Я угрюмо уставился прямо в ее серые глаза. Там было совершенно пусто, лишь разлилось бескрайнее море безразличия. Я попытался приподнять девчонку и поставить на ноги, но она тут же равнодушно опустилась назад.

— Ты что вытворяешь?! — В голосе моем появился металл. — Вставай живо и пошли дальше.

— Никуда я не пойду, — мрачно прошептала Оксанка и отвела взгляд в сторону. — Я устала, мне все надоело. И это бесполезная трата времени и сил. Не пойду!

Ее голос постепенно усиливался, переходя к истерическим ноткам. Но глаза потухли, и в них больше не присутствовала жизнь.

Я опустился рядом на колени и взял ее разгоряченную руку в свою.

— Ксюшка, пожалуйста, вставай, — ласково произнес я и пошел на хитрость. — Ну хочешь, мы поженимся, как только вернемся в Нижний? Обещаю.

И я широко улыбнулся, пытаясь задеть Ксюшку за живое, разбудить хоть какие-нибудь чувства. То было беспардонное вранье. Даже если я и решусь на такой смелый шаг, свадьба раньше чем через три года по закону невозможна. Но я должен был вывести девчонку из ступора.

Морозец потихоньку усиливался с наступлением утра. И на востоке, там, куда мы и шли, небо уже слегка посерело. Если мы и не выберемся из этой чертовой тайги, то скоро околеем.

Оксанка вяло выдернула свою руку из моих и, повалившись спиной на землю, произнесла безразлично:

— Отстань. Ты мне надоел. Иди куда хочешь, а я останусь здесь.

Я поднялся на ноги и сделал несколько шагов в сторону.

— Так я пошел.

— Иди, — равнодушно прошептала она и закрыла глаза.

Оставался один способ попробовать вывести Ксюху из состояния безразличия ко всему. Страх и ненависть. Сильные и неожиданные чувства могут ее расшевелить. Главное, чтобы в глазах появились искорки жизни, неважно какие, добрые или злые.

— Что ж, вольному воля. Можешь оставаться здесь и замерзать в свое удовольствие. Только жаль пропадать добру. Хоть попользуюсь напоследок.

И я навалился на нее всем телом, принявшись расстегивать шубку. Когда дело дошло до блузки, я для пущего эффекта просто рванул ее вниз. Ткань затрещала, и маленькие пуговки, вырванные с корнем, посыпались в снег.

Ксюха, ошалевшая от происходящего, резко открыла глаза. В них плескалась злость. Девчонка активно засопротивлялась, извиваясь ужом подо мной. Слова вылетали из нее с присвистом, дышала она часто и загнанно.

— Сволочь! Гад!

Я припечатал ее руки к земле и, ухмыляясь, наклонился над ней. А затем смачно поцеловал прямо в губы долгим поцелуем.

— А ну отпусти меня! — Она гневно сверкала глазищами. — Кому сказала, пусти!

Я отпустил ее руки, и она тут же залепила мне звонкую пощечину. А затем, упершись кулачками в грудь, столкнула с себя. И откуда только силы взялись. Оторвавшись от земли, она села и, тяжело дыша, выпалила:

— Убирайся к черту, Филин! Я ненавижу тебя!

— Вот это уже лучше. — Я встал, потирая горящую огнем щеку, и как ни в чем не бывало продолжил: — Вставай, Ксюха. Поразвлеклись и хватит. Пора в путь.

— Отвали от меня! Никуда я с тобой не пойду.

Но сказана фраза была уже совсем другим тоном.

В нем теперь явно прослеживалось желание жить, а апатия исчезла неведомо куда. Осталось сломать-последний рубеж обороны и заставить девчонку подняться на ноги. А дальше все само собой пойдет.

Я вытащил из кармана пистолет и, передернув затвор, направил дуло на нее. Оксанкины глаза, и до этого огромные, еще больше округлились от страха.

— А ну поднимай свой зад, — строго приказал я и слегка качнул стволом. — Или сейчас пристрелю, как загнанную лошадь, чтоб не мучилась. Живо!

И для полного правдоподобия нажал на спуск. Раскатисто грохнул выстрел, и пуля вонзилась в нескольких сантиметрах от ее ноги, вздыбив маленький фонтанчик из пушистого снега. Ксюшка вскочила на ноги, будто ее ужалила змея, и дико вытаращила гляделки.

— А теперь за мной. И не отставать. Шаг вправо и влево — считается побег. Прыжок на месте — провокация. Пристрелю не задумываясь. Все понятно?

Ксюшка судорожно сглотнула слюну и послушно кивнула головой.

— Вот так-то, — назидательно произнес я и, спрятав пистолет обратно в карман пальто, закурил. А затем, резко сменив тон, почти ласково продолжил:

— Пошли дальше, ребенок. И больше не капризничай. Я понимаю, тебе тяжело. Но у нас нет другого выхода, кроме как двигаться вперед.

И, отвернувшись от нее, вскарабкался на другой склон овражка. Оглядываться назад я не стал, так как слышал, что девчонка старается не отстать от меня. Жалко, конечно, что пришлось так некрасиво и жестоко поступить, но иначе невозможно было бы заставить ее продолжить борьбу за жизнь. Представляю, что она сейчас обо мне думает и какими словами обзывает.

Ксюшка позади меня мрачно сопела, но шла след в след. Именно это мне и требовалось.

Через час мы неожиданно для себя вышли на широкую поляну прямо посреди леса. На ней стояли припорошенные снегом три высоких стога сена. Я посмотрел на предрассветное небо и, выбрав крайний к лесу стог, уверенно направился к нему.

— Привал. Здесь и заночуем.

Я снял с себя пальто и повесил его на Ксюшку, как на вешалку. Она молча стояла, изредка хмуро поглядывая на меня. Обида и злость в ней постепенно угасали. На лбу пролегли небольшие морщинки. По всей видимости, девчонка стала адекватно воспринимать окружающую обстановку и крепко призадумалась.

Пришлось основательно потрудиться, прежде чем я смог прокопать узкий лаз до середины стога. Устроив там небольшую нишу, в которой мы могли бы разместиться вдвоем, тесно прижавшись друг к другу, я выполз наружу. Сняв с Ксюхи пальто, набросил его на себя и закурил. А ее подтолкнул к лазу.

— Забирайтесь внутрь, сударыня. Опочивальня к вашим услугам. Тесновато, правда, но зато там тепло будет.

Она не заставила себя долго просить и зашуршала сеном, пробираясь внутрь. Я докурил сигарету и, втоптав ее в стылую землю, стал заметать следы на всякий пожарный случай.

Лишнее сено, что выгреб изнутри, перетащил за несколько приемов к дальнему от нас стожку. И, забравшись внутрь, остатками замаскировал дыру. Устроившись рядом с Оксанкой, повернувшейся ко мне совсем не тем местом, с каким хотелось бы пообщаться, произнес вполголоса:

— Повернись на другой бок и прижмись ко мне теснее. Так будет намного теплее.

И, минуту помолчав, добавил:

— Прости за то, что было, и не обижайся. Я не мог по-другому заставить тебя идти дальше. И (мы оба сгинули бы в тайге. А так, видишь, нам повезло, и мы сейчас можем спокойно отоспаться. А потом придумаем что-нибудь оригинальное, чтобы добраться до дому. Но мне нужна твоя помощь. Один я не справлюсь и бросить тебя не могу. По всей вероятности, нас обложили со всех сторон…

Ксюшка медленно развернулась и прижалась ко мне. На глазах у нее блеснули слезы. Но вполне возможно, что мне показалось в полумраке.

Глубоко под нами что-то быстро зашуршало, и раздался тонкий писк. Оксанка встрепенулась вся и наконец хоть что-то сказала, помимо тех ругательств, что я слышал в лесу.

— Что это?

— Мыши, — спокойно ответил я и закрыл глаза.

Ксюха дернулась всем телом, словно захотела немедленно выбраться наружу.

— Да не бойся ты, — я схватил ее за руку и притянул к себе. — Они сами нас испугались до смерти.

Через полчаса мы так надышали в своем убежище, что там стало не то чтобы жарко, но вполне пригодно для проживания. И через некоторое время мы с Ксюшкой, обнявшись, мирно засопели, погружаясь в мягкие покрывала сна. Виделось мне почему-то лицо Николая, отчетливо и крупным планом, словно на огромной фотографии. И я пожалел, что его нет рядом. Вдвоем куда сподручнее выпутываться из неприятностей. А их хватало с избытком. И самое главное, что я не мог понять, с кем на этот раз столкнулся. На обычных мафиози эти попутчики не походили. Слишком уж нагло и самоуверенно вели себя. И милицейские корочки в карманах. Да и как они взяли наш след, тоже оставалось загадкой. Хотя что им требовалось, я знал наверняка. Из этого они секрета не делали.

Проснулся я от внезапно образовавшегося вакуума. Сердце жалобно екнуло и тут же сжалось в комок. Рядом со мной была пустота. Ксюшка испарилась, оставив лаз открытым. В него пробивался яркий солнечный свет и морозный воздух.

— Мать моя женщина, не хватает только, чтобы она сбежала. — Я постарался резво выбраться из стога, путаясь в сене и разражаясь отборными ругательствами. — Поймаю, уши надеру.

Я выполз из берлоги, весь усыпанный мелкими соломинками. Со стороны леса шла как ни в чем не бывало Ксюха. Она тоже вся была вываляна в сене и походила на дикую фею лугов и полей.

— Ты где шлялась? — Отряхиваясь, я строго посмотрел на девчонку.

— В туалет ходила, — смущенно стала оправдываться она, а затем вдруг с вызовом посмотрела на меня. — А что, теперь и за это расстреливают на месте?

— Перестань, Ксюха! Я же извинился, — взмолился я. — Могла бы и предупредить, перед тем как исчезнуть.

— А что, боишься потерять?

— Боюсь, — пришлось сознаться. — Больше всего на свете.

И, оглядев ее с головы до ног, предложил:

— Давай-ка приводить себя в порядок.

Мыс ней выбили из наших одежек все, что смогли. А затем вытащили друг у друга из волос последствия ночлега. Через некоторое время мы стали отдаленно походить на нормальных людей, только очень голодных.

Солнце уже стало клониться к закату. И пора было двигаться дальше.

От поля на северо-восток уходила в лес едва приметная под снегом грунтовка, теряясь в глубине деревьев. После короткого размышления я решил, что нам ничего не остается, как попробовать выйти к жилью. А что эта заметенная дорожка ведет не к американской военной базе, я догадывался.

Мы тронулись в путь. На этот раз Оксанка шла довольно легко и беззаботно. Она отдохнула, да и идти по дорожке при свете солнца все же веселее и удобнее, чем плутать по темным и незнакомым чащобам.

Отмахав километров шесть среди леса, мы вышли на окраину малюсенькой деревни. Собственно, окраины и не имелось как таковой. Просто Дорога сразу же превратилась в улочку, стоило ей вывернуть из-за мохнатых елей. Да и деревней это можно было назвать с натяжкой. Всего пять домов да хозяйственные постройки, или попросту большие сараи. Правда, дома солидные и просторные, срубленные из лиственницы. Казалось, их поставили в тайге давно и на века.

Во втором с краю доме из трубы в небо вился уютный дымок. Именно туда мы и направились с Ксюш-кой. Голод не тетка, и пришлось рискнуть. Тем более что я не думал наткнуться в этом глухом поселке на представителей цивилизации в лице мафиков или ментов, что для меня сейчас означало одно и то же. После произошедшего в поезде, наверное, вся местная милиция землю носом роет, желая поймать меня.

Стоило нам открыть калитку, как из сарая показалась женщина, одетая в стеганую фуфайку и длинную черную юбку. На голове был повязан платок, полностью закрывающий волосы. Вышла она оттуда спиной, закрывая дверь и держа в руке пустое ведро. За стеной сарая слышалось довольное похрюкивание откормленной свиньи.

— Матушка, разреши обогреться у тебя немного, а то так пить хочется, что и перекусить нечего.

Я расплылся в добродушной улыбке.

Она повернулась, и оказалось ей лет сорок, не больше. Оценив нас неспешным взглядом, женщина, даже не улыбнувшись моей шутке, просто сказала:

— Проходите в дом.

— Благодарю. — Я взял Ксюху за руку и потянул к крыльцу, пристроившись вслед за хозяйкой.

В доме было идеально чисто. На самом видном месте, в красном углу, стоял настоящий иконостас. Около него горела металлическая лампадка, подвешенная на цепочках к вбитому в потолок крючку. Насколько я разбираюсь в иконах, эти были очень старыми. С них на нас взирал строгий и угрюмый бог, словно недовольный моими последними похождениями.

Рука против моей воли сама поднялась, и я перекрестился.

Хозяйка ничего не сказала, но в глазах отчетливо прочиталось одобрение. Выставив на стол посуду — две глиняные миски — и достав из печи чугунок с вареной картошкой, она пригласила нас к столу.

— Садитесь.

А сама скрылась в подполье. Через некоторое время на столе появилась миска с ядреными солеными огурцами, штоф с мутной самогонкой и одна стопка. Хозяйка собственноручно налила ее и придвинула ко мне, а сама уселась напротив.

— Вы ешьте, не стесняйтесь.

Я одним глотком пропустил в себя огненную жидкость, которая тут же вышибла слезу, оказавшись очень крепкой, и захрустел огурцом. Ксяошка с удовольствием налегала на картошку, которую хозяйка щедро наложила ей в миску. Затем мне.

— Откуда вы? — поинтересовалась женщина, подперев щеку рукой и с интересом наблюдая, как мы с ожесточением уничтожаем пищу.

— Издалека. Лучше и не спрашивай.

— А в наших краях как оказались? — продолжила она допрос.

— Занесла нелегкая случайно. А потом заблудились.

Хозяйка, чуть прищурившись, пристально вгляделась в мое лицо и, переведя взгляд на Ксюшку, сказала вроде бы сама себе:

— На беглых вы не похожи…

— Но за нами гонятся, — подытожил я, отодвинув опустевшую миску. — Нам бы на шоссе выйти.

— Далековато вам придется идти. — Она сочувственно вздохнула и стала собирать в стопку посуду, из которой мы с Оксанкой ели. — Верст сорок до поселка, да и после него не меньше. А уж там будет и дорога.

— Ничего, доберемся, — уверенно сказал я и встал, дернув Ксюху за рукав. — Спасибо тебе за гостеприимство и дай бог крепкого здоровья. Пойдем мы. Может, засветло до поселка и дойдем.

Глаза у Ксюшки посоловели от тепла и сытости, и она нехотя поднялась из-за стола. Мы оделись и вышли на свежий воздух. Хозяйка проводила нас до калитки, попутно выкинув стопку посуды в ведро с мусором, стоявшее сбоку от крыльца.

— Бог вам в помощь. — Она перекрестила нас и указала на дорогу, продолжение той, откуда мы появились.

Мы с Ксюшкой бодро зашагали в указанном направлении. Как только миновали последний дом, девчонка в нетерпении дернула меня за рукав пальто.

— Гошка, а чего это она посуду выкинула? Мы заразные, что ли? — В ее глазах читалось непонимание.

— Для нее вроде того. — Я закурил и пустился в объяснения. — Это староверы. У них так принято. Если бы мы были их единоверцами, тогда другое дело. Но в помощи и гостеприимстве они никому не отказывают, несмотря на свой хмурый вид.

— А чего это она про беглых заговорила? — продолжала допытываться Ксюшка.

— Может быть, думала, что я с зоны убежал, а ты мне помогаешь. Их в Сибири понатыкано видимо-невидимо.

— И что тогда, если ты и на самом деле был бы беглым?

— Да ничего. Так же накормили бы и в дорогу проводили.

— И не сдали бы? — недоверчиво заглянула мне в глаза Оксанка. — Вот уж не поверю…

— Староверы никого не сдают. Сами в свое время от властей натерпелись. Да и предательство противоречит их моральным принципам.

Идти было легко и приятно. С обеих сторон обступал лес, дорога вилась между деревьев неспешной лентой. Мысли и мышцы пребывали в расслабленном состоянии. А жизнь представлялась простой и удачливой. Оказалось, для счастья не так уж и много надо. Сытый, накурившийся вволю, тишина и спокойствие вокруг, да любимая девчонка рядом. В таком благодушном настроении мы отмахали половину пути до поселка.

Ксюшка бодро вышагивала рядом и щебетала без умолку. По всей видимости, ей доставляло радость брести в полную неизвестность. Я тоже был всем доволен и даже травил анекдоты, выбирая из своей памяти наименее похабные и нейтральные. Но идиллия не может продолжаться вечно.

Повернув на очередном изгибе дороги, мы лоб в лоб столкнулись с ехавшим нам навстречу старым и расхлябанным «уазиком». Неожиданно появившись перед нами, он чуть было не проехался по моим ногам, и мы едва успели отскочить в сторону, на обочину. Я выругался вслух, да так заковыристо, что Оксанка изумленно покачала головой

Проехав еще пару метров по инерции, «уазик» затормозил и из раскрывшейся дверки со стороны водителя высунулась голова. А затем оттуда вылез полный человек в милицейской форме со звездами майора. В правой руке он сжимал точно такой же пистолет Макарова, что оттягивали и мои карманы.

— Черт побери, не было печали, — тихо прошептал я сам себе.

Смахнув со лба несуществующий пот, он весело поинтересовался, подходя поближе и держа «пушку» на уровне своего увесистого живота стволом в нашем направлении:

— И кто вы такие будете?

— Туристы, — мрачно процедил я сквозь сжатые зубы и сплюнул под ноги.

Сразу же подумал, как избавиться от пистолетов. Но ничего толкового не приходило в голову. Остается только пристрелить его. И тогда можно смело отправляться в Папуа — Новую Гвинею, все равно здесь спокойно жить не дадут.

— А я тогда кто, по-вашему? — самодовольно ухмыльнулся майор, отчего его лицо стало похоже на плоский блин, обильно смазанный коровьим маслом.

— А ты завтрак туриста. — Рука сама потянулась к карману.

Он заржал, словно мерин в стойле, но, внезапно прекратив хохотать, строго прикрикнул на меня, ткнув для убедительности стволом чуть ли не в брюхо:

— А ну, не балуй! Руки за голову и стой смирно, турист.

Последнее слово вылетело у него презрительно, словно я ему уже три года не могу вернуть червонец, занятый на пару дней.

— Я, да будет тебе известно, местный участковый, — представился он. — Майор Давыдов.

Мне его фамилия ни о чем не говорила. Разве что пришел на память легендарный партизан времен Отечественной войны 1812 года. Стихи, говорят, писал неплохие.

Пришлось подчиниться команде майора, хотя все мое существо протестовало против этого, требуя каких-то активных действий.

— Ты, мокрощелка, марш в машину. — Взгляд участкового стал колючим и жестким. — А ты, мразь, упал на колени и не вздумай шелохнуться. Иначе дырок понаделаю, как в решете.

Оксанка, недовольно поджав губы, медленно направилась к «уазику», обходя майора слева, явно оскорбленная. А я опустился на колени, проклиная все на свете и продолжая держать руки сцепленными на затылке. Пришлось прикинуться ягненком, убрав на время волчий оскал.

— Хорошо замаскировались, сволочи. — Участковый медленно приблизился, неловко пытаясь отцепить левой рукой от пояса болтающиеся там наручники. — Как же — туристы!

Он презрительно фыркнул и остановился рядом.

— Киллер ты профессиональный, вот кто. И малявку с собой везде таскает. Сразу и не подумаешь, чем занимается. Ориентировочка на тебя, уркаган, из Москвы еще вчера вечером пришла. Кого вы там хлопнули?

Я ничего не ответил, ошалев от происходящего. Может быть, ошибочка какая ненароком закралась. А майор продолжил разглагольствовать:

— Можешь молчать, если хочешь. Но от меня теперь не уйдешь. Так что отстрелял ты свое, Филин. И тебя, девка, посадят. Как пить дать, посадят. Лет на десять. Скольких вы успели завалить? А?

Мистика какая-то. Пронеслась мысль, что только Новиков или его толстожопые боссы могли так сдать меня. Но при чем здесь Москва? За мной числится только отстрел нескольких беспределыциков в Нижнем. Да и зачем партийцам-патриотам понадобилось меня сдавать? Не понимаю.

— А-а-а!!! — неожиданно завопила во всю глотку Ксюха. — Что это?!

Майор резко повернул к ней голову, повинуясь инстинкту. А Ксюшка стояла невдалеке, потупив глазки, как скромная институтка из Смольного, и носком кроссовки ковыряла в снегу небольшую лунку, мило при этом улыбаясь.

Я же, не пускаясь в длинные размышления, опрокинулся навзничь и со всей скопившейся дури врезал обеими ногами незадачливому участковому в коленки, едва не выгнув их в обратную сторону. Майор, глухо икнув от неожиданности, подломился, как родосский колосс, и попытался рухнуть на меня, пожелав, видимо, задавить обидчика насмерть. Едва успев увернуться от падающей туши, я резво оседлал его сверху, взгромоздившись на широкую спину. Тут же один из моих пистолетов уткнулся ему в ложбинку на жирном затылке. Ситуация поменялась коленным образом.

— Брось «пушку», — спокойно приказал я. — Иначе твоя толстомясая задница отправится на откорм червяков. Если, конечно, тебя найдут в ближайшее время. Все будет зависеть от того, сколько выпадет осадков.

Участковый отбросил в сторону «Макарова». Тот, проскользив пару метров вдоль колеи, замер. По щеке Давыдова от виска к носу проползла крохотная капелька пота, хотя было отнюдь не жарко: морозец ближе к вечеру усилился.

— А теперь ручонки за спину. — Я позволил себе даже улыбнуться. — Будем примерять твои браслетики.

Недовольно сопя, бравый майор постарался и это приказание исполнить. Но жир сковывал движения, и пришлось ему помочь. Он ойкнул от боли и злобно заскрипел зубами,

— Терпи, майор, и готовь себе лейтенантские погоны. — Наручники бесшумно защелкнулись на его запястьях. — Полковником тебе никогда не стать. Слишком много высококалорийной пищи потребляешь.

Я встал, возвышаясь над ним победителем. Ксюш-ка топталась рядом и с веселым прищуром наблюдала за нашей возней. Затем она оперлась о капот машины, не выдержала и звонко рассмеялась.

Я подобрал «пушку» участкового и, немного подумав, отщелкнул обойму. Спрятал ее в карман, а сам пистолет швырнул небрежно к лицу майора. Не хватает, чтобы на меня еще и нападение на ментов с целью завладения оружием повесили. Других приключений вполне достаточно на два пожизненных срока.

— Дурак ты, майор! — в сердцах бросил я ему, перевернув на спину и глядя прямо в злюще-испуганные глаза. — Ты даже не завтрак туриста, а толстолобик в томатном соусе. — И, ухмыльнувшись, укоризненно добавил, словно отчитывал бестолкового подчиненного в своем агентстве: — Кто ж по тайге в одиночку шатается? Тем более киллеров ловит. Но ты своим сослуживцам и начальникам передай, когда до них дочапаешь. Никакой я не киллер, это наглый поклеп и провокация. Понял? Был бы я убийцей, уже шлепнул бы тебя без угрызений совести. А ты еще поживешь, только давай договоримся больше никогда не встречаться. Ты абсолютно не в моем вкусе. Мне нравятся блондинки.

— Чего это я услышала? — Оксанка аж задохнулась от неожиданности, тряхнув в гневе черными как смоль волнистыми локонами. — А ну-ка повтори!

— Не обращай внимания на мою пустую болтовню, радость. Это я так неуклюже следы заметаю, чтобы на тебя не подумали.

— То-то же! А то я тебе покажу блондинок…

Стало весело и приятно. По всей видимости, девчонка пригрозила вполне серьезно.

Я выдернул у милиционера ремень из штанов. Он без него не замерзнет, а до поселка или до староверов доберется не скоро. К тому же руки скованы за спиной, что не способствует спортивной ходьбе.

— Поехали отсюда, Ксюшенька. — Я направился к машине. — Мы с тобой только что выиграли в рулетку российский лимузин.