3 ноября 2013 года немецкий журнал Focus написал, что в одной из мюнхенских квартир обнаружено 1379 картин, украденных нацистами, — самая большая находка со времен Второй мировой войны.

А 4 ноября из типографии пришел первый шведский тираж «Мародеров», и это можно считать просто удивительным совпадением — учитывая, что книгу я писал больше трех лет. В те дни меня приглашали чуть ли не на все радио- и телепередачи в Швеции. Некоторые журналисты считали подобное совпадение даже немного подозрительным и спрашивали: не был ли я сам как-то причастен к мюнхенскому разоблачению? Может быть, я, по крайней мере, знал о нем заранее?

Конечно же, я ничего об этом не знал, иначе бы написал отдельно об арт-дилере Хильдебранде Гурлитте, создателе этой коллекции. Мне, разумеется, встречалось его имя — он был одним из многих дельцов, сотрудничавших с нацистами и выгодно приобретавших «дегенеративное» искусство.

В марте 2012 года похищенные картины были найдены в квартире его сына Корнелиуса Гурлитта и конфискованы, и с тех пор немецкая полиция вела расследование в тайне. Примерно к этому времени я объездил полмира и взял интервью у ведущих экспертов в этой области. Если бы что-то знали они, то, вероятно, знал бы и я.

Однако дело Гурлитта не было для меня полной неожиданностью. Как и многие из тех, кто занимался темой нацистских грабежей, я не сомневался, что значительная часть исчезнувших во время войны работ (их, по приблизительным оценкам, насчитывается от ста до двухсот тысяч) все еще где-то обретается.

Не далее как в 2007 году в сейфе швейцарского банка нашли картину Камиля Писсарро «Набережная Малаке весной», принадлежавшую «поставщику искусства» Геринга Бруно Лозе. В марте 1938 года, сразу после аншлюса, гестапо ограбило венскую квартиру известного еврейского врача и издателя Готфрида Бермана-Фишера (сам он с семьей буквально накануне вторжения бежал в Прагу и в конце концов добрался до США). Известно, что в 1940 году картина была выставлена на аукционе в Вене. Затем следы ее теряются.

Расследование показало, что в 1980-х в сейфе Лозе хранились еще четырнадцать картин, которых там, однако, уже не было в 2007 году. Вероятнее всего, они были проданы.

В общем, тот факт, что коллекция Гурлитта нашлась у его сына, меня не удивил. Неудивительно и то, что ее нашли в Мюнхене. Именно здесь после войны предпочитали селиться пособники нацистов, имевшие отношение к миру искусства. В большинстве своем они так и продолжали заниматься своей профессиональной деятельностью. Кто-то торговал похищенными ценностями, припрятанными во время войны. Многие даже вернули себе работы, конфискованные союзниками. В Мюнхене проживал и Хильдебранд Гурлитт, и другие ключевые фигуры, такие как Карл Габершток, Бруно Лозе, Вальтер Хофер, Герман Фосс и Эрнст Бюхнер.

Черный рынок искусства, процветавший в Южной Германии после войны, опирался на ось Мюнхен — Швейцария. Этот рынок процветает и в наши дни. Через Швейцарию с ее либеральными законами и традицией банковской тайны искусство с сомнительным провенансом могло без труда выходить на мировой рынок частных коллекций и исчезать.

В этих сделках участвовали даже очень уважаемые арт-дилеры, такие как Роман Норберт Кеттерер. После войны Кеттерер помогал реабилитировать экспрессионизм, оклеветанный нацистами. Кеттерер, к примеру, занимался наследием Эрнста Людвига Кирхнера и участвовал в основании музея художника в Давосе. При этом, как мы помним, именно в галерее Кеттерера в Лугано директор стокгольмского Музея современного искусства Понтус Хюльтен в 1960-е годы приобрел картину Эмиля Нольде «Цветочный сад в Утенварфе».

Поэтому и неудивительно, что, когда Корнелиуса Гурлитта задержали во время рутинной проверки на швейцарской границе с 9000 евро наличными — это была прибыль от очередной продажи картин, — на поверхность скоро всплыла и его мюнхенская коллекция. Как выяснилось, он регулярно продавал работы в нейтральной альпийской стране, по хорошо разработанному маршруту. Отец и сын Гурлитты действовали не в одиночку, они были всего лишь одной из ячеек в сети арт-дилеров, которые спустя многие годы после войны продолжали обогащаться на искусстве, похищенном нацистами.

Поражало другое — размеры и качество собрания Гурлитта. Более 1300 картин, в том числе такие, находка которых, вероятно, изменит ситуацию на мировом рынке искусства. Любой музей в мире мечтал бы о такой коллекции, и в то же время эти картины достойны отдельного музея. В квартире Гурлитта был собран цвет модернизма начала ХХ века — Пикассо, Матисс, Шагал, Отто Дикс, Франц Марк, Эрнст Людвиг Кирхнер, Оскар Кокошка, Пауль Клее, Эмиль Нольде. Были и работы великих художников XIX — начала ХХ века — Курбе, Ренуара, Теодора Руссо, Тулуз-Лотрека и Мунка, а также старые мастера — Делакруа, Дюрер и Каналетто.

Про некоторые работы было известно, из каких коллекций они происходят — например, «Женский портрет» Матисса некогда принадлежал Полю Розенбергу. Но прошлое большинства произведений не столь прозрачно. Многие картины попали к Гурлитту после масштабной музейной чистки «дегенеративного» искусства 1937 года.

Как же Гурлитту удавалось так долго, не вызывая подозрений, прятать такую большую и незаурядную коллекцию? Отчасти дело в его скрытности. Он был человеком, который не привлекал к себе внимания и всю жизнь оставался как бы не замеченным окружающими. Попался он почти случайно.

22 сентября 2010 года, завершив в Берне очередную сделку по продаже очередной картины, Корнелиус Гурлитт сел в поезд ЕС197 Цюрих — Мюнхен. Пожилой, хорошо одетый и вполне респектабельный пассажир вызвал тем не менее подозрения у таможенников, осматривавших поезд на границе: как им показалось, Гурлитт очень уж нервничал. При личном досмотре у него был обнаружен конверт, в котором лежало 9000 евро — как писал журнал Focus, совершенно новыми пятисотенными купюрами. Ничего незаконного в этом не было, декларированию подлежали лишь суммы выше 10 000 евро. Однако крупная сумма наличными в сочетании с нервозностью и явным желанием уйти от прямых ответов заинтересовали таможню еще больше.

Предварительное дознание вызвало еще больше вопросов. Корнелиус Гурлитт оказался человеком-призраком. У него не было семьи, счетов в банке, налоговой истории, государственной пенсии, медицинской страховки. Не существовало никаких документов, подтверждавших, что он когда-либо где-либо работал. Его имя даже не значилось в телефонных справочниках.

Зарегистрирован он был в Зальцбурге, хотя таможенникам сообщил, что живет в Мюнхене. Расследование показало, что он уже полвека живет в большой квартире в Швабинге — фешенебельном районе Мюнхена. На какие средства он жил все эти годы? И откуда взялись 9000 евро, которые у него были с собой?

Первая зацепка у следствия появилась, когда в декабре 2011 года Корнелиус Гурлитт неожиданно продал на аукционе «Лемперц» в Кёльне картину Макса Бекмана «Укротитель львов». Картина ушла с молотка за 864 000 евро. Выяснилось, что эта продажа — результат сделки с наследниками немецкого арт-дилера еврейского происхождения Альфреда Флехтхайма. В 1934 году его вынудили продать «Укротителя» — и покупателем выступил не кто иной, как Хильдебранд Гурлитт. Теперь его сын Корнелиус заключил соглашение с наследниками, которые многие годы разыскивали картину. Деньги от продажи Гурлитт и наследники поделили между собой.

28 февраля 2012 года полиция и представители налоговой службы явились с обыском в квартиру номер пять по адресу Артур-Кутшер-плац, 1. Огромная трехсотметровая квартира Гурлитта была буквально завалена произведениями искусства и при этом крайне запущена: всюду валялся мусор, просроченные консервы и пустые пакеты из-под сока. Картины, покрытые пятидесятилетним слоем пыли, оказались тем не менее в хорошем состоянии. Чтобы вывезти изъятое при обыске, понадобилось три дня. Эту поразительную находку власти решили пока сохранить в тайне: было понятно, что речь идет об экономической и дипломатической бомбе.

* * *

Корнелиус Гурлитт происходил из семьи с глубокими культурными корнями. Его прадед по отцовской линии, Луис Гурлитт, родился в датском Гольштейне и был известным в XIX веке пейзажистом, а брат Луиса, Корнелиус Гурлитт, — еще более известным композитором. Сын Луиса Гурлитта, которого тоже звали Корнелиус, был историком искусств и специалистом по барокко, написавшим ряд новаторских работ в этой области.

Неудивительно, что его дети тоже посвятили себя изящным искусствам. Дочь Корнелия стала художником-экспрессионистом, сын Виллибальд — музыковедом, а второй сын Хильдебранд — историком искусства, критиком и куратором.

Хильдебранд Гурлитт начал свою карьеру в Музее короля Альберта в Цвиккау на востоке Германии и быстро вошел в прогрессивную и склонную к экспериментам художественную элиту Веймарской республики. В 1926 году вместе с членом группы «Мост» Максом Пехштейном Гурлитт организовал одну из выставок экспрессионистской живописи. После этого он сделал несколько персональных выставок модернистов — Кэте Кольвиц, Эмиля Нольде и Эриха Хеккеля. Он привлек дизайнеров из школы Баухаус для реконструкции музея. Тогда же Гурлитт начал собирать и собственную коллекцию: приобрел работы Франца Марка, Кандинского и Кирхнера.

Гурлитт не только выставлял ведущих модернистов своего времени — он был знаком со всеми и дружил со многими. Он женился на балерине Хелене Ханке, ученице хореографа и пионера экспрессионистского танца Мэри Вигман.

Но перспективы Хильдебранда Гурлитта в Германии конца 20-х становились все менее радужными. Центральная пресса хорошо отзывалась о его модернистских выставках, но отклики в местных газетах были далеко не столь хвалебными. Как и повсюду в Германии, местные националисты становились все более активными. Они добились увольнения Гурлитта, и в 1930 году ему пришлось оставить свою должность в Музее короля Альберта.

Гурлитт переехал из провинциального Цвиккау в более космополитичный Гамбург, где возглавил местный кунстферайн (Kunstverein in Hamburg) — художественное объединение, занимающееся поддержкой и продвижением современного искусства. В 1933 году, сразу после прихода нацистов к власти, очередная выставка в кунстферайне была закрыта полицией, а Гурлитт снова оказался без работы. Через два года ситуация еще больше осложнилась: согласно только что принятым Нюрнбергским расовым законам, Гурлитт теперь считался евреем (еврейкой была его бабушка, Элизабет Гурлитт).

Как и у многих других немцев с «неправильным» происхождением и склонностью к «дегенеративному» искусству, у Хильдебранда Гурлитта теперь было два выхода — бежать или приспособиться. Он выбрал последнее и открыл в Гамбурге художественную галерею, которая специализировалась на традиционалистском искусстве.

В этот момент на художественном рынке Германии кипела судорожная активность. Тысячи немецких евреев в отчаянии продавали картины, чтобы найти средства на отъезд из страны и, главное, уплату высокого эмиграционного налога. Другими словами, это были хорошие времена для арт-дилеров, не обремененных излишней щепетильностью, — и Хильдебранд Гурлитт оказался одним из них. К тому времени он успел обзавестись хорошими связями, причем не только в Германии, но и за границей.

Попытка Гурлитта приспособиться себя оправдала. Более того, вместе с Карлом Габерштоком он вошел в комиссию, созданную Геббельсом и призванную определить, как наилучшим образом избавиться от искусства, конфискованного у немецких музеев в 1937 году.

Нацисты закрыли глаза и на «дегенеративный» вкус Гурлитта, и на его еврейское происхождение. В мире искусства такая снисходительность была делом нередким. Оба директора Музея фюрера — и Ганс Поссе, и его преемник Герман Фосс — в прошлом выставляли «дегенеративное» искусство, оба из-за этого в свое время лишились работы. Когда речь заходила о художественной экспертизе, нацисты не обращали внимания на подобные «мелочи»: не зря же Герман Геринг назначил историка искусств Макса Якоба Фридлендера «почетным арийцем».

Мотивы Гурлитта были столь же смешанными, как и у многих других арт-дилеров и кураторов, решившихся сотрудничать с нацистами. Разумеется, в центре циклона безопаснее всего, но очевидно, что Гурлитт думал не только о безопасности: он с большим рвением принимал участие в грабежах. То есть его действиями в равной степени руководили желание выжить и алчность. Так же как и многие другие, он не устоял перед дьявольским искушением.

Гурлитт стал одним из арт-дилеров, кому повезло принять участие в «разгребании дегенеративной грязи». Гурлитт выкупил у нацистов несколько сотен картин. В мае 1940 года он приобрел более двухсот полотен, в том числе Пикассо, Нольде и Шагала, за 4000 швейцарских франков. Режим отчаянно нуждался в иностранной валюте — и Гурлитт мог ее предоставить.

Часть работ он потом выгодно перепродал богатым коллекционерам, например предпринимателю Бернхарду Шпренгелю. Впоследствии обширная коллекция шоколадного магната легла в основу Музея Шпренгеля в Ганновере.

Хильдебранда Гурлитта затянуло в самый центр событий, а в 1940 году таким центром был Париж: крупнейшие европейские коллекционеры и арт-дилеры еврейского происхождения сломя голову покидали французскую столицу, бросая свои коллекции на произвол судьбы. Гурлитт несколько раз ездил в Париж, чтобы разными легальными и нелегальными способами заполучить сокровища искусства. Он покупал работы и у нацистов, и у спасавшихся бегством арт-дилеров. Не пропускал он и аукционы Drouot, побившие в годы войны все рекорды продаж.

Пиком карьеры Гурлитта стал 1943 год, когда ему были поручены закупки работ для Музея фюрера, директором которого в то время уже был Герман Фосс. Но к этому времени праздник уже клонился к закату.

В феврале 1945 года Гурлитт эвакуировал несколько десятков больших ящиков с произведениями искусства в замок Ашбах в Баварии, куда его пригласил друг, местный нацистский лидер барон Герхард фон Пёльниц. В замке его уже ждал коллега Карл Габершток с довольно большой коллекцией.

Здесь в апреле 1945 года их и обнаружили офицеры MFAA.

Габерштока, которого американцы считали «главным нацистским арт-дилером», арестовали сразу. С Хильдебрандом Гурлиттом из-за его еврейского происхождения разобраться было труднее. Кто он — злодей или жертва? Или и то и другое? Провести грань не всегда так просто, и Гурлитт — отличный тому пример.

Коллекции, спрятанные в замке, были конфискованы, но Хильдебранд остался в Ашбахе под домашним арестом. Он пробыл там три года, пока союзники разбирались, кто он такой, какие им двигали побуждения и откуда взялась его коллекция.

Как и следовало ожидать, Хильдебранд Гурлитт заявил, что он жертва. Что его уволили из двух музеев из-за «дегенеративного» вкуса и еврейского происхождения. Сотрудничая с нацистами, он просто хотел спасти это потрясающее художественное наследие, которое иначе бы просто пропало. Вероятно, в этом была доля правды, ведь Гурлитт действительно испытывал страсть к ненавидимому нацистами модернизму. Правда и то, что в каком-то смысле он был жертвой. Но Гурлитт был не только жертвой. Он утверждал, что многое из коллекции он унаследовал от отца, а это была ложь. Отчитываясь о той или иной картине, он всякий раз лгал относительно ее провенанса. Подлинная документация утеряна, уверял Гурлитт. Она якобы хранилась в его дрезденском доме, который сгорел во время бомбардировки в феврале 1945-го. Гурлитт также заявил, что часть коллекции, которую он не привез в Ашбах, тоже погибла в огне.

Через два года расследование дела Хильдебранда Гурлитта было приостановлено. Когда после войны союзники судили военных преступников, судьям нужны были простые однозначные ответы: виновен или невиновен. Либо черное, либо белое. Хильдебранд Гурлитт не подходил под определение преступника, его история была слишком уж запутанной. Он, как это часто бывает в действительности, находился в серой зоне.

Гурлитту вернули порядка двухсот картин, так как союзники не смогли доказать, что они были похищены. Как и многие другие арт-дилеры, кураторы и директора музеев, Гурлитт вернулся в мир искусства. Похоже, его репутация не пострадала — спустя несколько лет после окончания войны он был назначен руководителем кунстферайна земли Рейнланд и Вестфалия в Дюссельдорфе.

В 1956 году Хильдебранд Гурлитт погиб в автокатастрофе. После смерти Гурлитта его вдова Хелена осталась с двумя детьми — Ренатой и Корнелиусом. И с огромной коллекцией: картины, находившиеся в Дрездене, вовсе не сгорели.

* * *

Когда журнал Focus в ноябре 2013 года написал о находке в мюнхенской квартире, нелюдимый 80-летний старик оказался как бы под увеличительным стеклом мировой прессы. Корнелиус Гурлитт, всю жизнь бежавший публичности, стал человеком, поговорить с которым желал буквально весь мир. Немецкие власти испытывали невероятное давление. Со всего мира поступали звонки и письма от разных еврейских организаций, адвокатов, экспертов и наследников тех, кого ограбили нацисты. Многие спрашивали, почему власти раньше не сообщали о найденных сокровищах, стоимость которых, по предварительной оценке, составляла от 500 миллионов до одного миллиарда евро. США и Израиль оказывали на Германию дипломатическое давление, требуя вернуть картины законным владельцам. Уже на следующий день после журнальной публикации Рейнхард Неметц, главный обвинитель по делу, был вынужден собрать пресс-конференцию и дать комментарии.

За короткое время о сенсационной коллекции были написаны километры статей и колонок и как минимум столько же — о владельце собрания и его необычной жизни. Затворническое существование Корнелиуса Гурлитта вызывало не меньшей интерес, чем сами картины.

По понятным причинам о Корнелиусе Гурлитте было известно немного. А подробности его жизни, которые время от времени всплывали, только добавляли всей этой жизни трагизма и нелепости. Похоже, что Корнелиус Гурлитт пытался спрятаться не только от властей, но и вообще от современности. В единственном интервью (его удалось взять журналу Der Spiegel) Гурлитт признавался, что не смотрел телевизор с 1963 года. А в кино в последний раз был в 1967-м — на фильме Франца-Йозефа Шпикера «Дикий всадник». Всю свою жизнь он посвятил обожаемым картинам. А его отец, по словам Корнелиуса Гурлитта, сотрудничал с нацистами лишь для того, чтобы спасти эти шедевры. Единственной целью жизни сына стала забота о наследии отца. Впрочем, Гурлитт-отец относился к своей коллекции с такой же страстью: в одном неопубликованном эссе Хильдебранд Гурлитт пишет, что эта коллекция была для него дороже всего в жизни.

В Мюнхен семья переехала после смерти отца. В 1960-м Хелена Гурлитт продала четыре картины из коллекции, в том числе портрет Бертольта Брехта работы Рудольфа Шлихтера. На вырученные деньги были куплены две большие квартиры.

Корнелиус был очень робким и застенчивым мальчиком, избегавшим общения. Какое-то время он изучал историю искусств в Кёльне, но по неясным причинам прервал обучение. В 1968-м умерла мать. Примерно тогда же он, похоже, и стал настоящим отшельником. Единственный человек, с которым он вроде бы поддерживал постоянные отношения, — это его сестра Рената. Последующие сорок лет он прожил наедине со своими картинами, время от времени продавая то одну, то другую из них, чтобы обеспечить свое существование. Так продолжалось до самого февраля 2012 года, когда к нему пришли с обыском.

10 февраля 2014 года в Зальцбурге, где у Гурлитта был второй дом, была обнаружена еще одна часть коллекции — более двухсот полотен: работы Пикассо, Ренуара и известная картина Клода Моне «Мост Ватерлоо», которую раньше считали утерянной. Одна лишь эта картина стоит около 10 миллионов евро. Однако найденные в Зальцбурге полотна вроде бы не имели отношения к нацистским преступлениям.

Разоблачение и последовавшая за ним буря в СМИ, похоже, сильно подействовали на Корнелиуса Гурлитта. Когда в 2012 году коллекция была арестована, он был сильно рассержен на власти, которых всю жизнь старался избегать. Но когда журналисты обнародовали его историю, Гурлитт почувствовал, что его неправильно поняли. Прежде всего в том, что касалось взаимоотношений отца с нацистами — эти отношения, по мнению Корнелиуса Гурлитта, были поданы «в чересчур негативном свете». Для сына Хильдебранд Гурлитт был героем, спасавшим искусство, а не коллаборационистом, наживавшимся на чужих страданиях. Корнелиус, который раньше говорил только о том, что надеется вскоре вернуть картины, теперь понял, что на кону стоит кое-что посерьезнее — честь отца. Однако времени совсем не оставалось. За зиму 2014 года его здоровье сильно пошатнулось — казалось, бесконечные вспышки фотокамер высосали остатки жизни из немощного старика, которому уже исполнился восемьдесят один год.

Гурлитту помогала команда, состоявшая из адвоката, его помощника и художественного эксперта. В первую очередь Гурлитт хотел вернуть законным владельцам картины, которые были похищены у еврейских коллекционеров или проданы владельцами вынужденно. Поэтому он вступил в переговоры с наследниками, на тот момент заявившими о своих правах. Кроме того, немецким властям удалось убедить Гурлитта завещать собрание какому-нибудь музею, который продолжит работу по реституции и будет выставлять «чистые» произведения. Дело в том, что в коллекции оказались самые разные картины: что-то досталось Хильдебранду Гурлитту по наследству или было приобретено вполне законно, что-то он купил во время музейных чисток 1937 года или выудил у немецких евреев, бежавших из страны и пытавшихся как можно быстрее распродать свое имущество. Наконец, что-то было в открытую похищено у еврейских коллекционеров во Франции. Словом, были представлены все оттенки серого. Было очевидно, что на установление провенанса всех картин уйдут годы, если не десятилетия, и отголоски этого процесса будут звучать еще долго после смерти Корнелиуса Гурлитта.

В феврале 2014 года команда Гурлитта предприняла очередную попытку восстановить репутацию семьи и запустила сайт gurlitt.info, на котором было размещено обращение Корнелиуса Гурлитта:

Многое из того, что писали обо мне и моих картинах, — неправда. На этом сайте мы вместе с моими адвокатами и опекуном будем публиковать информацию, позволяющую составить более объективное мнение обо мне и о моей коллекции.

Весной состояние здоровья Гурлитта резко ухудшилось, он перенес операцию на сердце. К тому времени стало очевидно, что бульшая часть коллекции будет все-таки ему возвращена, в том числе картины, приобретенные в результате музейных чисток 1937 года. Многие вообще ставили под сомнение законность ареста коллекции. Подписанные Германией Вашингтонские принципы, как мы знаем, не имеют юридической силы, и поэтому их соблюдение может быть исключительно добровольным. К тому же они касаются в первую очередь музеев, а не частных лиц.

Но в начале мая стало известно, что Корнелиус Гурлитт все же принял решение передать коллекцию в дар музею. Правда, не немецкому: все свои работы он завещал Художественному музею в Берне. Никаких явных связей у Гурлитта и музея не было, и в Берне восприняли эту новость с осторожным удивлением, как очередной загадочный поступок Корнелиуса Гурлитта. Впрочем, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, кое-какие связи все же были. Музей состоял в тесных отношениях с швейцарским коллекционером и арт-дилером Эберхардом Корнфельдом, который регулярно передавал в дар музею различные художественные произведения.

Когда Гурлитта в 2010 году задержали на границе с 9000 евро в кармане, он заявил, что деньги получены в результате сделки с галереей Корнфельда в Берне. Позднее, после ареста мюнхенской коллекции, он также утверждал, что в Швейцарии прибегал к услугам исключительно Корнфельда. Но когда Корнфельда спросили о его отношениях с Гурлиттом, тот ответил, что не видел немца с 1990 года — в тот год Гурлитт продал галерее несколько работ, и эти сделки были документально зафиксированы.

Все это несколько испортило репутацию швейцарской галереи и ее владельца: еще раз подтвердилось, что Гурлитт — не единственное звено в цепочке, ведущей от современности к нацистскому мародерству. В годы Третьего рейха бернская галерея, называвшаяся тогда по именам партнеров «Гутекунст и Клипштайн», активно вела дела с нацистами. Эберхард Корнфельд, родившийся в 1923 году, стал партнером предприятия в 1951 году (галерея стала называться «Корнфельд и Клипштайн», а затем просто «Корнфельд»). К этому времени Корнфельд был уже известным арт-дилером, имя которого то и дело упоминалось в связи с работами сомнительного происхождения: например, с картинами кисти Фрица Грюнбаума — венского еврея, знаменитого артиста кабаре, погибшего в 1941 году в Дахау.

Какие отношения на самом деле связывали Корнфельда и Корнелиуса Гурлитта, так до конца и неизвестно. Эту тайну Гурлитт унес с собой в могилу. 6 мая 2014 года он скончался в своей квартире в Швабинге. До последней минуты он надеялся снова увидеть свою коллекцию, но надежды не оправдались.

Автор интервью в Der Spiegel, журналистка Эзлем Гезер, провела несколько дней с Гурлиттом в ноябре 2013 года. У нее «создалось впечатление, будто он хотел не только спрятать от окружающего мира свои картины, но и спрятаться сам».

Возникает образ эдакого Горлума, в сумрачной квартире стерегущего «свою прелесть», свое ненаглядное сокровище. После смерти отца и матери Корнелиус Гурлитт остался один, а в 2012 году от рака умерла его сестра Рената — последний человек, связывавший его с внешним миром. Из всех расставаний, заявил Гурлитт, «самым мучительным было прощание с моими картинами». Коллекция, сказал он, была главной и единственной любовью всей его жизни.