Зашедши на загуменье, накапываю глины, мешаю ее со своею слюной и леплю, что хочет лепиться само, – человечков.

Это – сосед Иван,

это – сосед Багдан,

это – батя,

а это – мать,

а вот это – я…

Приходит на загуменье сосед Иван, приходит сосед Багдан, приходит батя, приходит мать, и диву даются, что я вылепил их так похоже.

– Однако мы-то живые, – они говорят, – а вот они неживые, и если ты их не оживишь, мы тоже со временем станем такими же, как они…

Я ставлю своих человечков на ноги,

дыханием отогреваю их, как будто оно окоченели,

упрашиваю их, чтобы они ожили…

Но не слышат меня глиняные человечки и не собираются оживать.

Пойдут соседи, пойдут родители, а я, как и раньше, буду сидеть на том загуменьи,

и думать,

и мучиться,

и жалеть, зачем вообще я связался с глиной.