Я достаю телефон и пролистываю несколько нечетких изображений, которые загрузил из интернета. Лицо музейной смотрительницы озаряется светом.

— Кранах?!

Ее волосы такие седые, что кажется, будто яркая живопись Ренессанса в зале десятилетиями вытягивала из них цвет. Смотрительница указывает рукой и, прихрамывая, немного провожает меня в ту сторону, откуда я только что пришел, — в другой конец огромного здания в стиле неоклассицизма, где разместился будапештский Музей изобразительных искусств.

В этом музее на Площади героев находится самая крупная и ценная в Венгрии коллекция произведений искусства от античности до XIX века. Более трех тысяч работ европейских мастеров, в числе которых Рафаэль, Гойя, Веласкес. В ее основе — знаменитое собрание венгерских князей Эстерхази, проданное государству в конце позапрошлого столетия.

В правом флигеле, в маленькой комнате, примыкающей к другому залу, побольше, я нахожу то, что искал. Святой Иоаким стоит коленопреклоненный под деревом, слушая весть архангела Гавриила о том, что его жена Анна зачала дочь, Деву Марию. Но ландшафт не похож на пейзаж Палестины библейских времен — каменный замок на горе больше напоминает средневековую Европу. Картина «Благовещение Иоакима» была написана немецким художником Лукасом Кранахом Старшим в 1518 году.

В Музее изобразительных искусств в Будапеште хранится не меньше восьми работ этого мастера Северного Возрождения. Картина, которая висит передо мной, едва достигает пятидесяти сантиметров в высоту и двадцати в ширину. Я легко мог бы вынести ее за пазухой, под пальто, если бы не строгая смотрительница у меня за спиной, сразу обнаружившая мой интерес. Эта картина — пример того, как после 1998 года проходила реституция в Восточной Европе и России. Вернее, того, как она по большому счету не проводилась.

В Восточной Европе смотрят на реституцию совсем иначе, чем в Западной, — исторический опыт и политическая культура здесь совсем иные. Венгрия, возможно, самый яркий тому пример. Картина Кранаха когда-то принадлежала барону Мору Липоту Херцогу. Его знаменитая коллекция сейчас является предметом последнего нерешенного спора о реституции, корни которого уходят во времена Второй мировой войны.

27 июля 2010 года в Апелляционный суд по федеральному округу Колумбия в Вашингтоне поступило исковое ходатайство на тридцати семи страницах. После многих лет бесплодных переговоров терпение наследников барона Мора Липота Херцога лопнуло. Иск был адресован не конкретному музею, а Венгрии в целом и главным художественным музеям страны. Ответчики обвинялись в том, что владеют произведениями, похищенными из коллекции Херцога во время Второй мировой войны. Речь шла о сорока работах, многие из которых были выставлены публично. Стоимость работ была оценена истцами более чем в 100 миллионов долларов. Такую цифру назвали наследникам арт-дилеры и аукционные дома после оценки работ по фотографиям. В коллекцию, на которую претендуют наследники, кроме Лукаса Кранаха Старшего, входили такие семейные сокровища, как произведения Густава Курбе, Франциско де Сурбарана и «Моление о чаше» Эль Греко. В будапештском Музее изобразительных искусств картина Эль Греко висит всего через несколько залов от «Благовещения Иоакима». «Моление о чаше» — это почти экспрессионистская работа: Иисус смиряется со своей судьбой под бурным небом Эль Греко.

Отношения Венгрии и нацистской Германии отчасти напоминают немецко-австрийские отношения. После войны Венгрия, точно так же как и Австрия, говорила о себе как о жертве нацизма, хотя в действительности все было не так просто. Венгрия стала союзником нацистской Германии не только для того, чтобы избежать возможной агрессии Советского Союза: венгерские фашисты считали нацистов образцом для подражания и более чем охотно помогали им в деле уничтожения венгерских евреев. В Партии скрещенных стрел, созданной по образцу НСДАП, насчитывалось более 300 000 фанатично настроенных членов.

Дело Херцога выделялось еще и тем, что Денеш Чанки, директор будапештского Музея изобразительных искусств в 1940-х годах, лично участвовал в конфискации коллекции. В мае 1944-го, когда Комиссия по произведениям искусства разыскала коллекцию Херцогов, почти все члены семьи уже бежали из страны — сначала в Португалию, потом в США и Аргентину.

Иск, поданный наследниками, на самом деле касался лишь небольшой части коллекции барона Мора Липота Херцога (в целом, как мы уже говорили, собрание насчитывало 2500 работ). После конфискации коллекцию поделили. Часть ее осталась в венгерских музеях, часть была вывезена в Германию и потом попала в руки Красной армии. Часть коллекции, обнаруженную западными союзниками, возвратили в Венгрию, и сразу после войны наследникам Херцога удалось что-то из этого вернуть себе — в тот короткий промежуток времени, пока в стране не сменился режим. Хотя Венгрия и государственные музеи официально признали семью Херцог собственниками коллекции, они чинили всяческие бюрократические препоны, чтобы удержать бо́льшую часть произведений в стране. С приходом коммунистов все переговоры были прекращены. Когда в конце 1940-х Европу разделил железный занавес холодной войны, эта коллекция, как и многие другие, на сорок с лишним лет оказалась вне досягаемости.

Только в 1989 году, после падения Берлинской стены, наследники смогли возобновить переговоры с Венгрией. Их вела дочь барона Эржебет Вейсс де Чепель. Сорок лет спустя произведения по-прежнему были выставлены в государственных музеях, но на табличках было указано, что они принадлежат семье Херцог.

Эржебет умерла в 1992 году, и перед смертью ей удалось вернуть шесть небольших картин и одну деревянную скульптуру. Но шедевры Кранаха и Эль Греко так и оставались в музеях.

После смерти Эржебет дело продолжила ее дочь, Марта Нейренберг. В 1998 году Венгрия участвовала в Вашингтонской конференции и одобрила ее принципы. Венгерская делегация признала, что Венгрия была союзником Германии, но что в преступлениях против евреев виноваты в первую очередь немцы и венгерский марионеточный режим, навязанный нацистской Германией. Был признан также и тот факт, что в государственных музеях есть работы, отнятые у венгерских евреев, и делегация обещала «вернуть их или возместить ущерб жертвам Холокоста». Но эти слова так и не были подтверждены конкретными действиями.

Наоборот, в 2008 году венгерский суд постановил, что коллекция не будет возвращена семье и все дальнейшие требования по реституции следует отклонить. Суд ссылался на договоренность между США и Венгрией от 1973 года, согласно которой Венгрия обещала выплатить еврейским семьям компенсацию за утерянное имущество. Такую компенсацию, по мнению суда, должны были получить и наследники Херцога.

Начиная с 1950-х годов многие еврейские семьи в разных странах получали финансовое возмещение за имущество, утраченное во время войны. Компенсация, как правило, выплачивалась в том случае, когда удавалось подтвердить, что имущество утеряно, но реституция не представляется возможной по практическим или политическим причинам. Компенсация чаще всего имела символический характер и редко возмещала реальный ущерб. Однако впоследствии в делах по реституции эти компенсации часто становились причиной осложнений в суде: вопрос заключался в том, можно ли считать эту компенсацию полным возмещением за утраченное произведение? И если да, то не следует ли отклонить дальнейшие притязания наследников?

После того как наследники Херцога в 2010 году подали свой иск в суд в Вашингтоне, дело начало перерастать чуть ли не в политический конфликт между США и Венгрией. Наследники были американскими гражданами уже не в первом поколении. Их противостояние с венгерскими властями было освещено в газетах, в том числе в The New York Times, и получило поддержку политического истеблишмента. В дело вмешались несколько американских политиков, в том числе сенаторы Хиллари Клинтон и Эдвард Кеннеди. В 2008 году Клинтон лично писала об этом деле тогдашнему министру иностранных дел Венгрии Кинге Гёнц, однако результатов это не имело.

В феврале 2011 года Венгрия отвергла иск, заявив, что Апелляционный суд по федеральному округу Колумбия не обладает юрисдикцией в данном споре, — с чем американский суд не согласился. Венгрия подписалась под Вашингтонскими принципами в 1998 году и, кроме того, поддерживает торговые отношения с США. Апелляционный суд посчитал, что налицо конфликт собственников, который может нанести ущерб торговому сотрудничеству двух стран. При этом суд вычеркнул из списка одиннадцать произведений, вошедших в соглашение 1973 года, согласно которому наследники получили приблизительно 100 000 долларов в качестве компенсации.

«Венгрия предпочла истолковать это соглашение таким образом, что американские граждане в будущем не смогут предъявлять венгерским музеям никаких реституционных требований, — говорит Чарльз Голдштейн из Комиссии по виндикации произведений искусства. — Поэтому собственность семьи Херцог была конфискована. Но это в корне неверный подход! Затем они также стали утверждать, что никакие реституционные требования относительно конкретных произведений искусства в годы коммунистического режима предъявлены не были и, следовательно, срок давности по этому преступлению истек. Но это абсурд, так как никакие требования такого рода в коммунистическую эпоху предъявлены быть не могли. И уж точно не американцами. Венгрия — самый яркий отрицательный пример реституции».

Весной 2013 года американский суд согласился принять иск наследников к венгерскому государству, и венгерское правительство было вынуждено пойти на переговоры. Политическое давление на Венгрию также усилилось. Специфика ситуации заключается в том, что истцы, похоже, могли выиграть дело только в американском суде. Так, Апелляционный суд федерального округа Колумбия, в свою очередь, объявил упомянутое решение венгерского суда от 2008 года неправомочным. Сам факт оспаривания американским судом решений венгерского суда создает риск, что общественное мнение будет настроено еще больше против реституционных процессов. В конце концов исход дела Херцога определит, вероятно, политика, а не юриспруденция.

Однако за годы, прошедшие с крушения коммунистического режима в 1989 году, Венгрия так и не смогла до конца разобраться со своим нацистским прошлым. И шовинизм, и антисемитизм до сих пор здесь широко распространены. На парламентских выборах 2010 года ультраправая партия «За лучшую Венгрию» (более известная как «Йоббик») получила 16,7 % голосов. Многие члены партии открыто высказывают антисемитские и неофашистские взгляды.

Несмотря на свою позицию в деле Херцога, Венгрия не замедлила воспользоваться Вашингтонскими принципами, чтобы вернуть себе предметы искусства, похищенные из венгерских музеев солдатами Красной армии. В 1998 году венгерский исследователь Ласло Мравик составил каталог пропавших произведений под названием Sacco di Budapest — «Разграбление Будапешта». Итальянское название отсылало к печально знаменитому эпизоду из истории Рима — Sacco di Roma, разграблению Рима войсками Карла V в 1527 году. В каталоге перечислено 80 000 исчезнувших произведений, большая их часть, по мнению Мравика, оказалась в Советском Союзе. Тот факт, что Венгрия сама потеряла во время войны огромное количество произведений искусства, отнюдь не упростил процесс реституции для венгерских евреев.

В Восточной Европе вопрос часто сводится к тому, кто именно является жертвой и, следовательно, имеет право на реституцию. Многие восточноевропейские страны неохотно признают себя агрессорами, так как считают, что прежде всего были жертвами и нацистской Германии, и Советского Союза. По мнению Уэсли Фишера из Claims Conference — он следит за развитием стран Восточной Европы с 1970-х годов, — это очень распространенная проблема в регионе.

«В Восточной Европе многие страны подошли к решению этого вопроса односторонне, — говорит Фишер. — Например, Польша борется за то, чтобы вернуть себе произведения искусства, похищенные из музеев страны. В то же время они отнюдь не спешат разобраться с работами, которые были украдены у других и теперь входят в польские коллекции. Так же обстоит дело со многими восточноевропейскими странами, в том числе прибалтийскими государствами. Считая себя жертвой геноцида, учиненного Советским Союзом, они рассуждают примерно так: почему мы должны что бы то ни было возвращать евреям, когда мы сами столько страдали?»

Польша — одна из тех стран, где реституция была наименее успешной. Польша избегает разговора не только о произведениях искусства, но и вообще о любом имуществе. До войны почти треть варшавской недвижимости принадлежала евреям. Довоенные активы польских евреев — это очень щекотливый политический вопрос в Польше.

Никакой реституции — в тех масштабах, что провели в бывшей ГДР, — в Польше не было, хотя этот вопрос обсуждается еще с конца холодной войны. Речь идет о собственности, которая сегодня стоила бы многие миллиарды. Дело усложняется тем, что бо́льшая часть этой собственности «бесхозная». До войны еврейское население в Польше было самым многочисленным в Европе, половину жертв Холокоста составляли польские евреи — три миллиона человек.

Во многих случаях семьи были уничтожены целиком, и уже некому потребовать возвращения земли и имущества. Многие страны Восточной Европы до сих пор не разобрались с недвижимостью, а искусство тем более отодвинулось на второй план.

В 2009 году в Праге и Терезине — там, где находился концлагерь Терезиенштадт, — прошла конференция по реституции. Похожее событие в Восточной Европе состоялось еще в 2000 году — это был Международный вильнюсский форум по похищенным культурным ценностям времен Холокоста — однако с тех пор на бывшем Восточном фронте мало что изменилось. Проведение пражской конференции по материальным активам времен Холокоста инициировало чешское правительство. Чехия — одна из немногих стран Восточной Европы, где наиболее активно занялись вопросами реституции. На конференции, в которой участвовало сорок семь стран, обсуждалась реституция в Европе вообще, но главное внимание участников было сосредоточено на ситуации в Восточной Европе. Так же как в Вашингтоне, участники составили декларацию, дополняющую и закрепляющую Вашингтонские принципы. Терезинская декларация была подписана через год, в 2010 году, сорока шестью странами. Участники обещали юридически и организационно содействовать процессу реституции произведений искусства. В декларации также говорилось, что страны должны решать проблемы с «бесхозной» собственностью путем создания фондов, оказывающих материальную поддержку жертвам Холокоста — в первую очередь в Восточной Европе, где выжившие жертвы, за некоторыми исключениями, не получали никаких компенсаций до конца холодной войны.

Так же как Вашингтонские принципы, Терезинская декларация накладывала на участников не юридические обязательства, а в первую очередь моральные. В некоторых странах, например в Чехии и Словакии, были введены реституционные законы, специально разработанные для того, чтобы урегулировать вопросы, связанные с нацистским искусством, но в большинстве стран Восточной Европы проблема похищенного искусства почти не затрагивалась.

Польша участвовала в Пражской конференции и обещала ввести закон о реституции, но в 2011-м внезапно передумала. В интервью польскому радио в том же году министр иностранных дел Польши Радослав Сикорский раскритиковал агрессивную тактику США в вопросах реституции и вмешательство во внутренние дела Польши: «Если США хотели помочь польским евреям, то единственный подходящий для этого момент был в 1943–1944 годах, когда большинство из них все еще были живы».

Это высказывание вызвало бурю критики, в том числе со стороны еврейских организаций. К тому же министр допустил неточность — уже в 1942 году приблизительно 1,3 миллиона польских евреев генерал-губернаторства были отправлены в лагеря смерти.

Горячо обсуждалось, в какую именно сумму обойдется реституция государству. Щекотливым был также вопрос о компенсации евреям за преступления, в которых поляки не считали себя виновными. Во время государственного визита в Израиль в 2011 году Сикорский заявил: «Холокост учинили на нашей земле другие люди против нашей воли». Это высказывание также было раскритиковано несколькими еврейскими организациями, так как оно приуменьшает роль антисемитизма в Польше, а также игнорирует еврейские погромы, которые сами поляки устраивали во время войны. Не говоря уже о преследовании евреев после войны: согласно приблизительным подсчетам, в первые годы коммунистического режима боевиками подпольного сопротивления были убиты почти 2000 евреев, переживших Холокост, — их обвинили в том, что все они поголовно коммунисты. Позже, в 1960-е годы, коммунистический режим сам запустил антисемитскую кампанию, обвинявшую евреев в шпионаже в пользу Запада. В результате многие евреи, в том числе и пережившие Холокост, были вынуждены эмигрировать.

Первое препятствие для реституционного процесса в сегодняшней Восточной Европе — это антисемитизм, который до сих пор себя не изжил. В 2011 году берлинский Фонд Фридриха Эберта провел в восьми странах Евросоюза опросы об отношении к евреям, мусульманам и другим меньшинствам. Из опубликованного отчета видно, что антисемитизм наиболее распространен в тех странах, которые наименее охотно участвуют в процессе реституции. В среднем 24,5 % от общего числа опрошенных во всех восьми странах были полностью или же частично согласны с утверждением, что «евреи оказывают слишком сильное влияние на политику». При этом в Нидерландах с этим утверждением согласились только 6 %, в Польше — 49 %, а в Венгрии — 69 %! Респондентов также спрашивали, «пытаются ли евреи извлечь выгоду из того, что были жертвами нацизма». На этот вопрос утвердительно ответили 72 % опрошенных в Польше, 68 % — в Венгрии, 49 % — в Германии (показатель, вызывающий особое беспокойство) и 17 % в Нидерландах.

Столь широко распространенный антисемитизм до сих мешает многим странам Восточной Европы разобраться с проблемами своей истории 1930–1940-х годов. Другая проблема — это травма советской оккупации. Коммунистическая эра с ее насилием и отъемом частной собственности — препятствие, не позволяющее до конца проработать проблематику Холокоста. Это травма, спрятанная за другой травмой.

По мнению Уэсли Фишера, важно не только разграничить исторический опыт Западной и Восточной Европы, но и не забывать о конфликте агрессора и жертвы, присутствующем в отношениях бывших стран восточного блока и современной России. Ведь Восточная Европа пострадала не только от нацистов, но и от Советского Союза.

«Советские трофейные бригады хватали все подряд, — говорит Фишер. Многое из того, что сначала было похищено нацистами в Венгрии, Польше и Чехии — как у евреев, так и из государственных музеев, — потом забирали советские бригады и переправляли в Советский Союз. Известен, к примеру, целый ряд таких работ в Пушкинском музее и Эрмитаже, но полной информации о том, что хранится в России и где именно, у нас нет. Это большая черная дыра».

* * *

В феврале 2013 года Владимир Путин посетил Еврейский музей и центр толерантности в Москве — комплекс, который обошелся в 30 миллионов евро и который называют самым большим еврейским музеем в мире.

Путин в черном костюме ходил по залам с непроницаемым лицом в сопровождении главного раввина Российской Федерации Берла Лазара, который показывал президенту интерактивные инсталляции музея и рассказывал об истории евреев в России. Еврейский музей и центр толерантности считается новой вехой в русско-еврейских отношениях, попыткой положить конец долгой истории антисемитизма в России с ее вековыми традициями еврейских погромов. В годы холодной войны в евреях часто видели угрозу национальной безопасности СССР, а сионизм рассматривался как идеологически враждебное течение. С 1970 по 1991 год, когда коммунистический режим наконец рухнул, страну покинули почти 650 000 евреев.

Пытаясь представить Россию в более выгодном свете, Владимир Путин пытается выстроить дружеские отношения с еврейскими организациями. Он был первым лидером России, посетившим Израиль, и однажды даже участвовал в богослужении в московской синагоге. Еврейский музей, открывшийся в ноябре 2012 года, стал важной вехой в строительстве этих отношений. Путин сделал символический жест, пожертвовав на строительство музея свою месячную зарплату. В основном же расходы оплатил родившийся на Украине олигарх Виктор Вексельберг.

Хотя музей очень важен для еврейского сообщества в России, он оказался в центре сложного конфликта, который связан с огромным массивом произведений культуры и искусства, захваченных Красной армией в конце Второй мировой войны. Посетив музей в феврале 2013 года, Путин произнес слова, которые тут же попали в заголовки международной прессы: «Если мы согласимся, что такая собственность российского государства будет передана кому-то, мы откроем ящик Пандоры». Этот комментарий касался архива древних еврейских книг, рукописей и артефактов — так называемой библиотеки Шнеерсона, из-за которой практически началась новая «холодная война» в области культурных отношений между США и Россией.

Конфликт, прокомментированный Путиным, привлек всеобщее внимание в 2010 году, когда суд в Вашингтоне потребовал, чтобы Россия вернула хранившуюся в Москве часть библиотеки Шнеерсона иудейскому ортодоксальному движению «Хабад», штаб-квартира которого находится в Нью-Йорке. Россия в ответ заморозила все российские выставочные проекты в США, объяснив это тем, что боится ареста экспонатов американским судом. Американские власти, в свою очередь, заверили, что Россия обладает иммунитетом против таких требований. Но это не изменило позиции российского правительства, потому что дело тем временем свелось к борьбе за политический престиж. Многие совместные проекты — с музеем Пола Гетти и Художественным музеем в Лос-Анджелесе, с нью-йоркским музеем Метрополитен — не были осуществлены из-за запрета, наложенного на вывоз российских экспонатов.

Библиотека Шнеерсона насчитывает 12 000 книг и 50 000 ценных документов, в том числе почти 400 рукописей. Архив собирали пять поколений раввинов из религиозного движения «Хабад» (любавичские хасиды), основанного на территории Российской империи в XVIII веке.

Значительная часть архива была национализирована большевиками после Октябрьской революции и в конце концов оказалась в Библиотеке им. Ленина (ныне Российская государственная библиотека, РГБ). Другую часть раввину Йосефу Ицхаку Шнеерсону удалось вывезти из СССР в Ригу, а затем в Польшу. После начала Второй мировой войны Шнеерсон с частью книг сумел добраться до Нью-Йорка, где теперь находится новый центр движения.

Оставшаяся в Польше часть архива была найдена нацистами, вывезена в Германию, а через несколько лет захвачена советскими трофейными бригадами и тоже вошла в собрание РГБ. В 1991 году Высший арбитражный суд РСФСР постановил вернуть коллекцию в Нью-Йорк, однако библиотека опротестовала это решение, и собрание Шнеерсона так и осталось в Москве.

После прихода к власти Путина Россия прекратила участие в обсуждении проблемы реституции произведений искусства. Поскольку Российская Федерация отказалась выполнить требование Апелляционного суда в Вашингтоне, суд наложил на российское государство ежедневный штраф в 50 000 долларов — до тех пор, пока библиотека не будет возвращена. В ответ российский министр иностранных дел Сергей Лавров пригрозил судебным разбирательством Библиотеке Конгресса в Вашингтоне, которая в 1994 году помогла «Хабаду» вывезти из России семь книг из архива Шнеерсона. Эти книги так и не были возвращены.

Путин же заметил, что библиотека Шнеерсона не принадлежит ни одной из еврейских организаций, а является собственностью российского государства. Во время визита в Еврейский музей в феврале 2013-го он сообщил, что коллекцию передадут из фондов Российской государственной библиотеки в музей.

С точки зрения России, суть конфликта заключается вовсе не только в еврейском архиве — и это объясняет, почему история библиотеки Шнеерсона сразу перешла в разряд политической. Вопрос заключается в том, а не должно ли все имущество, национализированное после Октябрьской революции, быть открыто для реституции? Сам Путин при посещении музея выразился в том духе, что нельзя, мол, сказать, правильно ли поступило советское правительство, национализировавшее после революции 1917 года огромный объем частной собственности. Однако с тех пор прошло почти сто лет, и этого нельзя не учитывать.

Большевистская национализация и трофеи Второй мировой войны — это, по большому счету, две стороны одной и той же проблемы, и архив Шнеерсона — просто частный пример. Заденешь одно — рухнет все сразу. Кремль боится, что возвращение архива Шнеерсона спровоцирует лавину подобных требований.

В Западной Европе нацисты грабили в основном частных лиц, в СССР — главным образом уже национализированную (то есть отнятую у законных хозяев) собственность. С другой стороны, когда Советский Союз в конце войны захватывал немецкие коллекции, в них часто входили произведения, которые нацисты перед этим похитили у евреев.

По некоторым подсчетам, Красная армия после войны вывезла из Германии 2,5 миллиона произведений искусства и 10 миллионов книг. Немецкие музеи потеряли приблизительно 180 000 предметов искусства. В конце 1950-х годов многое было возвращено в Восточную Германию и другие восточноевропейские государства — в том числе картины из собрания Дрезденской галереи и Пергамский алтарь (и то и другое хранилось в Пушкинском музее в Москве). Однако многое так и осталось в Советском Союзе. Десятки или даже сотни предметов искусства, вывезенных из Германии, сегодня предположительно находятся в Пушкинском музее, Эрмитаже и других российских собраниях и архивах.

Одно из самых известных сокровищ, которое требует вернуть Германия, — так называемый «клад Приама» («золото Трои»), найденный археологом Генрихом Шлиманом во время раскопок Трои в конце XIX века. Сокровища, хранившиеся в берлинском Пергамском музее, бесследно исчезли после падения Берлина и обнаружились только спустя почти полвека, в 1993 году, в Пушкинском музее. Россия заключила с Германией договор, согласно которому обещала вернуть клад в Берлин, и долгое время казалось, что это вот-вот произойдет. Однако в 2010 году музей передумал и решил оставить золото Трои у себя в качестве компенсации за ущерб, который Германия причинила Советскому Союзу во время войны.

«Трофейные» произведения искусства — до сих пор крайне щекотливая тема для россиян, особенно для тех, кто еще помнит войну. В 2012 году директор Пушкинского музея, девяностолетняя Ирина Антонова, сказала в интервью журналу Der Spiegel, что «трофейное искусство» — это в первую очередь вопрос этики, морали, а не материальной компенсации. Нельзя вторгаться в чужую страну, разорять ее музеи и втаптывать в грязь ее культуру. Это исторический урок для всего мира.

Антонова начала работать в Пушкинском в 1945 году и помнит, как немецкое трофейное искусство оказалось в музее. Похоже, ее позицию разделяют многие русские. Во время Второй мировой войны погибло почти 25 миллионов советских граждан, стране был нанесен невосполнимый культурный и материальный ущерб. После войны императорские дворцы под Санкт-Петербургом были восстановлены, но беспощадное и разрушительное мародерство немцев — до сих пор кровоточащая рана для русских.

В 2008 году российское министерство культуры составило перечень произведений искусства, исчезнувших во время войны из четырнадцати советских музеев и нескольких библиотек из-за нацистских грабежей. Перечень занял пятнадцать томов и был также опубликован в интернете. Всего он насчитывал 1 148 908 предметов. Но установлено еще далеко не все, что было утрачено, работа по составлению перечня до сих пор продолжается.

Кое-что со временем всплыло в музеях Европы и США. В 1998 году выяснилось, что исчезнувшую картину русского художника Ореста Кипренского в 1996 году купил на аукционе Рональд Лаудер. Для аукционного дома, который выставил на торги «бесхозную» художественную коллекцию из Австрии, это было неприятное открытие — оказалось, что «бесхозное» искусство вовсе не бесхозное и украдено вовсе не у австрийских евреев, как некоторые предполагали. Рональд Лаудер без всякой компенсации вернул картину санкт-петербургскому Русскому музею, которому она принадлежала.

Одна из проблем с реституцией в России состоит в том, что здесь гораздо труднее вычислить происхождение коллекций и отдельных работ. Ни нацистские мародерские организации, действовавшие на Восточном фронте, ни трофейные бригады особо не интересовались провенансом. Разграбление на Западном фронте собирались узаконить в возможных будущих переговорах о сепаратном мире с западными державами в качестве частичного возмещения ущерба, который понесла в ходе войны Германия. Но с Советским Союзом никто не собирался вести мирные переговоры.

После Вашингтонской конференции 1998 года и Германия, и Россия были готовы к двусторонней реституции. В 2000 году в Бремене нашли и вернули в Россию наборную панель из Янтарной комнаты. Кроме того, Германия финансировала реконструкцию знаменитого кабинета в восстановленном Екатерининском дворце. Одновременно российская сторона заявила, что так называемая Балдинская коллекция будет возвращена в Германию. Коллекция из бременского Кунстхалле, насчитывающая триста шестьдесят два рисунка и две картины, в 1945 году была вывезена офицером Красной армии Виктором Балдиным из замка Карнцов под Берлином. Новость о предстоящем возвращении Балдинской коллекции вызвала шквал возмущения в России, и в конце концов Министерство культуры отозвало свое решение о возвращении. Это остановило дальнейший обмен с Германией.

Россия не выделяет в составе «трофейных» коллекций, изъятых у немецких музеев, произведений, ранее принадлежавших еврейским семьям. Чарльз Голдштейн считает, что это отчасти связано с тем, что в СССР о Холокосте практически не говорили: «В России до сих пор о Холокосте знают крайне мало. В коммунистическую эпоху даже слова такого не было. Понятия „Холокост“ в Советском Союзе не существовало, здесь все затмила великая патриотическая война СССР против нацистской Германии. В России и сегодня господствует мнение, что мы, мол, не должны никому ничего отдавать, потому что сами лишились слишком многого».

Но хотя проблема с архивом Шнеерсона, безусловно, часть общей проблемы реституции в России, это все же особенный случай. Не все еврейские организации единодушно поддерживают требования нью-йоркской штаб-квартиры «Хабада». Некоторые представители этого движения в России согласны с позицией Путина и хотят, чтобы архив остался в Москве. «Это США должны заплатить России за то, что она спасла архив от нацистов», — говорит Зиновий Коган, вице-президент Конгресса еврейских религиозных общин и организаций России, имея в виду штраф, который вашингтонский суд наложил на Россию.

Уэсли Фишер из Claims Conference опасается, что конфликт может осложнить дальнейший процесс реституции, так как существуют и другие, не менее легитимные требования.

Важная составляющая конфликта — политические отношения России и США. Многих в мире возмущает, что американское правосудие вмешивается в национальные судебные процессы в Австрии, Германии и Венгрии. В России толерантность по отношению к американскому «юридическому империализму» еще ниже. Поэтому ответ России на требования любого американского суда в первую очередь политический. Можно провести прямые параллели с делом Магнитского. Российский юрист и аудитор Сергей Магнитский разоблачил преступную коррупционную схему, после чего был заключен под стражу и умер при невыясненных обстоятельствах в тюрьме «Матросская тишина» в 2009 году. В декабре 2012 года в США был принят закон, запрещающий въезд в Соединенные Штаты лицам, подозреваемым в причастности к смерти Магнитского. В ответ Путин в том же месяце запретил усыновление российских детей гражданами США.

Чем более охлаждаются отношения между Кремлем и Белым домом, тем меньше вероятность дипломатической развязки. Владимир Путин в первую очередь не хочет допустить, чтобы вопрос об украденных произведениях искусства, находящихся в России, решался в американских судах. Поэтому архив Шнеерсона, скорее всего, останется в Москве. Путин по-прежнему не хочет открывать ящик Пандоры.