке в стороне от других судов (здесь около 20 единиц плавсредств), с широкой сходней, по которой бегали собаки. Это оказалась яхта нашего старого «знакомого» с собачьим экипажем. Некоторые из четвероногих бегали по территории верфи и были далеко не дружелюбны, так что пришлось вооружиться палкой. Рыбаки с ремонтируемых траулеров сказали мне: «Сумасшедший гринго, всем надоел со своей псарней». Мне было очень интересно узнать об этом человеке. Когда я приблизился к его яхте, с полдюжины собак бросились ко мне, оскалив клыки. Хозяин, стоявший недалеко, прикрикнул на них и подошел ко мне. «Хельмут», — представился он, пожимая протянутую мною руку. Я был с ним приветлив и сказал, что хотел бы немного написать о нем в своей книге. «Меня здесь не любят», — сказал Хельмут. Чувствовалось, что он рад беседе со мной и, разоткровенничавшись, рассказал о себе. Он немец, чуточку с фашистским уклоном мышления, ему за 70. В Венесуэле 40 лет. Жена умерла давно. Дети в Европе. Пятнадцать лет назад он стоял со своей яхтой в Puerto La Cruz. Одна маленькая бездомная собачонка, слонявшаяся по причалу в поисках пищи, подошла к яхте Хельмута. Он покормил ее, и она стала постоянно находиться около яхты доброго человека.

Через пару дней он взял ее на борт, и она стала заправским членом экипажа. «Я люблю животных, и мне всегда жалко голодных портовых собак». Еще одна бедненькая собачка смотрела голодными глазами, как Хельмут кормил свою новую подругу. И она тоже стала членом «экипажа». Вскоре на борту было пять собак. «Все сучки», — уточнил их хозяин. «И сколько сейчас?» — «Одиннадцать». — «Какое наибольшее количество было?» — «Не поверишь, двадцать семь. Две сучки ощенились, и был большой выводок. Но сейчас все они стерилизованы. Кобелей не держу». — «Были какие-нибудь неприятности из-за собак?» — «На острове Кюрасао одна укусила за колено мужчину, и хоть не было крови, суд заставил меня заплатить ему 1000 долларов».

Я не был на борту его яхты, но и издалека было видно, что там грязновато. Но каждый из нас живет по-своему, по собственному разумению. Главное — быть счастливым. Конечно, Хельмут большую часть времени стоит в портах, а здесь потому, что старая яхта — 30 лет — требовала ремонта. «Наверно, прокормить такую свору — нужны немалые деньги», — сказал я. «У меня солидная пенсия от немецкой компании, где работал». Я пожал Хельмуту руку и пожелал счастливых дней с его «командой». Может быть, он немножко и чудаковат, но столько лет содержать собак — это все-таки вызывает уважение к нему.

 

ЗЕМЛЯКИ

Мы часто якорились напротив небольшого отеля в поселке Medregal. Когда однажды сошли на берег, с радостным удивлением увидели там русских — пятерых мужчин и одну милую девушку. Я почти обнимал их: так давно не видел земляков, и вдруг в этой «дыре» (в этот отель редко заезжают постояльцы) — такой подарок для меня. Мы говорили, говорили, я расспрашивал их обо всем. Они — нефтяники, большинство из них — доктора и кандидаты наук, имеют контракт с венесуэльской фирмой. Базируются в Матурине (центр провинции, богатой залежами нефти). «Вот, нашли в интернете недорогой отель — посаду, где можно самим готовить пищу, и приехали сюда на неделю отдохнуть», — сказал мне Саша, переводчик группы. «А что делает с нефтяниками эта девушка?» — «Таня — эколог, готовит кандидатскую диссертацию». Все были, по-тропически, в плавках. Пляж напротив отеля илистый, но небольшой плавательный бассейн компенсировал это неудобство. Мы близко подружились с земляками. Я подарил переводчику Саше мою книгу «Капитан, родившийся в рубашке», которую он «проглотил» в два дня и пересказал ее товарищам. Ко мне подошел здоровый мускулистый татарин Люмир Феткулаев: «Петр, как бы мне заполучить твою книгу?» — «Раз ты скоро собираешься домой в Москву, то позвони моему товарищу Сергею Герасимову, у него есть несколько экземпляров». (Через месяц у Люмира была моя книга.) Я посмотрел на загорелый торс собеседника, исполосованный большими шрамами. «Откуда это?» — «Афганистан. Чудом выжил». Он поведал мне одну печальную историю.

«:…Мы входили в маленькое горное селение. Вдруг из ближайшего дома выскакивает пацан с “калашниковым” и открывает огонь по колонне. Кто-то из товарищей упал, но и пацан падает мертвым. Из-за стены внезапно появилась его мать, схватила автомат из рук сына и уже готова была нажать на курок, нацелив ствол на меня, но я всадил в нее пол-обоймы. Не могу забыть ее глаза, глаза умирающей женщины, защищавшей свою землю. Думаю, что Афганистан не сломят ни США, ни профашистская натовская Западная Европа».

На следующий день мы пригласили всю группу на борт «Pedroma», подняли паруса, и несколько часов ребята, особенно Таня, радовались, как дети: никто из них ранее не ходил под парусом. И мы с Гиной радовались, что доставили людям удовольствие. Это самая большая радость — делать людям добро.