До съезда, на котором ожидалось закрепление победы Косиора оставалось три месяца. Заинтересованные лица ждали и готовились, в высших эшелонах власти шла не выходящая пока наружу, подковерная возня. Заключались союзы, складывались группы. Но участвовали в этой подготовке не все.

Мануильский, Калинин и Жданов выехали в отпуск, на Кавказ.

Оттертые от верхов, Калинин и Жданов от грядущего съезда ничего хорошего не ожидали. Они понимали, что в новый состав политбюро не войдут, а чуть позже, скорее всего, потеряют и нынешние посты. Косиору они были не нужны, а возможностей для борьбы с ним не имели.

Калинин отнесся он к случившемуся спокойно, не видя за собой "грехов" перед косиоровцами, он рассчитывал, как старый большевик и ветеран партии уйти на какой-нибудь незначительный, но почетный пост - директором музея или института посвященного революции, например. Далеко от вершин, зато безмятежно. Поэтому отправился мирно в отпуск, и с ехавшим тем же поездом Ждановым общаться не хотел. Лично к нему бывший "Всесоюзный староста" относился хорошо, но попасть за разговор с ним под "кампанию по борьбе с "ждановцами", чего умудренный жизнью Калинин после съезда не исключал, не хотелось. Возраст не тот.

***

У Жданова положение складывалось хуже. Всего несколько месяцев назад один из четырех секретарей ЦК и руководитель Ленинграда, замеченный Молотовым и выдвинутый Сталиным, он давно подчинялся только самому генеральному секретарю. И в кланы не входил, зато понемногу создавал свой, ленинградский. Из людей, перетянутых из Горького, которым он руководил до этого, унаследованных от убитого Кирова или выращенных на месте. Но все это было лишь началом пути. Пока же Андрей Андреевич держался на верху только за счет вхождения в сталинскую "обойму". Им выдвигаемый и поддерживаемый, без вождя он оказался никому не нужным. Подвигами в Гражданскую войну он похвастаться не мог, дореволюционных заслуг не имел, и громким именем не обладал. Вес в партии ему придавало только положение проводника идей Сталина, чего против Косиора явно не хватало, а прибиваться к "украинцам" оказалось поздно, там своих кандидатов на ЦК и Ленинград хватало. В отпуске он планировал спокойно обдумать ситуацию и принять решение. Да и сидеть в Ленинграде, ждать съезда, было досадно, "подвешенное" состояние видели и подчиненные, и сторонники и враги. Отвечать на вопросы: "а что будет дальше?" не хотелось. Да и нечего отвечать, потому как, быть могло всякое. От перевода секретарем обкома в Сибирь или на тот же Кавказ, до ареста по обвинению в принадлежности к заговору Ежова-Кагановича. Шансов на успешную борьбу с Косиором не было, Жданов трезво оценивал свой уровень.

"Какого черта этому Ежову не сиделось? - подумал он. Секретарь ЦК, нарком. Но ведь несравнимая со Сталиным, да хоть и Косиором тем же, фигура. Вообще не понятно, на что они с Лазарем рассчитывали. Может, за ними действительно Троцкий стоял? Того как раз за несколько дней до заварушки грохнули. Потому может, и сорвалось у них".

Слухи о том, что за Ежовым и Кагановичем стоял убитый за неделю до переворота Троцкий, до хозяина Ленинграда доходили. Цену молве он, конечно, знал, как и то, что распускает слухи частенько соответствующее ведомство. Но версия представлялась логичной. Ни Ежов, ни Каганович на роль главы СССР не годились. А вот "Лев революции" вполне. И внезапное, перед самым путчем, убийство в Мексике бывшего второго человека в Советском Союзе, и непонятное Андрею Андреевичу бездействие заговорщиков после удачного покушения на Сталина - все работало на этот вариант. Срочная ликвидация Троцкого, в таком раскладе могла быть следствием получения чекистами информации о готовящемся перевороте, убийство Сталина и его окружения - безнадежной попыткой оставшихся заговорщиков довести дело до конца. Впрочем, сейчас это значения уже не имело.

***

Тем же поездом, в отпуск выехал и замнаркома внутренних дел, начальник ГУРКМ НКВД, комиссар ГБ 2-го ранга Бельский. Отправленный в 1934 году Ягодой "чекизировать" милицию, с поставленной задачей Лев Николаевич справился, сумев одновременно улучшить работу правоохранителей, и сейчас занимал свое место вполне по праву. В майских событиях он не участвовал, но и против Агранова никогда не выступал, сторонникам Косиора дорогу не переходил, и в целом за свою судьбу не опасался. Вопросы у него, конечно, возникали, рассказы о происходившем в ночь переворота на Лубянке он слышал, и в рассказах этих с официальной версией стыковалось не все. Но, зная не понаслышке, какая неразбериха может твориться во время серьезной операции, да еще в условиях цейтнота, в целом в официальной версии Бельский не сомневался. Предполагая, правда, что некоторые детали победы над блоком Ежова-Кагановича могли с объявленной линией и не совпадать. Последнее, впрочем, его не особо тревожило.

Замнаркома давно знал Берию, секретаря ЦК Грузии, и воспользовавшись августовским затишьем, решил съездить отдохнуть к бывшему коллеге.

***

В это же время, маршал Буденный, решив на время перемен в стране укрепить поддержку в армии, объезжал округа с инспекторской проверкой кавалерии. Буденный пользовался среди военных не меньшей поддержкой, чем Якир с Гамарником, а сослуживцев по Конармии он проталкивал вверх еще с 1925 года. При содействии, правда, Сталина и Ворошилова, ныне, увы, покойных. Но Косиор с Якиром менять его людей пока не осмеливались. Пока. Сейчас этого казалось мало, и потому бывший командующий 1-й Конной начал поездку с Северокавказского военного округа. Здесь он планировал обсудить майские перемены с командующим округом Кашириным и его начальником штаба Вакуличем, которые в армии считались входившими в достаточно влиятельную группу Седякина.

***

Внезапный наплыв на курорт людей из высочайшего руководства, не мог, разумеется, остаться без внимания местных властей. 15 сентября, всем отдыхающим пришло приглашение от местного хозяина, секретаря ЦК Грузии. Берия приглашал гостей на ужин на дачу, расположенную неподалеку. Еще бы, Калинин, Мануильский, Жданов, Буденный - и все на его территории. Да и Бельский, несмотря на ранг пониже, без внимания остаться не мог, не то ведомство представлял. Тем более во времена перемен.

В принципе, такие ужины были традиционными. Отказываться от приглашения республиканского руководства, было не принято: человека обидишь - врага наживешь, да и скажут, что от народа отрываешься.

Собрались на даче к восьми часам. Калинин на ужин не пошел, сказался больным. Ему уже, в общем-то, все равно было, что местное руководство о нем подумает, он не рассчитывал на продолжение политической карьеры. Стол был традиционно обильным, местный коньяк способствовал свободе общения. Тем более в компании были только свои. И разговор, разумеется, не мог не зайти о недавних событиях - смерти Сталина и приходе к власти Косиора. А потом и "разоблачении" Тухачевского.

Мануильский уехал в отпуск расслабиться. В заговор против Сталина он влез по большому счету случайно, и не раз уже об этом пожалел. Раньше боявшийся попасть под волну сталинских чисток, сейчас он был убежден, что это были надуманные страхи. Зато теперь обстановка в стране накалялась, и начавшаяся в стане бывших соратников борьба пугала гораздо сильнее, чем умозрительное недовольство прошлого вождя, а дело Тухачевского наводило на мысли о дальнейших перетрясках. Если при Сталине вплоть до последнего времени оппозиционеров снимали с должностей, исключали из партии, высылали, то Косиор сразу начал круто. Дмитрий Захарович не был наивным гимназистом и убитые при перевороте Молотов, Ворошилов, Ежов и прочие его не смущали. Расстрелы людей окружавших Сталина - это тоже было понятно. Но вот столь быстрая расправа с одним из своих, вождей заговора, страшила.

К тому же новый генеральный оказался явно более слабой фигурой, чем старый. Внешней политики он не знал и не понимал, заграничные компартии считал такими же подразделениями ВКП(б), какой была его компартия Украины, во внутренней жизни страны разбирался слабо. Сам Мануильский как человек образованный, учившийся в Петербургском университете и окончивший Сорбонну, даже не будучи хозяйственником, осознавал, что растущая экономика огромной страны требует постоянного контроля и тщательного баланса, угрожая в противном случае пойти вразнос. Косиор и его люди, способными заниматься экономикой не выглядели. Вместо этого, они активно делили посты, пропихивая наверх своих. Как правило, таких же выходцев из партии, необразованных и совершенно не желающих вникать в тонкости порученного дела.

Секретарь Исполкома Коминтерна прекрасно помнил, с чего начиналась революция в 1917 году. Пренебрежение к положению в стране могло вызвать что-то подобное, чего совершенно не хотелось. Сейчас он уже совсем не был уверен, что майские события не приведут к кровавой сваре в стране.

В застольном разговоре, произошло нечто, до сих пор неясное исследователям событий тех лет. Да, из участников ужина, воспоминания оставили трое, но их мемуары, выходившие в разное время, отражают, скорее, линию партии на день выхода книг и подробностями не балуют. Как известно, Буденный вообще не упоминал о разговоре на даче, ограничившись фразой: "во время проверки Северокавказского военного округа, я узнал о страшном злодеянии и обмане…", после чего переходит к последствиям. Сам Мануильский, в узнаваемом стиле чистосердечного признания тех лет, описал свои муки совести и потребность раскаяться перед партией, при этом настойчиво декларируя, что партию он уже тогда представлял исключительно в лице лично и непосредственно Жданова, что с учетом времени выхода мемуаров неудивительно. "Дневники…" Берия опубликованы позже остальных, когда писать разрешили более открыто, и там излагается иная версия. По словам Берии, он сразу, еще в мае 1937 года, заподозрил неладное в официальной версии смерти Сталина, а в сентябре, за ужином, он и Бельский, подозревая Мануильского, в присутствии Жданова и Буденного устроили секретарю Исполкома Коминтерна неофициальный допрос, в ходе которого и выведали правду о заговоре Косиора.

Учитывая, что Мануильский до самой смерти оставался несменяемым закулисным шефом международного коммунистического движения, занимал высшие посты в СССР, и оказался единственным участником двух верхушечных заговоров 1937 года, вероятность того, что он действительно в сентябре смог просчитать развитие событий, поставить на Жданова и привести его к власти, существует. Хотя, предположения о том, что Мануильский стал "серым кардиналом" направлявшим Жданова, относятся к области конспирологии и не имеют под собой оснований, но отрицать его блестящие способности аналитика и мастерство аппаратной игры, невозможно. В принципе, он действительно мог вывести политическую игру на новый уровень, а Жданов в те дни выглядел, пожалуй, единственной кандидатурой среди членов не ангажированной Косиором и готовым вступить в борьбу. Но может оказаться ближе к истине и версия Берии.

В любом случае, фактом следует признать, что в тот день, во время ужина, Мануильский умышленно или неосторожно, дал понять, что знает о майской смене власти больше остальных присутствующих, и его слова не пропустили мимо ушей. Фактом, подтвержденным дальнейшими событиями, является и то, что Мануильский сообщил собравшимся коллегам по партии о заговоре против Сталина и перевороте - операции "Пер".

***

Открытие такой тайны, должно было ошеломить и напугать, и первым опомнился Жданов, ставший главным лицом в собравшейся группе.

С рассказом Мануильского надо было что-то делать, иначе он превращался в приговор. Если сейчас, на месте, не повязать круговой порукой участников "тайной вечери", в которую превратился обычный ужин, то Косиор и Агранов про утечку узнают. И вычистят услышавших. С другой стороны, сведения могли стать козырем, которого Жданову так не хватало для противостояния Косиору. Опираясь на эту информацию, он внезапно получал некий рычаг, оставаясь секретарем ЦК, ведь Секретариат в советском раскладе мог потягаться и с политбюро. Роль преемника Сталина, разоблачившего его убийц и по праву мстителя ставшего наследником коварно убитого вождя Жданов примерил на себя моментально, не умевшие мгновенно принимать решения рядом со Сталиным долго не задерживались, а не имевшие амбиций до таких постов не дорастали. И немедленно послал за Калининым. Теперь он рассматривал собравшихся в банкетном зале как союзников в будущей драке, и усилить коалицию еще одним кандидатом в члены политбюро не мешало.

Бывший помощник вождя не предполагал в остальных ярого стремления мстить за Сталина. Впрочем, он и для себя не рассматривал месть как серьезное основание. Но как один из факторов, заставляющих других пойти за ним, это вполне годилось. Другими причинами были опасения ликвидации носителей опасных сведений и наоборот - шанс взлететь для них же. Лидером нового заговора он стал по умолчанию, Мануильский выбрал в качестве "патрона" именно его, и, как показало будущее, не прогадал. Так же поступили остальные. Решение готовить переворот против Косиора стало общим, и наверное в той ситуации, единственно возможным выбором, остальные варианты представлялись еще более опасными, а с учетом уверенности в том, что хоть один, но донесет - даже смертельными. Никто из участников ужина не принадлежал к людям Косиора, но все они занимали сильные посты. Не высшие, но весомые. Пока… А потому провести смену власти следовало не позднее съезда партии, поскольку большинство не было уверено в сохранении своего положения.

***

Там же, на перешедшем в совещание банкете, решили, что Буденный прозондирует настроения в армии, Жданов в партии, Бельский в НКВД.

Оказавшийся в центре событий почти против своей воли Калинин, тоже решил высказать свое мнение. Являясь авторитетной и популярной в стране фигурой, но давно уже не имея реальных рычагов власти, Михаил Иванович давно научился использовать для продвижения своих идей те минимальные возможности, которые предоставляло советское законодательство. Кроме того, по своему богатейшему опыту революционера-подпольщика, толк в пропаганде он знал. И предложил интересный ход:

- Надо с Вышинским переговорить - сказал он. С прокурором Союза. Для придания законности нашей задумке, он совсем даже не лишний будет. И подход к нему есть, давний он мой знакомец, еще по Кавказскому подполью. Да и не только мой, они с Иосифом Виссарионычем в девятьсот третьем в одной камере сидели, в тюрьме Баиловской. Там и сдружились.

Жданову мысль понравилась. Он знал, что Вышинскому, в прошлом меньшевику, но главное - ревизору косиоровской Украины в середине 30-х и выявившему массу нарушений, при новой власти ничего хорошего не светит.

- А что? - отреагировал он. Хорошая мысль. Андрей Януарьевич твердым сталинцем всегда был.

- Не помешала бы его поддержка - кивнул, осторожно вмешиваясь в разговор "небожителей" Бельский. Под его прикрытием и я куда свободнее действовал бы. Мало ли, какие поручения прокурор милиции дать может? Никто и проверять не будет.

***

Мануильскому было обещано полное прощение и сохранение всех постов, после чего он, в присутствии Жданова, Калинина, Буденного, Берии и Бельского составил ставший впоследствии знаменитым "меморандум Мануильского", на двадцати трех листах которого подробно описал заговор, убийство Сталина и переворот. Документ заверили присутствующие, после чего каждый получил по экземпляру. Меморандум стал компроматом, основываясь на котором можно было идти дальше. И одновременно повязал всех участников общей тайной. Смертельной, в случае разглашения. Пользуясь этими экземплярами, вернувшиеся в Москву заговорщики начали вербовку сторонников.

***

Новая оппозиция спешила. Вернувшись в столицу, Калинин и Бельский, под предлогом обсуждения работы милиции на Дальнем Востоке немедленно встретились с Вышинским. После разговора с давно знакомым Калининым и прочтения признаний Мануильского, Андрей Януарьевич задумался. У него были неплохие отношения с Калининым и Ждановым, но крайне натянутые - с группой Косиора, от потери поста прокурора спасало пока лишь то, что должность в советских представлениях не считалась ключевой. Примкнуть к заговору он согласился. А согласившись, принял активное участие:

- Мануильского приводите - буркнул прокурор. Будем оформлять.

- Что оформлять? - не понял Калинин.

- Документацию. Вот это - Вышинский потряс меморандумом, - филькина грамота. А вот если это все в приличный, процессуальный вид привести, так на съезде очень хорошо сыграть может. Если найдем кому озвучить с трибуны. Представляешь, какое впечателение произведет?

И заметив, что Калинин колеблется, улыбнувшись, добавил: да не волнуйся ты, Михаил Иваныч. Все в надежном месте до поры будет, нас с тобой тайникам учить не надо. А ему - он кивнул на Бельского, - ему я помогу.

Уже через два дня, в присутствии членов Политбюро Жданова и Калинина, в полном соответствии с советским законодательством, прокурор СССР принял у Мануильского официальную явку с повинной. Процессуально оформленное признание действительно стало отличным компроматом и вполне убеждало новых участников оппозиции. Теперь Вышинский в любой момент мог (а в принципе вообще был обязан сделать это немедленно) возбудить в отношении Косиора и остальных заговорщиков совершенно законное уголовное дело. По обвинению в убийстве, государственном перевороте, измене Родине. Да, в нынешних условиях, возбуждение такого дела стало бы самоубийством. Но при любых чуть более удачных обстоятельствах, материалы могли стать маленькой, но необходимой соломинкой, ломающей спину верблюда.

Жданов предполагал использовать эти документы на XVIII съезде для привлечения делегатов на свою сторону и снятия Косиора. Все же у покойного Сталина в стране хватало преданных людей. И многие делегаты надвигающегося съезда были еще из них.

***

До съезда, новая оппозиция успела многое. Достоверно известно, что Жданов, в том числе используя разоблачающие документы, перетянул на свою сторону членов политбюро Межлаука и Микояна, кандидата в члены Политбюро Постышева и бывшего члена Политбюро, а ныне наркома водного транспорта Андреева.

Постышев, до переворота занимавший пост секретаря ЦК КП(б) Украины, тем не менее в группу Косиора не вошел и сейчас его положение выглядело шатким. Косиор всегда считал его человеком Сталина, посланным приглядывать за украинцами, что, впрочем, полностью соответствовало действительности. На хорошее отношение нынешней власти Постышев рассчитывать не мог.

- С секретарей-то тебя не снимают еще? - спросил товарища по опале Жданов.

- До съезда и не снимут - криво усмехнулся Павел Петрович. Сам понимаешь, Киев - косиоровская вотчина, я у них под полным контролем там. В аппарате в глаза ухмыляются, знают - ответить не могу. Вот съезд пройдет…

- Смотря как пройдет - в тон ответил секретарь ленинградского обкома. На, почитай - и протянул досье Вышинского.

Читал Постышев быстро.

- Убойная вещь - закончив чтение, взвесил он подборку на ладони. Только вот, само по себе оно Стаса не свалит.

- Факт - кивнул Жданов. А кто сказал, что само по себе? Хотя, можешь просто съезда подождать. Сейчас тебе просто ухмыляются, а после… Тухачевскому не ухмылялись, хотя он-то для них вообще своим был. А мы с тобой чужие. Вот и смотри.

Спорить было сложно. Постышев и не стал - согласился.

С Межлауком было не тяжелее. Нарком тяжёлой промышленности, основы экономической мощи страны, до февраля 1937 бывший заместителем Молотова в СНК и председателем Госплана СССР, тоже ждал снятия с должности. Внесший огромный вклад в создание и развитие производства, базы авиационной и танковой промышленности, автор работ по вопросам военной промышленности, строительства и снабжения войск, он имел серьезные расхождения с Якиром и Косиором, пришедшими к власти с отнюдь не хозяйственных должностей и не желающими заниматься скучными цифрами показателей роста выплавки чугуна и выпуска станков. По вопросам промышленности у них немедленно возникли склоки. Косиор и его окружение не хотели медленного поступательного развития. А экономика никак не желала ходить строем, даже по команде ЦК. Объяснить причины можно было человеку, расположенному разбираться в вопросе. Но Косиора цифры и графики утомляли. Не связывались у него с лозунгами партии и количеством танков данные о расходе валюты на закупку станков, количестве бетона для промплощадок и балансе активов. Новый председатель СНК Чубарь, Межлаука наоборот оценивал высоко. Но это судьбу наркома только ухудшало, у новоиспеченного шефа была своя, киевская, команда. И держать у трона такую фигуру он не хотел - не нужна ему была конкуренция.

Микоян, нарком торговли, снабжения и пищевой промышленности, к разговору со Ждановым был готов. Друживший с Калининым и Вышинским, Анастас Иванович человеком был хитрым и осторожным. Косиора невзлюбил, но в заговор просто так не пошел бы. Если бы шестым, не подводившим никогда чувством, не почуял - Косиор проиграет. Своей интуиции он верил.

Позже Жданов и Калинин, с помощью Берия и Постышева втянули в заговор первых секретарей ЦК Азербайджана Багирова, ЦК Казахстана - Мирзояна, Дальневосточного края Варейкиса, Горьковского обкома Прамнэка, главу ВЦСПС Шверника.

***

К заговору присоединялись и другие. Например, первого октября в Киеве, на пленуме украинского ЦК, выступал нынешний хозяин Украины Зеленский. Новый первый секретарь поступал по образцу своего начальника. Как и Косиор в Москве, он рассаживал своих ставленников по Украине. Но для них сначала нужно было освободить должности. И доклад "О буржуазно-националистической антисоветской организации бывших боротьбистов и о связях с этой организацией Любченко " был подготовлен как раз для этого. Панас Петрович при Сталине входил в украинское политбюро и расположением Зеленского не пользовался. Для новой команды он стал лишним.

После пленума Любченко уже собрался было стреляться, поскольку кроме ареста ждать было нечего, а идти в тюрьму не хотелось, но… нагнавший его по дороге к машине заместитель командующего Киевским военным округом Тимошенко посоветовал подождать. И обсудить ситуацию вечером…

С Тимошенко, верным другом и соратником по 1-ой Конной, уже успел поговорить приехавший в Киев Буденный. К Якиру и Косиору бывший конармеец ни малейшей симпатии не испытывал и до этого, а после подтвержденного документами рассказа боевого друга и покровителя об убийстве ими Сталина… вот последнего Тимошенко уважал. И поквитаться за его смерть считал для себя вполне естественным.

Маршалу о Любченко он доложил сразу после пленума, охарактеризовав просто: "…неплохой мужик, крупный работник. Есть, правда, за ним политические грешки - он когда-то был петлюровцем".

Такие мелочи Семена Михайловича через двадцать лет после войны не смущали, и стреляться Любченко он отговорил. А на косиоровской Украине у ждановцев появился свой человек. Кровно заинтересованный в их победе.

И вербовка сторонников продолжалась.

***

Бельский привлек старого сослуживца, во многом обязанного ему карьерой, Дагина. Последний занимал пост начальника отдела охраны руководителей партии и правительства и управления коменданта Московского Кремля, и его вербовка стала огромной удачей. Дагин о судьбе своего предшественника в Кремле, Ткалуна, слышал. И к заговорщикам идти не хотел, предъявленные Бельским все те же документы Мануильского его не впечатлили. Тогда замнаркома повез его на личную встречу со Ждановым и Буденным. Сразу, прямо из кабинета, в котором они разговаривали.

Лев Николаевич понимал, чем рискует. И отпускать бывшего подчиненного не собирался. Он бы предпочел его убедить, но в случае малейших сомнений, колебаться не планировал. На кону стояла его собственная жизнь, а к такой ставке замнаркома относился серьезно. Дагин это понял. У него было два варианта: сдать заговорщиков, либо примкнуть к ним. За раскрытие реальной антиправительственной организации, Агранов бы его наградил. Но выше не продвинул бы, некуда. Увидев, что в числе заговорщиков действительно высокопоставленные лица, комендант решился. Давний приятель Бельский до этого не подводил ни разу, а Буденный и Жданов виделись людьми основательными, с очень неплохими шансами. Жданов твердо обещал в случае удачи переворота награду самому Дагину и его младшему брату, работавшему в Ростовском обкоме комсомола. И чекист сотрудничать согласился.

Начальника основного силового подразделения НКВД, Главного Управления пограничных и внутренних войск комдива Кручинкина, "зубра" внутренних войск, окончившего военную академию РККА и прошедшего все ступени карьеры, друга и заместителя убитого при перевороте Фриновского, Бельский завербовал сам. Раздавить мятежников, убивших и оклеветавших его друга и других хороших людей (и получить при этом совсем не лишнее повышение), комдиву, числящемуся Аграновым в почти "ежовцах", представлялось здравой идеей.

Кроме того, Бельский смог убедить войти в оппозицию начальников областных управлений НКВД Ленинградского Заковского и Дальневосточного - Чернышева, и некоторых чекистов более низкого уровня.

***

В армии Буденный привел в заговор своих "первоконников" и командиров из группы Седякина. За маршалом шли и ему верили. Якира армейцы, не входившие в украинский клан, не любили. За самоуверенность, за комиссарское прошлое, а в первую очередь, разумеется, за вытаскивание на хорошие посты своих. На посты хотелось всем, и список военных заговорщиков впечатлял.

При помощи неожиданно ставшего незаменимым в вербовке сторонников, знающего в партии всех и вся Калинина, Жданов сумел встретиться с начальником Разведуправления Генштаба Уншлихтом, когда-то курировавшим всю разведку в СССР, потом снятым Сталиным с руководящих постов и до смерти вождя работавшем с Михаилом Ивановичем в ЦИК СССР. Гамарник вернул его в наркомат обороны, но Уншлихт этого не оценил, считая себя способным на большее. На пост самого Гамарника, например. Такая цена Жданова устроила, Уншлихт был человеком полезным и мог войти в его личную команду. А иметь в случае удачи задуманного своего человека в пробуденновском наркомате обороны не помешало бы, растущая доля военных в рядах оппозиции, лидера заговора начала нервировать.

С Уборевичем, вызванным в Москву на совещание, начали работать его давний приятель Постышев и Буденный. Жданов знал, для того чтобы вытянуть Уборевича в Москву, Буденный потребовал обсудить вопрос о кавалерии на Дальнем Востоке, а Уншлихт в то же время внезапно озаботился работой военной разведки в Китае и Маньчжурии. В том, что считающегося лучшим стратегом РККА командарма дожмут, он не сомневался. Буденный, конечно, сильная личность, но на случай войны надо и стратегов иметь.

***

Несмотря на конспирацию, информация об оппозиции Косиору и неких готовящихся на съезде сюрпризах, просачивалась. При таком количестве вовлеченных иначе и быть не могло, несмотря на всю осторожность заговорщиков, несмотря на весь их немалый опыт нелегальной работы.

Точной информации НКВД получить не удалось, но Агранову стала известна причастность к оппозиции Бельского. Нарком о предстоящем съезде помнил прекрасно. И понимал, что выступление оппозиции, неизвестно насколько организованной и многочисленной, будет представлять опасность. Косиор - не Сталин, его положение не настолько прочное, чтобы рисковать. Точных данных у чекистов не было, в причастности к оппозиционерам можно было подозревать слишком многих. А власти нужно было действовать аккуратно. Крутые репрессии сразу после переворота и расправы с Тухачевским могли вызвать резкую враждебность в партийных массах. Не рядовых, разумеется, а среди секретарей обкомов и республиканских ЦК, военных и чекистов, наркомов и руководителей главков. Недовольное и напуганное, это звено могло задавить руководство большинством, чего обустраивающейся на верхушке группе Косиора не хотелось. Не чувствовали они пока себя готовыми к открытой драке. Следовало выявить конкретных лидеров оппозиции, и двадцатого октября Агранов отдал приказ новому начальнику ГУГБ, Евдокимову.

Бельского решили брать в его рабочем кабинете, тут же допрашивать, а уже потом определяться с дальнейшими действиями. Агранов ждал у себя. Ждать впрочем, пришлось недолго.

Начальник союзной милиции риск участия в заговоре прекрасно осознавал, и к такому повороту событий был готов. И решение для себя принял еще в первый вечер, на даче Берии, в Сухуми: попадать на допрос к коллегам из особого отдела Лев Николаевич не собирался. Маленький браунинг он с самого начала держал при себе. В кабинете пистолет обычно лежал под рукой, прикрытый бумагами - замнаркома знал, что если придут арестовывать, времени у него будет немного.

Звонок Евдокимова насторожил. Начальник ГУГБ хотел зайти поговорить о вопросе нешуточном и неприятном: в Ташкенте чекисты взяли на присвоении конфискованного золота местного начальника управления угрозыска. Но почему он решил зайти сам? Правая рука Агранова, по всем аппаратным раскладам он должен был позвать простого замнаркома к себе. Тем более в такой ситуации…

Увидев лицо входящего Евдокимова и мелькнувших за ним оперативников, Бельский понял все и сразу. Для него не стоял выбор между жизнью и смертью, выбирать приходилось между пулей в висок из собственного пистолета и смертью долгой и мучительной - ведь все, происходящее с ним после задержания, являлось бы только растянутым путем к точно такой же пуле, но в затылок.

"Кто ж интересно сдал, все-таки?" - мелькнула мысль у вскидывающего ствол в направлении двери Бельского. "А ведь всегда был паршивым стрелком" - успел еще удовлетворенно подумать увидевший заострившееся лицо и расширяющиеся глаза поймавшего пулю в грудь Евдокимова замнаркома, рванув пистолет к виску.

Сорок минут спустя, перевязанный Евдокимов от боли, возбуждения, и чувства вины за срыв операции изъяснялся в основном матом. Но прерывать его и выяснять подробности Агранов не стал, исправить что-либо было все равно невозможно. Труп начальника ГУРКМ остывал в подвале, унеся с собой все известные ему секреты. Евдокимова, которому пуля скользнула по ребрам, готовились везти в больницу. Нарком чувствовал жестокое разочарование: Бельский оказался крепким орешком, и теперь представлялся фигурой важной и им, Яковом, недооцененной. Нет, отработать все его последние связи он конечно распорядится. Даже самоубийство дает след, ведь теперь есть откуда начать. Восстановить картину контактов заместителя с мая по октябрь - работа хоть и тяжелая, но вполне выполнимая. А дальше анализ, круг общения… стандартная работа, в общем. Вопрос во времени. И в исполнителе - Евдокимов, похоже, выбыл минимум на пару недель. Дослушав раненного, нарком кивнул, ободрил подчиненного, и тяжело ступая, пошел к себе.

***

Заговорщики встревожились, но выбора уже не оставалось. Однако оппозиции везло, Агранов назначил на должность начальника милиции знакомого ему расследованию убийства Кирова Заковского, из Ленинграда. Ему же он поставил задачу выявления возможного заговора и чистки в Управлении.

- Это, по сути, милицейская работа Лева - весомо сказал нарком - пусть твои копают, отбери надежных. И может даже лучше, из других управлений забери, мы не знаем, как в РКМ Бельский корни пустил. Он там три года сидел, кого угодно мог подмять. Теперь тебе Управление чистить, и лучше это делать своими руками, согласен?

- Моих людей его связи пошлют - разумно заметил бывший начальник питерского УНКВД. Не будут члены ЦК или наркомы с ними общаться. Нужны чекисты.

- Все надежные и так по этому делу работают. Тут осторожно надо, чтобы и лишних людей не задеть, и шума не вызвать, и серьезно отработать. А то вонь поднимется, не отмыться. Бери чекистов, не возражаю. Только под прикрытием твоего управления. Вроде как самоубийство замнаркома расследуют. Кто его знает, чего он застрелиться мог, правильно?

- Правильно. Бабы там, споры личные…

- Вот-вот. Без политики главное.

- Тогда надо на будущее вообще спецгруппу создать. Нашу, милицейскую. Мало ли, какие где происшествия приключатся? Кража у кого, самоубийство, драки пьяные - все ж бывает. А так - и расследование качественное и людей подберем не болтливых.

- Давай - согласился Агранов. "Создавай - подумал он. У Серебрянского хорошо получилось вне структуры работать, вдруг и тут результат будет".

Заковский оперативную группу при начальнике ГУРКМ (по образцу СГОН ГУГБ Серебрянского) сформировал из лично преданных ему людей. Но самоубийством они не занимались, он дал своим ребятам другое поручение: проверку оперативным путем версии об убийстве Сталина "группой Ежова-Кагановича". Задание камуфлировалось работой по указанию Агранова, по выявлению возможного заговора в РКМ и проверке связей Бельского.

Реально группа под личным руководством Вышинского и Заковского готовила к съезду документы для легализации компромата на группу Косиора-Якира. И было что готовить, следов в ночь переворота осталось много.

***

25 октября, в инспекции РККА собралось совещание. В кабинете у Буденного находились Жданов, Заковский и Уншлихт, в инспекции маршал чужих не держал, и говорить можно было спокойно. Положение складывалось неоднозначное, по предварительным подсчетам у Косиора и Жданова выходило примерно по 25 процентов голосов в ЦК, и такое же соотношение на съезде, но при обнародовании документов Мануильского-Вышинского можно было рассчитывать на поддержку большинства остававшейся пока нейтральной половины. В НКВД управление госбезопасности контролировал Агранов, но…

- Понимаешь, если нас сейчас накроют, чекисты сработают - горячился Заковский. Если мы бьем первыми - Кручинкин поднимет войска, я дам спецсообщение по РКМ… да с постановлением Вышинского еще… Мои привыкли принимать прокурорские указания, а доверять чекистам, в милиции прямо неприлично как-то считается.

Собравшиеся усмехнулись.

- А милиция везде есть, в любом городе, в любом месте вообще! Если будет приказ, Евдокимов просто ничего не сделает. Да и его орлы на местах, не все за ним пойдут, далеко не все.

- Это гражданская - заметил Жданов. Это страна в заднице будет. И мы все со страной вместе. На такое идти нельзя. А что у нас с армией?

Буденный покрутил усы и мрачно сказал:

- Сложно с армией. Докладываю: связь НКО мы сможем контролировать, кавалерия пойдет за нами. В генштабе никак, Шапошников хороший человек, но в наши дела не полезет, а его замы - все дружки Якира.

- Флот поддержит - бросил Уншлихт. И свое управление гарантирую.

- Твое хорошо - рассудительно ответил Буденный. А флот, чего флот? В Москву-реку крейсер введешь? По округам: Московский - полностью косиоровский, если только с комдивами работать, но это опасно. Харьковский и Ленинградский - считай, тоже, но там с командирами корпусов связь есть. В остальных если что, справимся. В Киевском вот, разве, заминка. Тимошенко, замкомандующего, наш, да других ребят своих много, но ведь округ-то Якира. Не просто там будет.

- С Уборевичем как? - поинтересовался Жданов.

- Нормально с Уборевичем - отмахнулся Буденный. Да толку-то? Он с Дальвоста войска в Москву тянуть будет? Или, колчаковщину с ДВР повторить хотите?

- Голову надо убирать - мягко произнес Уншлихт. В Польше мы хорошо в конце двадцатых работали.

- Теракт? - заинтересовался Заковский. Это ж, сколько их одновременно надо? Считай: Косиор, Агранов, Якир, Гамарник, Чубарь… да еще помельче есть.

- Егорова забыл - буркнул Буденный. Он сейчас с Гамарником только что не в обнимку ходит.

- Ничего не забыл - ответил Уншлихт. Если их всех в одном месте собрать, одной мины хватит. В Белоруссии для партизан такие готовили. И с радиоуправлением, и нажимным, и временным - сейчас в Испании применяем, здорово получается.

- А собрать их тоже не вопрос - добавил заинтересовавшийся Жданов. Седьмое ноября, праздник. В президиуме наших не будет, косиоровцы все займут.

- Я, на всякий случай, из Испании спеца отозвал - ошарашил всех Уншлихт. Хороший минер, чего хочешь, соберет. И легенда есть - испытания мины для покушения на Франко. Мину сделаем, человек пока на закрытой даче посидит. Потом видно будет.

- А кто установит? - скептически спросил Буденный. И где они соберутся все? Это ведь какой взрыв должен быть? Там и мы, небось, присутствовать будем, хоть не в президиуме.

- Нет, сама идея неплохая - подвел итог Жданов. Мину готовьте.

Лев Михайлович - обратился он к Заковскому, - у Дагина уточните, какие мероприятия планируются.

- Мысль продумать надо - Буденный взрыва рядом с собой все же опасался.

- Нормально все будет - заверил его начальник разведки. Операцию как назовем?

Жданов вспомнил самый первый разговор на даче в Сухуми:

"- … Так как, говоришь, операцию называли? - переспросил тогда Буденный.

- Пер - сказал Мануильский. Это Гамарник вроде придумал.

- Перс? - не расслышал Берия - какие они, к черту, персы? Так… персики".

- Персик - сказал он.

- Чего персик? - не понял Заковский.

- Операцию так назовем - тоже вспомнил разговор Буденный. Хорошее название, значащее…

***

Уншлихт поставил отозванному из Испании бригкомиссару Салныню, советнику 14 партизанского корпуса Испании, замначальника спецотделения "А" Разведупра, задачу по разработке мины для ликвидации руководства фалангистов. Мину по легенде предполагалось заложить в трибуну либо рядом с трибуной, на съезде фаланги. Салнынь действительно был специалистом. Образец мины он изготовил к первому ноября.

Первого же, Вышинский возбудил уголовное дело по факту совершения террористического акта в отношении Сталина и государственного переворота, и принял его к своему производству. В деле собрали материалы, дающие возможность предъявить обвинение всей группе Косиора-Якира. Как полученные от Мануильского, так и наработанные спецгруппой Заковского. Компромат получился убийственным, оставалось грамотно им распорядиться.

В тот же день, Дагин, сообщил о собрании в честь седьмого ноября. Собрание должно было пройти в Большом театре, стало известно, что планируется присутствие всего политбюро, руководителей ЦК, ЦИК, армии, НКВД…

Мину установил Салнынь. Уншлихт, имеющий собственный, дореволюционный еще опыт подобных мероприятий, лично привез его в театр шестого ноября, днем, когда все уже было готово к празднику. С помощью Дагина провел взрывника в зал. Салныню была поставлена задача, заложить мину "в учебных целях". Начальника бригкомиссар не заподозрил, приехав из Испании, вариант с покушением на Франко он рассматривал как вполне логичный, сложности работы там понимал, и с необходимостью проверки не спорил. Мину он вмонтировал в пол под трибуной, вставил радиовзрыватель…

Назад, на спецдачу военной разведки, диверсанта везли люди из спецгруппы Заковского, и до дачи он не доехал.