ВВЕДЕНИЕ.

Сложно не согласиться с цитатой из эпиграфа. Анализ и оценка возможных последствий, расширяет наши представления об исторических процессах. Безусловно, первично собственно историческое исследование - раскрывающее факты прошлого, отвечая на вопрос: "что было". Не менее интересен, хотя и гораздо более сложен, анализ событий - "почему было именно так", ведь история это процесс чьих-то решений и исполнения этих решений, и процесс не статичный, а развивающийся и корректирующийся ежесекундно. Но не меньшую роль играет и оценка произошедшего. И здесь необходимо рассмотрение иных вариантов, то самое "сослагательное наклонение", без которого объективная оценка невозможна - ведь не задумавшись "что было бы при принятии другого решения", оценить совершившийся факт можно лишь субъективно.

При этом для анализа сослагательности процесса, наиболее объективно применение аналогий, обоснованных и взвешенных, что в применении к истории означает, исходящих из реально существовавших планов, высказываний или действий.

В альтернативной истории периода 30-х - 40-х годов ХХ века, основной темой стали поиск вариантов укрепления советско-германского союза либо иного начала Великой отечественной войны. Вторая тема, безусловно, интересна, но ограничена рамками самого вопроса. Первая же, представляет собой как раз натянутую аналогию.

История неоднократно продемонстрировала на практике, что в первой половине ХХ века, устойчивый союз России и Германии с любой идеологией и политическим или идеологическим режимом, не работает. Причины этого интересны, но для исторической аналогии не важны. Зная, какая судьба постигла русско-германское сближение конца XIX века, договор в Бьорке и политику Рапалло, вряд ли обоснованным будет предположение иного исхода договора между СССР и III Рейхом 1939 года, независимо от того, диктовалось ли противостояние русских и немцев геостратегическими или экономическими причинами, успехами дипломатии их противников или закулисными интригами,. Причем даже кардинальные изменения политических режимов, границ и личностей у власти, приводили к одинаковому итогу, так что объективной выглядит, скорее, предпосылка невозможности такого союза в указанный период, даже с некими резкими изменениями вводных - ведь каждое действие рождает противодействие, а игры в одни ворота не бывает.

Кроме того, автор вообще скептически относится к пользе такого союза для России. История дважды продемонстрировала, что в первой половине ХХ века немцы не умели выигрывать войны. Дважды за четверть века Германия начинала войну, выбрав время, место, противников, и способ действий. И дважды проигрывала. И союзники Германии проигрывали вместе с ней, причем проигрыш иногда оборачивался расплатой, даже более жестокой, чем для немцев. Стабильный итог союза с Германией в ХХ веке - проигранная война, оккупация и репарации, и нет никаких объективных оснований полагать, что для России или СССР итог был бы иным.

***

Несомненно, уклониться от Второй мировой войны СССР не мог. Собственно, Советский Союз пытался уклониться, но война пришла к нему сама. И вопрос могла ли вторая мировая начаться в кардинально иных условиях, с другими враждующими блоками и исходными позициями, представляется интересным и пока не затрагивавшимся.

Не менее интересным является и вопрос о советских репрессиях в высших эшелонах власти 1937-38 годов. Единой исторической позиции так и не выработалось, и спор о том, имел ли место заговор против Сталина, не окончен. Сегодня нет однозначных доказательств как наличия, так и отсутствия планов государственного переворота в те годы, обе версии имеют примерно равное количество аргументов в свою пользу, но нестыковки и возражения остаются. И одной из таких нестыковок опровергающих подготовку переворота, является довод о невозможности Тухачевского в реальных советских условиях 1937 года получить высшую власть в стране. С этим сложно спорить, действительно при наличии мощных структур ВКП(б) и НКВД, с которыми считался даже Сталин, шансов на место вождя у представителя армии не было, они могли возникнуть лишь у фигуры имеющей солидный вес в партии.

В книге одной из двух точек "изменения реальности" предполагается наличие антисталинского заговора, поскольку только такой вариант представляется логичной причиной для иного хода истории, поводов считать, что Сталин круто развернул бы свою политику, нет. При этом в качестве главы заговорщиков выбрано лицо, которое реально могло претендовать на место главы СССР, имея достаточный статус и влияние.

Второй точкой стала Франция. Страна выпавшая из ведущих игроков Второй мировой уже в июне 1940 года, что перевернуло ситуацию в мире. Франция в межвоенный период выступала практически гегемоном Европы и одной из ведущих стран мира наравне с Англией и США, обладала мощной армией и второй в мире колониальной империей. Поражение Франции стало результатом скорее неустойчивости ее руководства, чем объективным итогом. Но и приход к власти именно этого руководства, явился скорее исключением из европейской тенденции. Европа в середине 30-х годов явно тяготела к правым режимам, левые победили лишь на короткое время в Испании, и - во Франции. В реальной истории, тем не менее, у французов имелось весьма серьезное правое политическое крыло и схватки между ним и левыми выплескивались на улицы, оставляя трупы. До уровня уличных битв Германии, разумеется, не доходило, и французские правые в основной массе не занимали столь радикальных позиций, как немецкие, но вполне приближались к итальянским. Причиной проигрыша правых, по разделяемому автором мнению ряда историков, стала разобщенность и отсутствие общего лидера. Поиск такого лидера имел место и в нашей истории, причем искали его среди тех же персонажей, о которых идет речь в данной книге. Возможно, не хватило лишь дополнительного внешнего толчка, который в предлагаемом варианте нашелся.

***

С учетом двух точек "изменения реальности", имеющих аналогии в нашей реальности, история пошла бы иначе. Лучше ли, хуже - вопрос второй. Вряд ли повороты были бы резкими, история имеет свою инерцию. Но через некоторое время, после незначительно отличающихся от случившегося шагов, каждый из которых уводил бы события все дальше, мир стал бы другим. И этот мир, тамошним автором мог быть описан в такой книге, как эта.

Для развития событий альтернативной версии, использовались аналогии исходящие из реально существовавших в нашей истории планов, высказываний, действий или тенденций, одновременно пытаясь избежать необоснованных или не имеющих аналогий сюжетов. И думаю, альтернативой реальным событиям Второй мировой, мог стать и такой вариант. Вариант традиционного для политики ХХ века континентального франко-русского союза.

 

ГЛАВА I

Новое решение.

 

1. Выбор позиции.. .

В ноябре 1935 года, французские социалисты объединились в Союз социалистов и республиканцев во главе с Леоном Блюмом и установили тесные отношения с социалистами-радикалами и коммунистами, образовав коалицию левых сил, получившую название Народный фронт. Уже в мае следующего года, блок получил на парламентских выборах 376 мест, а Блюм сформировал правительство Народного фронта.

Новое левое правительство уже в июне запретило во Франции националистические партии и организации.

Именно этот шаг правительства Блюма, большинством историков оценивается, как поворотная точка внутренней политики Франции, и один из двух ключевых шагов тех дней, развернувших замершую на перекрестке историю мира на определенную, но тогда еще не единственную полосу движения.

***

Традиционно, во Франции тех лет националисты обладали довольно широкой поддержкой в обществе, и еще более широкой среди промышленной и военной элиты страны. Основными причинами их неудач считаются разобщенность правых организаций и отсутствие серьезных позиций среди элиты политической. Ограничения, введенные правительством Народного фронта для всех праворадикальных групп, неотвратимо толкнули их лидеров если не к полному объединению, то, как минимум, к тесному взаимодействию, ведь новые запреты касались всех.

Первым политиком, попытавшимся использовать эту ситуацию, стал Лаваль. При посредничестве Де Ля Рока (президента влиятельной крайне правой организации "Огненные кресты") он встретился с неформальными лидерами военных - Петэном и Вейганом , лидерами неосоциалистической партии Деа и народной французской партии Дорио. В ходе переговоров, правым удалось создать коалицию, названную "Союз патриотов", послужившую объединяющей платформой для большинства националистических и правых элементов. Правый альянс выдвинул лозунги перестройки государства в авторитарном духе, требования социальных реформ, укрепления обороноспособности, противостояния левым преобразованиям. Союз патриотов немедленно поддержала крупнейшая французская металлургическая компания Ванделя и ведущие банки страны. И уже в июле, за первыми спонсорами, последовал практически весь крупный капитал Франции.

Основания поддерживать правых, у бизнеса имелись. Именно в июле 1936 года, в соседней Испании, под руководством Франко начался мятеж против левого республиканского правительства Народного фронта, крайне сходного с французским. Испанские левые начали раньше, и успели показать французам перспективы развития их лозунгов. Поэтому, когда тем же летом, во Франции началась национализация оборонной промышленности, контакт правой коалиции с промышленниками при посредничестве Ванделя стал постоянным. Союз патриотов получил широчайшую (в первую очередь финансовую) поддержку банкиров, владельцев предприятий военно-промышленного комплекса.

Петэн, ставший, как личность всеми уважаемая, но не радикальная, официальным лидером Союза, вовлек в движение офицера своего штаба Де Голля, автора нескольких книг. Книга Де Голля "Как ломают шпаги", представляющая собой резкую критику политики правительства Блюма, имела огромный успех. Главная ее мысль не только подводила идеологический фундамент под уже сложившуюся картину, она выражала реальные, пусть иногда не формулирующиеся четко, желания части общества. Да, писал Де Голль, французская армия полторы сотни лет не вмешивалась в политику. Но сейчас опасность для страны настолько велика, что армия молчать не может, и идеология армии может быть только правой, только националистической. Величие Франции должно быть сохранено, и это может сделать только право-национальное правительство.

Умеренное крыло Союза патриотов использовало этот лозунг как довод против правительства, провоцирующего армию на выступление, радикальное крыло - как прямой призыв к армии. Жесткая атака на шаги Народного фронта, повлекла рост общественной поддержки правых и падение доверия к правительству Блюма.

***

Вторым шагом, без которого история могла бы пойти другим путем, стало формирование активной оппозиции Сталину в СССР.

Официальная версия событий, собранная в последующем в материалах уголовных дел, ведет отчет заговора с встречи в Киеве, в июле 1936 года во время командировки в Украинский военный округ, заместителей наркома обороны, Тухачевского и Гамарника и командующего округом Якира, на даче последнего. Считается, что именно в те дни, состоялся их откровенный разговор, приведший к насильственной смене власти в стране.

Однако в официальной версии историки видят - и вполне обоснованно - ряд умолчаний. Известно, что Якир и Гамарник являлись видными фигурами так называемой "украинской группы", высших чинов партии, армии и НКВД, объединенных совместными, а иногда и родственными, связями и мыслями, работающими или работавшими на Украине. Группу возглавлял тогдашний первый секретарь ЦК КП(б) Украины, и одновременно член политбюро Косиор . В клан входили еще два члена политбюро, Чубарь и Петровский, и два из участников киевской встречи - заместитель Ворошилова, второй человек в армии, фактический комиссар наркомата обороны, и по должности одновременно заведующий Военным отделом ЦК ВКП(б) Гамарник, и командующий Украинским округом Якир. Учитывая последующие события, логично предположить, что разговор с Тухачевским произошел по инициативе двух его коллег, с санкции или по предложению Косиора, и движущей силой заговора стала именно "украинская группа".

Впрочем, безусловно, эта гипотеза, несмотря на ее логичность и непротиворечивость, не может быть подтверждена документами - ведь оппозиционеры не вели протоколов встреч, а главные действующие лица не смогли оставить даже показаний. Так что, вернемся к фактам.

***

19 августа 1936 года, в СССР состоялся первый открытый процесс над внутрипартийной оппозицией, дело "троцкистско-зиновьевского центра". Обвиняемые дали показания против Бухарина, Рыкова и Томского, были приговорены к смертной казни и расстреляны 25 августа. Следствие по делу Бухарина и Рыкова, тем не менее, прекратили за отсутствием оснований для предъявления обвинения. 25 сентября 1936 года руководителем НКВД стал Ежов.

В эти же дни, первый замнаркома внутренних дел СССР, комиссар госбезопасности 1-го ранга Агранов, встречался с Гамарником. Якова Сауловича Агранова новый шеф НКВД раздражал. Профессионал, прошедший путь от эсеровского боевика до начальника советской тайной полиции, Агранов не понимал бюрократа Ежова. Гамарника он знал давно, доходила до начальника госбезопасности и информация о существовании какой-то группы военных, недовольных своим положением… а может, и задумавших большее.

Прощупывая собеседника, Агранов пожаловался на некомпетентность и грубость Ежова, его неверные решения, которые ведут к развалу работы. Гамарник разговор поддержал, подобные беседы они вели и до этого. Но теперь, после киевской встречи, стоило пойти дальше:

- У нас в НКО такая же ситуация. Ворошилов вообще не знает, что в армии делается. Решает, как бог на душу положит. Советов не слушает, специалистов не слушает - рассудительно заметил Гамарник - куда мы так придем, не понятно.

- По балеринам, зато ударяет - заметил Агранов, прохаживаясь по кабинету. И продолжил задумчиво, как бы размышляя вслух: Тут ведь как? И Ворошилова и Ежова - их Хозяин вытащил. Я ничего не скажу, партии они преданы. Только время теперь другое, теперь и в деле разбираться надо. Я вот вопросом иногда задаюсь, не допускаем ли мы ошибку кадровую?

"Если военные что-то затеяли, он должен дать понять - подумал Агранов. Не может не сказать, им нужен свой человек в органах. Меня Ян давно знает, не боится. Намекнет. И если что-то есть - надо пойти навстречу. Выгорит - не выгорит, надо рискнуть. Ежов - это чистка. Хозяин будет перетряхивать органы, затем этого карлика и назначил. И выбросит "стариков". Как из партии выбрасывали. Нет, к черту. Если военные - это серьезно. Это шанс".

Гамарник рискнул. О встрече в Киеве он не рассказывал, но намекнуть на вариант посчитал нужным. Чекиста он знал давно. И знал о его недовольстве, с недавних пор проскальзывавшем в беседах. Агранов - это сила. Это ГУГБ, Главное управление госбезопасности, управление, которое может обойти собственного наркома. Или прихлопнуть переворот на корню, возможностей собеседника Гамарник опасался всерьез.

К тому же, речь ведь, собственно, не шла о каком-то заговоре. Всего лишь обсуждение кадров. Самых высоких кадров. Которые действительно решают все.

Агранов намеки понимал хорошо. Он принадлежал к тем чекистам, которые прекрасно помнили, что еще лет десять назад Сталин был одним из нескольких. А пятнадцать - и вообще одним из многих. Понимал он и нынешнюю политику Сталина - старые кадры вверх не пойдут. Пойдут новые, связанные уже с другой командой. А старые… Он не хотел примерять к себе такое определение. Разговор свернул в конструктивное русло.

Вернувшись на Лубянку, Агранов отдал приказ особому отделу срочно передавать все поступившие на высокопоставленных военных материалы лично ему. Профессионал, он умело просчитывал варианты - в случае провала, материалы уйдут от него к Хозяину. Лично к Сталину, минуя Ежова. А свое участие он объяснит. В сыскной работе вождь понимал, что такое оперативная комбинация объяснять ему не требовалось.

Решив войти в дело, Агранов не медлил. Через день он приехал к наркому иностранных дел с материалами разведки. Разговор с Литвиновым сложился удачно, обсудив упрямство Молотова, его доброжелательность к нацистской Германии, чекист пошел дальше. К обсуждению замены Молотова. О чем на самом деле идет речь, прекрасно поняли оба: Молотов - человек Сталина. Сместить его может только генеральный секретарь… и, скорее всего, новый. Литвинов вошел в заговор сразу, Сталина он не любил и не уважал. Привыкшего к самостоятельному определению внешней политики наркома, вмешательство Молотова, да и самого Сталина раздражало. Не видел он, чем недоучившийся семинарист лучше него, большевика с огромным стажем.

***

Сейчас невозможно установить, сколько всего было подобных встреч в эшелонах власти, но явно немало. Именно в таких, осторожных, полунамеками, разговорах, складывалась группа заговорщиков. Достоверно известно о встрече Агранова с Литвиновым, в сентябре же, подобный разговор о неверности партийного курса и сомнениях в политике политбюро, произошел у Литвинова с Мануильским , а чуть позже у Мануильского с Гамарником. Мануильский присоединился к заговору без особого энтузиазма. Так, в качестве повода вырваться из терзающего вечерами круга мыслей: "возьмут - не возьмут". Аресты, идущие в бывшей вотчине Зиновьева, Коминтерне, внушали опасения. Сильный человек, Мануильский ненавидел свой страх. И выбить страх риском показалось ему хорошей возможностью. К делу он подошел серьезно, с основательностью бывшего подпольщика с огромным стажем:

- Надо собираться - сделав выбор, секретарь Коминтерна не колебался. Линию оговорить, единый курс выработать. Иначе мы только болтовней заниматься можем.

- Согласен - кивнул Гамарник. Якобы по поводу испанских событий неплохо совещание провести - там и мы с Михаилом Николаевичем к месту будем, и Агранов, и вы с Литвиновым.

***

Встречу провести удалось. 10 октября собрались в кабинете Гамарника, под предлогом обсуждения ситуации в Испании, как и планировалось. Такое собрание означало, что Рубикон перейден, и это уже не просто разговоры. По принятой в стране практике, это уже называлось неприглядным термином "групповщина", и само по себе влекло неприятные последствия. А уж в сочетании с обсуждаемыми темами… Это уже был заговор. И все собравшиеся отдавали себе в этом отчет.

Считается, что именно тогда оформилась первоначальная программа группы заговорщиков, в которую входили приход к власти и реформы армии, партии, НКВД, смена курса на укрепление связей с Францией, которую видели естественным союзником против Германии, постепенную либерализацию советской власти. Было принято решение об устранении Сталина, Молотова, Ежова, Ворошилова - все понимали, что без их ликвидации шансов на переворот нет.

По официальной версии, на этой встрече впервые встал вопрос о поддержке партии, и тогда же прозвучало предложение Гамарника "прощупать настроение Косиора", близкого к опале, взволнованного результатами процесса троцкистско-зиновьевского центра и заинтересованного в смене власти. Эта версия представляется сомнительной, большая часть исследователей полагает, что именно Косиор, возможно с участием других представителей "украинской группы", стал инициатором и главной движущей силой заговора, действуя на первых порах руками Гамарника и Якира, и лишь после первоначального оформления оппозиции, присоединился к ней, как это было принято в СССР "по просьбам с мест". Открываться остальным заговорщикам до их однозначного согласия на активные действия, было рискованно, а пользуясь своим положением члена политбюро, Косиор, вероятно, рассчитывал в случае возможного провала прикрыть действующих на переднем крае Гамарника и Якира. Подтверждением такого взгляда, может служить то, что последующие события развивались молниеносно.

17 октября Косиор приехал в Москву на заседание Политбюро. В тот же день, Гамарник организовал встречу Косиора и Тухачевского, а уже вечером, на даче Агранова собрались Тухачевский, Косиор, Агранов, Литвинов и Мануильский.

На даче Косиор был спокоен. Для себя он уже все решил - время Сталин ушло. Станислав Викторович давно привык к власти над республикой, занимавшей территорию, большую, чем многие европейские страны. И совершенно не желал отчитываться перед выскочившим после смерти Ленина в вожди грузином.

На даче ждали только его. Тухачевский, Агранов, Литвинов, Мануильский. Жесткие, прошедшие суровую школу люди. Все - пытающиеся изменить сталинскую политику и бьющиеся головой об стену непреклонного: "мы с товарищами считаем иначе…". Все - сделавшие окончательный выбор.

В ходе обсуждения окончательно определились:

- Михаил Николаевич - обратился Косиор к маршалу, - давай значит так: вот ты и Гамарник с Якиром, за вами армия. Яков Саулыч у нас от НКВД, я партию на себя возьму. Чубарь с Петровским тоже подключатся, есть такие договоренности. Максим Максимович - повернулся он к Литвинову, - иностранные дела за тобой. Вот и Дмитрий Захарович…

- Коминтерн - за мной - кивнул Мануильский.

Косиор мысленно оценивал собравшихся. За Тухачевским, известным каждому героем гражданской войны, победителем Колчака и Деникина, кроме поддержки в армии авторитет в стране и широкая популярность за рубежом, он может стать конкурентом в борьбе за "первое кресло". Но это потом, после. Сейчас все перечисленное - скорее плюс, на общее дело работаем… пока. Агранов в партии и стране не известен. Да, чекисты уважают, сильные там у него позиции. Но на роль вождя не потянет, и не претендует. У Литвинова отличные связи за границей, в партии его не забыли. Но тоже не лидер. Его гложет мысль о набирающей силу гитлеровской Германии, и невозможность проводить собственную политику. Мануильский фактически руководит Коминтерном, но это все. Больше у него ничего нет, но и лишним не станет.

Косиор понимал, что без него, члена политбюро и "Первого" на Украине, переворота не будет. Из всех собравшихся только он и его "украинцы" могут повести партию за собой. Остальных партия перемелет, несмотря на армейские дивизии. Но у него нет бойцов. Нет людей, способных физически занять Кремль, наркоматы, убрать сталинскую команду. Значит, нужен союз. Нужен, хотя и опасен. Но он испытывал нечто похожее на ностальгию, когда думал об опасности. Это возвращало его в молодость - в "нелегалку", в гражданскую, когда молодой Стас рисковал жизнью ежеминутно… и это была жизнь. Яркая, кипучая, приправленная запахом крови и пороха. Ему даже нравилось полузабытое ощущение опасности.

В ходе обсуждения окончательно сложилось ядро заговора, распределились роли внутри группы. Лидерами стали Косиор и Тухачевский.

По воспоминаниям Мануильского, пытаясь укрепить свое положение среди заговорщиков, именно он предложил устроить срыв политики Народного фронта во Франции, который можно будет поставить в вину Сталину и Молотову. Эта идея показалась Косиору стоящей, особенно когда ее поддержал Литвинов:

- … тогда во Франции власть возьмут правые. Это точно, там такая сейчас ситуация - пояснил, поправляя пенсне, Максим Максимович. Их руководство, Петэн и Лаваль - готовы. И пользуются поддержкой крупного капитала. Нет Народного фронта - будет Союз Патриотов.

- Какой союз? - не понял Тухачевский.

- Партия такая - пояснил Агранов. Союз фашистов, военных и крупных капиталистов. Сейчас набирают силу. Только что агитационную книгу выпустили: "Как ломают шпаги". Такой Де Голль у них есть…

- Я его знаю - вспомнил Тухачевский. Он до этого про моторизацию армии писал. И лично знаю - мы в немецком плену в одном лагере были.

- Так ты и Вейгана знаешь, и остальных - хмыкнул Агранов. Ты ж в роли "Бонапарта" на них выходил, когда разведчики спектакль с Парижем играли. Можно, кстати, еще раз сыграть.

- Сыграть… - протянул Литвинов. А почему сыграть, собственно? Можно ведь и всерьез прощупать. Союз - сила большая. Если мы им подыграем - можно потом и на действительно серьезную Антанту с Парижем рассчитывать. И на помощь.

- А какая нам от них помощь? - удивился Косиор.

- После… - Литвинов чуть замялся, и сформулировал обтекаемо - изменений, надо будет союзников искать. И французы здесь отличный вариант. Думаю, Михаил Николаевич меня поддержит.

- Да - Тухачевский был согласен. К Косиору он относился настороженно, а вот союз с французской армией… он полагал, что это будет его союз. На дружбу с коммунистами генералы не пойдут. А вот с "русским Наполеоном"… Воспоминания о кумире юности кружили голову.

- Перспективы широкие - веско сообщил он. Только встречу проработать надо.

- Проработаем - мгновенно подобрался Агранов. Выходы есть.

***

Ситуация за рубежом играла на руку заговорщикам. В ноябре 1936 года Германия и Япония заключили Антикоминтерновский пакт, формально направленный против Советского Союза, но усиливший опасения противников Берлина во всех странах.

В СССР группы заговорщиков складывались быстро, основой стали "украинцы". В клан входили многие, военные, чекисты, хозяйственники, но вербовка новых членов была опасна, в стране шла борьба с оппозицией. Косиор сделал ставку на военный переворот и подчинение Тухачевскому. На первой стадии.

Армией занялись Тухачевский, Якир и Гамарник. Якир и Гамарник возглавляли доминирующую в армии генеральскую группировку, друзей и сослуживцев у них хватало, и они вполне могли выбирать из них надежных, готовых пойти на риск путча. За годы гражданской войны и последующей службы, своих коллег они изучили превосходно. Иона Эммануилович начал с самых доверенных. Командующий войсками Харьковского округа Дубовой и командарм 2-го ранга Федько - заместитель командующего Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией, были его старыми друзьями и поняли Якира с полуслова.

Через Федько и давнего друга и соратника Тухачевского Аронштама, начальника политуправления Московского военного округа, пошедшего за маршалом, Тухачевский и Агранов смогли выйти на командующего Московским округом командарма 1-го ранга Белова. Белов, бывший левый эсер, в гражданскую выдвинувшийся на подавлении восстаний в Ташкенте и Верном, жестоко расправившийся с бандами басмачей в Азии и не менее жестоко - с казаками Кубани, был осторожен. Убеждали его долго, но убедить все же смогли. Знали, с кем имеют дело.

- …если ты нас сдаешь - так ничего же не выигрываешь - нажал в конце разговора Агранов. Округом ты уже командуешь, выше все посты Хозяин для своих приберегает.

- А если с нами, идешь высоко - добавил маршал. Замнаркома сразу, а позже… мы ведь не для "политики безопасности и сосуществования" беззубой, власть берем.

Белов согласился. Агранов и Тухачевский были правы - при Сталине он достиг пика карьеры, а переворот обещал новые возможности. Примерно так же вербовали и других. Сбоев не было.

Тогда же распределили посты в будущем руководстве. Тухачевскому доставался пост председателя Совнаркома, Косиору генерального секретаря партии, Агранову главы НКВД, Якиру - наркома обороны.

***

В конце ноября резидент ИНО ГУГБ НКВД во Франции, провел зондаж правых кругов в Париже. Сохранившаяся секретная переписка подтверждает успех его действий:

29.XI.36. Секретно, срочно.

Париж, Кислову.

Немедленно, используя имеющиеся агентурные возможности, установите оперативный контакт с Союзом Патриотов. Контакт легендируйте существованием в Союзе ССР группы военных под руководством Тухачевского, готовящих переворот бонапартистского типа. Вашей задачей является подготовка личной встречи Тухачевского и руководства Союза - Петэна, Лаваля. Целью операции является зондаж Тухачевским влиятельных правых кругов Франции.

Агранов.

***

8.XII.36. Секретно, срочно.

Москва, Агранову.

Ваше указание от 25.XI.36. выполнено. Установлен контакт с Де Ля Роком, и через него с Петэном. Петэн готов к личной встрече с Тухачевским.

Прошу учесть при подготовке операции, что в начале года Тухачевский уже был с визитом во Франции и встречался с руководством страны и армии, в т.ч. с генерал-инспектором вооруженных сил, вице-председателем Военного совета Гамеленом, но выступал в роли сторонника Германии. В связи с этим, резидентурой во Франции была распространена дезинформация о военном заговоре Тухачевского, его бонапартистских и националистических взглядах. По указанию центра, распространялась дезинформация о пронемецких настроениях заговорщиков. Сейчас нам удалось убедить Петэна и Лаваля, что военная оппозиция в СССР ищет союзников за рубежом вне Германии. Мнение о Тухачевском, как националисте и возможном заговорщике бонапартистского типа подтверждают независимо от нас белоэмигрантские круги, а также сочувствующий Союзу Патриотов полковник контрразведки генштаба Робьен, встречавшийся с Тухачевским в феврале 1936. Созданное в рамках наших предыдущих разведопераций представление о право-реакционной ориентации Тухачевского вполне совпадает с политической платформой Союза Патриотов. Полагаю возможным проведение встречи в середине-конце декабря.

Кислов.

***

17.XII.36. Секретно, срочно.

Москва, Агранову.

Во Франции Союз Патриотов резко усилил антиправительственную пропаганду. Кроме того, созданы неофициальные отделения Союза в армии.

11.XI.36. на собрании руководства Союза Патриотов, к которому по имеющейся информации кроме Петэна, Лаваля, Вейгана, Дорио и, Де Ля Рокка примкнул один из лидеров правых кругов, выступающий с требованием усиления исполнительной власти и ограничения прав парламента Тардье, присутствовали Вандель от промышленников, дивизионный генерал Ноге, генеральный резидент в Марокко, член Высшего военного совета - от колониальной армии. В Союз вступил лидер партии радикалов Шотан. Собранием принято решение отказаться от идеи переворота, поскольку видны предпосылки к правительственному кризису, и есть возможность прихода к власти на выборах, используя тактику Гитлера в Германии.

На основании переданной нами дезинформации о военном заговоре Тухачевского в СССР, руководством Союза Патриотов решено пойти на более тесный контакт с заговорщиками в СССР, используя их влияние на коммунистов для раскола Народного фронта.

Кислов.

***

Союз патриотов действительно усиливал натиск на правительство Блюма и планировал получить власть на выборах. Во Франции в те дни большинство газет резко критиковали Блюма и Народный фронт. Когда же эту кампанию поддержала французская компартия, Петэн окончательно убедился в реальности заговора Тухачевского. Впрочем, сенсацией поворот политики Тореза не стал. Противостояние коммунистов с социалистами в те годы выглядело привычнее, чем их союз, а совсем недавний, но резкий отказ Блюма в помощи испанским республиканцам делал такие перемены даже логичными. Об указаниях Торезу из Москвы в то время никто не узнал.

***

Петэну от имени Тухачевского предложили поддержку в политической борьбе в обмен на поддержку курса советской оппозиции сейчас и особенно после переворота.

Агранов, впрочем, страховался. Он направил доклад о кризисе во Франции, возможности распада Народного фронта и прихода к власти правых с предложением проверки ситуации Ежову, четко понимая, что решение по вопросу использования в оперативной игре человека в звании маршала СССР, будет лично Сталин. Впрочем, данные чекиста по линии дипломатов тут же подтвердил в докладе на политбюро Литвинов, сделав вывод о срыве во Франции политики Народного фронта, а Мануильский информировал "Инстанцию", что французские социалисты ведут к разрыву блока с коммунистами. Поэтому предложения начальника ГУГБ легли на подготовленную почву.

***

Народному комиссару внутренних дел СССР

Генеральному комиссару Ежову Н.И.

В связи с наметившейся возможностью распада Народного фронта во Франции, спровоцированного социалистической партией и политикой правительства Блюма, нельзя исключить вероятность прихода к власти во Франции правых партий, связанных с хозяевами тяжелой промышленности и близких к реакционной части армейского генералитета. Сложившееся положение похоже на ситуацию в Германии перед приходом к власти Гитлера. Французские фашистские круги, сейчас объединены в так называемый Союз Патриотов, лидером которых является Петэн.

В целях зондажа намерений правых кругов в отношении СССР и Испании предлагаю:

1. Провести в Париже встречу Тухачевского и Петэна, используя старую бонапартистскую легенду Тухачевского.

2. Обеспечение операции поручить парижской резидентуре ИНО ГУГБ НКВД СССР.

Оперативное дело "Союз Патриотов" и материалы разработки операции прилагаю.

Заместитель Народного комиссара внутренних дел СССР

Комиссар ГБ 1 ранга

Агранов Я.С.

Ежов перечитал предложение заместителя. Во Франции творилось что-то непонятное - Народный фронт трещал по швам, коммунисты грызлись с социалистами и радикалами, правые набирали вес. Нет, к борьбе с социалистическими партиями он относился положительно, союз с ними был придуман вотчиной Зиновьева, Коминтерном, который нарком всегда считал подозрительной лавочкой. Но распад блока именно сейчас был не выгоден. Сталин постоянно требовал информации о происходящем: надо было решать вопрос о помощи испанцам, определяться с политикой народных фронтов, с отношением к разрыву с Блюмом, к возможной, по оценкам парижской резидентуры, победе Петэна. Чего можно ожидать от Петэна, Ежов не знал. Четко представляя расклад сил в советской верхушке, постоянно отслеживая общее положение внутри страны, он плохо ориентировался в заграничной ситуации. Поэтому идея Агранова понравилась, ведь операция давала возможность отличиться его наркомату. В результате он, как казалось, мог бы определиться и доложить, наконец, Сталину, что произойдет во Франции. Настораживало участие Тухачевского. Вождь его не любил, нарком знал об этом точно. С другой стороны, контакты с фашистами и "бонапартизм", пусть и легендированные, давали возможность компрометации маршала в будущем.

Вечером, когда Ежов доложил о спланированной операции, Сталин долго ходил по кабинету своей развалистой, мягкой, зримо вдумчивой, походкой. Размышлял. Неофициальный, даже, можно сказать нелегальный, контакт советского и французского маршалов, кроме информации из первых рук давал и другие возможности. Вряд ли Блюму, если вдруг ему предоставить информацию, понравится встреча лидеров соперников с "советским Бонапартом". Или не Блюму, а рядовым "союзопатриотам". Или… Сталин перебирал открывающиеся возможности. Вариантов было много. И встреча, пожалуй, оказывалась беспроигрышной.

Агранов получил свои материалы утром. На его рапорте стояла виза: "Согласен. Ежов". Встречу назначили на 20 декабря.

***

В декабре Франция девальвировала франк, Блюм национализировал оружейный завод Шнайдера-Крезо. Симпатий к его правительству ни то, ни другое не прибавило.

20 декабря 1936 года, Тухачевский с официальным визитом посетил Францию. В Париже, во время уже неофициального разговора с Петэном, два маршала заключили соглашение о взаимной поддержке блока Тухачевского и Союза патриотов в их внутренней политической борьбе, и, после смены власти, союзе Франции и СССР, под их руководством, в целях доминирования в Европе.

***

Вернувшись в Москву, Тухачевский встретился с Аграновым, Косиором и Мануильским. Маршала состав будущей власти устраивал. Он считал себя будущим главой правительства, Агранова неплохой кандидатурой на пост руководителя тайной полиции и соглашался отдать партию Косиору. Их он не опасался, его влекли изменения в масштабах стран и континентов, он видел союз Франции и России сметающий с карты Германию, Польшу, все эти мелкие обломки старых империй в центральной и восточной Европе, а потом - кто знает? Бросок в Иран, Индию, Китай… А нынешние партнеры по заговору - ну что ж, они смогут обеспечивать победы и закреплять власть на завоеванных его армией землях. Тень юношеского увлечения Наполеоном, вернувшаяся летом, не уходила. Но сейчас нужно было заниматься первым этапом. И маршал сообщил заговорщикам результаты визита:

- Достигнуто соглашение о поддержке сейчас и союзе наших стран после переворота - Тухачевский никогда не боялся слов. Он предпочитал называть вещи своими именами, даже бравировал четкостью формулировок, подчеркивая перед "политиками" военную точность. Союз будет направлен против Германии и Англии. У нас имеется ряд противоречий с французами по поводу Восточной Европы, но они в принципе готовы искать компромисс.

- Французов нужно поддержать - высказался Косиор. По линии Коминтерна, разведки, НКИД. Сегодня мы их, завтра они нас. Политика.

- Литвинова я проинформирую - отозвался Мануильский, - разведка присутствует, с Коминтерном решим.

- Они придут к власти - заметил Тухачевский - а потом мы войдем с ними в блок. И нашему союзу противостоять не сможет никто. Надо ведь и о будущем думать. Взяв власть, мы должны будем добиться успеха. Значимого, видимого, понятного. Советско-французский союз и будет таким результатом.

- Это на будущее - согласился Косиор. А сейчас я подниму еще вопрос. Есть Троцкий. И он будет для нас опасен.

Собравшиеся поняли с полуслова. Троцкий, все еще сохраняющий авторитет у части членов партии, который может вмешаться в борьбу за власть. С троцкизмом они, принадлежащие к "сталинцам" жестоко боролись до сих пор. И до сих пор не победили окончательно. При случае и везении, Троцкий действительно еще мог занять место Сталина. Но зачем рассчитывать на случай?

- А может, его убрать? - спросил Мануильский. Троцкисты для всех опасны, Хозяин что думает?

- Задача ставилась - пожал плечами Агранов. Но сорвалось. Мы его плотно пасем, почти всю корреспонденцию просматриваем. Можно вернуться к вопросу, через Ежова. Только для меня лучше, если это от других придет. Все равно потом мне поручат.

- Я переговорю - раздумчиво произнес Мануильский. Сейчас в Испании борьба с троцкизмом, они нам мешают. И вообще за границей он разлад вносит. Политику Народных фронтов торпедировать пытался. Скажем, во Франции с распадом социалистического блока, если бы прошла информация, что это троцкисты постарались?

- Они могли - пошутил Агранов. И продолжил серьезно - выходи, я подброшу материалов.

- Договорились - Тухачевский встал первым. Детали его не интересовали. Будем держать связь.

***

Во Франции в эти месяцы ширилась пропаганда Союза Патриотов. В армии сторонников наступления возмущала линия Мажино, оборонительную стратегию там считали явно проигрышной, априори передающею инициативу противнику, да еще и фактически декларирующей отказ от решительных действий в отношении Германии, предусмотренных Версальским договором. Рост недовольных политикой правительства постоянно подогревала пресса, в том числе коммунистическая. И в январе 1937 страна взорвалась правительственным кризисом.

Социалисты требовали предоставить Блюму чрезвычайные полномочия по управлению финансами. Против этого выступили почти все партии, особенно жестко критиковали Блюма коммунисты и Союз Патриотов, обвиняя его в попытке установления диктатуры. Сенат предоставить Блюму чрезвычайные полномочия отказался, и премьер-министр ушел в отставку.

Радикалы и коммунисты немедленно вышли из Народного фронта, заявив о решении идти на выборы самостоятельно, и левый блок распался. На базе же Союза Патриотов была создана коалиция правых и консервативных партий. В пику левым, объединение получило название "Патриотический фронт". Лидером блока стал Петэн.

О результатах французских выборов, в Москве узнали из донесения разведки. Результат с точки зрения заговорщиков был успешным:

4. II.1937. Секретно, срочно.

Москва, Ежову, Агранову.

На выборах Патриотический фронт получил более двух третей (408 места) в парламенте, Петэн сформировал правительство.

В правительство вошли лидеры Союза Патриотов:

Лаваль назначен министром иностранных дел, Вейган - военным министром, Шотан - министром финансов, Тардье - министром промышленности, де Ля Рок - министром внутренних дел.

Дорио стал главой парламентской фракции. Ноге - начальником Генштаба. Робьен занял пост главы Второго бюро, Де Голль - пост суб-секретаря военного министра по вопросам национальной безопасности.

Объявлена новая военная концепция, предлагающая создание профессиональной механизированной армии (до 500 тыс. человек, 4 тыс. танков), способной вести активные наступательные действия.

Петэн заявил, что готов к сотрудничеству со всеми здоровыми силами нации, в том числе с компартией. Исходя из имеющейся у нас развединформации это означает, что ФКП единственная в данный момент левая партия, которая будет пользоваться благосклонностью нового правительства.

Кислов.

***

В СССР же, февраль 1937 года не радовал. Состоявшийся в конце февраля - начале марта 1937 пленум ЦК ВКП(б) стал переломным. Ежов в своем докладе и заключительном слове нарисовал картину широкого вредительства и предательства в органах НКВД, в принятой пленумом резолюции по докладам Молотова и Кагановича говорилось о широком размахе вредительства во всех отраслях народного хозяйства, советские и хозяйственные кадры обвинялись в политической близорукости, отсутствии бдительности, самоуспокоенности и обывательском благодушии. В резолюции по докладу Ежова задача разоблачить и разгромить "врагов народа" возлагалась на чекистов.

В выступлениях, впрочем, некоторые члены ЦК по существу высказали сомнения в правильности курса на массовые репрессии, что вселило в Косиора и его группу надежду на более широкую поддержку переворота, чем планировалось. Тем не менее, пленум встревожил, к тому же в армии начались аресты близких к Тухачевскому командиров. Ситуация требовала ускорить переворот. Тогда же прояснился вопрос с устранением Сталина, Якир во время пленума встретил в Кремле комдива Ткалуна, своего давнего знакомого, бывшего военного коменданта Московского Кремля (назначение когда-то "продавил" нарком обороны Ворошилов, не допустив назначения представителя НКВД), с января 1936 года переведенного вместе со всей своей службой в НКВД, с сохранением поста. Ткалун был недоволен переводом и напуган арестами, и предложение поужинать со старым сослуживцем, дослужившимся до командующего округом, воспринял с надеждой. Командарм вполне мог вытащить его в войска - все лучше, привычнее.

На ужине, кроме Якира комдива встретили Гамарник и Агранов. На чем они завербовали коменданта, историкам осталось неизвестным, поскольку никто из участников разговора не оставил даже показаний, но к заговору Ткалун примкнул. И на основе полученных от него сведений, сложился план. Поскольку на привлечение масс никто не рассчитывал изначально, было решено с помощью Ткалуна ликвидировать Сталина в его кабинете в Кремле, во время приема, после чего связаться с командующим Московским военным округом Беловым, и под предлогом защиты от убивших Сталина "врагов народа" занять ключевые точки Москвы войсками. Группа сотрудников Агранова, в это же время, под предлогом ареста "убийц Сталина" должна уничтожить Молотова, Ворошилова, Ежова, Кагановича и арестовать их сторонников.

 

2. Устраняя препятствия к осуществлению…

В начале марта, Агранов (через Ежова), Литвинов и Мануильский (в докладах по вопросу о ситуации во Франции и Испании), настойчиво дезинформировали Сталина, приписывая последние провалы советской политики в Испании и Франции влиянию Троцкого, преувеличивая при этом его активность и возможности. Когда мнение было сформировано, начальник госбезопасности предложил провести операцию по ликвидации Троцкого. Ежов идею оценил. Он знал, что вождь чекистами не вполне доволен, а Троцкого опасается, а акция поднимала престиж наркома. Сталин, как и ожидалось, операцию санкционировал.

Уже в начале апреля Спецгруппа особого назначения (СГОН) ГУГБ НКВД подготовила покушение. Начальник СГОН, Серебрянский, еще в 1925 году создал группу, нелегально работавшую за границей и специализировавшуюся на диверсиях и терактах. Группа с момента создания подчинялась только руководителю ОГПУ, потом НКВД. Официально она именовалась Специальной группой особого назначения, но знающие о ее существовании называли ее "группа Яши".

Непосредственным руководителем операции он назначил своего бывшего заместителя Эйтингона. Тот служил в разведке давно, успел побывать резидентом в Китае, Турции, Франции, Бельгии, США, а с 1936 находился в Испании.

- Почему Эйтингон? - задал тогда вопрос Агранов.

- У него успешный опыт в борьбе с троцкистами. Ещё в 1929 году руководил операцией по возвращению в Москву нашего резидента в Турции Блюмкина, сейчас в Испании помогает республиканцам с троцкистами и мятежниками. По-моему идеальная фигура.

- Согласен. Для проведения операции создаем специальную нелегальную резидентуру в США и Мексике. Вот ее он и возглавит. Хорошо бы ему кого-то замом подобрать. Чтобы они в паре могли работать.

- Григулевич - кивнул Яков. Позывной - "Юзик", по линии Особой группы в Европе работает, как нелегал. Среди троцкистов он известен, но считается политически нейтральным. В попытке внедриться к ним его никто не подозревает. Да и его присутствие в Латинской Америке будет вполне естественным, у него отец в Аргентине большой аптекой владеет.

- Нормально, действуй.

Приказ о ликвидации Троцкого не удивил ни Серебрянского, ни Эйтингона: уже больше десяти лет чекисты вели против Троцкого и его организации настоящую войну. Еще до своей высылки бывший лев революции проиграл Сталину в борьбе за власть и, находясь в изгнании, прилагал немалые усилия для того, чтобы расколоть, а затем возглавить мировое коммунистическое движение, вызывая брожение в рядах коммунистов, ослабляя советские позиции в Западной Европе и, в особенности в Германии в начале 30-х годов.

Кандидата на роль непосредственного исполнителя покушения предложил Эйтингон. Давид Альфаро Сикейрос был одним из наиболее известных мексиканских приверженцев Сталина. Мексиканский художник, яростный антитроцкист, он характеризовался как человек действия, решительный, бесстрашный, безжалостный к врагам. В 1927 году он впервые приезжал в Москву, был принят Сталиным, воспринял его мысли и дела как своеобразную религию, которую с того времени исповедовал, считал противниками тех, кто думал по-другому и намеревался расправляться с ними. Новость о том, что его родина предоставила убежище Троцкому, застала мастера в Париже, когда он готовился к поездке в Испанию, сражаться на стороне республиканцев. Серебрянский кандидатуру одобрил.

До Мексики разведчики добрались уже в апреле, Сикейрос приехал чуть позже, он возвращался через США. Эйтингон по фальшивому паспорту жил под легендой туриста, Григулевич устроился работать официантом в баре. Обязанности разделили, Юзик работал с группой боевиков, подобранных Сикейросом, готовил их к операции. Готовил тщательно - умудрился даже провести небольшие учения со стрельбой и метанием гранат на заброшенном ранчо.

Эйтингон с группой Сикейроса не встречался, работал с сотрудниками советских резидентур в Мексике и США, обеспечивал связь с Центром, анализировал стекающуюся из разных источников информацию.

Еще во время пребывания Троцкого в Норвегии, советская разведка сумела внедрить в его секретариат одного из своих лучших агентов, Марию де Лас Эрас ("Патрию"), которая была теперь с ним в Мексике. Сейчас он жила в его Голубом доме в Мехико, который эмигранту сдал владелец - мексиканский живописец Диего Ривера, помогала в работе над книгами.

Григулевич, пользуясь сведениями, полученными от де Лас Эрас, подвел к нескольким охранникам резиденции Троцкого хорошо оплаченных местных проституток, получив через них дополнительную информацию о системе охраны. За домом установили тщательное наблюдение. Под его руководством, боевики Сикейроса устроили наблюдательные пункты на прилегающих к резиденции Троцкого улицах.

Эйтингон планировал операцию, получившую кодовое название "Акация", в двух вариантах: нападение вооруженной группы на особняк, и внедрение в окружение "Старика" боевика-одиночки. Второй вариант требовалось готовить долго, а из Центра торопили. И он решил в качестве основного оставить штурм дома. Главная роль в нападении отводилась людям Сикейроса. Агранов, согласовав вопрос с Ежовым, налет на дом санкционировал.

***

- Добро получено - проинформировал Эйтингон Григулевича при очередной встрече. Я данные наружки изучил, материалы Патрии тоже. Сам сходил, посмотрел. План захвата ты знаешь, как впечатления?

- Нормально. Изменений никаких нет, охрана - не сказать, чтобы очень опытная. Да и настороженности нет - расслабились.

- Может, и сопротивления не окажут?

- Ну да! Обязательно стрельбу начнут. Молодняк угорелый, чего ты хочешь. Другой вопрос - стрелять не значит попадать… Кстати, для нас с оружием вопрос решили?

Эйтингон улыбнулся. Вопросы обеспечения "Акации", за которой наблюдали лично Сталин, Ежов и Агранов, решались быстро. Через местную и американскую резидентуры, удалось достать полицейскую форму, два пулемета, американские автоматы "Томпсон" 45 калибра, пистолеты.

- Решили - ответил он. Ребята готовы?

- Насколько возможно. Со штурмовой группой расположение дома и внутренние их порядки мы изучили. Репетицию провели, оружием все владеют. Только, вы ж знаете - с опытом у них…

Об этом он знал. Людей Сикейрос подбирал здесь, в Мексике. Это были обычные крестьяне и рабочие, из местных коммунистов. Да, всех их объединяла ненависть к Троцкому, которого по потенциальной опасности для Советской России бойцы приравнивали к Гитлеру. Троцкизм они воспринимали как предательство интересов пролетариата. С идеологией все было в порядке, но вот с подготовкой - слабо. Григулевич сделал, что мог, но тренировки реальный боевой опыт не заменяют.

- Подумаем - вздохнул резидент. А с Хартом как? Срыва не будет?

С американцем Робертом Хартом, одним из телохранителей Троцкого, Григулевичу удалось установить дружеские отношения. Встретив возвращавшегося вечером от девушки (подведенной и оплаченной чекистами) охранника, посидев с "единомышленником-троцкистом" в местной пивной, разведчик сумел войти к нему в доверие. Несколько раз, крепко выпив с Хартом в барах Мехико, чекист запросил у резидента разрешение на вербовку. Эйтингон не колебался. Харту, естественно никто не собирался сообщать о покушении, телохранителю пообещали неплохие деньги за доступ в дом, откуда чекисты якобы собирались выкрасть архивы.

- Не подведет. Он же рассчитывает, что я один буду, тихо документы вытащу, и тихо смоюсь. Да и из денег он только пятую часть получил, еще хочет.

- Ладно. Операцию назначаю на двадцать седьмое.

***

23.IV.1937. Секретно, срочно.

Центр, Серебрянскому.

Операцию начинаем 27-го. В виду того, что подготовленная нами группа захвата состоит из крестьян и шахтеров с минимальной подготовкой ведения партизанской войны и диверсий, в ней отсутствуют люди имеющие опыт обысков помещений и домов. Прошу разрешить мое и Юзика участие в акции.

Котов.

***

Серебрянский колебался. Он понимал, что неподготовленные боевики вполне могут провалить акцию. Просто из-за отсутствия опыта реальных боев.

"Растеряются под огнем, забудут что-то - думал он. И все, пиши пропало. Охрана отстреливаться будет, не смогут сразу задавить огнем - закрепятся в доме, и не выковыряешь их оттуда. А там и полиция подоспеет. С другой стороны, если нашего сотрудника мексиканцы возьмут - скандал на весь мир".

Посоветоваться он решил с Аграновым. Ежов седьмого апреля снял того с должности первого заместителя, назначив на нее Фриновского, новый нарком заменял своими людьми команду Ягоды. Но, по указанию Сталина, куратором "Акации" Яков пока оставался. Иосиф Виссарионович чекиста знал лично - три года назад, тот расследовал убийство Кирова. И не подвел.

- Вот такие у меня сомнения, Яков Саулович - изложил ситуацию Серебрянский. Если наши в штурмовой группе пойдут, шансы на успех операции возрастают. Но и опасность скандала велика. Акция боевая, всякое случиться может.

"Случится - всякое - согласился про себя Агранов. Но Троцкого надо убирать сейчас. Ткалун завербован, в любой удобный момент начать можем. Что мы теряем? - прикинул он. Если все пройдет гладко - вообще ничего. Если, допустим, кого-то из ребят возьмут - ну скандал. И то, если еще их советское происхождение докажут. А хай в любом случае поднимется антисоветский, хоть возьмут, хоть нет. Дураку ясно, кроме нас Троцкого ликвидировать некому. А после переворота можно на Сталина с Ежовым свалить, все равно практически с чистого листа начинать хотим.

Значит что? - продолжал он просчитывать варианты. Значит, нужно рискнуть. Ежов ответственность на себя не возьмет, побоится. Пойдет к Хозяину. Согласится тот или нет? Черт его знает".

И тут же пришла в голову другая мысль:

"А ведь для разговора с Яшкой хороший момент. Намекнуть на задуманное? Нет, рано. Но вот если про Ежова…"

- Я санкционирую - проговорил он вслух. Как куратор операции. Но в Инстанцию советую не докладывать. Это через наркома пойдет, а он - сам знаешь. Не решает ничего, и рисковать боится. Теперь смотри: я тебя своим решением прикрываю, так? А вот если идти наверх - могут запретить. Операция сорвется - из тебя козла отпущения сделают, не из Ежова же. Да ведь и не вечен Ежов - намекнул все-таки, не удержавшись Яков Саулович. Пиши рапорт на мое имя. Я завизирую, но ты его не отправляй - это твоя страховка будет. Если что - предъявишь. Если все нормально пройдет… - Агранов изучающе взглянул на начальника спецгруппы…

"Ежов - не вечен - мелькнуло в голове у Серебрянского. Это на что он намекает, интересно? К Сталину близок, может, изменения в верхах готовятся? В любом случае, Агранов умный мужик, не Ежов. И про "Акацию" верно сказал, и ответственность на себя берет".

В наркомате Серебрянского, как и Агранова, считали "ягодинцем". Прошлый нарком создал его особую группу, лично Ягоде Яков подчинялся с конца 20-х годов. И понимал, что Ежов к нему относится насторожено.

"Нет, надо на Агранова ориентироваться - прикинул шеф СГОН. Больше, пожалуй, и не на кого сейчас".

- Понятно - сдержано произнес он. Все пройдет - зачем мне рапорта какие-то? Не люблю я писанину.

***

24.IV.1937. Секретно, срочно.

Котову.

Личное участие ваше и Юзика в операции разрешаю. Срок проведения 27-е апреля, утверждаю.

Серебрянский.

***

27 апреля выехали перед рассветом, на четырех фордах. Машины оставили за квартал от резиденции, дальше шли пешком, разбившись на двойки. У дома переодетые в форму мексиканской полиции боевики разошлись по заранее определенным позициям. Каждый из двадцати человек твердо помнил свои действия - на заброшенном ранчо Григулевич гонял их три предыдущих дня до седьмого пота, вырабатывая автоматизм действий. Двое мексиканцев перерезали телефонные провода. Сразу после этого Юзик направился к особняку.

Подойдя, он постучал в ворота виллы. Как договаривались, дежуривший Харт приоткрыл ворота.

- Ты? - шепотом спросил он.

- Я, открывай - так же тихо ответил разведчик. Дальнейшее стало для американца неприятной неожиданностью. Увидев, как створка двери поползла навстречу, Григулевич рванул дверь на себя. Когда в приоткрытые ворота группа Сикейроса ворвалась в резиденцию, охранник опешил, попытался что-то спросить у стоящего рядом чекиста, но сделать это уже не успел. Нелегал, успевший достать кольт, хладнокровно выстрелил ему в голову. Больше Харт советской разведке не требовался, а вот выдать мог, знал его в лицо. Взяв у подбежавшего напарника - бывшего шахтера из города Сан Хуан де Сабинас, что на севере Мексики, автомат, Григулевич бросился во двор.

Ворвавшись во внутренний дворик, боевики немедленно открыли огонь. Стоявшие во дворе охранники были убиты на месте. Их сменщиков попытавшихся выскочить из флигеля, где они ночевали, отрезали от дома автоматными очередями, у входа во флигель разорвались две гранаты. Ночная атака парализовала охрану, состоявшую в основном из американских троцкистов, приехавших в Мексику защищать кумира. Пули нападающих крошили штукатурку, и художник-коммунист Ареналь, командующий группой прикрытия, оставшейся в патио, гортанно кричал:

- Не высовывайтесь, если хотите остаться в живых!

Не бывавшие до этого в бою, в первый раз увидевшие трупы своих товарищей и услышав, как свистят летящие прямо в тебя пули, троцкисты умирать не хотели.

Десять человек вбежали в особняк. Планировку дома штурмующие выучили, поэтому действовали четко. Четверо ринулись к спальне, остальные занялись прочесыванием комнат.

Троцкий не стал метаться по дому, кричать, звать на помощь или отстреливаться, сейчас это было бессмысленно. Он нырнул под кровать, и молча лежал на полу, притворяясь мертвым.

Под звуки автоматных очередей и разрывов гранат, доносившиеся со двора и из коридора, Сикейрос и Эйтингон, отлично ориентирующиеся в доме, ворвались в спальню хозяина. В комнате они никого не увидели, что вызвало у Сикейроса замешательство, ведь все наблюдатели сообщали о присутствии объекта операции в доме.

Эйтингон же нервничать не стал. Он точно знал, спасибо Патрии, что деться Троцкому некуда. Значит, просто прячется. Наум Исаакович спокойно, не торопясь, всем своим видом внушая уверенность остальным бойцам, зашел в комнату, внимательно осмотрел ее, после чего дал длинную очередь из "Томпсона" по кровати. Услышав вскрик, Сикейрос бросился на пол - под кроватью корчился в агонии "лев революции", с разорванной пулями 45 калибра спиной. Троцкого вытащили, в его тело Сикейрос всадил еще очередь, и, убедившись в смерти, дал сигнал к отступлению. У дверей спальни было оставлено взрывное устройство, начиненное полутора килограммами динамита. Сила взрыва, раздавшегося через десять минут после ухода группы была такова, что снесла полдома. Операция продолжалась всего полчаса.

Немедленно после ликвидации, Эйтигон выехал в США, оттуда через Шанхай в Москву. Григулевич осел в Аргентине, возглавив местную резидентуру.

***

Возможный конкурент на власть в СССР был устранен. Конкурент не Сталина, им Троцкий уже не являлся, как бы Льву Давыдовичу того не хотелось. Но вот для новых лидеров, он мог создать проблемы. А против сталинского лозунга: "нет человека - нет проблемы", никто из них не возражал.

 

3. Реализуя свой умысел…

В середине марта Якир нашел исполнителя для покушения на Сталина. Комкор Криворучко, его нынешний заместитель, стал идеальной кандидатурой. Соратник легендарного Котовского, он принял после загадочной гибели любимого командира командование его 2-м кавкорпусом и прокомандовал им десять лет. Только в 1935 году он пошел на повышение. Выдвинутый им, Якиром.

Заскучавший в мирной жизни здоровенный "котовец", ломающий в свои пятьдесят подковы, предложение войти в заговор принял с полунамека. В нем жила затаенная обида на Сталина и Ворошилова: за десять лет своего застоя, за продвижение "своих" - первоконников Буденного, за непрекращающиеся слухи о причастности Сталина к смерти пользовавшегося его непререкаемым уважением, а ныне задвигаемого и забываемого Котовского, за свернутое расследование того убийства. А командующий напомнил и о благоволившем котовцам Фрунзе, в смерти которого шепотки тоже винили нынешнего генерального секретаря. Нет, пиетета перед вождем Криворучко не испытывал.

25 апреля 1937 года, Якир и Криворучко обратились к Сталину с просьбой принять их, по вопросу кадровой политики в Украинском округе. Прием назначили на 2 мая.

***

28 апреля под Москвой, в охотничьем домике охотохозяйства Московского военного округа, во время охоты заговорщики встретились последний раз перед броском. Собрались лидеры - Косиор, Мануильский, Тухачевский, Гамарник, Якир, Белов, Агранов. Переворот окончательно назначили на второе мая. Согласовали план действий, операция получила название…

- …это что за музыка на пластинке? - поинтересовался Мануильский.

- Григ, "Пер Гюнт" - мягко ответил Тухачевский.

- Пер? - переспросил Якир. В каком смысле, как Ежов, что ли? Это он вроде мужчинами увлекается?

- Пер - по-норвежски вроде бы священник - заметил Белов.

- И такой у нас есть - хмыкнул Гамарник. И добавил: несостоявшийся, правда.

- М-да… - протянул Агранов - теперь уж и не состоится. Вот раньше традиция была - в монахи постригать.

- Наш пер, он сам пострижет. Кого угодно и по самые помидоры - нервно бросил Косиор.

- Хорошее название для операции, кстати, "Пер" - заметил Агранов. Значащее…

- Вот так и назовем - откликнулся Якир - если выгорит, все равно никто не узнает.

- Должно выгореть - твердо сказал Тухачевский. Отступать некуда, у меня две недели назад адъютанта арестовали.

- У меня тоже несколько человек из штаба взяли - нервно дернул щекой Якир. Но они по нашему делу не в курсе совершенно. Может, это по троцкистам? Путна и Примаков давно уже сидят, может, это их люди?

- Кузьмина, адъютанта моего, я тоже не посвящал - пояснил маршал. И в наркомате не он один задержан, тоже человек с десять. Надо начинать, а то что-то странное творится. Яков Саулович, вы нас по этому поводу не просветите? В какие игры ваш нарком играет?

- Ежов может играть только с подачи Хозяина - уверенно ответил Агранов. А насчет армии - темное дело, там Особый отдел работает. Меня ведь с первых замов сняли, Фриновского поставили. Вот он и курирует, вместе с наркомом, кроме них никто к информации не допущен. Может, конечно, и по Примакову берут, но опасаюсь, все же, протечка у нас где-то. Меня оставили пока замнаркома и начальником СПО , но информацию ограничили. Надо начинать, а то, как бы не опередили нас. Ян Борисович - обратился он к Гамарнику, - по политической линии ничего не проходило?

- У нас ничего - подумав, сообщил начальник военного политуправления. Нервно подергал бороду и добавил: странно, кстати, обычно доклады проходят.

Тон обсуждения Косиору не нравился.

"Разнылись - презрительно подумал глава Украины. Адъютанта у него, видишь ли, арестовали. И Яков хорош - "ах, меня из первых в просто замы перевели, наверное, нас раскрыли". Признаваться побеги еще. Впрочем - тут же переменил он мнение, - поторопиться не мешает, тут он прав. Да и направленность неприятная. Кто этого Тухачевского знает, мог действительно раньше с Троцким блокироваться, вот и боится. Только если его возьмут - член Политбюро оценивающе взглянул на маршала, и мысленно пожал плечами: запоет на первом допросе. Да и Гамарник, вон, бороду теребит, нервничает. Нет, надо их осадить немедленно. Не хватало, чтобы еще и Белов задумываться начал. Этак кто-нибудь подумает-подумает, да к Иосифу метнется докладывать. Нет, хватит болтовни. Поуверенней надо".

- Решили же уже - в воскресенье, второго - взял он инициативу в свои руки. Сегодня среда, в любом случае ничего они не успеют. А после "Пера", там уж Яков разберется, за что людей забрали. Он подумал, и добавил: И надо ли выпускать.

Его слова повернули мысли собравшихся в другое русло.

- У нас все готово - отрапортовал Белов. По поводу Первомая части в повышенную готовность приведем, это нормально. А там ждем сигнала и начинаем.

- У меня тоже порядок - доложился успокоенный твердым голосом лидера Агранов. Все по плану, дезинформация для сотрудников продуманна, группы намечены.

- Вот и отлично - закрыл тему Косиор, и встав добавил: Михаил Николаевич, Ян Борисович, встречаемся в воскресенье, в наркомате. Иона - обратился он к Якиру, - твой выход первый, от тебя теперь все зависит. Как вы с Криворучко сработаете, так и у нас все пойдет.

***

2 мая, в Кремль Криворучко и Якир приехали за полчаса, прошли, как обычно сдали оружие дежурному. Встречать их вышел Ткалун. Его подчиненные отнеслись к этому спокойно: может службу проверяет, может знакомых повидать хочет - обычное дело. После проверки, когда поднимались по лестнице, Якир внезапно запнулся и толкнул офицера охраны, шагавшего рядом. В этот момент, шагавший рядом с Криворучко комендант Кремля, незаметно сунул комкору кинжал. Сцену отрабатывали за день до того, и все прошло натурально.

В приемной командиры не задержались, в кабинет к генсеку Поскребышев провел их сразу. Сталин знал, что недавно чекисты взяли группу командиров в Киевском округе, и полагал, что командование округа будет просить за арестованных. Всего полгода назад такое уже было, тогда Якир подчиненных отстоял. В этот раз уступать вождь не собирался. Тем более что сейчас у него уже лежали материалы от Ежова на самого командующего. Глава НКВД сообщал о заговоре в армии, предлагал арестовать группу высших военных, в числе которых был и Якир.

Агранов был прав, информация о каком-то "шевелении" в армии до чекистов доходила. Реальных сведений о готовящемся путче добыть не удалось, слишком узким был круг заговорщиков, и слишком опытные люди в него входили. Но чтобы начать раскручивать "дело Тухачевского", Ежову хватило и намека. Сталин на вероятность "военной группы" отреагировал жестко, и решение по этому поводу собирался принять в ближайшие дни. Но поговорить с командармом он счел нужным. Иосиф Виссарионович считал, что понимает людей, и перед согласием с арестом хотел выслушать подозреваемого.

Войдя в кабинет следом за командармом, Криворучко увидел идущего навстречу вождя.

- Опять спорить приехали? - добродушно улыбнувшись, спросил Сталин, пожал руку Якиру, потом обернулся, протягивая руку к нему.

"Чего тянуть?" - подумал комкор, пожимая руку вождю и непроизвольно улыбаясь в ответ. И когда Иосиф Виссарионович, жестом пригласив военных за длинный, покрытый зеленым сукном стол для совещаний, повернулся и направился к своему креслу, Криворучко, не меняя веселого выражения лица, выхватил из кармана брюк кинжал и мягким, кошачьим движением скользнул к сталинской спине. Зажав не ожидающему нападения человеку рот, комкор привычным движением полоснул клинком горло жертвы, после чего, переждав секундный, рвущийся из перерезанной глотки хрип, опустил труп на ковер…

"Все - подумал Якир, увидев, как комкор опускает тело Сталина. Вот теперь отступать точно некуда".

Когда Криворучко вязала кремлевская охрана, во главе с Ткалуном, комкор продолжал улыбаться. Его арест входил в план заговора.

***

Якир, при помощи Ткалуна передал сообщение об убийстве Сталина в штаб Московского военного округа. Сигнал ждали Тухачевский, Гамарник и Белов, действовать они начали сразу. Следующий сигнал ушел на Лубянку.

Получив условное сообщение, Агранов немедленно вызвал своих. Доверенных, ему лично преданных. Серебрянского и Воловича, замначальника Оперативного отдела. В курс дела он ввел их в первую очередь. Правду сказал, нечего уже скрывать было, да и готовил он их к такому повороту. Так, намеками, но тем не менее. После получения информации, зная, об уже совершенной ликвидации Сталина, они пошли за Аграновым. Выбора у них, впрочем, и не было, в случае крушения шефа они тоже расставались не только с петлицами.

Спецгруппа Серебрянского, заранее собранная на Лубянке, ждала команды. После звонка из Кремля, ждавший у Агранова в кабинете член политбюро Чубарь изложил им заранее сочиненную версию о попытке переворота и убийстве Сталина группой Ежова и Фриновского. А потом Серебрянский с Аграновым отдали приказы.

- …в связи с тем, что все заговорщики пока не выявлены, действовать решительно - закончил Агранов.

Пока Лубянка поднималась по тревоге, сам он с двумя боевиками пошел к наркому. Ежов был в кабинете, читал материалы на военных. Разговаривать с ним Яков Саулович не стал, вскинувшегося на открывшуюся дверь генерального комиссара, вошедшие за заговорщиком парни из спецгруппы пристрелили прямо в кресле. Подойдя к столу, Агранов взглянул на труп, отметил для себя необходимость внимательно изучить бумаги бывшего наркома, и, развернувшись, поспешил в актовый зал. Для него все только начиналось.

Серебрянский в это время ворвался в кабинет к первому замнаркома Фриновскому, заменившему полмесяца назад Агранова на посту начальника ГУГБ. Фриновский был опасен. Войсковик, бывший командующий внутренними и пограничными войсками НКВД, выдвинутый Ежовым в противовес старым кадрам, он имел огромный авторитет в частях и мог вмешаться в происходящее. В отличие от аппаратчика Ежова, здоровенный сорокалетний чекист среагировал мгновенно. Увидев вламывающихся в кабинет людей, он рванул из ящика стола револьвер, одновременно могучей ручищей опрокидывая массивный стол, но нырнуть за эту импровизированную баррикаду уже не успел. Бойцы Серебрянского готовились к терактам на территории противника и в стрельбе тренировались постоянно.

Начальника Оперативного отдела, Николаева-Журида застрелил Волович. Войдя в кабинет, он взвинченным голосом крикнул "Сталин убит, срочно к наркому". Когда Николаев бросился к двери, его заместитель всадил шефу две пули в голову. Николаев был "ежовцем", и мог перехватить у заговорщиков оперативников. Гарантии, что он станет беспрекословно выполнять приказы Агранова, да и самого Чубаря не было.

***

Штаб Московского округа контролировали Белов и член политбюро Петровский. По их команде в Кремль ввели армейские части, легенда для войск та же, что и для чекистов - попытка троцкистского переворота и убийство Сталина.

Косиор, Тухачевский и Гамарник выехали в наркомат обороны, там Тухачевский и Гамарник, используя уже становящуюся официальной версию переворота троцкистов и поддержку Косиора, установили контроль над армией.

В тот же вечер, заговорщиками были убиты Молотов, Ворошилов и Каганович. А уже в одиннадцать вечера, Косиор созвал срочное заседание Политбюро.

***

Входя в переполненный военными Кремль, Косиор уже чувствовал себя в нем хозяином, но держался напряженно, предстоящее заседание он считал финальным - и важнейшим, этапом операции. Именно заседание бюро должно было принести ему власть в стране.

За столом совещаний он сразу занял председательское место, минут через пять к нему подошел Гамарник.

- Четверых привезли - доложил он. Все, кто в Москве сейчас. Ребята из частей Белова за ними ездили.

- Что военные привезли - хорошо. Думаю, это их на правильные мысли наведет - усмехнулся Косиор. Давай их сюда.

Членов политбюро Калинина, Андреева, Микояна и Рудзутака действительно подняли с постелей и привезли в Кремль военные. На заседании не было троих - Жданов успел вернуться к себе в Ленинград, секретарь Западно-Сибирского крайкома Эйхе и секретарь ЦК Украины Постышев уехали вечером первого мая и сейчас были в пути, в поездах.

Зато присутствовали Тухачевский, Гамарник и Агранов, откровенно демонстрирующие лояльность первому секретарю Украины. И каждому, не принадлежащему к заговору, было ясно: за звездами в петлицах Тухачевского, и ромбами Агранова, стоят их ведомства.

На заседании Косиор вел себя уверенно, всем видом демонстрируя: он теперь "первый". В который раз за ночь изложил версию подавленного троцкистского переворота, во главе с Кагановичем и Ежовым, сообщил об убийстве "заговорщиками" Сталина, Молотова и Ворошилова. Не участвующие в перевороте члены Политбюро информацией о происходящем не владели, но вот армию и НКВД успели по дороге понаблюдать в действии. И видели: военные и чекисты поддерживают "украинца". Видели они и открыто распоряжающегося Тухачевского - и этот момент пугал больше всего, военного мятежа в партии опасались с первых дней революции в 1917. Такого поворота никто из четверых не ждал, и готов к нему не был. Да и в состав заговорщиков попасть они опасались, было предельно понятно: Косиор и Тухачевский уже руководят событиями. И уже выработали, с Чубарем, Петровским и Аграновым, свою позицию.

Станислав Викторович знал, что в качестве вождя он политбюро устроит куда больше, чем Тухачевский. На это и давил. Мягко, намеками. Но непонятливых в ближайшем окружении Сталина давно уже не осталось.

И его ожидания оправдались. Тут же на заседании решили срочно созывать ЦК. Косиор заставил всех присутствующих подписать решение о его назначении генеральным секретарем ВКП(б), Тухачевского - председателем Совнаркома и одновременно наркомом обороны, Агранова - наркомом внутренних дел. Все - до утверждения ЦК, но это было уже неважно. Это, фактически, было уже победой. Теперь он мог считать переворот удавшимся.

 

4. Распорядились по своему усмотрению…

О "провалившейся попытке переворота троцкистской банды Ежова-Кагановича", убийстве ими Сталина, Молотова и Ворошилова объявили по радио уже утром. Объявили и о новых вождях - Косиоре и Тухачевском, "раздавивших гадину, но не успевших спасти великого Сталина". Страна была в шоке, руководство партии, государства, армии и НКВД, не участвовавшее в перевороте - в полной растерянности. Жить без Сталина за последние лет десять все уже успели отвыкнуть.

В такой обстановке, реальные заговорщики действовали практически без помех. Чекисты, при поддержке военных проводили аресты людей, опасных для новой власти. Аресты впрочем, пока немногочисленные, до пленума Косиор осторожничал.

***

Ткалун радовался успеху недолго. Его взяли уже в ночь переворота, сразу после замены охраны Кремля армейским подразделением. Арест по обвинению в халатности провели офицеры из свиты Якира, привезли на Лубянку. За ним туда же отправилась вся смена охраны Кремля. Под утро Криворучко и Ткалун были убиты в камерах внутренней тюрьмы. Официальное заключение - самоубийство. Всю смену надзирателей и врача тюрьмы, подписавшего заключение, арестовали по обвинению все в той же халатности. К вечеру третьего мая их и арестованных кремлевских охранников расстреляли по указанию Агранова.

В первые же дни, арестовали и расстреляли людей, близких к Кагановичу и Ежову, ближайшее окружение Сталина. В первую очередь, секретаря генсека Поскребышева, его личного охранника Власика и помощника Двинского. За ними последовали руководители НКВД из числа "ежовцев": замнаркома Жуковский, нарком внутренних дел Украинской ССР Балицкий, сообщавший отрицательную информацию об Украине в Москву, начальники отделов центрального аппарата Литвин, Шапиро…

В армии сложившейся группы Ворошилова, по сути, не существовало в связи с чем и масштабной чистки не проводилось, взяли лишь наиболее близких сотрудников Ворошилова, в числе которых оказались любимцы пролетарского маршала Штерн и Хмельницкий. Разумеется, в наркомате обороны начались серьезные перестановки - на повышение пошли люди Якира.

По верхам вообще покатился вал кадровых изменений. Вместо арестованного Хрущева первым секретарем Московского областного и городского комитетов партии избрали Баумана, заведующим ключевым отделом ЦК - руководящих парторганов, вместо Маленкова назначили брата Косиора. Начальником ГУГБ стал Евдокимов, замнаркома внутренних дел вместо Жуковского и начальником оперативного отдела - Волович… и это было только началом.

***

Уже 8 мая в Москве прошло совместное заседание пленума ЦК ВКП(б), Совнаркома и руководства ЦИК. Заседание вел признанный большинством растерянных вождей лидером Косиор. И они с Тухачевским, пока союзником, смогли продавить свои резолюции. Среди участников пленума сложившейся оппозиции не было - элита партии просто не успела до конца осознать случившееся. Выступать против Косиора никто не решился, все выжидали.

Пленум принял логичное в такой ситуации, и в общем-то, правильное по партийным нормам решение, о срочном созыве съезда партии. До его проведения, в СССР вводилось военное положение, власть возлагалась на "временное" партийное и государственное руководство. Последнее для победившей оппозиции стало главным. Хотя Косиор и не стал резко убирать из власти лиц, еще оставшихся в списках высшего руководства, но не участвовавших в заговоре, фактически, пленум стал победой, завершившей переворот, в том, что на съезде будут в основном утверждены принятые решения, мало кто сомневался. Впрочем, место для интриги оставалось - ведь за время между пленумом и съездом, некоторые, не самые высшие, но заманчивые должности, могли стать предметом торга между победившей группой и пока нейтральными представителями "широкого руководства". И наоборот, некоторые нейтральные личности, вполне - если, конечно, предпринять меры - могли стать лицами нежелательными, а то и пособниками "разоблаченной ежовско-кагановичской банды"… освободив свои кресла подсуетившимся вовремя людям.

***

Итоги подвела на следующий день передовица "Правды":

"Секретарями ЦК избраны Гамарник, Косиор, Мануильский, Жданов.

В новый состав Политбюро вошли: члены - Гамарник, Косиор, Мануильский, Межлаук, Микоян, Литвинов, Петровский, Рудзутак, Тухачевский, Чубарь, Якир.

Кандидаты: Агранов, Жданов, Калинин, Постышев, Эйхе".

***

В газетах списки традиционно печатали в алфавитном порядке, в действительности же, расклад сил был иным. Пленум подтвердил избрание Косиора генеральным секретарем, Чубарь, как и предполагалось, занял пост первого секретаря ЦК Украины. С поста председателя ЦИК и ВЦИК сняли Калинина, с формулировкой "политическая близорукость, проглядел блок Ежова-Кагановича". С той же формулировкой из Политбюро вывели Андреева и назначили на должность наркома водного транспорта. Председателем ВЦИК и одновременно председателем ЦИК СССР стал Петровский - Косиор закреплял за своими пост формального главы государства. Победившая группа пока не пользовалась полной властью в стране, и новый генеральный не торопился без видимых причин снимать конкурентов, поэтому нейтральный Жданов пока остался кандидатом в члены Политбюро, секретарем ЦК и первым секретарем Ленинградского обкома.

***

С Тухачевским игра велась тоньше. Маршал занял пост Председателя СНК, как и договаривались до переворота. Косиор в этом его поддержал: новому режиму срочно требовалась легитимизация как внутри страны, где победитель Колчака и Деникина пользовался немалой известностью, так и за границей, в первую очередь, во Франции и Германии. Новый же генсек фигурой способной быстро успокоить и своих, и чужих не был. Но смотрели на пост председателя правительства два вождя переворота по-разному. Если Тухачевский считал теперь именно себя главой СССР, и полагал только себя в полном праве единолично определять и внешнюю политику и, пусть после обсуждения с Косиором, внутреннюю, то последний имел по этому поводу иное мнение. Влияние маршала основывалось на армии и былой славе. В популярности Косиор с ним соревноваться не мог, а вот за армию побороться собирался.

На пленуме, при обсуждении предложения свежеиспеченного генерального секретаря о назначении главой правительства Тухачевского, Хатаевич, один из "косиоровцев" в целом поддерживая предложение своего патрона, внезапно заявил о большой нагрузке председателя СНК и невозможности совмещения этого важнейшего поста с должностью наркома обороны. Подоплека выступления была ясна всем: партия боялась сосредоточения государственной и военной власти в руках давно слывущего потенциальным Наполеоном маршала. И отдать ему в прямое подчинение армию члены ЦК отказались наотрез. Историю верхи коммунистов помнили, и всерьез опасались, что, опираясь на армию, Тухачевский может пожелать стать императором. Или Первым консулом, для начала. Эта историческая аналогия элите совершенно не нравилась, власть военного диктатора означала потерю власти ими, или, как минимум, необходимость каким-то способом добиваться доверия маршала и его людей.

Пленум ясно показал высшему руководству СССР, что на место преемника Сталина претендуют два человека: Косиор и Тухачевский. Для партийной элиты в данном случае не стоял выбор между плохим и хорошим. Все понимали, что Косиор станет продвигать своих "украинцев" и оттеснять от власти другие партийные кланы. Но ясно было и другое: основное направление политики меняться не будет. И это коммунистических чиновников устраивало гораздо больше, чем маршальские планы глобального переустройства страны и мира. Перспектива втянуться в новую "эпоху наполеоновских войн" не радовала. Уж больно "Наполеон" попался непредсказуемый, независимый от партии, а потому не имеющий в ней поддержки. Косиор же был для членов ЦК своим. И пленум поддержал именно его.

Наркомом обороны стал Якир. Вышедший из комиссаров, никогда не служивший в царской армии, начавший командную карьеру сразу с дивизии, он был для верхушки партии куда ближе, чем бывший гвардейский поручик Тухачевский или, например, с трудом заучивший догмы марксизма рубака Буденный. Новый нарком, человек Косиора, считался фигурой, способной удержать армию от выступлений против партии. В принципе, повторилась ситуация 1925 года, когда с точно такой же целью руководить военными поставили старого большевика Ворошилова, такого же комиссара гражданской.

***

Сам Тухачевский к сложившейся ситуации отнесся спокойно. Пост председателя правительства он считал для себя более важным, к тому же нарком обороны формально подчинялся именно главе СНК. Об отношении партии к себе он тоже знал прекрасно и такой поворот событий его не насторожил. К тому же, после переворота, в армии начала складываться группа Тухачевского. В последнее время маршал не имел серьезного окружения и не смог собрать среду, на которую мог бы опираться. Однако, как авторитетная военно-политическая фигура, он привлекал к себе всех реально или мнимо обиженных, ущемленных по службе или несогласных с официальным курсом военного строительства. После его прихода к власти, ситуация разумеется, изменилась. На председателя СНК стали ориентироваться Белов, Степанов (начальник штаба Московского ВО), руководство Забайкальского ВО, начальник Военно-транспортной академии Пугачев, руководители ГАБТУ и Управления ВВС, начальник УКНС Фельдман и многие другие. При этом в советской армии хватало и других, уже сложившихся кланов.

Хроническая неприязнь, возникшая еще в 1920 году из-за соперничества и роковых событий советско-польской войны, по-прежнему оставалась между Тухачевским и Егоровым, Буденным и группой Седякина-Ковтюха. Не столь ярко выраженной, но устойчивой, особенно после острого конфликта по проблеме модернизации армии, была несовместимость Тухачевского и Шапошникова, напряженные отношения складывались у Тухачевского с Уборевичем.

***

В кругу победителей ранее приглушенные противоречия проявились практически сразу после удавшегося переворота. Суть их заключалась не только в нежелании Косиора делить власть с председателем СНК, но и в разном видении дальнейших шагов. Новый генеральный секретарь каких-то резких изменений в политике, в принципе не планировал, и искренне собирался продолжить линию Сталина, она его устраивала. Особенно теперь, после прихода к власти. Но Тухачевский считал иначе. Маршал рвался в вожди вовсе не для того, чтобы сводить расходы бюджета с его доходами и определять показатели прироста крупного рогатого скота, он стремился к активной политике, к глобальным стратегическим и геополитическим изменениям.

Чтобы оставить в армии противовес Тухачевскому, на чью сторону начали перебегать военные и уже потихоньку наводили мосты хозяйственники, за которыми могло последовать и среднее звено партии, репрессий в НКО не произошло. Более того, перемещения среди наиболее организованных и влиятельных противников маршала, первоконников-буденовцев, были минимальны. Буденный остался инспектором кавалерии РККА и сохранил все свое влияние в наркомате. Косиор понимал, что Якиру для подчинения армии требуется время, и поддержка Буденного это время давала. Тем более что Семен Михайлович и его окружение в политику никогда не лезли, занимая позицию простых служак. Что генерального секретаря вполне устраивало.

Безусловно, занявший пост наркома обороны Якир и оставшийся 1-м замнаркома Гамарник проталкивали своих людей "наверх", но без арестов и увольнений.

Вторым замом Якира в благодарность за участие в перевороте был назначен Белов. Который, тем не менее, немедленно после этого стал приверженцем председателя СНК, поскольку посчитал, что его обошли: это ведь именно его Московский округ обеспечил успех заговора, а наркомом назначили Якира, который, по его мнению, собственной значительной роли в перевороте не сыграл. Белов считал достойной кандидатурой на пост наркома именно себя. А на Косиора в этом деле надежды быть не могло.

Маршала Егорова с должности начальника Генштаба перевели командующим Приволжского округа, новым начальником штаба стал человек Тухачевского, Пугачев, его заместителями приятели председателя правительства Корк и Халепский. Третьим замом Якир все же протолкнул своего приятеля Гарькавого.

Перед отъездом в Куйбышев, маршала Егорова принял Косиор.

- Ты пойми - сказал он пониженному в должности военноначальнику: Тухачевский глава правительства. Я считаю, не прав он в твоем вопросе. Не для маршала дело, внутренним округом командовать. Якир тоже так считает, Гамарник. Но Михаил Николаевич решил иначе. Мы решений СНК не отменяем. Но и в обиду партия честных коммунистов не даст. Пока езжай в округ, а мы тут разберемся, посоветуем кое-какие ошибки исправить…

Из Кремля Егоров уехал твердым сторонником нового генерального секретаря.

В Москву Якиру удалось перетянуть многих участников заговора - командующим Московским округом стал его давний приятель Дубовой, после чего все начальствующие посты там заняли командиры из украинских округов.

На должность инспектора пехоты РККА перевели с Дальнего Востока, под присмотр центра, четвертого маршала - Блюхера, командующим ОКДВА вместо него был назначен командарм 1-го ранга Уборевич. В неприязни к Блюхеру, прозванному "восточным богдыханом" сходились и Якир, и Тухачевский. Да и слухи о принадлежности командующего войсками Дальнего Востока к ряду заговоров давно ходили. Оторвать его от сложившейся, устоявшейся команды, проще всего было повышением. Так же, как когда-то в 20-е отрывали от родного Западного фронта Тухачевского. Впрочем, здесь политика совпадала с необходимостью, укрепить Дальний Восток действительно не мешало. Вопреки идее Тухачевского о приоритете для армии европейского направления, Уборевич и Якир не считали запад первостепенным. Наоборот, все их внимание было обращено к востоку. Они, особенно Уборевич, считали, стратегически наиболее важным именно дальневосточный театр военных действий. Иероним Петрович имел опыт командования войсками на Дальнем Востоке в 1922-1924 годах, пользовался устойчивой репутацией одного из самых способных и подготовленных советских генералов, как в СССР, так и за его пределами, и одновременно в силу этого являлся конкурентом Якиру. Решение отправить его вместо Блюхера устроило всех.

И это тоже было только началом. Все перестановки повлекли изменение должностей и нижестоящих командиров.

***

В течение мая 1937 года, в СССР в целом, ситуация стабилизировалась. Да, убийство Сталина и последовавшие перестановки, и общество, и элиту взволновали, но нельзя сказать, чтобы надолго. В конце-концов, к мысли о том, что в партии и стране есть затаившиеся, злоумышляющие против вождя и народа враги, людей приучали долго и настойчиво, и подтверждение этих лозунгов легло на подготовленную почву. Тем более, кроме личностных кардинальных изменений не наблюдалось, а замена Сталина и Молотова на давно известных Косиора и Тухачевского, страну не перевернула. Изменения коснулись внешней политики, но и там они выглядели скорее продолжением курса на взаимодействие с Парижем, подтвержденного советско-французским и советско-чехословацким договорами 1935 года.

***

В продолжение прежних, еще неофициальных договоренностей с Петэном, в июне 1937 года, Тухачевский и Литвинов во главе советской делегации выехали во Францию. После недолгих переговоров, председатель СНК подписал договор, получивший название "Парижский пакт", во многом повторяющий советско-французское соглашение 1935 года, но выглядевший более конкретным. Пакт предусматривал военную помощь в случае нападения на одну из сторон, укрепление военно-политического и экономического сотрудничества. Достижением стало признание французами сферой советского влияния Прибалтики (Финляндия, Литва, Латвия, Эстония) и подтверждение прав СССР на Бессарабию.

Франция не имела интересов в этих районах, более того, Прибалтика считалась сферой интересов Великобритании и Германии, а Румыния - Великобритании, Германии и США, таким образом, Париж усиливал противоречия между СССР и этими странами, одновременно увеличивая свое влияние в мире.

Кроме того, договор предусматривал режим наибольшего благоприятствования для французского экспорта в СССР, увеличение объема импорта сырья (в первую очередь - нефтепродуктов) из СССР во Францию, фиксированные цены на советский импорт, предоставление Францией связного кредита в 200 млн. долларов на развитие добывающей промышленности СССР сроком на 5 лет с погашением кредита сырьем по согласованному списку, по установленным в приложении к договору ценам.

Отдельно обсуждался вопрос предоставления поляками коридоров для советских войск в случае возможной войны с Германией. Польша на тот момент вышла из сферы влияния Франции, и сближалась с Германией, что раздражало пришедших к власти в Париже правых, многие из которых, и в том числе Петэн и Вейган, оценивали поведение Варшавы как предательство. Реальных рычагов воздействия на поляков, тем не менее, ни одна из договаривающихся сторон не имела, в связи с чем, в качестве приемлемого варианта обсуждалось нанесение советскими войсками удара по Польше, в том числе превентивного. Только устно, разумеется - но переговорщики четко поняли для себя, что такой путь в случае войны с Германией никого не смущает.

Литвинов пытался вернуться к идее "коллективной безопасности" в Европе, на этот раз исходя из реального и тесного союза СССР, Франции, Чехословакии и балканских стран. И заключенный договор расценивал как прелюдию к этому. Он знал, что Тухачевский готов пойти и дальше - к военному наступательному союзу, аналогу Антанты. Но военный союз не получился, против выступил Косиор, не желавший накалять обстановку. Нарком иностранных дел отнесся к этому спокойно, твердо обещанная помощь в случае нападения и укрепление сотрудничества сами по себе были внушительным шагом вперед. А вот маршала это раздражало.

***

Впрочем, итоги парижских переговоров беспокоили не только председателя советского правительства. Уже через неделю после подписания пакта, новый шеф НКВД, Агранов, положил на стол Косиора данные разведки из Парижа:

27.VI.1937. Секретно.

Москва. Агранову.

По информации полученной из правительственных кругов, приоритетом новой, правой французской политики, становится стремление к доминированию в Европе и усилению влияния в мире, с опорой на поддержку (в первую очередь, военную) СССР.

Французское руководство (Петэн, Вейган, Лаваль) рассчитывают на советскую военную помощь против Германии и возможно Англии. В правительственных кругах Тухачевский считается сторонником Франции.

Как пояснил наш источник "Поль" - секретарь министра внутренних дел: "руководство СССР, здесь рассматривают как диктатуру Тухачевского, пока связанного необходимостью уступок лидерам компартии". В этой связи, кругами близкими к Петэну как очень важные оцениваются неофициальные контакты с Тухачевским, считающиеся гарантией профранцузской ориентации СССР.

В русле этой политики, правительством Петэна в ближайшее время будут поставлены задачи вытеснения Великобритании из Югославии и Греции, увеличения влияния в Чехословакии, установления контактов с Италией Муссолини, сдерживания Германии.

Кроме того, для Франции огромное значение имеет стабильность положения в колониях. Если в Африке положение оценивается как в целом спокойное, то на Ближнем Востоке, во французском Леванте имеются серьезные противоречия с британцами. Также волнение правительства вызывает обстановка во французском Индокитае, где началось проникновение в зону традиционных французских интересов не только Англии, но и США и Японии.

Кислов.

Разведка не упомянула о внутренних событиях. Петэн и Патриотический фронт выдвинули проект новой конституции, который вскоре, в августе, был принята, ознаменовав крупную веху в жизни страны - фактический переход от Третьей к Четвертой республике. "Правая" конституция Четвертой республики радикально усилила позиции исполнительной власти и ограничила права парламента. Она предусматривала сильную президентскую систему, "авторитетную, но узаконенную общественным одобрением" - как выразился Лаваль, президент избирался прямыми всеобщими выборами, имел право назначать и смещать премьер-министра, право досрочного роспуска Национального собрания в любой момент по своему усмотрению, а также получал статус главнокомандующего и, соответственно, контроль над армией. Первые выборы президента были назначены на 30 октября 1937 года.

Тогда же, французский парламент, в котором большинство имел Патриотический Фронт, упразднил Кодекс законов о труде, урезал социальные субсидии, преподнес Петэну широчайшие полномочия для ускорения перевооружения французской армии. Последнее, повлекло увеличения государственного оборонного заказа, чего и требовали промышленники, связанные с обороной и тяжелой промышленностью, финансовая база правящей партии. Важнейшим следствием стало то, что за счет госзаказа и жестких сокращений в социальной сфере, Франция начала выкарабкиваться из кризиса.

***

Перемены в политике Франции и СССР, разумеется, не могли не вызвать реакцию в других странах. В июле 1937 года, было заключено соглашение о военно-морском флоте между Великобританией и Германией. Советско-французский союз и связанное с ним усиление влияния Франции и СССР беспокоило руководство этих стран, и в противовес они начали сближение между собой. Это настораживало, поскольку могло повлечь в дальнейшем англо-германский блок, в котором Лондон будет господствовать на море, а немцы давить на французов сухопутной армией.

Правительство Чемберлена было явно недовольно растущей ролью Франции. Желая усилить позицию Британии, Чемберлен планировал создание альтернативного силового центра, а эту роль на континенте могла играть только Германия. Для того чтобы создать англо-германский союз, в Лондоне склонялись даже к решению не ставить преград национальным требованиям немцев противоречащих Версальским соглашениям. И такие новости еще больше сближали Петэна и Тухачевского.

***

Косиор в этой ситуации еще более настойчиво выступал за осторожность во внешних делах, особенно с учетом того, что в Москве считали реальным шанс укрепиться в Испании - Брунетская операция развивалась успешно, части 11 пехотной дивизии майора Листера взяли Брунете. Вопрос заключался в отношении к испанским событиям Парижа, и этот вопрос стал причиной сдержанного отношения к сближению с Францией в партии. Петэн проводил политику невмешательства, но вполне обоснованно считалось, что идеология Франко ему ближе, чем республиканцы. Фалангисты, однако, ориентировались на Муссолини и Гитлера, а с немцами у Парижа отношения были традиционно не лучшими. Косиор полагал, что в случае быстрого подавления мятежа Франко, Москва сможет выступить посредниками между Парижем и Мадридом. Казалось, к этому все и идет.

Вообще, в июне-июле 1937, за рубежом все шло для Советского Союза неплохо. Двадцать четвертого июля было заключено Соглашение о торговых отношениях между СССР и США, согласно которому стороны предоставили друг другу режим наибольшего благоприятствования во взаимной торговле. Во Франции отношение к Москве улучшалось скачкообразно, как заявил в начале августа Петэн: "либо Россия возвращается к своим традиционным союзникам, главным из которых всегда являлась Франция, либо продолжает коммунистические эксперименты - - однако, видно, что в перспективе для России выгодно продолжать курс на дружеские отношения с нами". В речах лидеров господствующей партии Франции, Патриотического союза, появляется выражение: "пояс стабильности от Атлантического до Тихого океана". Именно эта линия стала основной, что в Москве законно считали и своим успехом.

Хуже было в Азии, в ходе японо-китайской войны японские войска в июле захватили Пекин и Тяньцзинь в Северо-Восточном Китае, в августе высадили морской десант в Шанхае, на восточном побережье Китая, а Афганистан, Иран, Ирак и Турция подписали пакт о ненападении - оцененный как проанглийский. Но серьезной опасности в этом пока не усматривалось.

 

5. Не желая делиться…

Среди советской партийной элиты, тем временем, несмотря на международные успехи росло недовольство Тухачевским, который рассматривался за рубежом как советский диктатор и постоянно набирал авторитет внутри страны. В первую очередь, недовольство проявляли бывшие участники антисталинского заговора, хотя настроения разделялись всей верхушкой партии, частью руководства армии и промышленности. Элита всегда насторожено относилась к "бонапартистам" и сейчас в лице Тухачевского видела именно кандидата в диктаторы.

Усиливали эти настроения действия самого главы правительства, приблизившего группу высших военноначальников. Основными сторонниками маршала стали "замы" - армейцы высшего, но "второго" эшелона, выдвинувшиеся после майского переворота и находящиеся в одном шаге от "первых" кресел. В их числе отмечают, как правило, замнаркома Белова, замначальника ГлавПУРККА Аронштама, начальника генерального штаба Пугачева, его заместителей Корка и Халепского, инспектора пехоты РККА Блюхера, командующих Белорусским военным округом Павлова и Забайкальским - Грязнова, но это лишь самые рьяные последователи, в действительности, их было куда больше.

Такая "групповщина", в сочетании с проявляемой Тухачевским самостоятельностью в политике и тайными переговорами с Парижем, наводила Косиора на неприятные мысли. Новый генеральный секретарь опасался маршала, повторять судьбу Сталина ему не хотелось. И Косиор решил сложившийся узел разрубить. Путь он выбрал уже обкатанный Сталиным: обвинение, арест. Но нужно было подготовить почву. И он созвал пленум ЦК. Перед пленумом, по свидетельствам очевидцев, генсек лично переговорил с военными: Буденным, Седякиным, вызванными в Москву Егоровым и Уборевичем. Все они соглашались, что Тухачевский зарвался, и оказались готовы поддержать руководство партии.

Якир устранение Тухачевского одобрил без сомнений. И именно Якир контролировал Московский округ. Встречи лидера партии успокоили. Не так силен оказалось соперник, как думалось

Убедившись в том, что армия в защиту Тухачевского не выступит, Косиор вызвал к себе Агранова. Нарком все понимал с полуслова - заговор с целью прихода к власти, да еще и военный. Возможно попытка реставрации капиталистического строя, все же речь о бывшем дворянине, гвардейце последнего императора. Схема подготовки таких процессов, чекистами была обкатана еще при Сталине, сомнения вызывал лишь уровень фигуранта. Все же, второй человек в государстве, лицо страны для иностранцев… впрочем, то, что в Советском союзе называли бонапартистскими замашками и фразой "ставит себя над партией", в действиях маршала отрицать не смог бы никто, и несмотря на то, что о диктатуре Тухачевского впрямую не говорилось, из контекста явственно следовало, что глава правительства считает себя единственным в стране вождем. А мнение иностранцев, в СССР определяющим никогда не считали.

Вернувшись в кабинет, Агранов дал указание начальнику Оперативного отдела Воловичу лично подготовить материалы по "антисоветскому заговору группы Тухачевского". В оперативном деле собрали материалы опернаблюдения на маршала и его команду, донесения осведомителей особых отделов и французской резидентуры, добавили документы старых, проводившихся разведкой операций по "бонапартистской легенде". Получившееся досье представляло собой амальгаму действительных стремлений маршала к власти и тенденциозно подобранных, местами - вырванных из контекста разведопераций документов, свидетельствующих о его "вражеских" планах. Пленум такие доказательства должны были устроить.

Только после этого, Косиор созвал пленум ЦК.

***

Пленум начался 23 августа, "Правда" писала о нем непривычно кратко, только повестку и прения по последнему вопросу - о назначении XVIII съезда партии:

"Пленум обсудил следующие вопросы:

"Об усилении позиций СССР в сфере сотрудничества с иностранными государствами" (докладчики Литвинов, Мануильский);

"О положении дел в армии и оборонной промышленности" (докладчик Рудзутак);

"Дело тт. Тухачевского, Блюхера, Белова" (докладчики Косиор, Агранов);

"О проведении XVIII съезда ВКП(б) (докладчик Петровский);

Делегаты Пленума постановили провести XVIII съезд партии в ноябре 1937, приурочив открытие к 20-ти летию октябрьской революции…"

Первый доклад никого не заинтересовал. Литвинов доложил о заключенном с Францией договоре, не сказав ничего нового, его дипломатическое детище "политику коллективной безопасности в Европе" все прекрасно помнили, как и договор с той же Францией в 1935 году. Новые инициативы воспринимались всего лишь как продолжение этой линии. Совершенно шаблонным стало и выступление Мануильского о Коминтерне, с упором на испанские события. Рудзутак, стремящийся заработать очки перед Косиором, делегатов уже насторожил: резкой критике подверглась работа правительства и отвечающего за вооружения в НКО Белова. Доклад выглядел явно направленным против Тухачевского. Члены ЦК почуяли неладное. И следующий вопрос их не разочаровал, Косиор и Агранов обвинили Тухачевского, Блюхера и Белова в создании группы, организовавшей бонапартистский заговор в армии. Материалы Агранова пришлись кстати, придав обычной грызне за власть видимость объективности.

Защищать проигравших никто не стал. Продемонстрировав объяснимое единодушие, пленум принял решение об исключении из состава ЦК Тухачевского и Блюхера, снятии их со всех постов, немедленном аресте заговорщиков и предании их суду. Арестовали маршалов на выходе, чекисты подготовились. Войска Московского военного округа, были приведены в боевую готовность, но как выяснилось зря. Армия защищать Тухачевского не собиралась.

По обвинению в принадлежности к "бонапартистскому заговору Тухачевского" арестованы сам председатель СНК Тухачевский, Белов, Блюхер, и около двух десятков высших командиров из их окружения. "Бонапартистов" судили 2 сентября, приговорили к высшей мере и расстреляли вечером того же дня.

***

В армии на этот раз провели серьезные перестановки. Косиор знал Якира давно, и способности его оценивал здраво. Доверял он ему полностью, но осознавал, что стратегом тот не является. И в случае серьезной войны на главкома не потянет. Нет, с должности он снимать старого соратника не собирался, но вот дать ему в помощь "военспеца" - это было логичное, опробованное историей решение. В Красной армии еще с гражданской войны привыкли к наличию рядом с "пролетарским героем - командиром" незаметного начальника штаба, с основательными военными знаниями. И Косиор продавил назначение начальником Генштаба Шапошникова. Последний был грамотнейшим штабистом но совершенно аполитичным человеком, не принадлежавшим ни к одному из армейских кланов. Типичный "военспец", прекрасно подходящий к этой должности.

Его заместителями, разумеется, стали люди Якира - Федько и Василенко. Руководить Военной Академией поставили видного теоретика Свечина.

Начальником ключевого Управления начсостава вместо Фельдмана Гамарник предложил Урицкого, недавно ставшего начальником Разведуправления. Военную разведку вместо него возглавил вызволенный из сталинской опалы Уншлихт, в прошлом заместитель председателя ВЧК, заместитель председателя Реввоенсовета, в 1935 году задвинутый к Калинину в ЦИК. Сменилось и командование большинства военных округов. На Дальнем Востоке, для объединения и направления действий ОКДВА и Забайкальского округа создан Особый Дальневосточный фронт (ОДВФ) под командованием Уборевича. С целью отблагодарить Уборевича за поддержку и, одновременно, улучшить контроль в поддерживавшем Тухачевского округе. Кроме того, назначение Уборевича командующим наиболее крупного войскового объединения страны давало возможность рассчитывать на его содействие в дальнейшем.

Председателем СНК вместо Тухачевского, как и предполагалось всеми знающими людьми, назначили Чубаря, на его место, первым секретарем ЦК Украины - Зеленского.

***

В целом, пленум и перестановки в руководстве сыграли двойственную роль. С одной стороны, борьба с "бонапартистскими устремлениями" военных, безусловно, сплотили основную массу руководства партии, часть руководства армии и промышленности. В этом плане, Косиор получил весомую поддержку и набрал авторитет как партийно-государственный лидер. Однако, с другой стороны, перестановки в армии и расстановка на ведущие посты людей Якира-Гамарника, породили недовольство других армейских групп, в первую очередь, маршала Буденного и переведенного командовать Среднеазиатским округом командарма 2-го ранга Седякина, в прошлом штабс-капитана царской армии, прошедшего мировую и гражданскую войны, до этого бывшего начальником Управления ПВО. Не удалось привязать к действующему руководству и Уборевича. Возглавив Особый Дальневосточный фронт, он в ходе проведения мероприятий направленных на повышение боеспособности и мобильности войск столкнулся с противодействием местного партийного руководства, получив при этом поддержку уполномоченного СНК по Дальнему Востоку, обиженного Косиором Калинина. А вот поддержки Якира он не получил - секретари Дальнего Востока были друзьями брата Косиора.

Второй из оставшихся в СССР маршал, Егоров, назначенный в благодарность за поддержку вторым замнаркома обороны, теперь наоборот поддерживал Якира.

Расправа над бывшим соучастником заговора насторожила участника антисталинского заговора Мануильского, который, не будучи членом "украинской" группы и не курировавший серьезных вопросов в партии или государстве (как Агранов или Литвинов) начал опасаться опалы.

Вообще, репрессии проигравших схватку за власть - а именно так оценивались события в среде советского "широкого руководства", закончившиеся смертными приговорами, вызвали в верхах опасения в отношении Косиора. Выражать недовольство по поводу расстрелов "своих", представителей узкого слоя высшей элиты, осмеливались даже имевшему куда более весомый авторитет и гораздо крепче и дольше державшему власть Сталину, как это было лишь год назад, когда добившись расстрела группы Зиновьева-Каменева, вождь не смог продавить единогласную поддержку даже ареста Бухарина и его сторонников. Казни же конкурентов свежеиспеченным генсеком, еще недавно одним из многих, до сих пор считавших его ничуть не выше себя, представлялись чересчур обостряющими ситуацию. Косиору не ставили в вину майские расстрелы объявленных заговорщиками и убийцами Сталина "троцкистов Ежова-Кагановича", о том, что то дело сфальсифицировано, знали немногие, официальная косиоровская версия пока всерьез не ставилась под сомнения, и не вовлеченные в реальный переворот партийцы готовы были согласиться, что убийством Сталина, Молотова и Ворошилова, заявленные мятежники "начали первые" и пулю вполне заслужили. Но с Тухачевским дело обстояло иначе.

Открыто, разумеется, против Косиора не выступил никто. В конце - концов, репрессии коснулись в основном армии, среди партийных начальников Тухачевский поддержки не имел практически никогда, да и военного переворота в ВКП(б) действительно боялись все - так что, повод для реальной атаки против Косиора просто не вырисовывался. Но недоверие к генеральному зародилось, и "под ковром", без вынесения наружу, к новому вождю отношение стало меняться с прежнего положительно-нейтрального на насторожено-негативное.

***

За рубежом реакция оказалась сходной. Литвинов, конечно, на следующий день после пленума снявшего Тухачевского с должности, через французского посла в Москве передал сообщение Петэну о неизменности позиций в отношениях с Францией. Однако французы обеспокоились, их политика строилась в том числе на личных связях с Тухачевским, и его арест и связанные с ним изменения в руководстве страны они расценили как фактический переворот и новую замену близкого к правым "военного диктатора" левыми, коммунистами. Это выглядело ударом по просоветской политике Петэна-Лаваля, и в отношениях с СССР наступил период охлаждения.

Чтобы снять напряженность, Литвинов предложил провести встречу на уровне министров иностранных дел или премьер-министров, однако французы решили отложить переговоры до выборов во Франции и проведения съезда в Москве (который они рассматривали как некую аналогию парламента и парламентских выборов). Для формального и публичного подкрепления советско-французской дружбы, требующегося, тем не менее, обеим сторонам, в СССР с официальной военной делегацией в середине сентября был направлен Де Голль.

Остальные страны, исчезновение Тухачевского с орбиты советской политики, скорее успокоило. Считалось, что Косиор в отличие от опального маршала не является сторонником активного вмешательства в международные дела, и ему понадобится определенное время на укрепление положения внутри страны. Поэтому, на события в мире события во Франции и СССР, повлияли мало.

 

ГЛАВА II

Пересмотр решения.

 

1. Вновь открывшиеся обстоятельства.

До съезда, на котором ожидалось закрепление победы Косиора оставалось три месяца. Заинтересованные лица ждали и готовились, в высших эшелонах власти шла не выходящая пока наружу, подковерная возня. Заключались союзы, складывались группы. Но участвовали в этой подготовке не все.

Мануильский, Калинин и Жданов выехали в отпуск, на Кавказ.

Оттертые от верхов, Калинин и Жданов от грядущего съезда ничего хорошего не ожидали. Они понимали, что в новый состав политбюро не войдут, а чуть позже, скорее всего, потеряют и нынешние посты. Косиору они были не нужны, а возможностей для борьбы с ним не имели.

Калинин отнесся он к случившемуся спокойно, не видя за собой "грехов" перед косиоровцами, он рассчитывал, как старый большевик и ветеран партии уйти на какой-нибудь незначительный, но почетный пост - директором музея или института посвященного революции, например. Далеко от вершин, зато безмятежно. Поэтому отправился мирно в отпуск, и с ехавшим тем же поездом Ждановым общаться не хотел. Лично к нему бывший "Всесоюзный староста" относился хорошо, но попасть за разговор с ним под "кампанию по борьбе с "ждановцами", чего умудренный жизнью Калинин после съезда не исключал, не хотелось. Возраст не тот.

***

У Жданова положение складывалось хуже. Всего несколько месяцев назад один из четырех секретарей ЦК и руководитель Ленинграда, замеченный Молотовым и выдвинутый Сталиным, он давно подчинялся только самому генеральному секретарю. И в кланы не входил, зато понемногу создавал свой, ленинградский. Из людей, перетянутых из Горького, которым он руководил до этого, унаследованных от убитого Кирова или выращенных на месте. Но все это было лишь началом пути. Пока же Андрей Андреевич держался на верху только за счет вхождения в сталинскую "обойму". Им выдвигаемый и поддерживаемый, без вождя он оказался никому не нужным. Подвигами в Гражданскую войну он похвастаться не мог, дореволюционных заслуг не имел, и громким именем не обладал. Вес в партии ему придавало только положение проводника идей Сталина, чего против Косиора явно не хватало, а прибиваться к "украинцам" оказалось поздно, там своих кандидатов на ЦК и Ленинград хватало. В отпуске он планировал спокойно обдумать ситуацию и принять решение. Да и сидеть в Ленинграде, ждать съезда, было досадно, "подвешенное" состояние видели и подчиненные, и сторонники и враги. Отвечать на вопросы: "а что будет дальше?" не хотелось. Да и нечего отвечать, потому как, быть могло всякое. От перевода секретарем обкома в Сибирь или на тот же Кавказ, до ареста по обвинению в принадлежности к заговору Ежова-Кагановича. Шансов на успешную борьбу с Косиором не было, Жданов трезво оценивал свой уровень.

"Какого черта этому Ежову не сиделось? - подумал он. Секретарь ЦК, нарком. Но ведь несравнимая со Сталиным, да хоть и Косиором тем же, фигура. Вообще не понятно, на что они с Лазарем рассчитывали. Может, за ними действительно Троцкий стоял? Того как раз за несколько дней до заварушки грохнули. Потому может, и сорвалось у них".

Слухи о том, что за Ежовым и Кагановичем стоял убитый за неделю до переворота Троцкий, до хозяина Ленинграда доходили. Цену молве он, конечно, знал, как и то, что распускает слухи частенько соответствующее ведомство. Но версия представлялась логичной. Ни Ежов, ни Каганович на роль главы СССР не годились. А вот "Лев революции" вполне. И внезапное, перед самым путчем, убийство в Мексике бывшего второго человека в Советском Союзе, и непонятное Андрею Андреевичу бездействие заговорщиков после удачного покушения на Сталина - все работало на этот вариант. Срочная ликвидация Троцкого, в таком раскладе могла быть следствием получения чекистами информации о готовящемся перевороте, убийство Сталина и его окружения - безнадежной попыткой оставшихся заговорщиков довести дело до конца. Впрочем, сейчас это значения уже не имело.

***

Тем же поездом, в отпуск выехал и замнаркома внутренних дел, начальник ГУРКМ НКВД, комиссар ГБ 2-го ранга Бельский. Отправленный в 1934 году Ягодой "чекизировать" милицию, с поставленной задачей Лев Николаевич справился, сумев одновременно улучшить работу правоохранителей, и сейчас занимал свое место вполне по праву. В майских событиях он не участвовал, но и против Агранова никогда не выступал, сторонникам Косиора дорогу не переходил, и в целом за свою судьбу не опасался. Вопросы у него, конечно, возникали, рассказы о происходившем в ночь переворота на Лубянке он слышал, и в рассказах этих с официальной версией стыковалось не все. Но, зная не понаслышке, какая неразбериха может твориться во время серьезной операции, да еще в условиях цейтнота, в целом в официальной версии Бельский не сомневался. Предполагая, правда, что некоторые детали победы над блоком Ежова-Кагановича могли с объявленной линией и не совпадать. Последнее, впрочем, его не особо тревожило.

Замнаркома давно знал Берию, секретаря ЦК Грузии, и воспользовавшись августовским затишьем, решил съездить отдохнуть к бывшему коллеге.

***

В это же время, маршал Буденный, решив на время перемен в стране укрепить поддержку в армии, объезжал округа с инспекторской проверкой кавалерии. Буденный пользовался среди военных не меньшей поддержкой, чем Якир с Гамарником, а сослуживцев по Конармии он проталкивал вверх еще с 1925 года. При содействии, правда, Сталина и Ворошилова, ныне, увы, покойных. Но Косиор с Якиром менять его людей пока не осмеливались. Пока. Сейчас этого казалось мало, и потому бывший командующий 1-й Конной начал поездку с Северокавказского военного округа. Здесь он планировал обсудить майские перемены с командующим округом Кашириным и его начальником штаба Вакуличем, которые в армии считались входившими в достаточно влиятельную группу Седякина.

***

Внезапный наплыв на курорт людей из высочайшего руководства, не мог, разумеется, остаться без внимания местных властей. 15 сентября, всем отдыхающим пришло приглашение от местного хозяина, секретаря ЦК Грузии. Берия приглашал гостей на ужин на дачу, расположенную неподалеку. Еще бы, Калинин, Мануильский, Жданов, Буденный - и все на его территории. Да и Бельский, несмотря на ранг пониже, без внимания остаться не мог, не то ведомство представлял. Тем более во времена перемен.

В принципе, такие ужины были традиционными. Отказываться от приглашения республиканского руководства, было не принято: человека обидишь - врага наживешь, да и скажут, что от народа отрываешься.

Собрались на даче к восьми часам. Калинин на ужин не пошел, сказался больным. Ему уже, в общем-то, все равно было, что местное руководство о нем подумает, он не рассчитывал на продолжение политической карьеры. Стол был традиционно обильным, местный коньяк способствовал свободе общения. Тем более в компании были только свои. И разговор, разумеется, не мог не зайти о недавних событиях - смерти Сталина и приходе к власти Косиора. А потом и "разоблачении" Тухачевского.

Мануильский уехал в отпуск расслабиться. В заговор против Сталина он влез по большому счету случайно, и не раз уже об этом пожалел. Раньше боявшийся попасть под волну сталинских чисток, сейчас он был убежден, что это были надуманные страхи. Зато теперь обстановка в стране накалялась, и начавшаяся в стане бывших соратников борьба пугала гораздо сильнее, чем умозрительное недовольство прошлого вождя, а дело Тухачевского наводило на мысли о дальнейших перетрясках. Если при Сталине вплоть до последнего времени оппозиционеров снимали с должностей, исключали из партии, высылали, то Косиор сразу начал круто. Дмитрий Захарович не был наивным гимназистом и убитые при перевороте Молотов, Ворошилов, Ежов и прочие его не смущали. Расстрелы людей окружавших Сталина - это тоже было понятно. Но вот столь быстрая расправа с одним из своих, вождей заговора, страшила.

К тому же новый генеральный оказался явно более слабой фигурой, чем старый. Внешней политики он не знал и не понимал, заграничные компартии считал такими же подразделениями ВКП(б), какой была его компартия Украины, во внутренней жизни страны разбирался слабо. Сам Мануильский как человек образованный, учившийся в Петербургском университете и окончивший Сорбонну, даже не будучи хозяйственником, осознавал, что растущая экономика огромной страны требует постоянного контроля и тщательного баланса, угрожая в противном случае пойти вразнос. Косиор и его люди, способными заниматься экономикой не выглядели. Вместо этого, они активно делили посты, пропихивая наверх своих. Как правило, таких же выходцев из партии, необразованных и совершенно не желающих вникать в тонкости порученного дела.

Секретарь Исполкома Коминтерна прекрасно помнил, с чего начиналась революция в 1917 году. Пренебрежение к положению в стране могло вызвать что-то подобное, чего совершенно не хотелось. Сейчас он уже совсем не был уверен, что майские события не приведут к кровавой сваре в стране.

В застольном разговоре, произошло нечто, до сих пор неясное исследователям событий тех лет. Да, из участников ужина, воспоминания оставили трое, но их мемуары, выходившие в разное время, отражают, скорее, линию партии на день выхода книг и подробностями не балуют. Как известно, Буденный вообще не упоминал о разговоре на даче, ограничившись фразой: "во время проверки Северокавказского военного округа, я узнал о страшном злодеянии и обмане…", после чего переходит к последствиям. Сам Мануильский, в узнаваемом стиле чистосердечного признания тех лет, описал свои муки совести и потребность раскаяться перед партией, при этом настойчиво декларируя, что партию он уже тогда представлял исключительно в лице лично и непосредственно Жданова, что с учетом времени выхода мемуаров неудивительно. "Дневники…" Берия опубликованы позже остальных, когда писать разрешили более открыто, и там излагается иная версия. По словам Берии, он сразу, еще в мае 1937 года, заподозрил неладное в официальной версии смерти Сталина, а в сентябре, за ужином, он и Бельский, подозревая Мануильского, в присутствии Жданова и Буденного устроили секретарю Исполкома Коминтерна неофициальный допрос, в ходе которого и выведали правду о заговоре Косиора.

Учитывая, что Мануильский до самой смерти оставался несменяемым закулисным шефом международного коммунистического движения, занимал высшие посты в СССР, и оказался единственным участником двух верхушечных заговоров 1937 года, вероятность того, что он действительно в сентябре смог просчитать развитие событий, поставить на Жданова и привести его к власти, существует. Хотя, предположения о том, что Мануильский стал "серым кардиналом" направлявшим Жданова, относятся к области конспирологии и не имеют под собой оснований, но отрицать его блестящие способности аналитика и мастерство аппаратной игры, невозможно. В принципе, он действительно мог вывести политическую игру на новый уровень, а Жданов в те дни выглядел, пожалуй, единственной кандидатурой среди членов не ангажированной Косиором и готовым вступить в борьбу. Но может оказаться ближе к истине и версия Берии.

В любом случае, фактом следует признать, что в тот день, во время ужина, Мануильский умышленно или неосторожно, дал понять, что знает о майской смене власти больше остальных присутствующих, и его слова не пропустили мимо ушей. Фактом, подтвержденным дальнейшими событиями, является и то, что Мануильский сообщил собравшимся коллегам по партии о заговоре против Сталина и перевороте - операции "Пер".

***

Открытие такой тайны, должно было ошеломить и напугать, и первым опомнился Жданов, ставший главным лицом в собравшейся группе.

С рассказом Мануильского надо было что-то делать, иначе он превращался в приговор. Если сейчас, на месте, не повязать круговой порукой участников "тайной вечери", в которую превратился обычный ужин, то Косиор и Агранов про утечку узнают. И вычистят услышавших. С другой стороны, сведения могли стать козырем, которого Жданову так не хватало для противостояния Косиору. Опираясь на эту информацию, он внезапно получал некий рычаг, оставаясь секретарем ЦК, ведь Секретариат в советском раскладе мог потягаться и с политбюро. Роль преемника Сталина, разоблачившего его убийц и по праву мстителя ставшего наследником коварно убитого вождя Жданов примерил на себя моментально, не умевшие мгновенно принимать решения рядом со Сталиным долго не задерживались, а не имевшие амбиций до таких постов не дорастали. И немедленно послал за Калининым. Теперь он рассматривал собравшихся в банкетном зале как союзников в будущей драке, и усилить коалицию еще одним кандидатом в члены политбюро не мешало.

Бывший помощник вождя не предполагал в остальных ярого стремления мстить за Сталина. Впрочем, он и для себя не рассматривал месть как серьезное основание. Но как один из факторов, заставляющих других пойти за ним, это вполне годилось. Другими причинами были опасения ликвидации носителей опасных сведений и наоборот - шанс взлететь для них же. Лидером нового заговора он стал по умолчанию, Мануильский выбрал в качестве "патрона" именно его, и, как показало будущее, не прогадал. Так же поступили остальные. Решение готовить переворот против Косиора стало общим, и наверное в той ситуации, единственно возможным выбором, остальные варианты представлялись еще более опасными, а с учетом уверенности в том, что хоть один, но донесет - даже смертельными. Никто из участников ужина не принадлежал к людям Косиора, но все они занимали сильные посты. Не высшие, но весомые. Пока… А потому провести смену власти следовало не позднее съезда партии, поскольку большинство не было уверено в сохранении своего положения.

***

Там же, на перешедшем в совещание банкете, решили, что Буденный прозондирует настроения в армии, Жданов в партии, Бельский в НКВД.

Оказавшийся в центре событий почти против своей воли Калинин, тоже решил высказать свое мнение. Являясь авторитетной и популярной в стране фигурой, но давно уже не имея реальных рычагов власти, Михаил Иванович давно научился использовать для продвижения своих идей те минимальные возможности, которые предоставляло советское законодательство. Кроме того, по своему богатейшему опыту революционера-подпольщика, толк в пропаганде он знал. И предложил интересный ход:

- Надо с Вышинским переговорить - сказал он. С прокурором Союза. Для придания законности нашей задумке, он совсем даже не лишний будет. И подход к нему есть, давний он мой знакомец, еще по Кавказскому подполью. Да и не только мой, они с Иосифом Виссарионычем в девятьсот третьем в одной камере сидели, в тюрьме Баиловской. Там и сдружились.

Жданову мысль понравилась. Он знал, что Вышинскому, в прошлом меньшевику, но главное - ревизору косиоровской Украины в середине 30-х и выявившему массу нарушений, при новой власти ничего хорошего не светит.

- А что? - отреагировал он. Хорошая мысль. Андрей Януарьевич твердым сталинцем всегда был.

- Не помешала бы его поддержка - кивнул, осторожно вмешиваясь в разговор "небожителей" Бельский. Под его прикрытием и я куда свободнее действовал бы. Мало ли, какие поручения прокурор милиции дать может? Никто и проверять не будет.

***

Мануильскому было обещано полное прощение и сохранение всех постов, после чего он, в присутствии Жданова, Калинина, Буденного, Берии и Бельского составил ставший впоследствии знаменитым "меморандум Мануильского", на двадцати трех листах которого подробно описал заговор, убийство Сталина и переворот. Документ заверили присутствующие, после чего каждый получил по экземпляру. Меморандум стал компроматом, основываясь на котором можно было идти дальше. И одновременно повязал всех участников общей тайной. Смертельной, в случае разглашения. Пользуясь этими экземплярами, вернувшиеся в Москву заговорщики начали вербовку сторонников.

***

Новая оппозиция спешила. Вернувшись в столицу, Калинин и Бельский, под предлогом обсуждения работы милиции на Дальнем Востоке немедленно встретились с Вышинским. После разговора с давно знакомым Калининым и прочтения признаний Мануильского, Андрей Януарьевич задумался. У него были неплохие отношения с Калининым и Ждановым, но крайне натянутые - с группой Косиора, от потери поста прокурора спасало пока лишь то, что должность в советских представлениях не считалась ключевой. Примкнуть к заговору он согласился. А согласившись, принял активное участие:

- Мануильского приводите - буркнул прокурор. Будем оформлять.

- Что оформлять? - не понял Калинин.

- Документацию. Вот это - Вышинский потряс меморандумом, - филькина грамота. А вот если это все в приличный, процессуальный вид привести, так на съезде очень хорошо сыграть может. Если найдем кому озвучить с трибуны. Представляешь, какое впечателение произведет?

И заметив, что Калинин колеблется, улыбнувшись, добавил: да не волнуйся ты, Михаил Иваныч. Все в надежном месте до поры будет, нас с тобой тайникам учить не надо. А ему - он кивнул на Бельского, - ему я помогу.

Уже через два дня, в присутствии членов Политбюро Жданова и Калинина, в полном соответствии с советским законодательством, прокурор СССР принял у Мануильского официальную явку с повинной. Процессуально оформленное признание действительно стало отличным компроматом и вполне убеждало новых участников оппозиции. Теперь Вышинский в любой момент мог (а в принципе вообще был обязан сделать это немедленно) возбудить в отношении Косиора и остальных заговорщиков совершенно законное уголовное дело. По обвинению в убийстве, государственном перевороте, измене Родине. Да, в нынешних условиях, возбуждение такого дела стало бы самоубийством. Но при любых чуть более удачных обстоятельствах, материалы могли стать маленькой, но необходимой соломинкой, ломающей спину верблюда.

Жданов предполагал использовать эти документы на XVIII съезде для привлечения делегатов на свою сторону и снятия Косиора. Все же у покойного Сталина в стране хватало преданных людей. И многие делегаты надвигающегося съезда были еще из них.

***

До съезда, новая оппозиция успела многое. Достоверно известно, что Жданов, в том числе используя разоблачающие документы, перетянул на свою сторону членов политбюро Межлаука и Микояна, кандидата в члены Политбюро Постышева и бывшего члена Политбюро, а ныне наркома водного транспорта Андреева.

Постышев, до переворота занимавший пост секретаря ЦК КП(б) Украины, тем не менее в группу Косиора не вошел и сейчас его положение выглядело шатким. Косиор всегда считал его человеком Сталина, посланным приглядывать за украинцами, что, впрочем, полностью соответствовало действительности. На хорошее отношение нынешней власти Постышев рассчитывать не мог.

- С секретарей-то тебя не снимают еще? - спросил товарища по опале Жданов.

- До съезда и не снимут - криво усмехнулся Павел Петрович. Сам понимаешь, Киев - косиоровская вотчина, я у них под полным контролем там. В аппарате в глаза ухмыляются, знают - ответить не могу. Вот съезд пройдет…

- Смотря как пройдет - в тон ответил секретарь ленинградского обкома. На, почитай - и протянул досье Вышинского.

Читал Постышев быстро.

- Убойная вещь - закончив чтение, взвесил он подборку на ладони. Только вот, само по себе оно Стаса не свалит.

- Факт - кивнул Жданов. А кто сказал, что само по себе? Хотя, можешь просто съезда подождать. Сейчас тебе просто ухмыляются, а после… Тухачевскому не ухмылялись, хотя он-то для них вообще своим был. А мы с тобой чужие. Вот и смотри.

Спорить было сложно. Постышев и не стал - согласился.

С Межлауком было не тяжелее. Нарком тяжёлой промышленности, основы экономической мощи страны, до февраля 1937 бывший заместителем Молотова в СНК и председателем Госплана СССР, тоже ждал снятия с должности. Внесший огромный вклад в создание и развитие производства, базы авиационной и танковой промышленности, автор работ по вопросам военной промышленности, строительства и снабжения войск, он имел серьезные расхождения с Якиром и Косиором, пришедшими к власти с отнюдь не хозяйственных должностей и не желающими заниматься скучными цифрами показателей роста выплавки чугуна и выпуска станков. По вопросам промышленности у них немедленно возникли склоки. Косиор и его окружение не хотели медленного поступательного развития. А экономика никак не желала ходить строем, даже по команде ЦК. Объяснить причины можно было человеку, расположенному разбираться в вопросе. Но Косиора цифры и графики утомляли. Не связывались у него с лозунгами партии и количеством танков данные о расходе валюты на закупку станков, количестве бетона для промплощадок и балансе активов. Новый председатель СНК Чубарь, Межлаука наоборот оценивал высоко. Но это судьбу наркома только ухудшало, у новоиспеченного шефа была своя, киевская, команда. И держать у трона такую фигуру он не хотел - не нужна ему была конкуренция.

Микоян, нарком торговли, снабжения и пищевой промышленности, к разговору со Ждановым был готов. Друживший с Калининым и Вышинским, Анастас Иванович человеком был хитрым и осторожным. Косиора невзлюбил, но в заговор просто так не пошел бы. Если бы шестым, не подводившим никогда чувством, не почуял - Косиор проиграет. Своей интуиции он верил.

Позже Жданов и Калинин, с помощью Берия и Постышева втянули в заговор первых секретарей ЦК Азербайджана Багирова, ЦК Казахстана - Мирзояна, Дальневосточного края Варейкиса, Горьковского обкома Прамнэка, главу ВЦСПС Шверника.

***

К заговору присоединялись и другие. Например, первого октября в Киеве, на пленуме украинского ЦК, выступал нынешний хозяин Украины Зеленский. Новый первый секретарь поступал по образцу своего начальника. Как и Косиор в Москве, он рассаживал своих ставленников по Украине. Но для них сначала нужно было освободить должности. И доклад "О буржуазно-националистической антисоветской организации бывших боротьбистов и о связях с этой организацией Любченко " был подготовлен как раз для этого. Панас Петрович при Сталине входил в украинское политбюро и расположением Зеленского не пользовался. Для новой команды он стал лишним.

После пленума Любченко уже собрался было стреляться, поскольку кроме ареста ждать было нечего, а идти в тюрьму не хотелось, но… нагнавший его по дороге к машине заместитель командующего Киевским военным округом Тимошенко посоветовал подождать. И обсудить ситуацию вечером…

С Тимошенко, верным другом и соратником по 1-ой Конной, уже успел поговорить приехавший в Киев Буденный. К Якиру и Косиору бывший конармеец ни малейшей симпатии не испытывал и до этого, а после подтвержденного документами рассказа боевого друга и покровителя об убийстве ими Сталина… вот последнего Тимошенко уважал. И поквитаться за его смерть считал для себя вполне естественным.

Маршалу о Любченко он доложил сразу после пленума, охарактеризовав просто: "…неплохой мужик, крупный работник. Есть, правда, за ним политические грешки - он когда-то был петлюровцем".

Такие мелочи Семена Михайловича через двадцать лет после войны не смущали, и стреляться Любченко он отговорил. А на косиоровской Украине у ждановцев появился свой человек. Кровно заинтересованный в их победе.

И вербовка сторонников продолжалась.

***

Бельский привлек старого сослуживца, во многом обязанного ему карьерой, Дагина. Последний занимал пост начальника отдела охраны руководителей партии и правительства и управления коменданта Московского Кремля, и его вербовка стала огромной удачей. Дагин о судьбе своего предшественника в Кремле, Ткалуна, слышал. И к заговорщикам идти не хотел, предъявленные Бельским все те же документы Мануильского его не впечатлили. Тогда замнаркома повез его на личную встречу со Ждановым и Буденным. Сразу, прямо из кабинета, в котором они разговаривали.

Лев Николаевич понимал, чем рискует. И отпускать бывшего подчиненного не собирался. Он бы предпочел его убедить, но в случае малейших сомнений, колебаться не планировал. На кону стояла его собственная жизнь, а к такой ставке замнаркома относился серьезно. Дагин это понял. У него было два варианта: сдать заговорщиков, либо примкнуть к ним. За раскрытие реальной антиправительственной организации, Агранов бы его наградил. Но выше не продвинул бы, некуда. Увидев, что в числе заговорщиков действительно высокопоставленные лица, комендант решился. Давний приятель Бельский до этого не подводил ни разу, а Буденный и Жданов виделись людьми основательными, с очень неплохими шансами. Жданов твердо обещал в случае удачи переворота награду самому Дагину и его младшему брату, работавшему в Ростовском обкоме комсомола. И чекист сотрудничать согласился.

Начальника основного силового подразделения НКВД, Главного Управления пограничных и внутренних войск комдива Кручинкина, "зубра" внутренних войск, окончившего военную академию РККА и прошедшего все ступени карьеры, друга и заместителя убитого при перевороте Фриновского, Бельский завербовал сам. Раздавить мятежников, убивших и оклеветавших его друга и других хороших людей (и получить при этом совсем не лишнее повышение), комдиву, числящемуся Аграновым в почти "ежовцах", представлялось здравой идеей.

Кроме того, Бельский смог убедить войти в оппозицию начальников областных управлений НКВД Ленинградского Заковского и Дальневосточного - Чернышева, и некоторых чекистов более низкого уровня.

***

В армии Буденный привел в заговор своих "первоконников" и командиров из группы Седякина. За маршалом шли и ему верили. Якира армейцы, не входившие в украинский клан, не любили. За самоуверенность, за комиссарское прошлое, а в первую очередь, разумеется, за вытаскивание на хорошие посты своих. На посты хотелось всем, и список военных заговорщиков впечатлял.

При помощи неожиданно ставшего незаменимым в вербовке сторонников, знающего в партии всех и вся Калинина, Жданов сумел встретиться с начальником Разведуправления Генштаба Уншлихтом, когда-то курировавшим всю разведку в СССР, потом снятым Сталиным с руководящих постов и до смерти вождя работавшем с Михаилом Ивановичем в ЦИК СССР. Гамарник вернул его в наркомат обороны, но Уншлихт этого не оценил, считая себя способным на большее. На пост самого Гамарника, например. Такая цена Жданова устроила, Уншлихт был человеком полезным и мог войти в его личную команду. А иметь в случае удачи задуманного своего человека в пробуденновском наркомате обороны не помешало бы, растущая доля военных в рядах оппозиции, лидера заговора начала нервировать.

С Уборевичем, вызванным в Москву на совещание, начали работать его давний приятель Постышев и Буденный. Жданов знал, для того чтобы вытянуть Уборевича в Москву, Буденный потребовал обсудить вопрос о кавалерии на Дальнем Востоке, а Уншлихт в то же время внезапно озаботился работой военной разведки в Китае и Маньчжурии. В том, что считающегося лучшим стратегом РККА командарма дожмут, он не сомневался. Буденный, конечно, сильная личность, но на случай войны надо и стратегов иметь.

***

Несмотря на конспирацию, информация об оппозиции Косиору и неких готовящихся на съезде сюрпризах, просачивалась. При таком количестве вовлеченных иначе и быть не могло, несмотря на всю осторожность заговорщиков, несмотря на весь их немалый опыт нелегальной работы.

Точной информации НКВД получить не удалось, но Агранову стала известна причастность к оппозиции Бельского. Нарком о предстоящем съезде помнил прекрасно. И понимал, что выступление оппозиции, неизвестно насколько организованной и многочисленной, будет представлять опасность. Косиор - не Сталин, его положение не настолько прочное, чтобы рисковать. Точных данных у чекистов не было, в причастности к оппозиционерам можно было подозревать слишком многих. А власти нужно было действовать аккуратно. Крутые репрессии сразу после переворота и расправы с Тухачевским могли вызвать резкую враждебность в партийных массах. Не рядовых, разумеется, а среди секретарей обкомов и республиканских ЦК, военных и чекистов, наркомов и руководителей главков. Недовольное и напуганное, это звено могло задавить руководство большинством, чего обустраивающейся на верхушке группе Косиора не хотелось. Не чувствовали они пока себя готовыми к открытой драке. Следовало выявить конкретных лидеров оппозиции, и двадцатого октября Агранов отдал приказ новому начальнику ГУГБ, Евдокимову.

Бельского решили брать в его рабочем кабинете, тут же допрашивать, а уже потом определяться с дальнейшими действиями. Агранов ждал у себя. Ждать впрочем, пришлось недолго.

Начальник союзной милиции риск участия в заговоре прекрасно осознавал, и к такому повороту событий был готов. И решение для себя принял еще в первый вечер, на даче Берии, в Сухуми: попадать на допрос к коллегам из особого отдела Лев Николаевич не собирался. Маленький браунинг он с самого начала держал при себе. В кабинете пистолет обычно лежал под рукой, прикрытый бумагами - замнаркома знал, что если придут арестовывать, времени у него будет немного.

Звонок Евдокимова насторожил. Начальник ГУГБ хотел зайти поговорить о вопросе нешуточном и неприятном: в Ташкенте чекисты взяли на присвоении конфискованного золота местного начальника управления угрозыска. Но почему он решил зайти сам? Правая рука Агранова, по всем аппаратным раскладам он должен был позвать простого замнаркома к себе. Тем более в такой ситуации…

Увидев лицо входящего Евдокимова и мелькнувших за ним оперативников, Бельский понял все и сразу. Для него не стоял выбор между жизнью и смертью, выбирать приходилось между пулей в висок из собственного пистолета и смертью долгой и мучительной - ведь все, происходящее с ним после задержания, являлось бы только растянутым путем к точно такой же пуле, но в затылок.

"Кто ж интересно сдал, все-таки?" - мелькнула мысль у вскидывающего ствол в направлении двери Бельского. "А ведь всегда был паршивым стрелком" - успел еще удовлетворенно подумать увидевший заострившееся лицо и расширяющиеся глаза поймавшего пулю в грудь Евдокимова замнаркома, рванув пистолет к виску.

Сорок минут спустя, перевязанный Евдокимов от боли, возбуждения, и чувства вины за срыв операции изъяснялся в основном матом. Но прерывать его и выяснять подробности Агранов не стал, исправить что-либо было все равно невозможно. Труп начальника ГУРКМ остывал в подвале, унеся с собой все известные ему секреты. Евдокимова, которому пуля скользнула по ребрам, готовились везти в больницу. Нарком чувствовал жестокое разочарование: Бельский оказался крепким орешком, и теперь представлялся фигурой важной и им, Яковом, недооцененной. Нет, отработать все его последние связи он конечно распорядится. Даже самоубийство дает след, ведь теперь есть откуда начать. Восстановить картину контактов заместителя с мая по октябрь - работа хоть и тяжелая, но вполне выполнимая. А дальше анализ, круг общения… стандартная работа, в общем. Вопрос во времени. И в исполнителе - Евдокимов, похоже, выбыл минимум на пару недель. Дослушав раненного, нарком кивнул, ободрил подчиненного, и тяжело ступая, пошел к себе.

***

Заговорщики встревожились, но выбора уже не оставалось. Однако оппозиции везло, Агранов назначил на должность начальника милиции знакомого ему расследованию убийства Кирова Заковского, из Ленинграда. Ему же он поставил задачу выявления возможного заговора и чистки в Управлении.

- Это, по сути, милицейская работа Лева - весомо сказал нарком - пусть твои копают, отбери надежных. И может даже лучше, из других управлений забери, мы не знаем, как в РКМ Бельский корни пустил. Он там три года сидел, кого угодно мог подмять. Теперь тебе Управление чистить, и лучше это делать своими руками, согласен?

- Моих людей его связи пошлют - разумно заметил бывший начальник питерского УНКВД. Не будут члены ЦК или наркомы с ними общаться. Нужны чекисты.

- Все надежные и так по этому делу работают. Тут осторожно надо, чтобы и лишних людей не задеть, и шума не вызвать, и серьезно отработать. А то вонь поднимется, не отмыться. Бери чекистов, не возражаю. Только под прикрытием твоего управления. Вроде как самоубийство замнаркома расследуют. Кто его знает, чего он застрелиться мог, правильно?

- Правильно. Бабы там, споры личные…

- Вот-вот. Без политики главное.

- Тогда надо на будущее вообще спецгруппу создать. Нашу, милицейскую. Мало ли, какие где происшествия приключатся? Кража у кого, самоубийство, драки пьяные - все ж бывает. А так - и расследование качественное и людей подберем не болтливых.

- Давай - согласился Агранов. "Создавай - подумал он. У Серебрянского хорошо получилось вне структуры работать, вдруг и тут результат будет".

Заковский оперативную группу при начальнике ГУРКМ (по образцу СГОН ГУГБ Серебрянского) сформировал из лично преданных ему людей. Но самоубийством они не занимались, он дал своим ребятам другое поручение: проверку оперативным путем версии об убийстве Сталина "группой Ежова-Кагановича". Задание камуфлировалось работой по указанию Агранова, по выявлению возможного заговора в РКМ и проверке связей Бельского.

Реально группа под личным руководством Вышинского и Заковского готовила к съезду документы для легализации компромата на группу Косиора-Якира. И было что готовить, следов в ночь переворота осталось много.

***

25 октября, в инспекции РККА собралось совещание. В кабинете у Буденного находились Жданов, Заковский и Уншлихт, в инспекции маршал чужих не держал, и говорить можно было спокойно. Положение складывалось неоднозначное, по предварительным подсчетам у Косиора и Жданова выходило примерно по 25 процентов голосов в ЦК, и такое же соотношение на съезде, но при обнародовании документов Мануильского-Вышинского можно было рассчитывать на поддержку большинства остававшейся пока нейтральной половины. В НКВД управление госбезопасности контролировал Агранов, но…

- Понимаешь, если нас сейчас накроют, чекисты сработают - горячился Заковский. Если мы бьем первыми - Кручинкин поднимет войска, я дам спецсообщение по РКМ… да с постановлением Вышинского еще… Мои привыкли принимать прокурорские указания, а доверять чекистам, в милиции прямо неприлично как-то считается.

Собравшиеся усмехнулись.

- А милиция везде есть, в любом городе, в любом месте вообще! Если будет приказ, Евдокимов просто ничего не сделает. Да и его орлы на местах, не все за ним пойдут, далеко не все.

- Это гражданская - заметил Жданов. Это страна в заднице будет. И мы все со страной вместе. На такое идти нельзя. А что у нас с армией?

Буденный покрутил усы и мрачно сказал:

- Сложно с армией. Докладываю: связь НКО мы сможем контролировать, кавалерия пойдет за нами. В генштабе никак, Шапошников хороший человек, но в наши дела не полезет, а его замы - все дружки Якира.

- Флот поддержит - бросил Уншлихт. И свое управление гарантирую.

- Твое хорошо - рассудительно ответил Буденный. А флот, чего флот? В Москву-реку крейсер введешь? По округам: Московский - полностью косиоровский, если только с комдивами работать, но это опасно. Харьковский и Ленинградский - считай, тоже, но там с командирами корпусов связь есть. В остальных если что, справимся. В Киевском вот, разве, заминка. Тимошенко, замкомандующего, наш, да других ребят своих много, но ведь округ-то Якира. Не просто там будет.

- С Уборевичем как? - поинтересовался Жданов.

- Нормально с Уборевичем - отмахнулся Буденный. Да толку-то? Он с Дальвоста войска в Москву тянуть будет? Или, колчаковщину с ДВР повторить хотите?

- Голову надо убирать - мягко произнес Уншлихт. В Польше мы хорошо в конце двадцатых работали.

- Теракт? - заинтересовался Заковский. Это ж, сколько их одновременно надо? Считай: Косиор, Агранов, Якир, Гамарник, Чубарь… да еще помельче есть.

- Егорова забыл - буркнул Буденный. Он сейчас с Гамарником только что не в обнимку ходит.

- Ничего не забыл - ответил Уншлихт. Если их всех в одном месте собрать, одной мины хватит. В Белоруссии для партизан такие готовили. И с радиоуправлением, и нажимным, и временным - сейчас в Испании применяем, здорово получается.

- А собрать их тоже не вопрос - добавил заинтересовавшийся Жданов. Седьмое ноября, праздник. В президиуме наших не будет, косиоровцы все займут.

- Я, на всякий случай, из Испании спеца отозвал - ошарашил всех Уншлихт. Хороший минер, чего хочешь, соберет. И легенда есть - испытания мины для покушения на Франко. Мину сделаем, человек пока на закрытой даче посидит. Потом видно будет.

- А кто установит? - скептически спросил Буденный. И где они соберутся все? Это ведь какой взрыв должен быть? Там и мы, небось, присутствовать будем, хоть не в президиуме.

- Нет, сама идея неплохая - подвел итог Жданов. Мину готовьте.

Лев Михайлович - обратился он к Заковскому, - у Дагина уточните, какие мероприятия планируются.

- Мысль продумать надо - Буденный взрыва рядом с собой все же опасался.

- Нормально все будет - заверил его начальник разведки. Операцию как назовем?

Жданов вспомнил самый первый разговор на даче в Сухуми:

"- … Так как, говоришь, операцию называли? - переспросил тогда Буденный.

- Пер - сказал Мануильский. Это Гамарник вроде придумал.

- Перс? - не расслышал Берия - какие они, к черту, персы? Так… персики".

- Персик - сказал он.

- Чего персик? - не понял Заковский.

- Операцию так назовем - тоже вспомнил разговор Буденный. Хорошее название, значащее…

***

Уншлихт поставил отозванному из Испании бригкомиссару Салныню, советнику 14 партизанского корпуса Испании, замначальника спецотделения "А" Разведупра, задачу по разработке мины для ликвидации руководства фалангистов. Мину по легенде предполагалось заложить в трибуну либо рядом с трибуной, на съезде фаланги. Салнынь действительно был специалистом. Образец мины он изготовил к первому ноября.

Первого же, Вышинский возбудил уголовное дело по факту совершения террористического акта в отношении Сталина и государственного переворота, и принял его к своему производству. В деле собрали материалы, дающие возможность предъявить обвинение всей группе Косиора-Якира. Как полученные от Мануильского, так и наработанные спецгруппой Заковского. Компромат получился убийственным, оставалось грамотно им распорядиться.

В тот же день, Дагин, сообщил о собрании в честь седьмого ноября. Собрание должно было пройти в Большом театре, стало известно, что планируется присутствие всего политбюро, руководителей ЦК, ЦИК, армии, НКВД…

Мину установил Салнынь. Уншлихт, имеющий собственный, дореволюционный еще опыт подобных мероприятий, лично привез его в театр шестого ноября, днем, когда все уже было готово к празднику. С помощью Дагина провел взрывника в зал. Салныню была поставлена задача, заложить мину "в учебных целях". Начальника бригкомиссар не заподозрил, приехав из Испании, вариант с покушением на Франко он рассматривал как вполне логичный, сложности работы там понимал, и с необходимостью проверки не спорил. Мину он вмонтировал в пол под трибуной, вставил радиовзрыватель…

Назад, на спецдачу военной разведки, диверсанта везли люди из спецгруппы Заковского, и до дачи он не доехал.

 

2. Поворот исполнения.

В президиуме собрания посвященного празднованию двадцатилетия октябрьской революции, действительно собрались только сторонники новой власти.

- Косиор, Чубарь, Петровский, Якир, Гамарник, Егоров, Зеленский, Бауман, Агранов, Дубовой - перечислял Уншлихту выскочивший в коридор из зала Дагин.

- Как выйдет Федько, звони Лонгве - приказал шеф военной разведки. Лучшего шанса не будет.

Отчет начался…

После начала доклада Федько, Дагин набрал прямой номер начальника Управления связи РККА:

- Я на праздник персиков купил - сообщил он. Собираемся, как договорились.

Через десять минут мина сработала, Лонгва с узла военной связи дал радиосигнал на подрыв. Салнынь был отличным специалистом - невредимых в президиуме не осталось, а уже в первом ряду от взрыва не пострадал никто.

- Косиор, Гамарник, Егоров, Федько и Агранов - погибли. Чубарь, Якир, Петровский, Зеленский, Бауман и Дубовой - ранены, некоторые тяжело. Сейчас их перевяжут и увезут в госпиталь - доложил после взрыва в фойе Жданову и Буденному первые результаты Заковский. Пора начинать.

- Начинаем - согласился Андрей Андреевич, и пошел к выходу.

***

Жданов немедленно овладел ситуацией, ведь отличие от растерянных и лишенных лидеров сторонников Косиора, он уже начал драку. Но оправиться противники должны были быстро, и заговорщики действовали решительно.

Прямо из театра, всех членов политбюро, Совнаркома и руководства ЦИК охрана увезла в Кремль. На становящееся традиционным инструментом передачи власти расширенное заседание. От армии присутствовал единственный оставшийся в стране маршал и старший по должности в наркомате Буденный, от НКВД замнаркома Заковский.

На заседании Жданов уверенно занял председательствующее место. Оспорить его действия оказалось некому, большинство оставшихся членов и кандидатов политбюро принадлежали к заговорщикам. Литвинов, Рудзутак и несориентировавшийся вовремя в обстановке Эйхе были, естественно, против. Но, сделав ставку на Косиора, теперь, после смерти и ранения практически всей верхушки их группы, они не имели кандидатов в вожди и поддержки среди присутствующих. А других "косиоровцев" в кремлевском зале не было. Часть возможных преемников сейчас оперировали в госпитале, часть - остывала в спецморге.

"Нет, молодец Уншлихт - в который раз подумал, оглядев собрание, Жданов. Это ж как рассчитал? Всех основных выбило. А с оставшимися - справимся. Даже без всяких договоренностей, из этих точно никому не светит. Я, Калинин, Мануильский, Межлаук, Микоян, Постышев - шесть против трех. Наркомы, ЦИК - это вообще не серьезно, пойдут за нами. До съезда, во всяком случае".

Он не ошибался. Да и не за кем было собравшимся идти. Сейчас по весу в партии с хозяином Ленинграда теоретически мог бы потягаться разве что Постышев, но он к косиоровцам не относился. И исполняющим обязанности генерального секретаря стал Жданов. Путем голосования, как Устав партии предписывает. После этого, уже без особых затруднений, исполняющим обязанности наркома обороны назначили Буденного, внутренних дел - Заковского, председателем ЦИК - Калинина. Съезд партии решили отложить, а на следующий день, восьмого ноября, провести расширенный пленум ЦК, тем более что все члены ЦК уже прибыли в Москву к съезду.

В СССР объявили военное положение, армию и чекистов вновь, как и в мае, подняли по тревоге. Войска НКВД Кручинкина заняли центральные учреждения и взяли на себя охрану наиболее важных объектов. Буденный, под предлогом недоверия к войскам МВО, перебросил в Москву из Ленинградского округа войска 5-го кавкорпуса, комдива Рокоссовского. С Рокоссовским маршал встречался за неделю до этого. Про переворот тот не знал, но к "возможным провокациям" готовился. И первые части корпуса, заранее подготовленные к погрузке, развернулись в столице уже к утру. К утру восьмого ноября, части Рокоссовского и Кручинкина контролировали столицу.

***

Расширенный пленум ЦК, с участием коллегии ЦИК и наркомов, вел исполняющий обязанности генерального секретаря Жданов. К схватке он шел уверенно, всех своих сторонников оппозиционеры успели подготовить, и теперь треть сидящих в зале ждала только сигнала. Сигнал получился впечатляющим, первый доклад получил Вышинский. Прокурор СССР, выйдя на трибуну, хорошо поставленным голосом гособвинителя зачитал "меморандум Мануильского" и собранные в дополнение к нему материалы из уголовного дела. Доклад произвел эффект еще одного взрыва. А уж когда следующим с трибуны то же самое изложил сам Дмитрий Захарович…

Сидящий в президиуме Литвинов, единственный, кроме Мануильского, оставшийся невредимым из руководителей прошлого заговора, пытался оправдываться, но его мало кто слушал. Из присутствующих ста девяти членов ЦК, только восемнадцать были ярыми сторонниками Косиора. Они попытались добиться изменения решения, но… тридцать три члена ЦК были людьми Жданова.

Мнения остальных членов ЦК, приглашенных наркомов, и членов президиума ЦИК разделились, все-таки Жданов явным кандидатом в "наследники" не являлся, и изменить свое мнение о Косиоре и его людях вот так, сразу, они готовы не были. Но Буденный произнес ключевую фразу:

- Если большинство не поддержит это решение, думаю, нам придется обратиться напрямую к партии - маршал усмехнулся в усы и веско добавил: через армейские первичные организации!

Усилил его выступление Заковский:

- НКВД поднято по тревоге. Наши первички тоже готовы участвовать в обсуждении…

Оставшихся пятьдесят восемь "нейтралов", повторные выступления Вышинского и Мануильского убедили. А может, их убедили заявления Буденного и Заковского, кто знает? В том, что армия и чекисты выполнят любое указание своих начальников, явно поддерживающих Жданова, делегаты пленума не сомневались. Как и в содержании указаний, если до этого дойдет. В любом случае, Жданов выиграл этот раунд.

***

Но элита приучалась к осторожности. Сдавать своих, пусть даже и действительно разоблаченных убийц Сталина и заговорщиков просто так, они не собирались. Все помнили недавние сталинские суды над оппозицией, потом косиоровские над группой "Ежова-Кагановича", ныне оказавшихся невинными жертвами, потом над Тухачевским… Сталину они противоречить не посмели бы, и вступать в открытый конфликт с новым руководством партии тоже опасались. Но Жданов пока был всего лишь одним из них. Вырвавшимся в гонке лидером сильнейшей на сегодня команды, но и только. Арестовать "косиоровцев" пленум согласился. Но за поддержку, они попробовали заставить Жданова заплатить усилением роли ЦК, потребовав для начала обязательный надзор его членов за следствием.

Против ожиданий, Жданов немедленно согласился. Он точно знал, что и заговор, и убийство Сталина, абсолютно реальны, и контроль ЦК работал только в его пользу. А с настроениями верхушки он вынужден был считаться и демонстрировать свою приверженность коллективному руководству. Закрепляя свой успех, он немедленно постарался успокоить делегатов, заявив о своей приверженности коллективному руководству партией:

"Товарищи, здесь на Пленуме, неосторожно и явно неправильно затронут вопрос о преемнике товарища Сталина. Я считаю себя обязанным ответить на это выступление и сказать следующее: никто один не смеет, не может, не должен и не хочет претендовать на роль преемника. Преемником товарища Сталина является крепко сплоченный, монолитный коллектив руководителей партии, проверенных в трудные годы борьбы за судьбы нашей родины, за счастье народов Советского Союза, закаленных в борьбе с врагами партии, испытанных борцов за дело коммунизма, способных последовательно и решительно проводить выработанную нашей партией политику, направленную на успешное построение коммунизма…".

Речь делегатов немного успокоила. В руководстве СССР умели понимать намеки и восприняли слова Жданова как заверения в соблюдении их интересов. За исключением активных сторонников даже не упомянутого в роли предшествующего руководителя Косиора, конечно. Но последнее многих устраивало еще больше, Косиор стал трупом, а устранение "украинцев" открывало перспективы для карьеры. Однако чтобы воспользоваться этим шансом, требовалось поддержать новую власть, и члены ЦК ринулись демонстрировать свою лояльность.

В итоге пленум принял решение: "арестовать банду заговорщиков и убийц тов. Сталина и направить дело для совместного расследования НКВД и прокуратурой Союза, при обязательном постоянном контроле следствия комиссией ЦК". В комиссию вошли старые большевики: Крупская, Бадаев, Кржижановский. Им в партии верили, и вполне обоснованно полагали, что тронуть столь заслуженных людей Жданов пока не рискнет.

Пленум утвердил генеральным секретарем ВКП(б) и председателем СНК Жданова.

***

Литвинова увезли во внутреннюю тюрьму на Лубянке прямо с заседания. В госпиталь, где лечили выживших при взрыве Чубаря и Якира, приехали Заковский и Постышев. Под их личным контролем, спецопергруппа ГУРКМ арестовала пациентов прямо в палатах. По заранее составленным спискам арестовали еще ряд высокопоставленных чиновников, из числа сторонников свергнутого клана.

В стране раскручивалось дело "банды Косиора". Заковский и Кручинкин, еще седьмого, сразу после взрыва, арестовали людей Агранова в НКВД: Воловича, Серебрянского, начальников разведки Слуцкого и контрразведки Миронова. Получив сообщение о решении пленума, назначенный замнаркома и новым начальником контрразведки Дагин немедленно отправил в камеру начальника секретно-политического отдела замнаркома Курского, начальников особых отделов Леплевского, спецотдела Бокия, ГУЛАГ - Бермана и близких к ним людей.

В наркомате обороны в тот же день под личным контролем Буденного, назначенный начальником особых отделов Чернышев задержал всех заместителей начальника Генштаба, инспектора пехоты РККА Куйбышева, все руководство Московского военного округа. Уншлихт лично передал чекистам своего заместителя Артузова, портившего ему нервы еще в ОГПУ, в конце 20-х. В Киеве назначенный командующим округом Тимошенко арестовал своего предшественника - Великанова и его начальника штаба Туровского. Прошли аресты и в других округах.

***

В группе, пришедшей к власти, существовало общее понимание направления развития страны. Все были согласны с тем, что переворотов уже хватит, но представляли интересы разных слоев элиты. Жданов четко осознавал, что он не является ни единым вождем партии, ни непререкаемым лидером среди соратников по перевороту, и вынужден балансировать между разными группами. Он предполагал опереться на собственно исполнительную власть - Совнарком и усилить (в противовес партии) роль советских органов, и, в последующем, Верховного Совета. Но это потом, а сейчас, уже отпраздновав победу, он должен был уступать бывшим соратникам, требующим должности и привилегии. Что ж, новый генеральный начал новый этап борьбы. В этот раз - за укрепление личной власти.

***

XVIII съезд ВКП(б) открылся 17 ноября 1937 года. К съезду Жданов готовился основательно, главным он считал избрание состава ЦК. На пост главы партии других претендентов сейчас не имелось, хотя такая ситуация не могла продолжаться долго. Состав политбюро фактически определился еще до переворота, ссориться с соратниками по заговору не хотелось, да и представлялось делом опасным. Следовательно, ключевым вопросом стал ЦК. Чтобы закрепить свое положение, требовалось провести в него как можно больше своих людей и привязать лично к себе максимум элиты.

На съезде для начала добили предшественников. Вышинский и Заковский доложили о ходе расследования майского переворота. Следствие по делу "Косиора и его банды", как теперь именовалась недавно еще правящая группа, велось безукоризненно: жестко, быстро и совершенно законно. Доклад подтвердили члены комиссии ЦК по контролю следствия, и их выступления партию убедили. С Косиором на этом покончили окончательно, теперь любой обвиненный в связи с ним автоматически становился пособником убийц Сталина и узурпаторов власти.

С утверждением генерального секретаря и состава политбюро, как и ожидалось, все прошло спокойно. Членами высшего руководящего органы партии, а реально - и страны, стали, как в традиционном алфавитном порядке сообщила народу "Правда", Андреев, Берия, Буденный, Вышинский, Мануильский, Микоян, Жданов, Калинин, Постышев, кандидатами: выдвиженец Жданова Кузнецов, Межлаук, Шверник. Жданов в качестве компромиссной фигуры "генерального", устраивал почти всех, а новые члены политбюро свои посты вполне заслужили. Выборы в ЦК прошли хуже, столько твердых приверженцев у нового генерального просто не было, и состав комитета стал достаточно аморфным. Вот с Секретариатом дела обстояли прекрасно, туда вошли только безоговорочные сторонники Жданова, секретарями ЦК кроме Жданова избрали Андреева, Берия, Постышева и Шверника.

***

После съезда, новый руководитель страны расставил на основные позиции своих людей. Вышинский стал наркомом иностранных дел, Межлаук, оставаясь наркомом тяжёлой промышленности СССР, был назначен первым заместителем председателя СНК, фактически возглавив всю тяжелую, добывающую и оборонную промышленность. Берия, теперь безапелляционно поддерживающий Жданова, кроме поста секретаря союзного ЦК получил назначение первым секретарем ЦК Украины с задачей чистки республики от сторонников Косиора.

Постышев, также ставший секретарем ЦК и одновременно наркомом госконтроля, курировал по партийной линии спецслужбы. Однако, опасаясь роста его влияния, глава партии подстраховался. В госконтроль не входил Комитет партийного контроля, занимавшийся надзором за членами партии. КПК остался при Центральном комитете, его председателем Жданов поставил Шкирятова, отличившегося еще во время сталинских чисток. Шкирятов должен был служить противовесом Постышеву, подбирающему под себя все контролирующие органы государства.

Мануильский, единственный из числа руководителей майского переворота, получил на съезде полное прощение и остался "серым кардиналом" Коминтерна, главой которого формально являлся Димитров. Впрочем, активность этой организации постепенно сворачивали, основной задачей Коминтерна становилась поддержка внешней политики СССР, вместо попыток экспорта революции.

***

Из Ленинграда, бывшей вотчины Жданова, в Москву перетаскивали людей "новой команды". Вознесенский стал председателем Госплана СССР, Кузнецов, ближайший помощник Жданова, занял место расстрелянного еще в мае Маленкова, получив должность завотделом руководящих парторганов ЦК. Смородина, второго секретаря Ленинградского обкома, избрали первым секретарем Московского областного и городского комитетов партии.

Чуть позже ждановцы получили и комсомол. Бывшего секретаря ЦК ВЛКСМ, Косарева, сняли с поста за "грубое нарушение внутрикомсомольской демократии, бездушно-бюрократическое и враждебное отношение к честным работникам комсомола, покровительство морально-разложившимся, спившимся, чуждым партии и комсомолу элементам и укрывательство двурушнических элементов". Обвинения в пьянстве и разгульной жизни были правдой, знали об этом многие. Но, кроме того, Косарев слыл сторонником Косиора и Чубаря, и во время ноябрьских событий даже попытался организовать выступления комсомольцев в их защиту. Вот этого ему прощать не собирались. Уже 11 ноября его арестовали косиоровца, а его место получил редактор "Комсомольской правды" Михайлов, быстро сориентировавшийся и организовавший кампанию по травле арестованных "убийц Сталина, заговорщиков, вредителей и изменников Родине", а также успешно, не забывая оговорок про преемственность и коллективное руководство, начавший воспевать нового вождя: "верного ленинца, решительного последователя Ленина-Сталина товарища Жданова".

***

Руководство партией и страной стабилизировалось. Межлаук фактически стал заместителем Жданова по тяжелой, добывающей и оборонной промышленности, Микоян - по легкой промышленности и торговле. Новый генеральный прекрасно понимал недостаток своих знаний, и не собирался тягаться с профессионалами. Вышинский начал проводить осторожную внешнюю политику, зондируя отношение ведущих и граничащих с СССР стран к сложившейся ситуации, и не предпринимая пока серьезных шагов.

***

Буденный, закончив чистку в своем наркомате (ограничившуюся в основном высшими руководителями преданными лично Якиру и почти не затронувшую командиров ниже командующего корпусом), занялся развитием армии. Первым замнаркома обороны, как и договаривались, стал Уншлихт, вторым Седякин. Сменилось девять командующих округов, но в целом вала перестановок не произошло.

При этом сыгравший одну из главных ролей в перевороте маршал, практически полностью вывел военных из-под контроля госбезопасности. Теперь за лояльностью армии наблюдали собственные контрразведчики, в наркомат обороны перешли чекисты из Особых отделов, ставших III Главным (военной контрразведки) Управлением НКО СССР, начальником которого стал комиссар ГБ 3 ранга Чернышев, получивший, вместо специального чекистского, воинское звание комкор.

Жданов вынужден был согласиться. Но согласившись, сделал свой ход и пошел дальше: разделил НКВД еще на две части.

Реформа снижала роль чекистов, получивших за последние пару лет чересчур большие полномочия. Собственно союзный НКВД который возглавил Кручинкин, состоял теперь из трех Главков - ГУРКМ, ГУПВВ и ГУЛАГ, а также Следственного управления, специального оперативного отдела при наркоме внутренних дел СССР (выделенного из ряда отделов ГУГБ и ГУУР РКМ при разделении НКВД на два наркомата в самостоятельное подразделение, на отдел возлагалось наружное наблюдение и установка, оперативное внедрение, опертехника а также оперативное сопровождение по делам особой важности или общественной значимости), учетно-регистрационного отдела, особых конструкторских бюро, Дальстроя, управления пожарной охраны, и ряда других отделов.

В новый наркомат государственной безопасности, НКГБ СССР, главой которого стал Заковский, после реформы вошли Первое Главное, разведывательное, управление, Второе Главное - контрразведывательное, Третье - секретно-политическое, Четвертое, занимавшееся охраной руководителей партии и правительства, а также ряд специальных управлений, Управление коменданта Московского Кремля, Следственная часть, и Группа особого назначения (ГОН) при наркоме госбезопасности СССР (проведение террора и диверсий за границей) во главе со Шпигельгласом.

Заковский, ставший шефом нового наркомата государственной безопасности, сил возражать против ослабления органов пока не имел, не так крепко еще укоренился на вершинах власти. А Кручинкин, ставший главой лишенного функций политической полиции, но сохранившего войска наркомата внутренних дел, после такого карьерного взлета окончательно стал человеком Жданова.

***

Оценив роль Вышинского в перевороте, Жданов, в поисках поддержки в переориентации с партии на госорганы, создания противовеса Госконтролю Постышева, и, пусть разделенным, но, тем не менее, все еще мощным наследникам "большого НКВД", решил повысить роль прокуратуры. Прокуратуру формально переподчинили Президиуму Верховного Совета, что на практике означало лично Жданову. Полномочия прокуроров увеличили, однако для баланса лишили следствия, передав его НКВД, а по делам о государственных преступлениях НКГБ. Новым прокурором Союза стал Аралов, член партии с 1903 года, фронтовой офицер первой мировой войны, первый начальник советской военной разведки, успевший потом послужить заместителем командующего Украинским военным округом, дипломатом, а с конца двадцатых трудившийся в Наркомате финансов. Семён Иванович был человеком честным, сильным и решительным. Жданов знал, что в случае конфликта с любой партийной инстанцией, новый прокурор полномочиями не поступится, и сможет превратить прокуратуру в организацию, контролирующую соблюдение закона. В том числе, соблюдение закона и постышевским наркоматом госконтроля.

***

После съезда, достаточно быстро сложилась группа твердых сторонников Жданова, разделивших между собой сферы деятельности. Новый генеральный прекрасно понимал недостаток своих знаний в хозяйстве огромной державы, и не собирался тягаться с профессионалами. Кроме того, Жданов осознавал, что пока его положение неустойчиво. По воспоминаниям брата его жены, Щербакова , занявшего должность начальника Управления агитации и пропаганды ЦК, Андрей Андреевич оценивал ситуацию сдержанно:

- Вот смотри - разъяснял он. Нас поддерживают бывшие руководители второго уровня. Отраслевики люди сильные, авторитетные, но на первое место в стране рассчитывать никак не могут. В промышленности это Межлаук и Микоян, в армии Буденный, у чекистов Кручинкин с Заковским… и так везде. Для них нынешние посты потолок. Нет, сами по себе они, подчеркиваю, сильны и политически, и по должности, вес имеют, но на первое место - не пройдут. Я для них человек удобный, на положение не посягаю, в их работу почти не вмешиваюсь.

- За поддержку против Косиора расплатился - поддакнул Александр Сергеевич. Межведомственные вопросы координируешь, чтобы не передрались. Но ты еще один момент учти, тебя молодые поддержат. Которые уже при тебе выдвинуты, а то и лично тобой. У них сейчас рост и перспективы, ориентируются они на тебя или твоих замов, больше не на кого. Да и забот на новых должностях хватает, вникнуть же надо, а работы полным-полно.

- Тоже верно. Но это временно. Обвыкнутся, перемен захотят…

- Ну, сейчас перемены никому не нужны. Повышения пока не светят, да многие и не рвутся, кстати, а ниже не хочется. Менять генерального секретаря незачем. Да и не на кого, что немаловажно.

- Частично ты прав. Сегодня я первый - согласился Жданов. Генеральный мало с кем мог поговорить настолько откровенно. С Щербаковым мог, родственник работал с ним еще в Ленинграде.

- Но первый среди равных, а равных много. Ситуация патовая - без их поддержки я теряю часть авторитета и полномочий, но и никто из второго ряда лично, на мое место рассчитывать не может. Но все меняется. Наберутся сил, опыта, тоже в наши игры играть начнут.

Щербаков знал, что Жданов продвигает свой, небольшой по прежним постам, всесоюзной известности и партстажу, клан - ленинградцев. Он и сам принадлежал к этой группе.

- Мы своих постепенно расставляем - сказал он. Но ты же знаешь, мы в основном партаппарат. И наших просто невозможно резко выдвинуть всех, ни опыта, ни заслуг.

- Осторожно нужно - кивнул Андрей Андреевич. Завалит кто один дело, это мне самому в минус выставят. Да и дисциплина в партии пока не до конца победила, все спорят, выборов требуют. Косиор своих украинцев везде пихал, вот и нарвался. Сейчас аккуратней надо, нечего раскол устраивать.

В целом, действия Жданова подтверждали мемуары Щербакова. Генеральный секретарь стал наиболее приемлемым для большинства лидером, преемником Сталина и символом устойчивости страны. От него ожидали плавного продолжения развития и прекращения репрессий внутри партии.

За рубежом Союз проводил осторожную внешнюю политику, зондируя отношение за рубежом к сложившейся ситуации, и не предпринимая пока серьезных шагов. В принципе, точно такую же, сдержанную политику он встречал и со стороны иностранцев, ноябрь 1937 года и в СССР, и за его пределами стал некоей паузой.

***

Во Франции в это время продолжались реформы, направленные на усиление роли государства, пропаганда националистических и правоконсервативных идей Союза Патриотов. Основными лозунгами стали "Величие Франции - гегемония в Европе и мире" как взгляд на внешнюю политику, и - "Труд, Семья, Родина" - внутри страны. В экономике приоритет поддержки государства был отдан росту тяжелой промышленности, которую накачивали госзаказами и госкредитами, расплачиваясь за помощь в захвате власти и стабильную поддержку крупного капитала. В армии начались реформы, направленные на создание профессиональной "ударной армии" из механизированных, насыщенных артиллерией и бронетехникой частей. Предполагалось, что в случае войны части, укомплектованные призывниками, прикроют второстепенные направления, а ударники начнут немедленное наступление. В качестве основного противника в Европе, традиционно рассматривалась Германия, однако заходила речь и о противостоянии с Англией, в основном поводом к этому служили начинающиеся противоречия на Ближнем Востоке.

***

В СССР о развитии РККА говорили не меньше. Реформы армии поддерживал Жданов, ведь пока военные заняты перевооружением и новыми штатами, они не занимаются политикой. Традиционно, рассматривались два основных направления возможных боевых действий. Дальневосточный театр, на котором основными задачами оставались оборона границ СССР и союзной Монголии, и стратегически европейский, в отношении которого основой являлось мнение, озвученное Уборевичем на заседании Военного совета в декабре 1937 года: "…всякая война на западном фронте может привести к соответствующим результатам только в том случае, если она закончится стратегическим наступлением. Политических задач может быть поставлено три.

1. Открытие свободного экономического доступа к Балтийскому морю, что требует наступления против Эстонии и Латвии.

2. Освобождение захваченных и угнетаемых Польшей областей западных Украины и Белоруссии, естественным образом потребует наступления против Польши.

3. Освобождение захваченной и угнетаемой Румынией Бесарабии, потребует наступления против Румынии".

Уборевич момент понял правильно, и удачно сформулировал внешнеполитическую доктрину Жданова. Оборона на Востоке и заявка на переустройство границ на Западе, действительно представлялись желанными целями новой власти. И армия перестраивалась под эту концепцию.

Основной схемой боевых действий считался прорыв обороны противника пехотой при поддержке артиллерии, и последующий ввод подвижных соединений в "чистый прорыв" с целью развития успеха. Для повышения возможностей пехоты, с подачи Уборевича было принято решение об увеличении количества артиллерии больших (122 мм. и более) калибров в штате стрелкового корпуса, увеличении дивизионной артиллерии. В штат корпус вводся зенитный артиллерийский дивизион из трех четырехорудийных батарей.

На основе немецких и новых французских наработок, началось формирование четырех танковых корпусов, по 500 танков в корпусе, в состав которых включались две танковые дивизии, одна мотострелковая, два артполка и части усиления. Танковые корпуса рассматривали и как подвижную группу фронта для развития прорыва и решения оперативных задач в наступлении, и как маневренный фронтовой резерв в обороне. Танковые дивизии предполагалось использовать как армейские маневренные группы, а также для усиления стрелковых корпусов. Танки, имеющиеся в войсках и не включенные в состав корпусов и дивизий, свели в бригады, часть которых придали корпусам, часть осталась в подчинении командующих округами.

Основным танком остался Т-26, однако в промышленность ушло задание на разработку нового основного танка. Предъявленные требования: противоснарядное бронирование (по опыту войны в Испании, для защиты от противотанковой артиллерии), повышенная (в сравнении с Т-26) проходимость и запас хода. Также по предложению Генштаба и АБТУ (Федоренко и Иссерсон) промышленности поручена разработка тяжелого танка, предназначенного для "решительного усиления пехоты при прорыве подготовленных укреплений обороны противника и истребления ПТО и бронетехники противника". Комитет Обороны обязал Народный комиссариат машиностроения изготовить опытные образцы танков и сдать на испытание до сентября 1938 года.

В ВВС, Военный совет требовал разработать новые двухмоторный многоцелевой пикирующий дневной фронтовой бомбардировщик, основной и высотный истребители, самолет-штурмовик, предназначенный для действий по живой силе и технике противника на поле боя и в ближних тылах, а также ускорить внедрение в производство лицензионного Дуглас DC-3.

На основе опыта войны в Испании была раскритикована концепция "двух истребителей" - взаимодействия скоростного истребителя-моноплана и маневренного биплана, как отражающая временный, переходный этап а не закономерный процесс. Испанская война показала, что важнейшим фактором является перевес в скорости (горизонтальной и вертикальной), без которого маневренность не может иметь значения. Истребители-бипланы признаны изживающими себя, монопланная схема осталась единственной возможной для истребителей.

 

ГЛАВА III

Узлы политики.

 

1. Предварительные условия.

Внешняя политика с приходом Жданова менялась. Альянс предшественников с Францией новый вождь оценивал положительно, но отношения осложнялись тем, что союз строился во многом на личных отношениях с французами Тухачевского и Литвинова. Не разрывая Парижский пакт, Москва попыталась прозондировать и противоположную сторону. Идея нормализации пришедших с 1933 года в расстройство советско-германских отношений возникала еще у Сталина, теперь созрели предпосылки для ее реализации. В Берлине полагали, что смена власти в Москве способна изменить советский курс коллективной безопасности, вплоть до возвращения Москвы к традициям внешнеэкономической ориентации на Германию.

При этом вопрос о сбыте своих товаров в Россию и поступлении оттуда сырья, немцы считали главным. Уже в ноябре 1937 года сложился неофициальный блок промышленников, экономических ведомств и министерства иностранных дел Германии, выступавший в пользу расширения экономических связей с СССР. Представители этих кругов высказывались за увеличение торговли с Москвой, и были услышаны.

16 января 1938 года статс-секретарь МИД Рейха фон Вайцзеккер задал советскому полпреду прямой вопрос, существуют ли препятствия к экономическому сближению СССР и Германии. В феврале политбюро дало согласие на переговоры. Тут же последовало немецкое предложение о заключении торгово-кредитного соглашения. Москва согласилась обсуждать этот вопрос немедленно, увеличение торгового оборота было выгодно обеим сторонам. В СССР выехала немецкая делегация для переговоров, что само по себе стало сенсацией, последний раз подобная немецкая делегация приглашалась в Советский Союз в 1932 году.

Решение о переговорах с Германией вылилось в директиву политбюро для наркоматов внешней торговли, авиапромышленности, путей сообщения, вооружений, боеприпасов, машиностроения и судостроения. Заявки наркомов Межлаук вручил германскому послу в Москве Шуленбургу уже 21 февраля, и в тот же день с послом о взаимных политических интересах беседовал Вышинский. Пока намеками, но уже четко очерчивая интересы СССР: Польша, Бессарабия, Прибалтика. Началась сложная, имевшая внешне лишь торгово-кредитный характер, дипломатическая игра, проходившая на фоне одновременных переговоров СССР с Францией, Германии с Англией и Италии с Англией, Германии и Франции, Франции и Италии…

***

В кругах германской промышленности, впрочем, обсуждалось и иное направление, сторонники которого полагали, что для осуществления своих планов Германии необходимо соглашение с Англией. В Лондоне немало деловых людей и политиков считали необходимым иметь сильного партнера на континенте, в противовес набирающей силу Франции. Как сообщала советская разведка:

30. I.1938. Секретно, срочно.

Центр, Попашенко.

В январе с.г. под видом переговоров о китобойном промысле, в Лондоне начались неофициальные переговоры представителя правительства Великобритании Вильсона и посла Германии Дирксена. Стороны обсудили заключение соглашения, которое должно включать разграничение сфер влияния между Англией и Германией. В ходе обсуждения был согласован проект дальнейшего сближения, из пяти пунктов:

1. Оборонительное соглашение на 25 лет.

2. Английская декларация о постепенном возвращении Германии ее бывших колоний.

3. Договор о разграничении экономических сфер влияния между Англией и Германией, в котором английская сторона признает специфическую сферу интересов Германии на континенте в том случае, если это не приведет к ущемлению английских интересов.

4. Открытие для Германии лондонского финансового рынка и заем размером до 4,5 миллиарда немецких марок.

5. Обязательство Гитлера не предпринимать никаких ведущих к войне акций в Европе, за исключением тех, на которые будет получено согласие Англии.

Заключение подобного договора даст немцам возможность практически беспрепятственно действовать в Восточной Европе и на Балканах, при полном невмешательстве Великобритании.

Чемберлен заявил на совещании в кабинете министров, что "цели Германии ограничиваются слиянием с Австрией, исправлением немецкой границы с Польшей и получением выхода для германской энергии в направлении Юга или Востока, а Россия является неустойчивым фактором. Основная политика Британии - работать с Германией почти во что бы то ни стало и, в конце концов, против СССР. Наша цель - не сопротивляться германской экспансии на Востоке".

Фролов.

Данные разведки были точны, Лондон продолжал сближаться с Берлином. В марте 1938 года состоялся визит в Германию Галифакса, игравшего роль личного посланника Чемберлена. Гитлер поставил перед ним вопрос о недостатке у Германии жизненного пространства, усиленно педалируя проблему возврата Германии ее бывших колоний, и одновременно утверждая, что у него нет никаких территориальных претензий к соседним государствам: "одной лишь Германии заявляют, что она ни при каких условиях не может иметь колонии… Между Англией и Германией имеется по существу только одно разногласие: колониальный вопрос". Галифакс предложил Гитлеру сделку: Германия отказывается от своих претензий на бывшие колонии, а взамен за это получает свободу действий в Восточной и Центральной Европе: "все остальные вопросы, можно характеризовать в том смысле, что они касаются изменений европейского порядка, которые, вероятно, рано или поздно произойдут. К таким вопросам относятся Данциг, Австрия и Чехословакия. Англия заинтересована лишь в том, чтобы эти изменения были произведены путем мирной эволюции, и чтобы можно было избежать методов, которые могут причинить дальнейшие потрясения, которых не желал бы ни фюрер, ни другие страны".

Гитлер прекрасно понял суть предложения, и указывал, что "никакое урегулирование с большевиками и французами невозможно в принципе и, следовательно, по отношению к Москве и Парижу возможен лишь военный путь решения вопроса". А названные Галифаксом проблемы: Данциг, Австрия, Чехословакия вполне решаемы.

В Лондоне ответ фюрера приняли с восторгом, на следующий день после возвращения Галифакса домой, Чемберлен публично заявил, что не желает воевать с нацистами, поскольку они являются его главным союзником в борьбе против коммунизма: "Германия и Англия являются двумя столпами европейского мира и главными опорами как против коммунизма, так и агрессивной, пытающейся спровоцировать новую войну реакционной Галлии, и поэтому необходимо мирным путём преодолеть наши нынешние трудности… Наверное, можно будет найти решение, приемлемое для всех, кроме Франции и России… Англия более не станет отправлять своих солдат на смерть для спасения галлов".

Ключевыми вопросами дальнейших англо-германских переговоров стали признание Восточной Европы естественным жизненным пространством Рейха, отказ Лондона от так называемых "союзов окружения Германии" и признание готовящегося аншлюса Австрии.

Итогом стало подписание 14 марта 1938 года Дюссельдорфского пакта, в который вошли англо-германское картельное соглашение, дающее возможность изменить картельную структуру мира в пользу англо-германских монополий и конвенция о политическом сотрудничестве двух стран. "Во имя укрепления мира в Европе", разумеется.

"Укрепление мира" последовало тут же, 12 февраля австрийский канцлер Шушниг посетил Гитлера в Берхтесгадене, где получил приказ назначить сторонника нацистов Зейса-Инкварта членом своего правительства и выпустить на свободу всех австрийских нацистов. Австрия подчинилась. Англия промолчала. Британский министр иностранных дел Иден в знак протеста против проводимой премьер-министром Чемберленом внешней политики ушел в отставку, его место занял Галифакс.

***

К марту 1938 года ситуация в Европе оставалась туманной. Перед Советским Союзом встал выбор: согласиться со статусом региональной страны или вновь вступить в борьбу за возвращение статуса великой державы. Жданов не возражал против первого, но этот путь сейчас, при наличии рвущейся к реваншу Германии, граничащей с Союзом агрессивной Польши, проводящей традиционную политику стравливания континентальных стран Англии - вел в тупик. А то и хуже, к проигрышу. Москве пришлось выбрать второй вариант, и в его развитие Жданов действовал решительно.

Советские дипломаты активно вели зондаж и Франции и Германии. Немцы склонялись к союзу против Польши и торговому сотрудничеству, столько оборудования у них кроме СССР не покупал никто, а союз СССР с Францией вызывал нехорошие ассоциации с первой мировой и русскими армиями под Кенигсбергом. Французы также вспоминали 1914 год, но в отличие от северных соседей, с удовольствием. Великобритания продолжала сближение с Германией, руководствуясь концепцией сохранения противовесов в Европе и опасаясь активной внешней политики Франции и коалиции немцев с СССР.

Встречи советского посла Майского с руководителями британского МИД и парламентскими лидерами, прощупывание настроений английского правительства, показали, что у СССР и Британии возможность партнерства на текущем этапе исключена. Французское руководство серьезно беспокоило сближение Великобритании и Германии. Англо-германский союз, даже при невступлении самих англичан в войну, ставил французов в заведомо проигрышное положение: "если и есть что-то неприятнее русско-немецкого союза, то это англо-русско-немецкий союз" заявил Лаваль. Париж стремился ослабить до предела Германию, уничтожив опасность с ее стороны на обозримое время: "в любом противостоянии с Германией мы единственный естественный союзник России" отметил в те дни Вейган. Одновременно, французы активизировали контакты с Италией, в феврале прошли переговоры Вейгана с Франко, в Югославии начались переговоры о реформации "Малой Антанты" во франко-советско-югославский союз.

Во Франции ухудшалось отношение к Англии, вызванное отказом противодействовать усилению Германии. Петэновское правительство окончательно выбрало вариант Европы, ведомой Францией. И потому отказ от Британии, как партнера в Европе стал неизбежным. Возмущенный такой политикой министр юстиции Рейно написал Петэну письмо, в котором протестовал против такого отношения к старому союзнику. Две недели спустя, он получил конверт, подписанный лично Петэном. Конверт был пуст, однако на его задней поверхности была приписка, сделанная той же рукой: "в случае отсутствия адресата, просьба направить в Ажинкур (Сомма) или в Ватерлоо (Бельгия)".

***

Вообще, Европа двадцатых - тридцатых годов, являлась ареной противостояния в первую очередь Англии и Франции. Еще в 1934 году, бельгийский премьер-министр, граф де Броквиль, выступая в бельгийском Сенате, прямо заявил об отказе Бельгии от оборонительного союза с Францией против Германии. Снова становиться заложником Франции бельгийцам не хотелось. Франция же оказалась вынуждена искать возможность создать периметр обороны против Германии и, одновременно, защитить свои рынки сбыта от Англии.

Среди населения Франции наблюдалось массовое нежелание воевать. В первую очередь, это проистекало из неизжитого психологического страха первой мировой войны, в которой именно у Франции была наивысшая доля потерь от общей численности населения. Руководство страны старалось обернуть этот страх в обратную сторону, пропагандируя превентивную наступательную войну и пытаясь перевести нежелание воевать вообще в неприязнь к конкретному объекту - немцам. Увеличились военные расходы, продолжалось перевооружение армии.

В Англии включился старый имперский принцип - дружить со "второй" страной на континенте. После прошлой войны прошло полтора десятка лет, и в английском истеблишменте находили широкое понимание идеи, которые можно выразить одной фразой: "не с теми воевали". В конце концов, победа в прошлой войне подорвала мировое господство Британии, и часть элиты связывала это с решением воевать на стороне французов. Сейчас усиление Германии не вызывало протеста в Англии, что не могло не беспокоить Париж. Особенно после того, как слова перешли в дела, 12 марта 1938 года, немецкие войска, встречаемые цветами и ликующими толпами, вступили в Австрию. 13 марта она вошла в состав рейха. Аншлюс состоялся.

***

Советский союз, уведомленный немцами, поддержал аншлюс Австрии под лозунгом "борьбы за пересмотр грабительского Версаля". Британия отнеслась к "самоопределению австрийских немцев" благосклонно. Ситуация возмутила Париж и изменила положение Италии, получившей общую границу с Германией. Муссолини, как и Жданов, занимал в те дни двойственную позицию, ведя активные переговоры одновременно с Францией и Германией.

***

Французы протестовали против объединения Германии и Австрии, но воевать с Гитлером в одиночку готовы не были. Следовало искать союзников.

Уже в конце марта, Вышинский в Париже встретился с Лавалем и Муссолини, прибывшим с визитом во Францию в те же дни. Раунд переговоров выстраивался французами с начала года, и хотя переговоры официально не стали трехсторонними, факт одновременного пребывания в Париже главы Италии и шефа советского НКИД, в мире расценили как сближение трех стран. Да и то, что первый визит новый глава советского внешнеполитического ведомства нанес именно во Францию, считалось показателем сохранения Москвой тенденции советско-французского союза. В СССР это тоже учитывали, несмотря на активные переговоры с Берлином, показать немцам наличие альтернативы там сочли не лишним.

Переговоры Вышинского с Лавалем, тем не менее, прошли тяжело. Наркома упрекали в отходе от принципов пакта, заключенного с Тухачевским, пугали стремлением немцев к реваншу. Но сильно не давили, зная, что обратно в Москву русский поедет через Германию. Вышинский вел себя осторожно: обещаний не давал, заявления делать отказывался, больше слушал:

- Они готовы уступить Германии в вопросе о протекторате над Восточной Европой и предоставить Гитлеру свободу рук в экономическом отношении там же - жаловался Лаваль на британцев, потакающих агрессивности Берлина. Единственное решение европейской проблемы Чемберлен видит лишь по линии Берлин-Лондон.

- Усиление Германии не вызывает у британцев протеста? - поинтересовался нарком.

- Нет. Они хотят дружить со второй страной на континенте. Первая сейчас мы. Остается Германия.

- Я передам ваши предложения в Москву - завершил разговор нарком. У нас принята коллегиальность, и такие серьезные вопросы следует обсудить. Хотя с господином Муссолини мы нашли общий язык, полагаю, ничто не мешает найти его и с вами. Я не вижу препятствий к еще более тесной дружбе наших стран, и считаю необходимым дальнейшее сближение на почве поддержания мира в Европе.

- Конечно. А что думают в Москве по поводу Франко? - покладисто перевел разговор Лаваль. Испания интересует нас не только в плане обороны границы, но и как поставщик сырья. Франко уже выразил готовность присоединиться к франко-итальянскому Средиземноморскому блоку.

- Законным правительством Испании является правительство Негрина - отпарировал Андрей Януарьевич. Именно его мы и признаем. Он помолчал и добавил: и помогаем.

- Я знаю. Но сейчас ситуация меняется. Заключено торговое франко-испанское соглашение, ведутся переговоры о нашем кредите на восстановление испанской добывающей промышленности. И все это с Франко. Не могли бы вы, господин министр, обсудить в Москве и этот вопрос? - и, чуть помолчав, выделяя паузой наиболее важное, француз добавил: Франко, возможно, был бы готов пойти на уступки.

Этот визит нарком считал предварительным. Узнать, что предлагают французы, что немцы, каким видят за рубежом место СССР в Европе. Поднять вопрос о Прибалтике, Бессарабии, Финляндии. В переговорах с французами он этим и ограничился.

Вот с итальянцами разговор шел серьезнее. В ходе встречи с дуче, советская сторона полностью признала присоединение Эфиопии к Италии и подписала новое взаимовыгодное торговое соглашение. Но Муссолини тоже поднимал вопрос о прекращении советской помощи республиканцам в Испании.

Жданов колебался, испанский вопрос мог стать внутриполитической проблемой. Но терять контакт с Парижем и Римом не хотелось, и в Риме, при посредничестве дуче, начались неофициальные переговоры между советским послом Штейном и представителями Франко.

***

Муссолини заключил с Францией договор о нейтралитете, велись переговоры и о дальнейшем углублении сотрудничества. Лаваль продвигал идею "Средиземноморского союза", коалиции Франции, Италии, Испании, Югославии, возможно Греции и Турции, который будет способен (особенно в союзе с СССР) противостоять как Великобритании или Германии, так и союзу этих держав и их сателлитов. Французов интересовало, в первую очередь, прикрытие франко-итальянской и франко-испанской границы и свободные руки в Средиземном море. Франко получал поддержку в гражданской войне и возможность после победы ограничиться "дружественным нейтралитетом" в надвигающейся войне в Европе.

Муссолини колебался, но в те дни обострились его отношения с Гитлером из-за Австрии. После аншлюса немцы не только вышли на границу с Италией, присоединение Австрии уменьшило влияние Муссолини в правых кругах Европы.

"Гитлер слишком цинично решает все свои вопросы. Так, поддерживая в своей прессе наши военные действия, он в то же время поставлял оружие Абиссинии" - заявил Муссолини на переговорах в Париже Петэну. Дуче не нравилось усиление немецкого влияния в Испании, и он склонялся к поддержке французского предложения о Средиземноморском блоке, целью которого являлся контроль Средиземноморья. Да, Гитлер это давний партнер и союз Германии, Англии и Италии представлялся вполне перспективным. Однако в англо-германском союзе Италия могла играть лишь незавидную роль сателлита, что гордого основателя фашизма не устраивало. В союзе с Парижем он становился одним из ключевых игроков в Средиземноморье, особенно если французы будут отвлечены немцами, а в случае франко-немецкого конфликта дуче мог выступить посредником. Рим интересовали Джибути в Эфиопии, место в Совете Суэцкого канала, статус итальянцев в Тунисе, где проживало большое количество итальянцев, интернационализация Гибралтара и Балканы - в первую очередь, Албания. Воевать, однако, Муссолини не рвался. Он понимал, что война Италии, истощившей ресурсы в Абиссинии и Испании, пока не нужна.

Вернувшись в Италию, Муссолини произнес речь о единстве взглядов национально-ориентированных партий в Италии, Франции и Испании, противопоставляя их шовинистическим лозунгам НСДАП. Но окончательного решения пока не принял.

Гитлер, впрочем, никогда не доверял Италии, заявив в марте 1938 года, что "в этом нереальном мире есть лишь одна реальная вещь - ненадежность Италии и Муссолини".

***

Из Парижа Вышинский направился в Берлин. Переговоры с немцами также ожидались непростыми, хотя общий интерес имелся - союз против Польши. Кроме того, нарком ожидал, что немцы попытаются оторвать СССР от блока с Францией. И не ошибся, Риббентроп начал именно с этого:

- В Варшаве мечтают о создании так называемой "третьей Европы", конфедерации малых стран от Балтики до Черного моря при главенствующей роли Польши. Такая коалиция должна стать противовесом как распавшейся англо-французской "Антанте", так и Германии и России. Эти идеи выражаются в планах создания Балтийского союза под польским руководством, установления обшей польско-венгерской границы и в создании польско-румынского союза.

- Мы тоже имеем такие сведения - согласился Андрей Януарьевич. Но этим планам препятствуют неурегулированные конфликты Варшавы с Литвой и Чехословакией, не так ли?

Нарком знал, что устранению упомянутых им конфликтов, в свою очередь, мешают германо-польские разногласия. И ждал, что ответит собеседник. Но германский министр иностранных дел вел себя осторожно:

- При изменении системы европейских союзов, польские идеи оказались ненужными никому - уклончиво отозвался он. Сегодня Польша вообще стремительно теряет союзников.

- Да - не стал обострять разговор Вышинский. Помните высказанное недавно Петэном мнение: "…торговать с Польшей незачем, как союзник она опасна и непредсказуема. Остается только использовать ее как предмет для "дружбы против"?

- Я даже знаю, что это мнение разделяют Муссолини и Чемберлен. А что думают в Москве?

- В Москве полагают, что инициатива Варшавы по созданию некоей коалиции, устремляющейся к какому-то противовесу разным европейским странам, не является инструментом мира. А Советский Союз, безусловно, выступает за мир в Европе.

Гитлер изначально использовал пакт о ненападении с Польшей для обеспечения процесса перевооружения, направленного, прежде всего, против нее же. В то же время, Польша рассматривалась как прикрытие с тыла в случае интервенции западных стран и как барьер при нападении со стороны СССР. Попытки использования Польшей договора о ненападении с Германией для проведения самостоятельной политики окончательно рассеяли иллюзии фюрера относительно благожелательного нейтралитета Польши в случае нападения Германии на Францию.

- Мы тоже выступаем за мир - ответил Риббентроп русскому. Но за мир справедливый, покоящийся на соблюдении интересов народов, а не на навязанных обманом и силой договорах.

"На Версаль намекает - подумал нарком. А вот дружить за счет Польши пока желания не высказывает. Подождем, в конце концов, барьер от большевиков - это, если смотреть с другой стороны, барьер и от вас, не так ли?"

Мартовские переговоры в серьезные инициативы не вылились. Но отношения между Берлином и Москвой заметно теплели.

***

Влияние Франции на Балканах уменьшалось, как вследствие британской политики, так и по мере того, как стало возрастать экономическое и политическое проникновение Германии в балканские страны. Для Парижа естественной представлялась ось Париж - Рим - Белград - Мадрид - Афины, как противостояние Лондону на Средиземноморье. Но реализация этого плана затруднялась клубком взаимных претензий потенциальных участников. Греция и Югославия были настроены против Болгарии, у сербов и греков вот уже 200 лет имело место сердечное согласие, но Греция ориентировалась на Англию. Болгария же следовала курсом берлина и претендовала на Македонию. В целом, Югославия, Румыния и Греция, стремились к сохранению сложившегося статус-кво, тогда как Венгрия и Болгария мечтали о ревизии Версальских соглашений.

В противоположность Парижу, Германию интересовала нейтрализация Балкан, поскольку война в регионе помешала бы поступлению сырья и могла спровоцировать вмешательство других держав, включая СССР. Экономическая экспансия немцев и так нарастала, сопровождаясь усилением политического влияния.

В торговле Франция проигрывала, ослабленная экономическим кризисом, она не могла быть покупателем балканских сырьевых товаров. Англия же смотрела сквозь пальцы на усиление экономических связей Гитлера, поскольку их развитие не шло в ущерб британской торговле. По мнению Чемберлена, само географическое расположение Балкан означало, что "Германия должна играть там доминирующую роль".

Румынский король Кароль II пытался сохранить нейтралитет в отношении всех европейских блоков, но особенно острой стала ситуация в Чехословакии. После аншлюса, именно эта страна намечалась следующей целью Гитлера, что не особенно скрывалось. Чехословацкому государству оказались враждебны как многочисленные национальные меньшинства, так и вторая государствообразующая нация - словаки. Последние обвиняли чехов в монополизации административных должностей в Словакии и отстаивали право на автономию, пусть пока в составе единого государства. Немцы, проживавшие главным образом в Судетской области, объединились в Судето-немецкой партии Генлейна. Новый премьер-министр, Милан Годжа, обещал удовлетворить их требования относительно равного представительства в общественных организациях и равных пособий по безработице, но это не помогло. Гитлер объявил, что Третий рейх является "защитником всех немцев, являющихся подданными другого государства", и Генлейн немедленно выдвинул т.н. "Карлсбадскую программу" (Карловарские требования), содержавшую требование полной автономии для Судетской области, самоуправление для проживающих в Чехословакии немцев и радикального изменения всей государственной системы.

В мире лозунг восприняли как первый шаг немцев к захвату Судет, и оказались правы.

***

В такой обстановке, сильно смахивающей на затишье перед бурей, советское руководство нервно реагировало на любые внутренние разногласия. Но именно в этот момент они появились - в партийной верхушке складывалась оппозиция Жданову. На жесткое противостояние, заговор или раскол партии, она, впрочем, настроена не была, все понимали - хватит. Третий переворот мог вызвать в стране и мире последствия уже совсем непредсказуемые. Но в среде оппозиции бытовало мнение, что Жданов принимает решения во многом под влиянием окружающих его "зубров", что было правдой, и чье влияние оппозиционеры хотели бы заменить своим. Глава Союза раскола не хотел. Сосредоточить власть у себя, избавившись от влияния бывших соратников по заговору - да, эту цель он перед собой ставил. Но совершенно не желал избавляться от них самих, ведь на своих местах они действительно приносили пользу. И ему и стране, эти два понятия Жданов теперь не разделял.

По воспоминаниям, принимая решение насчет оппозиции, председатель Совнаркома колебался. Иллюстрацией может служить его разговор с главным "кадровиком" партии (а на практике и страны), завотделом парторганов ЦК Кузнецовым:

- Ну что мы можем сейчас? - поинтересовался тогда генсек. Пойти на переговоры, устроить дискуссию? Неприемлемо, фракционизм запрещен, и дискутировать не о чем. Не обсуждать же "оттирание от руководящих постов ветеранов партии" - передразнил он Постышева, - а в этом и весь вопрос, если без прикрас.

- Открытый спор, скорее всего, кончится переходом к непримиримой вражде - согласился Кузнецов. А если сажать?

Завотделом недооценивал одну важную вещь, ставшую, по-видимому, ключевой в дальнейших событиях. Жданов по своему предыдущему опыту и должностям был чистым аппаратчиком, а не боевиком, подпольщиком или чекистом. Применять репрессии он не боялся, но сам, в отличие от того же Сталина имевшего богатый опыт подполья, соответствующей спецификой не владел. И опасался потерять контроль над "органами", который мог перехватить кто-нибудь из соперников. Поэтому он в самом начале пошел на переформирование НКВД, контролировать три ослабленные структуры казалось легче, чем гигантского монстра.

Да и поддерживающие его сейчас вожди репрессии в партии не поддержали бы. Они понимали, начнут с нынешней оппозиции, а потом… Идти на конфронтацию со всеми казалось рано, да и не ждановский это метод.

- Не пойдет - подумав, ответил он помощнику. Всех сажать, это опять разброд начнется. Сейчас без резких движений надо, мы еще сами не так крепки. Вот если как Иосиф Виссарионович в двадцатые, по ведомствам их разбросать. Дать посты. Серьезные, важные, выдающиеся, туда они и сами пойдут. Часть противников мы этим к себе перетянем, остальные все равно влияние потеряют. А приобрести на этих должностях не смогут.

- Где же такие места найти?

Жданов загадочно улыбнулся:

- Как у нас с рабочими положение?

- Так себе. Разболтался народ, и неудивительно. В мае говорят: Ежов с Кагановичем убили Сталина, Косиор и Тухачевский - великие люди. В августе выясняется, что Тухачевский тоже враг и изменник. А в ноябре - что Ежов с Кагановичем невинно оклеветаны, а Косиор и есть мерзавец. Что от людей в такой ситуации ждать можно?

- Я их успокоить как раз и хочу. Партия всего два миллиона, а страна - сто пятьдесят, большинство рабочие и крестьяне. Сейчас, я так думаю, надо политику на улучшение их жизни вести. А острых вопросов не поднимать, а то нарвемся.

- Это я понял. А оппозиция тут при чем?

Жданов ухмыльнулся уже открыто:

- Ну как при чем? Рабочими ВЦСПС занимается, верно?

- Верно.

- Вот пусть наши оппозиционеры туда и идут. Работа серьезная, важная, пролетариату-то помогать. Они же все время от его имени выступают? Вот пусть с пролетариатом и поработают. Справятся - все равно "Правда" напишет, что под моим руководством. Не справятся - какое тогда, мы спросим, право у них говорить от имени рабочего класса? Как думаешь, согласится Постышев?

- Хороший вопрос - оценил мысль Кузнецов. Думаю, если без ущерба для себя, согласится. То есть, если он секретарем ЦК и наркомом Госконтроля останется, да еще и ВЦСПС получит - вполне.

- Госконтроль еще туда-сюда - не согласился Андрей Андреевич. А вот Секретариат - нет. Профсоюзы у нас независимые! От партии в том числе. И совмещение постов во главе партии и поста председателя советских профсоюзов недопустимо! Помнишь, как в мае Тухачевскому НКО взять не дали?

- Помню - согласился Кузнецов. Но членом ЦК и Верховного Совета он останется?

- Конечно. А так - пусть рабочими займется. Пост значительный, формально, на уровне Калинина, пожалуй. Вон, Калинин у нас вообще в стране главный, по конституции. Так и тут - он даже мне подчинен не будет.

***

Анализируя изменения, происходящие в СССР, заметно, что за Ждановым стояли руководители промышленности и армии, формальная законодательная власть, судебная власть и часть центрального аппарата партии. За нарождающейся оппозицией шла большая часть партаппарата, региональные парткомитеты и, под их влиянием, Советы, а также часть чекистов. Возглавивший соперников Постышев распоряжался в наркомате госконтроля.

Жданов перехватывал властные рычаги. Госконтроль? - Есть прокуратура, есть комиссия ЦК по партии, и наркомат госконтроля получается, лишний. Исполкомы Советов и СНК республик он старался перетянуть к себе путем вывода из-под контроля местных партийных органов. В начале 1938 года Жданов начал реформы с резкого повышения роли советских органов и наркоматов в противовес партии. Парткомы предприятий, в первую очередь оборонных, постепенно сокращались, ликвидировались Промышленные отделы в ЦК, республиках и обкомах, лишая партаппарат возможности вмешиваться в работу предприятий и главков. Партии оставались только агитация и кадры, соответственно, медленно, но последовательно падала роль партийного контроля над собственно государственными структурами. Структурами, поддерживающими Жданова.

Кроме того, реформа серьезно уменьшила значение местных партийных лидеров, ограничив их влияние не только на работу предприятий и ведомств, но и в силу этого на собственно внутрипартийные вопросы. Реагировали регионалы ожидаемо: началось совмещение постов председателей СНК и первых секретарей ЦК республик, тот же процесс проходил на уровне областей. Но при этом для совместителей основными обязанностями, за которые сурово спрашивали из Москвы, становились отнюдь не партийные. Практику, кстати, негласно поддерживали сверху: совмещение постов делало лишним одного из претендентов, а разрешение на совмещение и утверждение кандидатуры давал ЦК. Который мог при таком раскладе выбирать из двух кандидатов или назначить третьего, своего.

***

Одновременно ограничили полномочия чекистов. Жданов осознанно шел на либерализацию, стараясь приобрести быструю популярность. В марте 1938 года указом "О повышении роли судебных органов", Верховному суду СССР было предоставлено право, принимать к рассмотрению любое дело любого советского суда и рассматривать его в порядке надзора. До конца года суд отменил исполнение около 20 тысяч только смертных приговоров. Продолжением ослабления репрессий и усиления прокуратуры стало совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) "Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия". Принятое 21 марта, запретившее массовые аресты и высылки. Прекращалась деятельность "троек", устанавливался прокурорский надзор за следственными аппаратами НКВД и НКГБ.

Новый прокурор Союза Аралов выдвинул проект широкой амнистии. Идея отлично укладывалась в русло ждановской линии, и уже в апреле проект утвердило политбюро. Под амнистию попадали преступления небольшой тяжести и экономические преступления, все осужденные менее чем к 2 годам лишения свободы, пожилые или больные, несовершеннолетние осужденные на срок не свыше 7 лет и матери семейств. Без широкого освещения освободили и около 50 тысяч политических заключенных - из числа "вставших на путь исправления либо в силу иных причин утративших общественную опасность". Амнистия, естественно получила название "ждановской" и воспринималась в народе как признак улучшения положения в стране, чего новый руководитель СССР и добивался.

***

В апреле 1938 года состоялся пленум ЦК ВКП(б). Первый проходящий с новым составом Центрального Комитета. Пленум отразил стремление правительства к стабилизации внутренней обстановки. В первый же день, Микоян в своем выступлении заявил о необходимости резкого повышения производства предметов потребления. В экономическом развитии страны, начиная с 1917 года, это заявление стало поворотной точкой, хотя принято не было. Прошло только постановление "О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства СССР", предоставляющее единоличникам практически равные хозяйственные права, и хотя преимущественное право использования МТС осталось за колхозами, тарифы все же уравняли.

Секретарь ЦК Берия затронул тему о множестве возможных путей построения социализма и отказе от экспорта революции при помощи оружия, с целью обеспечения мирного сосуществования. Пересыпая речь цитатами из Сталина и Ленина, он подчеркнул, что:

"мирное сосуществование капитализма и коммунизма, на данном этапе вполне возможно, при наличии обоюдного желания сотрудничать, при готовности исполнять взятые на себя обязательства, при соблюдении принципа равенства и невмешательства во внутренние дела других государств".

Пока вопрос ставился чисто теоретически, в плане, как выразился Лаврентий Павлович: "углубления изучения марксистко-ленинского учения". Но делегатов подобные научные построения наводили на мысли.

Выступивший на пленуме Вышинский, докладывал о нормализации отношений с Германией и Францией, подчеркивая нагнетание международной напряженности Великобританией. Но, несмотря на безмятежные заявления, во внешней политике все шло далеко не так гладко, как хотелось бы. Нет, советские перевороты иностранные лидеры воспринимали как аналог наполеоновских, нормализацию элиты большевиков после "ультрареволюционизма" и трансформацию СССР в обычную, по сути, страну. Первый переворот воспринимался как бонапартистский, ко второму отношение было еще лучше - зачем Европе Наполеоны? Собственно, основной претензией к Москве было распространение коммунистических идей, а тут - революция в России закончилась, появился более-менее приличный, по европейским меркам режим, чего еще? Сказывалось, однако, общее нарастание напряженности. И - сделанный чуть раньше выбор активного участия Москвы в мировой игре.

 

2. Испанский узел.

В марте 1938 года закончились поставки СССР испанским республиканцам, обеспеченные испанским золотом. На заседании Политбюро рассматривался вопрос об открытии для испанцев кредитной линии в 170 млн. долларов под поставки республиканцам вооружения и иных товаров, но в кредите отказали. Республиканцам предложили закупать в СССР оружие и другие товары на основе предварительной оплаты либо нового залога. В апреле, после операции фалангистов по рассечению республиканской Испании на две половины, руководство СССР приняло решение о постепенном сворачивании активной помощи республиканцам, и, одновременно, о негласных переговорах с Франко.

В Париже и Риме шли секретные франко-итало-советские переговоры. Основания для секретности имелись. Новое руководство советской политикой, состояло из людей, в основном уже советской, послереволюционной когорты. Большинство из них не было в эмиграции, многие вообще никогда не выезжали за границу, и тесной связи с иностранными коммунистами не чувствовали. Зато ощущали неуверенность в своем положении во власти, и плохо понимая иностранцев, предпочитали ставить на официальные контакты. У них отсутствовало и ощущение обязательств перед любыми заграничными фигурами - ведь личных договоренностей пока не имелось. И это порождало определенный цинизм во внешней политике, цинизм, который, наверное, следовало бы называть реализмом, ведь действовали ждановцы исходя из практичных соображений. И потому, с учетом улучшения отношений с Италией, дружественных отношений с Францией и сотрудничества с Германией, Москва готовилась сдать Испанскую республику. Переговоры вел замнаркома иностранных дел Потемкин, мотающийся из Рима в Париж. Во Флоренции под его контролем и при посредничестве итальянцев начались переговоры и с франкистами, их вел посол в Италии Штейн.

***

Реалистичный подход нравился не всем. Старая большевистской гвардия принять его не могла. Знающий о переговорах по должности советский полпред при республиканском правительстве в Мадриде, Розенберг, принадлежал именно к ней. И он, естественно, стал ярым противником нового курса. В прошлом близкий человек Литвинова, в феврале 1937 года отозванный Сталиным из Испании и вернувшийся туда после майского переворота, поскольку Литвинов придавал Испании огромное значение. После расстрела Литвинова Розенберга не тронули. Полпред вел важнейшую тему - секретные переговоры с Парижем, прорабатывал детали взаимоотношений с Петэном и Лавалем, а французы после устранения Литвинова и Тухачевского доверять Москве не спешили, и новых людей в контакты с ними вводить следовало осторожно. Кроме того, Розенберг занимал особое положение не только в Испании, он имел отличные связи в Турции, Риме, Париже, Лиге Наций, терять которые Советский Союз не хотел, выполнял крайне деликатные миссии, успел поработать в международном отделе ЦК, и до сих пор оставался фигурой влиятельной. И не только в СССР, к выступлению полпреда могли прислушаться и в Европе. Став невозвращенцем, или просто передав кому-то из своих влиятельных знакомых информацию, он мог сорвать политику Жданова. И потому, возмущение Розенберга игрой Москвы, заставило принять крайние меры.

Жданов не был мягкотелым романтиком, умел принимать крутые решения, и доказывал это в ходе карьеры неоднократно. Но он никогда не относился к сторонникам радикальных шагов, более того, до этого момента он лично лишь раз принял решение об убийстве - какие уж тут эвфемизмы, речь шла именно об этом - коллег по партии, причем высокопоставленных, своих. Однако то было во время переворота, да и выглядело как вполне законная казнь реальных, доказанных убийц. Сейчас речь шла о ликвидации ничего реально не совершившего, более того - по всем партийным и советским понятиям, правого человека, ведь соглашение с Франко действительно являлось предательством испанцев, близких по идеологии и уже становящихся легендой. Пусть предательством в высших, государственных интересах, разменом фишек в большой мировой игре, это ничего не меняло по сути. Но Розенберг на самом деле представлялся опасным, особенно своей правотой. И Жданов отдал приказ чекистам.

Газета "Правда" от 18 апреля 1938 года:

"Наша партия понесла тяжелую потерю: 17 апреля в Мадриде (Испания) коварно убит фашистскими наймитами Франко полномочный представитель Союза ССР в Испанской республике, товарищ Марсель Израилевич Розенберг.

Смерть вырвала из наших рядов выдающегося дипломата, отдавшего все свои силы и знания делу укрепления социалистического государства, неутомимого борца за дело партии, нашего близкого и любимого товарища и друга.

Всю свою светлую жизнь товарищ Розенберг без остатка отдал делу рабочего класса, делу освобождения человечества, делу коммунизма. Он был безупречным воплощением большевика. Все черты пламенного, неукротимого пролетарского революционера, борца за дело партии, строителя социализма, сочетались в нем с исключительной силой и яркостью. Через всю свою жизнь он, как славный рыцарь коммунизма, не знающий страха и препятствий, пронес кипучую ненависть к врагам социализма…"

Подозрений смерть полпреда не вызвала. Но в репертуаре Жданова появился новый, пусть не самый используемый, инструмент.

***

На франко-итало-советских переговорах, Потемкину приходилось нелегко. Французам нужны были союз с Муссолини и лояльная Испания, возможность не думать о границах с этими странами в случае войны стоила дорого. И если Советский Союз продолжит поддерживать Республику - возникнут проблемы выбора…

- А если мы дадим гарантии, что Негрин поддержит Францию? - поинтересовался советский дипломат на очередном раунде переговоров.

- Муссолини на это не пойдет, для него это вопрос принципиальный. Смотрите: либо мы договариваемся с дуче и каудильо и получаем прикрытый союзниками тыл, либо Рим и Франко окончательно уходят к Гитлеру - выложил карты на стол визави. Негрин все равно не устоит, а мы окажемся в окружении. Германия, Италия, Испания. И не следует забывать о Великобритании, наши морские границы тоже попадут под прицел. Что в такой позиции предлагаете делать?

- А если Негрин все же удержится? Ведь вы можете помочь ему, и тогда…

- И тогда мы получим все тех же врагов на границах и нестабильную Испанию. Впрочем, даже при нашем невмешательстве, у обеих испанских сторон шансы как минимум равные, а при условии помощи со стороны Германии и Англии - причем вероятность последнего сейчас возросла, Франко в любом случае выглядит предпочтительнее. И скажу вам прямо - Петэн не станет поддерживать красный Мадрид. Да и ваши коммунисты, кажется, не единственная власть в Республике?

- Не единственная. Но…

- Месье - прервал Потемкина собеседник - я скажу вам откровенно, и это позиция президента: мы поддержим Франко. И Муссолини. Примите это как данность. Нам не нужны социалисты у соседей, нам хватает своих. И наоборот, нужны союзные Италия и Испания. Мы закроем республиканцам границу для транзита, а флот перережет морские пути. После этого итальянцы и фалангисты разберутся с Негрином. И все будут обязаны победой Франции. Не Германии и Англии, заметьте, именно это для нас сейчас главное. В этом варианте вы проигрываете. Но и нам будет труднее. Поэтому хотелось бы договориться.

- А что получим мы? - поинтересовался замнаркома. Вы просите сдать наших союзников. Республиканцы пользуются огромной поддержкой у советского народа, мы поставляем в Испанию товары, технику, снаряжение, обучаем их армию.

- Франко желает не только скорейшей победы, но и быстрой стабилизации внутренней жизни страны - быстро, явно подготовившись к вопросу заранее, ответил Лаваль. Он готов гарантировать советским представителям высылку в СССР попавших в плен испанских коммунистов и отказ от взаимных претензий по денежно-товарным расчетам. Кажется, существуют какие-то проблемы с испанским золотом, которое сейчас почему-то в России?

Эту историю Потемкин знал. Когда части Франко взяли Толедо, Москва предложила Кабальеро вывезти испанский золотой запас на временное хранение в СССР. Испанское золото шло на покрытие советских расходов на военную и материальную помощь республиканцам, но часть его оставалась в СССР на хранении. Отдавать его Франко никто не собирался. Но, как намекнул в Москве Вышинский: "вопрос этот не худо бы урегулировать. Эти средства нам нужны для финансирования разведывательных операций, да и поддержку испанской эмиграции планируем осуществлять из них". Проблема заслуживала обсуждения, но завуалировано, ни в коем случае не признавая самого факта передачи золотого запаса. А собеседник продолжал излагать условия:

- Каудильо готов отказаться от репрессий коммунистов, в обмен на прекращение Москвой поддержки антифранкистских сил в стране.

- Это предложения Франко. Но я не услышал предложений Франции. С испанцами мы можем разговаривать и без посредников - русский улыбнулся: но тогда все будут обязаны победой не только Франции, не так ли?

- Вы не сможете на это пойти - парировал министр. В таком случае, это действительно будет предательством. А при нашем посредничестве спасением своих союзников. Вы же уже отказались работать с Негрином без предоплаты. И правильно, он не сможет рассчитаться.

В принципе, француз был прав, отказавшись от соглашения, СССР ничего не выигрывал, но много терял. А ввязываться в практически безнадежную поддержку республиканцев руководство не хотело. Но поторговаться стоило.

***

В Риме прошел ряд встреч представителей Франко с советским послом в Италии Штейном. Переговоры оказались успешными, итогом стала договоренность об отзыве советских военных советников из Испании и прекращении советских поставок. В обмен Франко смягчил свою политику в отношении компартии и подписал отказ от претензий. Испанское золото оставалось в СССР.

В Италии и Франции сделку расценили как свидетельство близости убеждений нового главы Советского Союза к правым националистам - разумеется, русским националистам и правым в сугубо коммунистическом представлении. Париж был заинтересован в хороших отношениях между своими союзниками, а Муссолини очень большое внимание уделял идеологии партнеров. И желал установления с Россией двусторонних связей, помимо Франции.

***

Для СССР результатом стало не только спасение испанских коммунистов и приобретение испанского золота. Муссолини, обрадованный достигнутым, предложил Москве заключение пакта о взаимопомощи, аналогичного пакту Петэна-Тухачевского. Советские уступки в испанском вопросе давали ему возможность предстать перед всем миром в образе главного спасителя франкистов, ведь основной ударной силой испанских мятежников были итальянские дивизии.

Кроме сближения с Муссолини, серьезно упрочились советские связи с Парижем. Полезным для Москвы стало и укрепление дружественного франко-итальянского блока, который теперь мог сдерживать агрессивные намерения III Рейха и ограничивать Великобританию.

В целом, в Кремле результат переговоров с франкистами и итальянцами оценили как положительный. Франко действовал решительно, а республиканцы лишенные внешней помощи удержать его не могли. Еще 9 марта фалангисты перешли в наступление на Арагонском фронте. К 28 апреля они взяли Винарос, и вышли к Средиземному морю, отрезав Каталонию от центральной части Испании и разделив республиканскую Испанию на две половины. После этого Франция перекрыла границу с Испанией, а 30 апреля заключила соглашение с Италией о сохранении статус-кво на Средиземном море. Фактически это означало блокаду Республики, как по суше, так и по морю. Последствия не заставили себя ждать: второго мая части пятого армейского корпуса под командованием полковника Листера под натиском франкистов отошли на левый берег реки Эбро, взорвав мосты через реку. Седьмого мая в Лондоне, Комитет по невмешательству в Испанскую войну принял решение об эвакуации всех иностранных волонтеров из Испании. Москва отозвала своего представителя из комитета, но изменить это уже ничего не могло. Да и не ставилось такой цели - решение просто дало возможность сделать красивый жест. На следующий день Негрин заявил о выводе из Испании интернациональных бригад. СССР немедленно отозвал большую часть советских советников, в Испании осталось лишь минимальное количество специалистов, в основном сотрудники НКГБ и военной разведки.

Двенадцатого мая Петэн направил республиканскому правительству ультиматум с требованием вступить в мирные переговоры с Франко.

После этого говорить о победе республиканцев стало бессмысленно. Девятнадцатого мая Париж заявил о признании единственным законным правителем Испании Франко, и разорвал отношения с правительством Испанской республики Негрина. Двадцать первого мая состоялся прощальный парад интербригад в Барселоне, а уже через неделю республиканцы вновь стали отходить. Муссолини, воспользовавшись ситуацией, потребовал наступления. И 19 июня итальянская дивизия "Литторио" при поддержке 40 танков прорвала позиции республиканцев в секторе Серос и двинулась на Льярдеканс. На следующий день итальянцы взяли Льярдеканс и Торребесес, наваррский корпус франкистов занял Альматрет и Майяльс. После десяти дней ожесточенных боев итальянские войска прорвали оборону республиканцев в районе поселка Кастельданс и 14 июля войска Франко взяли Барселону. Через пять дней Франко, воспользовавшись поддержкой французского флота, занял остров Менорка. К двадцать третьему фалангисты вышли на границу с Францией на всем ее протяжении, завершив Каталонскую операцию. Части республиканского пятого корпуса перешли испано-французскую границу, были разоружены французскими войсками и отправлены в лагерь под Тулузой.

***

Франко предложил амнистию испанским коммунистам: "Ошибочно утверждают, что коммунисты трусы. Нет, они стойко сражаются, упорно отстаивают каждую пядь земли, мужественно умирают. Ведь они родились на священной земле, которая закаляет сердца. Они испанцы, следовательно, они отважны. Я обещал, что после победы не будет дома без хлеба и очага без огня. Если люди, которые защищают не добро кучки бандитов, засевших в Мадриде, но Испанию и величие нашей нации, как они его понимают, вернутся домой, они вправе рассчитывать на справедливость и прощение" - заявил он.

Каудильо играл честно. Соглашение он выполнял, и создавалось такое впечатление, действительно хотел быстрого успокоения разоренной войной страны. Заявление произвело хорошее впечатление везде, кроме Германии, но немцев фалангисты потихоньку из страны выживали. При полной поддержке итальянцев, будучи не столько нацистом, сколько традиционалистом, Франко ориентировался на близкий его взглядам правый режим Петэна и фашистскую Италию.

После этого, 28 июля, произошел взрыв. Мятежники, генерал Касадо и Бестейро, объявили о низложении правительства Негрина и создании "Национальной хунты обороны". По приказу Касадо с Гвадалахарского фронта были сняты и переброшены в Мадрид войска анархиста Мера, атаковавшие части компартии. Гарнизоны Валенсии, Аликанте, Мурсии, Альмерии перешли на сторону Касадо. Правительство Негрина на двух самолетах вылетело во Францию. Совещание политбюро ЦК испанской компартии приняло решение об эвакуации ЦК, члены ЦК вылетели в Алжир.

Дальше была агония. Тридцать первого Национальная хунта предложила Франко начать переговоры о перемирии. Переговоры начали через два дня, но 4 августа прервали, и Франко перешел в наступление на Мадрид. В Мадрид он вошел седьмого. После этого началась повсеместная капитуляция республиканских войск. Девятого августа фалангисты вошли в Картахену. В тот же день Франко официально заявил об окончании гражданской войны. Для Испанской республики все кончилось.

***

СССР официально каудильо не признал, что, однако, не помешало заключить в Париже советско-испанское соглашение о ненападении с правительством Франко. В договоре было указано, что "правительство Испании, определенно является правопреемником предыдущего правительства" и соглашение основано на отказе от взаимных претензий по денежно-товарным расчетам, имевшим место до заключения соглашения. Перешедших во Францию коммунистов, заинтересовавших Советский Союз, негласно передали советскому посольству, часть плененных фалангистами коммунистов выслали из Испании. И Франко и Жданов пунктуально выполняли свои негласные обязательства, и хотя дипломатические отношения так и не были установлены, советско-испанские контакты на территории третьих стран поддерживались постоянно.

 

3. Восточные узлы.

Изменения в Европе внесли сумятицу во внешнюю политику США. В начале 1938 года, когда в Европе начал складываться союз Франции и Италии, активно наращивалось англо-германское сближение, ситуация для Вашингтона стала неясной. К середине года франко-итальянский союз стал реальностью, как и разрыв этого союза с Англией. Германия, присоединив Австрию, предъявляла претензии на земли в Чехословакии, Польше и Прибалтике, а ее противостояние с Францией стало краеугольным камнем политики обеих стран.

Великобритания, расценивая Германию Гитлера как более слабого игрока на континенте, усилила контакты с немцами в противовес французам и итальянцам. СССР занял выжидательную позицию, одновременно сближаясь и с Францией, и с Германией, и предсказать окончательную конфигурацию европейских блоков представлялось невозможным. В этой ситуации США, не заблуждаясь относительно возможности сохранения в Европе длительного мира, вернулись к политике изоляционизма, не желая пока вмешиваться в развитие европейских дел. К тому же, продолжали обостряться отношения с Японией. В июле 1937 года японская армия вторглась в Китай. Так как формально война не была объявлена, и Китай не считался воюющей страной, американцы начали поставлять ему оружие, желая не допустить усиления японцев и их выхода в Индокитай и Индонезию, которые считались областью американских стратегических интересов. Однако американские фирмы занимались поставкой стратегических товаров и в Японию, и прекратили эту деятельность лишь в январе 1938 года, после того, как подобные сделки были законодательно запрещены Конгрессом до тех пор, пока Япония не выведет свои войска из Китая. Отказ американского правительства признать завоевания Японии в Китае привел к разрыву торговых и финансовых отношений между двумя странами.

***

Еще в декабре 1937 года начался турецко-французский конфликт с Сирией из-за Александреттского санджака. Ссылаясь на предстоящую отмену французского мандата над Сирией, Турция предъявила претензии на пограничный Александретский санджак, населенный на 40% турками. Великобритания поддержала турецкие притязания в Лиге Наций и правительство Франции пошло на уступки. По решению Лиги Наций Александретский санджак был передан под совместный франко-турецкий контроль.

В марте 1938 турки попытались ввести войска в санджак, но французские колониальные части, сосредоточенные на границе, заставили их отказаться от этого плана. Существенную роль в урегулировании конфликта, сыграло и выдвижение войск советского Закавказского военного округа к турецкой границе. Вмешательство в избирательную кампанию французские колониальных войск обеспечило большинство мест в парламенте санджака лояльным Франции депутатам. В июле 1938 года по соглашению между Турцией и Францией при посредничестве СССР, на территории Александретского санджака провозглашено создание "государства Хатай", формально находящегося под суверенитетом Сирии, реально подконтрольного французам. А в августе СССР и Франция дали гарантии неприкосновенности границ Турции.

***

Обстановка накалялась не только на Ближнем, но и на Дальнем востоке. В апреле китайцы разгромили под городом Тайэрчжуан две японские дивизии, китайские бомбардировщиков произвели налет на остров Формоза, разгромив японскую авиабазу в Тайбэе и порт Синьчжоу, уничтожив более сорока японских самолетов, много авиационной техники в контейнерах, ангары и трехлетний запас горючего. Самолеты, как и летчики, были, разумеется, советскими. Японцы знали об этом прекрасно, и Токио не мог не реагировать. Ведь победы китайцев выглядели следствием не только поставок советского оружия и предоставления кредитов, в еще большей степени, это показывало успехи советских офицеров, сидящих за штурвалами китайских бомбардировщиков СБ и ТБ-3, истребителей И-15 и рычагами танков Т-26.

Предполагая, что двойная смена руководства страны должна отрицательно сказаться на боеготовности советских войск на Дальнем Востоке, Япония взяла курс на быстрое наращивание размещенной у советских границ армии. Для обоснования требований резко увеличить бюджетные ассигнования, командование сухопутных сил инициировало пропагандистскую кампанию под лозунгом нарастания советской угрозы. Японские генералы заявляли, что увеличение численности Красной Армии на Дальнем Востоке, создало кризис для обороны Японии.

В условиях реальной опасности вооруженного столкновения, Москва озаботилась укреплением обороноспособности восточных районов.

На совещании в НКО, Уборевич кратко подвел итоги:

- …увеличена численность войск, усилен Тихоокеанский флот, идет строительство укрепленных районов. Осенью 1937 - в начале 1938, нами проведены мероприятия по повышению боевой и тактической подготовки войск, штабов и командно-начальствующего состава фронта. Улучшено снабжение войсковых частей, подготовлены дороги, мосты, связь. Прекращено практиковавшееся ранее растаскивание из боевых подразделений бойцов на всевозможные посторонние работы. К апрелю все бойцы, находящиеся в таких откомандировках возвращены в части. Все части фронта, особенно пехота, мы усиленно готовим действовать на поле боя, маневрировать, сочетать движение и огонь, применяться к местности в условиях Дальнего Востока, изобилующей горами и сопками.

В Москве Уборевич получил четкую установку. В случае любого инцидента нанести удар. Предельно мощный, чтобы отбить у Токио желание воевать:

- Нам нужно один раз проучить самураев, но так, чтобы запомнили - сказал Буденный. Они понимают только силу, ее и надо продемонстрировать.

- А если они пойдут на большую войну?

- Они завязли в Китае. Против нас бросить крупные силы не получится. Но урок должен быть показательный, применяй артиллерию, танки, самолеты - дави их техникой. В Токио должны понять, что мы не царская Россия. И второго Порт-Артура не будет, не позволим.

Командующий фронтом был готов. Оставалось ждать повода, и повод нашелся.

***

12 мая 1938 года советские пограничники по приказу начальника погранотряда заняли сопку Заозерную на спорной территории с Манчжоу-Го. Командующий японской Корейской армии генерал Куниаки Коисо сообщил об этом в Токио. В генеральном штабе заинтересовались, там давно подумывали попробовать советский Особый Дальневосточный фронт на прочность, проверить информацию о состоянии советских войск в Приморье, полученную от перебежавшего к японцам высокопоставленного сотрудника НКВД по Дальневосточному краю комиссара 3-го ранга Люшкова.

Директива Корейской армии гласила: "атаковав русских на высоте Текохо, выяснить, как будет реагировать на это Советский Союз. Воспользовавшись случаем, прощупать силу Советов в этом районе". Японцы планировали разведку боем и, в случае успеха, захват стратегически важной территории на гряде, господствующей над коммуникациями, ведущими к Владивостоку и Приморью. Подразумевалось также, что успехи в боевых действиях против советских войск, дадут возможность надавить на СССР и заставить отказаться от оказания помощи Чан Кайши.

Далее события развивались молниеносно.

14 мая правительство Маньчжоу-Го заявило протест СССР по поводу нарушения советскими войсками маньчжурской границы, пятнадцатого - посол Японии Сигемицу вручил замнаркома иностранных дел Стомонякову ноту правительства Японии с требованием вывода советских пограничных войск с высот Заозерная и Безымянная у о. Хасан.

Вечером того же дня, Стомоняков ответил послу Японии, что ни один советский солдат границы не нарушал. Сигемицу предложил отвести советские войска со спорной территории, пояснив, что инцидент является результатом провокационных действий советской стороны. Замнаркома реагировал резко: "я не знаю, понимает ли вполне г. Сигемицу значение слова "провокация". Я думаю, что не понимает, раз он так часто употребляет это слово. Я вновь заявляю, что советские пограничники никогда не занимались провокациями и что всему миру известно, что все конфликты на Дальнем Востоке спровоцированы, так же как и в данном случае, японо-маньчжурскими властями. Что же касается пожелания г. Сигемицу об эвакуации советских войск, то я поражен упорством г. Сигемицу, который после всех разъяснений, исчерпывающе освещающих положение, может еще серьезно говорить о том, чтобы советская сторона эвакуировала войска со своей собственной территории. Об этом, конечно, не может быть и речи".

В тот же день, в перестрелке с советскими пограничниками в районе высоты Заозерная погиб японский жандарм.

20 мая Сигемицу вручил наркому иностранных дел Вышинскому очередную ноту правительства Японии с требованием передать район озера Хасан Манчжоу-Го и заявил протест против убийства японского солдата.

Вышинский ответил, что "г-н посол ничего нового не сказал. Единственная новость - это то, что он пригрозил нам силой. Посол, очевидно, считает тактику угроз хорошим средством дипломатии. К сожалению, теперь имеется немало стран, которые поддаются запугиванию и угрозам, но пусть посол знает, что это средство в Москве успешного применения не найдет. Что касается убийства солдата, то я протест должен отклонить, ибо это имело место на советской территории, где японским жандармам делать нечего. Я могу лишь заявить встречный протест против перехода жандармами нашей границы".

***

На этом дипломатическая прелюдия кончилась, и дело с обеих сторон перешло к военным. Японское командование перебрасывало дополнительные силы в район операции. В Советском Союзе столкновение тоже сочли хорошим предлогом для демонстрации военной мощи, и Уборевич начал стягивать в район озера Хасан авиацию, артиллерию и танки.

После встречи Вышинского с Сигемицу, Буденный дал директиву о приведении войск фронта в боевую готовность. В тот же день, Уборевич привел в боевую готовность созданную на базе управления 39-го корпуса Хасанскую группу войск. В районе начинающегося конфликта командарм сосредоточил две стрелковых дивизии, и перебрасывал еще одну. В группу вошли две мехбригады, сводная танковая бригада, воздушно-десантная бригада - около 285 танков, до 400 самолётов. Визитной карточкой командующего еще с Гражданской была артиллерия, начинавший службу в этом роде войск, Уборевич применять ее умел и любил. Сейчас у Хасана он сосредоточил кулак в полтысячи орудий. Командование группой принял заместитель комфронта - комкор Горбачев. Командарм не мог бросить фронт, растянувшийся по всему огромному советскому Дальнему Востоку, а зам был отличной кандидатурой, начинал службу в Первой Конной, что должно было понравится Буденному и в случае всегда возможной неудачи - смягчить последствия. Уборевич старался учесть все обстоятельства.

***

Двадцать девятого японские войска нанесли удар и заняли высоту Безымянная, но к вечеру были отброшены пограничниками и ротой 40 стрелковой дивизии. Последовали новые атаки высот, и в последний день мая японцы заняли спорные участки, захватив выгодные в тактическом отношении сопки Заозерную и Безымянную, опираясь на которые они угрожали всему Посьетскому району. В результате предпринятого наступления, части японской 19-й дивизии при поддержке артиллерии втянулись в глубь советской территории, и вышли к населенным пунктам Пакшекори и Новоселки, расположенным к северо-востоку от озера Хасан. На захваченных позициях японцы укреплялись, строили долговременную оборону.

Сигемицу вновь встретился с Вышинским. Предложение посла урегулировать конфликт дипломатическими средствами и вернуться к позициям, которые стороны занимали на утро 12 мая, вновь было резко отвергнуто. Нет, восстановить положение нарком соглашался. Но в своем варианте:

- Под восстановлением положения, я имел в виду положение, существовавшее до 29 мая, то есть до той даты, когда японские войска перешли границу и начали занимать высоты Безымянная и Заозерная.

На уступки Москва идти не собиралась.

***

Японцы сосредоточили в районе Хасана 19-ю, и части 15-й и 20-й пехотных дивизий, около 200 орудий, 150 самолётов. Общее руководство осуществляло управление японской Корейской армии. И все эти силы сосредотачивались в районе спорного участка.

Но шестого июня Буденный разрешил при атаке использовать обход с флангов, через линию государственной границы, а девятого Уборевич начал операцию.

После удара 220 советских бомбардировщиков и массированной артподготовки силами выдвинутых на передний край трех полков корпусной артиллерии и артиллерией частей, Хасанская группа, силами двух группировок войск, перешла в наступление. Эффективность артиллерийской и авиационной подготовки дала результат, Уборевич наглядно демонстрировал средство преодоления позиционного кризиса: увеличение количества снарядов и бомб на квадратный метр фронта. Артиллерия противника была подавлена и практически прекратила стрельбу. К десятому июня, группа Горбачева выбила японцев с территории СССР. Командующий дал приказ перейти к обороне на достигнутых рубежах.

Следующие два дня японцы непрерывно контратаковали, пытаясь вернуть утерянные позиции, подтягивая к Хасану новые части. И тогда начался второй этап операции. Двенадцатого, после тщательной разведки, советские истребители, использующиеся в качестве штурмовиков обработали пограничную полосу, после чего сто пятнадцать бомбардировщиков СБ разнесли позиции артиллерии и скопление пехоты в ближнем тылу японцев.

Разгром был полным. Четырнадцатого июня японцы предложили перемирие и в 12.00 боевые действия прекратились.

***

Советские потери составили около полутора тысяч человек убитыми и раненными, японские свыше семи тысяч. Но главным было не это. Русские продемонстрировали умение воевать по новому. Потоки раскаленной стали, обрушенные на японские дивизии батареями и эскадрильями и ревущие танки, которые пехотинцам микадо нечем было останавливать, произвели впечатление. Не меньшее впечатление произвела остановка русских - дальше очерченных в Москве Вышинским территорий они не пошли.

Семнадцатого июня в Москве Вышинский и Сигемицу подписали соглашение о прекращении военных действий. Мысль воевать на севере, в Японии с тех пор возникала редко и всерьез не рассматривалась. Москва доказала, что имеет возможность ответить на удар, и одновременно продемонстрировала отсутствие стремлений к продвижению за пределы своих границ. Стремительно проведенная Уборевичем, уже первого июля получившим маршальские звезды, операция на Хасане, показало всему миру новое лицо РККА, армии моторов и орудий. Результат разгрома японцев увеличил авторитет страны в мире, через год, успех Хасана подтолкнет Токио к заключению договора о ненападении, но это будет потом. А сейчас Хасанский успех подтолкнул к новому витку взаимоотношений европейцев.

 

4. В попытках развязать узлы.

29 июня 1938 года было подписано советско-германское кредитное соглашение. Его условия оказались чрезвычайно выгодны для СССР - 200 миллионов марок кредита под 4,5 % годовых сроком на семь лет. Помимо кредита предусматривалось размещение советских заказов в обмен на поставки сырья и продовольствия.

Новый этап в отношениях с Москвой, Гитлер в кругу своих приближенных назвал браком по расчету. В Берлине высоко оценили операцию у озера Хасан, несмотря на локальность конфликта, тем более, что вермахт реальными боевыми действиями даже сравнимых масштабов похвастаться не мог. И рассчитывали, что уже сам по себе факт германо-советского сближения приведет в дальнейшем к осложнению отношений Жданова с Францией, а это, в свою очередь, исключит возможность, каких бы то ни было неожиданных поворотов в советской внешней политике.

Германия импортировала нефтепродукты, зерно, лес, металлы, фосфаты… Немцы поставляли взамен уникальное промышленное оборудование, разработки, применяющиеся в производстве вооружений и боеприпасов, машиностроении и оптике, химии и металлургии. Советский Союз стал привилегированным торговым партнёром Германии, заказам которого было отведено по степени важности в программе военного производства преимущественное место по сравнению с другими заказами для поставок иностранным государствам. Для советской дипломатии это стало очередным прорывом.

***

Сближение с Гитлером вызвало настороженность в Париже. Москва пыталась занять позицию третьей силы, поддерживая хорошие отношения с обоими складывающимися в Европе блоками до последнего, чтобы иметь возможность выбора, и придя к соглашению с Берлином, не желала терять и союз с Парижем. Вышинский предложил сыграть с Петэном в открытую, укрепляя не только официальные, но и личные связи. Нарком лично выехал в Париж, где сообщил точные сведения об отношениях СССР с немцами. И поинтересовался, что может предложить Франция.

- …помимо взаимных поставок товаров между нами и Германией, производятся и другие расчёты. Германии предоставлено право транзита для торговли с Румынией, Ираном, Афганистаном и странами Дальнего Востока. Стоимость транзитных услуг, составила около 50 млн. марок. Это неплохая сумма для бюджета, как вы считаете?

- И немцы платят? - поднял брови Лаваль.

- Да - нарком улыбнулся. Германия уже передала Советскому Союзу золота на двадцать два миллиона марок.

Дипломат знал, что французская экономика, регулируемая и поддерживаемая государством, неплохо вписалась в мировую торговлю. Средний рост составлял 5 % в год, инфляцию взяли под контроль, реорганизация промышленной базы, проводившаяся под руководством плановой комиссии, была успешной. Правительство Петэна считало, что открыло секрет "золотого мазка" - пути к устойчивому росту и одновременной модернизации промышленной базы. Разумеется, это было ошибкой. Экономическая трансформация происходила за счет огромных социальных издержек. Росла безработица, выгоды от модернизации распределялись очень неравномерно.

- Мы желаем укрепления отношений с вашей страной - пафосно заявил Лаваль.

"Причем тем сильнее, чем меньше мы в этом заинтересованы - подумал Александр Януарьевич. Стоило подписать договор с немцами, как вы засуетились. Нет уж, господа. Год сейчас не четырнадцатый, хотите дружить - платите".

- …но нельзя сидеть на двух стульях - продолжил француз, - либо Жданов союзник Франции, либо Гитлера. Вам пора бы определиться

- Вы же знаете ситуацию - пожал плечами нарком. Мы помним ваше заявление в апреле, что в наших отношениях detente (разрядка) должна продолжаться, пока не превратится в entente (союз), и этот союз должен стать гарантом внутриевропейского мира. И в этом наши устремления совпадают. Но мы подходим к союзу более взвешено. Он процитировал последнее заявление Жданова: "Для нас вряд ли приемлемо положение общего автоматического резерва", - и продолжил: Мы против войны. В том числе и с Германией. И делаем определенные шаги, в защиту мира. Мы заключили договор о дружбе и сотрудничестве с Италией…

- Да, Муссолини, оказывается, ваш старый друг. Как он там заявил?

- "В двадцать четвертом году я признал Советы. В тридцать четвертом подписал с ними договор о торговле. Сейчас мы доказали искренность наших намерений, и можем двигаться дальше, и не обязательно снова ждать десять лет" - любезно напомнил Вышинский. Мы полностью согласны с дуче.

- Но Берлин ведет себя все агрессивнее! Вспомните Австрию - теперь это часть Рейха.

- А сейчас Гитлер претендует на Судеты - согласился посланец Москвы. Но при чем тут мы? СССР не присутствовал в Версале, и не давал там обещаний защищать Чехословакию… - он сделал паузу и продолжил: или Польшу.

- В начале мая Бек , побывал в Лондоне - принял переход темы собеседник. Излагал там открыто антирусскую позицию. Кстати, он активно участвовал в военном перевороте Пилсудского в двадцать шестом и считается наследником маршала. Британцы заявили о своей неготовности заменить временное и одностороннее обязательство постоянным соглашением о взаимопомощи на случай прямой или косвенной угрозы одной из стран.

- Чемберлен рассматривает Германию как противовес вам - понял нарком. И нам. И поэтому не спешит с заключением такого соглашения. Отдаст поляков Гитлеру?

- И не только поляков. Временные обещания он готов представить Румынии и Греции. Как принято на острове - туманные.

- В Греции у нас интересов нет. Что же касается Польши и Румынии… они когда-то воспользовались нашей слабостью. Сейчас Россия стала сильнее. С вашей помощью, в том числе - сделал реверанс Парижу бывший прокурор.

- Франция не отрицает, что территориальные споры… не являются вполне урегулированными - дипломатично заявил Лаваль. Но сейчас речь о Чехословакии. Чехо-советский договор в силе, не так ли?

- Но у нас нет общей границы с этой страной - мгновенно отреагировал русский. И мы зависим от воли Парижа в этом вопросе.

В итоге переговоров стало ясно: Польшу Петэн защищать не станет. Ни от Гитлера, ни от Жданова. Вот Чехословакия его беспокоила, как и Балканы. Французы не могли конкурировать с немецкой промышленностью, Германия вытесняла их с рынков Центральной и Восточной Европы за счет грамотной торговой политики и низких цен. Удержаться в роли гегемона Франция могла лишь путем устранения немцев, но воевать в одиночку не хотела. А воевать из-за чехов не желали в Москве. Да и не могли, слова об отсутствии общих границ были чистой правдой. Польский вопрос вышел на первый план. Теперь Россию и Германию буквально подталкивали к новому разделу Посполитой. В Париже Вышинскому удалось определить, что Петэн не станет воевать с Германией в одиночку. И это резко повышало значимость советских решений. СССР неуклонно возвращал себе статус одной из великих держав, особенно после показательной демонстрации военной мощи в Маньчжурии. Вне страны все шло неплохо. Очередной кризис грянул внутри, причем кризис шел снизу, из народных масс, мнением которых новое руководство, в общем интересовалось мало.

***

Крестьяне восприняли перевороты равнодушно, но смягчение налогов и пусть мелкие, зачаточные, не доводимые до конца шаги по облегчению положения в деревне, вызывали надежды на лучшее. Жданов на какое-то время стал новым "добрым царем", которому доверяли и на которого надеялись. После двух переворотов 1937 года народ ждал то ли гражданской войны, то ли массовых репрессий, но новая политика принесла стабилизацию и смягчение власти. На ряде предприятий эта тенденция дала обратный эффект, выросло количество прогулов и нарушений. Реакция была разной, все зависело непосредственно от директоров заводов. Там, где руководство оказалось грамотным, все удалось уладить без серьезных конфликтов. Частичными поблажками, увольнением немногих активистов, уговорами (иногда с участием представителей парткомов и профкомов областного и республиканского уровней), на вновь вошедших в моду на короткое время митингах, иногда и с применением арестов, но при нормальной грамотной работе с коллективами. Весной 1938 года прошел пик возмущений среди рабочих, требующих улучшения снабжения, жилищных условий, повышения зарплаты. В основном ЧП возникали на крупных "старых" заводах, где были сложившиеся коллективы, помнящие революцию и забастовки. Власть стремилась спустить кризис на тормозах. Вырвавшиеся наружу волнения были подавлены, но наказания были сравнительно мягкими. Арестованных судили открыто, с выездом суда на предприятие и небольшими сроками, был снят ряд директоров, кое-где пересмотрены нормы и зарплаты. Кризис удалось преодолеть и уже к концу лета волнения рабочих практически сошли на нет.

***

Наиболее серьезная ситуация возникла в Николаеве, на судостроительном заводе Љ 198, им. Марти, где в конце июня наказание группы работников за опоздание по причине очереди за продуктами совпало с пересмотром расценок за операции, повлекшим снижение общей зарплаты. Рабочие вышли в ответ на заводской митинг, сначала протекавший вполне мирно и без предъявления требований.

Перенервничавшее руководство немедленно в грубой форме пригрозило арестом всех участников митинга, что накалило обстановку. Митинг в ответ, в лучших традициях двадцатых годов, принял резолюцию с требованием смены руководства, повышения зарплаты и улучшения снабжения, потребовал приезда секретаря обкома, объявив до разговора с ним забастовку. Итог был предсказуем - на завод вызвали чекистов… и тут ситуация свалилась в штопор.

Горотдел НКГБ, разумеется, не имел в своем распоряжении войск. НКГБ, напомню, их вообще не имело. А прибывший "арестовать кучку вредителей" начальник отдела и десяток оперативников, пришедших в органы уже после гражданской, увидев огромную толпу митингующих, банальнейшим образом растерялись. Они просто никогда не сталкивались с тысячной толпой "контрреволюционеров", их такому не учили. Отступать начальник ГорУНКГБ при подчиненных не мог, стрелять по толпе не решился, и принял ошибочное решение - пригрозить. Компромисс, как это обычно и бывает, оказался хуже любого решения. После ожесточенной перепалки, разъяренные бастующие выбросили чекистов за ворота и практически захватили завод.

После этого к месту стянули оперативные части НКВД, завод оцепили, но… тут надо понимать состояние руководства Николаева. Отдать в мирном 1938 году, в стране забывшей и большую гражданскую и малую, приказ штурмовать завод и стрелять по пролетариату - означало взорвать ситуацию. А с учетом новой власти и общей либерализации, оценить последствия для отдавших такой приказ было затруднительно. Ответственность на себя никто не взял.

Рабочие, впрочем, тоже оказались в растерянности - запал прошел, и они не знали, что делать дальше. Выход с завода оцеплен, к ним никто не идет, сидеть на заводе и страшно и бессмысленно, а что делать не ясно. Если бы в этот момент кто-то из руководителей вышел к рабочим, конфликт удалось бы сгладить. Но выбрать между расстрелом рабочих и договоренностями с явными "изменниками из рабочего класса" руководители города не смогли.

В Москву и Киев полетели сообщения по линиям всех ведомств. События на заводе получили известность, был проинформирован Жданов. В Киеве, первый секретарь ЦК КП(б) Украины Берия получив сообщение вылетел к месту событий. Опытный человек, он понимал, что сидящие на заводе забастовщики не имеют ни организации, ни перспектив, и будут готовы сдаться после минимально вежливого разговора с хоть каким-нибудь руководством. Берия рассчитывал, что его выступление снимет напряженность, люди прекратят забастовку и разойдутся, а уже после можно будет разбираться. В том числе, с совершенно невнятным поведением руководства Николаева и области.

***

Получив донесение, разъяренный провалом подчиненных нарком госбезопасности Заковский, не хуже Берии понимавший ситуацию немедленно просчитал, что после выступления и прекращения волнений, Берия получит лавры, а НКГБ и его нарком разбирательство на уровне политбюро. Наркому уже было известно мнение николаевских партлидеров о "трусости, неумении работать и провокации рабочих масс со стороны НКГБ", а после обращения Берии, провести выступление как заговор становилось сложно. Заковский принял решение о немедленном подавлении "антисоветского мятежа на Украине". Такой расклад солидную долю ответственности перекладывал на украинских руководителей, не контролирующих положение в республике.

Забастовку по приказу наркома подавили войсками, погибло пятеро и было ранено семнадцать рабочих. Арестовали более пятисот участников митинга, названных зачинщиками и, разумеется, изменниками и агентами иностранных разведок и недобитых троцкистов.

Прилетевший Берия успел как раз к концу штурма. Попав вместо выступления на митинге к кровавой развязке, взбешенный хозяин Украины, имеющий полную информацию о событиях, начал чистку в руководстве города и области. Пользуясь своим положением секретаря союзного ЦК, он потребовал наказания и не подчиненных ему начальства завода и УНКГБ.

Требование удовлетворили. Полностью сняли за беспомощность и нерешительность руководство города и области, завода, городского и областного УНКГБ.

***

На заседании политбюро по этому поводу, Берия и Заковский обвиняли друг друга в неспособности справиться с волнениями. В итоге победил все-таки Берия. Наркома и его подчиненных признали виновными в доведении ситуации до стрельбы без четкого взаимодействия с партийными органами. Вождей партии разозлило не столько решение о штурме и жертвы, сколько действия чекистов в обход секретаря ЦК. Однако сложилось мнение, что решение принимал лично "зарвавшийся Заковский, поставивший себя над партией", что было недалеко от истины, поэтому всерьез кроме николаевских чекистов был наказан только он. Впрочем, былые заслуги учли, и крайних мер принимать не стали. Заковского сняли с поста наркома и назначили в аппарат Коминтерна.

***

В газетах выступление подали, естественно, как "диверсия врагов народа и агентов иностранных разведок", однако делался упор и на бездействие местного руководства. ЦК разослал директивы на места о решительных действиях в подобных ситуациях и недопустимости компромиссов. Власть демонстрировала силу и жесткое намерение не допустить подобных выступлений в будущем.

Но выступление с кровавым итогом стало определенной вехой для Жданова и его команды. Они ведь действительно хотели улучшить жизнь в стране, привыкли к "борьбе за рабочее дело", и расстрел рабочих на двадцать первом году советской власти их обеспокоил. Да и сорванные в связи с выступлением планы оборонного завода беспокоили не меньше.

Принимались меры для улучшения положения работников, в первую очередь оборонных предприятий. Лидеры партии и правительства лично провели, вспомнив былое, собрания на крупнейших заводах. Одновременно разрабатывались законодательные решения по ужесточению ответственности за нарушения дисциплины, выработку, план, ограничения укрепляющие власть руководства предприятий. Предложения были готовы к августовскому пленуму партии.

***

Жданов, которому напрямую подчинялись чекисты, после снятия Заковского попытался назначить наркомом своего человека, но это вызвало резкое неприятие среди его собственных сторонников. Даже после реорганизаций, НКГБ имел обширные возможности, а дальнейшего усиления Жданова никто не хотел. Ограничивать возможности по задачам защиты действующей власти и получения достоверной информации было нельзя, но и увеличивать контроль за собой, вожди партии не желали.

Генеральный пошел на компромисс. Новым наркомом госбезопасности он назначил Акулова. Старый большевик с 1907 года, бывший работник госконтроля, однажды уже выполнявший функцию "ока партии" в ОГПУ в должности первого зампредседателя, успевший поработать прокурором СССР, и секретарем ЦИК. Основной задачей Акулова стало превращение НКГБ из обладающей почти неограниченными карательными полномочиями структуры в жестко контролируемое партией государственное учреждение.

Из-под надзора чекистов выводилось высшее руководство партии и страны, их полномочия в отношении членов партии и руководителей урезались. Увеличивались полномочия судов и прокуратуры, усиливался общий надзор за органами.

Так называемое "широкое руководство", к которому принято относить весь состав партийных, советских и ведомственных начальников от регионального уровня и выше, которое, несмотря на внутренние противоречия, несомненно имело, и более того - осознавало, общие интересы, иногда противоречащие интересам руководства "узкого", группе высших лидеров страны. И пользуясь еще не вполне устойчивым положением Жданова, широкое руководство сумело закрепить для себя очередные привилегии. В первую очередь, обеспечив себе некоторые, пусть пока небольшие, но в сравнении с еще недавними временами, весомые, гарантии личной безопасности. Согласие на возбуждение дела, задержание, арест, предъявление обвинения в отношении члена союзного ЦК или депутата Верховного Совета СССР, отныне давалось политбюро. В отношении членов политбюро, СНК, Президиума Верховного Совета, секретарей ЦК ВКП(б), руководителей союзных ведомств, а также генерального прокурора и председателя Верховного суда СССР порядок установили еще сложнее, согласие требовалось получить от расширенного заседания политбюро, с участием председателя СНК, председателя Президиума Верховного Совета и генерального прокурора с обязательным вызовом и заслушиванием подозреваемого. Сходная процедура вводилась и на региональном, республиканском и областном уровне. Усложнилась и процедура ареста рядовых членов партии.

Личную власть генерального секретаря это несколько ограничило, но на общую ситуацию в стране повлияло мало. Тем не менее, начало было положено, аппарат получил право на, пусть, возможно, небеспристрастное, но все же коллегиальное правосудие, хоть минимальную защиту от произвольных репрессий.

Что интересно, решение о гарантиях "активу" принималось явно второпях, и формулировка оказалась расплывчатой, породив интересный казус - формально, теперь расширенное заседание Политбюро в указанном составе могло арестовать и самого генерального секретаря.

***

Глава страны не собирался терять такое оружие личной власти, как НКГБ. Из всех чекистских вопросов его в основном интересовали собственная безопасность, возможность слежки за высшим руководством партии и страны и оперативное получение информации о положении в стране и за рубежом. И он вновь пошел аппаратным путем. Из наркомата выделили управление правительственной охраны и комендатуру Кремля, подчинив их напрямую председателю СНК. В ЦК на базе Отдела международных связей Коминтерна, откомандированных сотрудников военной и политической разведок создали Международный отдел, замкнувший на себя всю работу с зарубежными компартиями и ставший партийной, а фактически лично Жданова, разведкой.

***

От очередного пленума ВКП(б), сенсаций не ждали. К августу 1938 года Жданов в целом контролировал госаппарат и промышленность, Верховный Совет и армию. Однако высокопоставленные партийные руководители были возмущены падением своей роли. В среде ветеранов партии, "старых большевиков" и героев Гражданской, выдвинувшийся не так давно Жданов совершенно не воспринимался очевидным лидером. Почти каждый из оппозиционеров считал себя не менее, а с учетом заслуг перед партией - даже более, достойным места вождя. Часть чекистов, особенно из ветеранов, недовольные ограничением их прав, разделяли эти настроения. Негласным лидером оппозиции стал Постышев, сформулировавший мнение оппозиции в узком кругу:

- Кто такой Жданов? Где он был? Я с семнадцати лет в партии, тюрьму прошел, каторгу, ссылку. В революцию, где он был? В гражданку я в Приамурье воевал, на Дальнем Востоке. Огромную работу мы там вели, в Дальбюро, в армии… а сейчас старых, проверенных бойцов от руководства оттирают. Кто такой Межлаук? - Меньшевик! Кто такой Вышинский? Да он приказ на арест Ленина при Керенском подписывал, тоже меньшевик. А Вознесенский, Кузнецов? Это же молодняк зеленый.

Лозунги разделяли многие, в партии продолжалась аппаратная борьба. Постепенно начинали возрождаться полузабытые методы "внутрипартийных дискуссий", еще не выходя за рамки партийных собраний и конференций, но уже открыто затрагивая вопросы госуправления, внутренней и внешней политики и экономики, причем отнюдь не с позиций одобрения.

К пленуму, в партии фактически вновь сложилась оппозиционная фракция. В ней объединились все оставшиеся без постов ветераны партии, ортодоксальные радикалы, недовольные "отступлением перед капиталистами", и, на базе их лозунгов, противопоставляемых проводимой линии, все прочие недовольные переменами, оставшиеся без повышения и не получившие ожидаемых привилегий.

Фракция начала создавать культ Постышева, основываясь в первую очередь на его подвигах в гражданской войне. В газетах печатали статьи, восхваляющие деяния лидера оппозиции, заголовки прессы: "Имя тов. Постышева было прямо знаменем на Дальнем Востоке", "В тяжелейших условиях благодаря выработанной под руководством тов. Постышева организации и тактике, Дальний Восток был освобожден от врагов", и им подобные, стилю советской журналистики соответствовали, усматривалось в них лишь одно "но" - ранее подобный вал восхвалений, мог направляться лишь в адрес генерального секретаря. Кампания сама по себе противопоставляла Постышева Жданову, подобных заслуг не имевшему, что в рамках советских представлений его престиж умаляло. Терпеть такое председатель СНК не мог, но и реагировать формально казалось не на что, ведь оппозиция писала чистую правду. В условиях запутанной международной обстановки ждановцев это отвлекало и раздражало.

***

На пленум прождановское большинство вынесло крайне важный для страны вопрос. Оставляя в неприкосновенности краеугольный тезис марксистско-ленинской идеологии о неизбежности гибели капитализма и смене его социализмом, они предлагали постепенно модифицировать доктрину интернационализма. Отходя от идей "разжигания революции в странах капитала", в сторону политики "ожидания революционной ситуации и готовности трудящихся масс к социалистическим преобразованиям".

Недовольные использовали вопрос смены лозунгов как повод для "разведки боем". Оппозиция выдвинула наперекор большинству старые лозунги радикального наступления социализма в стране и ужесточения борьбы с империализмом во внешней политике. Не затрагивая лично Жданова, его противники рьяно критиковали действия правительства. Упор делался на сдачу позиций в Испании и потерю возможности советизировать эту страну, получив стратегического союзника на берегу Атлантического океана, соглашательство с фашистской Италией, реакционной Францией и нацистской Германией. Во внутренней политике они жестко атаковали линию Жданова:

- Отказ от внутрипартийного обсуждения, замена его волюнтаристскими указаниями сверху, ведет к недооценке мнения партийных масс, перерождению партии в покорную прослойку исполнителей, лишает партию ведущей роли и низводит партию до положения безвольной параллели наркоматов и Советов - резко заявил с трибуны Постышев. Во внешней политике, проводимый НКИД курс отбрасывает нашу линию на борьбу с капитализмом, империализмом и социал-соглашательством. А это, товарищи, влечет за собой сдачу позиций социализма фашистской заразе, охватившей всю Европу.

Я не сомневаюсь, что новая мировая война близка! Капиталисты, как показывают последние события, уже готовы передраться между собой. И война с абсолютной неизбежностью вызовет мировую революцию и крушение капиталистической системы.

Тем не менее, конструктивной контрпрограммы внешней политики, кроме навязших в зубах лозунгов единства с пролетариатом всего мира, оппозиция предложить не могла, в силу чего спор развития не получил, лишь подпортив в очередной раз нервы руководителям внешнеполитических ведомств.

***

Все очевидцы утверждали, что Жданова заявления Постышева и его сторонников взбесили. Ввязываться в спор он не стал, но в своем выступлении четко предупредил постышевцев. Доклад генсека акцентировался на недопустимости фракционизма и сплоченности рядов в проведении в жизнь генеральной линии:

- Правильная политическая линия нужна не для декларации, а для проведения в жизнь. Но чтобы претворить в жизнь правильную политическую линию, нужны кадры, нужны люди, понимающие политическую линию, воспринимающие ее как свою собственную линию, готовые провести ее в жизнь. Умеющие осуществлять ее на практике, способные отвечать за нее, защищать ее, бороться за нее.

Не мог Жданов не прокомментировать и внешнюю политику:

- Советские люди не хотят сами, тем более, силой, изменить лицо окружающих государств. Таких планов и намерений у нас никогда не было. Среди определенной части буржуазных политиканов, в течение долгого времени создавалось иное впечатление, подогреваемое агрессивно настроенными реваншистскими лидерами в целях охаивания СССР и препятствования мирным инициативам советского народа. Это является плодом недоразумения, причем недоразумения, пожалуй, трагикомического. Мы, марксисты, считаем, что революция неизбежно произойдет и в других странах. Но произойдет она только тогда, когда это найдут возможным или нужным революционеры этих стран, народы этих стран. Экспорт революции - это антимарксистская чепуха. Каждая страна, когда она этого захочет, сама произведет свою революцию, а если не захочет, то революции не будет.

Сидящие в зале намек поняли. Все, несогласные с курсом Жданова - люди, не воспринимающие политическую линию как свою собственную и такие ему не нужны. А сторонники экспорта революции еще и антимарксисты, как следует из того же доклада. Как в Советском Союзе поступают с антимарксистами, на двадцать первом году советской власти, знали все.

***

На пленуме выплеснулись и разногласия по рабочему вопросу. После недавних волнений пролетариата, в партии естественным образом возникли два направления. Первое ратовало за ужесточение трудовой дисциплины вплоть до армейской, фактическое превращение рабочих в солдат, без права менять по своему усмотрению место работы, с возможностью перевода по усмотрению руководства в любое место, на любые условия труда. Вторая группа предпочитала "пряник", экономическое стимулирование, увеличение премий, улучшение снабжения и социальных льгот работников.

Следует отметить, что за второе направление выступало правительство. Глава Госплана, поддержанный Межлауком и Микояном, выдвинул план пересмотра оплаты труда рабочим промышленных предприятий, с введением ряда премий и надбавок за перевыполнение плана, длительную работу на одном предприятии, экономию, тяжелые условия труда, рацпредложения, повышенные обязательства и тому подобное. Предусматривались и штрафы за невыполнение показателей, потеря надбавок за стаж при самостоятельной смене места работы, и прочие действия, считающиеся снижающими производительность. При сохранении основ плановой системы, конечно:

- Мы все время то воюем, то восстанавливаемся! И при этом нас сравнивают с государствами, которые сотни лет жили за счет колоний, где эксплуатация человека построена очень изощренно. В последнее десятилетие выходить из тяжелейших кризисов нам позволяло плановое хозяйство, и, видимо, в ближайшее время никто ничего лучшего не придумает. Нашу экономическую систему надо серьезно лечить, но она есть и останется основой. Инициативу людям надо дать и выбросить из планов все второстепенные показатели, это не подорвет основ социализма - заявил Вознесенский.

Оппозиция, которой этот план не давал выступить в качестве защитников интересов рабочего класса, в пику ждановцам немедленно отвергла программу. Постышев назвал идеи Госплана "буржуазными, отрицающими роль социалистического самосознания и государственного регулирования труда, возврат к методам НЭПа и пропаганду мещанства, рвачества среди пролетариата".

Оппозиция явно нарывалась. В прениях Постышеву и его приверженцам напомнили о решениях Х съезда и вновь намекнули на фракционизм. Обвинение, пусть и завуалированное, звучало веско, еще полтора года назад за ним последовали бы арест, обвинение в измене и суд. Все помнили, что арестованных при Сталине Бухарина и его группу, вместе с еще находившимися под следствием троцкистами и зиновьевцами, в январе 1938 года, несмотря на смягчение карательной политики, судили закрытым заседанием, добились признания, в том числе в "моральной и политической ответственности за переворот врага народа Косиора", и расстреляли. Из членов прошлых оппозиций на свободу вышли лишь немногие, такие, как например, Радек, немедленно опубликовавший статью "Сталинским курсом, по маршруту намеченному Лениным, ведет корабль нашей Родины капитан страны и партии товарищ Жданов".

Все нынешние руководители при Сталине жестко дрались с троцкистской, зиновьевской, бухаринской, рютинской и прочими фракциями. И в новых условиях, живые враги, даже поверженные, им абсолютно не требовались. Пришедшие к власти бывшие сталинцы четко помнили - проиграй они в то время, и расстреливали бы уже их.

Однако нужно понимать, что в советских верхах к тому моменту трусов и нерешительных людей просто не существовало. Лидеры, как большинства, так и оппозиции, прошли гражданскую, многие подполье, все выдвинулись на вершину в жестокой борьбе с политическими противниками. Кроме того, многие противники Жданова действительно придерживались догматичных марксистских взглядов, и просто не могли принять переход к реальной политике.

В не устоявшейся до конца ситуации, постышевцы рискнули пойти на обострение. На Пленуме провести свои решения они не смогли, большинство шло за Ждановым. Тогда фракция пошла другим, знакомым с двадцатых годов путем - вынесла разногласия на проходящую сразу после пленума ЦК партконференцию. Там сторонников у них было больше, на конференции собиралась не верхушка партии, а средние руководители.

На партконференции оппозиция вновь рвалась в бой, возлагая на руководство правительства и профсоюзов вину за рабочие волнения, обвиняя в слабом контроле над настроениями рабочих масс, потере управления и безответственном самоуспокоении, требуя укрепления дисциплины и повышения ответственности.

Программа встретила одобрение в среднем звене партии и хозяйственников, она выглядела понятно и соответствовала их опыту и настроениям, в отличие от программы Вознесенского, по которой прошелся Постышев: "Программа Госплана, это внедрение неравенства и расслоение рабочего класса, воссоздание рабочей аристократии царских времен". В этом вопросе большинство тоже склонялось к мнению оппозиции.

***

При рассмотрении ситуации на политбюро, Вышинский, последовательно набирающий силу после успехов во внешней политике и не собирающийся прощать левацкую критику своих достижений, высказался за репрессии "…в отношении фракции Постышева, вставшей на старую, давно развенчанную платформу рабочей оппозиции, переходящую, фактически, в опаснейшую взрывную смесь троцкизма и анархо-синдикализма".

Жданов колебался, искушение убрать всех противников разом было велико. Но из членов политбюро Вышинского не поддержал ни один. Точку зрения большинства сформулировал Микоян:

- Андрей Андреевич, единство это главное, и лично я поддержу любое решение партии, но… давайте попробуем сначала обойтись без крови - предложил он.

Председатель СНК пошел на сделку. Наркомат госконтроля расформировали, но лишенный поста наркома Постышев возглавил ВЦСПС, туда же перевели ряд его сторонников из партийных органов.

***

В ВЦСПС сосредоточилось руководство всеми вопросами трудовых взаимоотношений, социального обеспечения, частично обучения. Объединенный профсоюз получил право контроля переводов, изменений оплаты труда, норм и расценок, решения трудовых споров, возможность влиять на политику предприятий при распределении оставленной предприятию прибыли.

Помня, что любая дискуссия в партии может в любой момент быть названа фракционизмом, пришедший в ВЦСПС следом за Постышевым Гринько предложил, во избежание нарушения решений съездов, использовать профсоюз как площадку для продвижения своих идей. Схема оппозиции понравилась, представители профкома имелись на каждом предприятии, причем если членов партии насчитывалось всего около двух миллионов, то в профсоюз входили все рабочие и служащие, а сейчас вошли и работники совхозов. Неподконтрольными ВЦСПС остались только колхозники, единоличники и работники артелей. При этом председатель ВЦСПС, как глава общественного объединения, формально в системе советского государства не был подчинен никому. Хотя, как член партии подчинялся ЦК, разумеется.

В ходе обсуждения, общая позиция по рабочему вопросу все же появилась - возглавив профсоюзы, оппозиция пошла на компромисс. Причем, как ни парадоксально на первый взгляд, но политический выигрыш к концу 1938 года получил именно Постышев. Поскольку изменения совпали с перестановками в профсоюзах, рабочими улучшение условий труда и оплаты связывалось именно с его приходом, а ужесточение ответственности воспринималось как продолжение политики правительства. С другой стороны, партийно-хозяйственный аппарат знал, что именно постышевцы требовали ужесточения контроля за трудовыми резервами, и одобряемое аппаратом усиление ответственности шло в плюс оппозиции же.

Жданова, разумеется, раздражало, что воплощение его собственных идей приписывается Постышеву, но что-либо сделать с этим без вынесения на публику споров в руководстве он не мог, а на оглашение разногласий в партии никто не пошел.

В итоге оппозиция смогла серьезно повысить вес профсоюзов, и, соответственно, свой и укрепиться как политическая сила.

Впрочем, выигрыш был закономерным. Нужно учитывать, что люди Жданова были управленцами, сильными аппаратчиками, более или менее грамотными специалистами в своих отраслях, но большинство из них не были ораторами или пропагандистами. В стане противников, наоборот собрались именно публичные политики, агитаторы, уступающие, конечно, пламенным ораторам революции вроде Троцкого, но умеющие заводить массы на митингах и собраниях и понимающие как нужно разговаривать с пролетариатом. Кроме того, и большинство и оппозиция действительно верили в идеи коммунизма. Они уже не были, разумеется, фанатиками лозунгов, но в целом "улучшение жизни рабочих и крестьян" для них всех было не совсем пустой фразой.

Ждановцы воспринимали себя как в первую очередь государственных деятелей - командиров производств, руководителей отраслей и направлений государственной политики, в то время как на самовосприятие оппозиции отлично наложилась работа в профсоюзах, официально сделав их лидерами рабочего движения.

Для Жданова такой результат стал хоть и не оптимальным, но приемлемым. Постышевцы пошли на компромисс, занятые рабочими вопросами и укреплением достигнутых позиций, они несколько отстранились от остальных вопросов, лидеры фракции, заняв позиции руководителей весомого, сравнимого с партийным направления, вошли в число верхушки и их отношения со Ждановым нормализовались.

***

Стабилизацию в советских властных коридорах, отмечали и за рубежом. Французское Второе бюро направило в октябре аналитический доклад Петэну:

"Вследствие произошедших событий, к осени 1938 года в СССР сложилось несколько центров власти. Это, в первую очередь, контролирующие общество и государство партийные организации. Глава партии - генеральный секретарь Жданов.

Во время ослабления центрального руководства в 1937-38 годах, повысилась роль пленумов ЦК, партсъездов и конференций, через которые на решения могут влиять региональные лидеры. Не имеющие влияния в одиночку, объединившись, они в силах проводить не поддерживаемые Ждановым решения. Нынешнее влияние съездов и ЦК далеко от положения 20-х годов, когда большевики решали на них все основные вопросы, но полного контроля у Жданова сейчас нет.

Вторым основным центром силы является правительство - контролируемый Ждановым Совет народных комиссаров (СНК), в котором почти полностью сосредоточилось управление силовыми структурами, промышленностью, хозяйственной и внешнеполитической деятельностью. Суды, формально самостоятельные, реально также подчиняются СНК.

Формальным главным руководящим органом страны остается законодательный - Верховный Совет, глава Президиума которого, Калинин, официально считается и главой государства. Калинин полностью поддерживает Жданова, кроме того, в ходе укрепления последним своей власти, Президиуму Верховного Совета были подчинены основные контрольные органы - Прокуратура и Комиссия государственного контроля. Реальной власти ВС не имеет, но авторитет его в обществе довольно высок, а передача Прокуратуры и выполненная последней правовая реформа этот авторитет серьезно упрочила.

Новым общественно - политическим центром становится центр объединенных профсоюзов, набирающий политическую силу за счет полученных властных полномочий и пришедших сильных лидеров.

Во время внутригосударственных изменений усилилась и роль региональных органов. Правительства и Верховные Советы союзных республик и областные (краевые) исполкомы, будучи формально совершенно самостоятельными, подчиняются центру исключительно по партийной линии…"

Французская разведка ориентировалась в советской действительности все лучше. В целом, выводы представленные Петэну были верными. Не учитывали они только того, что регионы СССР подчинялись Москве в основном через соответствующие ЦК республик и обкомы, что не устраивало вынужденного балансировать между всеми этими силами Жданова. Если Сталину, имевшему огромный и неоспоримый авторитет и в стране, и в партии, эта запутанная система и без занятия им официальных государственных постов ничем помешать не могла, для Жданова это был вопрос принципиальный. Ему объективно требовалась большая легитимность в стране и мире и официальные рычаги управления Союзом. В стране явно назрела реформа системы власти.

Вариантов было два: совмещение всех высших постов - генерального секретаря ВКП(б), председателя СНК и председателя Президиума Верховного Совета, либо введение нового поста - главы страны, с подчинением ему отраслей хозяйства, регионов, партии и законодательной власти. Первый вариант не решал проблему сращивания партии и госаппарата на среднем уровне, что не устраивало Жданова, второй слишком уж походил на немецкий вариант фюрера, не имел аналогов в Советском Союзе и мог вызвать сильную критику по поводу забвения коллегиальности в руководстве и "вождизма". Впрочем, с этой реформой, в ситуации внутрипартийного примирения, можно было обождать. На первый план выходили события за рубежом, где обстановка накалялась.

 

5. Судетский узел.

5 августа Германия провела мобилизацию вооруженных сил. В те же дни, Чехословакия, Румыния и Югославия под влиянием Германии и Великобритании, признали право Венгрии на создание армии. Это настораживало, венгры строго следовали политике Германии, став, по сути, ее сателлитом.

Шестого сентября лидер судетских немцев, Генлейн, разорвал отношения с правительством Чехословакии. Седьмого в Судетах произошла попытка пронемецкого путча. Мятеж до предела обострил ситуацию, Прага объявила в области чрезвычайное положение, ввела войск и начала разоружение мятежников. В мире не сомневались, что за Генлейном стоит Гитлер. Франция демонстративно объявила призыв резервистов. Что будет дальше, не знал никто.

***

В начале августа, во Франции появился новый советский полпред, А.И. Криницкий, член партии с 1915 года, в прошлом партийный аппаратчик высокого уровня. С 1934 года Криницкий возглавлял Саратовский крайком, являлся членом ЦК и кандидатом в члены Оргбюро ЦК ВКП(б). Его назначение в страну, рассматривавшуюся как ключевой партнер, носило исключительно политический характер, Криницкий был человеком Жданова. Свежеиспеченный полпред стал фигурой способной не только служить надежным каналом связи между главой СССР и Петэном, но и - в силу занимаемого положения и доверия руководства, решать возникающие проблемы на месте, что обычным дипломатам было недоступно. Криницкий уже утром 10 августа встретился с Лавалем, французы тоже торопились прояснить намерения Москвы.

- Британцы сняли ограничения на германский флот - мрачно сказал министр. Их морские силы они, похоже, больше не расценивают как противника. Представитель Чемберлена сидит в Праге как посредник между чехами и судетскими немцами. А Гитлер проводит мобилизацию. Дело явно пахнет войной.

- Петэн пойдет на войну с немцами из-за Судет? - в лоб спросил посол.

- Понимаете, мы остаемся одни - пошел на попятный Лаваль. В Великобритании Чемберлен не имеет серьезной оппозиции, и спокойно может поддерживать немцев.

- А Балканы? Ваша Малая Антанта?

- Там сильно влияние Германии и Англии. Немцы, можно сказать, вернули утраченные после первой мировой войны позиции.

- Чемберлен встречался с Гитлером - заметил посланец Жданова. По нашим сведениям, Гитлер, заявил о намерении, аннексировать Судетскую область, ссылаясь на право населения этой области на самоопределение.

Он не стал пояснять собеседнику очевидное: намерения фюрера в Англии поддерживали, поскольку ослабление Чехословакии, союзника Франции и СССР, как и усиление Германии, отвечало британским интересам на континенте. Лондон расценивал Германию, зажатую между Петэном и набирающим силу Ждановым, как слабейшего из соперников в Европе.

- Чемберлен в принципе согласился на передачу Германии всех чешских территорий, население которых на пятьдесят процентов состоит из немцев - добавил Криницкий. Рансимен высказывается за передачу Судет Германии даже без проведения плебисцита.

- Мы знаем. Лондон предложил Бенешу согласиться с требованиями Германии и уступить районы, населенные преимущественно немцами, чтобы, как заявил Галифакс, "избежать общеевропейской войны". Британцы давят и на нас, вынуждая согласиться с самоопределением Судет. Получается, мы можем оказаться одни против коалиции: Германия, Британия, Венгрия, может быть, еще кто-то. Армия еще в стадии реформирования, да и в самих чехах твердой уверенности нет. Петэн не убежден, что в случае войны они будут драться.

Француз помолчал, и добавил:

- Какой будет реакция Москвы?

"Интересный вопрос - усмехнулся про себя посол. Похоже, французы решения пока не приняли. Ждут нашего ответа?"

Криницкий знал, что в Москве и Берлине прямо сейчас идут напряженные советско-германские переговоры по поводу поддержки немецкой политики. Как заявил советскому послу в Берлине Риббентроп: "политики, направленной на восстановление исторической справедливости и исправление несправедливого и оскорбительного разделения народа, исправление ошибки Версаля". Его слова были правдой. Французы сами, победив в мировой войне, породили в Версале сегодняшнюю ситуацию, создав из осколков распавшихся Германской и Австро-Венгерской империй новые государства и передав им земли населенные немцами. Теперь немцы требовали воссоединения.

Неопределенность Парижа не давала возможности занять четкую позицию и Москве. Итогом встреч Криницкого стало начало франко-советско-польских переговоров, в ходе которых французы поставили вопрос о пропуске советских войск через польскую территорию в случае войны с Германией. По строго ограниченным зонам прохода в районах Вильно и Галиции. Поляки ответили резким отказом, несмотря на предложения проводить войска только по согласованным коридорам и гарантии Франции о соблюдении советскими войсками условий договора. Одновременно, польский МИД информировал об этом ответе немцев.

В Варшаву приехал Геринг. "Наци Љ 2" в Польше встречали куда более благожелательно, чем французских и тем более, советских дипломатов.

- Германия может быть уверена, что Польша никогда не позволит вступить на свою территорию ни одному солдату Советской России - заявил на встрече с Герингом Бек.

- Независимо от последствий, ни одного дюйма польской территории никогда не будет разрешено занять русским войскам - поддержал его присутствовавший там маршал Рыдз-Смиглы. Для нас это принципиальный вопрос.

Эти заявления задали тон переговорам. Геринг услышал главное: Варшава не поддержит Чехословакию и не пропустит русских. Ну что ж…

- Фюрер считает, что чешское государство в его нынешнем виде невозможно сохранить - резюмировал Геринг.

Бек полностью поддержал рейхсмаршала. Окончательный ответ французскому послу в Варшаве Ноэлю он дал через неделю:

- Мы ни в какой форме не желаем обсуждать использование части нашей территории войсками Советов.

В Польше нагнеталась античешская истерия. Варшава развернула вербовку в Тешинский добровольческий корпус. "Добровольцы" совершали теракты и диверсии в Чехословакии, польские самолеты ежедневно нарушали границу. Свои действия поляки тесно координировали с немцами, а польские дипломаты настаивали на равном подходе к решению Судетской и Тешинской проблем.

Советский Союз выражал готовность перебросить войска в Чехословакию, но поляки отказались предоставить даже воздушный коридор. Советское руководство выжидало: в случае согласия Польши на пропуск войск, Жданов соглашался обсуждать отправку армии в Чехословакию, в случае невозможности это сделать - готовился выступить в роли миротворца. Разумеется, "искренне сожалея о неизбежности случившегося", и не разрывая отношений с французами. Польша активно поддержала немцев, реализовался второй вариант.

В ходе советско-германских и англо-германских переговоров, Гитлеру удалось получить от Англии и СССР согласие на плебисцит и заверения, что Судеты рассматриваются как исконно немецкие земли. Муссолини в принципе, тоже не возражал против самоопределения области.

Французы выступали с резкими демаршами, но Петэн опасался, что война из-за Судет подтолкнет к тесному союзу с немцами СССР, Италию и Англию. Воевать с Германией пользующейся поддержкой остальных в одиночку, в Париже не хотели. Тем более что пояснения английских дипломатов не позволяли сделать однозначный вывод о том, что британцы в случае конфликта не поддержат Гитлера военной силой.

***

Двадцатого сентября Чехословакия отвергла требование Германии о плебисците в Судетской области, но на следующий день, опасаясь, что Франция откажется предоставить помощь, пошла на соглашение с Гитлером. Кабинет Ходзы ушел в отставку, к власти пришло правительство национального единства во главе с генералом Сыровы.

Польша тут же предъявила Праге требование о передаче Тешинской области, расположенной на севере центральной части Чехословакии.

22 сентября, Чемберлен вылетел в Германию, к Гитлеру. Фюрер заявил, что планирует оккупацию Судет. По возвращении в Лондон Чемберлен попытался добиться согласия Франции и Чехословакии с планом Гитлера.

Вышинский, вынужденный высказаться по поводу кризиса, озвучил позицию СССР:

"Единственно возможным решением является плебисцит, в ходе которого население Судет демократическим путем сделает свой выбор".

Жданов внимательно наблюдал за тем, что происходило в Европе, стараясь нащупать свой путь в европейскую политику. Усиление Германии объективно давало такой шанс: баланс сил менялся, и позиция СССР приобретала существенный вес. В принципе, ему было все равно, в партнерстве с кем вступать в большую дипломатическую игру, главной целью являлось усиление влияния Москвы. Но окончательный выбор делать следовало как можно позже, политбюро пока пыталось усидеть на двух стульях.

***

Бенешу советская разведка подбросила дезинформацию о том, что Жданов, зная, о недавней подделке французами в Сирии результатов референдума по Александретте, убежден в возможности Праги путем подтасовок обеспечить любой исход плебисцита. И именно в связи с этим советская сторона спокойно относится к ситуации, считая плебисцит формальностью не угрожающей Чехословакии. Чехи немедленно передали информацию французам.

***

- Жданов диктатор - пояснил на совещании в Елисейском дворце начальник Второго бюро Робьен. И меряет Бенеша своей меркой. По данным чехов, он убежден в возможности путем фальсификаций обеспечить необходимый исход плебисцита.

- То есть, русские думают, что чехи подтасуют результаты? - переспросил Петэн.

- Да. Они считают, что фальшивые итоги подтвердят желание населения Судет остаться в составе Чехословакии, и Берлин останется ни с чем. Такой результат выбьет из рук Гитлера козырь о самоопределении, и либо немцы отступят, либо им придется начинать явно неспровоцированную, агрессивную войну. Британцам сложно будет найти причины для поддержки бошей в этом случае. Как и остальным членам Лиги Наций.

- Лига это пустая говорильня - раздраженно бросил Лаваль. Жданов этого не понимает?

- Жданов раньше никогда внешней политикой не занимался - пожал плечами разведчик. Как и Вышинский. В Москве Лигу пока воспринимают серьезно. Они только недавно туда вступили, да и их прошлый министр иностранных дел, Литвинов, слыл большим ее поклонником.

- Литвинова они расстреляли! Надо довести до Жданова наш взгляд на эту лавочку - раздраженно приказал Петэн. И объясните им, что Прага это не Москва! Немцы не позволят Бенешу пойти на подтасовку результатов.

Дезинформация советской разведки французов убедила. Она полностью отвечала представлениям Бенеша, Петэна и их окружения об СССР, и объясняла двойственную политику Москвы. Жданову удалось их убедить в неизменности ориентации на союз с Францией, при сохранении права на собственную позицию, которую сформулировал советский посол: "мы не в состоянии помочь чехам против Германии войсками, разве что, авиацией, но дело даже не в этом; если Прага не может победить на референдуме в собственной области, стоит ли воевать за эту область?" Возразить аргументировано было непросто, а идти на разрыв с одним из немногих союзников, пусть и имеющим собственное мнение, Петэн не желал.

Немцев советская позиция тоже устраивала, в Берлине рассматривали ее как согласие на присоединение и рассчитывали, что дожать Союз на переговорах, в случае необходимости не составит труда.

Обстановку накаляла неопределенность Парижа. 25 сентября во Франции началась частичная мобилизация. Двадцать шестого в ответ мобилизацию начал британский флот.

В качестве предупреждения Берлину, 27 сентября французы провели в Лиге Наций объявление Японии агрессором в Китае, но игра, по сути, была уже сделана. Поддержать Францию по вопросу Судет не пожелал никто, и даже сами чехи в одиночку или при поддержке только Парижа, в бой тоже не рвались.

***

В этой ситуации, Гитлер предложил провести конференцию по поводу Судет, обсудив вопрос с представителями Англии, Франции и СССР. Муссолини демонстративно не пригласили, его сближение с Парижем фюрер расценил как предательство, чехов позвали без права голоса. Петэн гневался, но от участия отказываться не стал, предполагая добиться мягких условий для Праги, и отступить, сохраняя лицо. Сам маршал, разумеется, к Гитлеру не поехал, отправил Лаваля.

29 сентября началась конференция в Мюнхене, на которой британский премьер-министр Чемберлен, французский министр иностранных дел Лаваль и Вышинский, представляющий СССР, дали фюреру согласие на оккупацию Судет. При условии предоставления гарантий неприкосновенности границ Чехословакии, что позволило хотя бы формально облагородить уступку. Соглашение предусматривало передачу Германии в срок с 1 по 10 октября 1938 года Судетской области со всеми сооружениями, укреплениями, фабриками, заводами, путями сообщения. Запасы сырья, принадлежащие чехословацким предприятиям расположенным не в Судетах, по настоянию Вышинского и Лаваля разрешили вывезти.

В результате "Судетского кризиса", кончившегося полной победой Берлина, Рейх серьезно усилился, существование Малой Антанты потеряло смысл, а авторитет Франции в Восточной Европе рухнул.

По прибытии в Лондон Чемберлен заявил, что привез "почетный мир", и своей вере в то, что это будет действительно мир для всех. Верил ли он в это сам, неизвестно.

***

Первого октября, немцы начали оккупацию. В тот же день, Венгрия предъявила Бенешу претензии на южные районы Словакии и Закарпатской Украины, а Польша направила ультиматум об отделении Тешинской области, требуя распространения на нее условий Мюнхенского соглашения в пользу Варшавы.

Выходка поляков и венгров, привела руководство Франции и СССР в бешенство, поскольку наносила удар по их международному авторитету. С диктатором Венгрии Хорти, все было ясно - действия Будапешта расценивались как продолжение нажима Гитлера на Прагу. Поляки тоже действовали в явном согласии с Берлином, что тревожило Жданова в первую очередь. Французы же, только что под сильным давлением уступившие Германии, совершенно не желали уступать созданной ими самими двадцать лет назад Польше и немецкому вассалу из Будапешта.

Для Жданова формально ситуация была менее серьезной. Решения Версаля Москва никогда не признавала, чехам обещали помочь только после выступления французов, да и возможности реальной не имели, с Германией поддерживались дружественные отношения. Но отказ помочь союзнику против Польши и Венгрии, появляющийся статус великой державы ставил под сомнение.

Согласованная реакция последовала немедленно, отступать перед Варшавой и Будапештом ни Петэн, ни Жданов не собирались. Париж сделал жесткое заявление о готовности защищать существующие границы Чехословакии от любого агрессора. Москва на этот раз демарш поддержала, объявив в доказательство серьезности своих намерений частичную мобилизацию и начав демонстративное выдвижение войск к границе с Польшей.

Болгария, Румыния и Греция заявили о недопустимости войны в Европе и невмешательстве в конфликт, похоронив усилия французов по созданию Малой Антанты окончательно.

Через день Вышинский официально предупредил Варшаву, что в случае вступления польских войск в Чехословакию, СССР денонсирует договор о ненападении с Польшей. В ответ поляки провели частичную мобилизацию. В стране росли агрессивные настроения, польские диверсанты продолжали теракты в Тешинской области, но воевать поляки пока не решались. Сдерживала вероятность, что в случае удара по Чехословакии, Советский Союз поддерживаемый Францией, пойдет на объявление войны, при этом совсем не исключалось одновременное нападение с запада Германии. Стремительное сближение Москвы и Берлина секретом не было, а о Данциге и коридоре немцы не забывали никогда, на немецко-польских переговорах этот вопрос поднимался постоянно.

***

Седьмого октября в Праге состоялась демонстративная, широко освещаемая встреча Петэна, Жданова, Муссолини и Бенеша. Планировалось, что конференция позволит оформить союз стран-участниц, и позволит сгладить разочарование от проигрыша Гитлеру в войне нервов.

По поводу Мюнхена, на конференции Петэн заявил:

- Это Англия разрушила систему европейского баланса. Чемберлен, видите ли, был недоволен ведущей ролью Франция. Он хочет усилить позицию Британии, и поэтому создал из Гитлера альтернативный силовой центр на континенте. Для того чтобы создать англо-германский союз, Чемберлен не ставит преград требованиям Гитлера. Присоединение Австрии к Рейху усилило военный потенциал вермахта, и нанесло первый удар балансу сил в Европе. Англия передала Судеты Германии, и Чехословакия в один день лишилась выгодных рубежей и оборонительных сооружений.

С президентом никто из участников не спорил. Дуче с вожделением поглядывал на британские колонии в Северной Африке и опасался стоящего на границах Италии Рейха. В обоих направлениях он ожидал поддержки французов, и нападки Петэна на Лондон его вполне устраивали. Жданов, для которого это была первая международная конференция (и вообще первая заграничная поездка верховного руководителя СССР, ни Ленин, ни Сталин, ни Косиор в зарубежных конференциях не участвовали) вел себя осторожно, но против окончательного разрыва Парижа с Англией тоже совершенно не возражал, это повышало значение СССР в глазах французов. Как и для немцев, разумеется. Их вариант он тоже пока не отбрасывал.

Муссолини заявил о своей поддержке Бенеша:

- В случае агрессии любой страны, Италия выступит в защиту Чехословакии. Вплоть до военного вмешательства в конфликт.

- Мы тоже готовы защищать мир в Европе - поддержал его Жданов. Кажется, со стороны Германии претензии исчерпаны, речь идет о Польше и Венгрии. С Венгрией у нас общих границ нет, но если поляки рискнут напасть, мы готовы вступить в войну.

- Нам следует закрепить эти договоренности - предложил Петэн. Например, подписать соглашение, обязывающее к взаимной поддержке, если одна из наших стран будет втянута в войну с любой другой страной, в результате оказания помощи Чехословакии. Такой документ сам по себе окажет сдерживающее влияние на Берлин, Варшаву и Будапешт.

"И на Лондон - подумал Жданов. Там поймут такой шаг как оформление нашего блока. В Европе главные конкуренты французов сейчас Германия и Англия, отнюдь не Польша". Но из первой официальной поездки, главе СНК хотелось привезти значимый результат, а франко-итало-советский союз выглядел весомым прорывом. И он согласился.

***

Пражская конференция приняла решение о гарантиях стран-участников Чехословакии, соглашение о взаимной поддержке, предложенное Петэном было подписано в довольно жестком варианте. Стороны обязались никоим образом не поддерживать любого противника Праги, оказывать помощь Чехословакии и воюющим на ее стороне странам всеми возможными способами, предоставлять возможность переброски войск через свою территорию. Причем нигде не указывалось, что война должна будет начаться с нападения на чехов. Договоренности действовали и в случае нападения самой Чехословакии, и в случае нападения на кого-либо стран-участниц, если такое нападение произойдет для защиты чешских интересов. В мире отметили, что Пражский пакт развязывал руки участникам в случае их решения воевать с Германией, Польшей или Венгрией и гарантировал полную поддержку.

***

Гитлера демарш в Праге насторожил, но он предпочел выждать. Фюрер остался недоволен Мюнхеном, полагая, что получил не все из того, что можно было получить. Он потребовал от вермахта обеспечения возможности в любое время разгромить оставшуюся часть Чехии. Мнение фюрера немедленно стало внешнеполитическим курсом, МИД Германии заявил о поддержке притязаний Польши и Венгрии, после чего немцы заняли позицию наблюдателей.

Как заявил Гитлер: "нынешняя ситуация в очередной раз показывает нежизнеспособность версальской системы, Версаль не может обеспечить мир в Европе, и не дает возможности самим французам поддерживать эту систему и выполнять свои же обязательства". Он был прав, Версальская система разваливалась на глазах. Первого октября Лига Наций исключила из своего устава статьи, касающиеся Версальского мирного договора, на основании которого она и была создана. Второго Япония, одна из стран-основательниц, вышла из Лиги Наций. Теперь сам смысл дальнейшего существования этой организации вызывал сомнения.

Англия заявила о необходимости созыва международной конференции, но готовности защищать Прагу не высказала. Тем более что активизировались англо-германо-польские дипломатические консультации и возобновились попытки со стороны Германии привлечь Польшу к Антикоминтерновскому пакту. Гитлер хотя и не отказывался от территориальных претензий к Варшаве, но и никогда не отвергал, в отличие от лидеров Веймарской Германии, возможности решения германо-польских проблем путем переговоров, а не вооруженного конфликта. Он не стремился к безусловному и полному уничтожению Польши, фюрера вполне удовлетворял возврат бывших немецких земель и включение поляков в орбиту Рейха на правах вассала.

Предложения немцев направлялись скорее на обеспечение тыла Германии в случае войны с Францией и закрепление оборонительной роли Польши по отношению к Советскому Союзу, чем на создание направленного против союза против Москвы. Гитлер четко заявил министру иностранных дел Польши Беку:

- Присоединение к Антикоминтерновскому пакту, о чем вам говорил Риббентроп, не должно, прежде всего, означать активной военной роли по отношению к Советскому Союзу.

Портить отношения со Ждановым фюрер пока не хотел, надеялся перетянуть его на свою сторону.

Однако наследники маршала Пилсудского во главе с Беком были одержимы идеей "Великопольши", способной противостоять и Германии и России, и в результате опасались обеих сторон. Гитлер, которого вполне бы устроила советско-польская война, заверял поляков в соблюдении дружественного нейтралитета и, возможно, даже помощи. Хотя рассматривал и вариант удара по Польше вместе с Советским Союзом. Особенно, в случае если РККА разобьет предварительно польскую армию.

В Берлине шли переговоры с СССР, о которых была осведомлена и польская разведка. Вопрос советско-германского союза отнюдь не был снят с повестки. Между двумя странами были хорошие торговые отношения, за последний год укрепилось и политическое сотрудничество. В мире справедливо полагали возможным возврат к "духу Рапалло"

***

Подписание странами Французского блока и СССР соглашения о взаимной поддержке в случае войны отнюдь не гарантировало главного - вступления в боевые действия. Если для франко-итальянских отношений это не являлось критичным, и французов вполне устраивали гарантии крепкого тыла на границе, пропуск войск и помощь поставками, то в советско-французских связях остались нерешенными серьезнейшие вопросы. Петэн старался добиться от русских обещания вступить в войну с немцами в случае конфликта, но между Советским Союзом и Германией или Чехословакией лежали Польша и Румыния. Добиться от них предоставления коридоров советским войскам не удавалось.

Жданов, готовый помогать поставками материалов и вооружения, не стремился влезать в войну. Максимум, чего удалось от него добиться, это обещание перебросить в Чехословакию или Францию авиацию, сам же он пытался договориться о поддержке в случае войны с Польшей. Петэн соглашался перебросить в Чехословакию войска в этом случае, но общих границ опять же не было. Коридор для французских войск через Германию был, разумеется, ненаучной фантастикой. На случай агрессии Венгрии в отношении чехов французы могли направить через Италию войска в Югославию и ударить по венграм, но сербы тоже не горели желанием становиться плацдармом для войны.

***

Президент Чехословакии метался в панике. В сложившейся ситуации реальной военной помощи против Венгрии ждать было просто неоткуда, в то время как венграм вполне могли помочь немцы и поляки. СССР демонстрировал готовность ударить по Польше, и это в любом случае оттягивало часть польских войск на восточную границу, но гарантий объявления Советским Союзом войны полякам не было. Недавняя Мюнхенская конференция показала способность Жданова договариваться с Гитлером, и Бенеш не мог исключить возможность сделки русских и с Варшавой. Кроме того, в советско-польскую войну могли вмешаться на стороне Польши и немцы, и венгры, и даже англичане, после чего положение Чехословакии становилось совсем уж плачевным. Вступление же в войну Франции означало новую мировую войну, причем центральным театром военных действий становилась Чехословакия. Этого чехи хотели в последнюю очередь. Уступить давлению Гитлера, с другой стороны, означало лишиться советско-французского покровительства.

Итогом стало активное советско-франко-итальянское дипломатическое давление на югославское правительство, к которому подключился имеющий неплохие связи в Югославии Бенеш. Дипломатическому альянсу удалось заставить югославский МИД сделать, пусть расплывчатое, заявление о возможности пропуска французских войск к венгерской границе. Венгрия, едва начавшая формирование серьезной армии, немедленно смягчила свои требования и втянулась в дипломатические переговоры.

Кризис перешел в затяжную фазу, но не исчез. Будапешт не снимал своих требований, хотя не спешил с сосредоточением войск. С обеих сторон советско-польской границы армии стояли в полной боеготовности, и постоянно подтягивались новые. Чехословакия также подтягивала войска к границам.

***

Французы настойчиво пытались добиться от СССР недвусмысленного военного союза против Германии, полагая, что такой союз сам по себе станет сдерживающим фактором. Жданов не спешил, логично напоминая про отсутствие общей границы с немцами. Петэн в связи с этим не возражал бы против нового раздела Польши Германией и Россией, но одновременно опасался русско-немецкого союза на этой почве.

Опасность общей границы также прекрасно понимали и в Москве и в Берлине. Гитлер вполне осознавал, что окруженная Германией, Венгрией и Польшей Чехословакия не сможет отказать ему ни в чем. Поэтому он мог позволить себе давить на Прагу экономически, не задевая формально советских гарантий. Советско-немецким соглашениям это, как и сами гарантии, данные Бенешу Ждановым, не противоречило. Хотя раздражение у обоих лидеров вызывало.

Следующими продекларированными целями экспансии Гитлера становились Мемель и немецкие земли, либо переданные Польше, либо Франции. Заручиться поддержкой СССР стоило в любом случае, к тому же Жданов активно подталкивал агрессию немцев в сторону Польши.

Англо-германские переговоры привели к дальнейшему сближению. Стороны предварительно согласовали раздел сфер влияния в мире, Гитлер гарантировал неприкосновенность всех имеющихся британских колоний, включение в английскую сферу влияния Греции, соблюдение интересов Лондона в сфере влияния Германии. Британцы, в свою очередь признали Центральную и Восточную Европу "преимущественной зоной интересов Германии", обещали поддержку против Франции и СССР. Затронутый было вопрос об Иране и давней немецкой мечте - железной дороге Берлин-Багдад был отложен. Англию вполне устроила бы война немцев с Францией или СССР - в обоих случаях, Гитлер сокрушал конкурентов островитян, теряя силы сам.

Чемберлен в принципе желал видеть германо-польский союз, направленный против СССР, но условием такого союза Гитлер ставил передачу ему Данцига и коридора. Убедить поляков пойти навстречу немецким требованиям не смогли даже британцы, в Польше были уверены в своем превосходстве над немцами, и отдавать "исконно польские земли" не собирались.

Варшава была убеждена в способности польской армии разбить и Германию и СССР, опасаясь только их одновременного нападения. Эти вопросы и ставили поляки в Лондоне и Париже, уверяя британцев в желании "отбросить большевизм в границы Московии" а французов - в "обуздании тевтонского реванша" в случае поддержки.

Поляки, воображающие себя самостоятельной "третьей силой" в Европе пытались играть на противоречиях держав, балансируя между их интересами и выгадывая условия. В Варшаве пока не осознавали, что само существование Польши уже мешало игрокам. Франция и Англия, хоть и с разными целями и ожиданиями, предпочли бы видеть советско-германскую войну, невозможную без общей границы.

Гитлер рассматривал Польшу как барьер при нападении со стороны СССР, но не мог не опасаться удара поляков с тыла в случае войны с французами. Иллюзии относительно благожелательного нейтралитета Польши в случае франко-германской войны рассеялись еще после попытки использования Польшей договора о ненападении с Германией для проведения самостоятельной политики.

Жданов желал возвращения Западной Украины и Белоруссии и выхода на границу с Чехословакией, не предполагая, однако, полной ликвидации Польши, также устраивающей его в качестве барьера. Правда, возможность германо-польского блока настораживала.

 

6. Переплетение узлов.

Важнейшей из узловых точек оставалась Югославия, где дипломаты и разведчики франко-итальяно-чехо-советского блока схлестнулись в напряженной борьбе с соперниками из Германии и Великобритании. Причем интересы немцев и британцев тоже не совпадали, каждый тянул одеяло на себя. Конечной целью Гитлера был раздел влияния в мире между Германией и Великобританией, но при этом Балканы должны были оказаться в пределах германской сферы. У англичан было иное мнение, влияние в регионе интересовало и их.

Активность дипломатов и разведок на Балканах нарастала с каждым днем. Франция как мировая держава, гарант всех балканских союзов, после Мюнхенской сделки с каждым днем теряла позиции. Карта Европы изменилась, Германия увеличилась, и на Балканах наступал критический момент.

Первый успех остался снова за Берлином, двадцать восьмого октября закончилась поездка Риббентропа, удачно окрещенная "Балканское турне". За шесть дней он добился заключения союза между Рейхом, Венгрией и Болгарией, названного "Стальным пактом" и провел удачные переговоры в Румынии, которая склонялась к присоединению к этому союзу. Результатом визитов Риббентропа кроме роста немецкого влияния стало и разрешение чешского кризиса. Венгры официально не отказывались от претензий и периодически направляли Праге ноты, но активных шагов не предпринимали.

Польша, не нашедшая поддержки и фактически окруженная, пошла на попятный. Воевать при таком раскладе поляки не рискнули, а продлевать напряженность без видимых перспектив было бессмысленно. Удар по самомнению Варшавы получился огромный, провал попытки завладеть Тешином вызвал рост шовинизма и агрессивных настроений. Даже если в польском правительстве и были сторонники взвешенных решений и нормализации отношений с русскими, чехами и немцами, выступить с такой программой в подобной обстановке они просто не могли.

Гитлер, окончательно убедившись, что советско-польской войны в этот раз не случится, нашел повод для демонстрации миролюбия. Двадцать девятого октября Берлин в одностороннем порядке гарантировал территориальную целостность Чехословакии.

Нейтральной оставалась Греция, но проанглийские и прогерманские настроения набирали силу и там.

На Балканском полуострове не определили свою позицию только югославы. Риббентроп в ходе турне заезжал и в Белград, зондировал почву для заключения договора о дружбе. Но Югославия пока лавировала. Югославский премьер, Стоядинович, посетил Париж после переговоров с немцами. Там он продлил действие франко-югославского договора о дружбе, но подписывать пакт о взаимной помощи в случае агрессии Германии отказался. И из Франции отправился не домой, а в Берлин, где встретился с Гитлером и подтвердил, что Югославия намерена всемерно развивать отношения с Германией. "Ничто так не отдаляло Югославию от Германии, как французские очки, - заявил Стоядинович фюреру. Югославия теперь сбросила эти очки".

В политических кругах Югославии существовала и сильная проанглийская прослойка. Английская дипломатия активно действовала в Белграде параллельно с усилиями Германии. В ее планах Югославии совместно с Грецией отводилась роль балканского плацдарма Британии. В конце октября 1938 года, посол Англии в Белграде встретился с лидерами национальных движений в Югославии и убеждал их оказать давление на правительство и удержать его от присоединения как к французскому, так и к германскому блокам.

***

В Белграде от имени малолетнего короля правил принц-регент Павел, приятный человек, но не более того. Престиж монархии при нем заметно упал, а реальная власть сосредотачивалась в руках главы правительства, который симпатизировал немцам. Сам регент ориентировался скорее на британцев, но в сложившейся ситуации эта разница роли не играла, в противостоянии Франции Берлин и Лондон занимали единую позицию.

До 1934 года сербы почти целиком зависели от поставок французского оружия и французских кредитов. Влияние Парижа сохранялось и позже, но когда Франция начала активное сближение с Италией, в Белграде это вызвало панику: за союз с Римом французы могли расплатиться югославскими территориями. Шаги Парижа привели тогда к росту прогерманских настроений у сербских властей. А рассмотрение жалобы Югославии на Италию и Венгрию после убийства в Марселе усташами короля Александра только ухудшило югославо-французские и югославо-английские отношения: обе великие державы были гораздо больше заинтересованы в сближении с Италией, чем в удовлетворении притязаний своего второсортного союзника, который, как считалось, и так никуда не денется.

Муссолини считал Югославию главным соперником Италии на Балканах, и целью его политики всегда было расчленение страны на несколько слабых и, желательно, зависимых от Италии государств. Тем не менее, заинтересованный во включении Югославии во французскую систему союзов, дуче пошел на резкий поворот. Посредничество французской дипломатии позволило Югославии урегулировать отношения с Италией, подписать пакет итало-югославских соглашений о дружбе, нейтралитете, торговле и мореплавании. Белград в ответ отказался от претензий на итальянские Триест, Истрию и острова на Адриатике.

Договор стал огромным успехом французской дипломатии: Италия отказалась от территориальных претензий к Югославии, обязалась прекратить деятельность на своей территории усташей, развивать итало-югославскую торговлю. Но если Белград уходил в сферу влияния Гитлера, этот успех становился наоборот, провалом и для Парижа, и для Рима.

Москва поддерживала дружественные отношения и с Францией, и с Германией, и в Белграде решились на осторожный шаг, который, по большому счету, ни к чему не обязывал - девятого ноября 1939 года Югославия установила дипломатические отношения с СССР.

Германии требовался прочный тыл на юге Европы, с плацдарма на Балканах французы могли угрожать нефтяным полям в Румынии и поддерживать чехов. Парижу такой плацдарм представлялся, в свою очередь, необходимым. Ситуация неопределенности нервировала руководство всех заинтересованных стран, и кто-то должен был предложить разрубить этот узел.

***

Предложили французы. В начале ноября 1938 года, в Венеции встретились начальники союзных разведок: Попашенко, Робьен и шеф итальянской спецслужбы Роата. Париж предлагал организовать в Югославии переворот. В Москве этот вариант понравился, операция давала возможность выдвинуться югославским коммунистам и усилить авторитет СССР, и подтягивала войска Франции к Венгрии, что считалось полезным. На Рим ориентировались лидеры Хорватии, одной из составных частей Югославии. В Югославии основой политической борьбы являлось соперничество централистов-унитаристов и сербских националистов из Белграда с националистами-федералистами из Загреба, Любляны и Сараево.

Устроить переворот можно было и без русских. Но новому правительству нужна была программа, дающая возможность получить поддержку населения. В народе популярность русских была традиционно высока, там говорили: "Принц-регент у нас за Англию, правительство - за Германию, армия - за Францию, а мы - за Россию!" Москва могла в этом помочь: и как наследник России, которую любили в Сербии, и как штаб-квартира Коминтерна. Югославских коммунистов не стоило сбрасывать со счетов, в Югославии их с декабря 1937 года возглавлял Иосип Броз Тито, безжалостно расправившийся с непокорными и прекративший фракционную борьбу в партии. К осени 1938 года число только активистов партии составляло около двадцати тысяч человек, для Югославии немало. Причем партия была единой, сплоченной, и беспрекословно подчиняющейся Москве. В Югославию из Советского Союза перебросили около восьмисот югославских коммунистов, приехавшие из Москвы член ЦК КПЮ Жуйович и успевший дослужиться в испанских интербригадах до капитана Дапчевич, возглавили формирование боевых отрядов. При этом Москва страховалась, Жуйович автономно от Тито напрямую информировал советское руководство о ситуации. Компартия Югославии соединила в своей программе традиционные идеи югославизма, поддерживавшиеся и частью социал-демократов, с принципами интернационализма и национального самоопределения, основанного на равенстве политического представительства.

***

Переворот союзники в итоге согласовали. Главой заговора стал ориентирующийся на Францию Душан Симович, командующий ВВС страны, участник Балканских и мировой войн. В армии Париж делал ставку на ВВС и королевскую гвардию. К планированию переворота подключились и коммунисты, осуществлявшие связь с заговорщиками через советского военного атташе в Югославии генерала Самохина. Но время ставило на повестку и другие вопросы.

***

Переговоры Гитлера и Чемберлена привели к заключению в январе 1939 года договора о взаимопомощи в случае войны. Пакт декларировал поддержку немецких устремлений "в Европе и восточнее", но военной помощи не гарантировал. Несмотря на это, соглашение перевернуло мировой расклад, союз британского флота и немецкой армии представлял реальную опасность для французского блока, и вызвал негативное отношение в США.

США, как и Германия и СССР, стремились к полному переустройству существующей системы международных отношений. Берлин жаждал реванша, ему, как и США, не хватало простора для экспансии, источников сырья, рынков сбыта для стремительно растущей промышленности. Рвущиеся к статусу великих держав США и СССР экспансии тоже не чурались, и главными конкурентами тут представлялись именно Германия и Англия, в этом мнения Вашингтона и Москвы совпадали. Совпадали, однако, не полностью. Советский Союз был заинтересован в изменениях, но возможностями для экономического противоборства на мировой арене не располагал, и потому претендовал лишь на осторожное округление своих границ за счет ранее отторгнутых от российской империи территорий. США же стремились к открытию протекционистских рынков колониальных держав и Китая, не интересуясь прямыми присоединениями.

***

Англия и Франция соглашались на модернизацию Версаля, но лишь при условии сохранения своего лидирующего положения. И стратегию они выбрали разную. Лондон поставил на фюрера, поддерживая его против соседей и рассчитывая взамен на поддержку в традиционно британских регионах. Соединенное королевство стремилось к сохранению своих позиций в колониях и поддержанию баланса в Европе, где растущий французский блок, к которому тяготел СССР, баланс нарушал куда сильнее Германии, воспринимаемой как экономически растущее, но слабое в военном и политическом аспекте государство.

Франко-итальяно-испано-чешский союз, поддержанный СССР и, что не исключалось в будущем, Югославией, Польшей, Грецией или Турцией, мог доминировать в Европе, Средиземноморье, Северной Африке, а в дальнейшем и на Востоке. Германия, даже с присоединенными Австрией и Судетами, сателлитными Венгрией, Болгарией и близкой к этому Румынией, выглядела заведомо слабее. В первую очередь, слабее в военном отношении, ведь немецкая армия ушла от Версальских ограничений лишь в 1935 году, венгерская - полгода назад, а австрийская после включения в Рейх. С британским флотом Гитлер тягаться не мог в принципе. И поддержка на континенте более слабого из соперников, представлялась Чемберлену оптимальной.

Петэн сколачивал свою коалицию, предназначенную для сдерживания устремлений Берлина. Но маршал отлично знал старую истину: "лучшая оборона - наступление". И вполне допускал военные действия, предпочитая впрочем, чтобы воевал кто-то другой. Именно поэтому он пошел на союз с враждебным коммунистическим Советским Союзом. Прошлую войну он помнил, и русская армия представлялась ему превосходным "пушечным мясом" для будущей схватки за величие Франции.

***

Немцы старались обеспечить свое присутствие всюду, в Европе, Африке, Китае, Латинской Америке, на Ближнем Востоке. Влияние закреплялось преимущественно через торговлю. Но, несмотря на предложение действительно более качественных товаров на рынок, успехи Рейха зависели от реальных хозяев земель, прежде всего Британии и Франции, подкреплявших свое право военными средствами. Политика закрытых, протекционистских рынков в колониях и сферах влияния закрывали немцам возможности продвижения продукции. Такое положение дел было нестерпимым для стремительно наращивающей свои мускулы страны, и планы экспансии стали общим знаменателем для практически всех слоев германского общества.

Англия, получившая по итогам Первой мировой войны Палестину, Трансиорданию и Ирак, как и Франция, которая приобрела Сирию и Ливан, проникновению немцев в те края не радовались. В отличие от Турции, которая была вынуждена отказаться от своих прав на Египет, Судан и Кипр - в пользу Англии, на Марокко и Тунис - в пользу Франции, на Ливию - в пользу Италии. Севрский договор там помнили. В Турции и на Ближнем Востоке, как и в Германии, желание реванша за разгром Османской империи было распространено в обществе, и союз с Гитлером для восстановления былого величия на Востоке находил много сторонников. Сдерживающим фактором для Анкары служило положение на границах. Зажатые между Францией и СССР, турки вели себя сдержано, особенно после смерти 10 ноября 1938 года основателя "новой Турции" Кемаля Ататюрка. Новый президент Турции, Исмет Инёню, пока осваивался в должности и резких шагов не предпринимал.

***

Американцы стремились установить безраздельное господство в Латинской Америке и прорваться в Китай. Немецкое проникновение в эти регионы Вашингтону нравиться не могло, но стремление к экспансии (кроме Южной Америки, считавшейся подбрюшьем страны) сдерживалось сильными изоляционистскими кругами. Президент США Рузвельт считал, что Англия, утоляя колониальные претензии Германии, будет готова уступить ей некоторые колонии, к примеру, Тринидад и принял решение, что в этом случае, в соответствии с Доктриной Монро, предписывающей США применять силу для защиты неприкосновенности Западного полушария, к островам будет направлен американский флот. Основания для беспокойства у Рузвельта имелись, нацисты активно действовали в Латинской Америке и переговоры Германии с Британией о колониальном переделе действительно велись.

Логика событий, отталкивающая Вашингтон от традиционно тесных отношений с идущей на сближение с Гитлером Британией, толкала к поиску иных вариантов. Общие интересы с Москвой, несмотря на давнюю американскую холодность к Советской стране, стали поводом для личной встречи Рузвельта с послом СССР. Президент вообще был поклонником личной дипломатии и беседа, происходившая 17 ноября 1938 года, выглядела доверительной.

Советский полпред Трояновский явился заранее, ждать пришлось минут десять, потом дверь открылась, и слуга-филиппинец вкатил коляску, в которой, тяжело опираясь на подлокотники, сидел улыбающийся Рузвельт.

В начале разговора президент развивал мысль о сотрудничестве между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Трояновский не мог не поддержать эту идею:

- Советский Союз представляет собой немалый рынок для ваших промышленников - заметил он. Мы импортируем большое количество станков и другой техники. К тому же, у нас с вами есть положительный опыт сотрудничества.

Рузвельт воспринял это заявление с видимым интересом:

- Американцам в связи с ростом экономики требуется большое количество сырья, и поэтому я думаю, что между нашими странами будут существовать тесные торговые связи. Если мы будем поставлять вам оборудование, то взамен сможем получать сырье. Вопрос сейчас не в экономике, тесным связям между нашими странами, мистер Трояновский, мешает политика.

- Наша страна тесно связана с германской промышленностью - заметил полпред. А в США существуют определенные предубеждения против торговли с Советским Союзом.

- У нас вообще сильны изоляционистские настроения - перевел разговор президент. В случае противостояния англо-германского блока и франко-русского, особую важность для нас приобретает вопрос Японии. Токио - союзник Гитлера. Если возникнет ось "Лондон-Берлин-Токио", наша страна окажется блокированной английским и японским флотом. И участвовать в европейском конфликте мы не сможем.

"США стремится к открытию протекционистских рынков. А ни англичанам, ни немцам, ни тем более, японцам вы не нужны - подумал посол. Более того, опасны. В случае победы, пусть даже не окончательной, такой оси, для Штатов закроются рынки в Европе и Азии, и американская промышленность снова свалится в кризис. Новый курс Рузвельта, который вытянул США из великой депрессии, в ситуации блокады не сработает. А нас он уже рассматривает как союзника Франции. Но если Москва все же договорится с Гитлером?

Тогда у Парижа нет шансов - тут же понял он. Если мы останемся в стороне, СССР останется единственным европейским рынком для США. А возможно и азиатским, японцы успешно действуют в Китае".

- Стоит ли для вас вопрос о присоединении к англо-германскому блоку? - поинтересовался Трояновский.

Рузвельт улыбнулся и покачал головой:

- Не думаю. Мы не стремимся к территориальным приобретениям, но и не согласимся на изменения, которые не находятся в соответствии со свободно выраженной волей соответствующих народов. И мы наоборот, стремимся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем.

Я - продолжал он, - противник того, чтобы США изолировались в Западном полушарии, потому что будущая безопасность и общее благо страны неразрывно связаны с судьбой Европы и Азии.

В тридцатые годы Рузвельта вынудили пойти на уступки изоляционистскому настроению, которое при любых обстоятельствах хотело уберечь Америку от новой войны. Но ограничение национальных интересов Западным полушарием и половиной Тихого океана президент не разделял никогда. Целью Великобритании и Германии было держать Америку подальше от Европы, американский Конгресс помог им, издав закон о нейтралитете. Но возможным был и другой вариант.

Экономическое и финансовое могущество США, вступивших в первую мировую войну последними, неизмеримо выросло, как и их влияние в мире. Поставки воюющим странам обогатили американцев, способствовали росту их экономики, а кредиты превратили стра-ны Антанты в их неоплатных должников. Осуществив за счет военных прибылей широкую технологическую модернизацию, американская экономика сделала огромный рывок вперед, оставив позади весь основной мир. Но сейчас внутренний рынок уже насытился. Развитие требовало новых рынков, и именно борьба за внешние рынки определяла заинтересованность в политике "экономического национализма", пред-полагавшей свободу рук, не связанную международными обязательствами, уклонение от усилий по урегулированию международных конфликтов. Казалось, держась в стороне можно было наблюдать за кровавыми драмами на Европейском и Азиатском континентах и извлекать немалые барыши. Но Рузвельт один из немногих понимал, что изоляционизм невозможен. Кто бы ни победил в Европе, если США останется в стороне, они станут лишними. Победитель просто закроет от них Европу. И Азию - ее судьба теперь, в связанном трассами авиалиний, нитками железных дорог и линиями океанских маршрутов мире решалась там же, в Европе.

Президент вынул портсигар, вставил длинными тонкими пальцами сигарету в изящный мундштук, закурил и повел беседу дальше:

- Предоставление событий в Евразии их собственному течению является опасной иллюзией. Третий рейх явно угрожает всему одновременно: равновесию сил в Европе, миру во всем мире и свободной мировой экономике.

Он разделял точку зрения Томаса Джефферсона, Теодора Рузвельта и морского стратега Альфреда Мэхена: равновесие сил на Европейском континенте является жизненным интересом для США. А сейчас одна из ключевых точек равновесия находилась в Москве. Советский Союз, в отличие от американцев находился в центре событий.

Ориентация на германо-британский альянс Америке никаких дивидендов не приносила. Франция начинала проигрывать экономическое соревнование Германии, и ее Рузвельт поддержать был готов. Но реальных путей не имел, британский флот господствовал в Атлантике, и в случае конфликта, уж на блокаду-то французского побережья его хватало. А с каждым военным успехом немцев в Европе и японцев в Азии, по мнению президента, приближалась катастрофа для американской экономики. Победа Гитлера в Европе и Японии на Дальнем Востоке, с учетом территорий контролируемых Великобританией, закроют мир от американских товаров, что означало бы конец устремлениям США. Если штаты лишатся доступа к океанским трассам, крах неизбежен. Но флот США не может пока осуществлять контроль морей. Это возможно лишь в том случае, если исчезнут соперники, путь к владению морем перекрывали в Лондоне и Токио. Их врагов - Францию, Китай, а теперь, пожалуй, и Советский Союз следовало поддержать.

Рузвельту нужен был Советский Союз, чтобы победить немецкие, английские и японские войска там, на другой стороне Тихого и Атлантического океанов. Но из этого вытекал неизбежный вывод, что мощь и влияние Советского Союза после победы будет несравнимо больше, чем сейчас. Как следствие, грядущий мир будет зависеть от сотрудничества с Советским Союзом, президент понимал это отчетливо. И попытался через посла донести эту мысль до Жданова:

- Несколько дней назад, немцы поставили задачу утроения производства военной техники и материалов. Видимо, в политике Германии наметились решительные изменения - начал он.

- Советский Союз всегда стремился к миру - подчеркнул Трояновский. Но самой худшей возможностью, с точки зрения моего правительства, был бы новый Мюнхен в Европе и Азии, который развязал бы руки Гитлеру для его империи в Европе, а японцам для их империи в Восточной Азии. Поэтому мы решительно поддерживаем Чехословакию.

- Сейчас как никогда важно наладить американо-советское сотрудничество, особенно на Дальнем Востоке - немедленно принял подачу президент. Там усиливается напряжен-ность, устремления Токио опасны для вас.

Жизнеспособность нового советского правительства стала фактом объективным. Прежний, до предела идеологизированный курс в советско-американских отношениях в любом случае себя исчерпал, а Рузвельт всегда склонялся к компромиссу. Кроме того, в преддверии президентских выборов 1940 года он стремился удержать левые и про-грессистские силы под своим влиянием, и сближение с Москвой смотрелось вполне логичным шагом. Объединение Европы, к чему стремился Гитлер, было невыгодно ни США, ни СССР, им требовалось влияние в Европе, а победа немцев такой возможности лишала. Победа французов, впрочем, тоже. И Москве и Вашингтону нужна была война, в которой можно выступить на стороне победителей. И не просто выступить, но сыграть ведущую роль и получить дивиденды. Общие интересы сближают, и переговоры продолжались. Ситуация в Европе их только подстегивала.

***

Европа успокаиваться не собиралась. Теперь точкой конфликтов стала Варшава. Советское правительство отказалось продлить срок действия Пакта о ненападении с Польшей, германо-польские переговоры также результатов не дали. Немецкая пресса открыто печатала призывы потребовать от поляков передачи Рейху Данцига и открытия "польского коридора". Варшава отвергала любые претензии, но искала союзников против Гитлера. Теперь поляки пытались найти их и на востоке, в Москве. Начальник кабинета Бека, граф Любенский заявил в Париже Лавалю: "Польша считает себя нацией европейской культуры, ощущающей тесные связи с Францией и ищущей разумный компромисс с немецким соседом. Нам нужно взаимопонимание с Германией, однако без того, чтобы Польша была бы втянута в антисоветские авантюры. В своей пограничной ситуации Польша не может позволить себе участие в антисоветских блоках". Любенский заявил, что излагает позицию маршала Рыдз-Смиглы. В Москве из польских намеков сделали правильный вывод и были уверены: Польша не рискнет войти в коалицию против СССР, и не будет воевать с Советским Союзом на стороне Германии.

***

В Румынии события наоборот, успокаивали. Париж сделал ставку на короля Кароля II, с начала года ставшего полновластным правителем Румынии и опирающегося на армию. Серьезным противником для него была Железная гвардия, фашистская прогерманская организация, распущенная после убийства ее членами румынского премьер-министра Дуки, но действующая под названием "Партия - всё для отечества". После установления в феврале 1938 года монархической диктатуры, Гвардия ставшая конкурентом короля Кароля II в борьбе за политическую власть в стране, была запрещена. А в феврале 1939, вождь железногвардейцев Кодряну и три десятка других лидеров расстреляли в Бухаресте. По официальной версии, "убиты при попытке совершить побег из тюрьмы".

Теперь оставалось реализовать негласные договоренности по Югославии.

 

7. Белградский узел.

2 декабря 1939 года, в Белград прибыла французская правительственная делегация во главе с министром иностранных дел Лавалем. В делегацию входили военный министр Вейган, глава разведки Робьен и суб-секретарь военного министра по вопросам национальной безопасности Де Голль. Одновременно в Югославию с визитом вылетел президент Чехословакии Бенеш. Делегация встретилась с принцем-регентом Павлом, премьер-министром и хорватским лидером Мачеком.

4 декабря, в Югославию нанесли визит и представители СССР. Русские появились в не менее представительном составе, делегацию по случаю открытия советского посольства возглавлял нарком обороны Буденный, в нее входили замнаркома иностранных дел Потемкин, недавно назначенный замнаркома госбезопасности Деканозов, и в качестве неофициального личного представителя Жданова Мануильский.

Приезд столь высокопоставленных гостей был понятен, для Югославии наступал критический момент. Трое из шести соседей (Германия, Венгрия и Болгария), объединились, Румыния с Италией тоже внушали Белграду опасения. Нейтральной оставалась Греция, но проанглийские и прогерманские настроения набирали силу и там. В итоге, английское и немецкое влияние оказалось сильнее. Франко-советские переговорщики убедить регента перейти на сторону их блока не смогли, и тянуть не стали. Основным вариантом стал силовой, согласованный на встрече разведчиков в Венеции. Тем более к перевороту все были готовы. Резидент советской военной разведки это подтвердил.

9.XII.1938. Секретно.

Москва, РУ ГШ РККА, Никонову.

Центром прогрессивных сил в Югославии является группа офицеров югославской армии, тесно связанных с Парижем, главой которых стал Душан Симович, командующий ВВС страны. Симович ориентируется на Францию как на традиционного союзника, противовес немцам и итальянцам. Но полностью французы его не контролируют, Симович представляет националистические элементы офицерского корпуса, являясь фигурой сугубо про-югославской. Политически нейтрален, имеет репутацию лидера сопротивления германскому проникновению на Балканы и инертности югославского правительства. В кругу офицеров, связанных с Симовичем, ранее уже обсуждались планы действий на случай капитуляции правительства перед Германией.

Человеком французов в Югославии полковник Драголюб Михайлович, бывший начальник штаба Королевской Гвардии, ныне командующий Дравской дивизионной областью в Любляне.

Симович лицо известное и популярное, но считается недостаточно решительным, поэтому непосредственно разработкой плана переворота занимаются его заместитель Миркович и Михайлович. О подготовке путча известно только очень небольшому кругу надежных офицеров. Сеть заговора распространяется на гарнизоны в Загребе, Скопье и Сараево.

Самохин

***

Официальные делегации разъехались девятого числа, но представители разведок остались. Французы делали ставку на армейские круги, полностью сербские. Советские представители работали с влиятельными в стране кругами настроенными прорусски или близкими к коммунистам, установили параллельно французам контакты с армией.

Компартия Югославии оказалась единственной по составу многонациональной партией, что слегка сглаживало мононациональный состав заговорщиков и могло позволить начать диалог с хорватами и словенцами. Все остальные политические организации страны имели либо локальный, либо национальный характер. Впрочем, немалая часть хорват ориентировалась на Италию, а Муссолини сейчас играл на стороне мятежников.

Основные сливки от смены власти, должны были достаться французам. Рим добивался льгот для Хорватии, а Москва соглашалась ограничиться легальной, сильной в политическом смысле компартией, глава которой входил в правительство в качестве представителя прорусской, но при этом объединяющей все национальности страны силы.

***

С начала декабря Югославию сотрясали массовые манифестации, носившие открыто антигерманскую, профранцузскую, и во многом просоветскую направленность. Эти выступления во многом стали результатом деятельности компартии и близких к ним социал-демократов, и давали заговорщикам из армии повод для выступления. "Народ недоволен" - для подтверждения этого лозунга в Белграде достаточно было выглянуть в окно.

Деканозов и Робьен смогли устроить встречу Тито с Михайловичем, которые нашли общий язык. "Мне хотелось бы, чтобы у нас был десяток таких как он - лидеров, обладающих огромной решимостью и крепкими нервами - отозвался о вожде коммунистов Михайлович. Тито сегодня, это человек Москвы. Плохи они или хороши, но это люди русских. Русские сейчас в дружбе с Парижем. И я бы хотел увидеть их в дружбе с Сербией".

Тито четко выполнял договоренности, и конфигурация выстроилась интересная: через советское и французское посредничество, сложился альянс коммунистов и патриотов, а не имевший реального аппарата сторонников Симович и его группа фактически повисли в воздухе. Тянуть не имело смысла, и двадцатого Миркович и Михайлович добились от Симовича приказа к выступлению.

***

Ночью батальон из дивизии ПВО занял оба моста через Саву, после чего из штаб-квартиры заговорщиков двинулся отряд под руководством полковника ВВС Савича. В Белграде они разделились на три группы. Первая захватила жандармское управление, вторая - почту и телефонный узел, третья взяла радиостанции и радиоэмиттеры в Белграде, Раковице и Макише. Первый и второй батальоны королевской гвардии под предводительством подполковника Здравковича окружили королевскую резиденцию…

Во дворец с гвардейцами вошли Миркович и Михайлович, которых сопровождали несколько французских разведчиков. Регент не видел ни смысла, ни возможностей сопротивляться и цепляться за власть до последнего вздоха, и с ним особых проблем не возникло. Павла привезли в занятый мятежниками генштаб, там он подписал отречение, после чего в тот же день с семьей выехал в Грецию. Членов правительства офицеры ВВС подняли с постелей и тоже привезли в генштаб. Жандармы и полиция были "морально вместе" с организаторами переворота и сопротивления вообще не оказывали, наоборот подходили пожать руки восставшим.

К утру в столицу вошли кавалерийская бригада и пехотный батальон королевской гвардии из казарм в Топчидере, и переворот в общих чертах завершился.

Принца-регента объявили низложенным утром. Главой государства немедленно провозгласили наследника престола Петра, взошедшего на престол под именем короля Петра II, несмотря на то, что ему все же не исполнилось восемнадцати лет.

***

События вызвали бурю ликования в Сербии, некоторое одобрение в Словении и никаких откликов в Хорватии. Двадцать второго декабря в Белграде появилось новое правительство. Состояло оно из людей совершенно разных убеждений, но всех их, коммунистов, националистов и монархистов объединяли три вещи: стремление сохранить единую Югославию, антигерманизм и ориентация на союзные Париж, Рим или Москву. Как и планировалось, правительство возглавил генерал Симович, его заместителями стали руководитель Сербского клуба профессор Йованович и хорватский лидер Мачек. Военным министром стал Пешич.

В правительство впервые в истории Югославии вошли коммунисты, Тито получил пост министра по делам национальностей. С одной стороны, это возлагало именно на него ответственность за проведение политики в сложнейшем, раздирающем страну национальном вопросе, с другой - именно компартия выдвигала объединительные лозунги. Кроме того, это был завуалированный комплимент вождю КПЮ, в СССР такой же пост занимал в начале государственной карьеры Сталин, что, разумеется, не прошло мимо внимания прессы. Первым заявлением Тито на новом посту стало оглашение его программы: "По опыту решения национального вопроса в СССР, Югославия должна превратиться в федерацию, названия единиц которой совпадают с этнонимами основных народов Югославии".

***

Резко выдвинулся и Михайлович, получивший звание генерала и ставший лидером "централистов", сторонников единой монархической Югославии. И он немедленно опубликовал свою программу.

Югословенский Ллойд, вторая полоса.

Выступая вчера в Скупщине, Д. Михайлович заявил, что: "Общественным устройством Югославии, основанном на неограниченном либерализме, сильные слишком долго злоупотребляли в ущерб слабым, а индивидуумы в ущерб общности. Я предлагаю заложить в фундамент общественного устройства обновленной Сербии, следующие принципы: капитал является средством, при помощи которого сербская нация осуществляет свою историческую миссию в области национальной обороны, национальной экономики и национальной культуры, а также обеспечивает свое национальное существование, но носителем капитала и капитализма должно быть в первую очередь государство. Частный капитал также является национальной собственностью и должен находиться под защитой и под контролем государства для того, чтобы он также служил борьбе народа и общества".

Под этими словами вполне мог бы подписаться и Тито. На основе общих целей, коммунисты и национал-монархисты пошли на союз. Ранее убежденный антикоммунист, генерал Михайлович согласился на совместную с Тито пресс-конференцию. Коалиция была выгодна обоим, ведь за ними стояли союзные Франция и СССР, которым был выгоден союз своих ставленников и ослабление Симовича.

Четырнадцатого января Агентство ГАВАС сообщало:

"Бывший борец с большевизмом, генерал Михайлович заявил вчера на совместной с главой югославских коммунистов Тито пресс-конференции:

Великую русскую революцию сербский народ с самого начала правильно воспринял как стихийное возмездие, понимая, что она, как и все революции, несла на себе и печать ужаса, и печать величия. Наш народ понимает, что мирные революции могут произойти в странах, где без русской революции еще долго пришлось бы ожидать нового мировоззрения, которое вскрывает и осуждает неравенство в обществе и в соответствии с которым, обществом должна управлять человечность, а не материальный интерес; понятно, что эти изменения, благодаря жертвам русской революции, непременно будут происходить не в одной стране до тех пор, пока не родится новый, более справедливый мир. Русскую революцию возглавил русский - Владимир Ильич Ленин. Эта революция знала, кто и, возможно, куда ее ведет".

Своими выпадами против "инородцев", под которыми, прежде всего он подразумевал хорватов и евреев, генерал привлекал на свою сторону националистов, отбивая их у прогерманских движений. А высказываемые идеи общеславянского единства способствовали росту его популярности в стране и совпадали с проводимой СССР политикой.

Цели и принципы нового правительства на той же пресс-конференции озвучил Тито: "Югославия должна быть федеративным государством и конституционной монархией. Прочность будущей Югославии будет гарантироваться созданием сербского образования в рамках государственного сообщества, которое на принципах демократии объединит весь сербский народ на территориях его проживания. То же самое произойдет и с хорватами, и со словенцами. В рамках этих государственных образований необходимо предоставить народу возможность удовлетворять свои особые региональные экономические, социальные и другие интересы путем широкого народного самоуправления".

Растиражированное мировой прессой заявление вынужден был подтвердить Симович, блок Михайловича-Тито получил еще несколько очков.

***

Новое правительство немедленно пошло на компромисс с националистическими верхами и Югославия стала состоять из трех автономных бановин, Сербии, Хорватии и Словении. Автономии получали широкие полномочия. Хорватский лидер Мачек, после консультаций с Италией, согласился стать заместителем премьер-министра Югославии, что успокоило хорватов и стабилизировало обстановку внутри страны.

В ответ сербские националисты, из числа проанглийски и прогермански настроенных, начали кампанию по "защите сербства". Большинство сербов, впрочем, к этим призывам остались равнодушны. Они в основном поддерживали Францию и благожелательно относились к союзу с Россией. В результате национальные противоречия в Югославии хоть и не исчезли, но на время притихли.

Симович не собирался резко отказываться от политики балансирования, поэтому он попытался убедить Германию и Англию, что переворот вызван исключительно внутриполитическими причинами и что Югославия готова выполнять все принятые на себя обязательства. Но печать Англии, США и нейтральных стран расценила переворот в Белграде как: "плевок в лицо Великобритании и Германии, угрожающий интересам этих двух стран". Именно так оценивали югославский переворот и в Берлине.

***

Жданов остался доволен. Советский Союз продолжая традиции Российской империи и постепенно наращивая вес на международной арене, сделал заявку на ведущие роли на Балканах, вступая тем самым в столкновение с традиционным германо-австрийским влиянием, и выиграл.

После недолгих консультаций, двадцать пятого января в Белграде подписали четырехсторонний пакт о дружбе и ненападении между Югославией, Францией, Чехословакией и СССР. Вторая статья договора предусматривала, что в случае, если одна из договаривающихся сторон подвергнется неспровоцированному нападению со стороны третьего государства, другие стороны обязуются оказать военную помощь. Соглашение предусматривало и военно-техническое сотрудничество. С последнего реальное сотрудничество и началось. Как докладывал на заседании политбюро Вышинский:

- Югославы просят Францию и нас оказать содействие как поставками вооружений для своей армии, так и непосредственным направлением на Балканы воинских контингентов, а также политическую помощь в виде поддержки Югославии перед Берлином. Симович выразил готовность немедленно принять на свою территорию любые вооруженные силы союзников, в первую очередь, авиацию.

- Надо помочь - высказался Буденный. У нас резервы есть, которые для испанцев планировались. Имеем возможность.

- Кстати, об испанцах - вмешался Мануильский. Испанские коммунисты есть у нас и во Франции. Сейчас они везде лишние, а если их туда? Они большую поддержку Тито оказать могут.

- В Югославии это традиция - согласился Вышинский. Они белых после гражданской много приняли, пусть теперь и красных эмигрантов принимают.

- А французы? - спросил Жданов.

- Они не против. Сами готовы оказать помощь, в любых разумных пределах, и не возражают, чтобы мы передали Симовичу танки и самолеты.

- Я смотрю, вопрос проработан - удовлетворенно кивнул генеральный секретарь. Так и поступим.

Уже во время подписания пакта, в Югославию перебросили бригаду французской пехоты. Официально - "для охраны лидеров стран-участников переговоров от терактов и диверсий". В феврале армия Югославии получила от СССР восемьдесят истребителей И-16 и И-15, пятьдесят бомбардировщиков СБ, сотню танков БТ и Т-26. В кредит, Москва решила не торговаться. С техникой в страну приехали и советские специалисты. В Югославию из Франции и СССР потянулись испанские эмигранты, уехавшие после победы Франко. По линии разведки НКГБ, среди них в страну попала и группа бойцов бывшего партизанского (диверсионного) XIV корпуса республиканцев, среди которых были и советские офицеры. Испанцев новое правительство приняло на службу, французские и советские части использовало для демонстрации поддержки. Всем противникам было понятно - в случае необходимости, на помощь Симовичу будут переброшены дополнительные силы.

***

Откровенную сенсацию вызвало представление молодому королю и премьер-министру главы советской военной миссии:

"Его сиятельство, комбриг граф Игнатьев".

Такого от большевиков никто не ждал, на что и делался расчет. Алексей Алексеевич Игнатьев действительно был графом. Военный атташе царской России во Франции, после долгих лет раздумий он перешел на сторону большевиков, с 1937 года служил в Красной Армии, и сейчас Москва использовала его опыт и титул. Опытнейший военный дипломат, Игнатьев применял свое происхождение, связи и опыт в полную силу. Появление знакомого многим графа было воспринято югославами с восхищением и резко увеличило число сторонников России среди элиты. Теперь многими СССР воспринимался как вернувшаяся Россия. Так же миссию графа Игнатьева восприняли и в других странах.

Компартия Югославии демонстрировала поддержку правительства, акцентировано прорусскую ориентацию (не разделяя ее с просоветской, но и не делая на этом упора), умело сочетая это с пропагандой достижений социализма. Поступающие в страну советские танки и самолеты преимущества социалистического строя подтверждали вполне наглядно. Советское правительство активно использовало Югославию как площадку для иллюстрации возможности совместной работы Советского Союза и компартий с королевской властью и шире - с несоциалистическими государствами. Там же отрабатывалась технология реального взаимодействия со структурами праворадикальной Франции.

Москва все больше вырывалась из изоляции. Все меньше людей воспринимало СССР как какое-то особое государство, все больше - как наследника российской империи.

***

Деятельность правительства Симовича, направленная на сближение Югославии с Францией и СССР весьма позитивно оценивалась в Москве. Однако пресса в самых обтекаемых фразах, старательно сглаживала какие-либо углы в советско-германских отношениях.

***

2.02.1939. "Правда". Первая полоса.

Подписание договора можно назвать убедительным доказательством стремлений югославского правительства к укреплению мира и предотвращению распространения войны, что соответствует последовательно проводимому в жизнь советской стороной принципу последовательной политики мира. Как заявил по этому поводу товарищ Жданов: "Мы стоим за мир и укрепление деловых связей со всеми странами".

***

Из речи короля Петра II по поводу вступления на престол:

Наш предок, Карагеоргий во внешнеполитическом плане ориентировался на поддержку России, которая как держава-покровительница православного населения Османской империи оказывала повстанцам огромную помощь, а потом вместе с сербами вела войну с Турцией. И пристанище Карагеоргий, вместе со многими сербскими беженцами, нашел именно в России. Милош Обренович, в отличие от него, выбрал путь не борьбы, но соглашательства и лавирования в отношениях с турецкими властями. Что ж, он добился значительных успехов и власти в стране. Но кончилось это для Обреновичей, как мы помним, плохо.

Речь перепечатали все ведущие газеты. Заявление короля без внимания не осталось, в том, что это не его личное мнение, а позиция Югославии никто не сомневался.

***

Симович сильной фигурой так и не стал, оставшись номинальным лидером. В руководстве кроме старых чиновников и его армейских сподвижников, образовалась сильная группа объединившихся Михайловичем и Тито. Союз казался противоестественным, но основывался на общей антинемецкой направленности и советско-французской поддержке. Коммунисты, получившие амнистию всех осужденных за левые убеждения, легализацию партии, места в правительстве и парламенте, не собирались зарываться и требовать большего сразу. Они без резких шагов укреплялись на достигнутых рубежах.

Симович и Михайлович оценили поддержку КПЮ, рассматривая ее как силу, способную удержать часть общества от каких-либо выступлений, партию, имеющую возможность несколько сглаживать межнациональную рознь. Кроме того, они никогда не забывали, что за Тито стоит Жданов. Но если Михайлович был готов войти в коалицию, то Симович относился к Тито сдержано.

Внутри страны после разгрома пронемецких сил конфликты притихли. Сербия и Словения успокоились, получив автономию, в Хорватии Мачек и Шубашич, представлявшие умеренное крыло националистов занимались укреплением власти и борьбой с радикалами. Тито спровоцировал обращение мусульман Боснии и Герцеговины в правительство. В Сараево мусульмане-босняки создали Мусульманский Комитет Югославии, для защиты мусульман как от хорватов, так и от сербов, и его лидеры направили королю меморандум, в котором они выражали разочарование тем, что Босния не осталась под управлением центральной власти, а вошла в состав Хорватской бановины. Они утверждали, что положение босняков-мусульман ухудшилось, что им не предоставили свободу, что католики-хорваты дискриминируют мусульман. Авторы меморандума заявили о фактах натравливания мусульман на сербов.

Хорваты-католики действительно мусульман не любили. В тоже время хорватское руководство рассматривало никогда не угасавшие среди мусульман-босняков автономистские тенденции как самую большую опасность, и лидеры Хорватии тут же увязли в этих распрях. Учитывая, что каждая партия имела свои вооруженные отряды, в Хорватии боевики умеренных хорватов-католиков, уцелевших усташей, сербских экстремистов, мусульман-босняков и коммунистов перемешались с отрядами королевской полиции, городской и сельской стражи и армии. Мачеку стало совершенно не до сепаратизма - получить все то же самое, но в куда большем объеме и при отсутствии поддержки Белграда он не рвался.

К началу весны, центральное правительство в целом контролировало страну и не имело серьезной оппозиции. Югославия стала форпостом Франции и Советского Союза на Балканах.

 

8. Польская развязка.

Если Югославию удалось привязать к франко-русскому блоку, то в Румынии французы провалились. Их протеже, Кароль II, удержать власть не сумел. Популярностью в правящих кругах он не пользовался, а самая активная часть элиты, румынские помещики, была тесно связана с Германией. Объяснялось это не политикой, просто пшеницу и прочие румынские сельхозпродукты скупали немцы. Абвер сумел установить контакт с популярным в армии и финансово-промышленных кругах министром обороны Антонеску, который взгляды нацистов вполне разделял. По сути, немцы пошли тем же путем, что и французы в Югославии: поставив во главе заговора популярного генерала в качестве "сильной руки", и обеспечив ему политическую поддержку, в роли которой выступила Железная гвардия. Убийство в ноябре ее вождей сыграло только на руку немцам - оставшиеся легионеры стали более послушными и, чувствуя смертельную опасность для себя - более склонными к риску. Дальнейшее было делом техники.

Двадцать восьмого декабря боевики Железной гвардии застрелили в центре Бухареста премьер-министра Калинеску. Под угрозой дальнейших терактов и давлением немцев, пронемецкой верхушки страны, армии и железногвардейцев, король был вынужден назначить Антонеску главой немедленно сформированного "национального легионерского правительства", в состав которого вошли военные и представители Железной гвардии. На следующий день Антонеску потребовал от Кароля II отречься от престола.

Король отрекся в пользу своего сына Михая, а сам бежал в Швейцарию. Михая короновали, но власть находилась в руках Антонеску, который заявил молодому королю:

- Вы сохранили корону не потому, что мне это нужно, а из-за того, что крестьяне хотят, чтобы у них был король!

Антонеску немедленно заявил об "органической и естественной связи между легионерами и НСДАП" и провел переговоры с начальником немецкого генштаба Кейтелем относительно реорганизации и повышения боеспособности румынской армии. Спустя девять дней после смены власти, Германия и Румыния заключили договор о политическом и военном союзе сроком на десять лет. Румыния присоединилась к Восточному пакту и окончательно вошла в орбиту Германии. Уже в январе 1939 года в Румынию прибыла германская военная миссия. Страна была объявлена национал-легионерским государством, Железная гвардия - правящей партией, отменено действие конституции…

Немцы получили еще одного союзника с достаточно большой, хоть и слабо оснащенной армией. И этот союзник находился на советской границе. Советско-французский удар в Югославии Гитлер отыграл полностью.

***

Некоторое удовлетворение Парижу и Москве принесли новости из Вашингтона. В конце декабря, король Великобритании Георг VI после завершения поездки по Канаде нанес визит в США, где встретился с президентом страны. В ходе встречи Рузвельт говорил о необходимости нового подхода к проблеме колониальных и зависимых стран, причем одной из предпосылок длительного мира, по его словам должна стать широкая свобода торговли, отмена экономических соглашений, предоставляющих одним государствам преимущества перед другими и открытие рынков для здоровой конкуренции.

Позиция президента отражала интересы тех кругов США, которые готовили почву для проникновения США в колониальные страны, и в переводе с дипломатического, означала требование к британцам открыть колониальные и протекционистские рынки для американцев, чего Лондон делать не собирался. Неравноправные торговые соглашения составляли основу экономики Британской империи, и ссылки на отмену искусственных барьеров для торговли и равные возможности для конкуренции, там расценили как наступление американских монополий на позиции Англии. Георг VI заявил, что Британия не намерена отказываться от своего преимущественного положения в доминионах, и торговля будет продолжаться на условиях, устанавливаемых английскими министрами, а вмешательство в имперские экономические соглашения недопустимо.

Рузвельта это не устроило, и Вашингтон почти открыто заявил, что не намерен поддерживать Британскую империю.

***

Резкое выступление США порадовало не только Петэна и Жданова, но и Гитлера, демарш Рузвельта повышал для Лондона ценность англо-немецких соглашений. Но фюрера беспокоила возможность возврата Франции и Польши к союзу. И небезосновательно, по мнению генштаба, после этого Рейх оказывался зажатым между двумя мощными армиями. В отличие от советской, польская армия оценивалась как мощная и достаточно современная.

Своих целей фюрер не скрывал. Еще в 1934 году он заявил: "Цель всей политики в одном - укрепить политическое могущество. После этого последует, возможно, отвоевание новых рынков сбыта, возможно - и, пожалуй, это лучше - захват нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадная германизация". Рост политического влияния Рейха к концу 1938 года впечатлял, рынки сбыта увеличивались… а на Востоке находилась лишенная союзников и зажатая между двумя своими историческими врагами Польша.

Союз с Россией против поляков представлялся логичным и взаимовыгодным тактическим ходом. Такой союз гарантировал бесперебойные и дешевые поставки сырья, и огромный рынок сбыта немецкой технологичной продукции.

- В политическом плане это оторвет Россию от французского блока и включит в орбиту Германии - заявил Гитлер на совещании в январе 1939 года. Сейчас он видел свою первоочередную цель в установлении господства в Европе. А еще недавно маргинальный, затерянный в снегах Советский Союз, в качестве главного противника не воспринимал.

- После достижения согласия с Британией, хозяйкой колониального мира, главным противником для нас является Франция - продолжил он. Я начинаю новый этап переговоров с русскими. Я готов предложить Жданову заключить советско-германский договор о ненападении и разграничить сферы интересов в Восточной Европе.

- Направленный в первую очередь против Польши - немедленно согласился Риббентроп. Этим союзом мы привяжем Москву к себе и не допустим ее участия в возможном европейском конфликте на стороне Франции, избежав войны на два фронта.

- Поставки русских, по нашим расчетам должны покрыть потребности Рейха в сырье и продовольствии в случае начала войны - доложил Гальдер.

В Берлине надеялись, что сам факт германо-советского сближения обернется для Жданова внешнеполитической изоляцией и приведет к осложнению его отношений с французами. А возможные шаги СССР в отношении государств и территорий, которые должны были войти в его сферу интересов, исключат возможность неожиданных поворотов в советской политике в момент, когда Германия будет связана войной на западе. Немцы считали, что это не только обеспечит Германии надежный тыл на случай войны на западе, но и позволит достичь тех целей, которые она ставила перед собой на востоке Европы.

***

Союз Германии и СССР, по господствовавшему в Британии и Франции мнению, не означал получения немцами решающего превосходства, советскую армию в Европе оценивали не высоко. Несмотря на недавние успехи в конфликте с Японией, считалось, что после переворотов, лишивших армию ряда крупных военачальников, РККА присущи слабое оперативное и тактическое руководство, недостаточное материальное обеспечение, несмотря на большую численность. И если французы, тем не менее, к такому союзу относились резко враждебно, то англичане реагировали спокойно.

***

В Москве цели немцев понимали. Но торговля с Германией была важна и для Советского Союза, а договор с Берлином Жданов рассматривал как возможность возврата территорий Украины, Белоруссии и Прибалтики, и запасной вариант обеспечения безопасности, делать ставку только на Париж, председатель СНК не спешил. Разграничение сфер интересов и совместное выступление против Польши Жданова интересовали, но договор о ненападении не устраивал. Он не желал связывать себе руки в ежедневно меняющейся европейской обстановке и жестко привязываться к германскому альянсу.

Подписание договора, означало переход на сторону Гитлера, отказ от поддержки Франции, Чехословакии и Югославии. А это наносило серьезный удар по престижу СССР. Соглашение могло повлечь франко-польский союз, после чего война с Польшей означала бы и войну с французами. В случае поражения немцев в войне, СССР должен был бы разделить неудачу, а в случае победы - оказывался в одиночестве лицом к лицу с контролирующей всю Европу Германией, за спиной которой стояла Англия. Позиция независимой стороны Жданова устраивала больше, да и отношения с французским блоком уже были достаточно тесными.

Отказ от соглашения о ненападении расценили бы и в Германии, и в остальных странах однозначно - русские планируют войну с немцами. Делать такой подарок Петэну и настраивать против себя Гитлера в Москве тоже не хотели. Усиление Германии и приближение к советским границам частей Вермахта не радовало, но Жданов предполагал, что Гитлер отторгнет в ходе войны только бывшие немецкие земли, после чего остаток Польши, большей частью, находящийся в зоне влияния СССР, станет дополнительным рубежом обороны.

Москва, считая Гитлера более заинтересованным в договоре, пыталась либо получить максимум, либо отдать минимум. В частности, СССР указал на свою заинтересованность в Бессарабии. Как заявил советский посол в Германии Астахов, "Советский Союз считает необходимым и своевременным, в интересах восстановления справедливости, приступить к немедленному решению вопроса о возвращении Бессарабии Советскому Союзу. Правительство Союза ССР считает, что вопрос о возвращении Бессарабии органически связан с вопросом о передаче Советскому Союзу той части Буковины, население которой в своем громадном большинстве связано с Советской Украиной, как общностью исторической судьбы, так и общностью языка и национального состава".

Этот вопрос решить не удалось, немцы отказались обсуждать передачу территорий фактического союзника и приближать границы Советского Союза к румынской нефти. В ходе переговоров, советские дипломаты указывали и на уже заключенные договоры с Чехословакией и Югославией, которым мог противоречить договор с Германией: "…правительство СССР имеет определенные обязательства перед Чехословакией, данные после Мюнхенских соглашений с немецким правительством. Советское правительство стоит на позиции безусловного и безукоризненного выполнения своих обязательств и не может позволить себе разорвать соглашения с Прагой" - заявил Астахов.

Был и еще ряд условий - присутствие СССР на Балканах, и просьба повлиять на Японию. "Безопасность Советского Союза и проливов была бы гарантирована заключением договора о взаимопомощи между СССР и Болгарией и созданием базы для сухопутных и военно-морских сил Советского Союза в пределах досягаемости Босфора и Дарданелл на основе долгосрочной аренды. Германия могла бы также оказать влияние на Японию, в движении к аннулированию японских концессий по добыче угля и нефти на Северном Сахалине" - заявил Вышинский послу Германии Шуленбургу.

В Берлине переговоры расценивали как готовность русских торговаться. Но выставленные условия были совершенно неприемлемы для Гитлера, поскольку требовали отказа от вмешательства в Югославии, признания интересов Москвы в пронемецких Румынии и Болгарии, зоне Проливов и Турции. Согласие с советскими требованиями закрывало Берлину возможность продвижения на Ближний Восток и Балканы и противоречило германо-английским соглашениям.

***

Именно этого Жданов и добивался. Советские дипломаты предложили, в связи с отказом Берлина принять их условия, ограничиться только договором о дружбе и разделением сфер влияния, с тем, чтобы в дальнейшем можно было вести разговор и о нейтралитете. Вышинский заявил Шуленбургу, что "подписание договора в его прелиминарной, предварительной форме, будет являться огромным шагом вперед в отношениях между нашими странами. И в ходе выполнения взаимных обязательств, основываясь на уже достигнутых договоренностях, мы сможем быстрее двигаться дальше, к окончательному и бесповоротному союзу двух миролюбивых держав".

В итоге, стороны пришли к компромиссному варианту. СССР признал Румынию, Венгрию и Грецию германской сферой интересов, Рейх согласился с наличием советских интересов в Югославии. Вопрос о Бессарабии Москва сняла, остальные вопросы по поводу Балкан и Малой Азии отложили, договорившись обсудить их дополнительно.

Гитлера неуступчивость СССР раздражала. Он справедливо рассматривал принятый вариант пакта как исключительно тактический, что его не устраивало.

- Я полагаю требования Москвы по поводу Балкан и Азии прямо противоречащими интересам Рейха - заявил он. Я предложил Советам мир. Крепкий мир на долгие годы. Но они оттолкнули протянутую германским народом руку, показав свое стремление к войне, и порабощению свободолюбивых народов. Русские пытаются навязать германскому народу свои требования, продиктованные большевистской верхушкой, вступившей в сговор с французами… Впрочем, договор заключать надо. Лучше, пусть русские помогут в Польше нам, чем полякам. Хотя по разрешении противоречий в Польше и на Западе, я намерен пойти на великое и решающее столкновение с Советским Союзом - он помолчал, и веско, уверенно добавил: и добиться разгрома Советов.

***

Договор подписали в Москве, 25 января 1939 года. "Правда" посвятила этому всю первую полосу, сообщив, что "по приглашению наркома иностранных дел т. Вышинского, вчера в Москву прибыл министр иностранных дел Германии г-н Риббентроп. В ходе визита г-на Риббентропа заключен советско-германский договор о дружбе между Германией и СССР". Договаривающиеся Стороны обязались взаимно уважать территориальную целостность и неприкосновенность, проводить в случае войны с третьими странами консультации, и разрешать споры и конфликты исключительно мирным путем.

Гарантией ненападения договор не стал, хотя в газеты попало не все. Одновременно с пактом Риббентроп и Вышинский подписали секретный дополнительный протокол к нему. Вот в нем стороны были менее сдержаны, и протокол стоит процитировать полностью:

Секретный дополнительный протокол

По случаю подписания Договора о дружбе между Германией и СССР нижеподписавшиеся представители обеих Сторон обсудили в строго конфиденциальных беседах вопрос о разграничении их сфер влияния в Восточной Европе. Эти беседы привели к соглашению в следующем:

1. В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих прибалтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве), северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей сферы влияния Германии и СССР. В этой связи заинтересованность Литвы в районе Вильно признана обеими Сторонами.

2. В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих Польскому государству, сферы влияния Германии и СССР будут разграничены приблизительно по линии рек Нарев, Висла и Сан.

Вопрос о том, желательно ли в интересах обеих Сторон сохранение независимости Польского государства и о границах такого государства, будет окончательно решен лишь ходом будущих политических событий.

В любом случае оба Правительства разрешат этот вопрос путем дружеского согласия.

3. Данный протокол рассматривается обеими Сторонами как строго секретный.

Под "случаями территориально-политического переустройства", о которых говорилось в протоколе, понималось исправление Германией по завершении ею войны против Польши польско-германской и германо-литовской границ и включение ряда территорий, принадлежавших Польше и Литве, в состав Рейха. Оккупация Советским Союзом сферы своих интересов советско-германскими договорённостями прямо не предусматривалась, хотя и не исключалась.

***

В Советском Союзе соглашение с Гитлером поняли не все. Спор возник даже на заседании политбюро.

- Позволяя Гитлеру проглотить Польшу, не сдаем ли мы и Чехословакию? - поднял вопрос Постышев. Варшава может вести себя сколь угодно по-свински, но пока сохраняется противостояние между Варшавой и Берлином, у чехов есть шанс. Польша под Гитлером - это полностью окруженная Чехословакия. Германия с трёх сторон, её союзница - Венгрия с четвёртой. Даже если венгры не займут под шумок Закарпатье, а я думаю, займут, у нас все равно связь с Чехословакией остается только через Карпаты, ее перерезать - проще некуда.

- Венгры в Закарпатье - это означает, что французы с территории Югославии воюют с Венгрией - уверенно заявил Жданов. Никаких сомнений, для Петэна это принципиально.

- Чехословакию - поддержал его нарком иностранных дел, - уже обсуждали. Весь экспорт чехов идет через Германию, и большей частью для Германии. Что мы можем? Только выполнить свои формальные обязательства и сохранить лицо.

- Мы пытаемся усидеть на двух стульях - заметил Постышев. А это неправильно. Кому нужен союзник, который всех сдает?

- Кого мы сдали? - раздраженно поинтересовался Жданов. Польшу? За Чехословакию мы мобилизацию объявляли, против этой самой Польши. У Франции действительно могут быть претензии. Но тут еще вопрос, кто нам в Европе интереснее, мы можем и с Гитлером вместе идти. Чем Гитлер хуже Петэна?

- Тем, что у нас с ним скоро общая граница будет - примирительно заметил Буденный. А французы далеко, воевать с нами не могут. И им союз нужен больше, чем нам.

- Согласен - сухо кивнул Вышинский. Сейчас условия такие, что мы пока можем выбирать, к какому блоку примкнуть.

- Пусть передерутся покрепче - заметил генеральный секретарь, - а мы посмотрим. Но это будущее. Возвращаясь к договору… вот еще, по секретному протоколу: если граница по реке Сан, почти вся польско-чехословацкая граница получается в германской сфере. Если уж мы действительно заинтересованы в Чехословакии, может, провести линию по другой речке? Может быть, не мудрствуя лукаво, по Висле до чешской границы?

- Речь идет о возвращении нами и немцами своих земель. А по Висле - земли исконно польские.

- Допустим. Дальше, вот тут: под случаями территориально-политического переустройства, в протоколе понимается исправление Германией по завершении ею войны против Польши польско-германской и германо-литовской границ - тяжело проговорил он.

- И включение ряда территорий, принадлежавших Польше и Литве, в состав Рейха - добавил Вышинский. Это Риббентроп оговорил совершенно отчетливо.

- То есть, война немцев с Польшей - неизбежна?

- Судя по всему - да.

- Неизбежна - согласился нарком обороны. Поляки коридор и Данциг Гитлеру, не отдадут ни под каким соусом. А Гитлер от них не откажется.

Маршал потрогал густые усы, кашлянул и осторожно добавил:

- Там ведь и наши земли есть. Да и Прибалтика тоже русская, как ни крути.

Жданов намек понял прекрасно. Он точно знал, спасибо разведке, что поляков не поддержит никто. Как и прибалтов - с немцами можно договориться, французы давно согласны, а британцы воевать из-за балтийских стран не станут, ограничатся дипломатической руганью.

- Оккупация Советским Союзом сферы своих интересов советско-германскими договорённостями прямо не предусмотрена - начал он, и заметил, как лицо Буденного разочарованно нахмурилось.

- …хотя и не исключается. У наших военных есть планы на такой случай?

Маршал широко улыбнулся, и четким, помолодевшим голосом доложил:

- Генштаб разработал несколько вариантов освобождения Западной Белоруссии и Западной Украины, есть также планы и по Прибалтике.

Буденный не забыл унижения проигранной "польской" двадцатого года. И знал, что абвер организовал разведцентр в Ревеле. Хотя, пожалуй, почему Ревель? Колывань, конечно. Исконно русская Колывань…

***

Жданова пакт удовлетворил, но Петэн воспринял его почти как измену:

- Внешняя политика Советов превышает все мыслимые пределы беспринципности - недовольно заявил маршал на совещании в Елисейском дворце. Их руководители хотят быть умнее и хитрее всех, а так не бывает. Предположим, перед Польшей у русских никаких обязательств нет, но договор с Гитлером - это удар по интересам союзников. Нашим, итальянским. Да и по Чехословакии тоже. Ценность только что обретённого союзника, Югославии резко падает, поскольку Румыния, через которую идут все коммуникации, оказывается под Гитлером.

- В Румынии - возразил Лаваль, - виноваты не русские. Министр неодобрительно посмотрел на Вейгана, и продолжил: Наше Второе бюро обещало разгром железногвардейцев силами армии. А вышло наоборот, военные вместе с легионерами выкинули короля. Румыны теперь вассал Берлина, это реальность, Советы просто ее признали. Что касается беспринципности - он сделал паузу и, собравшись с мыслями, продолжил: Чехи уже находятся в окружении. Германия с Венгрией, и враждебная Польша. Польша не напала на чехов исключительно потому, что Советский Союз выдвинул войска к границе и ясно объявил, что готов воевать. Теперь на границах у чехов вместо Польши будет союзный СССР, и это не так уж плохо. Главное, при наличии Польши, Москва в случае нападения Гитлера на чехов, Югославию или Францию - ничего сделать не может, границ с немцами у них нет. Сейчас нет…

В итоге, в Париж решили подождать разъяснений из Москвы.

***

Жданов знал, что французы ждут от него объяснений. Знал он и то, что судьба Польши Париж беспокоит не сильно. И глава СССР в личном послании заверил Петэна, что Москва останется верна своим обязательствам перед Францией, не скрыв, что в СССР рассматривают пакт как направленный исключительно против Польши и Прибалтики.

Традиция прямой переписки между Ждановым и Петэном, начала складываться после встречи в Праге, и ценилась обеими сторонами. Петэн стал первым из иностранных лидеров, кто имел постоянную связь непосредственно с первым лицом Советского Союза. Это сглаживало напряженность, возникшую после советско-германского договора, и создавало возможность объяснить партнеру свои действия, что влекло и большее доверие.

***

Заволновались и союзники немцев, англичане. В Лондон срочно вылетел Геринг.

- Союз с Советами является тактическим, а в остальном немцы осознают роль Германии как единственного европейского государства, обладающего внутренними силами для борьбы с большевизмом. Мы берем на себя задачу ограждения европейской цивилизации, христианской религии, британских колоний и других духовных и материальных ценностей от большевистского варварства. Германия твердо стоит на позиции борьбы с большевизмом и осознает свою великую роль, защитника Европы от азиатских орд - заявил он Чемберлену.

В Британии сомневались в способности Гитлера противостоять Петэну в одиночку, и укрепление немцев даже за счет СССР было не самым плохим вариантом. С точки зрения Лондона баланс сил в Европе это не нарушало, лишь подтягивало Германию к уровню Франции. И Чемберлен объяснения принял:

- Говоря прямо, Восточная Европа, окончательно, на все времена еще не устроенная, не представляет жизненного интереса для Англии. Я считаю, не справедливо пытаться мешать Германии завершить свое единство при условии, что ее действия не направлены против Британской империи - ответил он. Чемберлен осознавал, что нельзя допускать доминирования Германии или Франции на континенте.

- Нашей целью является не защита отдельных стран, которые могли бы оказаться под германской или французской угрозой, а стремление предотвратить установление единоличного господства над континентом, в результате которого страна, получившая преимущество стала бы настолько мощной, что могла бы угрожать нашей безопасности - сказал премьер-министр Галифаксу после встречи с Герингом.

***

Поляки попытались заручиться поддержкой Франции. Но Петэн прекрасно помнил демонстративный польский отказ в коридорах для РККА во время Судетского кризиса и конфликт вокруг чешской Тешинской области, когда зарвавшаяся Варшава отказывалась реагировать на ноты Парижа. Поэтому переговоры шли медленно и трудно. По мнению французского генштаба, совместного удара Вермахта и РККА поляки выдержать не могли. Таким образом, в случае войны на стороне Польши, французы через некоторое время оставались без союзника против немцев, которых с большой вероятностью поддержал бы заведомо враждебный полякам СССР. Причем предоставить коридор советским войскам Варшава наотрез отказывалась и сейчас!

Результатом отказа Беку мог стать либо союз Варшавы с Гитлером, либо, что признавалось наиболее вероятным, раздел Польши между соседями. Во втором варианте поляки сопротивляясь, в любом случае изматывали Вермахт, причем абсолютно самостоятельно, не вовлекая в войну непосредственно Францию. Вопрос о вступлении в войну с Германией, как и об объеме помощи Варшаве, во втором варианте Франция могла решать исходя из собственных предпочтений.

Лаваль тянул. Не давая гарантий, он потребовал от Варшавы предварительного отказа от претензий к Чехословакии, новых переговоров с Москвой, отказа от соглашений с Англией. Поляки уступать не желали. По складывающемуся впечатлению, лидеры Польши считали, что все окружающие должны поддерживать и защищать поляков из одной любви к Речи Посполитой, отнюдь не требуя ответных шагов.

В феврале 1939 года Бек прибыл в Лондон. Польша просила заключить соглашение о взаимопомощи на случай прямой или косвенной угрозы одной из стран. Чемберлен с ответом тоже не торопился.

Британские и французские переговоры с Польшей были игрой. Британия не имела реальной возможности оказать Польше военную помощь, и не желала этого. Франция оказать помощь могла. Но Петэн после Чехословацкого кризиса считал поляков предателями, и защищать их не стремился. Политика держав стравливала Варшаву с Берлином. Старый лозунг Петэна: "…использовать Польшу как предмет для "дружбы против" лег в основу политики.

***

Но все же, дальнейшая история зависела в первую очередь от решения Берлина. Фюрер мог объявить строительство Рейха законченным и перейти к мирному развитию и экономической конкуренции, но оставались нерешенными вопросы с Мемелем, Данцигом и польским коридором, а немецкая экономика уже сориентировалась на войну. Гитлер мог объявить войну Франции, чтобы разгромить основного конкурента в Европе, но рисковал получить удар в спину от поляков. Третьим вариантом считалось нападение на Польшу. В победе Гитлер не сомневался, Жданов соглашался поддержать немцев, Петэн не собирался защищать Варшаву. Союзников у Бека не осталось.

Рейхсканцлер выбрал польский вариант. В конце февраля 1939 года, он отдал командованию Вермахта приказ готовить операцию против Польши. План получил кодовое наименование "Вайс".

***

В СССР сменились не только фамилии руководителей, постепенно менялась и политика. Москва выходила на мировую арену и готовилась к войне. В таких условиях руководство пыталось найти идеологию, способную сплотить страну и одновременно выглядеть вполне приемлемо для внешнего наблюдателя. Лозунги Коминтерна сплотить страну не могли, к тому же Коминтерн пугал возможных союзников. Жданова это не удовлетворяло. С помощью Мануильского и Димитрова, Коминтерн стал превращаться из международного центра революционного движения в центр промосковской "пятой колонны".

Идеи классовой солидарности и интернационализма не отвечали требованиям момента. В стране их поддерживал только узкий слой воспитанной уже при советской власти "новой интеллигенции", а большинству крестьян, рабочих и специалистов эти лозунги были просто не понятны. Вот бесплатная раздача земель и квартир, ликбез, бесплатное здравоохранение и образование, оплачиваемые отпуска, льготный отдых в Крыму и других здравницах, электричество в домах, это все ценилось. В части общества, как защитная реакция на давление пропаганды будущей войны, возникли настроения пораженчества. Постулат о "цивилизованной Германии, которая нас, лапотных, техникой задавит" был вполне доступен всем слоям. И такие настроения нужно было вышибать контрпропагандой и срочно.

Политика державности и патриотизма была начата еще Сталиным, Жданов ее развил. Основой новой пропаганды стала модернизированная, скорее даже, "советизированная", великорусская идеология. Советский Союз позиционировался как продолжение исторической России. Принципиальным моментом советского патриотизма стало сочетание любви к Родине и строительства коммунизма, что стало идеологической находкой - подчеркивая величие русского народа, общественному сознанию внушалось, что только у такой действительно великой нации мог появиться ленинизм.

Историю страны в очередной раз пересмотрели. Теперь историческое полотно стало подкреплением советского патриотизма, а на эту кальку отлично ложилась и старая, царская еще, пропаганда и новая советская мифология. В книгах, статьях и фильмах о гражданской войне интервенты отныне не столько боролись с коммунизмом, сколько пытались разделить Россию на колонии. И большевики выступали уже не только в качестве поборников всемирной революции, но и "собирателей земли Русской", наследников великих князей и царей. Александра Невского уже не называли "классовым врагом", царя Петра I "деспотом и самодуром, по недоразумению названным Великим", а прошлое страны "смесью византийской подлости и монгольского варварства". Вернули и героев-полководцев Суворова, Кутузова, Ушакова, Нахимова, Скобелева… Пересмотрели и взгляд на первую мировую, еще недавно именовавшуюся исключительно "империалистической". Теперь основой для ее описания стали положения о "спасении русской армией французов в 1914", "братской помощи Сербии", Брусиловском прорыве, героизме позиционной войны и предательстве Англии.

Патриотом объявлялся разделяющий политику советского государства и идеи коммунизма. Разумеется, русский или "русифицировавшийся", принявший русскую культуру как свою, в чем помогала усиленная русификация. Одновременно началась жесткая борьба против любых проявлений национального самоутверждения, вплоть до теории "неизбежного слияния национальных языков", на базе русского, конечно, признанного "языком межнационального общения, сплачивающим все народы Союза ССР". И это была не просто теория, делопроизводство на языках национальных республик постепенно вообще отменялось. Сколько важности придавалось русификации, можно судить хотя бы по тому, что даже количество часов русского языка в национальных школах определялось специальным, дополнительным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 19 марта 1938 года.

Идейную конструкцию ВКП(б) планировалось укрепить новыми несущими элементами, в том числе позитивным образом Русской Православной Церкви и многими положительными образами дореволюционной России, особенно в произведениях писателей и кино. С Церковью события не форсировали, а вот кино… В 1937-39 годах на экраны вышли "Суворов", "Ушаков", "Петр I", "Александр Невский", трилогия о Киевской Руси: "Вещий Олег", "Святослав-Победитель", "Князь, сын рабыни". Картины рассказывали о противостоянии с внешними врагами, походах к Царьграду, на Балканы, Восток, сплочении власти и народа перед лицом опасности. Прославление русской истории стало новым "социальным заказом".

Наиболее популярным стал фильм о князе Владимире - "Князь, сын рабыни". Фильм отличало большое количество сцен-поединков Владимира и богатырей со всевозможными противниками и сентиментальная история о страданиях любимого, но незаконнорожденного сына правителя и его матери-рабыни. Сценарий строился не столько на истории, сколько на былинах о "Владимире Красно солнышко" и богатырях, с добавлением линии о сыне князя и рабыни, близком к чаяниям простых людей и свергающем в финале во главе народного восстания "плохих правителей - угнетателей", что выглядело вполне уместно и для догматичных коммунистов.

В РККА разрешили ношение царских наград, полученных за войну с Японией и Центральными державами. Ходили слухи, что это придумал Буденный, столкнувшийся в Югославии с иностранными военными, увешанными орденами, тогда как у советских военных на кителях было лишь по нескольку советских наград. Первым случаем появления с царскими и советскими наградами стало представление главы военной миссии в Белграде Игнатьева королю Югославии.

***

Поворот в идеологии отмечала и советская, и зарубежная пресса. Оценки, разумеется, выглядели по разному, для "Правды", типичной стала лексика, объединяющая русское и советское, как на второй полосе газеты от 22 февраля 1939 года:

"Впервые в истории, широкие народные массы увидели в государстве не орудие своих классовых противников, а орган власти народа, взявшего свою судьбу в собственные руки. В этих условиях и возник советский патриотизм, как новое явление, принципиально более высокое, чем патриотизм, проявляющийся на предшествующих ступенях развития общества. В нашем патриотизме, любовь к своему народу и своей стране сливается безраздельно с любовью к своему государству, с пламенной преданностью советскому общественно-политическому строю, его основателям Ленину и Сталину и верному продолжателю их курса - товарищу Жданову. Принципиальным моментом советского патриотизма является неразрывное сочетание любви к Родине и беззаветной преданности марксистско-ленинской линии, идеалам коммунизма.

"Советский патриотизм должен стать сердцевиной всей идеологической работы. "Патриотизм - наша тема" - стоит сегодня перед всеми работниками искусства. Есть преемственность, великая преемственность великолепных традиций великого русского народа, великой державы" - сказал в речи на съезде советских писателей товарищ Жданов".

Подобный тон звучал и в эмигрантской прессе, известный эмигрант-публицист В.В. Шульгин отмечал:

"В Советском Союзе теперь державно-патриотический подход, представлявший собой, по сути, "имперский шовинизм с коммунистической лакировкой" стал доминирующей темой пропаганды. Трилогия "Советская власть, коммунизм и народность" наконец-то заменила лозунги мировой революции. При этом Советская власть переродилась в модернизированную общину - общину, приведенную в соответствие с новым временем".

Союзники советский курс одобряли, лаконичнее всего в интервью агентству ГАВАС, это сформулировал Петэн:

"Жданов - русский революционер и патриот, лишенный устремлений к мировой революции. Он ведет свою страну к восстановлению великой исторической роли России в мире. Такая политика Советского Союза доказывает глубокие изменения, происходящие в стране" - заметил президент Республики маршал Петэн по поводу изменений в России".

А противники имели противоположное мнение:

"The Tames" от 22 февраля 1939 года:

"В Советском Союзе проявляется великодержавный шовинизм.

"Восстановление русских традиций - это проявление великодержавного шовинизма" - заявил Чемберлен".

Но на британцев в СССР внимания не обращали, тем более что на повестку вновь встало сотрудничество с Рейхом. Против Польши.

***

В марте события понеслись вскачь. Восьмого Гитлер потребовал от Польши передать Германии вольный город Данциг и открыть "польский коридор". Польша требования отвергла.

11 марта Рейх аннексировал Мемель, принадлежащий Литве, и принудил правительство Литвы подписать двусторонний договор. В тот же день, Великобритания, Германия и Голландия заключили соглашение о взаимопомощи.

К середине марта закончились переговоры Германии с Англией, Францией и СССР. В Лондоне их вел лично Геринг, второе лицо в Рейхе. Британия гарантировала невмешательство в германо-польский конфликт, "в случае если немецкая сторона не станет выступать агрессором". Французы воевать из-за Польши тоже не намеревались, Москва обещала выполнить свои прежние обязательства.

К нападению на Польшу политических препятствий не существовало, Варшава загнала себя в изоляцию. Требовался повод, и он нашелся. Поляки не отказывались от претензий на Тешинскую область, и "Тешинский добровольческий корпус" не распустили, хотя теракты в Чехословакии прекратили. Пражские соглашения, предоставившие гарантии Чехословакии, обязывающие стороны к взаимной поддержке, если одна из них будет втянута в войну с любой страной, в результате оказания помощи Чехословакии, пришлись как нельзя кстати и Германии и СССР и Франции. Германия также, хоть и в одностороннем порядке, гарантировала территориальную целостность Чехословакии. Таким образом, в случае нападения Польши на Чехословакию, вмешательство Москвы и Берлина не влекло квалификации их действий как агрессорских. Осталось только организовать "нападение".

Операцию готовило VI Управление (разведка) РСХА Рейха. Москву немецкие коллеги проинформировали о "возможных инцидентах на польско-чешской границе в районе Тешина", и информацию в Москве поняли правильно. Ориентируя советского посла в Германии, нарком иностранных дел СССР Вышинский отметил в те дни, что "задержать агрессию в Европе невозможно".

В Прагу на встречу с Бенешем вылетел начальник разведки НКГБ Попашенко. Бенеш знал, что против нового раздела Польши ни одна из великих держав возражать не станет, а установление общей границы с дружественным СССР давало его стране некоторые преимущества. Москва тщательно отслеживала развитие событий, стараясь избегать всего, что могло бы толкнуть Польшу на уступки Германии - шанс вернуть Западную Украину и Белоруссию представлялся Жданову заманчивым.

***

В Варшаве о приготовлениях вермахта тоже знали. Развертывание польской армии началось 10 марта. Бек, выступая в Сейме, заявил о готовности исключительно к равноправным переговорам с Германией. Ответ означал отказ от уступок, ведь ни о каком равноправии речь не шла. До сведения Германии было доведено, что Польша не может согласиться на передачу Данцига, иначе правительство потеряет власть над страной. Польское правительство не мог уступить Германии в территориальном вопросе, это означало падение такого правительства. Поэтому 14 марта Варшава заявила, что изменение статус-кво в Данциге будет рассматриваться как нападение на Польшу.

Бек не верил, что Гитлер начнет серьезную войну, и расценивал действия Германии как блеф. Именно поэтому, он решил ответить резко, 20 марта Варшава надавила на Данциг и ввела экономические санкции. Данцигские власти потребовали на 2/3 сократить польскую таможенную стражу и убрать польские таможни с границы Данцига и Восточной Пруссии до 26 марта. В тот же день Польша заявила, что любые действия против польских служащих будут рассматриваться как акт насилия со всеми вытекающими отсюда последствиями. В итоге президент данцигского сената был вынужден уступить и заявить, что все эти события были спровоцированы "безответственными элементами". Варшава увидела в этом подтверждение правильности своей твердой линии, а пресса заговорила о поражении Гитлера.

23 марта Гитлер выступил перед военными. Обрисовав общее политическое положение, он сделал вывод, что обстановка благоприятствует Германии, вмешательство Англии и Франции в германо-польский конфликт практически исключено, с СССР заключен договор. В этих условиях, сказал он, следует быстро разгромить польские войска. Через два дня, фюрер подписал Директиву № 1, согласно которой нападение на Польшу должно начаться 2 апреля 1939 года.

***

Для осуществления плана "Вайс" развертывались группа армий "Юг" под командованием генерал-полковника фон Рунштедта в составе 14-й, 10-й и 8-й армий и группа армий "Север" под командованием генерал-полковника фон Бока в составе 4-й и 3-й армий. Всего войска насчитывали 38 пехотных, 2 легкие, горнопехотную, 6 танковых, 4 моторизованные дивизии и кавбригаду.

Сосредоточение и мобилизация вермахта велись с соблюдением мер маскировки и дезинформации, чтобы не вызвать ответных действий со стороны Польши. Тем не менее польская разведка в целом верно установила численность развертываемых на границе германских группировок. Осознав надвигающуюся угрозу и нежелание Англии и Франции вступать в конфликт, Варшава начала мобилизацию, стараясь, однако, провести ее максимально скрытно.

Ко 2 апреля развертывание польских войск не было завершено, но Польша сосредоточила на западной границе 40 пехотных дивизий, 3 горнопехотные, 12 кавалерийских и 3 бронемоторизованные бригады, около 600 танков и 600 самолетов. План обороны строился на сдерживании немецких войск на границе, с допущением отхода войск на укрепленную линию старой границы, Нарев - Висла - Сан.

На востоке польское командование, предполагая возможность нападения СССР, также пыталось развернуть войска. Развертывание запаздывало, удалось развернуть группу "Вильно" в составе пехотной дивизии и кавбригады, южнее у Новогрудок, Барановичи 2 пехотных дивизии, в районе Лиды - пехотную бригаду. В бассейне реки Припять находилась кавбригада, в районе Сарны - Ровно пехотная дивизия, в районе Кременец, Тарнополь до Днестра - моторизованная бригада. В районе Броды, Злочев имелась пехотная дивизия.

***

В Советском Союзе, 30 марта ЦК и СНК утвердили задержку увольнения красноармейцев и младших командиров на месяц в войсках Ленинградского, Московского, Белорусского и Киевского военных округов (всего 310 тыс. человек) и призыв на учебные сборы приписного состава частей ПВО.

В тот же день в семи военных округах начались "Большие учебные сборы" (БУС). Согласно директиве Буденного название БУС являлось шифрованным обозначением скрытой мобилизации. Всего в БУС приняли участие управления 22 стрелковых, 5 кавалерийских и 3 танковых корпусов, 98 стрелковых и 14 кавалерийских дивизий, 28 танковых, 3 моторизованные стрелково-пулеметные и воздушно-десантная бригады. Было призвано "до особого распоряжения" 2600 тыс. человек. 2 апреля на советско-польской границе был введен режим усиленной охраны, все погранотряды были приведены в боевую готовность.

***

Для оправдания нападения, первого апреля немцы организовали провокацию на границе с Чехословакией. Диверсионный отряд Абвера под командованием лейтенанта Херцнера совместно с группой СД штурмбанфюрера СС Нуайокса, переодетые в польскую форму совершили нападение на пограничный пост и поселок в Тешинской области Чехословакии. Захватив радиостанцию, диверсанты передали в эфир десятиминутную передачу на польском языке, с заявлением о вступлении польских войск на территорию Тешина. Через границу перебросили десяток заключенных осужденных к смертной казни за убийства, переодетых в польскую военную форму, на посту их расстреляли, трупы оставили.

В Праге инцидент ждали. Получив донесение о происшедшем, Бенеш немедленно, еще до проведения какого-либо расследования, обратился с заявлением о нападении Польши в посольства Германии, СССР, Франции и Италии, призвав страны гарантировавшие безопасность Чехословакии выполнить свои обязательства, а также выступил по радио с обращением о неспровоцированной агрессии Варшавы.

В течение нескольких часов, МИД Германии и НКИД СССР выступили с заявлениями о готовности защитить территориальную целостность Чехословакии, возлагая ответственность за "неспровоцированную агрессию в отношении мирного государства" на поляков. Чуть позже, Париж и Рим сделали осторожные заявления о поддержке действий Чехословакии, Германии и СССР по "обузданию агрессии", но предложили передать спор на рассмотрение Лиги Наций и провести расследование. Чемберлен выступил с обращением, призывавшим стороны воздержаться от военных действий, Польшу - "вывести свои войска с территории сопредельного государства", и поддержал требование арбитража Лиги.

***

В Варшаве были озадачены. Там точно знали, что войска в Тешин не вводились, но… в истории нынешней Польской республики уже были захваты сопредельных территорий "добровольцами", и Бек не был уверен в том, что командование липового "Тешинского добровольческого корпуса" не пошло на самоуправные диверсии в Чехословакии. Пока польское руководство выясняло происходящее, первое апреля закончилось. А в 4 часа утра второго, немецкие самолеты нанесли первые удары по позициям польских войск. Час спустя, войска Германии перешли границу. Операция "Вайс" началась.

***

Венгрия и Румыния в тот же день заявили о нейтралитете в германо-чехословацко-польском конфликте.

НКИД СССР сделал заявление о необходимости защиты неприкосновенности чехословацкой территории, гарантированной ведущими европейскими державами, оценки действий Германии в ноте не содержалось, как и упоминания о намерении поддержать действия Гитлера военной силой.

Великобритания и Франция заняли одинаково отстраненную позицию. Обе страны устраивало появление границы между Германией и Советским Союзом, и они вполне были готовы пожертвовать Польшей. При этом и Лондон, и Париж рассчитывали, что считающаяся достаточно мощной польская армия окажет серьезное сопротивление Рейху, а в случае вступления в войну СССР и РККА, измотав силы обоих. Отрицательным моментом и британцы, и французы считали возможность установления более прочного советско-германского союза, и именно на предотвращение такого развития событий были направлены усилия их внешнеполитических ведомств.

В отношении военных действий Рейха, Франция, Великобритания, Италия и Югославия выдвинули предложение об их прекращении и созыве конференции заинтересованных сторон. Немецкий МИД вяло оправдывал войну польской агрессией и угнетением немецких меньшинств, но переговоры о созыве конференции поддерживал, стремясь к их затягиванию. США присоединились к требованиям четырех держав, но вели себя резче, Вашингтон предупредил Германию о возможности разрыва дипломатических отношений и введении экономических санкций, но реально помочь Польше были не в состоянии, что понимали по обе стороны океана.

***

Война в Польше тем временем набирала обороты. Попытка застигнуть польскую авиацию врасплох в полной мере не удалась. Господство в воздухе было захвачено германской авиацией лишь к 7 апреля.

В первый же день войны германские войска вступили в Данциг, который был объявлен частью Рейха. Не удалось захватить только польские военные склады на Вестерплятте в устье Вислы, поляки оборонялись там до двенадцатого.

Польские армии "Модлин" и "Поможе" сдерживали 3-ю и 4-ю немецкие армии, наступавшие из Восточной Пруссии, стремительного прорыва у вермахта не получилось. Армия "Всхуд" успешно отразила атаки 21-го армейского корпуса на Грудзёндз.

На южном участке фронта немцам успешно противостояли армии "Лодзь" и "Краков".

Первый день показал, что не имеющие боевого опыта немецкие командиры бросают в сражение танки густыми массами не ведя разведку, и несмотря на большие потери, упорно фронтально атакуют позиции обороняющихся. Первый удар в германо-польской войне не принес немцам ожидаемых результатов.

***

После ожесточенных приграничных боев, 5 апреля немцам удалось рассечь пополам армию "Поможе", на две группы: южную и северную. Немногочисленная южная группировка заняла оборону на предмостном укреплении севернее Быдгоща, северная попыталась отойти, но попала в окружение. Уцелевшие войска армии отступали за Вислу к Торуни.

9 апреля германские войска вступили в Грудзёндз, к вечеру десятого заняли Накло и Быдгощ, вышли на окраины Торуни и на р. Дрвенца.

3-я германская армия не смогла прорвать оборону армии "Модлин", но в ходе боев польские войска понесли значительные потери и восьмого организовано отошли к Висле. Командующий армией генерал Пшедзимирский принял решение отвести войска за Вислу и удерживать вислинский и буго-наревский рубежи.

Фактически, германская группа "Север" ценой серьезных потерь добилась лишь фронтального вытеснения поляков за Вислу и Нарев. Командование группы армий пришло к выводу о необходимости полной перегруппировки сил и создания новой ударной группы, теперь уже не в центре, а на своем восточном фланге, сократив глубину и размах планируемого нового наступления. Теперь 4-я армия нацеливалась частью сил на Варшаву, а 3-я армия получила задачу захватить переправы через Нарев, направить правофланговые соединения к Варшаве, а левофланговые, наносящие главный удар - на Рожан.

Более успешным оказалось наступление 10-й германской армии на варшавском направлении. Потерпев неудачу в первый день войны, немцы сумели стянуть подвижные силы и артиллерию, и 4 апреля прорвали оборону на стыке армий "Лодзь" и "Краков". Именно в ходе этой операции произошел первый в истории Второй мировой войны танковый прорыв, ставший в дальнейшем основой военного искусства вермахта. Уже утром пятого, польский главком маршал Рыдз-Смиглы пришел к выводу, что армии "Лодзь" необходимо срочно отступить с передовых позиций обороны на главные. В тот же день он приказал генералу Руммелю отойти на позиции в районе Варте - Видавке. Но Руммель не торопился. Воодушевленный успехом первого дня, он рассчитывал дать немцам отпор на передовых позициях.

5 апреля на всем фронте разгорелись упорные бои. Однако ситуация ухудшилась, в пустом, никем не обороняемом промежутке между внутренними флангами армий "Лодзь" и "Краков", который в польских штабах стали называть "ченстоховской брешью", двигалась, не встречая сопротивления и лишь подвергаясь слабым атакам польской авиации 1-я танковая дивизия немецкого 16-го моторизованного корпуса.

Такого быстрого проникновения в глубину польской обороны не ожидали ни поляки, ни сами немцы. Но германское командование испугалось собственного успеха и пребывало в замешательстве, пугала возможность разгрома поляками 1-й танковой дивизии, оторвавшейся от пехоты и соседей. 4-я танковая дивизия отстала, втянувшись в кровопролитные фронтальные бои. В итоге вечером пятого командир 16-го моторизованного корпуса генерал Гепнер отдал приказ о перегруппировке корпуса и нанесении главного удара на Радом. Возобладал взгляд, что танки не могут отрываться от пехоты, а если такой отрыв произошел, то танки должны остановиться и ожидать ее подхода.

***

Тревога, нараставшая в Варшаве, вылилась в категорическом приказе Рыдз-Смиглы командующему армией "Лодзь" отвести силы на главную линию обороны и создать сильный резерв. 6 апреля армия "Лодзь"" оставила передовые позиции и с боями отступила к северу, на главную позицию за Варту и Видавку.

Немецкий 22-й моторизованный корпус к 6 апреля пробился к Иордцнуву и двинулся на Тарнув. Общее положение армии "Краков" становилось тяжелым. Немецкие прорывы на северном фланге дополнились разгромом центра, однако командующему армией Шиллингу удалось за счет резервов закрыть бреши и продолжить оборону. Только через два дня немцам удалось нащупать слабое место, вновь прорвать фронт и отбросить Шиллинга на 100-170 км. Армия "Краков" отступила за линию рек Нида и Дунаец.

Восьмого немцы заняли Силезию с промышленным районом Кракова, фактически ликвидировав южный участок польского фронта и обнажив южный фланг армий "Лодзь" и "Прусы". Немецкая группировка получила возможность развивать наступление в южные и юго-восточные районы Польши. В таких условиях оборона на позициях вдоль рек Варга и Видавка осложнялась, отход армии "Краков" обнажал южный фланг этих позиций. Однако в последующие дни здесь разгорелось упорное сражение.

У немцев возникло опасение, что поляки сумеют избежать сражения западнее Вислы и Сана, выйдут из-под охватывающих ударов и сорвут тем самым весь германский стратегический замысел. Рундштедт приказал войскам группы армий вынудить противника к сражению впереди Вислы и Сана, разбить образующиеся группировки. Вечером 6 апреля, штаб немецкой 10-й армии, приняв отход армии "Лодзь" за Варгу и Видавку за полное отступление к Висле и считая ее разбитой, отдал войскам приказ на продвижение вперед через Варту и переход в преследование разбитого противника в направлении Варшавы. В качестве армейского авангарда должен был действовать 16-й моторизованный корпус. Неточная оценка действий польской стороны штабом группы армий "Юг" привела к преждевременному вводу в действие второго эшелона 10-й армии - 14-го моторизованного корпуса. Образовалось перенасыщение войск на главном направлении, дороги оказались перегруженными, управление войсками нарушилось, общие темпы наступления упали.

Армия "Лодзь", отступившая к 7 апреля на позиции вдоль Варты и Видавки, закрепиться на новом рубеже не успела. На левом фланге группа генерала Томе отбила атаки немецкой 1-й танковой дивизии, но на правом фланге утром восьмого Кресовая кавалерийская бригада отошла с рубежа Варты. Вслед за отступавшими, немецкие передовые отряды захватили мосты через реку, и вскоре открытый фланг армии "Лодзь" был обойден.

Генерал Руммель узнал о форсировании немцами Варты лишь вечером 8 апреля, и запросил помощь армии "Прусы", требуя нанести контрудар, в который включились бы и левофланговые части армии "Лодзь".

Рыдз-Смиглы однако, счел ввод армии "Прусы" преждевременным. Рассчитывая удержать армией "Лодзь" позиции на Варте и Видавке, он поставил Резервной армии задачу обеспечить правого фланга Руммеля, одновременно планируя мощное контрнаступление силами перегруппировывавшейся в тылу армии "Познань" и частью сил армии "Прусы".

Два дня армия "Лодзь" удерживала позиции, но 11 апреля массированными артиллерийскими ударами немцы проломили фронт правофланговой 10-й польской дивизии и силами четырех дивизий прорвали оборону севернее и южнее Серадза. 10-я дивизия стала отходить под ударами авиации, введенный в прорыв 16-й моторизованный корпус вермахта обходил южный фланг армии "Лодзь".

Польское командование убедилось, что без помощи резервами линия Варта - Видавка будет потеряна. Собранные для готовящегося наступления части были брошены для ликвидации прорыва, но вводимые в бой по частям и несогласованно понесли большие потери. 29-я пехотная дивизия и Виленская кавалерийская бригада были уничтожены практически полностью. Ликвидировать прорыв все же удалось, и немцев ценой потери почти всех резервов отбросили на прежние позиции. Резервная армия "Прусы" на этом закончила свое существование, оставшиеся части были переданы Руммелю.

***

Командование немецкой группы армий "Юг" бросило 14-ю армию во фронтальное наступление на позиции армии "Краков", с целью попытаться охватить польскую группировку с юга за Вислой и Саном. 11 апреля, Браухич отдал приказ направить подвижные соединения восточное Вислы, на Люблин. 14-я армия заняла Тарнув и перешла Дунаец, заняла оставленный поляками Краков.

К 13 апреля вермахт вышел на линию Гродно-Осовец-Торунь-Конин-Кельце. Южнее, польские части спешно отступали к Сану, 14-я армия немцев рвалась в направлении Люблина.

***

В Варшаве создавшееся положение оценивали как критическое. Вариантов оставалось немного: заключать хоть какой-то мир с немцами на их условиях, продолжать сражаться без надежды на победу, или срочно искать союзников, готовых защитить Польшу. Шансы на последнее таяли с каждым днем. Со 2 апреля дипломаты безуспешно пытались получить хоть какую-то помощь в Англии и Франции, но прием и в Париже и в Лондоне полякам оказывали холодный. Когда стало ясно, что польские части оказывают сопротивление немцам, во Франции это расценили как подтверждение своих расчетов - поляки изматывали вермахт. Ни Петэн, ни военный министр Вейган, в 1920 году бывший советником Пилсудского, отступлению поляков не удивлялись. Они прекрасно помнили Первую мировую, когда французские части точно также проиграли приграничное сражение, и оценивали германо-польскую войну как повторение прошлого.

Вейган на заседании правительства предположил, что Варшава отведет свои войска на линию рек, где организует оборону, на чем фронт стабилизируется и начнется позиционная война. Обстановка на севере, где так и случилось, казалось, подтверждала его выкладки. Помогать Польше до этого момента в Париже не собирались. Вот потом - это можно было обсуждать. Единственное, чего опасались французы, это быстрого заключения германо-польского мира. Этот вариант, представлялся совершенно неприемлем, поскольку усиливал Германию. Но невозможным он не казался, о предыдущих тесных контактах Варшавы с Гитлером в Париже знали. Поэтому там не отказывали в помощи, неофициально даже обещая ее, но затягивая под разными предлогами окончательное решение.

Когда польский посол Лукасевич обратился с призывом о помощи в МИД Франции, разговаривал с ним Лаваль. Нет, к полякам до недавнего времени он относился вполне благосклонно, но… всего полгода назад, во время Судетского кризиса, Варшава в резкой форме отказалась встать на сторону Парижа, фактически обеспечив немцам спокойный тыл на востоке. Это был беспардонный щелчок по носу французским дипломатам, и в первую очередь лично Лавалю, ведь во Франции Союза Патриотов, внешняя политика ассоциировалась именно с его именем. И этого Лаваль не забыл, и забывать не собирался. Первым его требованием к Варшаве было предложение разъяснить ситуацию с нападением на Чехословакию, так называемый "Тешинский инцидент". Вторым… другом Советского Союза Лаваль не был, скорее наоборот, выступал ранее с позиций антикоммунизма, но беспардонный отказ поляков даже обсуждать французские просьбы о сотрудничестве с СССР, в чем нуждался Париж полгода назад, французский министр помнил. Вторым требованием стало обращение Польши за помощью к СССР и немедленное согласие на транзит советских войск. О "коридорах", гарантированных Францией речь уже не шла. Мотивировка была простой - франко-советский союз. "Мы крайне ответственно относимся к союзническим обязательствам - заявил Лаваль 6 апреля послу. И потому не можем решать такой важный вопрос, без обсуждения с союзной нам Россией. Согласитесь, вы бы немедленно стали смотреть с недоверием на страну, принимающую решения, противоречащие своим обязательствам".

Лукасевич уведомил Варшаву, там совещались, потом переслали запрос в Москву. Вышинский предложил перед началом переговоров о помощи, дать объяснения о нападении на Тешин.

И в Москве, и в Париже, о том, что весь инцидент германская провокация прекрасно знали. Но внешне все выглядело вполне прилично, ведь Бенеш подтвердил факт нападения, и во время переговоров на чешско-польской границе работала комиссия Праги по расследованию, а поляки привести доказательств непричастности не могли.

В Британии поляков тоже обнадеживали, но более спокойно. Перспектива увидеть Польшу немецким сателлитом Лондон не беспокоила, как и вариант с полным разгромом поляков. Беспокоил возможный франко-польский союз, и именно против него были направлены действия правительства Британии.

***

Уже 6 апреля, Бек зондировал румынское руководство о транзите поставок и, на случай проигрыша, проезда польского руководства. Антонеску в ответ заявил о нейтралитете и невмешательстве. В Варшаве поняли, что поставок не будет, а правительство в Румынии ждет интернирование и, вполне возможно, последующая выдача Гитлеру. Вариант с Венгрией не рассматривался - Будапешт давно был пронемецким, Литва с началом военных действий вывела три своих дивизии к границе именно для недопущения прорыва на свою территорию бегущих польских войск и беженцев. При этом Каунас и официально, и неофициально заявил о полном нейтралитете, что хоть и разозлило поляков, но дало возможность снять с границы часть войск. Ну, а восточнее оставался СССР, имеющий с Берлином весьма дружественный пакт. Деваться польскому правительству было некуда. Рассматривался вопрос о капитуляции, но в первый же день войны в западных областях Польши прошли погромы этнических немцев. По занятии этих областей немцами, виновные и власти поощрявшие убийства были повешены. Гитлеровская пропаганда раздувала эти инциденты до чуть ли не геноцида, и на хорошее отношение в Варшаве не очень рассчитывали.

Нужно было что-то менять, и в Варшаве решили начать с установления военной диктатуры. Диктатором выбрали генерала Владислава Сикорского, в прошлом противника Пилсудского, во время польско-советской войны командовавшего армиями, побывавшего начальником Генерального штаба, премьер-министром и военным министром. Считалось, что эта кандидатура может устроить и Париж, и Берлин, и собственное впадающее в панику население, мобилизовать народ на борьбу. 10 апреля президент Мосцицкий снял с себя полномочия и передал их Сикорскому, на следующий день диктатор отправил в отставку Рыдз-Смиглы и Бека, принял пост главнокомандующего и премьер-министра. В тот же день, войска на фронте переформировали в армии "Поможе" (Гродно-Торунь), "Варшава" (Торунь - линия рек Варта и Пилица) и "Люблин" (линия обороны по р. Сан).

Группе "Поможе" штаб поставил задачу активной обороны, группе "Варшава" - планомерного отхода на линию Торунь-Лодзь-Томашув-Кельце. С восточной границы в группу "Люблин" перебросили три пехотных дивизии из мобилизованных и кавбригаду, объявили призыв возрастов от 17 до 45 лет.

Но эти спешные меры, не учитывали изменение ситуации на востоке.

***

В Москве внимательно следили за развитием событий в Польше. Гитлер, признав часть Польши советской сферой интересов, ожидал ввода советских войск, рассчитывая на отвлечение польских сил к востоку. Однако Жданов не спешил.

1 апреля в СССР ввели всеобщую воинскую обязанность. Второго, в Берлине, Гитлер принял советского посла Астахова, который подтвердил, что СССР выполнит свои обязательства по договору о ненападении. Гитлер со своей стороны заверил в "неизменности политики Рейха в отношении Пакта". На следующий день, в газетах появилось заявление о том, что "ввиду обострения положения на границе Польши и Чехословакии и ввиду возможности всяких неожиданностей, советское командование решило усилить численный состав гарнизонов западных границ СССР".

В тот же день, на базе Белорусского и Киевского округов начали разворачиваться управления Белорусского (командующий Апанасенко) и Украинского (командующий Тимошенко) фронтов.

5 апреля немецкое посольство в Москве получило задание уточнить намерения СССР относительно возможного вступления Красной армии в Польшу. На следующий день Вышинский ответил, что советское правительство согласно, что "обязательно придется начать конкретные действия. Но этот момент пока еще не назрел, а торопливостью можно испортить дело".

В Белорусском округе Витебская, Минская и Бобруйская армейские группы были развернуты в 3-ю, 11-ю и 4-ю армии. Кроме того, из управления Московского округа выделялось управление 10-й армии, переданное в состав Белорусского фронта еще в марте, и в составе фронта была создана Конно-механизированная группа (командующий комкор В.И. Болдин). Киевский округ на сформировал 5-ю, 6-ю, 12-ю и 13-ю армии и кавалерийскую армейскую группу.

6 апреля, войска Белорусского и Украинского фронтов получили приказ к исходу 10 апреля скрытно сосредоточить войска и быть готовыми к решительному наступлению, с целью молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника.

6 апреля наконец-то высказался Жданов. Охарактеризовав Польшу как государство-агрессора, угнетающее другие народности, Жданов заявил, что "уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы, что одним буржуазным государством, одним противником дела мира становится меньше. Что плохого, если в результате разгрома Польши мы распространим социалистическую систему на новые территории и население, избавим украинский и белорусский народы от многолетнего гнета шовинистического панства".

Зарубежные компартии получили директиву Коминтерна, в которой отмечалось, что "международный пролетариат не может ни в коем случае защищать фашистскую Польшу, угнетающую другие национальности, совершившую акт агрессии против суверенной Чехословакии и развязавшую войну".

В тот же день, в ответ на запрос Варшавы, замнаркома иностранных дел Стомоняков сообщил польскому послу Гжибовскому об отказе в поставках и транзите военных материалов, поскольку это "создает для СССР угрозу втягивания в войну".

9 апреля Риббентроп направил Шуленбургу указание возобновить беседы с Вышинским и по возможности - лично со Ждановым, относительно военных намерений советского правительства в Польше. В тот же день Вышинский ответил, что советские военные действия, возможно начнутся в течение ближайших дней.

Войска Белорусского и Украинского фронтов сосредоточивались в исходных районах у границы. Белорусский фронт насчитывал 378 610 человек, 3167 орудий и минометов, 2406 танков. Украинский фронт - 238 978 человек, 1792 орудий и минометов, 2330 танков.

***

В Польше 11 апреля началась эвакуация из Варшавы правительственных учреждений. Из столицы выехало правительство, на следующий день Ставка главнокомандующего начала переезд в Брест. Крепость Бреста предназначалась для резервного командного пункта главкома еще по стратегическому плану "Всхуд" в случае войны с Советским Союзом, но крепостные помещения оказались совершенно не приспособленном к работе Ставки, в первую очередь отсутствовала связь. Поэтому Сикорский вынужден был остаться в Варшаве.

В тот же день, Сикорский, через посольства в Швеции и Румынии обратился к немцам с просьбой о начале переговоров.

Гитлер колебался. С одной стороны, немецкие земли уже были отвоеваны, а поляки активно сопротивлялись, и ожидалось, что на достигнутых рубежах сопротивление продолжится. Москва военные действия не начала, и гарантии вступлении в войну не давала. Мир с поляками, которые были согласны на подчинение Берлину, давал возможность победоносно закончить войну и получить еще довольно сильного сателлита, способного как прикрыть восточные границы в случае войны с западом, так и дать дополнительные, уже получившие боевой опыт, войска на случай войны с СССР. Но эти же плюсы оборачивались минусами. Большая часть польской территории согласно советско-германского пакта являлась сферой влияния Москвы, и было понятно, что Жданов от своего не откажется, и немедленно после конца войны потребует признания своих интересов. Рвать отношения Гитлер пока не хотел, а отдать остаток Польши русским… нет, конечно, могла начаться уже советско-польская война, но советские части имели бы дело с измотанной вермахтом армией, а это означало бы, что вермахт воевал для Москвы. Кроме того, Сикорский мог и договориться с французами, а при их посредничестве и с СССР. В таком случае, Рейх получал на своей границе нечто уж совершенно не нужное. Людей, доверяющих полякам, в немецком руководстве просто не было, а по заверению армии, немецкие войска планомерно двигались вперед.

13 апреля в Бухаресте начались германо-польские переговоры, но шли они вяло.

***

Советские военные приготовления потребовали больше времени, чем ожидалось, но Жданов знал, что Сикорский начал переговоры и резонно предполагал возможность заключения мира. По мнению советского руководства, в этом случае Польша становилась сателлитом Гитлера и не исключалось, что немцы пойдут на разрыв пакта. Поэтому 13 апреля политбюро приняло решение о вводе войск в Польшу. Решение продавил Жданов, несмотря на сопротивление Буденного и начальника Генштаба Шапошникова, сообщавших о незаконченной подготовке. Политические причины возобладали, глава страны стремился занять Западную Украину и Белоруссию прежде, чем закончится война. С военной точки зрения, резоны в этом были, основную часть польской армии немцы сковывали на западе. Но части РККА предстояло вводить в бой не до конца отмобилизованными и по частям.

Четырнадцатого Вышинский сообщил Шуленбургу, о намерении советского правительства заявить, что Польша разваливается на куски и вследствие этого Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым угрожает Германия. Этот предлог представит интервенцию Советского Союза благовидной в глазах масс и даст Советскому Союзу возможность не выглядеть агрессором. Риббентроп немедленно подтвердил нерушимость сфер влияния, согласованных ранее, одобрил планируемое вступление советских войск в Польшу, что, по его мнению, освобождало вермахт от необходимости преследования поляков до советской границы, и просил сообщить день и час перехода границы советскими войсками. Для координации действий войск предлагалось провести совещание советских офицеров и немецкого военного атташе в Москве. Попытка же Москвы объяснить свое вмешательство германской угрозой белорусскому и украинскому населению вызвала резко негативную реакцию Берлина. В то же время, стремясь подтолкнуть советское правительство к вводу войск в Польшу, Риббентроп предложил Шуленбургу указать Вышинскому, что "если не будет начата русская интервенция, неизбежно встанет вопрос о том, не создастся ли в районе, лежащем к востоку от германской зоны влияния, политический вакуум, создающий условия для формирования новых государств". Последнее замечание окончательно укрепило подозрения Кремля, где его расценили как возможность германо-польского перемирия за счет земель, которые в Москве уже считали своими.

***

Немецкое наступление, тем временем, продолжалось. 8-я армия заняла Лодзь, 10-я взяла Томашув и подошла к Радому, 18-й армейский корпус 14-й германской армии форсировал Сан и достиг верховий Днестра, 22-й моторизованный корпус вышел к Жешуву и продвигался к востоку, не встречая организованного сопротивления.

Польские части беспорядочно отступали к Висле и перед 8-й и 10-й немецкими армиями организованного польского фронта уже не существовало. Польский фронт на юге окончательно рушился, отступление превращалось в бегство. Но к 15 апреля, несмотря на дезорганизацию фронта и тяжелый урон, нанесенный полякам, германскому командованию все же не удалось окружить польские соединения западнее Вислы. ОКХ признало нереальность окружения и поставило перед войсками новую стратегическую задачу. Группе армий "Север" было приказано прорвав оборону продвинуться через Нарев, воспрепятствовав планомерному созданию обороны реки, и далее развивать наступление через Буг в направлении Варшава - Седлец, чтобы свернуть с севера фронт на Висле. Группе армий "Юг", одновременно с завершением уничтожения польских войск в полосе наступления, следовало воспрепятствовать созданию обороны на Висле и нанести удар через Сан в направлении Люблина. Дальнейшей оперативной целью ставился охват остатков польских главных сил восточнее Вислы.

Поляки пытались удержаться. Армия "Поможе" сумела организовано отступить к линии Гродно-Остроленка-Вроцлавек, и Сикорским был обозначен новый фронт - теперь армия фактически теми же силами обороняла линию Гродно-Торунь-Модлин. Руммель, командующий армией "Варшава" из отступающих частей пытался создать оборону уже по Висле, генерал Шиллинг точно так же создавал заново армию "Люблин", на линии Демблин-Перемышль и далее по Днестру. Впрочем, эти попытки оказались бесполезными. 16 апреля советские войска вошли на территорию Польши.

***

К весне 1939 года РККА подошла в начале переоснащения, и военные воспользовались случаем испытать новейшую технику. ВВС получала новые машины, пикирующий бомбардировщик Пе-2, первый полет совершил в июле 1938 года и с февраля тридцать девятого выпускался серийно. Пикирующий бомбардировщик КБ Туполева, Ту-2, впервые взлетел в октябре 1938 года, в серию пошел в апреле 1939, и к началу ввода войск в Польшу армия его еще не получила, хотя первые три машины были уже сданы. Эти три самолета успели принять участие, в штурме Львова показав отличные характеристики.

С сентября 1938 года выпускался штурмовик Су-2, разработанный Сухим еще летом 1937 года и наконец доведенный. Однако, в январе 1938 года Ильюшин вышел с предложением о создании принципиально нового двухместного бронированного штурмовика, эскизный проект которого был предъявлен заказчику в начале 1939 года, одобрен и строился опытный самолет. Поликарпов, в соответствии с заданием осени 1937 года разрабатывал два истребителя: основной и высотный. 5 декабря 1938 года совершил первый полет высотный истребитель И-200, в марте следующего года запущенный в серию. С основным истребителем первым успел Яковлев, создавший машину на основе своих спортивных разработок. Як-1 взлетел в первый раз уже в июле тридцать восьмого, и с ноября выпускался серийно.

Осенью 1937 года, Комитет Обороны обязал Народный комиссариат машиностроения изготовить опытные образцы новых танков, и сдать на испытание через год. В мае 1938 года КБ Кировского завода разработало проект однобашенного танка, с вооружением из 76-мм и 45-мм пушек, пулемета ДК и двух ДТ. В сентябре задание было скорректировано в сторону применения дизельного двигателя, и лишь в декабре 1938 года, в отличие от указанного в директиве сентября, начались полигонно-заводские испытания танка. В январе 1939 года был принят на вооружение танк А-34, разработанный Харьковским заводом, и в апреле начался его серийный выпуск.

Сейчас вместо полигона, технику ждало испытание реальной войной.

***

В ночь с 15 на 16 апреля неизвестный самолет сбросил бомбы на территорию Чехословакии, в районе Михайловце, жертв не было. Самолет немедленно идентифицировали как польский, Берлин уже утром заявил, что в указанном районе немецкие самолеты не летали. Это было правдой, Ил-4 взлетел из под Минска. Повод для вступления СССР в войну был найден.

16 апреля 1939 года последовало заявление правительства СССР, в котором в частности говорилось: "Правительство польских националистов, совершившее акт неспровоцированной агрессии против миролюбивой Чехословакии, продолжает свою политику разжигания войны. Вчера вновь был нанесен удар по чехословацкой территории, подвергается угрозе жизнь мирных граждан. Польское государство, ранее жестоко угнетавшее наших украинских и белорусских братьев, сейчас фактически распалось. Третьи державы, однако, могут попытаться извлечь выгоду из создавшегося хаоса. Советский Союз считает своей обязанностью вмешаться для защиты и дать возможность несчастному населению временно оккупированных поляками Западной Украины и Белоруссии трудиться спокойно".

В тот же день было опубликовано и совместное, германо-советское заявление:

"Ввиду распада существовавшей ранее в Польше формы правления, Имперское правительство и правительство Союза ССР сочли необходимым положить конец нетерпимому далее политическому и экономическому положению, существующему на польских территориях. Они считают своей общей обязанностью восстановление на этих территориях, представляющих для них естественный интерес, мира и спокойствия и установления там нового порядка путем начертания естественных границ и создания жизнеспособных экономических институтов".

Заявление СССР оказалось выдержано в духе не столь коммунистическом, сколько национально-славянском, подчеркивающем единство русского, украинского и белорусского народов, и целью ставило не "советизацию" польских земель, но воссоединение народов. Такой подход устроил всех. В Германии положительно смотрели на "тенденцию к национализму" Жданова, во Франции, Италии и остальных странах Средиземноморского союза заявление восприняли как разумный имперский подход.

Для внутреннего пользования изложение было дополнено и привычными лозунгами про белорусский, украинский и польский народы истекающие кровью в войне, затеянной правящей помещичье-капиталистической кликой Польши, восставших на борьбу с помещиками и капиталистами рабочих и крестьян Белоруссии и Украины и содействии восставшим в свержении ига помещиков и капиталистов. Несколько выбивался из привычного ряда пассаж о необходимости не допустить захвата территории Украины и Белоруссии Германией, но сенсацией не стал.

В 3.15 утра польскому послу в Москве Гжибовскому попытались вручить ноту, в которой утверждалось, что "Польское государство и его правительство фактически являются агрессорами. Предоставленная самой себе Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу не только для Чехословакии, но и для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам, а также к беззащитному положению украинского и белорусского населения. Ввиду такой обстановки советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии".

Польский посол ноту принять отказался, ее передали в посольство, пока Гжибовский находился в НКИД. В тот же день текст заявления был передан также всем государствам, с которыми Москва имела дипломатические отношения, с уведомлением, что СССР будет продолжать придерживаться нейтралитета в отношении этих стран.

Утром 16 апреля войска передовые отряды советских армий и пограничных войск перешли границу и разгромили польскую пограничную охрану.

***

В штаб Сикорского начали поступать тревожные донесения с восточной границы, и польский главком отдал приказ, отражая атаки советских войск отходить на линию Вильно-Барановичи-Ровно-Кременец, где создать "восточный фронт". Одновременно, польские послы в Англии и Франции уведомили правительства этих стран о том, что Советский Союз предпринял нападение на Польшу. Державы ограничились направлением запросов в НКИД СССР.

Более важным выглядело предложение Сикорского Гитлеру, о немедленном перемирии "на условиях, приемлемых для великой Германии". Фактически предлагалась капитуляция, но с сохранением остатков Польши в качестве независимого государства и перебрасыванием сил с польско-германского фронта на восток, для войны с СССР. Что характерно для поляков, одновременно Гржибовский передал Вышинскому похожее предложение, о рассмотрении претензий СССР и Чехословакии к Польше на условиях мирных переговоров при посредничестве союзной СССР Франции. Неофициально посол сообщил о возможности рассмотрения территориальных претензий СССР. Сикорский, пытался занять традиционную польскую позицию сближения с одним соседом против другого, но сейчас вариант уже не работал.

***

На правом фланге войска Белорусского фронта к вечеру шестнадцатого подошли к северной окраине Глубокого, на направлении главного удара части подвижной группы заняли Докшицы и Дуниловичи, где танки остановились из-за отсутствия горючего. Пехотные соединения отстали, и задача первого дня наступления выйти на линию Шарковщина-Дуниловичи-оз. Бляда-Яблонцы выполнена не была.

17 апреля штаб 3-й армии получил приказ в течение дня занять Вильно, но реальное выполнение этого приказа началось лишь утром восемнадцатого, причем поляки успели взорвать мост через р. Вилию и занять оборону на другом берегу, а форсировать реку советские части не смогли. Войска 11-й армии к 17 апреля продвинулись в сторону Лиды, выйдя на линию Рыновиче-Постоянны-Войштовиче, к исходу дня достигли района Ошмяны-Курмеляны, и так же наступали на Вильно.

Конно-механизированная группа в ночь на 17 апреля заняла Новогрудок, а 4-я армия взяв Барановичи и расположенный здесь же укрепленный район, заняла Несвиж и вышла на р.Щара.

Войска Украинского фронта завязали бои за овладение Сарненским УР, ДОТ-ами на правом берегу р.Случь, и к утру 17 апреля вышли к Ровно, двигаясь практически походным маршем, пренебрегая разведкой и боевым охранением. Воспользовавшись этим, дислоцированная в Ровно польская пехотная бригада сумела нанести внезапный контрудар, прижать передовые части дивизии к р.Случь севернее Новоград-Волынского, и разгромить их. На правом берегу реки поляки сумели организовать оборону.

Наступавшая севернее 87-я стрелковая дивизия была развернута в обход Сарненского УР, имея целью форсировать Случь и выйти к Сарнам между рек Горынь и Случь. Однако, при форсировании реки, командование дивизии временно потеряло управление, чем воспользовалась польская сводная бригада, ударившая с юга во фланг. Дивизия откатилась на левый берег, командование посчитало, что против них действуют значительные силы, наносящие контрудар, вследствие чего дивизия перешла к обороне.

3-я танковая дивизия наступала в направлении Дубно, но после получения сведений о серьезных польских силах у Случи, была развернута на север. Успешно войдя в коридор между реками Горынь и Случь, танкисты 19 апреля нанесли фланговый удар польской бригаде, практически полностью ее уничтожив. После этого дивизия, потеряв четверть танков на марше из-за поломок, оторвавшаяся от тылов встала ввиду нехватки горючего. Однако, части 45-й дивизии переправившись через Случь и пройдя через порядки танкистов, нанесли в свою очередь удар севернее, после чего к утру 21 апреля Ровно удалось взять. К тому же времени, 60-я дивизия овладела Сарненским УР.

Южнее части Украинского фронта вступили в Тарнополь, но втянувшись в городской бой полностью овладели городом лишь к вечеру 19 апреля.

Наступавшие севернее соединения 2-го кавкорпуса двигались в направлении Львова, но наткнувшись южнее Кременца на оборону, были вынуждены развернуться, и прорывать польские позиции. Поляки смогли стянуть в район Кременец-Тарнополь до 20 тысяч бойцов при 30 орудиях, и "выталкивая" эти части, советские войска к Львову двигались медленно. К утру 19 апреля РККА заняла Злочув, а к вечеру того же дня, от Бродов в тыл наступающим войскам ударила последняя польская пехотная дивизия. Контрудар оказался внезапным, но сил для развития успеха у поляков не хватило и нанеся серьезные потери 17-му стрелковому и 2-му кавалерийскому корпусам, 20 апреля они отошли к Львовской группировке. Наступление 6-й армии затормозилось.

На южном фланге Украинского фронта войска встречая незначительное сопротивление к 19 апреля достигли Станиславова, на следующий день взяли слабо оборонявшийся Галич, и к 22 апреля вышли к Стрыю. В тот же день, левофланговый 13-й стрелковый корпус развернулся вдоль границы с Румынией и Венгрией.

***

В полосе Белорусского фронта поляки достаточно организовано отходили к Вильно и Гродно. К 19 апреля в Вильно собрались около 30 тысяч польских солдат, а утром двадцатого начался штурм. Бои за город продолжались три дня, и к вечеру 23 апреля сопротивление было сломлено, хотя отдельные перестрелки возникали еще два дня.

В боях за Вильно 11-я армия потеряла более 800 человек убитыми и 2500 ранеными, было подбито 22 танка и 11 бронемашин.

В это время, 3-я армия, к 19 апреля выйдя все же в планировавшиеся районы, организовала охрану латвийской и литовской границ.

В Гродно также находились значительные силы польских войск, и поэтому, когда в городе 19 апреля начался антипольский мятеж местных просоветских активистов, его быстро и жестоко подавил командующим округом "Гродно". Советские войска подошли к городу лишь двадцать второго, танки с ходу атаковали противника и к вечеру заняли южную часть города, выйдя на берег Немана. Атака города на следующий день прошла успешно, но к вечеру полякам, воспользовавшись неразберихой и отсутствием четкой связи между советскими подразделениями, удалось отбросить стрелковые части на окраину. В ходе боев 24 апреля удалось занять юго-западную окраину города, но переправиться через Неман советские войска не сумели. Лишь после упорных двухдневных боев, нанесения бомбовых ударов силами двух воздушных Армий Особого Назначения и массированной артподготовки, город 26 апреля был взят.

4 армия к 22 апреля вышла к Бресту, окружив город.

***

После вступления в войну СССР и однодневной паузы, вермахт тоже перешел в наступление. Подвижная группа, возглавляемая Гудерианом, переправилась через Нарев и двинулась вдоль восточного берега Буга, охватив с востока польские части, продолжавшие сражаться на Буге и Нареве. Тем временем пехотные соединения 3-й армии, форсировав Буг, наступали с северо-востока к Варшаве. 21 апреля части армии блокировали Гродно с запада и установили связь с подошедшими советскими войсками.

Войска 4-й армии прорвав польскую оборону, 18 апреля заняли Плоцк, окружив Вроцлавек, и на следующий день начали штурм Модлина.

На южном участке фронта 14-я армия широким фронтом двинулась к Сану, 20 апреля достигли Варшавы, но встретив на ее окраинах упорное сопротивление, остановились.

Полякам удалось в короткий срок подготовить город к обороне, превратив в сильный укрепленный район. Бои за столицу начались 20 апреля, после нескольких попыток взять город с ходу, командующий группой армий "Юг" начал осаду, к 22 апреля замкнув кольцо окружения вокруг Варшавы.

***

Обстановка на всех фронтах к 22 апреля была для польской армии катастрофической. Соединения действовали на свой страх и риск, не зная, что происходит на других участках фронта. Польская армия, как организованное целое перестала существовать.

23 апреля части Гудериана вышли к Бресту, но установив связь с советским командованием, и убедившись, что с этой стороны польской угрозы не существует, двинулись на Люблин.

К 25 апреля вермахт вышел на линию Гродно-Белосток-Брест-Хелм-Перемышль, соприкасаясь практически по всей линии с советскими частями, и в тот же день заняв Люблин.

Советская армия вечером 25 апреля заняла Брест, 25 апреля Белосток, и в тот же день на линии Гродно-Белосток-Брест Белорусский фронт вышел на линию соприкосновения с немецкими войсками. Наступление прекратилось, но разрозненные очаги сопротивления поляков ликвидировали до 28 апреля.

Украинский фронт еще вел боевые действия. 5-я армия 22 апреля взяла Луцк и Сарны, двадцать третьего, после короткого штурма, Ковель, и в тот же день Дубно. 6-й армия, перегруппировавшись после польского контрудара, 24 апреля подошла к Львову, охватив его с востока и северо-востока, и начала подготовка штурма. В тот же день к городу с юга вышел 3-й танковый корпус, переданный 6-й армии, замкнув кольцо окружения. Однако окруженный Львов капитулировал. Как выяснилось, отступившие части отошли к Перемышлю, на соединение с остатками группы генерала Шиллинга, имея целью прорваться в Румынию.

Перемышль полякам удалось превратить в укрепрайон, превосходно подготовленный к обороне. Там собрались остатки группы генерала Шиллинга со всем сохранившимся снаряжением, отошедшие к ним части из Львова, с запада и юго-востока. Граница с Румынией для польских войск уже закрылась и отступать было некуда, а сдаваться поляки не хотели. 25 апреля РККА начала штурм, но первые два дня успехов не принесли. К Перемышлю подтянули части от Львова, включая 3 танковый корпус, стянули авиацию. Тем не менее, бои за город продолжались неделю, и лишь 2 мая Перемышль был взят. При штурме впервые применялись новейшие бомбардировщики Ту-2 и прошел первые боевые испытания новый образец тяжелого танка ИС-1 , продемонстрировавший высокие показатели.

***

28 апреля бывший польский премьер-министр Бек начал обсуждать с немцами условия капитуляции. Сдаваться СССР поляки, при этом, не торопились, и не только из-за общего антисоветского настроя, но понимая, что на территории Западных Украины и Белоруссии восстанавливать Польшу Жданов не станет. Берлину же Бек предложил прекращение сопротивления, и переход польских частей "получивших опыт борьбы с большевиками" на службу Рейху.

Гитлер предложение оценил. Потери вермахта оказались значительными, и барьер из польских частей на границе с СССР представлялся действительно полезным. Некоторое опасения внушало возможное несогласие Москвы, но фюрер считал, что этот вопрос он сможет урегулировать. В любом случае, капитуляцию стоило принять.

30 апреля в Люблине Польша капитулировала перед немцами, Сикорский отдал приказ по армии прекратить сопротивление.

Большинство польских частей сдалось немцам, но подавление разрозненного сопротивления продолжалось еще неделю.

***

Первого мая Риббентроп вновь прибыл в Москву. На переговорах Жданов предложил передать в советскую сферу интересов Литву, взамен отказываясь от части Варшавского и Люблинского воеводств до Буга. Лично приняв Риббентропа, Жданов дал понять, что если немцы согласятся, то "СССР немедленно возьмется за решение проблемы прибалтийских государств, в соответствии с предыдущими соглашениями, и ожидает в этом деле полную поддержку со стороны германского правительства".

Риббентроп предложил другой вариант. Гитлер решил пойти на сохранение польской автономии. Разумеется, в других границах и "на условиях вручения забот о сохранении суверенитета Рейху", что фактически подразумевало протекторат. С сохранением польского управления на местах и в каком-то виде польской армии, а в последующем, о чем в Москве не говорилось, возможно, и увеличения территорий автономии. В сторону востока.

И когда Вышинский сослался на опасность разделения польского населения и предложил оставить территорию этнографической Польши в руках Германии, министр иностранных дел Рейха его поддержал. Он подтвердил, что Германия готова осуществить точное разграничение Польши, но поставил вопрос о землях на юге.

В итоге переговоров, Германия уступила Литву и получила за это области восточнее Вислы до Буга. Немцы попытались настаивать на передаче района Сувалки-Августов, но получили отказ. В Москве были осведомлены, хотя и не в деталях, о намерении немцев создать польскую автономию, что было одним из условий капитуляции поляков. Но при установлении границы в рамках январского советско-германского протокола, немецкие действия теряли смысл - ведь территория восточнее Вислы, отходила к Москве. Гитлер имел возможность настаивать, как-то обсуждалось ранее, на сохранении Польши как государства, с условием изменения границ, но было понятно, что на воссоздание только что, после короткой, но кровопролитной компании поверженной Польши, фюрер не пойдет.

Присоединение польского населения давало возможность решать польскую проблему по усмотрению Германии. Фюрер остался недоволен советским нажимом, но не желая конфликта уступил. Граница прошла по линии р. Сан (при этом Перемышль остался советским), далее - после Перемышля по р. Буг, и за Остроленкой - по р. Писса до германской границы.

***

3 мая 1939 года, в Москве Риббентроп и Вышинский подписали договор о дружбе и границе между СССР и Германией. Установленная договором граница признавалась окончательной, стороны должны были заняться государственным переустройством присоединенных территорий и "рассматривали это переустройство как надежный фундамент для дальнейшего развития дружественных отношений между своими народами". К договору прилагался конфиденциальный протокол о переселении немцев, проживавших в сфере советских интересов, в Германию, а украинцев и белорусов, проживающих в сфере германских интересов, в СССР, и секретный дополнительный протокол. В соответствии с последним, Литва отходила в сферу интересов СССР в обмен на Люблинское и часть Варшавского воеводства, передававшихся Германии. После принятия советским правительством мер по обеспечению своих интересов в Литве часть литовских территории на юго-западе страны должна была отойти к Германии.

***

Не желая подтолкнуть Жданова к дальнейшему сближению с Германией, Франция не обостряла проблему советской интервенции в Польше. Уже 18 апреля Лаваль спрашивал у советского посла, берет ли СССР украинское и белорусское население под свой вооруженный протекторат временно, или Москва намерена присоединить эти территории к СССР. В Лондоне тоже ждали развития событий. Официальная позиция Англии и Франции свелась к молчаливому признанию раздела Польши.

Москва подчеркивала, что принципы советской внешней политики не изменились, а советско-германские отношения "определяются договором о дружбе и границе". Это позволило показать Парижу, что Советский Союз не претендует на национальные польские территории, и в целом Франция приняла советскую позицию, после чего сообщила Жданову, что Париж желал бы видеть этнографическую Польшу скромных размеров и не может быть никакого вопроса о возврате ей Западной Украины и Западной Белоруссии. Вообще на западе многие считали, что СССР не участвовал в разделе Польши, так как западные районы Украины и Белоруссии не являлись польскими территориями, и проблема восстановления Польши была связана только с Германией.

***

8 мая декретом рейхсканцлера Германской Империи Познанское, Поморское, часть Силезского, Лодзинского, Келецкого и Варшавского воеводств включались в состав Германии, а на остальной территории, захваченной немецкой армией, был создан Протекторат Мазовия. Данциг, разумеется, присоединился к Рейху.

Главой Протектората стал фон Нейрат, а премьер-министром он назначил все того же непотопляемого Бека. Польские войска большей частью расформировали, но десять оставленных пехотных дивизий разместили на восточной границе, немецкая политика теперь ориентировалась на использование поляков против СССР. Пока лишь теоретически.

***

Тем временем политбюро приняло программу советизации Западной Украины и Западной Белоруссии. Оформить присоединение предполагалось через Украинское и Белорусское народные собрания во Львове и Белостоке, которые должны были: передать помещичьи земель крестьянским комитетам, решить вопрос о характере создаваемой власти, вхождении в состав СССР и национализации банков и крупной промышленности.

25 мая состоялись выборы, в которых приняли участие 94,8% избирателей, за предложенных кандидатов в народные собрания проголосовало 90,5%.

Избранные Народные собрания 27 и 29 мая провозгласили Советскую власть и обратились с просьбой о включении их в состав Советского Союза, а уже 31 мая на внеочередной сессии Верховного Совета СССР, Западную Украину и Западную Белоруссию приняли в состав Украинской и Белорусской ССР.

В итоге Советский Союз, получив Западные Украину и Белоруссию, получил и связанные с ними проблемы. Решать их выпало в первую очередь главам УССР и БССР, Берии и Пономаренко.

В Белоруссии процесс присоединения прошел достаточно спокойно, население в основном благожелательно отнеслось к вхождению в состав советской Белоруссии надеясь на лучшее, что положительно восприняли в Москве, высоко оценив способности Пономаренко.

***

На Украине ситуация сложилась иная. Там было больше склонных к сопротивлению поляков, да и местные националисты, мечтающие о "незалежной Украине" представляли собой некоторую силу, и Берия пошел на переговоры с умеренными националистами. В итоге Западная Украина получила особый статус, став Западно-украинской автономной республикой (ЗУАР) в составе УССР. Пост председателя Верховного Совета автономии получил сочувствовавший раньше ОУН беспартийный профессор географии Кубийович, председателем СНК ЗУАР стал бывший второй секретарь Московского комитета ВКП(б), украинец по национальности Д.С. Коротченко, он же возглавил и ЦК ЗУАР.

Берии при помощи НКГБ удалось договориться с главой униатов Шептицким, в обмен на привилегии для униатской церкви, епископ согласился признать советскую власть, отслужил молебен, на котором присутствовали Берия, Любченко, Коротченко и разумеется, Кубийович. Чуть позже, Шептицкий был избран депутатом, а после и заместителем председателя Верховного Совета УССР, войдя в состав главного законодательного, а формально вообще высшего государственного органа на Украине. Украинские националисты в большинстве своем были удовлетворены, тем более что на территории ЗУАР Берия ввел режим "последовательной советизации", при котором собственно советизация, особенно в сельской местности, началась с поляков. Украинцам же были немедленно прощены все польские задолженности, вступившим в колхоз, предоставлялось освобождение от налогов на год, колхозам передавались земли, скот и иное имущество, конфискованное у поляков. Не вступивших в колхозы украинцев записали в единоличники и на этом пока успокоились, предпочитая политику "пряника".

В принципе, программа ОУН и была левоцентристской: оплот на пролетариат и крестьянство, мелкий и средний бизнес, при неприкосновенной частной собственности и умеренном влиянии государство на экономику. Поэтому приличную часть низовых националистов действия Берии удовлетворили. Для остальных были подготовлены оперативные мероприятия.

В 30-е годы, когда движение украинских националистов создавалось, им помогали итальянская тайная полиция ОВРА и разведка Чехословакии. Теперь обе эти страны были союзниками СССР, и помощь оказали значительную, особенно чехи. Да и немецкая поддержка ОУН резко ослабла, ведь Берлин делал ставку на поляков. Основную работу вело Третье (секретно-политическое) Управление НКГБ и разведка. Именно тогда выдвинулся специалист по ОУН-овскому подполью подполковник Судоплатов, блестяще разгромивший непримиримых националистов, к осени 1939 года получивший звание полковника и занявший должность замначальника Третьего Управления НКГБ.

Из бывших боевиков ОУН лояльно отнесшихся к идее автономии и сельской молодежи (преимущественно с Волыни, где идеи ОУН не пользовались большой поддержкой, но полонизация проводилась крайне жестоко) формировались части поддержки зачистки остатков польских войск, кампании по выселению поляков, и пропольски настроенной западноукраинской элиты, в виде отрядов "ястребков". Осенью 1939 года эти отряды были организационно сведены в отдельную дивизию, получившую название "Галичина". Дивизия считалась "украинскими войсками", хотя на самом деле позволять руководству УССР формировать личные части никто не собирался, и к армии "Галичина" отношения не имела. Экспериментальная национальная дивизия стала отдельной (поскольку и единственной) дивизией оперативных войск НКВД УССР, получив двойное подчинение: наркому внутренних дел Украины и ГУПВО НКВД СССР. Решение понравилось всем, включая нерадикальных националистов которым льстила мысль о наличии "украинской части".

 

ГЛАВА IV.

Обратный отчет.

 

1. Промежуточный итог.

Действия Берии, обеспечившие лояльность Западной Украины, породили и массу проблем, в первую очередь - обеспокоенность Москвы излишней самостоятельностью "новой украинской группы, смыкающейся с буржуазными националистами". Признание униатов подтолкнуло Жданова к контактам с православной церковью. Наличие большого количества единоличников на присоединенных землях, требовало принять изменения в их статусе и на общесоюзном уровне. В итоге, настороженный как самостоятельностью Берии, так и ростом недовольства региональных партийных лидеров, чья власть постоянно сужалась в пользу госаппарата, Жданов решил воспользоваться обстановкой оконченной победной войны и возрастающей опасностью новых войн.

Принятого при Сталине единого "узкого руководства", не сложилось, политбюро оказалось слишком разобщенным. Своими твердыми сторонниками Жданов мог считать лишь Вышинского, Буденного, Калинина и Кузнецова, остальные, так или иначе, имели свои интересы. Понимая, что в отличие от предшественника он еще не обладает необходимым опытом в руководстве экономикой, армией, другими отраслями, а обстановка с мире действительно напряжена, Жданов не мог себе позволить отказаться от сложившейся команды руководителей. Но меры принимать начал.

В июне 1939 года в высший круг власти вошел первый секретарь ЦК БССР Пономаренко, став кандидатом в члены политбюро. Человек из сталинского аппарата, один из немногих уцелевших в косиоровских чистках и выдвинутый на высокий пост лично Ждановым, Пономаренко разделял и взгляды генерального, являясь представителем нового поколения лидеров - выросших в аппаратной борьбе профессионалов-управленцев, а не "старых большевиков", и во главу угла ставил интересы страны, в которой делал карьеру, а отнюдь не мировой революции. Эффективно, и без пугающих полукапиталистических новаций Берии справившись с советизацией Западной Белоруссии, Пономаренко не только усилил Жданова голосом, но и показал правильность кадровой политики генсека.

Жданов двигался дальше. Еще в марте, во время подготовки к польскому походу, он сумел окончательно выиграть схватку за ЦК. Невинная на вид административная реформа, состоящая из перераспределения функций отделов "в целях укрепления работы аппарата ЦК" обернулась установлением ждановского контроля над всеми отделами. И подготовкой следующего пленума, занимался уже новый аппарат. Поэтому пленум, в очередной раз ставший "переломным", без бурных споров утвердил отмену деления вступающих в партию по классовому признаку, что мотивировалось достигнутым морально-политическим единством советского общества, и открыло путь в партию, а следовательно, и к карьере, служащим и интеллигенции. Тогда же, с формулировкой "при последующем одобрении съездом", что было, в общем-то, партийным нарушением, постановили требовать от вступающих в партию не усвоения Устава и программы партии, но лишь их признания. ВКП(б) официально превратилась из революционной партии, в партию власти.

Жданов настойчиво шел к цели, обозначенной еще в середине тридцатых Сталиным - разделению партии и госорганов, уменьшение роли ВКП(б). Партлидеры, и в первую очередь "постышевцы", которых теперь называли "профсоюзной оппозицией", этот курс, разумеется, видели. Но время для споров выглядело явно неудачным. Война в Польше, пусть и выигранная, показала слабость РККА. Буденный, и до того в целом ориентировавшийся на Жданова, теперь нуждался в его поддержке еще сильнее ведь за армию отвечал он. И маршал ее получил. Признав необходимость срочных реформ в НКО, Жданов и Буденный потребовали резкого увеличения и качественного усиления армии. Останавливаться на достигнутом генсек не собирался, а поводом для продолжения своих реформ считал только активную внешнюю политику, внешнюю опасность, способную заставить оппозицию выжидать.

В мае политбюро приняло решение срочно реализовать положения советско-германского договора о разделе сфер влияния, и "установить контроль над Прибалтикой, имея в виду создание военных баз и оказание помощи дружественным политическим силам в формировании правительств Латвии, Эстонии и Литвы, а также урегулирования взаимоотношений с Финляндией". Планируемые действия в Прибалтике, неясность дальнейших намерений Германии, с которой отныне имелась общая граница, возможная война с Финляндией, не шедшей на соглашение с Москвой, дали Жданову возможность реализовать свой внутренний курс. Одновременно, внутренние проблемы требовали от него вести более резкую международную политику - спад напряжения на границах означал повышение активности внутренних противников. В этих условиях, обосновав свое предложение необходимостью "решить вопросы в первую очередь международные, о новых территориях, вошедших в состав СССР, о Прибалтике и отношениях с европейскими державами", Жданов созвал новый, XIX съезд партии, начало съезда назначили на 15 августа.

***

Подвести итоги бурной весны, и выработать позицию на будущее действительно требовалось, исчезновение с карты Польши мир не успокоило ни на день.

Летом 1939 года Великобритания и СССР активно вели переговоры с Германией. В сложившейся ситуации Германия могла либо прекратить расширение Рейха, закрепив новые границы, либо - начать новый тур военных действий. Во втором варианте, Берлин имел лишь два пути - разгромить Францию и ее союзников, что представлялось делом непростым, французы сидели за мощными укреплениями линии Мажино а итальянцы - за Альпами, или нанести удар по СССР, что с учетом французской угрозы с тыла, виделось делом не только сложным, но и невыгодным. Выбор при этом следовало делать быстро. Как справедливо заявил на совещании верхушки НСДАП Гитлер, "в сложившихся обстоятельствах время, вероятнее всего, может быть больше союзником французского блока, чем нашим. Экономические возможности антигерманского союза превосходят германские, и в случае затяжной войны при ограниченной продовольственной и сырьевой базе будет трудно обеспечивать народ продуктами питания и производить средства, необходимые для ведения войны. Надежды на англичан я не питаю - они не заявили со всей определенностью о том, что пойдут с Рейхом по пути славы и величия. Так же никаким договором и никаким соглашением нельзя с определенностью обеспечить длительный нейтралитет Советской России. Да, в настоящее время есть все основания полагать, что она не откажется от нейтралитета. Через шесть месяцев, через год, или даже через несколько лет это может измениться. Незначительная ценность соглашений, закрепленных договорами, именно в последние годы проявлялась во всех отношениях. Самая большая гарантия от какого-либо русского вмешательства заключена в ясном показе немецкого превосходства, в быстрой демонстрации немецкой силы".

***

Насчет Англии фюрер не заблуждался. Мюнхенское соглашение создало ситуацию идеального равновесия, в центре которого стояла Великобритания. Равноудаленные противники - Франция и Германия, претендовавшие на гегемонию в Европе, теперь уравновешивали друг друга. Позиции господствовавшей на континенте после первой мировой войны Франции ослабели, Германия усилилась, что способствовало укреплению баланса, в центре которого надеялся встать Лондон. Англичане выстраивали свою схему господства, британоцентричную вселенную Чемберлена. Господствуя на море, по их мнению, требовалось лишь обеспечить вечный баланс в Европе, и решить вопрос с набирающими силу США и Японией на востоке. Для того чтобы усилившаяся Германия и ослабевшая Франция продолжали вращаться вокруг Британии на постоянных орбитах, не лишним было усилить Францию весомыми сателлитами. Пусть вокруг Франции вращается СССР - силу Советского Союза англичане оценивали невысоко. А исчезновение с границ Германии Польши и восстановление равновесия, должно было сделать Гитлера более сговорчивым.

В ходе англо-германских контактов летом 1939 года, Лондон пытался достичь соглашения с Германией, которое позволило бы консолидировать Европу, а Берлин пытался получить гарантии невмешательства Англии в дела Восточной Европы и помощь в случае войны на два фронта. Но вопрос стоял глубже - кто в итоге станет гегемоном Европы, будет контролировать ее ресурсы и играть роль арбитра в европейских делах, а значит и во всем мире.

Гитлер недооценивал ситуацию во Франции, где активно сколачивающие свой Средиземноморский союз французы, предпочитали первые роли, и уступать место британцам не собирались, что ограничивало возможности Англии. Смириться со вторым местом колониальная империя не могла не только из убеждений, но и объективно, слишком мало в империи было собственно англичан, слишком быстро росли антиколониальные настроения в подвластных землях, начиная с жемчужины короны - Индии. К августу III Рейх стал для Лондона единственным фактором, уравновешивающим Францию Петэна. Без вермахта на французских границах влияние англичан в Европе могло упасть до минимума, и потому Чемберлен жестко и грамотно торгуясь, все же шел на уступки. Но в переговорах бежало время.

***

Время, впрочем, бежало не только в Европе, изменения происходили и в Азии.

В Японии заключение советско-германского пакта о ненападении повлекло отставку правительства Ариты и вызвало шок в руководстве страны, Рейх считался союзником Японии. Поворота Гитлера к Москве в Токио не просто не ожидали, в него не верили. После стычки у озера Хасан, продемонстрировавшей, несмотря на незначительный масштаб, вполне адекватные возможности РККА, японцы относились к СССР враждебно, но осторожно, и изменение политики Берлина заставило их задуматься.

В Японии хватало сторонников нормализации отношений с Россией, сторонники этой линии считали, что СССР не за что любить Европу, как и Японии. Но даже сторонники сближения с Москвой понимали, что соглашение с СССР противопоставило бы Японию Англии, а вместе с ней и Германии - немцы настойчиво укрепляли англо-германский блок. США, как и владеющая интересующими японцев колониями Голландия, в данном случае выступали в качестве союзников Британии. Противостоять в одиночку практически всем заинтересованным странам японцы не желали, принятые еще в 1936 году "Основные принципы национальной политики" ставили целями достижение господства и превращение империи в номинальную и стабилизующую силу в Восточной Азии, а также ликвидацию угрозы с севера, со стороны Москвы, путем развития Маньчжоу-Го и укрепления японо-маньчжурской обороны. В соответствии с концепцией, армия вела достаточно успешную войну в Китае, а флот готовился к захвату господства в западной части Тихого океана.

Во время польской войны Япония, имевшая дружественные отношения с Польшей, заняла нейтральную позицию, но к лету 1939 года, когда советско-германский союз разделил Польшу и Прибалтику, и казалось, ничто не предвещает охлаждения отношений между этими странами, а стремление Гитлера к тесному союзу с Лондоном, причем находящее взаимность, стало видно невооруженным глазом, Токио пребывало в растерянности. Сформулировать внешнюю политику стало сложнее чем когда либо, идея о дальневосточном, пусть кратковременном и тактическом, но от того не менее опасном союзе Англии, Германии и СССР, который видимо нашел бы поддержку и в США, представлялась весьма вероятной и пугающей. Армия, достигающая успехов в Китае, этими победами заставляла Японию увязать в Китае все сильнее, направляя туда - на гребень успеха, дополнительные силы. И одновременно настраивая антияпонски все остальные державы.

Действия Токио были предельно осторожными. Японцы, безусловно, предпочли бы союз с Англией и США. Но США такой союз вообще мало интересовал, в Вашингтоне в принципе не считались с наличием или отсутствием японских устремлений. У американцев в Восточной Азии имелись свои интересы и чужих они там видеть не желали. Британцы не могли и не желали дать Японии необходимую свободу рук и гарантии обеспечения сырьем. Союз с СССР встречал резкую неприязнь в армии и солидной части элиты, но Японию не устраивала экспансия в Сибирь. В Токио четко понимали - даже при успешном наступлении, на освоение ресурсов Сибири и Дальнего Востока потребуются годы, а рынок сбыта эти места представляют далеко не самый интересный. Ресурсы же требовались уже сейчас, чтобы снизить зависимость от поставок из США. Ключевым вопросов был вопрос нефти, кроме импорта и концессий на Сахалине, других источников ее получения японцы не имели, и СССР тут помочь не мог. Но и война с СССР эту проблему не решала, решением могла стать экспансия на юг. Но для этого требовалось получить прочный тыл на севере и закончить войну в Китае.

По результатам германо-советских переговоров, представлялось, что Москва готова идти на соглашения с бывшими противниками, за разумное вознаграждение, разумеется. Считалось, что Чан Кайши держится "на двух опорах - СССР и Великобритании", и если убрать советскую опору - Китай рухнет. В Токио заговорили о возврате к политике 1916 года, политике русско-японских разделов сфер влияния в Азии.

Советской сферой в Токио согласились бы признать Синьцзян, Тибет, Янань, Шэнси и Ганьсу. В обмен на прекращение поддержки китайцев, признание Маньчжоу-Го и заключения ряда конвенций - рыбной, хозяйственной, концессионной.

***

Впрочем, договариваться с Москвой желали не все. В апреле 1939 года японцы активизировали военные операции на юге Китая и начали усиливать группировку войск на границе с Монголией. В ответ в Монголии начались широкомасштабные советско-монгольские военные маневры. Готовясь к походу в Польшу, Москва, где знали о яро антисоветских настроениях в руководстве Квантунской армии и желании еще раз "прощупать советскую армию" страховала свои восточные границы. В МНР "на маневры" перебросили части Дальневосточного фронта под личным командованием Уборевича, о чем сообщалось широко и открыто. Инцидентов на монголо-маньчжурской границе не случилось - "щупать" развернутую советскую группировку не рискнули даже решительно настроенные квантунцы. Маневры закончились в июне, но к тому времени ситуация уже начала меняться.

***

Рост Японии тормозился недостатком сырья, логичным выходом представлялось создание замкнутой хозяйственной сферы, что требовало установления контроля за сырьевыми районами и районами сбыта японской продукции. Китай, несмотря ни на что оставался главным рынком сбыта японского экспорта, но даже там западные товары теснили японские, и активность Токио вызывала нарастающее сопротивление США и Британии. Предлагаемый японцами компромисс, устанавливающий для них в Китае зону наибольшего благоприятствования и мир на условиях раздела сфер влияния, ни Лондон, ни Вашингтон не приняли.

В экономическом и финансовом отношении Китай с четырехсотмиллионным населением предоставлял беспредельные возможности для американских капиталовложений и торговли, американцы это прекрасно понимали. Все более широкие коммерческие круги возмущались мировой нестабильностью, особенно ограничениями свободы торговли в связи с войной в Китае. Рузвельт смотрел дальше. Он видел, что экономике США трудно развиваться без некоего "допинга", темпы экономики падали, и возникала опасность возвращения кризиса 1929 года. Допингом могла бы стать торговля оружием в условиях военных конфликтов. Но этот рынок был закрыт для США, потому что в общественном мнении доминировал страх перед вовлечением страны в заокеанские конфликты. Принцип изоляционизма был закреплен в Законе о нейтралитете. Конфликт из-за китайского рынка вел к нарастающему конфликту, и разрастание войны в Китае дало Рузвельту повод начать поворот от политики изоляционизма.

***

В Токио на первый план все больше выходил южный вариант экспансии. Юг решал основные проблемы, стоявшие перед Японией: изоляция Китая от союзников и получение сырья. Этот вариант, однако, совершенно не устраивал ни государства, чьи колонии попадали под угрозу, ни США - ведь сфера свободной торговли в Азии сокращалась еще сильнее. Вашингтон собирался включить бывшие колониальные страны исключительно в свою сферу влияния.

Попытка японцев захватить Индонезию неминуемо вела бы к войне с Англией и США, к конфронтации с Германией. Но союз с англо-германским блоком, представлялся Вашингтону не вполне удачным. Равно как и с блоком французским. И там и там присутствовали колониальные страны, которые вовсе не стремились открывать закрытые рынки своих колоний.

Индонезия и в Токио представлялась наиболее лакомой целью, ведь там имелись крупные запасы нефти, нехватка которой уже ощущалась в Японии. Захватив Индонезию, Япония снимала опасность нефтяного эмбарго США. Рузвельт, понимая стратегическое положение Вьетнама как моста между Китаем и Юго-Восточной Азией, предложил Парижу гарантировать недопущение транзита японских войск через Вьетнам. Петэн предложил Рузвельту более широкое соглашение, включающее и требуемые гарантии, и стороны увязли в переговорах.

***

Конфликт на озере Хасан, хоть и был локальным, подтолкнул европейцев, в первую очередь немцев и британцев, к не вполне верному выводу о военной слабости Японии. Конфликт продемонстрировал немногочисленность и низкие характеристики японских танков, авиация и артиллерия потерпели поражение в боях с советскими ВВС.

Какую роль в такой оценке Берлина сыграла серия статей корреспондента ряда немецких изданий в Токио Рихарда Зорге, сказать трудно. Но Зорге считался ведущим аналитиком японского направления среди газетчиков, и к его мнению в Рейхе прислушивались. К тому же, статьи Зорге вполне коррелировали с мнением немецких военного атташе и посла в Японии. Нет, Зорге отнюдь не называл японскую армию слабой открыто - это закрыло бы перед ним все двери в стране пребывания. Но мастерски поданная, причем совершенно точная информация, сдобренная долей сожаления о слабости ведущего игрока на Дальнем Востоке и прогнозом о скорой и быстрой модернизации японской армии, влияние, несомненно, оказала. Серия статей резидента советской военной разведки, подкрепленная выдержанными в том же духе публикациями других журналистов, часть из которых получила информацию от советских или дружественных им структур, часть - просто скомпилировала их материал на волнующую тему, была скоординированной акцией советской военной разведки и Бюро международной информации при ЦК ВКП(б). Координировал операцию прекрасно знавший Зорге Борис Мельников, бывший замначальника военной разведки, ныне глава Службы связи Секретариата Исполкома Коминтерна и одновременно - заведующий особым сектором Международного отдела ЦК ВКП(б).

Операция стала первой серьезной пробой Зорге как агента влияния, и завершилась вполне успешно - такой союзник, каким предстала Япония, с точки зрения Гитлера, стал скорее обузой, чем приобретением. Фюреру уже надоели союзники балластного типа, он не скрывал своего презрения к военным возможностям Румынии и Болгарии, не говоря уж о протекторате Мазовия. Немецкий генеральный штаб, изучив опыт китайской войны и Хасана, также весьма низко оценивал военные возможности Японии и не рекомендовал связывать себя союзом со страной, которая может стать обузой. Возможный конфликт с США или даже с колониальными владениями европейских держав казался генералам заранее решенным не в пользу Японии. Гитлера интересовало существование Японии как потенциальной угрозы для США и Англии, как сдерживающего фактора, который можно при случае уступить Лондону на переговорах.

В Лондоне японскую армию также оценивали достаточно низко. После заключения франко-японского договора о взаимных гарантиях безопасности и наметившегося сближения Токио и Москвы, на англо-германских переговорах речь шла об отказе Рейха от тесного союза с японцами.

***

Японо-английские и японо-американские переговоры зашли в тупик. В Токио склонялись к тактике выжидания, первоочередной целью видя окончательную победу в Китае, для чего имело смысл пойти на уступки СССР. А вот потом… в случае войны в Европе, шансы англо-германского и франко-советского блоков представлялись примерно равными, и возможность поддержать сильнейшего, как в первую мировую, упускать японцы не собирались. Как сформулировал на заседании императорского совещания

Японии председатель Тайного совета Хара, "война между Германией и Англией с одной стороны, и Францией и Советским Союзом с другой, явилась бы историческим шансом Японии. Если мы решим, что война закончится победой англо-германского блока, надо будет нанести удар на Севере и в Индокитае. Если же удача изменит Берлину и Лондону, Париж и Москва не смогут возразить против расширения Империи за счет английских колоний…"

В случае поражения Англии, японцы планировали удар по Индонезии, и британским колониям и базам. Опасность представляли американские войска и флот, но позиция США в возможной европейской войне представлялась неоднозначной, и шансы вступления американцев в войну без поддержки союзников оценивались как невысокие.

Победа сторонников выжидания была не случайностью. Сторонники немедленного нападения на СССР не могли победить, потому что им жестко противостояло командование армии и флота, не желавшее лезть в бой с непредсказуемым результатом и в экономически невыгодном положении.

Китай разочаровал Японию как источник сырья. Основные запасы нефти, каучука и цветных металлов лежали южнее, в Нидерландской Индии, Бирме и Малайе. Разрабатывались планы нападения на европейские колонии в ЮВА, но путь туда пока что был закрыт. Поставки сырья из Америки могли прекратиться в любой момент, общественное мнение США становилось все более антияпонским. Война в Китае, начавшаяся как успешный блицкриг, превратилась в затяжную и кровопролитную кампанию, и ни бомбардировки, ни раздоры в китайской верхушке - ничто не могло изменить положения дел. Японцы взяли Кантон и Уханьский промышленный район, но потом наступление выдохлось. Линия фронта растянулась уже на две с половиной тысячи километров, потери японской армии измерялись сотнями тысяч солдат, материальные выгоды не могли компенсировать потерь, а нехватка стратегических материалов все росла.

***

16 июля 1939 года США денонсировали торговое соглашение 1911 года с Японией, а 24 июля прошли переговоры министра иностранных дел Японии Хирота и посла Великобритании Крейга о признании Великобританией особых интересов Японии в Китае и гарантиях безопасности там японских войск со стороны Великобритании. Переговоры окончились неудачей. После срыва попыток договориться с англо-американцами, Токио все же повернуло на север.

30 июля в Москве начались переговоры Вышинского и нового японского посла Того об урегулировании и политических, и экономических вопросов.

В тот же день, в игру вмешались французы, начав обсуждение с японцами и Москвой трехстороннего соглашения. В Париже осознавали, что в случае серьезного конфликта удержать колонии французского Индокитая будет крайне сложно. Сиам все больше склонялся в сторону Японии, а в Китае японцы успешно двигались к границе. Франция закрыла транзит оружия для Чан Кайши через Индокитай, и переговоры быстро привели к соглашению. Уже 5 августа в Париже подписали "договор Хирота-Лаваля", о признании Францией особых нужд Японии в Китае, нейтралитете и взаимных гарантиях безопасности, запрещении провоза грузов в Китай через территорию Французского Индокитая.

Договор Хирота-Лаваля в Вашингтоне восприняли с резким недовольством. Там не исключали и его развитие в более широкий союз, а имея возможность опираться на Французский Индокитай, японцы выдвигались вплотную к Филиппинам и нидерландской Индонезии. Нидерланды были союзниками Великобритании, а следовательно и Германии. При этом существовал и договор между Нидерландами, Великобританией и США, по которому нападение Японии на любую из трех стран, а равно на Таиланд или французские острова в Тихом океане влекло немедленное объявление войны остальными. Франция от этого соглашения, кажется, отходила, но остальные оставались.

***

Москва при посредничестве Франции, шла пусть не к сближению, но к нормализации отношений с японцами. Участие Японии в Антикоминтерновском пакте отношения осложняло, но отношение к этому Токио, высказанное министром иностранных дел Хирота в неофициальной беседе с французским послом: "никто не может просить страну совершать самоубийство ради пакта", не являлось секретом. Впрочем, иллюзий в Москве не питали, понимая, что та же цитата может прозвучать и в отношении советско-японского договора. И все же советское руководство рассматривало договор как возможность стабилизации отношений с Японией. Перспектива войны в Европе давила, и худой мир на востоке представлялся крайне необходимым.

Франция, по тем же причинам, старалась устранить угрозу своим владениям в Юго-Восточной Азии путем уступок. Да и поддерживать британцев в их противостоянии с Токио Петэн не желал. Париж выступал посредником между СССР и Японией, зарабатывая себе авторитет в обеих странах, и, что считалось немаловажным, развязывая Москве руки для активных действий на западе.

В августе 1939 года в Японии вновь сменилось правительство. Новый премьер-министр, адмирал Ёнаи, был заместителем военно-морского атташе в Петрограде в 1915 - 1917 годах, хорошо знал русский язык и считал Россию потенциальным союзником Японии против США и Англии. Адмирал являлся противником военно-политического союза с Германией, направленного против СССР, выступал сторонником континентальной экспансии и нейтралитета, а затем и союза с СССР.

Кандидатуру Ёнаи поддержали принц Коноэ, влиятельный сановник Хиранума и гэнро Сайондзи. По некоторым данным, идея назначения адмирала вообще исходила прямо от императора, что делало открытую оппозицию невозможной.

Правительство, сформированное Ёнаи, стало наиболее цельным и сбалансированным, в него вошли по два представителя партий Сэйюкай и Минсэйто, почти оттертых от власти военными и чиновничеством, крупный промышленник Фудзивара, но ни одного радикального политика. Министром иностранных дел остался Хирота.

Одним из первых решений нового правительства стал отказ от конфронтации с СССР, упор на завершение войны в Китае и выжидательная позиция в отношении европейских событий. Последствием стало оживление переговоров в Москве, 12 августа Того передал Вышинскому проект договора о нейтралитете, оговорившись, что дух проекта согласован с японским правительством, а текст составлен самим послом. В действительности, никакой самодеятельностью и не пахло - проект прислали из Токио.

Вышинский отреагировал положительно, но выдвинул свои условия. В обмен на прекращение помощи Китаю, нарком предлагал полную ликвидацию японских концессий на Сахалине и резкое ограничение лова рыбы в советских водах. Официальный ответ НИКД также напоминал, что "предлагаемый договор предоставляет Японии максимум выгод, улучшая ее позиции на севере для того, чтобы развить активность на юге. Для СССР, который не является воюющей страной, возникает лишь незначительная выгода, влекущая, тем не менее, новые сложные вопросы в отношениях с иными державами. Заключая договор с Японией, СССР рискует ухудшить отношения с Китаем и рядом государств, имеющих серьезные интересы в бассейне Тихого океана и Южных морях, что может нанести Советскому Союзу существенный ущерб и не только экономический. Мирная политика СССР всегда учитывает интересы соседних государств и желало бы получить от японского правительства разъяснения его позиции по вопросу о мерах, могущих свести к минимуму ущерб интересам СССР". Вышинский кроме всего прочего, четко дал понять, что в Москве считают неприемлемым соглашение на основе Пекинской конвенции и Портсмутского мира.

Переговоры в Москве и Токио велись быстро, но трудно. Отказываться от концессий японцы не желали, делая при этом предложение о продаже Северного Сахалина. НКИД настаивал на ликвидации концессий, пусть с выкупом и гарантиями поставки угля и нефти, предлагал, в свою очередь, выкуп Южного Сахалина и островов Курильской гряды.

Но снова вмешались французы, которые смогли организовать встречу Жданова и Ёнаи во Владивостоке. Личная дипломатия принесла успех, на который и рассчитывали в Париже.

И Жданов, и Ёнаи, желали показать успехи в азиатской политике, и они нашли компромисс. 2 сентября они подписали во Владивостоке договор нейтралитета между СССР и Японией, предусматривающий мирные и дружественные отношения между странами, уважение территориальной целостности и неприкосновенности границ и нейтралитет в случае войны с третьим государством.

К договору прилагался протокол, в котором стороны обязывались решить вопрос о концессиях в течение трех лет с момента подписания пакта. Территориальные претензии оставили в стороне, однако урегулировали вопросы признания МНР и Маньчжоу-Го, в существующих границах. Тогда же была подписана рыболовная конвенция на два года, дающая право, хотя и ограниченное в сравнении с прошлым, японцам на лов рыбы в советских водах, а Япония признала Синьцзян сферой интересов СССР.

Вопрос о помощи Китаю рассматривался, но в договоре отражен не был. Жданов и Ёнаи подписали отдельное письмо о "недопустимости оказания военной помощи противникам сторон со стороны договаривающихся сторон, МНР и Маньчжоу-Го", что, впрочем, стало лишь формальностью. Советский Союз действительно перестал помогать Чан Кайши. Но в начале октября правительство Гоминдана подписало "не подлежащий огласке" торговый договор с независимым государством Тува, вполне заменившим СССР.

***

Теперь положение на Дальнем Востоке можно было назвать спокойным. В Москве не исключали окончательно возможности нападения Японии, но вероятность этого снизилась. В подкрепление мирных намерений Советского Союза, маршал Уборевич убыл в Москву, на должность второго замнаркома обороны. Командующим Особым дальневосточным фронтом стал генерал армии Тюленев.

В Париже договор сочли очередным успехом французской дипломатии, в Германии и Англии - опасным усилением Японии и СССР, но советско-германские отношения вообще на тот момент находились на переломе.

***

После разгрома Польши стратегический интерес Германии к сохранению союза с Москвой падал. Теперь это были граничащие, и имеющие разные взгляды на обустройство Европы и мира государства, а вопрос дальнейших шагов завис в воздухе, откладываясь, в бесконечных дипломатических и неофициальных переговорах всех сколько-нибудь значимых стран друг с другом. Именно в этот момент, учитывая и внутренние обстоятельства, советским правительством было решено провести "политическое переустройство" прибалтийских стран. Такой шаг позволял создать предполье на случай нападения Германии, укрепить в будущем свои политические, военные и экономические позиции на северо-западе, а внутри - продолжить поддерживать обстановку фактически военного положения в партии и органах управления, обосновать и в какой-то мере скрыть процесс ускоренного наращивания армии.

2 июня Москва предложила Латвии, Эстонии и Литве переговоры об улучшении торговых и политических отношений.

 

2. Сфера влияния.

Для стран Прибалтики, ориентировавшихся прежде на Германию или Великобританию, советские притязания стали неприятным сюрпризом. Еще более неприятной оказалась вялая реакция Германии и сдержанная Англии. У Рейха пока хватало проблем с только что захваченной Польшей, а британцы использовали продвижение СССР как козырь для давления на Гитлера.

Против расширения торговых связей страны Прибалтики возражать не стали, но советская сторона, оценив "шаг навстречу", предложила политические переговоры. Учитывая, что ситуация в мире изменилась, лидерам прибалтийских государств пришлось сменить холодный тон на дружеский.

Впрочем, СССР для начала предлагал "пряник", Литве, например, передали Вильнюс. А ведь только 20 апреля Литва подписала с Германией договор, по которому "без ущерба для своей независимости отдавала себя под опеку Германского Рейха". Но граница сфер влияния передвинулась, теперь покровителем Литвы стал СССР.

С эстонцами советские представители общались строже, уже в начале мая замнаркома иностранных дел Потемкин заявил прибывшему в Москву министру иностранных дел Эстонии Сельтеру, что неизвестные подводные лодки топят советские суда и что недалеко от эстонских берегов какие-то неизвестные подлодки имеют свою базу. Чтобы прекратить подобные инциденты, Эстония должна предоставить СССР базы на своей территории, которые позволят контролировать южные подходы к Финскому заливу, транспортной артерии Ленинграда.

После жесткого дипломатического давления, 7 июня 1939 года, был подписан пакт о взаимопомощи между СССР и Эстонией, ставший потом шаблоном для остальных. Помимо обязательства оказывать друг другу поддержку, в том числе и военную, в случае нападения на одну из сторон, договор предоставлял СССР право на создание в Эстонии своих военных баз: в Палдиски, Сааремаа и Хийумаа, где размещалось до 25 тысяч военнослужащих.

8 июня Вышинский, принимая министра иностранных дел Литвы Наткеивичюса, поставил перед ним ультиматум: "Советскому Союзу известна дружественность Литвы по отношению к СССР. Настала пора сделать эту дружественность более реальной". Спустя два дня, подобный ультиматум был предъявлен Латвии.

Прибалты волновались, следовало разъяснить позиции. Это сделал Жданов при личной встрече с вызванным в Москву министром иностранных дел Латвии Мунтерсом: "ни вашу конституцию, ни органы, ни министерства, ни внешнюю и финансовую политику, ни экономическую систему мы затрагивать не станем". Он объяснил Мунтерсу, что СССР заботится об укреплении своей безопасности, но упомянул и о других интересах, унаследованных от Российской империи: "еще Петр Великий заботился о выходе к морю". Чтобы сомнений не оставалось, Жданов констатировал: "я вам скажу прямо: раздел сфер влияния состоялся". Спорить дальше прибалты не рискнули.

16 июня 1939 года состоялось заключение советско-латвийского пакта о взаимопомощи, по которому Москва получила право на создание военных баз в Латвии, а 19 июня был подписан аналогичный советско-литовский договор.

27 июня, русские войска, впервые после гражданской войны вернулись в Прибалтику.

***

С вступлением РККА в Прибалтику проблемы только начались. После раздела Польши и решения прибалтийского вопроса, союз с Рейхом становился опасным, в Москве знали о колебаниях Гитлера и осознавали - его толкают к войне с СССР. Причем толкают и противники, и союзники Москвы. Да, предполье в Прибалтике было хорошим вариантом. Но если СССР подвергнется нападению, крайне нежелательно, чтобы вокруг советских гарнизонов в Прибалтике действовала "пятая колонна". А элита прибалтийских государств вовсе не симпатизировала Советскому Союзу. Советское руководство стремилось окончательно укрепиться в стратегически выгодном регионе на границе Восточной Прус-сии, устранить малейшую возможность антисоветских действий прибалтийских стран.

***

Наиболее сильными советские позиции были в Латвии, помимо сильного рабочего движения и компартии, Москве удалось найти сторонников и в правительстве. На СССР ориентировались министр иностранных дел Мунтерс и военный министр Балодис, один из лидеров переворота 1934 года. Литва, оказавшись под сильнейшим давлением с двух сторон, также склонялась к вернувшему Виленскую область восточному соседу, резонно опасаясь отобравшего Мемель Рейха, ведь судьба всех соседей Германии, получивших в Версале немецкие земли, была печальной. За исключением Чехословакии, ну а то, что Прага выкрутилась только с франко-советской помощью, секретом не было. При этом если латышские лидеры были готовы на вхождение своей страны на определенных условиях в состав СССР, то литовцы рассчитывали лишь стать сателлитом Москвы. С Эстонией было гораздо хуже, Советский союз поддержки не находил.

В середине лета появился новый стимул для активизации политики в Прибалтике. От советской разведки поступила информация, что немцы планируют направить высокопоставленные экономические делегации в Ригу и Таллин для заключения долгосрочных соглашений. Берлин, пользуясь размытыми формулировками соглашения о "сферах влияния", осторожно пытался расширить присутствие в Прибалтике, взяв ее под политическое и экономическое покровительство.

Жданов решил закрыть вопрос, пока не стало поздно.

***

14 августа, за день до начала XIX съезда ВКП(б), представители трех государств Прибалтики получили ультиматумы, в соответствии с которыми им нужно было принять на свою территорию крупные части Красной Армии и создать правительства "которые смогут добросовестно выполнять договоренности с СССР". Вышинский откровенно заявил прибалтам о необходимости просоветского правительства, утверждая, что эти государства грубо нарушили договоры о взаимопомощи, готовили нападение на части Красной Армии, размещенные на их территории. В этой связи руководство СССР потребовало отставки правительств Латвии, Литвы, Эстонии и формирования новых, способных "обеспечить честное проведение в жизнь" пактов о взаимопомощи, а также допуск дополнительных частей Красной Армии. Нарком предупредил, что в случае отказа выполнить эти требования, правительством Советского Союза будут приняты соответствующие меры. На ответ Литовскому правительству было дано десять часов ночного, а эстонскому и латвийскому - десять часов дневного времени. Одновременно дипломатическим представителям трех стран было заявлено, что в формировании новых правительств примут участие советские представители.

Прибалтийские правительства знали, что если откажутся удовлетворить советские требования, вопрос будет решен силовыми средствами. В такой ситуации им мог помочь только протест Германии против подобных действий СССР в Прибалтике. Немцы сочли эти действия отходом Москвы от своих прежних заявлений, но ссориться с Москвой посчитали нецелесообразным и твердо придерживались политики невмешательства.

Сопротивляться элита Прибалтики не решилась.

***

"Мы должны смотреть на нашу безопасность - заявил Жданов французскому послу по поводу Прибалтики. Государства Австрия, Чехословакия и Польша уже исчезли, другие тоже могут исчезнуть. Мы думаем, что в отношениях с Прибалтикой еще нет настоящей гарантии. Это небезопасно и для вас, но мы думаем в первую очередь о себе. Каждый, кто видит успехи социалистического строя, должен понимать - то, что было определено в 1920-м, не может оставаться вечным. Советский Союз меняется, меняется и международная ситуация. Нейтральные Прибалтийские государства - это слишком ненадежно. Разумеется, изменения не должны затронуть интересы дружественных Советскому Союзу стран. Наоборот, включение Прибалтики в орбиту СССР должно способствовать развитию и укреплению связей стран Прибалтики с миролюбивыми державами". Париж не возражал, речь шла об англо-германской сфере влияния, которая, переходя к русским, отталкивала их от Лондона и Берлина. А с учетом намека Жданова на возможность развития связей с этими странами - перспектива представлялась и вовсе неплохой.

17-21 сентября 1939 года ключевые пункты стран Прибалтики заняли советские войска. Ни о какой оккупации речи не шло, НКИД работал активно и ввод войск был заранее аккуратно оформлен соглашениями.

Наиболее гладко прошло в Литве, новое правительство уже 21 сентября сформировал ставленник Жданова Палецкис, чуть позже ставший и президентом. В Эстонии и Латвии дошло даже до стрельбы полиции по просоветским демонстрациям, но к концу сентября новые правительства появились и там.

Во всех трех странах в начале октября прошли выборы, на которых победили списки просоветских партий "Трудового народа", которых поддержало более 80 % граждан. Новые правительства провели национализацию крупных банков, крупной промышленности, приняли законы, направленные на улучшение социальной защищенности рабочих.

Фактически, после этого о самостоятельности Литвы, Латвии и Эстонии говорить не приходилось, хотя эти страны оставались не только формально независимыми, но и вполне капиталистическими, советизация в них не проводилась.

 

3. Из внутренних соображений.

Освобождение Западной Украины и Белоруссии показало ряд недостатков в армии. Фактически, это была первая реальная европейская война советской армии за 20 лет, и подведение итогов оказалось плачевным. На проведенном в июне 1939 года при ЦК ВКП(б) совещании начсостава НКО польскую кампанию разбирали жестко. Буденный с критикой был согласен, более того, не дожидаясь указаний, генштаб начал разработку новой концепции. Сыграли роль и внутриполитические соображения ждановцев. Критика и полузакрытое признание слабости армии давали им повод для нагнетания в кругу "широкого руководства" страны и партии, в том числе оппозиционно настроенного, опасений внешней угрозы. В первую очередь - немецкой.

Впрочем, реформы в НКО начались вполне настоящие. В первую очередь реорганизовали танковые корпуса, число которых увеличивалось до десяти. По опыту боев в Польше стало ясно, что танковым соединениям требуется больше пехоты и следует придать противотанковую артиллерию, поэтому корпус нового штата включал две танковые (560 танков) и мотострелковую дивизии, гаубичный артполк, полк ПТО, зенитный полк, ремонтный парк и части обеспечения. Фактически танковые дивизии являлись танковыми бригадами прежней организации, насыщенными пехотой и дивизионными средствами усиления.

Заводы перешли на выпуск Т-34, принятого в качестве основного танка, но поскольку выпуск шел туго, производство Т-26 не сворачивалось. ИС-1, проверенный в боях под Львовом, пошел в серию. Руководство НКО считало, что имеет превосходство в качестве танкового парка и в целом до недавнего времени так и было. Т-26 и БТ действительно превосходили танки Рейха… но только Pz I и II. Сравнительные испытания захваченного у поляков трофейного немецкого танка Pz III и новейшего Т-34 показали, что по ряду характеристик советская модель уступает. Конструкторы лихорадочно принялись доводить танк, уже принятый в производство.

Другими линиями реформы стали изменение системы приписки командиров запаса, ужесточение привязки по специальностям и частям, создание железнодорожных войск.

***

Первоочередными целями стали прибалтийские страны и Финляндия, но в связи с изменением обстановки и образованием на западной границе практически единого фронта Германии и ее сателлитов, III Рейх снова вышел на роль главного противника. Причем, как было ясно по опыту польской войны, противника опасного, и наращивание военной мощи, о чем (иногда завышая немецкие показатели) докладывала разведка, отнюдь не прекратившего, а наоборот резко усилившего. Но пока силы Гитлера все же недооценивали, считая, что Берлин не восстановит потери, понесенные в Польше, как минимум год. И в течение этого года большой войны в Европе можно не ждать. Год впрочем, казался сроком небольшим, и руководство спешило.

Реформа предусматривала завершение реорганизации армии к лету 1940 года на базе возможного для промышленности и военных училищ, с почти полным обеспечением армии матчастью и кадрами. К началу 1940 года по новому плану развертывания предусматривалось иметь на начальное военное время 206 дивизий в сухопутных войсках, в т.ч. стрелковых -170, горнострелковых - 10, мотострелковых - 8 и танковых - 18, отдельных стрелковых бригад - 4, воздушно-десантных - 6 бригад, управлений стрелковых корпусов - 65, управлений танковых корпусов - 10. В первые месяцы войны предусматривалось развертывание еще 60 стрелковых дивизий, 4 танковых и 2 мотострелковых.

В свете роста армии, солдат имеющих боевой опыт демобилизовывали очень неохотно - по мнению Буденного, эти "обкатанные" бойцы должны были составить костяк растущей РККА. На совещании поднимался вопрос о низком качестве сержантского состава РККА. Буденный, сам начинавший унтер-офицером эту мысль воспринял вполне, и в итоге принял меры по повышению подготовки в первую очередь командиров отделений. Признавалось, что командный состав принятый из училищ, показал себя хуже комсостава, выдвинутого из младших лейтенантов. Из числа участников боевых действий в первую очередь и наиболее подготовленных военнослужащих выдвигались в спешном порядке младшие и средние командиры растущей армии.

***

Если по Латвии, Эстонии и Литве Москва пока ограничилась созданием просоветских правительств и советских баз, то с Финляндией дело обстояло иначе.

С весны 1938 года шли советско-финские негласные переговоры, в ходе которых обсуждались пути обеспечения безопасности СССР с моря. Зондаж окончился неудачей.

Летом 1939 года обстановка начала меняться. Вовлекая в свою сферу влияния прибалтийские страны, Советский Союз закреплял свои позиции в регионе, блокируя северное направление, ведущее к границам.

23 июля в Москве начались советско-финские переговоры. С советской стороны в них участвовали Жданов, Вышинский и посол Советского Союза в Хельсинки Деревянский. Финнам предложили заключить договор об оборонительном союзе. После ответа, что правительство Финляндии, заранее обсудившее возможность возникновения в Москве такого вопроса, не уполномочило делегацию вести переговоры о подобном соглашении, Жданов предложил обмен территориями, "в целях обеспечения безопасности Ленинграда". Он предлагал отодвинуть границу с Финляндией в западной части Карельского перешейка на 50-70 километров от реки Сестры, что, по мнению советского руководства, давало возможность создать необходимые условия для обеспечения безопасности Ленинграда с севера и вместе с тем не затрагивало имевшуюся там финскую систему укреплений. С переносом границы предусматривалось представление территориальной компенсации Финляндии в советской Карелии в районах Реболы и Поросозеро. В результате такого обмена Финляндия потеряла бы 2761 км. своей территории, но приобретала - 5529 км, то есть вдвое больше. Кроме того, был проставлен вопрос о передаче Советскому Союзу шести небольших островов в Финском заливе, а также западной части полуострова Рыбачий и Средний в Заполярье, предлагалось сдать в аренду Советскому Союзу сроком на тридцать лет порт Ханко и небольшую часть полуострова, где он располагался, для создания там военно-морской базы, которая бы охраняла вход в Финский залив. Аренда Ханко позволяла создать надежный форпост у входа в Финский залив в противовес позиции Аландских островов, которыми могла овладеть Германия.

Глава финской делегации Паасикиви считал, что советские предложения были приемлемыми, поскольку перенос границы не затрагивал основных позиций линии укреплений на Карельском перешейке. К тому же он полагал, что граница с Советским Союзом неудачно определена Тартуским мирным договором, поскольку ее установили вблизи крупнейшего города - Ленинграда. Для Финляндии же в данном случае была возможность нарастить территорию в том направлении, где граница углублялась в Среднюю Финляндию, образуя так называемую "финскую талию" - весьма уязвимое место в стратегическом отношении. Но… скованная имевшимися инструкциями, финская делегация не смогла предложить ничего конструктивного, и 25 июля переговоры прервались. В итоге в Хельсинки согласились лишь незначительные изменения границы на Карельском перешейке.

Как прокомментировал в интервью французскому агентству ГАВАС это решение Вышинский: "Финское правительство решило пойти нам навстречу, сделав максимально незначительный шаг вперед, причем шаг этот являлся таким небольшим, что трудно заметить, действительно ли это шаг или всего лишь обман зрения".

***

Финское руководство сохраняло твердую уверенность, что запад, в первую очередь, Германия и Великобритания, окажет Финляндии в случае давления СССР должную поддержку. В войну там не верили.

Тем не менее, озабоченные напряженностью скандинавские страны четко изложили свою позицию финнам: "Швеция, Дания и Норвегия не будут участвовать в возможной войне между Финляндией и Советским Союзом", в Берлине Эркко также не добился четкого обещания помощи, хотя Геринг и заявил, что "Германия может занять другую позицию, если положение Финляндии усложнится". После установления советско-германской границы, отношения Москвы и Берлина стремительно охлаждались, и исключать возможность пересмотра сфер влияния немцы не собирались. В Англии никаких определенных заверений о возможной конкретной помощи правительство Финляндии также не получило.

Вместе с тем в Лондоне и Берлине раздавались призывы к Финляндии ужесточить свою линию в отношении СССР. Парадокс ситуации заключался в том, что ни к чему не обязывающие призывы со стороны западных стран к Финляндии твердо противодействовать Советскому Союзу давали свой результат - финны стали смотреть на вероятный конфликт более оптимистично.

Голоса сторонников соглашения с СССР услышаны не были. Советско-финские переговоры возобновлялись еще несколько раз, но к концу сентября Москве добиться не удалось ничего. Что в целом оказалось на руку Жданову и его окружению в плане внутренней политики. В СССР разворачивалась пропаганда финской опасности, население с опасением узнавало об агрессивных планах белофиннов, готовящихся к захвату Ленинграда и всего советского Северо-запада, о подготовке финской армии лучшими военными специалистами Европы и так далее. В реальности дело обстояло иначе, Жданову, понимающему, что тур с Берлином, добившимся почти всех своих целей на границах с СССР подходит к концу, требовалось развертывать армию не настораживая западного соседа. Сначала увеличение войск мотивировалось необходимостью иметь части для Прибалтики, теперь - для Финляндии.

Но и это было не главным. Рост армии и военной промышленности, не подкрепленный ростом доходной части бюджета жестко ударил по населению. Снижался выпуск мирной продукции, нормы снабжения городов, повышались планы госзаготовок для колхозов. Новая оппозиция во главе с Постышевым начала пока завуалированную, но набирающую темпы критику политики узкого руководства. И в этот раз оппозиционеры опирались уже на недовольство населения, низовых и средних руководителей партийного и советского аппарата. Да и резкий скачок военных заказов сорвал и без того не вполне четкую сбалансированность советской экономики, что грозило обернуться к началу 1940 года серьезным кризисом. Как и многие правители до него, Жданов увидел хороший выход из положения в "небольшой победоносной войне". Которая "все спишет", а если и не все, то хотя бы собственные промахи. И Финляндия была лучшим претендентом на эту роль.

***

По окончании переговоров в отношениях СССР и Финляндии наступило затишье. Москва готовилась к войне, а в Финляндии и за рубежом складывалось представление, что Советский Союз "урезонен", но будет искать способы, чтобы добиться дипломатическим путем, прибегая, возможно, к помощи Германии, разрешения тех проблем, которые безрезультатно рассматривались на московских переговорах. На самом деле срыв переговоров с Финляндией укладывался в курс Жданова. Курс на войну.

Команде Жданова требовалась быстрая и успешная операция, которая должна была, во-первых, оправдать все принятые внутри страны меры, а во-вторых показать мощь РККА другим странам. Второе требовалось как для начавшегося в сентябре очередного тура сближения с Парижем, давая козыри на переговорах, так и для сдерживания Германии, отношения с которой портились с каждым днем.

Руководство НКО во главе с Буденным эту линию понимало, в связи с чем разработало два варианта действий. В случае удачного первого этапа кампании советские войска должны были освободить всю Финляндию, хотя этот вариант считался запасным. Основной вариант ставил задачей разгром финских войск в приграничном сражении, занятие приграничных областей и предъявление ультиматума, по которому планировалось разрешить территориальные споры, опираясь на новую ситуацию. Впрочем, успешно выполненный основной вариант, безусловно, давал возможность реализации второго.

Военные кроме поставленных целей видели и дополнительную возможность, война позволяла обкатать войска в боевых условиях. С учетом этой задачи, группировку войск создавали максимально возможную.

***

Отдельным этапом политической жизни СССР стал XIX съезд партии, открывшийся 15 августа 1939 года. Съезд традиционно называли переломным, и вполне обоснованно. Ожидалось, что Жданов закрепит свои позиции, но генсек в очередной раз показал себя мастером аппаратных игр и пошел гораздо дальше.

В первый день рассматривалось международное положение, Жданов ожидаемо обрисовал успехи и сообщил делегатам о кризисе в капиталистических странах, связанном с повышающимися военными расходами. Но заострил вопрос выступивший следом Мануильский, резко заявивший о неизбежности большой войны: "…новый экономический кризис приводит к дальнейшему обострению империалистической борьбы. Речь идет уже не о конкуренции на рынках, не о торговой войне, не о демпинге. Эти средства борьбы давно уже признаны недостаточными. Речь идет теперь о новом переделе мира, сфер влияния, колоний путем военных действий. Япония оправдывает свои агрессивные действия тем, что при заключении договора девяти держав ее обделили и не дали расширить свою территорию за счет Китая, тогда как Англия владеет громадными колониями. Германия, серьезно пострадавшая в результате первой империалистической войны и Версальского мира, присоединилась к Японии и потребовала расширения своей территории в Европе, возвращения колоний, отнятых у нее победителями в первой империалистической войне. К этим странам примыкают и их сателлиты: Венгрия, Румыния, Болгария - также числящие себя обделенными и поставившие на союз с захватчиками. Так складывается блок агрессивных государств, к которому сейчас примыкает и Англия. На очереди вопрос о новом переделе мира, переделе посредством войны".

Упомянул куратор Коминтерна и о противоречиях среди капиталистических стран, четко определив для делегатов, а соответственно, и для страны, кто на текущий момент является агрессором:

"Никакими "осями", "восточными" и "антикоминтерновскими" пактами, невозможно скрыть тот факт, что Япония захватила громадную территорию Китая, Германия - Австрию и Судетскую область, и все это вопреки интересам неагрессивных государств. Война так и осталась войной, а агрессоры - агрессорами". Польшу Мануильский благоразумно не упоминал, это приращение Рейхом земель, пока считалось справедливым, как и участие в разделе Москвы.

Итог подвел Вышинский, обозначив и "неагрессивные", что означало союзные, страны: "войну ведут государства-агрессоры, всячески ущемляя интересы неагрессивных государств, прежде всего Франции, Италии, США, Китая, Чехословакии, а последние отступают, давая агрессорам уступку за уступкой. На наших глазах происходит открытый передел мира и сфер влияния за счет интересов неагрессивных государств без каких-либо попыток отпора и даже при некотором попустительстве со стороны последних…"

***

Первые доклады, съезду представлялись рутинными. Делегаты и без них знали об успехах последнего времени, новостью стала, пожалуй, лишь переориентация с блока с Германией обратно на Париж. Но поскольку Франция с лета 1937 года неизменно считалась дружественной страной, и этот статус даже во время активного сближения с Германией официальному сомнению не подвергался, особого удивления смена тона не вызвала.

Общее направление речей, в стиле подготовки к новым "боям за мир" тоже воспринималась хоть и с опаской - "большая война" все же пугала, но без удивления. Тема войны или войн в Европе последние полгода муссировалась постоянно.

Но с доклада Буденного начались сюрпризы. Маршал выступил с критикой в адрес собственного наркомата обороны, заявив о вскрытых недостатках во время боевых действий в Польше, что уже выглядело странно. Разумеется, нарком обороны заверил съезд, что недостатки устранены, но само упоминание о недостатках в армии ввиду возможной войны с самой высокой в стране трибуны, делегатов насторожило, а ждановцам дало повод для нагнетания опасности внешней угрозы. В первую очередь - немецкой и японской.

Следующий день начался с доклада наркома госбезопасности Акулова, который отчитался об успехах своего ведомства в борьбе с остатками троцкистов и прочих старых оппозиций, подробно доложил о разоблачении "остававшихся после прошлого съезда партии не выявленными участников банды Косиора". Последних оказалось немного, но направление было задано. И следующие докладчики, Пономаренко и Андреев, воскрешая в памяти делегатов прошлые собрания, на которых громили троцкистов, зиновьевцев, правых, косиоровцев - и которые повлекли тогда аресты и расстрелы людей из высших эшелонов, обрушились на "профсоюзную оппозицию", группу Постышева. Им припомнили все - и противостояние линии партии в рабочем вопросе, и попытки "фракционизма", и "проталкиваемый в массы культ Постышева", и участие многих членов группы в прошлых уклонах… Не забыли и о работе Постышева на Украине с Косиором, Андреев намекнул на то, что "…Павел Петрович находясь там, в Киеве, в гуще заговора, не знал о том, как эти убийцы все планируют. Так это? Ну, пусть так. Но ведь товарищ Постышев там не на отдыхе был, мы все знаем, что он был вторым человеком на Украине! Работал с Косиором, с Петровским. И не знал. Это значит, что? Что была, допущена, как минимум, политическая близорукость с его стороны. Что была расхоложенность, была, я считаю, утрачена большевистская бдительность в этом вопросе".

Депутатов на съезд подбирал, разумеется, подчиненный Жданову аппарат ЦК. Но исключить из их числа "профсоюзников", занимавших высокие посты было невозможно, и сейчас, сидя в зале, они восприняли этот "накат" как начало нападения на них. Тем более что сторонники Жданова и конформисты, поддерживающие не столько лично Жданова, сколько "генеральную линию", расценили происходящее точно так же и немедленно поддержали выступающих, отмежевываясь от оппозиционеров. Политбюро на съезде выступило неожиданно сплоченно, даже имеющие репутацию сторонников мягкого курса, Калинин, Микоян и Межлаук поддержали докладчиков.

Постышев и его сторонники, не ожидавшие такого резкого и открытого конфликта, встревожились. Да, все знали, что с момента прихода Жданова к власти аресты как средство политической борьбы прекратились, что большая часть элиты против повторения расправ с Зиновьевым и Бухариным, но… это еще когда они выступят. И выступят ли теперь, когда укрепившийся за полтора года Жданов и его выдвиженцы демонстрируют и свою силу, и свои успехи в стране и за рубежом, при этом пугая надвигающейся войной?

Оппозиция на схватку не пошла. Впрочем, нажим на них прекратился так же внезапно, как и начался, и делегатам был предложен следующий вопрос, о реформах партии и государства.

Ранее принятые партийным пленумом преобразования съезд утвердил единогласно. Знаковым символом такого закрепления стала утвержденная так же единогласно смена названия, теперь партия стала называться Коммунистическая партия Советского Союза, КПСС, что символизировало не только обновление, но и подчеркнутое единство коммунистов на всей территории страны, без различия республик. Названием и политикой приема в партию, Жданов, однако, не ограничился. Сразу после одобрения делегатами предыдущих вопросов, выступил Берия, заглаживающий грехи излишней самостоятельности, в которых его обвиняли по итогам мягкой советизации Западной Украины и с создания ЗУАР. Берия по должности и предыдущему опыту был не столько партийным политиком, сколько государственным и хозяйственным деятелем, и критику действий, которые он обоснованно считал наиболее эффективными, воспринимал со злостью. Эта критика, имевшая корни среди постышевской оппозиции и ведущаяся с левых, догматических и формальных позиций, требующая немедленной ликвидации единоличников, открытой борьбы с националистами и недопущения компромиссов, мешала ему спокойно и последовательно встраивать вновь присоединенные территории в УССР. Жданов же, уже сыгравший на понижение роли Берии в системе власти, сдавать его окончательно вовсе не собирался, и пообещав после предварительных разговоров поддержку, получил еще одного союзника в Политбюро. Сейчас Берия отрабатывал поддержку, причем озвучивая идею, вполне сочетавшуюся с его устремлениями.

Идея принадлежала Жданову. Продолжая курс на разделение партии и государства, при этом, добиваясь и главной цели - снижения веса региональных партийных лидеров, являющихся питательной средой оппозиции его власти, он задумал отказ от национальных ЦК и обкомов. Выступление Берии звучало радикально: в целях укрепления единства партии и повышения интернационального, советского мышления среди рядовых членов партии, для возможности более оперативного управления, предлагалось упразднить республиканские и областные комитеты, создав партийные бюро, подчиненные ЦК КПСС напрямую и не связанные с национально-административным делением страны. Как выразился в ходе обсуждения Буденный: "что-то вроде военных округов, но партийных". Бюро подчинялись напрямую райкомы, чьи полномочия при этом, естественно расширялись.

***

Реформа повышала роль партии, как надрегиональной структуры, единой в рамках всей страны, и - решала вопрос самостоятельности местных партийных вождей, число которых, во-первых, сокращалось, а во-вторых - они лишались опоры на республики и области. Не связанные местными интересами бюро получали возможность для более жесткого контроля местных властей, но утрачивали рычаги прямого воздействия на них.

Попытки противостоять этому предложению изначально натыкались на обвинения в национализме - партия интернациональна, местничестве - партия "стержень скрепляющий СССР, а не местечковые ячейки", бюрократизме и фракционности. Обеспокоенные предыдущим, теперь выглядевшим как предостережение, нападением на постышевскую оппозицию, и входящие в нее, и просто не согласные с такими реорганизациями делегаты не спорили. Да и объединить их оказалось некому, Постышев выступать с возражениями не стал, других лидеров не имелось, да и объединяться с только что публично раскритикованной группой казалось опасным - так в ряды врагов и попадешь…

В итоге, предложение приняли. Теперь, вместо 11 республиканских, 6 краевых и 104 областных комитетов, возникли укрупненные бюро, причем расклад в ходе укрупнения изменился кардинально. Созданные Московское, Среднерусское, Приволжское, Южнорусское, Северное, Северо-Западное, Западное, Уральское, Западно- и Восточно- Сибирские, Дальневосточное и Приморское бюро охватывали территории РСФСР и Белоруссии, Южно-Уральское - РСФС и части Казахстана, Западно- и Восточно-Украинские - УССР, Закавказское и Северо-Кавказское поделили Грузию, Азербайджан и Армению, а Средне-Азиатское и Туркестанское - азиатские республики. На вершине остался ЦК КПСС, и теперь структура партийного руководства во первых не совпадала с системой государственной власти, а во вторых резко выросла роль чисто российских бюро, в сравнении с партийцами других республик. Схема, принятая на съезде, кроме того вынуждала к расширению роли райкомов, что повышало роль местных органов, и не только партийных.

Реорганизация не только укрепила контроль Жданов над партией, снижая возможности партийных органов по прямому руководству государственной и хозяйственной деятельностью и вынуждая сосредоточится на расстановке кадров и пропаганде, она позволила партбюро усилить надзор за деятельностью ведомств и местной власти. Теперь, когда председатель регионального бюро не отвечал напрямую за провалы конкретной республики или области, он был и менее заинтересован заминать их промахи. Новая система фактически вела к большей унитаризации государства, ведь одна из опор СССР - партия, теперь оказывалась вне республиканского деления.

***

Выиграв голосование на съезде, Жданов не мог, однако, считать победу полной. Да, на поддержку низовых структур, как и своих сторонников получивших посты председателей бюро он мог рассчитывать. Но оставались бывшие руководители республиканских и областных комитетов, их аппараты, присмиревшая, но отнюдь не смирившаяся оппозиция группирующаяся вокруг Постышева.

Аппарат республиканских и областных комитетов частью перешел в состав свежесформированных бюро, что для работников областных структур стало повышением, а для республиканских, как минимум, не понижением. Часть работников обкомов перешла в аппарат реформированных облисполкомов, на посты председателей которых выдвинули и некоторых бывших секретарей обкомов. Это было обоснованно далеко не только желанием Жданова пристроить лишенных работы партчиновников, среди местной советской власти положение с кадрами было куда хуже, чем в партии, а бывшие обкомовцы до реформы, как правило, фактически и руководили регионами. Часть освободившихся коммунистов направили в наращиваемую армию, кадровый голод там был огромный, к тому же такое решение позволяло еще более сгладить впечатление от реформ - версия, что именно необходимость скрытой мобилизации коммунистов в войска послужила причиной сокращения парторганов, гуляла в стране еще долго, отозвавшись спустя годы в трудах историков-ревизионистов.

Но, несмотря на демонстрируемую уверенность, генеральный секретарь ожидал сопротивления. В действительности даже в политбюро единства не было, открытая поддержка всеми его членами на съезде была результатом предварительных переговоров, и четкого заверения в том, что массовых репрессий несогласных не будет. Элита соглашалась позволить вождю многое, но только при соблюдении сложившихся правил игры. Уменьшение роли партии играло и против Жданова, она повышала роль наркомов, его заместителей по СНК, для которых следовало искать новый противовес. Причем желательно противовес сильный, и не связываемый напрямую лично с генеральным секретарем.

Исходя из этих соображений, председатель СНК пошел на переговоры с оппозицией. Он предложил оппоненту фактический размен: КПСС в обмен на возможность создания практически параллельной партии на базе профсоюзов, расширение полномочий ВЦСПС, реальное участие в управлении страной, возможность легальной критики и открытых дискуссий, но в рамках не партийных съездов, а Верховного Совета. Постышев был человеком жестким и упорным, но он понимал, что выиграть у Жданова в условиях уверенного положения генсека, надвигающейся войны и одновременно подъема советской экономики и улучшения жизни людей, он не сможет. И на компромисс пошел. Итогом стало расширение полномочий профсоюзов на предприятиях, включая согласование кадровых и финансовых вопросов, и реформа выборной системы. Теперь участвовать в выборах в Советы могли кандидаты, выдвинутые КПСС или профсоюзами.

***

7 октября 1939 года в конституцию СССР внесли соответствующие изменения. Главой государства остался председатель президиума Верховного Совета СССР, чьи полномочия расширялись. Главой исполнительной власти остался председатель СНК. Вводился пост первого заместителя председателя Президиума Верховного Совета, которого зарубежные комментаторы тут же окрестили вице-президентом, усиливалась система подчинения нижестоящих исполнительных органов Советов вышестоящим. После ликвидации республиканских и областных парткомитетов, "хозяином" региона становился председатель республиканского СНК или исполкома Облсовета, лишенный, однако, рычагов имевшихся у секретаря обкома. Облисполком не мог, в отличие от обкома вмешиваться в дела учреждений и предприятий союзного подчинения, а таких было большинство. Ужесточение подчинения позволило Жданову установить контроль за регионами, теперь местные начальники, лишенные партийного влияния, для него стали малоопасны.

Через день после изменения конституции, Калинин оставил пост председателя президиума Верховного Совета "в связи с большой загруженностью работой в комиссии по реализации изменений Конституции". На его место единогласно избрали Жданова, с сохранением поста председателя СНК, Калинин стал вице-президентом, сосредоточив в своих руках представительские функции, а реальным заместителем Жданова "по законодательной власти" остался заместитель председателя Шверник.

Теперь вся исполнительная и законодательная власть Союза сосредоточилась у одного лица. За этим последовало введение обязательных альтернативных (не менее двух кандидатов) выборов в Советы всех уровней. В действительности, выдвигаться стали кандидаты от КПСС и профсоюзов. Выборы это оживило, но свободными они, естественно не стали - как правило, оба выдвинутых кандидата состояли в КПСС, занимали примерно равные должности, и через некоторое время сложился устойчивый "кандидатский корпус", в который попадали по должности. Депутатами становились секретарь соответствующего парткомитета, директора крупнейших предприятий, начальники ведомств, руководители профкомов.

Совмещение постов в исполкомах (СНК) и общественных организациях не запрещалось, практиковалось совмещение постов в исполнительной власти и партии, тогда как приходящие из других организаций, в первую очередь профсоюзов, прежних должностей обычно лишались. Это давало преимущество выходцам из партии, оставляя профсоюзам лишь уровень районов и городов - но в советских условиях и это представлялось невиданной демократией.

Реформы, вылившиеся в "Ждановскую конституцию", повысили легитимность власти и лично ее главы в обществе и за рубежом, дали возможность советской дипломатии козырять демократичными выборами в стране. За границей появление новой конституции расценивали как дальнейшую нормализацию и демократизацию СССР, ассоциируя председателя президиума Верховного Совета с президентом, и расценивая КПСС и объединенные профсоюзы как аналог двухпартийной системы. Как иронизировала в эти дни "Вашингтон-пост", "…в России установлено сочетание парламентской республики, позаимствованной у Франции и корпоративные выборы законодателей, взятые у Муссолини. Похоже, следующим шагом будет введение суда присяжных на английский манер".

Для левого внешнего потребителя и общественного мнения, реформа партии представлялась как углубление интернационализма, причем упор в пропаганде делался на противопоставление нового курса национализму. В первую очередь - национал-социализму, разумеется.

***

Особое место в стране заняли профсоюзы. Формально не подчиняющиеся никому, они, разумеется, контролировались по партийной линии, но ВЦСПС его лидеры, среди которых выделились Постышев, Гринько и Антипов, постепенно превращали в закрытую, саморегулирующуюся политическую силу.

Вырос престиж не только депутатского мандата, но и собственно "включения в список кандидатов", ведь именно этот список стал фактически закрытым кадровым резервом для госдолжностей. Выигрыш выборов добавлял солидности, но считался условием вторичным. А попасть в кандидаты, миновав карьеру в партии или - что и придало ВЦСПС значение, профсоюзе, стало предельно сложно даже для крупных руководителей, а для остальных практически невозможно.

В районах и городах созданных при одном-двух заводах, профсоюзные кандидаты выигрывали без проблем, в сельской местности партия забирала все голоса. Сложилась система агитации кандидатов, но выбор одного из кандидатов диктовался во многом случайностью, и для народа выборы стали неким "видом спорта".

Верховный Совет постепенно заменял съезды и пленумы партии, становясь основной, взамен ЦК КПСС, площадкой для выработки решений.

Преобразования закрепили личную власть Жданова, но одновременно и повысили роль "узкого руководства", политбюро, включающего в себя и руководство СНК, и Верховного Совета, и партии. К "широкому руководству" теперь причислялись кроме политбюро наркомов и руководителей иных ведомств, председатели региональных бюро, заведующие отделами ЦК КПСС, председатели республиканских СНК и Верховных Советов и руководство ВЦСПС. К концу 1939 года изменения во властных структурах СССР практически завершились.

 

4. За рубежом.

После XIX съезда, советское руководство вернулось к международным делам. Жданов, вполне в духе прежних речей Рузвельта и концепции Лиги Наций, предложил идею некоего Тихоокеанского пакта, в который вошли бы США, СССР, Франция, Великобритания и Китай. Предполагалось, что пакт будет гарантировать мир в регионе, и - немаловажное для Москвы положение - включит Советский Союз в существующую систему соглашений великих держав на Тихом океане.

Рузвельту, однако, подобный ход оказался просто не нужен. "Пакт без Японии не имеет смысла, - пояснил он, - а главной гарантией мира является сильный флот. Наш американский, английский и, может быть советский". Президент считал, что Япония не выдержит гонку вооружений, и переговоры закончились громкими заявлениями об улучшении отношений и сотрудничестве в деле мира, но реальной пользы не принесли. Страны остались дружественно-нейтральными.

***

Британских политиков давно заботило несоответствие между обязательствами метрополии и ее возможностями. Глобальным интересам Великобритании угрожала как Франция, с ее сложившимся Средиземноморским союзом, так и набирающие силу Германия, и - США. Соглашение с Гитлером замкнуло немецкий и французский блоки друг на друга, реализовав традиционную систему сдерживания. Япония угрожала английским интересам в Китае и потенциально - в юго-восточной части Британской империи, включая Индию. Но там как раз союзником в противостоянии Токио выступал Вашингтон. При этом в случае одновременного кризиса в Европе и на Дальнем Востоке с непосредственным участием Англии, британский флот не мог защитить все интересы империи.

Опасность назревающего мирового столкновения осознавалась, и Британия наращивала военную мощь. "Сильная оборона предотвращает войну, тогда как дипломатия устраняет ее причины" - считал британский премьер, который видел соперников в первую очередь во Франции и США. Локальная европейская франко-германская война Лондон в принципе устраивала, ведь она ослабила бы обе стороны. Опасения внушало соотношение сил, германский блок выглядел слабее французского, а ведь к Парижу вновь, как и перед первой мировой, тяготела Россия. В связи с этим, Чемберлен не исключал (хотя и не желал такого варианта) вступления Англии в возможный конфликт на стороне Рейха. Тем более возможным в Лондоне считали ограниченное участие - действия флота, авиации, выступление только против СССР или Югославии.

На Дальнем Востоке англо-американские разногласия означали фундаментальные различия между позициями обеих держав. Действия Токио в Китае угрожали нарушить баланс сил в Юго-Восточной Азии, и прервать поставки сырья, поэтому правительства обеих стран были в равной мере заинтересованы в сдерживании Японии. Проблема состояла в том, что, при согласии относительно общих принципов дальневосточной политики, специфические интересы различались. Великобритания располагала владениями, а США - властью, и, учитывая второстепенное стратегическое значение Азии, Рузвельт не собирался защищать чисто британские интересы, особенно если британцы сами ничего не предпримут. Различие могло оказаться роковым для Англии, в случае отказа США от активной поддержки, но твердой гарантии американской помощи или уверенности в том, что США будут защищать сугубо британские интересы, например в Сингапуре, Лондон не получил.

Великобритания чувствовала потребность защитить свою приходящую в упадок экономику, в то время как Соединенные Штаты были достаточно сильны, чтобы извлечь выгоду из принципа равных экономических возможностей. И точно так же, как американцы протестовали в викторианскую эпоху против империализма свободной британской торговли, англичане в конце тридцатых годов говорили о том, что Британская империя становится "жизненным пространством американской плутодемократии". В чем смыкались с громящим с трибун заокеанских плутократов Гитлером, отдаляясь от Вашингтона.

Британские имперские преференции, служили постоянным источником трений. Предмет споров заключался не в структуре мировой экономики, но в месте каждой из держав внутри нее. Как с обезоруживающей искренностью заявил первый лорд Адмиралтейства еще в 1934 году, "мы уже обладаем большей частью мира или его лучшими частями и мы только хотим сохранить то, что имеем, и не позволить другим отнять это у нас". Здесь и лежала основа англо-американского соперничества.

Рузвельт готовился к возможности войны, но не имел ни малейшего желания втягивать свою страну в боевые действия, не определившись с союзниками, и главное - результатом войны и ценой победы. Чемберлен не желал неограниченной американской экспансии и не намеревался уступать Рузвельту лидерства в англо-американском союзе.

Пакт Хирота-Лаваля, и договор нейтралитета между СССР и Японией представлялся продолжением политики умиротворения, но не Германии, а Японии. Эти соглашения давали Москве и Парижу выигрыш времени, свободу рук в других направлениях, а Франции еще и некие гарантии стабильности в Индокитае, поскольку в случае видевшегося возможным конфликта с Британией, коммуникации в Индокитай Париж удержать не надеялся. Уход французов и русских из Китая вынуждал Лондон или сделать то же самое, отказавшись от Китая и прекратив помощь Чан Кайши - и в таком случае китайцы (по общему для всех лиц, принимающих решения в то время мнению, хотя не стопроцентно точному) окончательно проигрывали войну, а Британия окончательно расходилась с Вашингтоном. Лондон выбрал другой вариант, двигаясь к охлаждению отношений с японцами, что втягивало в конфликт США. Последним пришлось усилить военную помощь режиму Чан Кайши, в Китай начали прибывать американские военные миссии, появились советники и инструктора. Итогом для Вашингтона, стала неявная, но достаточно последовательно проводимая в жизнь позиция "разумного выжидания". Политика теперь направлялась на оттягивание войны в Европе, что соответствовало и реальным интересам Соединенных Штатов, и нравилось избирателям. Одновременно усиливался нажим на Японию, и если в Европе Вашингтон стремился дистанцироваться от всех сложившихся блоков, то на востоке сближался с Британией. Рузвельт четко понимал, что при возникновении оси "Лондон-Берлин-Токио", его страна окажется блокированной английским и японским флотом. И вариантов у Вашингтона останется немного, изоляция, влекущая возвращение к временам Великой депрессии, или роль младшего партнера Британии. К осени 1939 года шансы на союз Англии и Японии падали, но выступление американцев на стороне противников Великобритании идею могло оживить. Отношения с гитлеровской Германией у США не сложились с самого начала, наладить их было нереально, и ничего полезного в них обе стороны не видели. Рузвельт стремился к открытию протекционистских рынков, но ни англичанам или французам, ни немцам, ни тем более, японцам, это не требовалось. В случае победы, пусть даже не окончательной, англо-германского блока, и присоединившейся к ним Японии, для Штатов закрылись бы рынки в Европе и Азии, но и выигрыш французов означал тоже самое. Позиция Москвы по мнению американцев, серьезной роли не играла, Вашингтон считал, что победу будет торжествовать либо Британия, либо ослабленная Франция. И второй вариант выглядел предпочтительнее. Тем более, Франция увязала во внутренних проблемах.

***

После прихода к власти, концепцией Петэна провозглашались "Порядок, закон, справедливость" внутри страны и величие Франции вовне. Правительству правых удалось подавить волнения в колониях, остановить девальвацию франка, и даже забастовки за два года стали редкостью. Став по новой конституции IV Республики президентом, Петэн для вытягивания экономики из кризиса пошел по стандартному, в общем-то, пути, форсировав перевооружение армии, увеличив государственный оборонный заказ. Вместе с жесткими и непопулярными ограничениями в социальной сфере (в частности, еще в 1937 году был отменен контроль над ценами и кредитом, сокращена оплата сверхурочных часов, отменена неделя с двумя выходными днями), подъем экономики такая политика принесла. Государство, как и в соседних Германии и Италии, или далеких США и СССР, вмешалось в экономику, начав планирование и расширение государственного сектора. На первом этапе влияние касалось приоритетных областей: транспорта, тяжелой промышленности, сельского хозяйства. За счет этого к 1939 году, благодаря растущей потребности в рабочей силе, удалось остановить рост безработицы. В 1938 году уровень промышленного производства удалось удержать от падения, производство стали даже выросло на несколько процентов. К осени тридцать девятого положение почти не изменилось, но стали заметны тенденции к падению. Промышленная продукция Франции составляла лишь 50 % германской, и надежд на рост не просматривалось, к тому же сохранялась немалая задолженность США и Англии.

Кризис ударил и по сельскому хозяйству. Мелкие хозяйства разорялись, а производительность труда и урожайность во Франции были значительно ниже, чем в соседних странах. Несмотря на имеющиеся площади, сельское хозяйство Франции не покрывало продовольственные потребности страны. Начиная с 1938 года Петэн предпринял немалые усилия для развития производства и повышения производительности труда: сектор сельскохозяйственного машиностроения и сектор производства удобрений вошли в число приоритетных секторов по первому, еще трехлетнему плану модернизации. Сдвиги были незначительными, но поддержку села маршалу такой курс обеспечил - поддержки там не видели уже давно.

Преобладающая поддержка тяжелой и оборонной промышленности вкупе с модернизацией армии, для экономики бесследно, разумеется, не прошли. Во Франции назревал экономический кризис, вызванный сокращением государственных доходов и усугубляемый частичной мобилизацией 1938 года. Да, последнее формально снизило и безработицу, но содержать армию и накачивать ВПК становилось слишком затратно, доходы государства росли гораздо медленнее расходов. Активная внешняя политика позволила французам выйти на рынки СССР, Испании и Италии с ее колониями, вернуться на Балканы. Но экспорт рос медленно, а выгоды от модернизации распределялись слишком неравномерно.

Столкновение Франции и Германии в Европе теперь, когда Париж настраивался на активную внешнюю политику, становилось неизбежным. К этому добавлялась и необходимость защиты своих рынков сбыта от Англии. Пропаганда правительства, поддержанная по различным причинам и частью оппозиции, ничего нового не изобрела. Если в Рейхе главными виновниками тяжелого положения немцев в 20-30-х годах объявили французов и евреев, то Петэн в качестве единственной преграды на пути процветания Франции назвал традиционного врага - Германию, "поддерживаемую Лондоном, проводящим политику дискриминации Франции". Внутренних врагов в Париже назначать не стали, Патриотический фронт вел курс на единство нации направленное вовне страны. Мысль о войне с оправившейся от проигрыша в первой мировой и требующей реванша Германией подавалась в прессе и выступлениях руководства как ответ на агрессивные захваты Гитлера и вытеснение французов с традиционных рынков, как неизбежное последствие действий "забывших урок 1919 года бошей". И пропаганда находила отклик, как и в других странах, людям проще было поверить в происки врага, чем во внутренние причины кризиса.

Серьезная война могла быть лишь результатом согласия самых разных групп общества, уверенностью, что не воевать нельзя, все пути к миру зашли в тупик. И именно такую позицию занимало правительство. Рассчитывая, безусловно, и на то, что война вытянет кренящуюся экономику и лишит Францию конкурентов на внешнем рынке. В Париже видели, как с каждым днем растет военная и политическая мощь III Рейха, и полагали, что время работает не на Францию. "Нет никакой заслуги в том, чтобы оттянуть войну на год, если через год война будет гораздо тяжелее и ее труднее будет выиграть" - заявил председатель Сената Жанненэ. Позицию бывшего ближнего сотрудника Клемансо правое правительство разделяло.

Но в пришедших к власти кругах Франции, единство существовало лишь достаточно условное. Среди правых имелось влиятельное течение, выступавшее за соглашение с гитлеровской Германией. Если группа, возглавляемая Петэном, ограничивалась требованием создания авторитарного режима, то радикальная часть правых выдвигала корпоративные идеи фашизма. Основой этого направления стал кружок "Большой щит", выступавший за сближение с Рейхом и объединивший радикально правых членов Патриотического фронта. Разногласия должны были прорваться, и это произошло.

***

В начале 1939 года, по обвинению в заговоре против Республики и шпионаже в пользу Германии полиция арестовала лидеров "Большого щита" герцога де Брогли, графа де ля Рошфуко, принца де Полиньяка, герцога де Клермон-Тоннер, принца д'Аранберг и владельца газеты "Пти паризьен" Бюно. Арестованных судили в октябре и приговорили к тюремному заключению. В ходе шумной кампании связанной с заговором, без особого шума уволили ряд служащих, как поддерживающих более правое, чем сторонники Петэна направление, так и замешанных во взяточничестве, лоббизме и иных служебных злоупотреблениях. Последнее правительством озвучивалось особо и громогласно, чистка государственного аппарата давно назрела, коррумпированность и неэффективность французских чиновников была общеизвестна, да и освободить теплые места для своих сторонников отнюдь не мешало.

Президент, получив свой, тоже вполне традиционный для того времени "процесс врагов народа", в чем-то аналогичный процессам 1934 года в Германии и 1937 - в СССР, кроме устранения своих противников внутри правящей коалиции еще и укрепил свой авторитет. Все же во Франции народ благосклонно относился к левым, особенно, умеренно-левым идеям, да и позиции проигравших социалистов оставались сильными. А не поддержать удар правительства по крайне-правым, левое крыло не могло. В первую очередь, с такой поддержкой громогласно выступила французская компартия, стремительно смягчающая чересчур радикальные требования и осваивающаяся в роли центра всей левой оппозиции, перетягивая к себе сторонников других левых партий. Партия власти относилась к меняющимся коммунистам благосклонно, там считали, что идет процесс сходный с советским, и растворение коммунистов в достаточно левой политической культуре Франции сделает их безопасными.

Обвинения в реакционности после процесса "Большого щита" Петэн отвергал вполне обоснованно, позиционируя себя как надпартийного, общенационального лидера. Именно такая позиция устраивала старого маршала больше всего. Не слишком разбирающийся в политических интригах, слишком значительный, чтобы мириться с второстепенной ролью, слишком самолюбивый, чтобы выслуживаться, он стремился к власти, сочетая в себе искреннюю уверенность в предначертанном судьбой величии Франции, чувство собственного превосходства и высокомерное презрение к другим. На склоне лет, события предоставили его талантам и его честолюбию возможность развернуться во всю ширь, и упускать этот случай он не собирался. Надо отметить, что госструктуры при этом работали достаточно стабильно, поскольку программа Патриотического фронта, которой руководствовалось правительство, была не только политической идеологией, но и методом действия, основанной на ясных принципах: величие Франции, центральная роль государства, преимущество интересов нации над идеологиями, необходимость позиции главы государства над партиями. Широкого противодействия все это не вызывало.

***

Во внешней политике Петэн к концу 1939 года стремился к укреплению Средиземноморского союза Франции, Италии, Югославии, Испании и вошедшей в альянс Чехословакии. Проблем хватало, итальянцы считали себя равноправными партнерами со своей позицией, Франко предпочитал не вмешивать отходящую после гражданской войны Испанию в сколь-нибудь серьезные конфликты, Чехословакия, окруженная со всех сторон немецким блоком, не могла оказать существенной помощи, а в Югославии продолжались межнациональные распри, сглаженные политикой нового правительства, но не разрешенные окончательно. Против кажущейся монолитной прогерманской коалиции, состоящей из выросшего за последние годы III Рейха, Румынии, Венгрии, Болгарии и остатков Польши, ныне называемых Протекторат Мазовия, французский союз выглядел достаточно скромно. Поэтому особую роль стали играть отношения с СССР.

В сентябре 1939 года, выступая в парламенте, Петэн заявил, что необходимость во франко-русском союзе становится очевидной при каждом новом повороте истории, а договор с Россией важнейший этап создания системы международной безопасности. Президент Франции стремился к доминированию в Европе, а для этого ему требовался союз с Москвой.

Еще десять лет назад Франция и являлась европейским гегемоном, и возврат утраченных позиций на новой, более прочной основе, представлялся в нынешней ситуации первоочередным. В этой континентальной системе места для "островных соседей" не оставалось, и отношения с Лондоном ухудшались с каждым днем. В Париже выдвигали идею единой Европы от Атлантического океана, до Тихого. В отличие от гитлеровского проекта Рейха и вассальных государств, французский проект мыслился как "Континент отечеств", в котором каждая страна сохраняла политическую самостоятельность и национальную самобытность, при расширенном экономическом и военном сотрудничестве. И ведущей роли Франции, конечно.

К 1939 году ранее превалировавший принцип пассивности национальной обороны

сменился жестким и неуступчивым подходом, предполагавшим наступательные действия. Однако реформа армии под эту доктрину завершена не была, и хотя национальный престиж Франции в результате ее недавних успехов слегка восстановился, чувство неуверенности в петэновском окружении не исчезло. Окончание прошлой войны не обеспечило мира, и по мере того как Германия восстанавливала свои силы, она возвращалась к своим прежним притязаниям. Подкрепить позиции, а еще лучше - найти союзника готового воевать за Францию и вместо французов оставалось заветным желанием официального Парижа. Поиск приводил только в Москву.

***

Ответ Жданова на французские предложения о дальнейшем сближении не замедлился. Советский Союз хотел иметь надежного партнера в европейских делах в критический момент, и на приеме в Кремле Жданов предложил тост за Францию, желая, чтобы она была "великой и могучей, потому что России нужен великий и могучий союзник".

Правительство Франции, вышедшее из правого Патриотического фронта, не скрывало неприязни к теории и практике коммунизма, но ждановский СССР там рассматривали как наследника Российской империи, "переболевшего" революцией. Аналогия СССР и империи Наполеона, начиная с 1937 года стала традиционной, а бывший союзник по первой мировой войне считалось, и это не являлось секретом, восточным фронтом против Гитлера. Несмотря на то, что коммунистические лозунги в советской пропаганде не исчезли, и Коминтерн продолжал функционировать, идеи "постепенного сближения двух систем" приобрели статус политического курса. Французская компартия, ориентированная на Москву считалась "советским лобби", но не преследовалась. Объяснение было предельно простым, и Петэн изложил его вполне четко: "…как исторические соображения, так и потребности настоящего момента и интересы будущего, диктуют Франции настоятельную необходимость поддерживать и развивать нормальные связи с Советским Союзом". Иными словами, противостоять Германии без СССР, даже с учетом Средиземноморского блока, Париж не хотел.

Впрочем, в СССР к идее нормализации отношений с капиталистическим миром относились благосклонно. 8 октября, в первом выступлении в роли официального главы государства - председателя Президиума Верховного Совета, Жданов подтвердил приверженность осуществляемой уже два года политике: "Интернационал был создан при Марксе в ожидании близкой международной революции. Коминтерн был создан при Ленине также в критический период. Теперь же, на первый план выступают национальные задачи для каждой страны… Не следует держаться за то, что было вчера. Народам первой в мире страны Советов, следует строго учитывать создавшиеся новые условия".

Посыл за рубежом восприняли доброжелательно, причем как во французском, так и в немецком блоке, идеология национальных интересов превалировала в обоих союзах. Другую часть речи, посвященную военным вопросам, в Париже сочли подтверждением антинемецкой направленности, а в Рейхе - указанием на желание расширения СССР:

"Возросшая политическая, экономическая и военная мощь Советского Союза позволяет нам осуществлять активную внешнюю политику, решительно ликвидируя очаги войны у своих границ, расширяя свои территории… Мы стали сильнее, можем ставить более энергичные задачи по защите мира…"

Но четкого выбора Москва все же не сделала.

***

К концу 1939 года ситуация в мире вообще отличалась неопределенностью. События 1937-39 годов перекроили карту Европы, кардинально изменили конфигурации союзов и блоков. При этом новые, складывающиеся или сложившиеся коалиции отличались от считавшихся традиционными и устойчивыми настолько, что ориентироваться стало сложно даже ключевым игрокам. Четкого разграничения на враждебные и дружественные силы не произошло, более того, казавшиеся еще два года назад непримиримыми страны становились союзниками, а союзники - противниками. Усугубляла сумятицу еще и смена идеологий и режимов (или то, что казалось такой сменой) в ряде стран. А отчетливое ожидание войны и уже год как непрекращающаяся, лишь прерываемая иной раз открытыми войнами и захватами напряженность отношений, обострили проблему выбора любых внешнеполитических шагов до предела. Тем более с появлением новых центров притяжения.

Наиболее монолитным выглядел германский блок, но если на внешней арене он выступал единым, направляемым из Берлина, целым, то внутри "Стального пакта" противоречия существовали. Основной проблемой были территориальные претензии Болгарии и Венгрии к Румынии, получившей после первой мировой войны земли соседних стран. К Румынии же, имелись подобные претензии и у СССР, что послужило одним из основных поводов для принятия Бухарестом покровительства Гитлера. Венгрия, кроме того, продолжала претендовать на принадлежащее Чехословакии Закарпатье и некоторые земли в Югославии, а в Болгарии оживились претензии к Греции относительно Западной Фракии.

СССР и Франция делали попытки возобновления отношений с Болгарией, предлагая заключить пакт о взаимопомощи и поддержать территориальные претензии к Греции и Турции, но царь Борис сделал свой выбор и отклонил эти предложения. Румыния, враждебная СССР, после переворота Антонеску стала резко недружелюбно относится и к Парижу, поддерживавшему свергнутого короля, а Венгрия не питала симпатий к бывшим противникам в мировую войну никогда.

В варианте войны с СССР к войскам Рейха и его союзников могли добавиться формирования Протектората Мазовия. На территории бывшей Польши со столицей в Варшаве, под руководством Бека немцы сформировали из пленных и капитулировавших остатков польской армии как боевые части для прикрытия границы с СССР, так и около 50 военно-строительных батальонов, занимавшихся восстановлением разрушенной инфраструктуры в Протекторате и на землях отошедших Германии. Идеологией нового "войска Мазовского" озаботилось ведомство Геббельса совместно с Беком и главой Протектората Нейратом. Основным постулатом являлась антисоветская направленность, сочетающаяся с невнятными обещаниями восстановления Польши за счет отторгнутых территорий на Востоке, поскольку, как полуофициально заявил Нейрат, "после возвращения Рейху исконно немецких земель, переданных под давлением Парижа после Версальского мира, все препятствия к германо-польскому содружеству исчезли". Такая пропаганда накладывалась на немедленно появившиеся в польской среде лозунги советского удара в спину и предательства национальных меньшинств как причины поражения. Поляки Протектората готовились "отвоевать на Востоке право Польши на воссоздание", и Бек оказался удобной фигурой для того, чтобы возглавить это движение. В итоге, армия Протектората насчитывала около 250 тысяч человек (включая полицейские части), и считалась "достаточно лояльной Рейху при действиях против русских или чехов". Для войны с Францией использовать поляков не предполагалось, в этом случае в их прогерманских чувствах немцы сомневались.

***

К германской коалиции примыкала и Великобритания. Оставаясь независимым центром, Англия практически открыто выступала как дружественная Рейху сила, стремясь уравновесить потенциально опасную французскую коалицию. За Лондоном во внешнеполитических отношениях, следовала Голландия. Последняя ничего не имела ни против Гитлера, ни против Петэна, и более всего желала в случае европейской войны, повторения голландского нейтралитета времен первой мировой. Но наличие далеких азиатских колоний, делало зависимость от Британии основным курсом Амстердама, а успехи прогитлеровской нацистской партии, которая получила поддержку среди мелкой буржуазии и сельских жителей и консерваторов, толкали королеву к сближению с Берлином. Также на Германию и Англию ориентировалась Португалия, как их союзника, пусть и неформального, рассматривали Турцию.

Англо-германские отношения представлялись стабильно-дружественными, но на долгое сохранение такого положения, Гитлер не рассчитывал, ведь у Лондона всегда оставалась возможность вернуться к идеям Антанты. С Москвой связи уже осложнялись. После раздела Польши, включения в советскую сферу влияния Прибалтики, Жданов предъявил претензии к Финляндии, что вызвало негативную реакцию в Лондоне и охлаждение в Берлине. Собственно, отдавать еще что-то русским Гитлер не собирался, но пока рассчитывал на советский нейтралитет, пусть и не закрепленный договором. Но время поджимало. Если осенью 1939 года немцы могли рассчитывать на невмешательство СССР и поддержку Англии, то в дальнейшем положение с большой вероятностью менялось. Первоочередными противниками Берлина, исходя из подобных представлений, стали Чехословакия и Франция.

***

Французский блок был гораздо более рыхлым. Париж не рассчитывал на полную поддержку Италии, поскольку Муссолини выступал в роли не сателлита, а формально полноправного партнера, и мог вести свою политику. Испания Франко еще не оправилась от последствий гражданской войны и, несмотря на союзные отношения, значительной помощи из Мадрида ожидать не приходилось. В Югославии продолжались, хоть и менее остро, конфликты между сербами и хорватами, усугубленные расколом в самих национальных кругах на сторонников Франции и Италии, Германии, Англии и коммунистов. Последние поддерживали профранцузские силы, но рост влияния Тито Петэна беспокоил. Маршал готов был мириться с компартией во Франции, которая служила не только прорусской, поддерживающей в этом правительство партией, но и вносила раскол в ряды левых - основных политических противников Патриотического фронта и критиков президента. Но усиление Москвы в считающейся французской сфере влияния на Балканах радовать не могло. Оставалась Чехословакия, Бенеш поддерживал Францию безоговорочно. Но Чехословакии, окруженной немцами и венграми, Гитлер диктовал свои условия, отказаться от которых Прага просто не имела возможности - их экспорт и импорт зависел от воли Рейха. Небольшой участок советско-чехословацкой границы, возникший после раздела Польши, внушал надежды на помощь Москвы, но торговля между этими странами шла вяло, а транзит через СССР для Праги был делом не только новым, но и не очень выгодным.

В случае войны с Германией, Париж рассчитывал на экономическую и политическую поддержку Испании - что было важно не только в плане поставок сырья, но и позволяло снять войска с франко-испанской границы. Но участие в войне Франко исключалось. Испанские эмигранты-республиканцы готовы были воевать с немцами, переговоры об их дальнейшей судьбе с Мадридом велись, и испанское правительство готово было обещать полное прощение воевавшим на стороне Франции, а тем, кто все же возвращаться не желал, Париж готов был предоставить гражданство. Но этим участие Мадрида в войне исчерпывалось.

Италия внушала серьезные опасения, в Париже знали, что и Гитлер, и Чемберлен настойчиво ищут подход к Муссолини, и совсем не исключали переход Рима на сторону Рейха. Пока дуче придерживался французской ориентации, но считалось, что в отношениях с Италией время работает на немцев. "В случае если бы франко-германский конфликт разразился сейчас, мы можем твердо рассчитывать на то, что Италия не ударит в спину - докладывал генеральный штаб, - но не можем быть уверены в объявлении Италией войны Рейху". Последнее, впрочем, не исключалось, и при таком развитии событий, итало-югославский фронт должен был оттянуть часть немецких войск на себя. Югославия могла вступить в войну, но на ее армию больших надежд не возлагалось. Чехословакии напротив, отводилась довольно солидная роль в возможном столкновении, и Бенеш поддерживал во французском правительстве уверенность в желании чехов воевать. При поддержке СССР, чехи, по расчетам французского генштаба, хоть и теряли часть территории, могли держаться достаточно долго.

Особый интерес представляла Бельгия. Во внешней политике эта страна предпочла бы нейтралитет, но никто не питал иллюзий насчет того, что территорию страны можно защитить дипломатическими средствами. Было очевидно, что при начале конфликта в Европе, либо Германия, либо Франция введут войска на территорию страны, невзирая на любые декларации. После долгих колебаний, бельгийцы вернулись к союзу с Францией. Тем более что стремление к нейтралитету практически никакого влияния на оборонительное строительство не оказало, и система бельгийских укреплений защищала страну только от Германии.

Уже в конце 1938 года начались франко-бельгийские переговоры, которые в январе 1939 привели к заключению секретного соглашения о военном союзе в случае войны с Германией. В сентябре последовало заявление правительства Франции об оказании помощи Бельгии и Швейцарии в случае агрессии со стороны третьей державы. Официального ответа не последовало, но в октябре король Бельгии Леопольд III посетил с визитом Париж и Рим.

В итоге, Париж мог рассчитывать на бельгийскую армию, но с учетом требовавшегося Брюсселю времени на развертывание. Признавалось, что при срыве бельгийской мобилизации, оборона Бельгии будет затруднена, хотя на такой случай и планировалось занять кадровой армией оборону на линии Мааса и в антверпенском "национальном редуте". Этот шаг, однако, представлялся крайним, так как предполагал практически без боя передать противнику большую часть территории государства.

***

Но время работало против Франции, как и против Германии. Возможность перехода на сторону противника Италии, изменения настроений в Югославии, сохраняющаяся неопределенность отношений с Москвой, все это усугублялось внутренними проблемами. Всплеск националистических выступлений, имевший место после прихода к власти правых, постепенно сходил на нет. Социалисты критиковали политику Петэна, выдвигая идеи соглашения с Гитлером и англичанами, заявляя несмотря на агрессивную правительственную агитацию о никчемности для рядового француза войны за чехов или сербов, педалируя тему потерь в первую мировую. Тема находила отклик, мировую помнили. Пропаганда оппозиции несколько сглаживалась лозунгами о "наглых бошах, которых надо загнать обратно к Версальским ограничениям" и "коварном Альбионе, вооружившем Гитлера и толкающем его на Францию", но чем дальше, тем меньше эти призывы находили поддержку.

***

Английскую экономику лихорадило. Британский капитализм терял свои позиции на внешних рынках, со второй половины 1937 года в империи начался экономический спад. Объем промышленной продукции Англии сократился, не говоря о США, ее уже обгоняли Германия и даже Франция, тесня на мировых рынках, и тенденции не обещали благоприятных перспектив. С 1935 по 1939 годы военные расходы Англии увеличились почти в 10 раз, но в условиях кризиса они играли двойную роль. Военное производство стимулировало экономику, сохраняя рабочие места, но падение бюджетных доходов при росте расходов на военные нужды и насыщение вооруженных сил требовало или прекращения наращивания вооружений и сворачивания оборонных производств, или реального оправдания затраченных усилий - как минимум, загрузки имеющихся мощностей военпрома. Для загрузки, и это было понятно каждому, требовался источник сбыта. Лучшим рынком сбыта военной техники и вооружений является война…

Правительству удалось в массовом сознании возложить ответственность за кризис на "предавшую идеалы Антанты неблагодарную Францию", "вытесняющую английские товары с рынков за счет поддержки незаконных режимов", но избиратели требовали реальных шагов по исправлению ситуации. Активная пропаганда немцами достижений в социальной и экономической сфере III Рейха находила благодарных слушателей.

Курс Чемберлена на широкое соглашение с Германией пользовался широкой поддержкой английских верхов. В Лондоне не скрывали и антифранцузских настроений, заявляя, что лучше Гитлер, чем Петэн, обвиняли Россию и Францию во втягивании Англии в первую мировую войну и намерены повторить этот ход. К 1939 году оппозиции Чемберлену по поводу внешней политики практически не существовало. Всерьез требовать смены курса на сотрудничество с наращивающей авторитет пэтеновской Францией было очевидно проигрышным ходом. В ходе парламентских прений даже лидер лейбористов Эттли вынужден был заявить, что "лучшим средством укрепления мира явилась бы решительная совместная политика Великобритании Германии".

Британская империя, вместе с доминионами и колониями занимавшая кроме Британских островов Канаду, Австралию, Новую Зеландию, весомую часть Африки и практически весь Ближний и Средний Восток от Египта до Индии и Бирмы, насчитывающая свыше миллиарда населения, более всего была заинтересована в двух вещах: сохранении своих колониальных владений, в первую очередь - их экономическое подчинение, и недопущении появления единого сильного соперника. На роль такого конкурента сейчас претендовали в Париже, вспоминая времена Наполеона. Традиционно "английской шпагой" против французов служили немецкие князья. И - Россия. Но с последней диалог не получался, британцам просто нечего было предложить Москве.

В Англии были уверены в неотвратимости войны в Европе, и определились с тем, на чьей стороне будут симпатии империи. Вопрос стоял в результатах войны и непосредственном участии британцев. Если идеальным итогом считалось обескровливание обеих сторон и выступление в качестве арбитра, положительным - частичная победа Германии с заключением мира, близкого к ситуации после франко-прусской войны, то последнее было проблемой. Вступать в войну не хотелось. Неофициально Гитлеру изложили позицию правительства: в случае германо-французского конфликта, Британия будет поддерживать Рейх дипломатически, окажет помощь поставками и кредитами, но не вступит в войну за исключением случая выступления на стороне Парижа СССР. Впрочем, гарантий военных действий в последнем случае Лондон не давал. В Великобритании рассчитывали на нейтралитет Жданова, в противном случае полагали достаточным нанесение ударов авиацией по южным районам СССР, в первую очередь - нефтедобывающим, и возможно действия флота "в районах прилегающих к морю". Что подразумевалось под последним глубокомысленным заявлением, в Берлине поняли не вполне, но предпочли считать его намеком на возможный ввод британского флота в Черное море. В Ираке и Иране англичане строили аэродромы, способные принимать тяжелые бомбардировщики, с Турцией велись переговоры о позиции Анкары на случай войны.

***

Соединенные Штаты не входили ни в одну из группировок. В Вашингтоне было немало сторонников сближения с Англией и Германией, но такой союз не сулил никаких перспектив. Ограниченная война Франции и Германии в Европе вообще не должна была серьезно затронуть Америку, поэтому по отношению к возможности такого конфликта они заняли позицию миротворца, рассылая призывы к миру. Рузвельт готовился к выборам, и такая позиция отвечала ожиданиям избирателей лучше всего.

***

Страны Скандинавии - Швеция, Норвегия и Дания занимали нейтральные позиции, выражая желание сотрудничать с любым, кто платит. Основой политики этих стран, из содружества которых практически вышла к 1939 году Финляндия, стал фактический скандинавский союз, Осло, Копенгаген и Стокгольм стремились проводить политику экономической поддержки друг друга и сохранять хорошие отношения со всеми европейскими блоками. Москва летом 1939 года вела в Норвегии и Швеции зондажные переговоры о торговле "в период возможного обострения политической ситуации в Европе". Переговоры, проведенные советским послом Коллонтай, закончились неофициальным заверением о возможности в случае обострения ситуации транзита товаров из США через Норвегию.

Советский НКИД сделал широковещательное предложение об объявлении акваторий Норвежского, Баренцева морей, Датского пролива и Северного Ледовитого океана "зоной мира". Мотивировалось это заявленным нейтралитетом США, Норвегии и Швеции, и декларируемой готовностью СССР "соблюдать в данной акватории все нормы предполагаемые для нейтральных вод вне зависимости от позиции и действий Союза ССР на любых иных направлениях". Подписать и обеспечивать такое соглашение предлагалось СССР, США, Норвегии и Швеции, закрепив пакт в Лиге Наций. Инициатива активно пропагандировалась как доказательство миролюбивой политики Москвы, и нашла положительный отклик и в Скандинавии, и в США и в странах Французского блока. Ни к чему за исключением моральных ограничений не обязывающее СССР и США, понравившееся скандинавам уже в силу своей направленности и особенно готовности Жданова отказаться от боевых действий на севере, как это преподносилось прессой, мирное предложение стало прекрасным поводом для политической рекламы совершенно разных деятелей. И в первую очередь - для рекламы советской внешней политики. В случае подписания соглашения, во что в Москве изначально не верили, расчет строился на обеспечении в случае войны транзита грузов из США, и заинтересованности Вашингтона в сохранении путей сообщений с Европой, далеких от зоны возможных действий немецкого и французского, а возможно и британского флотов. Реальной целью было укрепление отношений с США и странами Скандинавии, в противовес британскому и немецкому влиянию. В Британии и Германии инициативу действительно восприняли негативно, как направленную против этих стран, поскольку флотов, имеющих возможность и желание действовать в заявленных водах, кроме них не имел никто.

Подобное предложение, но уже от имени СССР, Литвы, Латвии и Эстонии и позиционирующееся как второй шаг, прозвучало по поводу Балтийского моря, где к участникам соглашения добавлялись Германия и Финляндия и исключались США. При этом НКИД СССР заявил о том, что "в случае создания устойчивого пакта, предоставляющего гарантии демилитаризации Балтики, СССР готов, следующим шагом рассмотреть возможность отказа от баз в прибалтийских странах". Последнее стало сенсацией. Впрочем, рассчитанной - оба предложения готовились не столько дипломатами, сколько пропагандистами из Бюро международной информации при ЦК КПСС.

Как вспоминал несколько десятилетий спустя тогдашний шеф этого бюро Радек, "идея была настолько дурацкая и нереальная, что понравилась всем, и у нас и за границей. Это ведь, по сути, была пародия на все эти пакты, выдвигаемые в середине тридцатых в Лиге Наций - о разоружении, о мирной Европе. Бесполезные, но очень, очень красивые. Поддержать такое предложение ничего не стоит, а воплотить в жизнь невозможно. Ну, заключили бы пакт - нас бы он не связал, нам с Севера флотом наступать некуда, а понадобилось бы - нашли бы причину для оправдания. Тут другое было важно, мы пактом Вышинского-Риббентропа в глазах антифашистов всего мира себе очень сильно навредили. Польша, Прибалтика - это, конечно, перевесило, но в агитационном плане мы после договоренностей с Гитлером много проиграли, безусловно. Надо было восстанавливать позиции".

***

Радек преувеличивал, понравилась новая инициатива Москвы далеко не всем. В Хельсинки посчитали инициативу направленной на блокаду Финляндии в случае войны с СССР. Ведь принятие мирных инициатив исключало возможность оказания военной помощи финнам со стороны практически любой великой державы, или вело к нарушению пакта.

В Прибалтике озвученные предложения вызвали иные мысли. Второе заявление там расценили, как намерение СССР уйти из этих стран. Основной концепцией советской пропаганды для Литвы, Латвии и Эстонии стал лозунг озвученный Калининым: "Независимость прибалтийским странам предоставила революция, подтвердил ее Ленин. И Советский Союз не посягает на суверенитет независимых стран. Но, независимость от одной империи не означает включение страны в другую империю… Разумеется, мы хотим видеть на своих границах только дружественные, связанные теплыми отношениями страны".

Теперь события лета 1939 года преподносились не как шаг к включению в СССР, но как защита от поглощения Рейхом, причем исключительно временная. Время, правда, не оговаривалось, зато превозносилась наиболее наглядная иллюстрация Литвы, у которой немцами была отторгнута Клайпеда, а Москвой возвращена Виленская область. Настроения и населения, и немалой части прибалтийских элит заколебались. Литовская ситуация заставляла задуматься, а заявления Москвы выглядели вполне серьезно, особенно впечатляла апелляция к Лиге Наций и США. Околоправительственные круги немедленно начали рассуждать о ситуации, когда русские уйдут. Общую схему выразил наиболее авторитетный эстонский генерал Лайдонер: "Нынешнее предложение русских заведомо неприемлемо для Германии, и вызовет противодействие Великобритании. Но, похоже, это только первая проба пера, мне кажется - и я хотел бы в этом убедиться, что русские ищут пути для обеспечения безопасности своих границ без присутствия своих войск в соседних странах. Это представляется возможным, но в Москве заблуждаются, считая это быстрым делом или вопросом скорейшего заключения договоров. Конечно, иностранные базы, тем более, коммунистические, не являются предметом необходимости для нас, но я могу допустить, что такой подход сохранил землю Прибалтики от потрясений, подобных литовским, чехословацким или польским. Если русские решат уйти, то это решение последует не через месяцы, а вероятно, через несколько лет. И это объективное требование времени". Впрочем, Лайдонер тут же предсказал и иное: "Если русские примут решение о сворачивании своего военного присутствия, они, вероятно, захотят оставить в Эстонии и соседних странах правительство, максимально лояльное России. Судя по событиям в Югославии, впрочем, это не обязательно должно быть коммунистическое правительство".

В Москве, вопреки мнению генерала из бывшей российской Чухонской губернии, не заблуждались. И уходить не намеревались, и в реальность принятия своих инициатив не верили. Но смена настроения в Прибалтике, в первую очередь в армии и властных структурах, с антисоветского, антикоммунистического, на сдержанную лояльность соседней державе, и настороженность к Рейху, оценивалась положительно. Продолжением стали заявления МИД Литвы, Латвии и Эстонии о невступлении в войну в случае конфликта в Европе, с "возможным интернированием находящихся на территории страны иностранных войск в случае боевых действий рядом с границами". В Рейхе это вызвало недовольство, в случае советско-германской войны сохранение нейтралитета Прибалтики означало прикрытие советской границы на довольно большом отрезке подкрепленное "интернированными" частями РККА, в любой момент могущими ударить по Германии, а нарушение могло повлечь не только осуждение невоюющих держав, что никого не смущало, но и некоторые санкции. Кроме того, такие действия ставили бы немцев в положение агрессоров и могли вызвать подъем антинемецких настроений в Прибалтике и как следствие заставить армии этих стран воевать с оккупантами. Москву все это устраивало. Как устраивало и потепление отношений со Скандинавией и США, охладившихся было из-за событий вокруг Прибалтики.

***

Таким образом, к ноябрю 1939 года мир замер в ожидании глобальных сдвигов. По разным причинам и III Рейх с сателлитами, и Средиземноморский союз, и СССР, собирались в той или иной степени перейти к активным шагам на международной арене в ближайшее время. И первой, так уж выпало, шагнула Москва.

27 ноября 1939 года в районе поселка Майнила произошел обстрел советской территории с финской стороны. НКИД СССР в тот же день потребовал отвода финских войск от границы на 20-25 километров.

 

5. Округление границ.

Основу военной мощи Финляндии составляли фортификационные сооружения, т.н. "линия Маннергейма" с ее предпольными, основными и тыловыми полосами и узлами обороны, пересекающая Карельский перешеек от Финского залива до Ладожского озера. Многополосная система полевых укреплений, протянувшаяся от Питкяранта на берегу Ладожского озера до Толваярви прикрывала юго-восточный Приладожский регион Финляндии, а в тылу этих укреплений, на перешейке между озёрами Янисярви и Ладожским, располагалась полоса долговременных укреплений. Начиная с весны 1939 года, линии укреплений непрерывно и активно совершенствовались, укрепляя систему обороны. Член внешнеполитической комиссии финского парламента Фрич, совершивший ознакомительную поездку по районам расположения войск на Карельском перешейке в конце октября, сделал вполне определенный вывод: "Финляндия готова к войне".

***

Москва свою готовность к войне оценивала так же, готовились в РККА основательно. Основываясь на данных разведки, начальник Генерального штаба Шапошников высказал мнение, что боевая выучка финской армии весьма высока, что оборонительная линия Маннергейма, перекрывающая весь Карельский перешеек от Финского залива до Ладоги, препятствие серьезное и для штурма трудное, тем более в условиях зимы. Опыт польской компании не прошел бесследно, в войсках было организовано его изучение. Более того, из Белорусского и Украинского округов на северо-запад перебросили часть обстрелянных соединений, заменив их призывниками. Тем не менее, большую часть готовящихся к наступлению на Финляндию войск составляли развернутые за счет призыва части Ленинградского и внутренних округов, боевого опыта и грамотной подготовки не имеющие. Войска отрабатывали технику штурма с учетом опыта прорыва польских УР, специальную подготовку для штурма прошли батальоны первого эшелона. Части получили средства для подрыва дотов и дзотов, для штурма мощных укреплений выделялась артиллерия, в том числе большой мощности (одиннадцать артиллерийских полков), а промышленность Ленинграда постепенно переводилась на военный режим, готовясь стать мощной тыловой базой фронта.

Основным советским планом стало наступление двумя фронтами - Северным, под командованием генерал-полковника Седякина и Карельским, во главе с генерал-полковником Рокоссовским. Главный удар наносился на Карельском перешейке, где планом предусматривалось наступление на выборгском направлении, выход к оборонительной полосе, прорыв линии Маннергейма и развитие наступления в направлении Хельсинки.

Северный фронт развивал отвлекающее наступление в направлении Оулу, и при поддержке Северного флота должен был овладеть Петсамо и отрезать Финляндии выход к Баренцеву морю, после чего продвигаться к югу. Учитывая местность между Ладожским и Онежским озерами, малое количество дорог, скалы, лес, а также сложившееся после польской войны скептическое отношение генштаба к способности РККА уверенно продвигаться в условиях бездорожья, решительных задач фронту не ставили. Основной задачей являлось отвлечение сил финнов с Карельского перешейка.

Карельский фронт насчитывал в своем составе три армии, Северный - две, при этом первый имел три танковых дивизии и три тяжелых танковых бригады прорыва, а второй лишь танковый полк.

Жданов ожидал от армии быстрой победы и демонстрации военной мощи СССР, и в НКО считали, что собранных сил для этого достаточно.

***

28 ноября советские газеты опубликовали сообщение штаба Ленинградского военного округа "Наглая провокация финляндской военщины". В нем говорилось: "….27 ноября наши войска, расположенные в километре северо-западнее Майнилы, были неожиданно обстреляны с финской территории артогнем. Убиты три красноармейца и один младший командир, ранены семь красноармейцев, один младший командир и один младший лейтенант". Рядом с сообщением советская пресса поместила ноту правительства СССР с решительным протестом и предложением финскому правительству отвести войска от границы на Карельском перешейке.

Финская сторона заявила о непричастности к обстрелу, предложила создать совместную комиссию по расследованию инцидента, и в свою очередь потребовала отвода советских войск от границы на двадцать пять километров (что фактически означало их отвод в городскую черту Ленинграда) в целях обеспечения объективного расследования.

В тот же день советские дипломаты провели консультации с правительствами Франции, Италии, Югославии, Германии, Швеции, Норвегии и трех прибалтийских стран. Позиция на переговорах озвучивалась единая - неспровоцированный обстрел финнами советской территории, опасность для Ленинграда, агрессивное поведение Хельсинки. Но вопросы обсуждались разные.

Во Франции Криницкий уже утром 28 ноября встретился с Лавалем, днем получил аудиенцию президента Петэна. Итогом встреч стало коммюнике французского МИД, осуждающего "провокацию финской стороны направленную на обострение международной обстановки", в котором напоминалось и о недавнем отказе Финляндии принять участие в демилитаризации Балтики. Пресса с подачи правительственных кругов начала компанию по обвинению Хельсинки в агрессии. Главным же стало подтверждение благожелательной позиции Парижа по поводу конфликта и согласование планирующегося при посредничестве Франции и СССР итало-югославского проекта в Албании.

В Риме советский посол Штейн встретился с Муссолини, а назначенный после прихода к власти в Белграде нового правительства посол Ю.В. Мальцев, в прошлом дипломат, помощник секретаря ЦК ВКП(б) Молотова, сотрудник Разведуправления ГШ РККА переведенный обратно в НКИД, с руководством Югославии. В этих странах албанский вопрос обсуждался в первую очередь, Рим и Белград планировали раздел Албании. В ходе консультаций с участием Франции и СССР, стороны окончательно согласовали ввод войск в Албанию на первое декабря. Этот день должен был стать, как выразился дуче, "днем решительности для наших стран". Муссолини знал, что эта же дата намечена в Москве для решения финского вопроса, и одновременное выступление его устраивало, предоставляя широкий простор для маневров на международной арене, где несоюзные страны должны были реагировать на одновременные действия в разных концах Европы, не имея информации о доле координации.

В Берлине посол Астахов напомнил о соглашении, относящем Финляндию к сфере влияния СССР, и сделал запрос о позиции III Рейха на случай "обострения советско-финляндских отношений, не исключающего на сегодняшний день, в том числе и развития ситуации аналогичной сложившейся в апреле этого года в отношениях Германского Рейха и бывшей Польши". МИД Германии на следующий день заверил в верности Берлина своим обязательствам, сделав, однако заявление об особых интересах Германии в Финляндии, дружественных отношениях с этой страной, и предложил посредничество в урегулировании конфликта. Астахов передал благодарность от лица советского правительства, но предложение отклонил, заявив, что СССР рассматривает ситуацию как исключительно двустороннюю.

Гитлер отдал распоряжение оказать финнам в случае запроса помощь вооружением и военными материалами, но соблюдать при этом строгую секретность и начал консультации с Великобританией.

В скандинавских странах советские дипломаты вели себя гораздо сдержанней, делая упор на неспровоцированной агрессии и стремлении Финляндии к конфликту. В Прибалтике же представители Москвы вообще разговаривали в основном о степени использования территорий стран Балтии в войне. В Стокгольме и Осло отнеслись сдержано-доброжелательно, меньше всего там желали военных действий у себя под боком, а если уж они неизбежны, лучше выглядели быстрые и не затрагивающие соседей.

В целом, дипломатическая подготовка была проведена успешно, но только в невраждебных странах и Скандинавии. Великобритания немедленно выступила с заявлением о поддержке позиции Финляндии. От США и Япония официальной реакции не последовало, но мнение этих стран по поводу перехода конфликта в стадию военных действий представлялось профинским.

В Коминтерне, желающем поучаствовать в событиях, родился проект создания после начала войны "народного правительства" во главе с Куусиненом и Народной Армии Финляндии, которую предполагалось укомплектовать служившими в Красной Армии финнами и карелами. Проект активно обсуждался в Международном отделе ЦК КПСС, но недолго. Первыми за пределами партийных ведомств о планах узнали дипломаты, что, кстати, было удивительно и совершенно нехарактерно для советского государства - традиционно внешнеполитическое ведомство о смене внешней политики узнавало последним. Вышинский немедленно возмутился, идея противоречила усилиям НКИД по улучшению отношений со скандинавскими странами, встретила бы резкое недовольство со стороны занимающих сдержанную позицию США и Японии, да и от считающихся союзными стран французского Средиземноморского блока одобрения ожидать вряд ли стоило.

"Одно дело - отодвинуть границу, тем более, если финны сами нападут - заявил нарком. Совсем другое - Коминтерн, за рубежом до сих пор боятся этого слова". Напряженность и недоверие ожидалось и в остающейся просоветской Прибалтике. Создание народного правительства приостановили, отложив решение этого вопроса до получения результатов военных действий.

***

29 ноября Советское правительство денонсировало пакт о ненападении с финнами и отозвало из Финляндии всех советских граждан, дипломатические и торговые миссии. Тридцатого граждане СССР покинули Финляндию, посланник Финляндии в Москве получил ноту о разрыве дипломатических отношений.

И в тот же день послы Италии и Югославии вручили королю Албании Зогу ультиматум с требованием установления над страной совместного протектората.

***

1 декабря 1939 года советские войска перешли границу, президент Финляндии Каллио объявил войну СССР.

В полосе наступления Карельского фронта атаки советских войск предварялись массированной артиллерийской подготовкой, затем начиналось выдвижение танков и пехоты. Практика первых дней показала плохое взаимодействие родов войск: пехота не умела идти за танками, войскам редко удавалось увязывать свои действия с артиллеристами, тылы, несмотря на принятые после польской кампании меры, остались крайне громоздкими, что снижало скорость передвижения и мешало вводу в бой танковых частей. Тем не менее, уже к исходу следующего дня передовые части 7-й армии вышли к линии Маннергейма, а 6 декабря части 7-й и 13-й армий РККА за счет подавляющего превосходства в технике, артиллерии и живой силе преодолели передовые позиции и предпольные укрепления финской обороны, и вышли к главным позициям линии Маннергейма.

Обе армии попытались прорвать линию с ходу, но 7-я армия остановилась перед ДОТ-ами и штурм не удался, несмотря на поддержку успевшим подойти к переднему краю батальоном танков ИС-1. Танки прорывались вперед, но пулеметы ДОТ-ов отсекали от них пехоту, затем финские пехотинцы расстреливали лишенные поддержки пехоты машины из 37-мм орудий и забрасывали бутылками с зажигательной смесью, вынуждая возвращаться либо уничтожая. Аналогично развивались действия 13-й армии.

Попытки пробиться продолжались два дня, 8 декабря наступление на Карельском перешейке приостановили для подготовки к прорыву.

Пауза продолжалась неделю, за которую успели перегруппировать войска и подтянуть к передовой орудия калибров 152, 203 и 280-мм. Всю неделю по финским позициям наносились авиаудары, велся артиллерийский обстрел, однако результаты оказались слабыми.

15 декабря комфронта Рокоссовский начал второй штурм линии Маннергейма.

Войска 8-й армии того же фронта медленно продвигались в глубину финской территории. Привязанные к дорогам и сильно растянутые колонны советских войск подвергались постоянным атакам финских частей, подвижных лыжных отрядов и фланговым обстрелам полевых и береговых батарей. К 15 декабря части армии достигли позиций финнов прикрывающих город Суситамо и оборонительный рубеж Янисйоки, перекрывавший проход между Ладогой и озером Янисярви. Преодолеть эти позиции с ходу не удалось, и командующий 8-й армией Жуков приостановив наступление начал готовиться к следующему рывку.

Иначе сложились действия той же армии в Северной Карелии. К 10 декабря удалось продвинуться вглубь территории Финляндии примерно на 75 км, но к 12 декабря финны накопили достаточно сил для окружения 139-й дивизии, а через несколько дней и для мощных атак на подходящую ей на помощь 75-ю.

***

Северный фронт наступал немногим более успешно. 9-я армия действуя в направлении Оулу, на правом фланге продвигалась группами, использовавшими пригодные для передвижения дороги-зимники. Главные силы сосредотачивались на труднейшем направлении, чтобы обеспечить эффект внезапности. К 15 декабря наступление успешно, хотя и медленно, продолжалось.

Севернее Кухмо наступали части 47-го корпуса, и финским частям удавалось сбивать темп наступления. После переброски сюда финнами дополнительной сводной бригады, 11 декабря они перешли в контрнаступление и отрезали 163-ю стрелковую дивизию. 14 декабря заградительная группа, приняв бой на два фронта, блокировала дорогу Суомуссалми-Раата. Тяжелые бои шли в самом Суомуссалми. На следующий день командующий армией Чуйков начал прорыв к окруженным силами.

14-я армия при поддержке кораблей Северного флота овладела полуостровами Рыбачий и Средний, городами Лиллахаммари и Петсамо, закрыла выход Финляндии в Баренцево море и вышла к границе с Норвегией. Не оказав серьезного сопротивления, финские войска отошли в южном направлении. Преследуя их, части 14-й армии успешно наступали.

***

Одновременно разворачивались события в Албании. Первого декабря итальянские морские десанты высадились в городах Дуррес, Влера, Шаньгиньи и Саранда, а югославские войска вошли в Албанию с севера и северо-востока.

Албанская армия сопротивлялась, но силы оказались несопоставимы. Итальянские войска взяли столицу страны Тирану, югославы заняли Шкодер, и 5 декабря албанцы капитулировали. Король Зогу с королевой Джеральдиной и сыном Скандером эмигрировал в Грецию.

Победители разделили Албанию на две части. Округа Маеши и Маде, Шкодер, Тропожа, Хас и Мирдита занял Белград, и там началась подготовка к плебисциту о "воссоединении с королевством Югославия". Остальная часть Албании отошла итальянцам.

8 декабря Национальное собрание Албании одобрило проведение плебисцита в "землях имеющих историческую тягу к Югославии", 14 декабря плебисцит состоялся, дав за "воссоединение" с Белградом свыше 90% голосов. Уже двадцатого эти территории вошли в состав Югославии.

На том же заседании, Собрание одобрило установление "личной унии" Албании, за исключением "плебисцитных округов", с королем Италии. В итальянской части немедленно отменили местную конституцию, организовали фашистскую партию, а албанская армия вошла в состав итальянской. Сохранилось Народное собрание Албании, и местное правительство, разумеется, в новом составе. Оба этих органа перешли в подчинение итальянскому вице-королю, на чем изменения для самих албанцев, по сути закончились.

***

В мире на раздел Албании практически не реагировали. Германский МИД заявил, что "Германия не заинтересована в Адриатике и любая интервенция против Италии и Югославии исключается". В Лондоне Галифакс неофициально заметил, что "еще не убежден, приняла ли решение Италия, и в частности итальянская нация, на чьей стороне ей выступить в борьбе Германии с Францией", в связи с чем резких шагов от британцев не последовало. США ситуацию не комментировали.

Париж и Москва немедленно признали и итало-албанскую унию, и плебисцит с присоединением части бывшей Албании к Югославии. Так же поступила большая часть европейских государств.

Албания перестала существовать, Адриатика стала внутренним морем Средиземноморского союза.

Единственной страной, где раздел вызвал волнение, оказалась Греция. Там учитывали претензии на греческую территорию итальянцев, и Афины начали тур сближения с Британией и немецким блоком, в первую очередь, с Болгарией.

***

На советско-финскую войну реакция была иной. Если страны Средиземноморского блока высказались нейтрально, то в Великобритании начало войны вызвало бурную реакцию общественности. На страницах газет печатались материалы, с восхищением описывающие сопротивление финских солдат частям Красной Армии, в Финляндию начали отправляться добровольцы из Англии, Швеции, США и других государств. В Лондоне приняли решение о необходимости помочь Финляндии "по политическим мотивам", и с 5 декабря, когда там убедились, что война не кончится в течение нескольких дней, начались поставки в Финляндию вооружения и военных материалов.

Правительство Финляндии обратилось в Лигу Наций, и 10 декабря вопрос рассматривался на заседании Совета Лиги. Из 14 его членов, всего пять высказались за осуждение действий СССР, направленных против Финляндского государства, после чего, опираясь на большинство голосов в поддержку СССР, Франция блокировала дальнейшее обсуждение на Ассамблее Лиги Наций.

Финны обратились и к США. Госсекретарь отказался вмешиваться, однако под давлением британцев Рузвельт обратился с письмом к Жданову, в котором предлагал посредничество в перемирии.

Впрочем, затягивающаяся война и медленное продвижение советских войск авторитета Москве не добавляли, особенно при тут же появившемся сопоставлении боев в Финляндии с итало-югославской операцией в Албании. Разумеется, в военных кругах таких аналогий не проводили, но пресса в большинстве стран оперировала подобными тезисами. Во Франции отношение сложилось двойственное. С одной стороны, кажущаяся слабость РККА била и по продвигавшему союз с СССР Петэну, с другой - там сравнивали линию Маннергейма (в постройке которой участвовали и французские специалисты) с собственной линией Мажино, и устойчивость опирающейся на укрепрайоны обороны объясняли "непреодолимостью укреплений", что вселяло уверенность и в своей обороне.

***

В Германии дело обстояло еще сложнее. Гитлер, получив от имевшего в Финляндии неофициальных наблюдателей генштаба информацию о мощной группировке сосредоточенной СССР на финском фронте, оценив отвлечение Италии и Югославии на Албанию, посчитал момент удачным для следующего наступления. Целью стала оставшаяся пока независимой Чехословакия.

Расчет фюрера основывался на точном знании политики Лондона, не собиравшегося защищать вернейшего союзника Парижа, мнении о связанности в Финляндии советских, а в Албании итало-югославских сил. Гитлер полагал маловероятным, что Франция решится в одиночку воевать с Рейхом из-за чехов, де-факто уже не имеющих возможности противостоять германским требованиям. В случае же французского выступления, он считал вермахт готовым к разгрому Франции.

11 декабря Берлин потребовал от Праги присоединения к Германии новых земель, а Венгрия вновь подняла вопрос о претензиях на южную часть Словакии и Закарпатскую Украину.

Бенеш бросился за помощью, в Париже и Москве действия немцев вызвали бешенство, фюрер действительно не мог выбрать лучший момент. РККА готовилась к решительному штурму линии Маннергейма, итальянцы занимались Албанией.

Двенадцатого Прага выразила несогласие с немецкими требованиями, предложив передать вопрос на арбитраж Лиги Наций. Берлина от арбитража отказался и потребовал вести исключительно двусторонние переговоры. НКИД СССР и МИД Франции выступили с пока неофициальным протестом против нарушения мюнхенских соглашений Германией. МИД Германии ответил, что речь идет о двусторонних германо-чехословацких переговорах, и обратил внимание на чешские репрессии в отношении словаков.

Гитлер для внутреннего пользования констатировал, что в Чехословакии "проявляется воля к сопротивлению германской политике и положение становится нетерпимым; следует ликвидировать очаг беспокойства и беспорядка в этой части Европы и спасти разложившуюся под влиянием французов и русских страну", и отдал приказ "не позднее 1 января будущего года, Чехословакия должна быть оккупирована войсками".

***

Во исполнение воли фюрера, в Словакии и Рутении начались подготовленные немцами античешские выступления. В ответ чехи распустили автономное правительство Рутении, в Словакии продолжались волнения, там требовали полного отделения Словакии от Чехии.

17 декабря чешская разведка получила сведения о том, что Гитлером принято твердое решение о присоединении Чехии к Рейху и создании словацкого государства, сателлита Берлина. По данным агентуры, одновременно с провозглашением независимости Словакии, Богемию и Моравию под видом "мирной акции в целях установления порядка". займут четыре армейских корпуса, уже развертывающиеся на границе.

Шеф чехословацкой разведки Моравец немедленно передал полученную информацию французскому Второму бюро и НКГБ СССР. Вечером информация легла на столы Жданова и Петэна, а Бенеш вылетел в Париж для личных переговоров.

Французские и советские спецслужбы не доверяя президенту и его кабинету, пользуясь опытом югославских событий начали прямые контакты с военными. Компартия Чехословакии заявила о необходимости "любых мер по поддержке армии".

***

В тот же день в Берлине началось согласование совместных действий немецких и венгерских войск. Будапешт получал чехословацкое Закарпатье, и венгры должны были максимально быстро закрыть советско-чехословацкую границу. Части венгерской армии активно готовились к походу в Закарпатье.

Лондон настоятельно рекомендовал чехословацкому правительству воздержаться от каких-либо действий против немцев внутри страны и установить непосредственный контакт с Берлином. Меморандум Форин-офис предписывал дипломатическим представителям Великобритании за границей не предпринимать никаких демаршей в случае ввода германских войск в Чехословакию.

22 декабря прибывший в Берлин бывший премьер-министр Словакии Тисо на встрече с Гитлером получил заверения в том, что его правительство в Рейхе считают законным, и Германия поддерживает создание независимой Словакии. Фюрер предложил Тисо немедленно сформировать новое словацкое правительство и провозгласить независимость Словакии.

***

В Париже и Москве ситуация вокруг Чехословакии вызвала повышенную нервозность. Нажим Берлина и решительность Гитлера ставили франко-советский блок в заведомо проигрышную позицию. В случае уступки немцам, Рейх поддерживаемый Великобританией становился европейским гегемоном, и ожидалось, что на сторону победителя перейдет Муссолини, а возможно и Югославия. Для СССР крайне вероятным представлялась, кроме того, поддержка немцами Финляндии и проникновение в Прибалтику, которую уже считали фактически советской.

Кроме того, после крушения тщательно выстраиваемой коалиции СССР-Средиземноморский блок, логичным представлялось обращение и Франции, и СССР к Берлину с предложениями союза против второго участника. Кого выберет Гитлер, предсказать не брался никто, оставшийся в одиночестве, становился следующей жертвой, а успевший заключить союз - вассалом. Оба варианта не являлись мечтой союзных правительств, но и доверия друг к другу ни в Москве, ни в Париже не испытывали. Петэн не забывал о существовании германо-советского пакта, Жданов прекрасно помнил об идеях французов по поводу канализации немецкой агрессии на восток. Вариантов оставалось два: теснейший союз с твердой решимостью, желательно подкрепленной гарантиями, начать войну с Германией в случае оккупации Чехословакии, или обращение в Берлин за союзом и немедленное признание Рейха сюзереном.

Ситуацию при этом осложняло многое. Рим вел вялые, но непрерывные переговоры с Берлином и Лондоном, причем Муссолини был занят Албанией. Франко на запрос о помощи в случае конфликта в Европе сослался на не оправившуюся от гражданской войны страну, но гарантировал спокойную франко-испанскую границу и любые возможные поставки, в том числе в кредит, что обуславливалось в первую очередь серьезным влиянием французского капитала на союзный Мадрид - "200 семейств" контролировавшие французский Верховный банк получили солидную долю в экономике Испании. Каудильо также пообещал отправить французам дивизию сформированную из добровольцев, бывших бойцов республиканской армии и в Италию - дивизию из добровольцев-фалангистов. Ни первые, ни вторые, Франко дома были, в общем-то не нужны, и предлог для их удаления представлялся замечательным. Единственное, что омрачало это сотрудничество - отсутствие гарантий появления еще одной испанской добровольческой части в Рейхе, сторонников последнего за Пиренеями тоже хватало.

***

В середине декабря пришли тревожные вести из Югославии. Премьер-министр страны, лидер совершенного год назад переворота Симович, столкнувшись с трудностями в экономике, серьезно связанной с Рейхом, непрекращавшимися национальными конфликтами и давлением Лондона, начал переориентацию на англичан. Нынешнее югославское правительство было настроено антинемецки, но влезать в европейский конфликт Симович не желал, как и порывать с выгодными партнерами. Союз с остающимся в стороне, но дружественным Берлину Альбионом выводил, по его мысли, Белград в нейтралы.

Время Симович выбрал самое худшее. В Москве и Париже у руководства, поставленного в критическое положение, нервы находились уже не на пределе, а далеко за ним. Собственно, Петэн давно был стариком, никогда не был политиком и гибкостью не отличался. В международных отношениях он старался придерживаться только твердых курсов - к чему положение вещей отнюдь не располагало. Жданов и советское узкое руководство, внезапно осознало, что за рывок в статус "великой державы" и огромный рост авторитета непременно нужно платить… и не всегда вовремя и дешево. Опыта геостратегических решений в СССР не было вообще ни у кого, на такой уровень Москву вынесло лишь в последний год за счет резких действий руководства и сложившегося европейского кризиса. Теперь на этом уровне приходилось принимать решения определяющие - и это было ясно всем, судьбу даже не страны, а континентов, если не мира. Принимать такого уровня решения не хотелось, что спокойствия не укрепляло.

В силу накаленной обстановки в верхах, решение по Югославии приняли максимально быстро и максимально жесткое.

18 декабря премьер-министр Югославии Симович погиб в автокатастрофе. Непосредственными исполнителями стали находившиеся в Белграде еще с декабря прошлого года в качестве советников сотрудники НКГБ СССР из числа советников бывшего партизанского (диверсионного) XIV корпуса испанских республиканцев, а обеспечивали "независимое расследование" французские советники югославской жандармерии.

Новым премьер-министром на следующий день стал заместитель Симовича Б. Миркович, посты вице-премьеров получили Михайлович, хорватский лидер Мачек и глава компартии Тито. Мачека следовало держать под присмотром, ставленник Парижа Михайлович за год занял положение лидера сербов и монархистов, а Тито кроме поддержки СССР и растущей компартии был хорватом по национальности. Уже 20 декабря Миркович, Михайлович и военный министр Пешич начали предмобилизационную подготовку армии. Тито выехал в Загреб, с задачей любыми, пусть даже прокоммунистическими или террористическими действиями укрепить положение в Хорватии. На крайний случай Тито получил полномочия на создание партизанских баз в Хорватской бановине.

***

Двадцатого же, в Париже возник внутриправительственный кризис. Из вариантов войны с Германией и признания Франции сателлитом Рейха, Лаваль выбрал второй, и попытался его предложить правительству. В частности, он опасался укрепления коммунистов - как вообще, за счет роста влияния СССР, так и в частности во Франции.

Поддержки он не нашел. Укрепление государства, промышленности и армии склоняло большинство лидеров Патриотического фронта, вышедших из окопов первой мировой победителями, к жесткой политике. Нападки на коммунистов возмутили военных. Французская компартия четко следовала в русле правительственного курса, ведя активную антигерманскую пропаганду и призывая массы к вооруженному отпору немцам. Коммунисты и сочувствующие, которых Торез отбирал у других левых партий, рассматривались как надежный мобрезерв, чего не всегда можно было ожидать от других слоев. Вейган немедленно поинтересовался: "Что вы сделаете с коммунистами в день всеобщей мобилизации? Пошлете их в армию или в концентрационные лагеря?" Его поддержал Петэн, для которого лояльная компартия была еще и некой гарантией дружбы с Москвой: "В случае войны, нам придется наравне со всеми мобилизовать и коммунистов. Ведь как-никак коммунисты представляют три миллиона рабочих, крестьян и мелких торговцев. Вы не имеете права сбрасывать их со счетов! Они также понадобятся, когда мы захотим усилить производительность военной промышленности… Чего вы боитесь? Вы опасаетесь, что они будут оказывать слишком сильное давление на внешнюю политику? Вспомните, что я сохранил полную независимость в вопросе об Испании, добившись победы Франко! Некоторые говорят, что вхождение коммунистов во французское правительство произведет дурное впечатление за границей. Это порочный и недопустимый аргумент, ибо Франция не может допустить, чтобы какая-либо иностранная держава диктовала ей свою волю".

Свою роль сыграл представитель правого крыла движения, министр юстиции Жан Кьяпп, бывший префект парижской полиции, "самый ловкий шпик Франции" по мнению Клемансо. Кьяпп собрал досье почти на всю французскую элиту, и не преминул свалить малоуважаемого им Лаваля. Если финансовые аферы премьера были и без того известны, то подробности показались правительству интересными. Ну а напоминание о пораженческой позиции во время первой мировой войны пришлось тем более к месту. Французская контрразведка еще до той войны внесла Лаваля в список лиц, подлежащих тщательному полицейскому надзору с начала военных действий.

Лаваль славился своими спекуляциями на бирже, удававшимися ему впрочем, не столько за счет расчета, сколько за счет инсайдерской информации. Был он близок и к крупной промышленности, являясь частным юрисконсультом Ванделя, владельца величайших металлургической и горнопромышленной компаний Франции, главы знаменитого Комитэ де Форж - объединения французской тяжелой промышленности, одного из регентов Французского банка… имевшего, кроме того, членскую книжку "Боевых крестов" Де ля Рокка за Љ 13. Лаваль обратился к нему.

И прогадал: крупные промышленники Франции, безусловно, имели свои интересы в Германии, но вариант с ее первенством они прекрасно изучили на опыте Чехословакии - стабильный оборот при минимальной прибыли под регулированием фюрера их не устраивал, зато очевидным представлялся неопровержимый факт: война это металл и уголь. Много металла и угля, и по ценам согласованным правительством, а не рынком. Да и контроль над рынками Восточной Европы - а может в будущем и СССР, ведь Россия понесет потери, предпочтительнее выглядел в руках Парижа. Этот настрой отнюдь не мешал частным спекуляциям с активами Чехословакии и полулегальному сотрудничеству с Рейхом - но для этих спекуляций тоже нужна сильная Франция, ведь слабым можно просто не платить. А потому "200 семейств" сделали ставку на правое, патриотическое крыло правящего движения.

Двадцать второго Лаваль подал в отставку, премьер-министром стал Тардье, а министром иностранных дел неожиданно для всех - Бидо, левый католик, основатель Католической ассоциации французской молодежи, настроенный резко антигермански и при этом как предполагалось, символизирующий "объединение всех направлений в политике на базе отпора историческому врагу". Коммунистов в правительство все же приглашать не стали.

***

В Финляндии продолжались бои, 15 декабря Карельский фронт начал второй штурм линии Маннергейма. Наступление началось с мощной артиллерийской подготовки, в ходе которой артиллерия часто вела огонь прямой наводкой, и большую часть финских дотов удалось подавить, а противотанковые препятствия уничтожить. После этого пехота поддержанная танками начала наступление и прорвала оборону противника к концу дня на решающем участке. Финское командование в первый день сражения оказалось вынуждено привести в боевой порядок свой стратегический резерв, две дивизии. Однако советская авиация непрерывно наносила удары, дивизии понесли потери от авианалетов и в итоге финнам не удалось перебросить дивизии как цельные соединения, к месту сражения прибывали разрозненные части.

В результате боев 17-18 декабря советский прорыв был расширен, с флангов прорыва две советские дивизии взяв, Хоттиненский узел сопротивления угрожали обходом соседнему Кархульскому узлу, а войска 13-й армии в это время вышли к узлу Муола-Ильвес.

Ситуация заставила финское командование отказаться от контратак и отвести войска на второй оборонительный рубеж. Преследуя противника, войска фронта к двадцатому декабря вышли на основную, вторую, внутреннюю линию финских укреплений, а на следующий день взяли остров Койвисто - важнейший артиллерийский опорный пункт в прибрежной зоне.

22 декабря Рокоссовский, несмотря на жесточайшие требования Москвы, высказался за паузу в наступлении на три дня. Несмотря на напряженность обстановки в Европе, где решался вопрос о мировой войне, оперативную паузу фронт получил - нарком обороны Буденный и начальник ГШ Шапошников убедили политбюро, что без подвоза резервов наступление все равно захлебнется. Советские части нуждались в отдыхе и пополнении, подтягивалась артиллерия и боеприпасы, активно велась разведка лежащего перед фронтом рубежа.

Почувствовав ослабление напора противника, финны начали готовить частное контрнаступление на 25 декабря.

***

В Северной Карелии части фронта прорвали оборонительный рубеж, перекрывавший проход между Ладогой и озером Янисярви, но девятнадцатого декабря основные силы финнов ударами с севера перерезали в нескольких местах дороги, ведущие вдоль берега Ладоги. В котлы попали 18-я и 168-я стрелковые дивизии, причем в 18-й находился командующий армией, генерал-лейтенант Г.К. Жуков, выбравший не самый удачный момент для выезда в войска с целью ""подтолкнуть" наступающего комдива.

Осознав, что кольцо окружения замкнуто, и коммуникации перерезаны, Жуков немедленно принял командование на себя, по работающей пока радиосвязи запросил помощь ВВС фронта и принял решение о прорыве на соединение с главными силами. На помощь окруженным действительно направили три бомбардировочных полка и высадили парашютный десант диверсионного отряда фронта, к планируемому участку прорыва подтянули 11-ю и 60-ю стрелковые и кавалерийскую дивизию армейского подчинения. Двадцать второго, понеся значительные потери, остатки 18-й дивизии вышли из окружения.

Учитывая, что финские части также понесли потери и не имели пока устойчивого фронта, а действующие в тылу финнов советские диверсанты предоставили командованию армии не только близкие к реальным сведения, но и дестабилизировали финские коммуникации, Жуков немедленно после прорыва из окружения отдал приказ перейти во встречное наступление. Утром следующего дня, все та же группа из 11-й и 60-й стрелковых и кавалерийской дивизий, нанесла удар по стягивающимся к образовавшемуся фронту финнам. Группа не имела перед собой единого фронта, и вытолкала разрозненные войска противника к рубежу в районе Янисйоки, прорвать который с ходу не удалось и во второй раз. На этом рубеже фронт вновь стабилизировался.

Расчленить оборону окруженной на берегу Ладожского озера 168-й стрелковой дивизии финнам не удалось, все их атаки были отбиты благодаря действовавшей по льду Ладожского озера линии снабжения. После удачного контрнаступления, финские части отошли, и дивизия соединилась с главными силами.

Финляндия пока держалась, видя обостряющуюся ситуацию в Европе и рассчитывая дотянуть до начала схватки между Москвой и Берлином, надеясь в таком случае получить реальную немецкую помощь. И эти надежды имели основания.

 

6. На пути к большой войне.

Дату начала операции против Чехословакии фюрер назначил, оккупация осуществлялась силами четырнадцати немецких дивизий и венгерской армии. Одновременно развертывались силы прикрытия против Франции, польские формирования для обороны совместно с германскими войсками границу с СССР на тот, по мнению Гитлера, маловероятный случай, если Москва решит все же ввязаться в войну. Так же началось развертывание венгерских и румынских войск. Болгарский царь Борис III твердо заявил, что послать войска воевать с СССР или Францией не может, но обещал Берлину как минимум сосредоточение войск на границе с Югославией, что должно было оттянуть силы Белграда, а как максимум, в случае выступления югославов на стороне противников Германии - военные действия.

В СССР началось проведение Больших учебных сборов (БУС), фактически скрытой мобилизации, но запасные части и формирования гражданских ведомств пока не поднимались. Мобилизация мотивировалась тяжелой ситуацией на финском фронте. Жданов пока не принял окончательного решения, но считал необходимым иметь на советско-германской границе развернутые войска, поэтому 24 декабря политбюро утвердило создание командования Западным направлением, которое в случае начала войны с Германией объединяло под своим началом Западный (от границы с Литвой до начала "Львовского выступа") против Восточной Пруссии и протектората Мазовия, Юго-Западный (далее до границы с Румынией) для помощи чехам, и Южный (граница с Румынией) фронты, а также Особую армию, намеченную для "оказания помощи литовским частям в случае нарушения суверенитета Литвы". Срочно и активно велись переговоры об использовании войск трех прибалтийских стран против Германии - хотя бы для прикрытия или обороны литовской границы.

Во Франции в тот же день началась частичная мобилизация. Париж секретно уведомил о возможности войны в ближайшие дни Бельгию. В Брюсселе вновь начали колебаться - на случай войны следовало немедленно начинать мобилизацию и занимать оборонительные рубежи, но правительство расценивало наращивание французских и советских вооруженных сил как в первую очередь, способ давления на Берлин. Бельгийцы считали, что угроза удара с двух сторон заставит Гитлера отказаться от нападения на Чехословакию, и мир будет сохранен. Основополагающим обстоятельством тут являлась позиция Москвы, без союза с которой война представлялась Брюсселю крайне вероятной и тяжелой. Бельгия до последнего оставалась одной из стран с наиболее антисоветски настроенным населением, несмотря на наличие советского посольства, отношения до последнего времени были холодными. Но теперь бельгийцы запросили Москву о "возможности присоединения СССР к гарантиям Франции об оказании помощи Бельгии в случае агрессии со стороны третьей державы", и предложило секретный военный союз, вернее, фактически присоединение Бельгии к франко-чехо-советскому соглашению. Официально смена курса выразилась в посещении королем советского посольства в Брюсселе.

Вышинский сообщил на заседании политбюро о том, что Брюссель, последним в Европе, признал СССР великой державой. В другое время новость подняла бы настроение, но сейчас члены узкого руководства от прыжка в великодержавность никаких положительных эмоций не испытывали и доклад наркома иностранных дел вызвал только раздражение. Других хороших новостей не имелось - бои в Финляндии продолжались и кроме полосы наступления Карельского фронта приняли затяжной характер, сковывая силы наиболее подготовленных армий и отвлекая лучшие кадры. На решающий успех следующего этапа наступления войск Рокоссовского надеялись, но не очень рассчитывали - вероятным представлялась следующая остановка фронта без капитуляции Хельсинки. Военные оптимистичных прогнозов давать не собирались, там вполне оценили упорство финнов, достаточно точно знали о нарастающих поставках финнам оружия и снаряжения из Британии и Германии, увеличивающемся потоке добровольцев, а потому оценивали развитие событий сдержанно.

Бельгийцам, впрочем, ответили доброжелательно, заявили о готовности присоединиться к французским гарантиям (но собственно присоединяться не стали) и предложили немедленно начать переговоры, уполномочив на это советского посла в Париже Криницкого. В Брюсселе остались неудовлетворенными, не получив официальных гарантий, но под нажимом французов, логично пояснявших, что после вступления Франции и Чехословакии в конфликт, советские обязательства начнут действовать независимо от Бельгии, Брюссель начал мобилизацию и развертывание оборонительного рубежа. Единственное, что омрачало настроения в Париже и Брюсселе - это неуверенность в том, что Москва будет придерживаться французской логики.

Франко заявил о нейтралитете в возможном конфликте и стремлении Мадрида к миру, начал формировать обещанные Парижу и Риму две добровольческие дивизии, после чего от событий устранился.

Муссолини под впечатлением от удачного раздела Албании, который, в отличие от событий в Эфиопии и Испании прошел мало того, что без каких-то эксцессов на международной арене, но даже и при одобрении ряда имеющих вес в мире стран, считал, что Средиземноморский союз, поддерживаемый СССР, для него пока является наиболее удачной компанией. В реальности войны он сомневался, считая, что угроза таковой заставит Гитлера остановиться. А потому в Италии также началась мобилизация и переброска войск к границе с Рейхом. Места были знакомые, именно там в первую мировую кипели сражения с Австро-Венгрией. Те бои помнили и в других столицах, а потому на наступление итальянцев рассчитывали мало, Рим должен был прикрыть свои границы, оттянув немецкие силы, и в случае необходимости помочь Югославии.

Белград мобилизовывался быстрее всех, фактически армию там разворачивали с 20 декабря. Проблема была в другом, обострились отношения между сербами и хорватами, подогреваемые немцами и англичанами. В Хорватии назревал мятеж, выехавший туда вице-премьер Тито, готовил военно-полицейскую операцию по подавлению сепаратистов, но надежных частей не хватало, да и затеять гражданскую войну на югославско-немецкой границе представлялось идеей не лучшей. Компартия Югославии совместно с советскими советниками готовилась на всякий случай к партизанской войне, югославская армия - к обороне против немцев, венгров, румын и болгар, причем оценивали шансы в Белграде довольно пессимистично.

Муссолини, имеющий сильное влияние в среде хорватских националистов, предложил премьер-министру Югославии Мирковичу обсудить вопрос отделения Хорватии - хотя бы в будущем, гарантировав плебисцит на эту тему после разрешения конфликтов в Европе или спустя разумный срок в несколько лет, обещая в таком случае посредничество. В Белграде идею приняли в штыки.

26 декабря Греция, Турция, Швейцария, Швеция, Дания и Норвегия заявили о нейтралитете в возможном конфликте и призвали к мирному урегулированию событий вокруг Чехословакии. Что они подразумевали под урегулированием, не знали, похоже, даже они сами. Наибольший интерес из всех этих стран представляла Швейцария - лежащая между французским и итальянским будущими фронтами. Возможность немцев, пройдя через Швейцарию, нанести удар с фланга, активно обсуждалась в Париже, Риме, Москве - и, разумеется, в Берлине.

***

Поскольку СССР стал одной из главных и не до конца определившихся фигур в политическом раскладе, его война с финнами притягивала взоры. А бои шли не лучшим образом.

25 декабря финские войска попытались контратаковать Карельский фронт. В наступлении участвовали практически все бронетанковые силы Финляндии - 50 танков "Виккерс-6 тонн". Сражение длилось несколько часов и успеха финнам не принесло, прорвать советский фронт не удалось. Единственным выигрышем стало время, контратака отсрочила начало намеченного на тот же день наступления РККА на два дня.

27 декабря Рокоссовский вновь перешел в наступление. За сутки войска прорвали вторую полосу финской обороны и тыловые укрепления, противник начал отход, и к утру 29 декабря войска 7-й армии вышли на подступы к Выборгу.

Финны начали эвакуацию, отвели I и II армейские корпуса с тыловых позиций линии Маннергейма, рассчитывая, что, упорно защищая Выборгский укрепрайон, считавшийся неприступным, Финляндия сможет затянуть войну по крайней мере на месяц-полтора, что даст возможность Германии помочь союзнику. Берлин действительно обещал помощь - после решения вопроса с Прагой, Рейху требовалось продолжение советско-финской войны до окончания действий в Чехословакии. Но с тем, кого поддерживать, там пока определялись.

***

25 декабря посол Германии Шуленбург передал Вышинскому ноту, гласившую, что если Россия предпочтет союз с Францией, то неминуемо останется одна, лицом к лицу с Германией, как это было в 1914 году. Если же Советский Союз предпочтет взаимопонимание с Рейхом, он обретет безопасность и гарантии ее обеспечения.

Политбюро обсуждало ситуацию почти весь день. После срыва наступления Карельского фронта, даже далеким от армии политикам стало однозначно ясно, что война на севере до кульминации чешского кризиса не закончится. Данные разведки и дипломатов свидетельствовали о непоколебимой решимости Берлина занять Чехословакию. Неофициальные заявления немецкой стороны о приверженности политике ненападения, апелляции к праву словаков на самоопределение, и параллели событий в Чехословакии, по словам Гитлера "разорвавших страну на несколько частей тяготеющих к разным странам" с событиями в Польше, сопровождались заверениями, что Чехословакия последняя претензия Берлина в Европе. В принципе, в представлении политбюро это могло быть правдой, заняв Чехословакию, Рейх получал завершенные границы и доминирование в Центральной и Восточной Европе. Но именно это и вызывало опасения - после Мюнхена и Польши, где уже вставал вопрос о "последних претензиях", доверять Берлину оснований не находилось, а про идею "Украины - житницы Германии" в Москве никогда не забывали.

Воевать из-за Чехословакии тоже не хотелось. Тем более с учетом отвлечения почти трети армии в Финляндии, пусть даже и замещаемой лихорадочной мобилизацией. Да и аналогии с первой мировой действительно выглядели неприятно.

Итогом обсуждений, стало давшееся тяжело решение о безусловном отпоре Рейху. Желательно дипломатически, если не получится - войсками. То, что второй вариант является началом большой войны, политбюро, как свидетельствуют протоколы заседаний, осознавало четко. Но заверения французов о готовности их войск вселяли надежды на быстрый разгром немцев и последующий мир на основе справедливого урегулирования.

27 декабря после обмена Жданова и Петэна личными посланиями, союзники согласовали позицию по Чехословакии: безусловное выполнение гарантий Праге и объявление войны Германии в случае попытки ввода войск в Чехословакию вне зависимости от предлога. Обсуждать тонкости определения агрессии лидеры стран не стали - не время. В Москву для согласования совместных планов срочно вылетел генерал Думенк, бывший командующий войсками 1-го военного округа. В Париж отправился с той же целью генерал-лейтенант Базилевич.

Москва и Париж пока надеялись остановить немцев угрозами, но рассматривали и вариант войны. Предполагалось, что после начала немецкой оккупации будет сделано совместное заявление, СССР начнет по немедленной просьбе Праги ввод войск в Словакию, а Франция, сосредоточив ударную группировку на немецкой границе, будет готова начать, в случае отказа Берлина, наступление.

***

Гитлер, основываясь на сложившейся ситуации, особенно с учетом войны в Финляндии, говорил, что СССР и Франция "уже молча отказались от Чехословакии", что он "убежден в советском неучастии и абсолютно не верит в военные действия Франции против Германии без участия русских". Фюрер допускал, что "Россия попытается поддержать Чехословакию в военном отношении, и прежде всего с помощью воздушного флота, особенно если русские смогут закончить сражение с финнами". Поэтому он рекомендовал командованию вермахта действовать стремительно, предупредив, что, "если в первые дни не будут достигнуты серьезные успехи… наступит общеевропейский кризис".

На совещании с военным командованием 27 декабря Гитлер подвел итог размышлений: "Нам терять нечего. Мы можем только выиграть. Наше экономическое положение таково, что мы сможем продержаться лишь несколько лет… У нас нет выбора, мы должны только действовать". Фюрер говорил правду, расходы на военные нужды в 1939 году пришли в несоответствие с запросами экономики, уже заставив включить печатный станок для выпуска новых денег, вследствие чего финансовая, а вместе с ней и экономическая катастрофа представлялась неизбежной. Альтернативой было свертывание экспансии и срочное переключение на внутреннее развитие, но это означало неизбежное падение уровня жизни для уже привыкших к постоянному росту и высокому соцобеспечению немцев, что в перспективе вело к недовольству и потере власти фюрером. Для Гитлера и его окружения создалось такое положение, из которого только "прыжок в войну" мог считаться спасением.

В Лондоне немецкие планы подчинения Чехословакии восприняли скорее положительно, предполагая, что этим будет достигнута, как выразился Галифакс, "завершенность границ немецких интересов в Центральной Европе", что станет окончанием немецкого реванша. В итоге карта Европы приобретала желаемую равновесность - взаимно уравновешенные Франция и Германия с союзниками и Англия в роли третейского судьи. Опасения вызывала роль вышедшего на мировую арену СССР, но возможности Москвы британцы оценивали скептически, особенно после неудач РККА в Финляндии. Риск всеевропейской войны правительство видело, но военные оценивали возможность вступления в войну СССР до конца финского конфликта как почти невероятную, а французскую и немецкую армии как примерно равных противников. Рассчитывалось, что после первых сражений франко-германский фронт перейдет в позиционную стадию по типу первой мировой, противники растратят свои силы, после чего у Лондона будет возможность вмешаться в события и определить финал.

Впрочем, война представлялась все же не лучшим вариантом, привлекательнее выглядел вариант дипломатической победы, который британская дипломатия намеревалась использовать в своих целях, обещая оставшимся независимыми странам защиту от Берлина - которую, как стало бы очевидно, не могут гарантировать французы и русские. Вопрос о вступлении в войну Британии обсуждался, признавалась возможной помощь Германии поставками, но не боевые действия против Франции. С учетом необходимости как можно дольше удерживать СССР отвлеченным на финнов, британское правительство приняло решение в случае начала войны направить контингенты английских ВВС и, возможно, сухопутных войск, в Финляндию. Под маркой "добровольческих сил".

27 декабря Чемберлен неофициально предостерег Петэна от нападения на Германию, заявляя, что Великобритания в этом случае "не исключает выступления на стороне подвергшейся агрессии" и убеждая отказаться от гарантий чехам. В тот же день, британский парламент принял закон о чрезвычайных полномочиях, позволяющий правительству обеспечить безопасность населения и вести войну, издавая законы от имени короля и Тайного совета без обсуждения в парламенте.

***

В СССР обсуждение ситуации не прекратилось, авторами новой идеи урегулирования конфликта стали военные. Буденный на заседании политбюро предложил в качестве средства давления на Германию и гаранта безопасности Чехословакии, ввести на чешско-германскую границу советские, французские и итальянские части. Подобная демонстрация решительности союзников, по мысли НКО должна была удержать немцев от нападения.

Предложение немедленно направили в Париж, где оно вызвало противоречивую реакцию. Идея, конечно, выглядела перспективно, но породила сомнения в намерениях Москвы. Возникли опасения, что под прикрытием введенных войск, Жданов попытается осуществить советизацию Чехословакии, а передачу Чехословакии вместо Рейха Советскому Союзу, во Франции не считали удачным ходом. В любом случае, реакция в мире на подобные действия могла стать непредсказуемой, дать повод для обвинений в оккупации Чехословакии и оттолкнуть нынешних союзников к немцам и англичанам, обвинения Праги в превращении в "коммунистическое гнездо" и без того муссировались англо-немецкой пропагандой.

Жданов и Петэн вновь обменялись личными посланиями. К вечеру предложение было отклонено.

В последующем, этот эпизод стал темой множества споров историков, как о возможности предотвращения Второй мировой войны, так и о реальных намерениях Москвы и причинах нереализованности такого варианта.

Москва и Париж вновь убедились во взаимном недоверии. Каждый из партнеров опасался, что союзник в случае начала боевых действий, постарается переложить основную тяжесть на другого. СССР, имея границу с Чехословакией и планируя ввести туда войска, автоматически должен был столкнуться с наступающим вермахтом, тогда как французы имели возможность занять оборону на линии Мажино и выждать удобный момент, даже после официального объявления войны. В Париже, зная, что немалая часть РККА занята на финском фронте, опасались задержки переброски уже советских войск в Чехословакию.

В ходе обмена мнениями, стороны согласились, что при переходе вермахтом чехословацкой границы, в Париже и Москве немцам будут вручены ноты одинакового содержания, в присутствии послов союзника. В случае если Германия не пойдет на свертывание конфликта в течение суток, будет объявлена война и не позднее суток с этого момента Франция и СССР начнут боевые действия, причем Москва обязалась в этот срок начать ввод войск в Чехословакию, Франция - как минимум, частные операции на территории Германии.

Во Франции за применение силы в случае агрессии Германии против Чехословакии высказывалось более 80% населения, и 88% французов поддерживали союз с СССР. Война не вызывала особого энтузиазма, но распространилось подогреваемое пропагандой как Патриотического фронта, так и компартии убеждение, что рано или поздно война с Гитлером неизбежна. Большинство в парламенте готово было, впрочем, голосовать за войну, даже если у общественности война и не вызовет восторга, считая, что уступка Гитлеру Чехословакии отодвинет только начало войны, поскольку позже Гитлер обрушится с гораздо большей силой на Францию.

В СССР пропаганда сработала не хуже. Опросов там не проводилось, но идея помощи чехам удачно накладывалась агитпропом на лозунг о нарушении немцами договоров, что оценивалось как предательское поведении Гитлера, которому попытались поверить. Кроме того, несмотря на последние два десятка лет, благожелательное отношение к Франции у населения сохранялось, а после сближения и поддерживалось официально.

***

29 декабря СССР, Франция и Италия начали выдвижение передовых частей к границе, Гитлер в тот же день отдал приказ о начале вторжения в Чехословакию 1 января 1940 года.

Немецкие войска к началу операции насчитывали 124 дивизии, около 3000 танков. При этом дивизии 5-й и 6-й волн, как и одна из танковых дивизий, формировались благодаря поставкам чехословацкого вооружения. Истребительная авиация имела 1300 истребителей, 1200 бомбардировщиков и 300 пикирующих бомбардировщиков, причем каждый месяц Германия могла вводить в строй по одной истребительной и бомбардировочной авиагруппе.

План операции "Грюн" предполагал прорыв чехословацкой обороны одновременно на северной и южной границах Моравии, окружение в Чехии армии и принуждение ее к капитуляции. Одновременно в провозгласившую независимость Словакию входила венгерская армия, и со стороны бывшей Польши 3-я немецкая армия. Советскую границу прикрывала группа армий "Восток", состоявшая из 30 дивизий под командованием Клюге, а границу с Францией и Бельгией группа армий "С", под командованием Бока, насчитывающая 53 дивизии, из них одна моторизованная и три танковые и опирающаяся на линию укреплений "Зигфрид". На границе III Рейха с Италией и Югославией развертывалась 10-я армия, под командованием Рейхенау, имевшая 9 дивизий.

***

Вооруженные силы Венгрии имели 27 пехотных, 2 моторизованные, 2 пограничные егерские, 2 кавалерийские, 1 горнострелковая бригады, Румынии - 21 пехотную дивизию и 14 бригад, а силы Протектората Мазовия насчитывали 400 тысяч человек, представляя фактически легкую пехоту сведенную в батальоны.

В случае попытки французской армии наступать через территорию Нидерландов, Берлин рассчитывал на сопротивление голландцев, в чьих войсках содержалось 8 пехотных и легкая дивизии, три пехотных бригады и крепостные войска равные примерно 5 дивизиям.

***

29 декабря, выступая перед партийной, хозяйственной и военной верхушкой Рейха, Гитлер изложил свой план действий.

"Центральной проблемой немецкого народа является обеспечение теми источниками, откуда получают столь нужное для его благосостояния сырье - заявил он. Господство над Польшей уже доказанная на практике необходимость, оно гарантирует поставки польских сельскохозяйственных товаров и угля в Германию. Следующая цель - захват остатков Чехословакии. Речь идет не только о промышленности этой территории, которую мы уже сейчас во многом контролируем, но и об обеспечении стратегической позиции, с которой немцы смогут осуществлять неограниченный контроль над Венгрией и Румынией, отчасти Югославией, а также распоряжаться их неизмеримыми сельскохозяйственными источниками и нефтяными богатствами. В последующем необходимо будет свести счеты с вечным врагом - Францией и потом с Россией, что станет предпосылкой для столкновения в союзе с Великобританией с Соединенными Штатами. В итоге германская нация получит необходимое преимущество на века, оставив часть неевропейских колоний родственной нам Британии".

***

Во Франции план первоначальных действий исходил из близости промышленных центров к границам, что требовало или быстрого перенесения войны на территорию противника, или мощных укреплений, опираясь на которые армия могла бы удержаться на границе. Расположение промышленности объективно приковывало французскую армию к границе и лишало ее возможности стратегического маневра с отходом в глубь страны. Отойти от границы и отдать приграничные районы противнику, означало лишиться 95% национального производства.

На оценку "линии Мажино" повлияли последние успехи РККА, несмотря на задержку и потери, прорвавшей "линию Маннергейма". Последнее стало мощным аргументом в пользу "агрессивных" действий, кроме того, Москва настаивала на наступлении французов с самого начала войны. Давать повод русским усомниться в намерениях Парижа, во Франции считалось опасным - Жданов вполне мог пойти на сепаратные переговоры с Берлином.

В итоге, французский план начального периода войны предусматривал жесткую оборону в Эльзасе и наступление в Прирейнской области, имеющее целью выход на линию Рейна (Эссен-Майнц-Карлсруэ). Вторжение на линию Рейна должно было воспрепятствовать мобилизации в пограничной полосе, затруднить мобилизацию во всей стране и препятствовать сосредоточению немецкой армии. Далее планировалось занять рубеж по Рейну, удобный как для развития последующего наступления в глубь неприятельской страны, так и для обороны своей территории.

Немедленно встали два вопроса: возможность атаки с территории Бельгии в направлении Аахен-Кельн, и через территорию Нидерландов, в направлении Везель-Кельн.

Брюссель дал разрешение на ввод войск в страну с 30 декабря, заявив, правда, что для наступления бельгийцы не готовы выделить войска в первые дни, но предоставят проводников и, безусловно, предоставят войска для развития успеха несколько позже. Правительство не было вполне уверено в удачном наступлении, и предпочитало сохранить собственные силы для возможной обороны страны.

С Нидерландами ситуация была иной, Гаага оставалась вернейшим союзником Великобритании, и открывать территорию французам не собиралась. Париж такой подход не устраивал совершенно - Нидерланды при наступлении в направлении верховий Рейна, в сердце индустриальной Германии, к Эссену, открывали полностью левый фланг продвигающихся войск, при считавшемся вероятном разрешении немцам пройти через голландскую территорию. Но существовали английские гарантии голландцам, и рисковать из-за ввода в Нидерланды французских войск втягиванием в войну на немецкой стороне Великобритании в Париже желающих не имелось. Разумеется, объявление британцами войны из-за голландцев, считалось не стопроцентным, но с учетом поддержки Лондоном немцев и исторической заинтересованностью в голландском союзнике - возможным.

***

Вооруженные силы Франции насчитывали 92 полевых и 5 крепостных дивизий, из них в Европе 85 дивизий (11 танковых), и сформированный из присланной Франко дивизии и эмигрантов Испанский корпус (5 дивизий). В колониях соединений оставалось семь, по две дивизии в Леванте, Алжире и Тунисе, одна в Марокко. В армии имелось 2700 танков новых типов и 800 боеспособных FT-17/18, в ВВС 2500 боеготовых самолетов, (современного типа около 1000), из них 1000 истребителей, 1200 бомбардировщиков и 300 разведчиков.

Пост верховного главнокомандующего занял Петэн, генеральный штаб возглавил Вейган. Заместителем Петэна и командующим армиями в Северо-Восточной Франции, был назначен генерал Хюнцигер, который и стал реальным командующим силами, сосредоточенными против Германии.

***

Вооруженные силы Бельгии не закончили мобилизацию, и составляли 12 пехотных и 2 кавалерийские дивизии, 2 дивизии арденских егерей, легкую моторизованную и две крепостных бригады.

***

1939 год стал для Италии наиболее успешным со времен Великой депрессии, национальный доход превысил уровень 1929 года, внешняя политика также выглядела неплохо - аннексирована Албания, достигнуто соглашение с Югославией, победа в Испании, решение взаимных противоречий с Францией в Северной Африке. Все это приводило к успехам и во внутренней политике, авторитет дуче был высок, как в первые годы прихода к власти. В дальнейших успехах Муссолини не сомневался, хотя к военным действиям, после Абиссинии и Испании относился осторожно. Четкой внешнеполитической идеи он не имел, и в решительные моменты чаще полагался на интуицию. "Европа переживает кризис, поэтому тот, кто не боится риска, может больше получить. Главное - не упустить момент, хватать все, что можно, дабы расширить территорию метрополии и колоний" - пояснял дуче в частных разговорах.

Цели Италии в войне, которая считалась неизбежной, были сформулированы Муссолини в выступлении на заседании большого фашистского совета в ноябре 1939 года: "Италия - пленница Средиземного моря, выходы к океанам нам преграждает "железная решетка": Мальта, Кипр, Суэц и Гибралтар. Вот почему первоочередная внешнеполитическая задача прорвать указанную преграду. Как при выполнении ближайшей задачи, так и в дальнейшем нам предстоит иметь дело с Великобританией. В Европе мы имеем территориальные претензии в Тироле - это наши, итальянские области. Поэтому, мы противостоим Германии. С учетом давно ставшего очевидным союза Великобритании и Германии, нашей опорой должна выступать Франция, и в качестве союзника - СССР. В конце-концов, русские тоже социалисты, и последнее время двигаются в сторону корпоративного государства, хотя и своим, менее прямым и последовательным путем".

При обсуждении с франко-советской миссией действий Италии в предстоящей войне, дуче поинтересовался, каким союзники видят вклад Рима, заявив о "высоком наступательном духе итальянцев". Партнеры по переговорам, маршал Вейган и генерал-лейтенант Базилевич отреагировали вежливо, но без энтузиазма. Как позже вспоминал Базилевич: "Мысль о решительном наступлении итальянской армии против хорошо моторизированной, развернутой германской армии, превосходящей итальянские войска как по качеству вооружения, так и по насыщенности передовыми их типами, выглядела на тот момент в некотором смысле абстрактно".

Вейган, не очень высоко оценивая боеспособность итальянской армии, на минуту представил германское наступление в Италии, с выходом к реке По и последующим ударом в незащищенный фланг Франции, после чего настоятельно попросил Муссолини на первоначальном этапе в войну не вступать. Оставаясь "бесценным резервом и источником материальной помощи союзникам, а также нашим щитом в Африке и восточном Средиземноморье, особенно касательно морских коммуникаций, связывающих Париж и Москву". В принципе, давление на Турцию действительно было немаловажно, да и воевать с самого начала дуче рвался не так сильно, как показывал. В итоге, Италия в начале войны должна была занять выжидательную позицию, сосредоточивая силы на итало-германской границе, и отвлекая тем самым часть вермахта. Кроме того, Муссолини пообещал помочь Югославии, как подкреплениями, так и посредничеством с хорватами, на которых итальянцы имели влияние. Решение устроило всех.

Армия Италия состояла из 67 дивизий, в том числе три танковые. На вооружении состояло 1500 танков и танкеток, но большую их часть составляли машины, уязвимые даже для стрелкового оружия. По мобилизационному плану предусматривалось иметь 88 дивизий, из них 12 моторизованных, но эти войска развертывались не ранее февраля 1940 года. Колониальные войска комплектовались из местного населения на добровольных началах, сержантский и офицерский состав был итальянским. Всего колониальные части насчитывали 27 расчетных дивизий. Кроме того, имелись части фашистской милиции.

Войска были слабо вооружены, недостаточно экипированы и плохо обучены.

Италия имела крупный военно-морской флот, который по численности надводных боевых кораблей занимал после Великобритании и Франции третье место в Европе, а по подводным лодкам - первое место в мире. Итальянский ВМФ представлял собой внушительную силу, он насчитывал 5 линейных кораблей, 22 крейсеров, более 100 эсминцев и миноносцев, 105 подводных лодок. При этом итальянские корабли уступали английским и французским, линкоры по преимуществу устаревших конструкций, крейсеры имели ряд конструктивных недостатков. По количеству эсминцев итальянские военно-морские силы превосходили английский и французский флоты в Средиземном море, но у последних почти все корабли этого класса имели большее водоизмещение и артиллерию более крупного калибра. Большую часть итальянских подводных лодок составляли малые лодки, с низкой боеспособностью и маневренностью, медленным погружением. Самыми значительными недостатками флота были слабая подготовка командного состава и хронический недостаток топлива.

***

В Югославии отмобилизованная армия составила 48 дивизий (из них 3 кавалерийские) и 10 отдельных бригад. Армия располагала 80 исправными советскими танками БТ и Т-26, а также 110 устаревших танков, сведенных в 2 танковые бригады.

Кроме того, в Хорватии началось формирование коммунистических партизанских отрядов. Ситуация осложнялась тем, что в Хорватии формировались и отряды усташей, сторонников независимости Хорватии, вновь начавших набирать авторитет. Правда, единства именно сейчас среди них не было. Традиционно ориентировавшиеся на Италию, но сейчас лишенные руководства, которое Муссолини держал в Италии - на виллах, но под арестом, немалая часть националистов перешла под покровительство Берлина. Но остальные сохраняли приверженность старому сюзерену. Вице-премьер Мачек и Шубашич, представлявшие умеренное крыло националистов, противостоять тенденции не могли, и склонялись к прогерманским силам.

Михайлович, назначенный начальником Главного штаба и главнокомандующий, премьер Миркович, предполагали в случае вступления в войну против немцев возможность совместного вторжения немецких, венгерских, румынских и болгарских войск, сопряженного с мятежом в Хорватии. Тито получил поддержку и обеспечение оружием отрядов компартии именно под влиянием этой угрозы, и это было только вершиной айсберга. В Югославии со времени переворота действовали советники из советских спецслужб. Представитель разведки Генштаба РККА, полковник Старинов, разработал план партизанской войны на случай вторжения. План учитывал сложный рельеф местности Югославии, возможность до начала войны не только развернуть партизан, но и провести минирование практически любых объектов и коммуникаций. Программу претворяли в жизнь, тем более, кадры в стране были - как свои, обученные за год, так и приезжие, в том числе эмигранты из испанских республиканцев.

Вопрос о времени вступления Югославии в вероятную войну обсуждался на всех уровнях в Белграде, Париже, Москве и Риме, но к единогласному решению стороны не пришли. Было не ясно, вступят ли в войну Румыния и Болгария, что подвешивало ситуацию. В итоге, договорились, что если румыны и болгары останутся в стороне, Югославия, возможно, объявит войну Венгрии. Но пока рассчитывать на Белград как боевую единицу не приходилось, максимум - они вынуждали Берлин и Будапешт отвлечь на границу некоторые части прикрытия.

***

План чехословацкого генерального штаба базировался на вводе советских войск и нажиме на Германию Франции. Для обеспечения союзникам возможности спасти Чехословакию, Прага требовала от армии продержаться три дня в приграничных районах. После этого либо Берлин сворачивал операцию под давлением Парижа и Москвы, либо оборона страны переходила в руки РККА. В случае срыва задуманного, командование предполагало отводить армию в Словакию и держать оборону на хребтах Малых и Белых Карпат, а при необходимости - отступать еще дальше на восток. Проблема заключалась в том, что словацкое руководство готовилось провозгласить независимость, и предсказать насколько серьезно это повлияет на дислоцированные в Словакии части было сложно.

После мобилизации Чехословакия развернула 30 дивизий из них 14 моторизованных полностью, на вооружении имелось 450 танков.

1-я армия прикрывала северо-восток Богемии, 2-я север Моравии, 3-я армия выдвинулась на южную границу Чехии, 4-ю развернули в Словакии, основной ее задачей являлось удержание до прибытия РККА Братиславы, важнейшего транспортного узла - Кошице, и железнодорожной ветки через Ужгород и Мукачево, ведущих в СССР. Две мобильные дивизии составили резерв главнокомандующего генерала Крейчи и сосредоточились в районе Праги.

***

Англия, опасалась повторения Наполеоновских войн, а потому шла на конфликт с Францией и была настроена против ее соглашения с Россией, создавая угрозу им в лице Германии.

В декабре 1939 года, начальник имперского генерального штаба Англии Айронсайд представил военному кабинету меморандум, где указывал, что при определении стратегии в создавшейся обстановке будет единственно верным решением считать Россию и Францию, а также Италию и Югославию партнерами. Из этого делался вывод, что эффективную помощь Германии можно оказать лишь атаковав Россию в Баку, районе добычи нефти. Айронсайд отдавал себе отчет, что подобные действия неизбежно приведут к войне с СССР, но считал это совершенно оправданным.

"В случае вступления Москвы в войну, мы готовы рекомендовать пойти на риск военных действий против России ради достижения большой цели - заявил по этому поводу Чемберлен на заседании кабинета, - успешное осуществление этих акций может основательно парализовать советскую экономику, включая сельское хозяйство". Комитет начальников штабов получил указание изучить возможность осуществления воздушного нападения на Кавказ.

В Киркук и Иран, на подготовленные авиабазы, строительство которых, как упоминалось выше, было начато еще год назад, на случай подобного варианта, перелетели три эскадрильи самолетов "Бленхейм МК-4", четыре эскадрильи средних бомбардировщиков и три эскадрильи истребителей прикрытия.

***

РККА насчитывала 179 стрелковых, 8 горнострелковых и 5 мотострелковых дивизий, 22 кавдивизии, 8 танковых корпусов (еще два формировались), две истребительно-противотанковые бригады. Кроме того, имелись семь отдельных танковых дивизий, четыре тяжелых танковых бригады прорыва, три воздушно-десантные бригады. И Генштаб стягивал силы на границу с Германией.

В боевых действиях против Финляндии оставили 38 стрелковых, мотострелковая, кавалерийская и две танковые дивизии, тяжелая танковая бригада прорыва. Танковый корпус и две танковых бригады с фронта сняли, передав на западное направление, Карельский и Северный фронты объединились в один, Северный, под командованием генерал-полковника Рокоссовского.

На Дальневосточном фронте оставалось 23 стрелковых, мотострелковая, две кавалерийские и две танковые дивизии, Закавказский и Северо-Кавказский округа, объединенные в Закавказское направление под командованием генерал-лейтенанта Горячева насчитывали 11 стрелковых, 4 горнострелковые, 3 кавалерийские и танковую дивизии. Средне-Азиатский военный округ располагал стрелковой, горнострелковой и тремя кавалерийскими дивизиями. Все остальное шло на запад.

Командующий Западным направлением маршал Уборевич развернул четыре фронта и особую армию.

Северо-западный фронт генерал-полковника Каширина, формировался у границы Восточной Пруссии и Литвы, имея целью наступление в направлении Кенигсберга-Данцига и прикрытие немецко-литовской границы. Фронт получил указание "координировать действия с вооруженными силами Литвы, Латвии и Эстонии", что на практике означало включение в состав армии войск СССР расположенных на базах в этих странах, и подчинение фронту армий трех прибалтийских стран. В состав фронта включались два танковых корпуса, две тяжелых танковых бригады прорыва, 22 стрелковых дивизии.

Западный фронт, который возглавил генерал-полковник Апанасенко, занял позиции на северном фланге границы с Рейхом, и в начале войны наносил удар в направлении Варшава-Лодзь, для чего получил два танковых корпуса, 24 стрелковых и две кавалерийские дивизии.

Центральный фронт под командованием генерала армии Седякина сосредотачивался на границе с протекторатом Мазовия, в границах УССР, наступал на Краков и Радом, отрезая немев от Словакии, для чего имел два танковых корпуса, тяжелую танковую бригаду прорыва, 25 стрелковых, горнострелковую и четыре кавалерийских дивизии.

Юго-западный фронт принял генерал-полковник Тимошенко, развертывался на границе с Чехословакией и должен был занять Закарпатье, после чего продвигаться навстречу наступающим в Чехословакии немецким войскам, взаимодействуя с чехословацкой армией. Фронт включал танковый корпус, 11 стрелковых, горнострелковую и две кавалерийские дивизии.

Генерал-лейтенант Соколовский командовал Особой армией, прикрывавшей границу с Румынией, для чего должно было хватить 8 стрелковых, горнострелковой, пяти кавалерийских и одной танковой дивизий.

В резерве главного командования оставались 16 стрелковых, три мотострелковых и танковая дивизии, танковый корпус, три воздушно-десантные бригады.

***

Армии Латвии, Эстонии и Литвы сохранили свои штаты и структуру, хотя в каждом прибалтийском полку появились советские советники в качестве офицеров связи. Офицерам связи придавались спецгруппы "для охраны и в качестве посыльных", группы комплектовались сотрудниками НКГБ, и целью был контроль над войсками. Новые прибалтийские правительства начали постепенную чистку своих армий от настроенных прогермански, проанглийски или антисоветски офицеров, но шел этот процесс медленно.

К концу 1939 года под патронажем Москвы три прибалтийские республики заключили между собой оборонительный пакт, оговаривающий взаимопомощь при обороне от агрессии, при условии нейтралитета республик. Москва и Париж выступили гарантами пакта, реально границы Латвии, Эстонии и Литвы полностью открылись для советских войск и иных перевозок. СССР, правда, вел себя осторожно, просоветская пропаганда ограничивалась идеями Народного фронта, увеличения численности РККА в Прибалтике не произошло. Впрочем, связано это было не в последнюю очередь с отсутствием готовых баз и свободных войск.

В итоге к концу декабря на литовско-германской границе заняли оборону литовская армия из четырех дивизий и по дивизии из Латвии и Эстонии. Войска отбирались с участием советских советников, и части считались достаточно надежными, чего нельзя было сказать об остальной армии.

Командующим объединенной группы прикрытия границы стал дивизионный генерал литовской армии Виткаускас.

Участие прибалтийских войск в наступательных операциях не предполагалось, но на оборону их собственных границ в случае попытки немцев пройти через Прибалтику в ходе войны с СССР, Москва рассчитывала.

Собранная мощь вселяла уверенность, и потому к войне с Рейхом Жданов считал себя готовым. Главное, чтобы никто не помешал правильно применить эту мощь.

***

Ожидание войны на время сгладило противоречия внутри советской элиты. Жданов, возможно, при ином развитии событий, пошел бы на ликвидацию оппозиционной фракции вплоть до арестов или исключений из партии, делать резких движений не хотел, тем более что оппозицию после XIX съезда оттерли от основных руководящих позиций.

Профсоюзная группа, несмотря на разногласия, доводить до кризиса в такой момент тоже не собиралась, там все же собрались достаточно умеренные в сравнении с Троцким, Зиновьевым, Бухариным или даже Косиором личности, которые, к тому же, вполне положительно относились к войне с "нацистским режимом, как острием антисоветской империалистической реакции". Время для выступления со своей позицией и критикой Жданова выглядело явно не лучшим, тем более в условиях ожидающегося объявления военного положения, что грозило и ускоренным судопроизводством. Постышев на заседании политбюро поддержал курс ждановцев.

***

Противоречия, тем не менее, существовали, и всплыли неожиданно, там, где их никто из окружения председателя СНК не ждал, на заседании Верховного Совета. Недавние изменения конституции повысили роль законодательного органа, имелось мнение в дальнейшем сделать из Верховного Совета некую площадку для независимой конструктивной критики и дискуссий, дать возможность озвучивать претензии и предлагать варианты действий официально, с выходом на самый высокий уровень, но, одновременно, отстраненно от практических решений. Площадку, разумеется, не для широких масс, но лишь для "широкого руководства", чьи настроения Жданов вынужден был учитывать. Учитывать означало не только контролировать, но по возможности направлять и предоставлять возможность "выпуска пара", для чего Верховный Совет, при сохранении возможности установления генеральной линии в ЦК, по мнению разработчиков реформы предоставлял прекрасные возможности.

Вопросы войны и мира относились к ведению Верховного Совета. В принципе, вполне можно было обойтись заседанием его президиума, но поскольку ситуация сложилась непредсказуемая и ее развитие могло потребовать самых неожиданных действий, генеральный секретарь предпочел созвать внеочередную сессию. 29 декабря внеочередная сессия Верховного Совета открылась, совместное заседание обеих палат вел Калинин.

Именно там, на заседании, Постышев выступил с речью, изложив взгляды оппозиции на грядущие события. По мнению представителей "профсоюзного движения", война должна была, во-первых, стать революционной, поводом принести социализм в сопредельные страны, "так, как принесли мы его на Западные Украину и Белоруссию, хотя там и имеются пока задержки с окончательным внедрением всех преимуществ советского строя". Во-вторых, лишь первым шагом, разгромом нацистского острия реакции, с последующим поражением и остальных империалистов. Кроме того, Постышев, а следом Гринько и Антипов заявили и о необходимости "усиления диктатуры пролетариата в нынешних условиях", что означало сворачивание шагов Жданова по повышению внутреннего уровня жизни, ослаблению регулирования на низком уровне экономики, постепенному введению в присоединенных Западной Украине и Белоруссии колхозов, уравниванию в остальном СССР единоличников и колхозников в правах и возврат к жесткому государственному распределению. Оппозиция выступила и против великорусской линии последних лет, заявив о примате интернационализма в свете грядущих революционных боев.

Эти декларации и депутаты, и "узкое руководство" встретили неоднозначно. С одной стороны, левые лозунги были не просто привычны, они были для большинства сидевших в зале непреложными постулатами, сопровождавшими их с юности или детства. Но в зале своем сидели не романтичные юноши и девушки с митингов, а вырвавшиеся наверх в жесткой аппаратной (а иной раз и боевой, представители армии и НКВД/НКГБ среди депутатов тоже имелись) расчетливые профессионалы. Полного одобрения Постышев не получил, и вряд ли на это рассчитывал. Но заставил задуматься многих - ведь идеи восстания пролетариата в тылу врага и централизации представлялись, как минимум, не менее обещающими, чем предлагаемое ждановцами заигрывание с народом.

Более того, если внутри СССР упор на великодержавную, фактически слегка исправленную дореволюционную политику был вполне воспринят, то уверенности в пригодности такой пропаганды вовне, не было даже у ее идеологов. Подходящие для Сербии, Чехословакии, Болгарии и Греции, нормально воспринимаемые во Франции и Италии, державные лозунги не совсем годились для Румынии и должны были встретить ярое неприятие в Польше, Венгрии и Турции, не говоря уже о Германии, и тем более - Англии. Другое дело, что интернационализм тоже больших перспектив в ближайшем будущем не обещал, провалившись и в Финляндии, где никакие угнетенные классы наступление РККА не поддержали, и до того на Западной Украине, где воссоединение шло как раз на славянофильской и национальной основе. При этом, хотя рассчитывать на серьезную поддержку иностранных коммунистов и сочувствующих в странах германского блока не приходилось, идеи социализма для этой аудитории выглядели явно заманчивее великодержавных, сторонников которых там не имелось вообще. Коммунистическая агитация, однако, могла оттолкнуть союзников и усилить опасения пока нейтральных стран.

Совмещать обе установки представлялось занятием непростым, и прекрасно уловивший эти колебания Постышев бил в самую уязвимую точку политики Жданова. Оппозиция, разумеется, не рассчитывала сейчас свалить генерального секретаря, или даже поколебать его положение. Нет, там готовили задел на будущее, пытаясь зарекомендовать себя среди лидеров среднего и высшего звена более дальновидными стратегами и политиками, и озвучивая открыто мысли, посещавшие в той или иной степени и многих сторонников Жданова, не только расшатывали единство ждановской группы но и позиционировали себя как нужных партии и стране "теоретиков", видя в этом дополнительные гарантии поддержки элиты, в случае если Жданов все же решится на репрессии. Была и третья причина - в случае войны профсоюзы и облисполкомы, на которых основывалась оппозиция, отодвигались от политики практически полностью. Но, зная о колебаниях по поводу выбора идеологической линии и среди ближайшего окружения Жданова, и у самого председателя СНК, оппозиционеры надеялись, что в случае признания их программы, в дальнейшем центристы, не имея уверенности в своих силах, пойдут на привлечение фракционеров к обсуждению политики страны.

В принципе, это было возможно, оппозиция выступала в роли "больших марксистов, чем генеральный секретарь". Жданов просто не мог заявить, что национальный фактор является более значимым, чем классовый, в рамках теории это было явной ересью, поскольку в марксизме преобладающее влияние классового над национальным является аксиомой. Да и наступление на империализм, пусть менее широкое чем лозунги Постышева, центристами одобрялось. Поэтому Жданов отвечал сдержано. Он заявил, что хотя национализм на текущий момент показался рабочим западных стран более привлекательной идеологией, нежели классовая солидарность, бороться с нацизмом можно только противопоставлением идей интернационализма. Признал, что закрепить окончательно социализм и гарантировать страну от интервенции, а значит и от реставрации силами лишь одной страны невозможно, необходима победа революции, по крайней мере, в нескольких странах, а потому развитие и поддержка революции за рубежом важны. Однако частично отыграл согласие с оппозицией, заявив, что цели распространение революции совершенно не противоречит национальной политике: "Страна должна срочно перейти на путь великодержавной политики, и оспаривать это есть подрыв обороноспособности СССР, единственного форпоста коммунизма в мире. Когда мы справимся с агрессором, мы должны в первую очередь, добиться мира в Европе, для наращивания мощи социалистической базы - СССР, для продвижения идей коммунизма во всем мире". После чего увел обсуждение в сторону от Европы, не желая дискутировать о союзниках из Средиземноморского блока: "когда мы сможем совладать с внутренним рынком, перед нами встанет вопрос о завоевании внешнего рынка. А этот вопрос встанет, в этом можете не сомневаться. Едва ли в будущем мы получим возможность рассчитывать на то, чтобы отобрать у капитала, более опытного, чем мы, у промышленности, более развитой, чем наша, внешние рынки на западе. Но что касается рынков на востоке, отношения с которым у нас нельзя считать плохими, причем эти отношения будут улучшаться, то здесь мы будем иметь более благоприятные условия. Несомненно, что текстильная продукция, предметы обороны, машины и пр. будут теми основными продуктами, которыми мы будем снабжать Восток, конкурируя с капиталистами". Препятствием служило наличие колониальных империй и особых сфер влияния западных государств, отсюда по мнению генерального секретаря, вытекала последовательная линия на поддержку национально-освободительных движений в странах Азии, которые представлялись наиболее логичными рынками для советского экспорта.

Постышевцы остановились - ставить под угрозу тактический союз с Парижем не собирался никто, а колониальные империи имелись не только у Британии. В итоге, оппозиция сочла заседание выигранным открытым выступлением, а широкое руководство получило повод задуматься о роли парламента - реальное обсуждение и показавшаяся отступлением речь Жданова, представлялись возрождением открытых дискуссий фракций, причем с возможностью достижения открытого компромисса. Это сулило интересные варианты в будущем, и действительно укрепило влияние и позиции группы Постышева.

***

В Токио выжидали. Японцев устраивала любая война с любым исходом, неблагоприятным развитием событий там считали только разрешение кризиса мирным путем. Отказавшись на ближайшее время от экспансии на севере и столкновения с СССР, и имея все ухудшающиеся отношения с США и Великобританией, японцы не разрывая отношений с великими державами, продолжали дожимать Китай, но в военных кругах рос интерес к Бирме и Индонезии, захват которых, увы, автоматически означал войну с Англией и США. Смыслом и целью такой войны, для Японии, могло быть "обеспечение империи условий для неограниченной самообороны", что включало контроль над всем регионом Южных морей, возможно, временно исключая Французский Индокитай. С другой стороны, в случае проигрыша французов в Европе, японцы готовы были подобрать Индокитай так же, как во время первой мировой Циндао. Но гораздо лучшим представлялось втягивание в европейский конфликт Англии, в таком случае в Азии должен был остаться только один соперник - США. Противник опасный, но все же единственный.

Конкретные действия диктовались обстановкой в мире, которая пока не выглядела определенной. Единственным проявлением активности стало дипломатическое подталкивание к "открытому и победоносному" разрешению кризиса военным путем Германии и СССР.

***

Соединенные Штаты Америки тоже не входили ни в одну из группировок держав, сложившихся к началу войны, в Вашингтоне вообще затруднялись с выбором предпочтений. Политические и экономические интересы с начала 20 века связывали США с Англией и Францией, но в элите США имелось немало сторонников сближения с Германией. В сложившейся европейской конфигурации, Вашингтон войны на континенте не желал. В Белом доме, возможно, согласились бы вновь занять место "арсенала демократии", как в первую мировую, тем более поставки оружия воюющим сторонам давали возможность перевооружить и свою армию. Проблема была в демократиях.

Место невоюющего арсенала англо-германской коалиции заняла Великобритания, и не собиралась уступать эту роль. Берлин и Лондон не отказывались от помощи США, но влияние этой помощи представлялось явно малозначительным, да и последствия победы этого блока никакой выгоды американцам не сулили. Гитлер в любом случае не намеревался предлагать американцам преференций в своей сфере влияния, а укрепление Британской империи ограничивало проникновение ее колонии и доминионы американского капитала. С учетом торговой и политической экспансии Рейха и в меньшей степени британцев в Южной Америке, перспективы выглядели не радужно.

С Францией противоречий не имелось. Несмотря на тягу к гегемонии в Европе, колонии и заявки на роль мирового банкира, ограниченная финансовая и материальная база Франции не могла противостоять расширению американской торговли и инвестиций. Зато могла стать препятствием для конкурентов с Альбиона. Так же рассматривалась Италия. СССР пока находился за пределами интересов США. Там помнили о выгодном сотрудничестве начала тридцатых годов, но для повторения ситуации требовалась большая открытость Советского Союза, рассчитывать на что оснований пока не имелось. Тем не менее, интерес к советскому рынку теоретически имелся.

Но проблемы были и тут, звались они платежи и Дальний Восток. Поставки во Францию могли осуществляться как прямо, в случае неучастия Англии в войне, так и через нейтральную Испанию, в СССР - через Владивосток и Мурманск. Вопрос был в оплате. Помощь в кредит странам, не рассчитавшимся по кредитам за первую мировую, не предоставлялась, а объемы поставок по предоплате вырисовывались явно меньшими, чем американские возможности.

Решить этот вопрос можно было многими способами, и если для Франции в ходе переговоров ряд банков готов был дать гарантии, то в отношениях с СССР особую роль приобрела независимая, и безусловно, демократическая Тувинская Народная Республика. Туву срочно признали дипломатически, ТНР получила на свои внешнеэкономические закупки гарантии СССР по кредитам, после чего торговля с Тувой и транзитные перевозки в Кызыл через советскую территорию перестали подпадать под действие законов, регулирующих торговлю с воюющими странами.

Конгресс пытался задавать по этому поводу вопросы, соперников у Рузвельта перед выборами хватало. Но шум вокруг ТНР быстро утих, выяснилось, что в Америке находится перебежчик из Тувы, некто Кара-Сал, бывший главный прокурор независимой страны, "выбравший свободу" из-за разногласий в тувинском руководстве. Кара-Сал на допросах в Вашингтоне рассказывал чистую правду - о том, что ТНР советский сателлит, больше 80% населения которого кочевники, а повальной советизации не происходит лишь по причине ненужности Тувы Москве. Но… перед выступлением на закрытых слушаниях в Конгрессе, с Кара-Салом беседовали уже как с консультантом, причем, разумеется, рузвельтовского правительства. Перебежчик не врал и далее, но ведь в ТНР и вправду проходили открытые выборы в местное самоуправление, не были запрещены рыночные отношения и имелись другие элементы демократии. Не меньше чем в довоенной Польше или III Рейхе, во всяком случае. Конгресс оказался удовлетворен, а Кара-Сал еще несколько лет оставался консультантом и посредником в вопросах связанных с Тувой, Монголией и СССР. Провалился с таким трудом внедренный агент НКГБ СССР позже, и на взаимоотношения США и СССР влияние это не оказало.

Второй проблемой для США стал Дальний Восток. Притязания Японии в направлении Южных морей угрожали Великобритании и США, и правительства обеих стран были в равной мере заинтересованы в сдерживании Японии. Американцы монополизировали дипломатические отношения с Японией и определяли политику в области поставок нефти и важнейших видов сырья. Но в сложившихся условиях, когда британцы пытались не допустить вмешательства США в европейские дела, оставляя роль арбитра за собой, на востоке Лондон также старался занять доминирующую позицию. Конфликт с британцами на Дальнем Востоке, при свободе рук Англии в Европе и при наличии выжидающей Японии, ситуацию не разрешал, тем более что у Токио всегда оставалась возможность соглашения с Лондоном. Союз же Альбион предлагал только на своих условиях, не собираясь ничем поступаться. Идея столкновения с Японией в Китае в этих условиях означала, по мнению Вашингтона, что Лондон займет позицию третьего радующегося и в Азии. Лучшим вариантом выглядела японо-британская война, но тут возникал вопрос одновременных отношений с Францией и СССР. С учетом предстоящих в ноябре 1940 года выборов президента, и предполагающегося в случае войны снижения обычной внешней торговли, Рузвельт оказался в подвешенном состоянии. Попытки дипломатически вмешаться в ситуацию вокруг Чехословакии результата просто не дали. Оставалось ждать.

***

31 декабря Словакия и Рутения провозгласили независимость и приняли декларацию о роспуске государства Чехословакия. В ответ президент Чехословакии ввёл на территории Словакии военное положение, а чешскую армию в Братиславу. Тисо выехал в Берлин, где сформировал новое словацкое правительство, тут же подписавшее договор с Рейхом, согласно которому Германия взяла на себя охрану независимости и интегральности Словакии.

Войска Чехословакия, СССР и Франция перешли в состояние боевой готовности и начали выдвижение на передовые позиции.

1 января 1940 года Германия, Венгрия, Мазовия, Румыния и Болгария признали независимость Словакии.

На рассвете немецкие войска начали наступление на Чехословакию, первыми были заняты города Моравска-Острава и Витковце. Части 6-й венгерской армии перешли границу Карпатской Украины и начали военные операции на мукачевском направлении.

Началась вторая мировая война.

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

11.04.2012