Алейников черкал очередную бумажку, когда забарабанили выстрелы. Затихли. Потом забарабанили вновь.

Били из «АКМ», притом где-то близко, в центре станицы. Алейников схватил рацию.

— Выстрелы на улице Ленина… АП-1, блокируйте Ленина с Березовой улицы. Группа на выезд, — звучали в эфире команды дежурного по отделу.

Такого давно не было — выстрелы средь бела дня в самом центре наполненного войсками и милицией населенного пункта в «мирном» районе. Отдел жил под страхом того, что чеченцы все-таки соберут силы и двинут войной, а по оперативным данным в районе около тысячи боевиков расселились по селам. И, теоретически, если все они соберутся, выкопают оружие и устроят большой базар-мазар, то райотдел превратится в осажденную крепость. И сколько он простоит — еще вопрос. Но в «ночь святых ножей» никто по большому счету до конца не верил. И потом, время горца — ночь… А затеять стрельбу днем…

— «Валдай» — «АП-1». Я на месте, — послышался в рации доклад старшего автомобильного патруля. — Все в порядке.

— Что в порядке?

— Это «команчи» резвятся.

— Что?!

— Солдатики с гауптвахты грузят щебень на машину. А начальник гауптвахты, пьяный в дым, чтобы работа шла веселее и чтобы кидали резче, лепит поверх голов своих бабуинов из автомата.

— Сейчас выйду на дежурного по комендатуре… «Тайга-1».

— На связи.

— Ваши фокусничают…

Переваривая известие, дежурный по комендатуре помолчал, потом выдал:

— Все ясно… Пусть грузят. Только автомат у капитана отнимите. Мы сейчас машину пришлем.

Ничего особенного. Обычная развлекаловка военнослужащих-контрактников и их начальства. Алейников привык к другой армии, служил в десанте и отлично знал, что такое настоящая воинская дисциплина и боевая подготовка, то, о чем сейчас забыли, если не считать действительно боевых частей — морпехов, десантуры, спецназа… Надежду гражданских реформаторов, военнослужащих-контрактников, не зря прозвали в Чечне «команчи» за вечно красные опойные морды и буйный нрав. Это некий венец экспериментов с армией — пьяный слесарь-сантехник, обряженный в военную форму и вооруженный автоматом, у которого зарплата в горячей точке, с учетом «выдающихся» боевых достижений, по семьсот долларов в месяц, при этом две трети пропиваются на месте. И Алейников уже не удивлялся, как раньше, если вдруг ненароком в «уазик», в котором он ехал, летела очередь со стороны блокпоста — только потому, что «команчи» твоя морда ментовская не понравилась. Слышишь, как барабанят пули по корпусу машины, и понимаешь, как актуален родившийся в Чечне пятый тост: «Чтобы не пасть от руки своих».

Разборов с комендатурой хватило еще на два часа. Наконец, погрузили и щебень, и начальника гауптвахты, и толпу «команчи» увезли, и в станице воцарилась тишина. День в целом выдался спокойный. И народу толпилось перед отделом не так много. Оказалось, что делать особенно нечего, и Алейников ощутил, что ему становится тоскливо… Последние дни он жил в ожидании того, что принесет затеянная им совместно с коллегами-чекистами комбинация. И для ее исхода было необходимо, чтобы приняли наконец решение о судьбе американца.

Он ждал этого решения пятый день, но что-то наверху буксовало. Верхи всегда стояли перед дилеммой — платить или не платить выкуп за похищаемых заложников, менять их или не менять. Дураку понятно, что когда идешь на поводу у похитителей людей, то провоцируешь новые преступления. С другой стороны, люди бывают разные. Одно дело, когда пропал простой крестьянин или солдатик — их сотнями и тысячами угоняли, как табуны лошадей, в рабство, и долгие годы это никого не смущало. Другое дело, когда пропадают те, из-за кого есть кому поднять шум, — иностранные миротворцы, представители СМИ и прочие важные персоны. Тут хочешь не хочешь, а надо торговаться. Торговля людьми в последние годы между Россией и Чечней шла очень активно.

Чеченская пропаганда скромно умалчивает, что русские цари ввязались в кавказскую войну не из-за присущего России экспансионизма, а все из-за того же — непрекращающихся приграничных грабежей, торговли невольниками. Житья от горцев на юге России не было никакого. По всей стране в девятнадцатом веке действовали благотворительные фонды, собиравшие деньги на выкуп людей из чеченского плена. Тогда вайнахи хорошо разбогатели на рабовладении, но исчерпали долготерпение соседей и были примерно наказаны. Позже существование в составе Российской империи и СССР само по себе делало этот вид деятельности трудноосуществимым. Но только вожжи отпустили, вайнахи с готовностью вернулись к национальному промыслу. Конечно, не у всех это получалось. Нужны еще индивидуальные качества — способность воспринимать окружающих людей как скот.

Масштабы пугали. После объявления независимости Чечни счет рабов шел на тысячи. В этот бизнес втягивались все — и закоренелые уголовники, и представители чеченских «правоохранительных» органов. Так, пограничники, которым родное правительство в один прекрасный момент обрубило всю зарплату, решили крутиться сами. Они на границе присматривались к смельчакам, которые в промежутках между войнами отваживались посещать Ичкерию по каким-то своим делам, их доставляли в пятнадцатый военный городок в Грозном, при упоминании о котором у знающих людей мороз пробегает по коже. Там был фильтрационный пункт, где скапливались задержанные различными «органами» Чечни граждане. Фактически это был невольничий рынок, где задержанных продавали частным лицам или сдавали внаем для выполнения тяжелых работ.

Рабы трудились в кошарах, строили дома, дорогу в Грузию, которую успешно разбомбили с началом боевых действий. С ними обращались как со скотиной, которую, когда вымотается, можно просто пристрелить, чтобы не мучались. Многие крали людей для получения выкупа — за кого тысячу, за кого и миллион долларов. Нередко солдатиков покупали как жертву для кровной мести те, у кого в войне с русскими погибли неотмщенные родственники. Доходило до абсурда — один из полевых командиров похитил стоматолога, чтобы тот лечил клыки его воякам.

Деньги текли рекой. Целые банды жили за счет выкупов. Ценные заложники переходили из рук в руки, перепродавались с накруткой. И некоторые деятели в Москве тоже были в доле, приноровившись опустошать государственный бюджет путем выкупа журналистов и политиков. Особенно преуспел в этом бывший заместитель Секретаря Совета Безопасности и одновременно самый скандальный олигарх России.

После первой войны, когда Россия рукой генерала с замашками одесского грузчика фактически подписала капитуляцию перед свободной Ичкерией, российские чиновники поставили перед президентом Масхадовым вопрос, когда он отдаст заложников и рабов.

— С каждым выданным пленным я теряю сотни голосов избирателей, — услышали от него в ответ.

Вместе с тем у Масхадова имелась реальная опасность быть официально объявленным мировой общественностью работорговцем и нарушителем священных прав человека. Запад, если ему выгодно, готов закрывать глаза на многое, но лишь бы все были шито-крыто, без скандала, и, как положено в приличных домах, чтобы скелет был запрятан глубоко в шкафу. В угоду общественному мнению, в Министерстве шариатской государственной безопасности Ичкерии было даже создано управление по борьбе с похищениями людей, и между МВД России и Чечни в 1997 году было подписано временное соглашение по борьбе с преступностью, в основном это касалось похищения людей. Естественно, толку от такого сотрудничества не было никакого. На все обращения российской стороны в большинстве случаев приходили отписки в откровенно хамской манере.

Алейников, сталкивавшийся с этой проблемой неоднократно, всегда убеждал руководство, что решать эти вопросы можно только адекватными мерами — ударами возмездия, спецоперациями на территории противника, давлением на чеченские общины, базирующиеся в городах России. Но в то время, в самый унизительный период между первой и второй войной, никто не хотел брать на себя никакую ответственность ни в чем. Такой был стиль жизни Российского государства — прятать голову, как страус, в песок и считать, что ничего не происходит.

И сегодня Алейников видел, что борьба с рабовладельцами ведется недостаточно эффективно и далеко не адекватными методами. С чеченскими бандитами можно бороться только по законам гор, а не по Уголовному кодексу. И когда борьба начиналась по этим жестким правилам, многие вопросы снимались сами собой, быстро и без разговоров. В горах уважают силу. И уважают тех, кто готов за своих людей резать глотки врагам.

Он отхлебнул чаю, когда в кабинет постучался очкастый офицер связи и доложил:

— Лев Владимирович, по спутниковой связи вышли. Вас требуют.

— Кто?

— Спутник-два.

— Пошли, — кивнул Алейников.

В комнате с радиостанциями, телефоном спутниковой связи и сканирующей аппаратурой, а также с двумя узкими топчанами — берлоге связистов, Алейников поднял трубку коричневого кнопочного телефона.

— Волга-два на связи.

— Спутник-два, — послышались растянутые слова. По правилам переговоров запрещалось называть имена и отчества. Разрешались только позывные. Спутник-два — это Кузьмич, начальник криминальной милиции УВД в Гудермесе. Он порадовал:

— Согласие на обмен получено. Бумаги мы направили. Завтра берешь машины. Забираешь Волка из Чернокозово.

— Понял… Что-то долго ждать пришлось.

— Вопрос сложный. Прокуратура, юристы.

— Я все понял.

— Удачи, дорогой!

— Спасибо!

«Лед тронулся, господа присяжные заседатели» — вспомнилось из «Двенадцати стульев». Все, операция входит в заключительную стадию. Эх, кто бы знал, сколько сейчас зависит от удачи. Удача Алейникову была нужна теперь, как воздух.