Тяжелые ворота открылись. Омоновец с автоматом на плече, висящем стволом вниз, кивнул:
— Проезжайте…
Машины въехали на территорию, где располагался Таргунский ВОВД.
Начальник временного отдела, подтянутый, жилистый, со строгим узким лицом, придававшим ему сходство с птицей, одетый в пятнистый военный камуфляж, поднялся со стула и крепко пожал руку.
— Бандита привез, — сообщил Алейников, присаживаясь на стул. — Дает раскладку на ваших местных бандюганов.
— Знаю. Мне докладывал мой первый заместитель, — кивнул начальник Таргунского ВОВД, садясь за стол на фоне большой, кустарно изготовленной из ватманских листов карты района. — Не беспокойтесь, приспособим его к делу. Много вопросов по этому поселку.
— Значит, мы попали в точку.
— Спасибо за помощь… Уже шестой час. Блокпосты в шесть закрываются. Я дам команду — вас разместят в расположении. Ужин — в семь.
— Годится.
В кабинет вошел худой подполковник в темных очках, поздоровался:
— Лев Владимирыч, здорово.
— Здорово.
Они познакомились в Гудермесе на совещании начальников районных служб криминальной милиции. Тогда и обговорили все насчет боевика.
— Обеспечьте коллег всем, чем надо, — велел начальник ВОВД. — Машины — в парк, бензина залить. Людей разместить. Накормить.
— Понял… Они вышли.
— Две недели осталось, — сказал начальник Таргунской криминален. — И домой, — блаженно протянул он.
— Тяжело пришлось? — спросил Алейников.
— Всяко бывало.
Спасибо командиру — организовал службу как надо За командировку ни одной потери… Тьфу-тьфу, — начальник Таргунской криминалки постучал по перилам. — Хотя стреляют по отделу каждый день… Днем они мирные жители, вечером запрятанный автомат вытащат — и давай шмалять.
— Коварный народ, — усмехнулся Алейников.
— И еще горы рядом. Ущелье это чертово! Там затаилось немало поганцев. По ним артиллерия, вертолеты, спецназ ГРУ работает, иногда довольно эффективно, только пух и перья летят. Спецназовцы какую-нибудь банду в расход пустят, так на следующий день обстрел райотдела или фугас на дороге.
— Это чтобы у нас головокружения от успехов не было.
— Из Грузии через ущелье бандиты валят. Конечно, не в таких масштабах, как раньше, но достаточно. Солнечная Грузия — рассадник чеченского терроризма.
— Грузины считают, что смогут этих ублюдков удержать в узде, чтобы те воевали против России, — усмехнулся Алейников.
— Ну да. Только не понимают, что чеченцы рано или поздно поймут, что есть место, где воевать куда проще, безопасней, — это Грузия. Она вообще ни с кем воевать не в состоянии, и тут им приснится каюк, и поползут на брюхе к русскому царю умолять помочь против басурман. А мы опять поможем, потому что цари русские добрые, — вздохнул начальник Таргунской криминалки. — Бог мой, как я все это ненавижу… Домой. К безобидным нашим разбойникам, ворам и убийцам. Представь, я здесь русских бандитов ностальгически возлюбил.
— Да, есть с чем сравнить.
— Во-во… Скоро домой, — повторял начальник Таргунской криминалки как заклинание, отлично понимая, что на войне две недели — это очень много. Пуле не нужны дни. Ей достаточно долей секунды…
Расположение отдела мало чем отличалось от других ему подобных. Тот же бетонный забор. Та же спираль Бруно. Те же блоки перед въездом, мешки на окнах, дневальные с автоматами. Обычное временное расположение временного отдела.
Во дворе шла игра в футбол, слышались ободряющие крики болельщиков, свист и крики. На спортплощадке тягали двухпудовые гири два амбала. Кто-то крутил «солнце» на турнике, Алейников определил, что работает парнишка на уровне кандидата в мастера по гимнастике.
— Так, омоновцев в ОМОН — братва общий язык найдет, — начал распределять гостей начальник Таргунской криминалки. — Тебя, Владимирыч, с твоими операми — в свободную комнату. Мы группу послали на территорию работать… Водителям место тоже найдем… Ну, мне пора на службу. Вечером соберемся, чуток смажем начинание наше.
— Годится, — кивнул Алейников, проходя в душную комнату с двухъярусными кроватями.
Конечно же, стены были обклеены обнаженными красавицами и царил все тот же незатейливый быт странного состояния то ли войны, то ли мира…
Алейников взял с полки книгу — какой-то легкий американский боевичок, на обложке которого какой-то рэмбо, немилосердно нагруженный всеми видами стрелкового оружия. Отбросил книгу. Повалился на кровать, застеленную синим солдатским одеялом. Через полчаса старшина принес чистую постель.
— Спасибо, — поблагодарил Алейников. Он решил было выйти, подышать свежим воздухом. Потом раздумал. Глаза слипались. Мелкий брат тоже свернулся калачикам и задремал. Он, как солдат-первогодок, мог спать в любых условиях.
Случайность — это иголка, которой кто-то вышивает узор жизни людей. И в узловых моментах судьбы именно случайности определяют, кому жить и кому умереть. Тогда каждое движение, каждый вздох становятся жизненно важными. В конце концов, на первый взгляд, какая разница — какую комнату тебе дали, чтобы провести в ней ночь? А разница, оказывается, гигантская. Комната на юг — жизнь… А комната на север…
Алейникову показалось, что обрушился небосвод. Посыпались стекла и штукатурка.
Секунда… И еще более громкий взрыв потряс здание, которое, казалось, просто обязано было обрушиться и похоронить всех под своими обломками. Но оно устояло.
Алейников был на ногах уже после первого взрыва — в руке автомат, сознание автоматически просчитывает ситуацию и направлено на одно — как выжить, когда кто-то решил, что ты должен умереть.
Он сразу понял, что случилось нечто по-настоящему страшное…
Позже, когда все эти события отойдут в прошлое и про погибающих сейчас людей станут говорить в прошедшем времени, все уложится в казенные строки материалов расследования.
«19 часов 40 минут. Автомашина „Урал“ при подъезде к отвилке дороги, ведущей к Таргунскому ВОВД, резко свернула и, набирая скорость, стала приближаться к шлагбауму КПП на въезде в отдел. Сотрудники, несущие службу на КПП, открыли огонь на поражение. „Урал“, проломив ограждение из шлагбаума и решетчатых ворот, стал снижать скорость…»
Били по проклятому «Уралу» с трех стволов. Омоновцы были крученые и отлично понимали, что происходит. Им не нужно было объяснять, что заряженную смертью машину нужно остановить во что бы то ни стало… Изрешеченный пулями водитель и не надеялся выжить в этой передряге. Он шел в свой последний бой с именем Аллаха на устах и намеревался погибнуть как воин, унеся в могилу как можно больше неверных. Он повалился на сиденье, захлебнувшись кровью, но педаль была предварительно заклинена, и мощный, тяжелый армейский грузовик продолжал свое смертоносное движение…
«19 часов 41 минута. „Урал“, проломив следующее ограждение, состоящее из рифленого металлического листа, въехал на территорию отдела и остановился между корпусами…»
На улице было полно народа. Футбольный матч не закончился, да и спортсмены все тягали свои гири. Еще не до конца понимая, что происходит, люди смотрели на влетевшую на территорию машину. Они были обречены. Им все равно было не успеть. Взрывное устройство активизировалось. И плеснуло пламя…
«От мощного взрыва все постройки в радиусе 40 метров от эпицентра взрыва были полностью разрушены. От взрыва отключилась электроэнергия, пропала проводная связь, загорелась Р-142».
Алейников кашлял и тряс головой В ушах будто были затычки, и звуки с трудом пробивались через них. Но вроде никаких серьезных повреждений, ничего не поломано, не отбито.
Пыль стояла столбом. Дым ел глаза. Продолжали осыпаться куски штукатурки, и откуда-то сверху, с разбитой полки, шурша, сыпался сахарный песок. И над всем этим повисли крики безумной боли.
— Выбираемся, — дернул он за руку тоже исходившего кашлем Мелкого брата. — Да живее!
Они выбрались в коридор, и за их спиной с грохотом обрушился здоровенный кусок штукатурки.
— Бери! — кивнул Алейников Мелкому брату на капитана, закатившего глаза, — его ноги были перебиты. — Тащим!
Они пробирались по лестнице, которая угрожающе раскачивалась. И тут послышался треск. Это хором заработали пулемет и несколько автоматов.
«19 часов 42 минуты. Начался массированный обстрел территории и здания ВОВД со стороны промзоны, сахарного завода и строящегося здания. В 19 часов 42 минуты открыт ответный огонь…»
Алейников спускался с Мелким братом по лестнице, волоча раненого капитана. Они выбрались на воздух, который тоже был наполнен здесь запахами пыли, гари. Алейников огляделся и увидел, что их крыло здания уцелело. Стена соседнего крыла обрушилась, обнажилось содержимое комнат, как будто с кита сорвали кожу, выставив напоказ изуродованные внутренности.
После этого память его сохранила какие-то куски, и порядок того кошмара восстанавливался в сознании с трудом Осталось в памяти больше то, что было второстепенным — бетонное крошево, мелкая пыль на зубах… Развороченная, смятая пожарная машина… Заваленное обломками тело… Стеклянные, смотрящие вверх зрачки лежащего на спине сержанта… И назойливый стрекот автоматов, в который вклинивался грохот ручного пулемета.
Били боевики больше для порядка, не надеясь особенно никого достать — расстояние было велико. Им, в принципе, должно было хватить того, что они уже сделали… Но пули все же зацепили пару человек.
Алейников стрелял в ответ… Раненые стонали, те, кто мог стонать… И промедол тек рекой, выдавливаясь из одноразовых шприцев.
— Черт, помоги, — крикнул майор в сером камуфляже — замкомандира ОМОНа.
Алейников кинулся к завалу, пригибаясь… Извлекать было нечего. Размозженный труп…
— Черт, где подмога, — застонал омоновец, подхватывая ручной пулемет и посылая длинную очередь. С промзоны и домов продолжали стрелять…
— Рвануть к е… матери давно надо было те халупы! — майор послал еще одну очередь.
Алейников, один из немногих, кто четко понимал, что происходит и как действуют в таких ситуациях, пытался вместе с майором-омоновцем взять ситуацию под контроль, давал указания, вытаскивал из-под завалов людей, организовывал огневой отпор. Стрелял сам. Его руки и лицо были в крови. Он провел рукой по лицу, решив, что его задело пулей или осколком. Но это была чужая кровь…
Отдел остался без электроэнергии, связи. По носимой рации замкомандира ОМОНа, срываясь на хриплый крик, доложил о нападении на «Казбек-1» и «Спутник-1» — то есть в штаб группировки и управление УВД…
«20 часов 01 минута. Вызван ОМОН УВД МВД по ЧР для прочесывания домов, из которых велся огонь…»
Между темуходили минуты… Подмога все не шла. Как всегда — когда прижимает, вся военная машина разворачивается непозволительно медленно. А за медлительность на войне платят самым дорогим — человеческими жизнями.
— «Казбек», у нас двухсотые. И трехсотые. Пришлите вертолет, — твердил замкомандира ОМОНа.
Обстрел продолжался. Вертушек и подмоги все не было.
— Дома бы зачистить, — появился начальник временного отдела. Его качало, лицо и камуфляж были в крови. Он кричал, будто боясь, что его не слышат — признак контузии.
— Ни хрена. Людей больше терять не имею права, — крикнул замкомандира ОМОНа. — Местные омоновцы пусть подработают… Со своими бы разобраться…
«21 час 00 минут. Уточнены данные о потерях. 16 убитых, 52 раненых…»
«21 час 25 минут. У „Казбека“ запрошены вертолеты для вывоза раненых и медпомощи. Огонь по территории отдела прекратился».
«21.45 — повторно запрошены вертолеты…»
Вертушки все не шли. По рации сообщили, что на разблокировку движется колонна Челябинского ОМОНа. О ее приближении свидетельствовали автоматные и пулеметные очереди — омоновцы палили куда ни попадя, на малейшее движение.
А потом возникло какое-то сюрреалистическое дополнение к кошмару — к разгромленному райотделу двинулась толпа, чеченские женщины держали за руки маленьких детей. Перепуганные, возбужденные люди что-то галдели, требовали. И Алейникову вместе с подоспевшими местными омоновцами пришлось, как стоящему на своих ногах и более-менее целому, до хрипоты кричать:
— Разойдитесь по домам! Уходите, обстрел может возобновиться!!! Укрывайтесь в подвалах!!!
Челябинцы подкатили на броне. Они тоже пытались спасти из-под обвалов кого еще можно было спасти, организовали оборону и двинули группы в сторону сахарного завода. Темнело. Близилась полночь. А давно обещанных вертолетов все не было.
— Что они, вымерли, летуны? — воскликнул начальник отдела.
И тут опять захлопали выстрелы. Алейников спрятался за обломки автомашины и рубанул длинной очередью в ответ. Огонь велся теперь со стороны школы.
— Никак не успокоятся, ублюдки! — процедил заместитель командира ОМОНа.
Тут подоспел снайпер. Выбрав позицию, он ссадил бьющего со школы боевика. Очереди заглохли.
— Только бы этот последний был, — покачал головой замкомандира ОМОНа. На связь вышли военные…
— Приготовьтесь… Сейчас сделаем вокруг города огневой мешок…
— Отменить! — крикнул начальник райотдела. — Нецелесообразно!
Сообщение о вылете вертолетов пришло только в третьем часу. Взмыли вверх зеленые ракеты, обозначая место посадки, и темная пузатая туша «восьмерки», с грохотом зависнув на миг, тяжело опустилась на площадку…
Потом подошла колонна военных мотострелкового батальона, и расположение было разблокировано окончательно.
— Да, сделали нас, — покачал головой начальник Таргунского отдела, взгляд у него был очумелый, пустой. — Никогда себе не прощу…
Он был белым как мел. А когда глядел на выложенные в ряд, прикрытые простынями тела, рука его выразительно гладила рукоятку пистолета.
— Только не делай глупостей, — сказал Алейников, кладя ему руку на плечо.
Но глаза у того были совершенно дикими. Пока он руководил, обеспечивал разбор завалов, оборону, связывался с военными, то еще держался. Но тут пришло время подбивать итоги. И ощущение безвозвратности происшедшего свалилось на него, прижало к земле неподъемной тяжестью. И казалось таким удачным выходом — одно нажатие спускового крючка.
— Как я буду смотреть им в глаза? — как пьяный твердил начальник ВОВД. — Матери, дети. Как я им посмотрю в глаза?…
Среди выложенных трупов было тело начальника Таргунской криминалки. Алейников смотрел на него, и холод заползал куда-то внутрь. Жаль, что невозможно повернуть время назад и остановить мгновение, переделать все. И вспомнились заклинания этого человека — домой, домой. Он будто чувствовал свою смерть, и это предчувствие наполняло его тоской… Война. Череда лиц. Люди встречаются, знакомятся, разбегаются. Потом узнаешь, что их нашла смерть.
Из Нижнетеречного ВОВД никто серьезно не пострадал, если не считать, что одного омоновца посекло осколками и водителю раздробило палец.
В ушах у Алейникова звенело. Небольшая контузия. В целом ничего страшного. Пройдет.
— Война, — с ненавистью произнес Алейников.
— Война, — кивнул заместитель командира ОМОНа.