За две недели зимних каникул, когда целыми днями напролет школьники страдали от тягучего безделья, ибо заняться было совершенно нечем из-за постоянных вьюг и метелей, обрушившихся на Хилкровс нескончаемым потом, Гоша все же так и не решился воспользоваться приглашением декана Даркхола, чтобы наведаться к нему в гости в «Башню тайн». Еще чего удумали! Нашли дурачка. А только полный идиот может добровольно сунуть собственную драгоценную головушку в приглашающе-широко разинутую пасть… Нет, не льва и совсем не тигра. Своч гораздо хуже. Так вот, по собственному почину отдавать себя на съедение кровожадному от векового голодания монстру Каджи не собирался. А потому он решительно засел за учебники, вгрызаясь в гранит науки, перемежающийся местами тягомотной глиной невнятного умничанья на ровном месте, изредка присыпанного для удобства пищеварения песочком красивого, но пустого словоблудия. Радости подобное времяпрепровождение парнишке не доставляло, но зато польза имелась. И даже немалая польза.

Во- первых, худо-бедно, но знания постепенно прибывали, неспешно раскладываясь в мозгу по полочкам. Часть из них Гоша усвоил легко и не напрягаясь. Над некоторыми покорпел и попыхтел, пытаясь здраво осмыслить, а то и испробовать на практике в отдаленных потаенных закоулках Хилкровса. Но вот что он до сих пор никак не мог принять сердцем, так это нескончаемое множество миров. Хотя прекрасно сознавал умом верность этой непреложной истины. Тем более что в некоторых из параллельных пространств парнишка уже удосужился побывать: несколько «берлог» посетил, кое-куда Вомшулд вытащил, а остальные ни то пригрезились, ни то приснились.

Во- вторых, углубленное постижение теории отвлекало парнишку от грустных тоскливых мыслей, навеянных густым непроницаемым одиночеством, создавая зыбкую иллюзию полнокровной жизни. А на самом-то деле его нынешняя жизнь страдала от лейкемии. Общения крайне не хватало, как ни старалась Янка постоянно быть рядом. Иногда близняшка даже раздражала Каджи своей навязчивостью, показной беззаботностью, постоянным поиском веселых приключений и прочей чепухой, обильно приправленной болтовней ни о чем. Как будто она совершенно не понимала, что Гоша уже весь извелся, переживая за исчезнувшую в неизвестном направлении Мериду. Где она? Как она? Что она? А Янке все проблемы — трын-трава, и ростом по пояс, одни хихоньки да хаханьки в голове бродят под ядовитой зеленью.

Он, конечно, был неправ в своих домыслах. Девчонка тоже сильно переживала за свою будущую родственницу , но чувствуя как Гоше плохо, старательно скрывала свои истинные чувства. Близняшка совсем не хотела усугублять его страдания своим соболезнующим нытьем и жалобными причитаниями. Вот было бы классно, если б они на пару уселись над крутым обрывом Рубежной и выли на луну, размазывая слезы и сопли по щекам! Но, пардон, не на ту нарвались, фиг дождетесь от нее такого поведения. Вот девчонка и старалась по собственному разумению улучшить жизнь друга. Короче, хотела сделать как лучше, а получилось как всегда… Но нам, россиянам, к подобным перегибам не привыкать. Бывали времена и похуже, Янка выдержит и эту напасть.

Однажды Гоша исхитрился поймать Верд-Бизара, который, казалось, старался избегать встреч со своим подопечным. Но в этот раз ему спрятаться было некуда. Они столкнулись нос к носу в тесной галерее, опоясывающей внутренний двор школы, когда парнишка возвращался в Центральную башню из теплицы, где второкурсники изучали под бдительным руководством Камелтосиса Сида молодую поросль ядовитого плюща-плевальника, плюющегося, стоит заметить, ядовитой желчью, скорее присущей критикам и рецензентам чем растению, на расстояние до пяти метров. Из-за недозрелости побегов и благодаря защитным маскам на сей раз обошлось без жертв. Узрев прямо перед собой директора, Гоша набрался храбрости и поинтересовался у него судьбой сестры. Этерник сперва сник, скорчив кислую мину. Затем он пошарил взглядом по сторонам и, убедившись, что их не подслушивают, тихо и коротко бросил мимоходом:

— Тебе не о чем беспокоиться, Гоша. Мы ищем Мериду. Я думаю, что с ней все будет в порядке. Возможно…

И пока Каджи не успел раскрыть рот, чтобы уточнить: почему всего лишь «возможно», а не «наверняка», Верд-Бизар исчез. Просто взял и растворился в воздухе подобно призраку на глазах ошарашенного парнишки.

Сразу после окончания каникул скучать ребятам не давали. Преподаватели загрузили их небывалым количеством домашних заданий по теории, отработкой изученных заклинаний на практике, всевозможными дополнительными факультативами и внеклассными уроками, что даже самые стойкие и любознательные второкурсники стенали от усталости, чертыхаясь сквозь зубы и поминая всю нечистую силу поименно, какую только знали. О ком не ведали, тем тоже досталось, можно не сомневаться.

За всеми этими делами, насущными и не совсем, в Хилкровс незаметно нагрянула весна. Она, как и многие другие молоденькие девушки, оказалась ветреной, непостоянной в своих привязанностях, капризной и взбалмошной. А еще крайне обидчивой. Стоило только вслух намекнуть на то, что в последние дни марта солнце могло бы и почаще выглядывать из серой пелены облаков, чтобы порадовать учеников игривыми и ласковыми лучиками, как весна в отместку на невинную жалобу надувала губки и исчезала неведомо куда на целую неделю. Свято место пусто если и бывает, то совсем недолго, лишь пока желающие им завладеть заняты междоусобной свалкой и потасовкой. Соответственно почти сразу после бегства растрепанной в своих чувствах весны вместо ярких солнечных лучей сверху вновь изливалась на школу непотребная, то есть в смысле не нужная, хмарь, скорее присущая глубокой осени. Изредка она сменялась очередным снегопадом — непродолжительным, злым, влажным и безрадостным. Потом девчонка одумывалась и, вернувшись, щедро дарила тепло до следующего своего каприза. В результате такого непостоянства погоды сугробы вместо того, чтобы растаять попросту раскисли неприятной кашицей под ногами, превратив почву в месиво, а каждый шаг в мучение. Вездесущая грязь налипала на башмаки с фанатичным упорством, превращая их в неприподъемную арестантскую обувку водолаза, приговоренного к погружению в пучину.

Но погодные катаклизмы Гошу интересовали не больше, чем папуаса тригонометрические функции высшей алгебры. Ему нашлась другая пища для размышлений. На протяжении уже двух месяцев Каджи каждую ночь преследовал один и тот же сон, повторяющийся с ужасающей точностью в мельчайших деталях. Хотя, по правде сказать, ужасного в нем ничего не было, скорее наоборот. Но такая неправдоподобная регулярность начинала негативно сказываться на психике парнишки. Он стал еще более нервным, замкнутым и раздражительным, хотя и так в последние месяцы не выстраивалась очередь из желающих с ним пообщаться. Гоша даже похудел, малость осунувшись и спав с лица, что не укрылось от внимательного взгляда Янки. Она настойчиво пыталась выяснить у друга причину его удрученности, а он естественно отмалчивался или неуклюже отшучивался. Рассказывать правду ему совсем не хотелось. Да и после новогоднего представления его отношение к лучшей подруге изменилось, самую капельку подернувшись ледком. Но тонкой холодной корочки отчуждения оказалось вполне достаточно, чтобы с его стороны дружба, единственная у него оставшаяся на данный момент, покрылась мелкими трещинками. Их бы залить свеженьким цементным раствором, пока не стало слишком поздно, да не нашлось под рукой специалиста по ремонту чувств.

Приставучий треклятый сон начинался стандартно. Стоило только Каджи устроиться поудобнее в постели и закрыть глаза, как он проваливался в черную пустоту. И летел он там камнем, брошенным в пропасть, довольно долго, постепенно замедляя падение, что было само по себе очень странно. Но зато в результате Гоша мягко приземлялся на серо-пыльную мостовую перед входом в уже знакомый ему странный готический замок, от которого даже на дальнем расстоянии веяло смутным ощущением скопившегося здесь за долгие столетия зла, — обыденного, малость сонного и очень равнодушного. А когда парнишка оказывался в непосредственной близости от приглашающе распахнутых створок центральных ворот то, как это ни покажется нелепым, недоброе чувство от мрачности замка и его зловещности улетучивалось без следа. Или почти без следа. Разве что Каджи однажды, в самое первое посещение, пригрезилось, будто ярко освещенные глазницы узких, точно пристально прищурившихся, окон с тщательно скрываемой подозрительностью всматриваются в щуплую фигурку прибывшего гостя. Да ворота неожиданно оскалились железными клыками-прутьями решетки, которая на краткое мгновение показалась из щели в полукруглом своде прохода, но тут же спряталась обратно.

Его прибытия, оказывается, ждали. Почти сразу во внутреннем дворе появлялся незнакомый Гоше человек, с ног до головы закутанный в темно-серую мантию. Его лицо полностью скрывала тряпичная маска с единственными узкими прорезями для глаз. Именно глазищи и поразили парнишку, когда он увидел их в первый раз. То, что они, казалось, насмехались над Каджи, парнишка оставил на совести их владельца, если таковая имеется в наличии. Но глаза были разными! Правый оказался стандартно-карим, а вот левый был по-звериному желто-зеленым. И он обладал таким жгуче-пронзительным взором, что становилось не по себе, а по спине тут же начинали носиться дикой толпой обезумевшие мурашки. Но неприятные ощущения продолжались совсем недолго, потому что человек сгибался в низком поклоне, плавно поведя рукой, словно пытался подражать средневековому французскому дворянину, который удостоился чести лично поприветствовать своего монарха. Не хватало лишь вычурной шляпы с перьями, зажатой в руке. Но и без нее сходство четко улавливалось.

Распрямившись после затяжного поклона, мужчина (?) делал приглашающий жест рукой, чтобы парнишка знал, куда ему надлежит идти. И тотчас закутанный в мантию незнакомец широким шагом направлялся к немногочисленным ступеням, ведущим к входу в главное здание замка. Парнишка едва поспевал за ним, порой переходя с трусцы на рысь. И тишина. Сразу заметим, что мертвые с косами не стояли вокруг. Вполне хватало живых людей. Да и не только их, но и представителей других рас, частично разумных, порой не совсем, было предостаточно. Находившиеся внутри замка своих лиц не скрывали под масками. Но точно так же как и таинственный незнакомец, они незамедлительно сгибались в почтительном поклоне при приближении к ним Гоши, а дамы, составлявшие, наверное, почти половину населения этой обители зла, приседали в реверансе. Всех их объединяло еще одно качество, кроме показной почтительности: они со жгучим любопытством всматривались в спину Каджи, после того как он проходил мимо них, в сомнении покачивали головами, но тут же пристраивались на некотором отдалении в хвост процессии. Вскоре парнишка возглавлял приличных размеров колонну, с которой было бы не стыдно появиться на первомайской демонстрации посреди Красной площади в далекие застойные годы.

После продолжительной, слегка утомляющей пробежки по сравнительно широкому коридору с обилием дверей, притаившихся в полумраке стен, едва освещенных редкими факелами, незнакомец резко тормозил, чуть ли не уткнувшись носом в закрытые врата. По-другому их и не назовешь. Большие, тяжелые на вид, дубовые и крепкие. Но в то же самое время они выглядели изящными. Обе створки были украшены накладными изображениями огромных пауков из загадочного почти живого материала, властно восседающих на маковке земного шарика, едва ли не такого же размера, что и мохноногий. Паук, видать, чтобы не упасть в беспредельный космос жадно, по-хозяйски вцепился своими многочисленными конечностями в захваченную в плен планету. И по всей двери, стилизованной под вселенную с ее беспорядочно подмигивающими звездами, раскинулась тончайшая сеть из паутинок, веером разлетевшихся от центра, в котором угнездился паучина.

Повинуясь легкому толчку сопровождающего, а скорее только прикосновению его пальцев, створки послушно распахивались, мягко скользя в стороны. Сразу за ними находился большой вместительный зал. Но выглядел он не просто большим, — огромным, величественным, почти царским из-за невероятного количества зеркал. Они полностью закрывали собой все стены по периметру, отражаясь одно в другом до беспредельности. И казалось, что ты попал не в помещение замка, а находишься в самом центре Вселенной. Стоит лишь сделать еще шаг вперед, и тогда сможешь мгновенно очутиться в любом параллельном мире, в котором только пожелаешь на свое усмотрение.

Внутреннее убранство тоже поражало воображение своим скромным непритязательным великолепием. Спиралевидный потолок закручивался вверх, постепенно истончаясь там, куда даже взгляд не доставал. Но зато оттуда лился яркий поток золотистого света, буйными красками расползающийся по залу и дробящийся в зеркалах на многочисленные осколки-отражения, которые играли друг с другом в догонялки, перепрыгивая из одной резной рамы в последующую, оттуда еще дальше, — и так до бесконечности, пока не надоест. На мраморном полу от входа до противоположной стены кто-то предусмотрительно раскатал светло-голубую ковровую дорожку, на которую Каджи даже боязно было наступить поначалу. Слишком уж ее цвет казался настолько нетронуто-чистым и небесно-первозданным, что осквернить его пыльными башмаками представлялось непоправимым кощунством. Словно угадав его мысли, незнакомец в первое посещение просто подтолкнул парнишку вперед, и тот волей-неволей очутился на пути к неохватному могуществу.

Оно самое, это могущество, будь трижды проклята его притягательная сила, терпеливо поджидало Гошу на другом конце зала. И пройти до него предстояло по «небесной дорожке», поправ все законы физики и никчемной морали, упившись до краев льющимся потоком света и взаправду поверив в свою избранность. Небывалое по магической силушке могущество заключалось в Венце Гекаты. Название само собой выплыло из глубин подсознания Каджи, хотя он был совершенно уверен, что никогда раньше не слышал ничего подобного. А уж о том, кто такая эта таинственная Геката и подавно не знал.

А Венец просто висел себе спокойненько в воздухе, дожидаясь того избранного, кто решится нахлобучить его на себя. За очень долгие столетия ожидания таких смельчаков или не нашлось, или они лишь возомнили себя достойными носить на голове чудесный прощальный подарок некогда знаменитой греческой богини, покровительницы колдовства. Когда вера в нее почти угасла, сменившись другой религией и затерявшись во тьме веков, Геката ушла в неведомые, непостижимые дали Сущности, Вселенной, Космоса (называйте, как хотите, оно ничего против не имеет, потому что ему от наших наименований ни холодно, ни жарко). Но перед уходом она устроила маленькую каверзу, оставив соблазняющий простаков «подарок» в виде Венца, внутри которого заключалась все навсего малюсенькая часть ее божественной души. И лишь тот, кто, по мнению Гекаты, будет достоин ею обладать, сможет взять венец в руки, не сгорев дотла в черном пламени Вечности. В награду безрассудному безумцу решившемуся рискнуть, если все пройдет удачно, разумеется, откроются такие безграничные возможности, что его смело можно будет называть избранником богов. Или, если точнее, то любимчиком богини. Одной единственной, но со всеми вытекающими последствиями.

В каждом своем сне Гоша почему-то был почти уверен на девяносто девять процентов, что именно ему обязательно повезет. Нет, он просто обязан его одеть! Но уже в который раз парнишка перед тем как протянуть руку к Венцу Гекаты сперва с трепетом замирал, любуясь его хрустальной прозрачной красотой, посреди которой непостижимым образом переплелись одновременно сияние луны, ночная тьма, лучи солнца и утренняя туманная дымка, легкая и едва заметная внимательному созерцателю. А по причудливой зубчатой кромке Венца скользили крошечные искорки звезд. У Каджи даже сердце екало в предчувствии сладостной истомы, непосредственно связанной с обладанием этим поистине божественным подарком. Он уже заранее знал, что пожелает (и что сможет) сделать в первую очередь: найти своих родителей, отца Мериды, да и саму сестренку вернуть в Хилкровс. Имея на голове Венец Гекаты, такие мелкие задачки ему покажутся плевым делом, разминкой перед подлинными чудесами. Вот только странно, что Вомшулда рядом не видать. Это ведь была его идея примерить хрустальную корону. Князь Сумрака даже что-то там упоминал об их с Гошей объединении в одно целое. Но если он решил отказаться от глупой идеи — тем хуже для него, зато гораздо лучше для парнишки. Не больно-то и хотелось!

Вволю налюбовавшись шикарным произведением запредельно-божественного искусства, парнишка смело протягивал руку к вершинам магической власти. В зале, заполненном под завязку обитателями замка, пришедшими следом за Каджи, воцарялась гробовая напряженная тишина. Можно было даже услышать при желании, как гулко бьются сердца. А если еще чуток поднапрячься, то становились слышны и шустро мечущиеся мысли собравшихся: «Выживет или нет?». Большинство склонялось к мнению, что Гоша сейчас незамедлительно вспыхнет черным факелом, а затем рассыплется в прах, будто он и не существовал никогда. Не он первый, не он последний. Хотя им уже стало надоедать томиться в ожидании появления на свет своего властелина, который должен повести их за собой к победе над мирами, к безграничной власти, к почти реальному бессмертию. Богами они, конечно же, не станут, но приблизиться к небожителям вплотную смогут, чтобы изредка посидеть на пирушке за общим столом, попивая амброзию и травя анекдоты. А вот владелец Венца, возможно, воистину станет живым богом. Когда-нибудь. В последствии.

Парнишке и впрямь везло. Он не сгорал, не превращался в древнюю космическую пыль, даже не курился сизым дымком. И тогда у присутствующих в зале верноподданных колдунов, магов, монстров и прочей живности да омертвелости вылетал вздох облегчения, вырывавшийся из многочисленных ртов, единодушно раскрывшихся от изумления чудом, свершившимся на их глазах. Конец ожиданию! Вот ОН, — властелин миров, тот, кто поведет их к лучшей жизни, к счастливой доле. Собравшиеся дружно преклоняли колени перед Его Серым Величеством, равнозначно отстоящим от истоков Тьмы и света. А некоторые, особо впечатлительные или расчетливые, падали ниц, рабски распростершись на мраморном полу, покорные любой его воле, уже счастливые оттого, что смогут услышать хоть слово из его дражайших уст.

Безграничная власть оказывалась теплой, почти горячей на ощупь, несмотря на свою холодно-хрустальную прозрачность, когда Каджи уверенно сжимал ладонью затейливо украшенный тоненький ободок, мнившийся таким хрупким, что он даже вызывал сомнение в своей волшебно-божественной силе. Но стоило только водрузить корону поверх малость разлохматившейся прически, как тут же становилась очевидной глупость подобных преждевременных суждений и опасений. Венец Гекаты обладал всем необходимым, чтобы, не напрягаясь, можно было исполнить любое свое пожелание. В нем заключалась невероятная колдовская мощь, внутри хрустального ободка сосредоточились такие кладези знаний и божественной мудрости, накопленные за долгие века, что становилось страшно до потери пульса от одного только легкого прикосновения к ним своим жалким человеческим разумом. И присутствовало в Венце еще что-то непонятное, едва уловимое шестым-седьмым-восьмым чувством. С одной стороны эта непонятность казалась чужеродным телом, ненужной примесью, лишним довеском к подарку, словно ее дали в нагрузку. Но в то же самое время в этой странной капельке ощущалось некое родство, знакомое и забытое. А когда в душу, разум и сознание Каджи безудержным весенним половодьем, пенясь и вспучиваясь, хлынула из Венца накопленная там энергия (не знаем правильное ли это определение), он ясно и четко осознал, что эта самая крохотулька, затерявшаяся посреди бескрайней хитромудрости, и есть ее самая главная часть на данный момент. Странно. А вы так не считаете?

Но Гоша не собирался обращать внимания на мелкую проблемку, порывисто разворачиваясь лицом к входной двери, только что загадав исполнение своего первого желания. Вот сейчас он наконец-то обретет полноценную семью, сможет поочередно обнять родителей, сестру и дядю, а дальше они все будут жить очень долго и чертовски счастливо. Парнишка даже уже слышал торопливые шаги нескольких пар ног, устремившихся к нему через напряженную гулкую тишину притихшего от изумления зала, за пару секунд до этого воцарившуюся после негромкого хлопка у него за спиной. Но каждый раз в этом дьявольском сне, полностью развернувшись, Каджи непроизвольно зажмуривался от яркого потока света бившего прямо в глаза и…просыпался.

Гоша лежал на смятых простынях, сжавшись в упругий комочек безудержной злости от разочарования заветной мечтой, предательски не сбывшейся даже во сне. Злоба между тем бурлила и клокотала в его душе, готовая вырваться наружу хриплым стоном, яростным криком, зубовным скрежетом или разрушительным заклинанием. Вообще-то без разницы, каким способом, лишь бы выплеснуть захлестнувшую сердце горечь, иначе в этой противной изжоге утонешь, захлебнувшись ею. Но Каджи, сам себя пугаясь, смиренно сносил очередной приступ обуявшей его ярости, постепенно, исподволь гася пламя ненависти, которая проявлялась буквально ко всему на свете. Минут через тридцать он немного успокаивался и затем вновь засыпал под бормотание одноклассников, желающих более скромные, прозаические вещи: поймать очередной мяч, нацелившийся в ворота команды, или умять целый казан узбекского плова. Только всамделишного, приготовленного согласно всем среднеазиатским правилам и традициям, а не его жалкую подделку, которую любой приготовить сможет, если смешает мясо, рис и овощи.

Но перед тем моментом, когда парнишка падал в непроглядную тьму забытья, на сей раз без сновидений, он мысленно, но едва ли не вслух орал Вомшулду: «Куда ты запропастился, Князь Сумрака?! Да, я согласен на твое предложение! Я готов! И плевать на все, что может произойти в дальнейшем. Потом разберемся. А сейчас я хочу объединиться с тобой. Я желаю стать настолько могущественным, чтобы суметь воплотить в жизнь все свои заветные мечты. Что в этом плохого? Я же не собираюсь никому причинять вред. Просто мне нужна моя семья. А еще сестра. И друзья. Тогда я стану самым счастливым человеком на свете».

Нотби не отвечал на мысленные призывы Гоши, словно не слышал их. А скорее всего Серый Лорд не хотел их слышать. Но Каджи уже зациклился на своих мечтаниях. Он упрямо днем и ночью, к месту и нет, мысленно и тихим шепотом звал своего друга-врага, готовый выполнить обряд объединения, каким бы ужасным он ни был. Только тщетно. Все его старания, все мольбы, упреки и причитания пропадали впустую, канув в неизвестность. Непонятно чего таким поведением добивался Нотби, но парнишка весь извелся, изнервничался и почти полностью замкнулся в себе. Уйти во тьму своей души для него не представляло особого труда. Гошу никто не доставал досужими разговорами или навязчивыми попытками пообщаться, совсем наоборот, обитатели Хилкровса даже словно сторонились Каджи. Исключение составляла только верная подруга Янка, каждую свободную минуту проводящая в его компании.

Близняшке совершенно не нравилось нынешнее неправильное поведение Гоши. Она порой внутренне бесилась от его душевной черствости и холодной, равнодушной ко всему замкнутости. Девчонку жутко раздражало, что в глазах друга теперь ничего кроме безутешной тоски и унылой хандры невозможно было разглядеть. По ее мнению, он даже не бесполезно прожигал жизнь, что было бы половиной лиха, — развлекаться она и сама не прочь, — но любимый апатично коптил в небо едким дымком, едва тлея, выполняя все необходимые действия и телодвижения вяло, со скукой, без охоты. Она пыталась расшевелить парнишку разными способами, порой весьма оригинальными на выдумку, но безуспешно. Однако отличаясь завидным упрямством в достижении цели, Янка поклялась сама себе, что не бросит Каджи в беде и сделает все, даже невозможное, но заставит его стать прежним. Хочет Гоша того или нет, но ему придется быть таким парнем, какого ОНА полюбила, а вовсе не этой блеклой размазней, которой он сейчас перетекает по Хилкровсу с урока на урок.

На том и порешили, каждый поставив для себя определенную цель. Парнишка продолжал доискиваться встречи с затерявшимся в Сумраке Вомшулдом. Янка по мере сил и возможностей старалась отбить у него охоту выглядеть занудливым хмурым букой. Весна взрослела на глазах, став менее капризной и взбалмошной, но более щедрой на тепло и ласку. А жизнь продолжалась своим чередом.