20.10.1932. Российская империя, Санкт-Петербург.

   Никишов ушел со службы поздно. Свернул с Литейного, неспешно прошелся по Кирочной, а там уже и дома достиг. Пешие походы со службы, он в своем пятидесятисемилетнем возрасте находил для здоровья чрезвычайно полезными, и старался поблажки себе не давать. Утром ведь не то, утром в присутствие торопиться следует. Да и какой по утру, после пробуждения, завтрака да сборов, моцион? Совершенно невозможная вещь. Нет, вечером, когда уже и галстук ослабить можно, или, ежели по форме когда, то ремень, пройтись, минут не считая, прошедший день обдумать неторопливо. Да и успокоиться по пути иной раз не мешало, работа в Охранном департаменте душевного равновесия не прибавляла, а появляться в раздражительности дома он не любил. Дома тихо должно быть, покойно. Вот и сегодня, весь день пробегав, да так работу не закончив, вышел он со службы в настроении преотвратнейшем.    - Эй, дядя! Закурить не найдется? - типчик, окликнувший пожилого, представительно одетого мужчину, входящего в арку дома, выглядел типичной лиговской шпаной. Брюки клеш, круглая шапка-финка, со свисающими развязанными тесемками надвинута до бровей, в углу кривящихся губ свисает тлеющая папироса.    - Не курю - обронил подполковник, все еще переживающий за пропащий рабочий день.    - А чо эт ты так, дядя? - развязно поинтересовался молодчик, сплюнув окурок и выуживая из-под полы финку.    Объект он выбрал неудачный. Ветеран Жандармского корпуса, пусть и перешедший год назад на сугубо кабинетную должность, оружие носил неизменно, даже в штатском обличии.    - Брось нож, мерзавец - презрительно процедил Никишов, привычно обхватывая рукоятку "Вальтера" в кармане пальто. О хулиганских шайках в окрестностях Лиговки он был наслышан, но бояться городской шпаны человеку, лично повязавшему не один десяток бомбистов? Смешно, господа. Право, смешно.    Тихих шагов сзади подполковник не услышал, и удара по голове не почувствовал, сразу провалившись в беспамятство. А потом стало поздно.

***

   21.10.1932. Российская империя, Санкт-Петербург.

    Телефонный звонок оторвал начальника Охранного департамента от завтрака. Через сорок минут он уже вылезал, опираясь на трость, из служебного автомобиля в Дегтярном переулке. Выехать на место убийства заместителя начальника делопроизводства, занимающегося секретной агентурой, Коттен посчитал для себя необходимым.    В подворотне уже наблюдалась привычная для подобных случаев суета. Над лежащим у стены телом склонился врач, рядом, с папкой и пером умостился судебный следователь в мундире, чуть поодаль пытался приспособить штангу с камерой полицейский фотограф. Все как обычно, как много раз видел генерал прежде.    К машине быстро подошел высокий, худощавый парень в цивильном, представился:    - Начальник отделения Сыскной полиции, коллежский асессор Шатунов.    - Фон Коттен - кивнул шеф Охранки, пожал сыщику руку, спросил:    - Что там?    - Труп обнаружил дворник, два часа назад. Побежал в околоток, оттуда вызвали нас. Личность установили со слов дворника, сразу связались с Корпусом. Ваш дежурный офицер...    - Это потом - отмахнулся Михаил Фридрихович. Что выяснили?    - Пострадавший, похоже, возвращался домой, в подворотне нарвался на грабителей. Вероятно, ударили по голове железным прутом, прут мы нашли. Потом, оглушенного уже, зарезали. Возможно, он видел нападавших, мог опознать, и когда грабители нашли удостоверение...    - Понятно - снова оборвал генерал. Дальше.    - Пропали бумажник, часы, запонки, заколка для галстука, может статься еще что-то - не реагируя на резкость шефа Охранки, терпеливо продолжил доклад полицейский. Вероятно, оружие. Ваш офицер сказал, что Никишов носил при себе пистолет?    - Да - сухо подтвердил генерал, посмотрел на сыскного и поймал себя на мысли, что разговаривает с этим Шатуновым, похоже, опытным и умелым сыщиком, совершенно неправильно, срывая злость от убийства сослуживца на человеке, занятом розыском убийц и по-видимому выполняющим свое дело как полагается. Впрочем, раздражение не уходило. Отдавая себе отчет, что задает вопрос совершенно банальный и явно преждевременный, Коттен все так же холодно поинтересовался:    - Подозреваемые уже есть?    Против ожидания, коллежский асессор кивнул:    - Приметы есть. В соседнем доме живет инженер-путеец, с Финляндского. Он вчера, примерно в двадцать три часа, видел в окно двоих убегающих из арки. По описанию, лиговские, из хулиганья. Уже ищем, ваше превосходительство. В принципе, многие из них нам известны, по приметам постараемся установить.    "Вот так - грустно подумал Коттен. Служил Паша, к пенсиону готовился, два ранения от боевиков имел, а погиб в родном дворе, от шпаны какой-то".    Подполковника он знал давно, приятельствовали. Никишов состоял в его подчинении еще до войны, особо не выделялся и высоких постов не занимал, но контрразведчиком был цепким и офицером надежным. Последние годы он занимался учетом агентов, курировал работу с секретными сотрудниками Охранного. И вот...    "И ведь теперь даже вспомоществование-то семье мизерное выйдет. Не на службе, чай, не за государя и отчество... Кто там у него? - профессиональная память услужливо откликнулась: жена, две дочери. Поздние дети, в гимназии, поди, еще. Жил на жалованье. Теперь семья без средств останется, что там пенсия за умершего? Если б при исполнении еще..."    Он нахмурился, и спросил полицейского:    - Уверены, что это обычный грабеж?    Сыщик пожал плечами:    - На вид да. А так - вам виднее.    Генерал задумчиво постучал кончиком трости, с которой с недавнего времени не расставался, по стоящей на тротуаре урне, потом махнул рукой, подзывая маячившего неподалеку офицера в жандармском мундире. Подошедшему представляться необходимости не было, дежуривший ночью полковник Коттену был прекрасно известен.    - Знали его? - спросил генерал, поздоровавшись.    - Так точно, Михаил Фридрихович. Вместе работать начинали.    - Что скажете?    - Грабеж - не задумываясь, ответил Гриднин. Сыскные молодцы, хорошо отработали. Еще бы шайку эту взяли, и вообще цены им не будет.    - Грабеж... - вяло протянул начальник, потыкал зачем-то тростью в лужу, и задумался.    - Вот что - приняв решение, обратился он к Шатунову, - у погибшего нашли какие-нибудь бумаги?    - Бумаги?    - Да. Сообщаю для сведения: подполковник Никишов вчера выполнял особую задачу, поэтому был в партикулярном и возвращался поздно. На службу не ворочался, значит, документы имел при себе.    - Нет - Шатунов прищурился, вспоминая, и с уверенностью закончил - бумаг не было. Из документов только служебное удостоверение рядом с трупом лежало.    И спросил сам:    - Есть основания предположить связь убийства с его службой?    - Есть - вздохнув, заверил Коттен. Значит так - и снова переменив тон, начал выдавать чеканные фразы распоряжений: То, что я вам сообщил, строго секретно. Расследованием займется полковник Гриднин, коль он уже в курсе. Вы будете работать с ним, с вашим начальством я договорюсь немедля. В суть сказанного мною никого из полиции не посвящать, о любых шагах сообщать Гриднину. Организовать широкую облаву... Николай Ильич - обратился он к полковнику - обязательно задерживать и отрабатывать подозрительных политических, по нашей картотеке. Впрочем, мы сейчас еще поговорим. Найдете лиговских - снова повернулся генерал к сыщику - сообщите нам. Задерживать будет Корпус. Вопросы?    - Не имею - четко отрапортовал коллежский асессор. Опытом совместных с жандармами расследований Александр Дмитриевич располагал, и ничего необычного в указаниях начальника Охранки, о котором его прошлые жандармские компаньоны по сыску отзывались исключительно в превосходных тонах, не видел. Что ж странного в том, что зарезанный в подворотне жандармский подполковник, похоже, убит террористами, а не налетчиками? Необычным выглядело скорее, обратное. Но искать убийц все равно надо, а раз замешаны уголовные - нужна и Сыскная. Шатунову ход мыслей генерала представлялся логичным.    Коттен развернулся, отвел в сторону Гриднина и быстро спросил:    - Николай Ильич, на дежурстве сильно устали?    - Никак нет, готов к службе - отозвался полковник. Но я не совсем...    - Я пока и сам не совсем - перебил его начальник. Но мысли появились.

***

   24.10.1932. Российская империя, Санкт-Петербург, Лиговский проспект 4, штаб Отдельного корпуса жандармов.   

 "Его превосходительству    Начальнику ОД ОКЖ    Генерал-лейтенанту    М.Ф. фон Коттену.

Рапорт

   Доношу, что в ходе проведения розыска по факту убийства Никишова П.П. мною, совместно с чинами Сыскной полиции были установлены лица, совершившие настоящее преступление..."    Биографические сведения обоих грабителей, начальник Охранного пробежал мельком. Не было там ничего интересного, шпана как шпана. А вот дальше:    "...вина Плаксина и Молочкова полностью установлена собранными доказательствами, как то:   -- Опознанием указанных лиц, как пребывавших на месте преступления.    (протокол опознания г-ном Федорчуком А.У. прилагаю)   -- Изъятием у скупщицы краденного Дрексер принадлежавших Никишову запонок, заколки для галстука, часов "Брегет", и допросом Дрексер, показавшей, что указанные предметы она приобрела у Плаксина днем 22.10. с.г.    (протоколы выемки и допроса Дрексер С.И. прилагаю)".    Эту часть Коттен читал внимательно. Добравшись до последнего пункта:    "10. Изъятием при осмотре трупа Плаксина пистолета системы "Вальтер ППК", принадлежавшего Никишову.    (протокол осмотра места происшествия прилагаю)" - генерал недобро усмехнулся, и остаток перечня пробежал мельком. А вот конец рапорта зачитал вслух:    - При аресте Плаксин и Молочков оказали вооруженное сопротивление жандармам Отдельной команды Санкт-Петербургского ГЖУ. В ходе завязавшейся перестрелки, задерживаемые убиты... Свое оружие у них было? - спросил Михаил Фридрихович, откладывая документ.    - Да, конечно - отозвался Гриднин. Кроме "Вальтера" Павла Полуэктовича, у обоих финские ножи.    - В таком случае, действия команды будут признаны верными без обсуждений - удовлетворенно улыбнулся генерал. Вооруженные душегубы, опасность бесспорная.

***

   "Его превосходительству    Начальнику ОД ОКЖ    Генерал-лейтенанту    М.Ф. фон Коттену    Доношу, что 5.11. с.г. сотрудником 2 отделения 1 делопроизводстваОД ОКЖ штабс-ротмистром Наседкиным В.Г. получено сообщение от секретного агента "Каток" о том, что в кругах, близких к подполью "Объединенной революционной социал-демократической партии" циркулируют упорные слухи о совершении успешного теракта в отношении подполковника ОКЖ Никишова П.П. членом подпольной организации российского центра "Объединенной РСДП" по прозвищу "Юзик". По мнению "Катка", теракт совершен в качестве мести за участие Никишова в прошлом году в ликвидации подпольной молодежной организации "Утренняя Заря", близкой к "Объединенной РСДП", в Вильне.    Вышеупомянутый "Юзик" являлся активным членом "Утренней Зари", арестовывался по данному делу и лично знал Никишова.    Агентурную записку N 001018 прилагаю.    Заведующий 1 делопроизводствомОД ОКЖ    подполковник Сиволапов В.А.       Виза:    Сиволапову.    Установить Юзика, проверить причастность к убийству. В случае подтверждения сведений - задержать.    М.Ф. фон Коттен".

***

   "Заведующему 1 делопроизводством   ОД ОКЖ    подполковнику    Сиволапову В.А.    По учетам Центрального справочного алфавита проходит только одно лицо по прозвищу"Юзик":    ГРИГУЛЯВИЧУС Юозас Ромуальдович, 5.05.1913 года рождения, уроженец г. Вильна, из мещан, караим, член молодежной организации "Утренняя Заря", вероятно член "Объединенной РСДП".    Привлекался:    9.11.1931 г. Задержан ОД Виленского ГЖУ, на основании Указа "О беспощадной борьбе с бомбистами и их соумышленниками от 7.08.1916 в редакции 27.02.1928 г.", по подозрению в причастности к террористической организации - "Объединенной РСДП".    Привлечен к переписке в порядке охраны на основании Положения "О мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия".    3.06.1932 г. Особым Совещанием при МВД на основании установленных перепискою фактов антиправительственной агитации определен административный надзор на два года по месту проживания.    8.06.1932 г. Освобожден из под стражи с передачей под административный надзор полиции г. Вильно.    По данным именной картотеки, после освобождения из под стражи имел встречи с членами подполья "Объединенной РСДП" в Виленской губернии Модзелевским (контрольные дела 2.7.В, 2.7.344), Лацисом (контрольные дела 2.7.В, 2.7.271). Подозревается в причастности к контрабандному ввозу оружия и запрещенной литературы через порты Прибалтийских губерний.    за Начальника ЦСА ОКЖ    поручик Трутков".

***

   8.11.1932. Российская империя, Санкт-Петербург, Лиговский проспект 4, штаб Отдельного корпуса жандармов.   

 "Его превосходительству    Начальнику ОД ОКЖ    Генерал-лейтенанту    М.Ф. фон Коттену    Произведенной по вашему указанию проверкой установлено, что об ответственности за убийство подполковника ОКЖ Никишова П.П. заявила Боевая группа "Объединенной РСДП" (Савинков). По распространяемой через газету "Объединенной РСДП" "Правда" (Швейцария) версии, теракт совершен в качестве мести за участие Никишова осенью 1931 года в ликвидации подпольной молодежной организации "Утренняя Заря", близкой к "Объединенной РСДП", в Вильне. Личность исполнителя теракта не называется.    По данным агентов внутреннего наблюдения установлен подозреваемый в организации теракта:Григулявичус Ю.Р. по прозвищу "Юзик" (справку ЦСА о личности прилагаю). Указанный Григулявичус находился в Санкт-Петербурге с 15.10. с.г., выехав с разрешения исправляющего административный надзор полицмейстера г. Вильно в столицу для подыскания места учебы.    Обнаружено, что во время нахождения в Санкт-Петербурге Григулявичус проживал по ул. Кемская 8 - 3, хозяин квартиры - Смирнов А.П. подозревается в причастности к подпольной организации "Объединенной РСДП". О деятельности Григулявичуса во время нахождения в Санкт-Петербурге сведений не имеется.    Григулявичус был задержан 21.10. с.г. в ходе общей разработки лиц, склонных к антиправительственной деятельности на предмет причастности к убийству Никишова. Опрос произведен поручиком Бахметьевым (3 делопроизводство ОД ОКЖ), Григулявичус причастность к преступлению отрицал, отпущен 22.10. с.г. с предписанием покинуть Санкт-Петербург в течение суток. По месту временного проживания более не появлялся, в г. Вильна не прибыл, местонахождение его неизвестно.    7.11. с.г. Григулявичус объявлен мною во всероссийский розыск.    Обращаю ваше внимание, что доказательствами участия Григулявичуса в убийстве Никишова следствие не располагает, данные о его причастности состоят лишь из сообщений сотрудниковвнутреннего наблюдения, базирующихся, вероятно, на сообщении самого Григулявичуса Боевой группе "Объединенной РСДП".    Заведующий 1 делопроизводствомОД ОКЖ    подполковник Сиволапов В.А".    Прочитав рапорт, генерал потер рукой лоб, и уточнил у сидящего напротив офицера:    - Владимир Александрович, как прикажете понимать последнее замечание?    - Для суда на Григулявичуса у нас ничего пока нет. То есть, если он, конечно, сам не признается. Но это же его поймать сперва надо - развел широкие ладони в стороны жандарм. Разговоры их боевки ничего не стоят, они, бывало, приписывали себе совершенно случайные происшествия, помните? А донесения агентов в суд не предъявишь. Да и нет там ничего конкретного, слухи единственно.    - Очень интересно. Считаете, Юзик этот, мог приписать себе теракт? Для престижа? - насторожился Коттен.    - Да нет, не похоже. По данным Гриднина там действительно был третий. Плаксин, которого пристрелили при задержании, успел, умирая, Николаю Ильичу наболтать. Но это тоже не доказательство. Так, основание для розыска. Тем более, тут могут возникнуть вопросы к Отдельной команде... - подполковник взглянул на начальство, убедился, что слова его раздражения не вызвали, и закончил: Могут начать спрашивать, что мол, как это? Убитый при сопротивлении, еще и поговорить успел?    - Мало ли как - буркнул, поморщившись, начальник. Ранили смертельно, до врача не дожил, а шепнуть успел. Бывает!    - Несомненно - тут же согласился подполковник, приняв немедленно вид сугубо формальный, разногласий с официальной версией никоим образом не выражающий. Но я ведь про суд. А сейчас даже по Указу...    - Я понял. В целом, с вашими выводами согласен, что предполагаете делать?    - Григулявичус нужен - вздохнул жандарм. А он, по непроверенным сведениям, сразу как от нас вышел, ушел на нелегалку и потом за кордон. Сейчас возможно, уже за границей.    - Разведку озадачили?    - Так точно, и Разведчасть и наших, по эмигрантам.    - Ну что ж. Будем ждать, где-нибудь все равно проявится.

***

   8.11.1932. Франция, Париж.   

 Агенты Корпуса не ошиблись. Юзик к тому времени действительно был далеко за пределами Российской империи, в Париже.    Тремя неделями раньше, вернувшись в Вильну, он не заходя домой бросился к Модзелевскому, руководителю виленской "Объединенки". Услышав о том, что молодой подпольщик, будучи в столице расправился с руководителем прошлогоднего погрома виленского подполья, глава нелегальной литовской и польской "Объединенки", маленький, сухой, но при этом очень подвижный поляк сначала долго молчал, а потом, посмотрев пронзительными, умными глазами на Юозаса, приказал уезжать из России.    - Зыгмунт, но куда? - с отчаяньем в голосе, спросил его тогда Григулявичус.    - Во Францию. Там сейчас литовцев и поляков много. Французский ты в гимназии учил, польский знаешь. Ты и английский немного знаешь, но там устроится трудно. А в России тебе оставаться нельзя. Убьют. И ладно, если сразу убьют - хладнокровно произнес подпольщик. А то ведь, сначала расспросят. И допытают до донышка, чего им со смертником церемонится? Не только себя подведешь. В общем, уматывай и как можно скорее. А до отъезда на нелегальное положение. С прямо этой вот минуты.    Франция его устроила. Так случилось, что у него было к кому обратиться в этой стране, а опасность, грозящую на родине, он осознавал и сам. Добрался до Варшавы, получил от польских товарищей из левых националистов паспорт на имя Мартина Антуана, и через три дня вышел из вагона на Северном вокзале Парижа.    На пятый день пребывания в столице Франции, когда изнывая от безызвестности дальнейшего своего существования но природной любознательности от того не утратив, он успел посмотреть Версаль и Лувр, Елисейские поля и Булонский лес, подняться на Эйфелеву башню и побродить по Монматру, Юзика наконец вызвали на встречу.    В небольшом бистро на тихой, узкой улочке неподалеку от авеню Франциска, его ждал невысокий, худощавый господин, одетый солидно, но неброско. Не узнать его молодой марксист не мог, слишком часто публиковали в российских газетах еще лет пять назад фотопортреты легендарного террориста. Сначала вождя эсеровской боевки, потом командующего отрядами "Союза защиты революции и свободы", потом, после разгрома второй революции, вдохновителя партизанских отрядов (газеты, безусловно, именовали их не иначе как банды) в приграничье западных губерний империи. Последние годы в России официальная пресса вспоминать о нем не любила. Но Григулявичус знал, все знали, что улыбающийся сейчас ему из полумрака залы человек оружия не сложил, как не складывал его после предыдущих поражений.    Последние пять лет Савинков, которого беглецу из России настрого приказано было называть по партийному псевдониму: "Павел Иванович", хоть и смешно это выглядело по отношению к столь знаменитой личности, вновь возглавлял Боевую группу. Крыло объединившейся красной эмиграции, которое единственное занималось на сегодняшний день реальной боевой работой. Для Юозаса сама встреча с таким человеком была, пожалуй, высочайшей честью. Больше его восхитило бы, наверное, только приглашение поговорить с самим Бухариным, председателем ЦК Объединенной РСДП, соратником покойных великих вождей Ленина, Чернова и Троцкого.    Савинков командовал теми, для кого революция не кончилась. После беспощадного усмирения восстаний в России, многие из успевших убраться за границу эмигрантов были готовы и дальше проливать свою и чужую кровь во имя светлого будущего. Их и принял под свою руку "Павел Иванович". Из бежавших с родины бойцов повстанческих отрядов и рабочих дружин, красногвардейцев, боевиков подпольных социалистических партий, он сформировал новую команду. Именно на савинковцев лидеры всех тогда еще существовавших нелегальных левых партий возложили задачи поддержания связи красной эмиграции с Россией и проведение "военных акций".    Боевое крыло не подчинялось никому. Савинков, вошедший в созданную семь лет назад в Цюрихе "Объединенную революционную социал-демократическую партию", "Объединенку", выговорил для своих ребят право действовать, не отчитываясь в ЦК новоиспеченной коалиции.    Об этих перипетиях в левых кругах знали все. "Павел Иванович" вновь стал самым ярким героем околореволюционной публики. Операции его посланцев взрывали спокойствие победившей монархии, нападения на представителей власти не давали империи забыть о мятежном времени и... приносили нелегальным социалистам покровительство лиц заинтересованных в нестабильной России.    Отчасти именно действия непримиримых, побудили Николая II объявить в двадцать восьмом году амнистию готовым отойти от вооруженной борьбы красным. Смягчение положений указа о борьбе с терроризмом, дозволение умеренных левых партий, прощение явившихся с повинной и готовых отказаться от насильственных методов подпольщиков, принесли свои плоды. Многие действительно прекратили войну с самодержавием, вернулась даже часть помилованных эмигрантов.    Влияние нелегальных ячеек "соци" пошло на убыль, но через три года, 7 ноября 1931 года, в годовщину начала второй революции, Савинков эту идиллию сокрушил. Боевики группы перехватили на дороге в Царское Село автомобиль Великого князя Бориса Владимировича, зятя императора, занимавшего после сына Николая, второе место в очереди на трон. Савинков громко напомнил о себе всему миру, но сам он, как и другие деятели красного подполья понимал - акция стала проигрышем. Общий шок от убийства члена династии, позволил жандармам забыть о законе, и власть ответила лютыми репрессиями, при пусть сдержанном, но одобрении начавшего привыкать к внутрироссийскому миру общества. Подогрев ненадолго интерес к "Объединенке" и ее Боевой группе, теракт привел к истреблению левого подполья в России, которое последовавшие за убийством облавы и высылки смели почти полностью.    Впрочем, левая молодежь, такая, как повествующий сейчас Савинкову о своих петербургских похождениях паренек, в разгроме нелегальных социалистов винила, разумеется, исключительно самодержавие. Пришедшие "в революцию" во время недолгой "оттепели", вчерашние (а порой еще и сегодняшние) гимназисты и студенты не были готовы к тому, что на них обрушилось. Павел Иванович точно знал, что периодически печатаемое в иностранных газетах "Высочайшее дозволение на применение жандармским корпусом России пыток", запугивающее сытых буржуа благополучной Европы "кровавой охранкой кровавого Николая", не более чем фальшивка, состряпанная пресс-бюро "Объединенки". Но, как и любой причастный к российскому подполью, он знал и другое. Несмотря на отсутствие официального разрешения, жандармы, вышедшие из тех же беспощадных схваток начала двадцатых годов, что и их противники, получив сколь-нибудь весомый повод, работали отнюдь не в белых перчатках.    Многих сочувствующих безжалостные акции охранки навсегда от социализма отпугнули, кого-то сломали. А кое-кого, как, похоже, сидящего напротив, наоборот ожесточили. Неудивительно. Еще за день до убийства Великого князя, социалистическая деятельность сулила при задержании не более чем сутки в участке и штраф, делая "подпольную" работу, заключающуюся обычно в веселых вечеринках со спорами о политике, расклеивании листовок и редких митингах, развлечением, приличествующим прогрессивному человеку. Принять за совершенно то же самое месяцы в камере, не прекращающиеся даже ночью допросы и вязкий, постоянно поддерживаемый следователями ужас надвигающейся виселицы, положенной за одну принадлежность к террористической организации - а кто мог поручиться узнику, что его кружок таковой не признают? - было испытанием не из легких. Прошедшие этот экзамен имели веские основания для ненависти и, как правило, свой, личный, счет к Российской империи. Именно из таких Савинков старался подбирать боевиков в Группу.    Рассказ Григулявичуса за рамки обычного не выходил. Ну узнал парень в Питере на улице допрашивавшего его год назад жандарма... Резоны для мщения у него уж верно водились. Что такое царская тюрьма и допросы охранки Борис представлял прекрасно, а потому ничего удивительного в поведении молодого подпольщика не видел. Поступок бесспорно смелый, личность этот латыш, по всему видать, радикальная, но... сколько их таких было? И будет... Порасспросить поподробнее, однако ж, несомненно, следовало:    - Ты в полицию потом попал, так?    - В охранку, на Литейный - кивнул Юзик. Но знаете, товарищ... простите, Павел Николаевич... мне тогда все равно было. Грохну, думаю этого гада, а там хоть в петлю. Ну уж больно сволочь такая, вредная. Упусти я его, а вдруг ему завтра еще кто из наших попадет, понимаете?    - Это правильно. Но ты братец, однако, анархист - улыбнулся легендарный революционер молодому коллеге. Индивидуальным террором занялся?    Слова вождя привели Григулявичуса в замешательство. Он помялся, но ответил твердо, хотя и сбивчиво:    - Да он гад, Никишов этот. Понимаете, Павел Иванович, гад! Он в тридцать первом, ну когда нас всех забрали, в Вильне, он же там заправлял всем. Местные, ну, виленские жандармы, они все ему подчинялись. Там наших ребят пытали, в тюрьме. И девушек, всех! Понимаете, я как его узнал тогда, в Питере, на улице, я не мог его упустить. Просто такое бешенство нахлынуло, что никак невозможно.    - А я понимаю - негромко, проникновенным тоном заметил получивший подтверждение своим предположениям Савинков. Превосходно понимаю, мне, знаешь ли, тоже терять товарищей доводилось.    Он помолчал, давая собеседнику время вспомнить кто перед ним и проникнуться словами старшего товарища, затем продолжил: И претензий не предъявлю. Но если ты захочешь продолжить борьбу, знай - акция хороша тогда, когда она грамотно спланирована и идет на пользу не твоему чувству мести, но делу революции. Личные чувства должно подчинять линии партии, товарищ Юзик. И только партии!    Савинков бросил взгляд на сконфуженного мальчишку. Мальчишка и есть, ничего больше. Девятнадцать лет, в этом возрасте все экстремисты, в собственную смерть не верят, стремятся переделать мир, в кумирах еще не сомневаются, верят истово, замечательный материал...    - Я к тому - пояснил Борис Викторович, что террор это не месть. Это только способ. Метод борьбы, соображаешь? Цель не убить одного - двух мерзавцев, царь себе других найдет, дело не хитрое. Цель разбудить народ, расшатать устои закосневшего самодержавия. А не по подворотням с уголовными жандармов бить. Откуда, кстати, эта шпана взялась? - резко сменил он тему, внимательно изучая реакцию собеседника.    - Так... - парнишка вновь ощутимо смутился. Я ведь там жил, ну на квартире. В Питере...    - Ты курьером приехал, литературу возил? - перебил его вождь боевиков.    - Да, "Правду", она контрабандой через порт пришла - подтвердил Юозас. Но я все передал, просто не мог сразу уехать - надо было выждать, чтоб правдоподобно было. Я же поднадзорный, отпросился, как бы место учебы присмотреть. Ну вот, а если сразу назад вернуться - подозрительно.    - Верно.    - Ну вот... - он замолчал, убедился, что человек напротив ждет продолжения и сворачивать тему не намерен, и нехотя продолжил: Ну, я с соседями познакомился, с местными. С Лиговки, то есть. Случайно, в общем-то, гулял когда. Вот. Они действительно... хулиганят иной раз.    - Угу - согласился Савинков. И прохожим карманы иной раз чистят. Ты что, подзаработать решил?    - Да нет, как вы могли подумать? - возмутился Юзик. Я просто с ними бродил, за компанию. Город смотрел, даже агитировать немного начал. Они хорошие ребята, из рабочих. Шебутные только. Вот... А в тот вечер, мы по улице шли, недалеко от Лиговского. Смотрю - идет. Я его сразу узнал, он меня три раза в Стефановской тюрьме допрашивал. Ну, думаю, все. Не уйдешь. Ребятам говорю - гад, мол. Не сказал, что жандарм, они б струхнули, наверное.    Собеседник при этом поощрительно улыбнулся, подумав доброжелательно:    "А молодец, быстро соображает. Без шпаны, небось, и не завалил бы такого зверя. Подполковник, из старых, наверняка стреляный. И в рассуждении своем парнишка прав, блатные на жандарма едва ли б полезли. Нет, умница - ловко организовал. Что там дальше?"    - Они мне - мол, подожди - продолжал Григулявичус, - сейчас высмотрим, в какой он дом пойдет, в подворотне и встретим. Так и вышло. Никишов, когда к арке повернул, Васька туда вперед него - шасть! И выходит навстречу - прикурить, говорит, позвольте, или как-то так, я плохо расслышал. Никишов ему: "Мерзавец!" И в карман, за стволом. Ну, мы как раз с Гришкой подскочили со спины, железячиной его по башке отоварили, повалился. Дорезали потом.    Борис отметил, что в рассказе литовец употребляет все время исключительно "мы", и переспросил:    - Резал-то кто?    - Я - чуть опустив глаза, почти шепотом ответил Юзик. Дождался, пока Борис Викторович снова кивнет, и закончил:    - Ребята его обшарили потом, часы взяли, бумажник. Удостоверение нашли когда - струсили, начали на меня волну гнать, мол - в эдакое дело втравил. Васька даже за нож схватился было. Я тогда и говорю: "сейчас дорежу его, и все - свидетелей нет, а виноватый, если что, я буду". Тем и успокоил.    "Правдоподобно - отметил для себя Савинков. Он знал, что первый раз убить вот так, ножом, непосредственно своими руками, грязно и кроваво - тяжело. Упоминание о подтолкнувшей к действию стычке с бандитами, придавало рассказу законченность. Привирает, впрочем, наверняка. Небось, не сам вызвался, дружки-грабители и заставили, убивай мол, и бери на себя. Но это ничего, это ладно. Тут его на откровенность вытягивать и не след, пусть уверенней себя чувствует".    И мысли потекли в другую сторону: "А неплохой боец может выйти. Держится неплохо, кровь попробовал, назад пути ему нет".    Что-то все же немного смущало. Молодых боевиков, восторженных, с горящими глазами и гремучей смесью левых идей в голове, он повидал немало. Эсеров до войны, бойцов Красной гвардии после... Но этот, только что приехавший из России, несмотря на складный, непохожий на выдумку пересказ событий, от привычного юнца-подпольщика чем-то неуловимо отличался. Присевший на край стула Юзик был одет хоть и в недорогой, но аккуратный и со вкусом подобранный явно французского производства костюм, вел себя почтительно, но спокойно. Не совсем правильно он себя вел, не так, как должен бы первый раз оказавшийся в чужой стране паренек из российской провинции. Об этом Борис, закончив с расспросами о теракте, и спросил:    - Ты первый раз в Париже?    - Да, впервые.    - Ты, друг мой - широко улыбнулся легендарный террорист, - не шепчи. Иначе невесть что о нас французы подумают. Сядь поудобнее, не жмись на краю. И брось церемонии разводить, я тебе не генерал. У нас товарищеский тон принят, вместе под пули ходим, чего уж тут... А вообще за границей раньше бывал?    - Нет, я даже в России в Петербурге только несколько раз был, да у себя - в Вильне, в Трокае.    - А в Париже где устроился?    - У Лопато. Это братья, они тут торговлю держат. Дела идут, даже дом в Париже купили. Старший - Илья, он за моей тетушкой Софьей когда-то ухаживал, потому меня приютили. Одеться вот помогли, освоится. Я же французский из гимназического курса только знаю. Они неплохие люди, только в политическом плане отсталые. Ну, они же французы теперь, российские дела их не занимают.    - Ты у них и живешь? - понял Савинков. А они знают, почему ты из дома уехал?    - Я сказал, что неприятности с полицией из-за левого кружка. Они понимают, что в России быть марксистом опасно, десять лет назад уехали. Но про акцию - теперь, приободрившись после сделанного отчета, Григулявичус предпочел назвать это так - я им не рассказывал.    - А про то, что в Париже у тебя товарищи есть?    - Ни в коем случае. Я с конспирацией знаком.    - Молодец - Савинков поощрительно улыбнулся, и пристально взглянув в глаза собеседнику, спросил:    - Чем дальше заняться думаешь?    - Хотел бы приносить пользу партии - ожидаемо отозвался Юзик.    - А где?    - Где партия распорядится. Но хотелось бы живого дела.    - А в терроре не хотел бы работать?    Парень задумался. И этим снова произвел на Бориса впечатление скорее положительное. Время восторженных юношей, умеющих только броситься, обложившись динамитом, под колеса автомобиля объекта, прошли. Сейчас группе требовались боевики, умеющие не только жертвовать собой, но и думать. А таких у него имелось немного.    - Я сейчас в розыскных листах значусь - неуверенно произнес Григулявичус. Вы не подумайте, я не трус, я на любой риск готов. Но не хотелось бы подвести товарищей, понимаете?    - Понимаю.    - Ну вот - Юзик пожал плечами. А так хотел бы, конечно. Все же, пропаганда - это неосновательно. Чтобы это зажравшееся стадо разбудить, надо пулей. Газетой их не тронуть, они газет не читают. Дома мы неплохо через границу "посылки" таскать наладились, и литературу перевозили, и оружие. И у военных оружие покупали, дружины готовили. Я стрелять умею, из револьвера, из ружья, даже из автомата стрелял. Связи среди пограничников есть, могу и с этой стороны заняться.    - Автомат? - удивился Борис.    - Ага, ППД. Новейшее оружие, меньше винтовки, а стреляет как пулемет. Такое пока только у погранстражи есть.    - Интересно. Но у нас такого покуда нет. А вот дело для тебя найдется. В Россию действительно рано, но для революции можно и за границей потрудиться. Готов?    - Готов, Павел Иванович. Конечно, готов!

***

   Дело у Савинкова действительно имелось. Два дня назад к нему обратился человек из компании Shell. Бывший капитан британской разведки, Хилл, знакомый еще по двадцатым годам. Связями с англичанами Борис Викторович не гнушался и до войны, во время восстаний люди из Intelligence Service помогали "борцам за демократию", и после разгрома контакты не потерялись. Именно из Лондона шла основная поддержка красной эмиграции, именно туда в первую очередь уходили полученные из России сведения. Но сейчас жандармы успешно вычистили подполье, и серьезных источников на родине Савинков не имел, отчего интерес английской разведки к нему стремительно падал.    Второй любимой страной у нынешних красных стала Германия. Там после проигрыша мировой войны и оккупации, российскую монархию не любили, и борцов с самодержавием привечали. Вот только средствами Веймарская республика располагала невеликими, да и Петербурга немцы до недавнего времени побаивались. Год назад ситуация начала меняться. К власти уверенно шел сделавший ставку на реванш фон Шлейхер, и старый революционер понимал - противостояние России и новой, шлейхеровской Германии неминуемо. А неизбежность появления у Российской империи нового врага, сулила красной эмиграции возобновление старого союза.    Немцев поддерживал и Лондон, причем не только официальный. Собственно, как раз с неофициальным последнее время Боевая группа преимущественно и соприкасалась. Всплеск террора двухлетней давности оплатила именно Shell. Покушение на Великого князя затевалось в расчете на то, что в автомобиле будет его жена, княгиня Ольга, "серый кардинал" российской политики, люто ненавидимая господами из расположенного на лондонской улице Стрэнд, что неподалеку от отеля "Савой", Шелл-Мекс-Хауса, штаб-квартиры нефтяных королей Европы. И покушение предполагалось лишь одной из серии акций. Удалась, правда, лишь еще одна - в Мемеле савинковцы вместе с местными, литовскими подпольщиками, устроили поджог складов российско-немецкого нефтяного общества "Дероп", мешающего Shell в Германии. Никакой политики, чистый коммерческий расчет. И самое непосредственное участие в диверсии принимали члены выросшей, как и многие, ей подобные, из марксистского гимназического кружка, нелегальной молодежной организации "Утренняя Заря". Той самой, из которой вышел Григулявичус. Связь от Shell с Савинковым поддерживал Хилл, и вот он снова возник на горизонте, предлагая новую работу. Прислушаться к его словам рекомендовали и чины из немецкого рейхсвера, близкие к Шлейхеру.    Борис Викторович вовсе не был беспринципным наемником, в исполнении заказных терактов он видел возможности для собственной игры. Выполнение просьбы предвещало пополнение бюджета Боевой группы и благосклонность германских властей. А в случае успешного проведения операции и еще один удар по престижу России. Савинков отчетливо понимал, что играет не он, стоящие за отставным капитаном джентльмены имеют свои предпочтения, смысл которых уловить нелегко. Это не пугало, тем более, лично он в операции участвовать не собирался, лишь подбирал людей для операции. И недавний беглец из России, смотрелся прекрасным кандидатом. О том, что эмиграция переполнена агентами Жандармского корпуса, шеф боевиков прекрасно знал, знали и британцы, требующие выделения для их операций только самых надежных, не раскрывая суть акций не то что "Объединенке", но даже и Савинкову. В прошлый раз, в тридцать первом, такой подход принес плоды, группа Салныня работала в полном отрыве от подполья, и жандармам не удалось взять никого из исполнителей. В отличие от других групп, опиравшихся на, казалось бы, незасвеченные контакты в России. Но от убийцы высокого жандармского чина, предательства можно было не опасаться. В России Юзика действительно искали, на проверку этого факта возможностей "Объединенки" хватило.    Подробностей предстоящего дела Борис не знал, с Хиллом напрямую работал его тезка, Борис Мельников, командир ячейки Группы. Самый опытный и удачливый из многих взращенных Савинковым боевиков. Его настоящее имя было известно немногим, верхушке Объединенки и некоторым спецслужбам разве что. Остальные знали его в разное время под разными фамилиями, партийный псевдоним "Инженер", полученный в память о прослушанном курсе Петербургского политехнического, стал за последний десяток лет кошмаром для многих сыщиков полиции и контрразведки Европы и Азии.    . К нему Савинков и решил направить Григулявичуса.    "Будет этому Юзику "живое дело", глядишь, еще одного жандарма завалит. Если обратились к нам - значит, в любом случае, Петербургу неприятности предполагаются" - рассудил бывший эсер.

***

   11.11.1932. Париж, Франция.

    В этот раз встречались в Нейи-Сюр-Сен, в пригороде. Прогуливающегося Юзика, из подворотни окликнул жилистый дядька лет тридцати с виду, одетый в серый недорогой пиджак, кивком позвал за собой. После обмена паролями, представился коротко:    - Инженер.    В суть готовящейся акции посвящать не стал, быстро расспросил о прошлом, чувствовалось, что с подробностями уже знаком, объявил, что берет в группу.    - Акция непростая - предупредил теперешний командир Юзика. Тут, во Франции работать будем, но в Питере аукнется, ох как аукнется.    И не дожидаясь ответа, сменил тему:    - Ты в одном разговоре, упомянул автоматы?    - Было дело - тут же вспомнил Григулявичус встречу с Савинковым. ППД, пистолет-пулемет Дегтярева.    - Да - собеседник внимательно оглядел кандидата в бомбисты. А сможешь их достать?    - Как это? - растерялся подпольщик. Они ж не продаются, товарищ Инженер. Новая штука, их вообще нигде нет.    - Где-то же вы их пострелять брали? - резонно заметил Борис. Да и не такая уж и новая, в Америке автоматы есть, в Италии.    Боевик Юозасу не нравился. Неприятный был тип, над породистым, дворянским лицом выбритый лоб и до неприличности коротко остриженные волосы, разговаривал свысока, да еще сквозь зубы. Нет, молодой партиец понимал, что его мнение тут последнее, и раз Павел Иванович поручил этому типу теракт, значит, товарищ доверенный. И решать - брать в дело новичка, или отправить подальше, будет именно он. А потому неприязнь скрывал, отвечал рассудительно, боялся показаться негодным в террор:    - Это в Америке с Италией. А в России новая, даже в армии нету. Мы брали у погранстражи. Там рядовые чины до денег слабы - жалованье невелико, а соблазнов-то хватает. Ладно подполье, у нас денег не так и много, но через границу контрабандисты ходят. Деньги немалые крутятся, а стражники ж сами местные, всех там знают. Ну и их знают, мы с контрабандистами иногда пересекаемся.    - Вот через них если и прикупить? - настаивал стриженный. Денег выделим, не пожалеем для дела.    - Не знаю - решил ответить честно Григулявичус. Не буду вилять, сложно это. Если только через ячейку попробовать.    - Через ячейку нельзя - раздраженно отмел предложение новый командир Юзика. Мельников, беседующий сейчас с Григулявичусом, родился в Забайкалье, в РСДРП вступил в 1916, студентом Политехнического института в российской столице. Потом был призыв в армию, Михайловское артиллерийское училище, запасной полк в Петрограде. А после революция, "Вторая русская", как ее называли в эмиграции. Бои с жандармами в отряде красногвардейцев, мятеж на юге, савинковские отряды "Союза защиты революции и свободы", за кордон уходил одним из последних, через Персию. В эмиграции создал отдельный отряд боевиков, ходил через границу в Россию, организовывал теракты не в одной стране мира, по заданию партии приводил в действие приговоры провокаторам и разоблаченным агентам охранки, потом влился в Боевую группу. Последнее время тренировался со своей ячейкой в Венгрии, под эгидой британцев.    Заказчику готовящейся акции его передал Савинков, и заказчик - британец, раньше работавший в Intelligence Service, настаивал на полной конспирации даже от самого шефа Боевки. Инженера такой подход устраивал, удачное дело сулило выход на прямой контакт с представителями солидных европейских кругов, да и на расходы англичанин не скупился, причем деньги тоже шли напрямую. Бойцов у Мельникова сейчас оставалось трое, надежные, проверенные в деле, но и целей предполагалось три, пусть и в одном месте. Пришлось брать людей со стороны, от того же Павла Ивановича. Хоть и против желания, да куда денешься? Не вчетвером этакую работу делать.    Этот кандидат Инженера устраивал. Предполагать в нем агента Корпуса было бы чересчур, убийства своих офицеров жандармы не прощали, а склонность к террору парень доказал на деле. Посвящать его в суть задуманного он, тем не менее, до последнего не собирался, а вот новое российское оружие, о котором он вскользь упомянул в разговоре Савинков, заинтриговало.    Ответ Юзика его не устроил, связываться с российским подпольем Борис считал опасным, о его насыщенности жандармскими осведомителями знал не понаслышке.    - А если ты сам со стражниками свяжешься? - подумав, предложил он новичку. Допустим, матросом тебя на корабль подсадим, до Риги?    - Так я ж в розыске - не согласился тот. И ладно б за политику или контрабанду, то дело обычное, а тут... Не рискнут они связываться, истинно не рискнут. Ну вот сами посудите, это ж стражнику верный Указ. Петля, то есть. А через ячейку я и впрямь сам могу, на границе курьера встречу и все.    Юзик опасения нового командира понимал, тоже не первый день на свет народился. Но и выполнить приказ тоже хотелось, доказать этому бритому эмигранту, что в подполье не по кафешкам парижским сидят, работать умеют: В Вильне есть надежный человек, в нем сомнений быть не может - он меня сюда переправил. Вот через него и попробовать.    - Что за человек? - рассеянно, прокручивая в голове вариант, спросил Мельников.    Ответ, однако, получил неожиданно сдержанный:    - Товарищ Леопольд. Это кличка, можно в ЦК по ней справится.    "Ишь ты! - восхищенно подумал Инженер. От горшка два вершка - а как держится? Конспиратор, а? Прав был Савинков, обстоятельный персонаж. Ежели в этот раз не убьют - отличный боевик выйдет, с головой".    И ответил в тон:    - Правильно говоришь, товарищ Юзик. Но справляться я не стану, нечего внимание привлекать. Не выйдет - и черт с ним, так обойдемся.    Британец-заказчик намекал о желательности в теракте "российского следа", да и разумно это выглядело, чем больше у полиции версий, тем бомбистам уходить легче. А что тут придумать лучше найденного на месте преступления новейшего русского изобретения? Но нет так нет, лучшее враг хорошего, эту поговорку он помнил всегда, осторожность выручала не раз.    Обсудив детали и оговорив следующую встречу, подпольщики разошлись. Юзик уходил в настроении приподнятом, он чувствовал себя в деле. В серьезном деле, которое, надеялся молодой революционер, даст шанс утереть нос... да всем утереть.    Мельников же, уходя, прикидывал, как будет излагать придуманный план операции британцу. И сколько денег под этакое предприятие нужно будет с того содрать, о своих интересах он забывать не собирался. Нелегальная жизнь недешева, тем более в эмиграции. А ведь ему требовалось еще содержать и постоянно поддерживать в форме группу тертых жизнью боевиков. Инженер гордился тем, что его люди не знают провалов, достигалась такая репутация скрупулезным отбором, постоянными тренировками и жесткой конспирацией. При этом жить бывший марксист, как и его патрон, Савинков, предпочитал на широкую ногу. Полунищенские посиделки в дешевых бистро - это пусть теоретики, это не для бойцов террора, ежедневно... ну, пусть не совсем, но все одно часто, рискующих жизнью. Зачем же себе и бойцам не позволить приличный ресторан, квартиру и отдых с девочками? Да и нелегальной жизни полезно, полиция в фешенебельные заведения редко суется, не про ее честь, самое место для бомбиста, отчего же пренебрегать? Расходы выходили немалые, но операция ведь на пользу временным союзникам революции? Так от них не убудет, английские эксплуататоры ничем не лучше российских фабрикантов, разве что, денег сейчас дают. Инженер помнил слова покойного вождя большевиков, Ленина сказанные по схожему поводу: "Сегодня капиталисты сами продадут нам веревку, на которой мы их повесим после революции". Он, Мельников, сейчас и есть революция. В России по эмигрантским слухам начинало подниматься село. Помещичьи и кулацкие экономии, оснащенные тракторами и комбайнами, сбивали цены на зерно, одновременно, за счет механизации, выкидывая на улицу батраков и скупая землю у разоряющейся бедноты. Найти работу в городе стало редкой удачей, вчерашние крестьяне, не обладающие никакой квалификацией, оказались никому не нужны. И становилось этого горючего материала в Российской империи все больше. А значит, скоро там понадобятся люди, умеющие не просто стрелять, но организовать и повести за собой отряды новой Красной гвардии. Надежда на близость новой революции не давала сложить оружие, да и само действие все еще привлекало. Впрочем, умыть очередной раз жандармов, пусть и не российских, это в любом случае славно. Ничего другого он все равно не умел.

***

   23.11.1932. Российская империя, Санкт-Петербург, Лиговский проспект 4, штаб Отдельного корпуса жандармов.   

 Шеф Отдельного корпуса жандармов дочитал меморандум, подчеркнул в нем толстым, граненым карандашом пару строк и откинулся на спинку кресла. Вместе с другими, известными генералу сведениями, информация из документа, принесенного сидящим сейчас напротив начальником Разведчасти, могла представлять собой часть куда более обширного замысла. Касающегося как безопасности Российской империи, так и... частных интересов некоторых влиятельнейших членов императорской фамилии. О существовании подобных интересов Глобачев не забывал никогда, положение не позволяло. Он взглянул на молча ждущего начальника Разведчасти, и еще раз пробежал глазами лист бумаги:    "...по сведениям, полученным от "Тореадора" незадолго до ареста, группа российских эмигрантов, предположительно принадлежащая к организации левого направления, планирует террористическую акцию во время приезда шаха Ирана в Париж. Акция предположительно заключается в убийстве шаха Ирана, представителей Франции и Великобритании, для переговоров с которыми прибудет шах. О планирующейся акции известно немецкой разведке. В связи с арестом французской полицией агента "Тореадор" источник получения данных не установлен. Данное сообщение подтверждений из иных источников не имеет, проводится дополнительная проверка".    - "Предположительно" да "предположительно" - пробурчал генерал. Насколько можно верить агенту?    - До сих пор ее данные были точными - спокойно ответил начальник разведки. Но следует учитывать, что в силу специфики ее занятий, информация добывалась обрывочная. Получить подробный отчет мы не успели, Тореадор арестована. Отчего произошел провал, сейчас выясняем.    - Отчего? Да от того, что ваша дамочка заигралась! - генерал раздраженно бросил карандаш на стол, наклонился вперед, сощурился и начал разнос:    - Вы свою агентуру вообще контролируете? Ваша Чекалова, она, черт возьми, кому только информацию не продавала! Японцам, итальянцам, даже немцам, у которых и разведки-то официально нет! А сейчас что? А сейчас - он попытался взять карандаш, не удержал, снова уронил на стол, тихо чертыхнулся, и продолжил уже спокойнее:    - Вот сейчас она небось, поет во Втором бюро как Шаляпин, во весь голос! Кто еще арестован по ее делу?    - Один, профессор Мартен, из отдела шифров морского министерства. Под угрозой двое: полковник Дюмулен и Обри, инженер из военного министерства, но пока они на свободе. Сигнал опасности им подан, контакты прерваны. Идет речь о высылке нашего резидента, полковника Шмырко.    - Скандал, выходит, разгорается?    - Точно так - вздохнул разведчик, помолчал пару секунд, и твердо добавил: Но я, ваше превосходительство, считаю основополагающей причиной провала Тореадора работу английского агента внутри Корпуса. Того самого, которого Охранный департамент обозначил как "Мышь" и ищет уже полгода.    - При чем тут Мышь? - не понял Глобачев. Не перекладывайте свои провалы на контрразведку! Ведь взяли вашу даму французы, верно? А Мышь по вашим же сведениям, работает на Лондон?    - По всей вероятности, да. Но Тореадор в связях с разведками других стран вела себя чрезвычайно осторожно, пользовалась услугами посредников, ни на одного из коих Сюрте не вышла. Кроме того, точных данных о том, что она дает показания - нет. Есть предположение, что французам ее группу сдали со стороны, во Второе бюро поступил донос.    - Поступил от британцев?    Знаменский заколебался, но ответил ровно:    - Нет. От мадьяр.    - От ко-го? - медленно, по слогам, выговорил вопрос, вновь рассвирепевший шеф жандармов.    - В Париже ходит слух, что данные по баронессе Сталь поступили от венгерской разведки - вздохнул Дмитрий Иванович. Якобы те посчитали, что она продает сведения чехам. Вы же помните, у них там территориальный спор...    - Ваши источники в своем уме? - перебил его Глобачев. Какие еще венгры? Откуда они вообще взялись? И при чем тут чехи? Чушь какая-то!    - Я и говорю чушь - миролюбиво согласился собеседник. О том, что Сталь наш агент узнать было непросто. Нет, ваше высокопревосходительство, мы уверены, что мадьяры только посредники. Наш резидент в Вене, Базаров...    - Он, кстати, - вновь прервал подчиненного начальник Корпуса - до того знал про Тореадора?    - Нет - покачал головой собеседник. Работа с ней шла через Шмырко.    И вернулся к докладу:    - Так вот, Борис Яковлевич сообщил, что по косвенным данным, к инциденту причастен известный нам Джордж Хилл.    - Хилл, кажется, сейчас не на службе? - фамилию шеф жандармов вспомнил мгновенно. Бывший офицер британской разведки в середине двадцатых нелегально работал в России, действовал активно и жестко, взять его тогда так и не удалось, ушел.    - Он сейчас работает на фирму Royal Dutch/Shell. Не секрет, что Shell имеет тесные связи с британским правительством. Хилла могли использовать в операции, в Англии для выезжающего за границу джентльмена пошпионить для короля считается вполне приличным. Возможно так же, что вся затея идет не от официального Лондона, а есть частная акция самой Shell, но это представляется маловероятным. Связи в Intelligence Service у конечно, Хилла остались, да и нефтяной синдикат имеет немалый вес в Англии, но раскрытие перед частной фирмой агента такого уровня - это уж чересчур. А Мышь... мы проанализировали работу Тореадора и действия французов. Получается, что Сюрте непомерно много знала, и слишком быстро работала. Хотя исключить провал по вине агента, бесспорно, пока нельзя.    - А зачем британцам сдавать нашего агента? - спросил Константин Иванович. Им ведь тоже не мешает иметь источник в Париже, почему не попробовали перевербовать Тореадора?    - Никаких соображений - честно признался генерал. О вербовочных подходах она не докладывала. Может, цель именно скандал и ухудшение русско-французских отношений? В связи с недавним приходом к власти в Германии Шлейхера, которого в Лондоне многие поддерживают, похолодание между Парижем и Петербургом, уменьшит давление на немцев.    - Несерьезно - буркнул Глобачев.    - Других соображений пока нет.    Знаменский знал не все. Кроме Разведчасти, у шефа жандармского корпуса был еще один источник информации из-за границы. Охранный департамент, занимающийся антиправительственными организациями. В том числе эмигрантскими. Главной целью красных, естественно являлась подготовка революции в России. Боевые акции в России теперь Объединенке удавались редко, большую опасность представляли теракты националистов на окраинах империи. Но подполье не унималось, жандармы знали, что его эмиссары проникают в империю, по его каналам идет контрабанда оружия и агитационной литературы. И недавние данные охранки, в сопоставлении с сообщениями разведки заставляли насторожиться. Хотя сведения департамента тоже полнотой не отличались.    Глава Корпуса еще раз перебрал в уме цепь рассуждений, и поднял взгляд на разведчика:    - Думаю, нам следует пригласить Коттена. У него тоже есть информация, Охранное на днях сообщало, что боевики РСДП зашевелились. И именно упоминался Париж, там сейчас сам Савинков.    - Михаил Фридрихович человек осведомленный - согласился Знаменский, и тут же, уязвленный тем, что соседний департамент знает о происходящем за границей больше разведки, добавил: правда, делится сведениями, как правило, неохотно.    О конкуренции между службами Глобачев знал прекрасно, и соперничество это негласно поддерживал, считая его одним из залогов успешной работы. Но вслух благосклонности к внутренним дрязгам никогда не высказывал, понимая, что второй составляющей систему сыска являются действия совместные. Не поддержал и сейчас:    - Делится, когда есть чем. В этот раз у него сведения тоже этакие... фрагментарные. Не сведения, а так, упоминание. Сами по себе малопонятные, но вкупе с вашим сегодняшним сообщением, настораживающие.    Генерал снял трубку и набрал номер внутреннего телефона:    - Михаил Фридрихович? У меня сейчас на докладе Знаменский, его сведения, кажется, проясняют имеющиеся у вас. Те, которые по Савинкову. Похоже, мы вышли на прелюбопытнейший комплот, подойдите, поразмыслим вместе.    - А что до предателя - вновь повернулся он к Знаменскому, положив трубку - ищем, Дмитрий Иванович. Ищем. Но вы же прекрасно понимаете, это не просто. Что у вас еще?    - Тоже Лондон - глава жандармской разведки перебрал лежавшие в принесенной им папке бумаги, положил нужную сверху, и продолжил: Английская контрразведка, похоже, заинтересовалась шифровальным отделом Foreign Office.    - Арно? - тут же насторожился Глобачев. Или?    - Полагаю, ищут Арно. И вот это уж точно Мышь, этот источник мы берегли особо. Британцы не остановят поиски, пока не найдут нашего человека. Арно сейчас отходит от дел, на него подозрения могут и не упасть. Но что если они вместо него выйдут на Мага?    - Кто работает с Арно и Магом?    - Обоих ведет ротмистр Толстой.    - Это не... гм, сын Александра Николаевича? Бывшего губернатора столицы?    - Он самый.    - Припоминаю, как же - расплылся в ехидной улыбке Константин Иванович. Граф усыновил незаконнорожденного в семнадцатом?    - Точно так - официальным тоном отозвался подчиненный. Имелось разрешение государя, все как подобает.    - Помню, как же - кивнул шеф жандармов, вспоминая события пятнадцатилетней давности. Мать ротмистра была... э-э... интересная дама была. Премилая казачка, умная, живая ... прогрессивных взглядов, разумеется, как положено в те годы. Проходила под негласным надзором за участие в помощи политическим ссыльным, если не ошибаюсь.    Он прищурив левый глаз посмотрел на Знаменского, и язвительно поинтересовался:    - Кажется, перед войной, по поводу матушки господина Толстого-младшего, был случай соперничества между генералом Баратовым и неким жандармским подполковником?    - В Пятигорске - Дмитрий Иванович в памяти начальника и не сомневался, а уж удивляться тому, что шеф жандармов знал подробности личной жизни одного из губернаторов Петербурга и собственного подчиненного, было бы и вовсе странно. Да и скрывать нечего, история давняя и вполне безобидная: Князь тогда одержал победу. Кстати - хмыкнул разведчик - одною из причин послужило преимущество зеленого мундира над голубым в глазах либеральной общественности.    - Толстой давно служит? - вернулся к делу Глобачев.    - В конце войны недолго служил во флоте, после слушал курс социологии в Сорбонне. В двадцать первом году парижской резидентурой привлечен к сотрудничеству для работы по Северной Африке, с двадцать третьего в штате Разведчасти - доложил ожидавший вопроса Знаменский. За время службы провел несколько ценных вербовок. В двадцать седьмом успешно осуществил разработку секретарши-француженки, которая имела доступ к переписке и шифрам своего МИД. Спустя год от нее были получены доклады и шифры французского посла в Праге. Потом работал нелегалом, как раз тогда завербовал "Арно", специалиста по разработке шифров и дешифрованию Foreign Office. За это время мы получили от англичанина шифры и коды, еженедельные сборники шифртелеграмм дипломатического ведомства Великобритании, еще кое-какие документы.    - Прошлым сентябрем за "Арно" получил георгиевское оружие - припомнил начальник жандармов. Что ж, офицер достойный, опытный. Что у него сейчас с Арно и Магом?    - Мы теряем интерес к Арно - напомнил разведчик. Он начал слишком много пить, в связи с чем в Лондоне планируют его перевод на должность статистика и доступ к шифрам он потеряет. Летом Толстой начал вербовочную разработку другого шифровальщика Foreign Office, "Мага". Как вам известно, месяц назад вербовка Мага успешно завершена.    Ответить Глобачев не успел, в кабинет вошел начальник Охранного департамента.    - Разрешите, ваше превосходительство?    - Да. Нате, почитайте, что разведка пишет...    Совещание затянулось на два часа. В кабинет начальника российских жандармов дважды вызывали для пояснений офицеров разведки, следом - генерал-майора Анисимова, отвечавшего в Охранном отделении за заграничную агентуру, и только после обсуждения Глобачев позволил себе подвести итог:    - Итак, господа, что у нас получается? Шестого октября сего года, шах Персии к всеобщему удивлению объявил, что в одностороннем порядке прекращает действие концессии "Англо-Персиан Ойль". С нами он этот шаг не обсуждал, хотя отношения с шахом у России на вид неплохие. Все верно?    - Слухи ходили - кивнул Знаменский. Но никто не думал, что шах отважится на такой шаг. Англо-персидская нефтяная компания, фактически является британским казенным обществом, и в Лондоне весьма озабочены действиями персов. Впрочем, мы считаем, что шах не пойдет на окончательный разрыв. Он будет пытаться выторговать себе более выгодные условия, но, в конце концов, уступит.    - Вот для того, чтобы поторговаться, он и едет в Париж, правильно?    - Несомненно. Французы получают нефть из Ирака, у них там есть доля в добыче. И они не слишком заинтересованы в конфликте на Среднем Востоке. Но заступиться за шаха в споре с англичанами Барту не преминет. Так что, Париж для переговоров самое привлекательное место.    - А почему Реза не обратился к нам? - осведомился фон Коттен.    - Пехлеви националист - пожал плечами начальник разведки. А Персия де-факто, поделена между нами и Лондоном. Шах пытается найти управу на нас обоих, начать вот решил с "Англо-Персиан", следующий удар видимо следует ждать по нашим интересам. Если Пехлеви найдет поддержку во Франции и сможет надавить на британцев, для России ничего хорошего тоже не выйдет. Он же не остановится, немедля возомнит, что в силах меж державами лавировать. Тут еще вопрос тонкий, может, срыв переговоров и не самый плохой вариант...    - Это потом - прервал его Глобачев. Можно ли считать установленным фактом, что в Европе на шаха и Барту готовится покушение, вот в чем вопрос?    - Нет - отрезал начальник Охранки. Фактом полагаю, следует считать, что люди Савинкова готовят некую акцию. Непосредственный исполнитель нами установлен - небезызвестный Мельников, кличка "Инженер", сейчас он набирает исполнителей. Сам Савинков в акции может и не участвовать, но о подготовке бесспорно знает. С учетом сказанного Дмитрием Ивановичем и имеющихся у нас сведений, следует ожидать какой-то провокации - коль срыв переговоров можно представить как выгодный России, боевики могут попробовать устроить нечто компрометирующее именно нас. А более пока предполагать нечего.    Эмиграция, несомненно, освещалась агентурой и разведки, и охранки. Но если создана группа, действующая без связи с партийными центрами - отследить ее будет нелегко, собравшиеся в кабинете начальника Корпуса это понимали.    Выход нашел Коттен. Генерал-лейтенант был мастером провокаций, и в создавшейся ситуации предложил именно этот метод...    - ...если наши гончие не могут взять след, значит, надлежит подкинуть приманку, на которую зверь сам придет - закончил он свою мысль. Операция получается довольно опасной, но нам ведь нужно убить минимум трех зайцев, тут уж стоит и рискнуть.    - Дозволяю - после некоторого раздумья, коротко бросил Глобачев. Кого введем в качестве лакмусовой бумаги?    - Полковника Гумилева.    - Согласен. Действуйте.

***

   7.12.1932. Российская империя, Санкт-Петербург, Лиговский проспект 4, штаб Отдельного корпуса жандармов.

   К генералу вызвали прямо с утра, едва зашел в кабинет. Начальник Охранного перешел к делу едва поздоровавшись:    - Николай Степанович, в Париже сейчас всплыл боевик Объединенки Григулявичус, убийца подполковника Никишова.    "А я-то тут при чем? - удивился про себя Гумилев. Я за кордоном последний раз два года назад работал, и то не в Париже".    А вслух спросил:    - Что-то в связи с этим для меня меняется, Михаил Фридрихович?    - Меняется - покивал генерал. Для вас задача будет весьма своеобразная. И притом не одна.    Генерал поднялся с кресла, подошел к окну, посмотрел на улицу, потом, обернувшись, продолжил:    - Вам, господин полковник, ехать во Францию. Григулявичуса надобно будет найти, это первое поручение. Любыми путями и в кратчайший срок.    Рвущийся с языка вопрос "почему я?", был бы, несомненно, не только нарушающим субординацию, но и неуместным. Начальник и так объяснит, если нужным сочтет. Потому вопроса этого Николай Степанович задавать не стал, а предпочел уточнить:    - Найти, и?    - Взять, но беспременно живым - резко ответил Коттен. И не покалеченным, а то знаю я, как филеры работают. В остальном - не ограничиваю! Но - он поднял палец вверх - это, безусловно, не главное. Захватить его и агенты сумеют, тут умственные усилия не великие необходимы. Главное, что рекомого Григулявичуса надо же будет допросить, и отнюдь не в парижской Сюрте. И не в посольстве, конечно, тем более - генерал по непонятной для подчиненного причине поморщился - сейчас. Доставить его требуется в Россию. Вы, помню, удачно провернули нечто подобное в Германии, четыре года назад, с Хеттихом.    "Похитить человека, пусть даже эмигранта, в столице великой державы - подумал Гумилев - это на разрыв дипломатических отношений тянет. Или не тянет? Дьявол его знает, но я-то точно нежелательной персоной стану. И как его вывозить, интересно? Кой черт Хеттих, там немецкая полиция сама все сделала, а во Франции с этаким предложением и подойти не к кому, вышлют в момент, второго слова сказать не дадут".    Шеф охранки меж тем еще раз пристально посмотрел в окно, словно ожидая высмотреть там упомянутого злоумышленника, ничего на заметаемом уже вполне по зимнему снегом проспекте, однако, не углядел, и развернувшись окончательно, пояснил:    - У Никишова пропал один документ. Потерять он его не мог, у взятых преступников не нашли - получается, достался Григулявичусу. Документ не очень для чужого глаза отчетливый, но ежели кому понимающему попадет, чрезвычайно опасный. И абсолютно секретный. Вам его содержание знать тоже пока излишне, да и не существенно это. Сам Григулявичус о значении документа, похоже, не догадывается, но и мы не знаем, куда он бумагу дел. Потому - только живым!    - А люди? - тут же поинтересовался полковник, с трудом представляющий себя хватающим террориста посреди Парижа, и волокущим через границу.    - Люди у вас будут. Разведка поможет, уже согласовано. Они дадут опытных филеров и связника от нелегальной линии, те тоже ищут. В Гавре под погрузкой будет стоять пароход Доброфлота, ваше дело доставить захваченного террориста на судно, там будут ждать.    - Ваше превосходительство - тоскливо спросил полковник, - в Гавре с границей или таможней, у нас какие-нибудь налаженные контакты есть? И вообще, я могу как-то взаимодействовать по этому вопросу с французами? В немецком деле нам помогали и их люди в Сааре, и полиция Мюнхена.    - Не будут они помогать - Коттен вернулся в кресло, тяжело вздохнул, и не дожидаясь расспросов продолжил: Во Франции неделю назад произошел крупный провал нашей разведки, слышали?    - Нет.    - У нас пока этого не печатали - пояснил генерал. Цензура хоть и ослабла, но пока существует, к счастью. Судебный процесс там скоро начнется, и прескандальнейший. Второе бюро выследило нашего агента в Париже. Баронесса Сталь, она же Лидия Чекалова, она содержала такой, знаете, небольшой бордельчик, девицы из коего дарили свое расположение французским чиновникам и военным. Высоким, надо сказать, чинам.    Гумилев поморщился и расстроено цокнул языком.    - Вот вы, господин полковник, не кривитесь мне тут - рассердился шеф Охранки. Обыкновенное дело, хороший канал добывания сведений.    - Да я не об этом - пожал плечами подчиненный. Канал как канал. Однако во Франции сейчас действительно будет сложно работать. Газеты поднимут шум - "провокация", "грязные интриги русских"...    - Уже подняли - "обрадовал" Коттен. Мол, русские шпионят во Франции, совращают непорочных чиновников. Как будто в остальных странах разведку уже распустили!    - Вот-вот - согласился Гумилев. Так всегда бывает - пресса криклива, а шпионские страсти всегда сенсация. Хотя с другой стороны, во Франции сенсации недолговечны, покричат и успокоятся. Но сейчас работать в Париже, тем более, настолько вызывающе, будет крайне сложно.    - Если бы все было просто, посылать туда опытнейшего офицера в полковничьем чине и надобности б не возникало - логично, и, в общем-то, для понявшего уже причины своей отправки Гумилева ожидаемо, ответил начальник. Филеры бы справились. Нет в Гавре ничего, а посольский резидент, Шмырко - кстати, ваш знакомый как раз по Саару, он тогда передачу нам Хеттиха и его отправку в империю организовывал, после провала Сталь там как на вулкане сидит. А задание срочное.    "Все равно не понял, почему Охранное, а не разведка - подумал Николай Степанович. Крутит что-то Коттен. Не то соседнему департаменту нос хочет натянуть, не то еще какую-то пакость удумал".    Говорить, впрочем, ничего не стал, решил послушать дальше.    Генерал оперся на столешницу и докончил:    - В России розыском по Григулявичусу занимался ваш приятель Сиволапов, за кордоном от Охранного - полковник Гриднин. Все, что они накопали, вам представят, я распорядился. Но... - Михаил Фридрихович достал из портсигара папиросу, задумчиво покрутил в руках, разминая, и продолжил:    - На самом деле, у вас будет еще одна задача. Мы располагаем сведениями, что красная эмиграция готовит покушение во Франции. На премьер-министра Барту, шаха Персии и управляющего Англо-Персидской нефтяной компании, лорда Инверфорса. У нас есть подозрения, что за покушением стоят немцы и компания Shell, помните?    - Детердинг?    - Он самый.    Полковник задумался. Логика назначения вроде бы начинала вырисовываться, с покушением, за которым стояла названная компания, он тоже сталкивался. Давно, в конце двадцатых, расследовал в Закавказье подготовку покушения на российского наместника, дело, объединившее тогда в гремучую смесь революционных российских подпольщиков, уголовников и британскую разведку. Упоминание Детердинга в связи с немцами и российской оппозицией, включая и боевиков-террористов, удивления не вызывало, Shell - это и есть Детердинг. Фирма начинала с торговли "колониальными товарами", в конце прошлого века занялась нефтью. А в 1900 году, в независимой тогда еще голландской нефтяной компании Royal Dutch Petroleum появился человек по имени Генри Детеринг. Тот самый, которого чуть позже назвали нефтяным Наполеоном. Слияние двух обществ породило могущественный синдикат Royal Dutch/Shell, который под рукой Детердинга развивался стремительно. Новая компания приобрела нефтяные промыслы в Румынии, России, Египте, Венесуэле, Америке, после мировой войны пришла на Ближний Восток, в Малайзию, в Африку... И единственная страна, из которой влиятельнейшую корпорацию, давно почитаемую фигурой мировой политики, выдавили - именовалась Россией.    В двадцатых, Детердинг поддержал антиправительственные выступления в Российской империи. Он рассчитывал, что ослабленная смутой монархия распадется, как распались уже к тому времени империя Габсбургов и немецкий II Рейх. В Shell с восторгом встретили бы образование новых стран, подобных возникшим на обломках Австро-Венгрии. Прежде всего - в прикаспийской области, в краях, где залегала основа богатства и власти компании - нефть. Но Совет директоров устраивала и победа в России умеренных республиканцев, выступавших за парламентскую республику, и даже крайне левых, требовавших власти для пролетарских Советов. В любом случае, ослабление императорской власти сулило увеличение влияния фирмы на огромной территории. Или, как минимум, устранение опасного конкурента. Потому газеты, дружественные нефтяным королям, устроили жесткий нажим на российскую власть, а золотой ручеек, текущий из детердинговских секретных фондов к вождям российских мятежников не иссякал.    Эти факты, собранные к двадцать третьему году Охранным департаментом уже реформированного жандармского корпуса в прекрасно документированное уголовное дело, послужили поводом для объявления представителей Детердинга персонами нон грата в России. И - для конфискации собственности компании. Всей собственности, которой к тому времени в России набиралось не мало. Конфискованные у Shell предприятия, стали казенной нефтяной корпорацией "Российские нефтепродукты", одного из крупнейших синдикатов империи. Отношения с Британией, к тому времени и без того практически разорванные, такой шаг русского императора обострил до предела, но Петербург не уступил. С тех пор в Shell Россию ненавидели.    Учитывая то обстоятельство, что нефтяной магнат играл в политике Британии и Нидерландов роль далеко выходящую за рамки обычного лоббизма, а расходы работавших на Shell агентов едва ли не превышали бюджет английской разведки, антироссийские настроения сэра Генри считались в Петербурге вопросом нешуточным.    Гумилев помнил и еще одну тонкость, реальным управляющим казенными заводами являлась старшая дочь императора Николая II, Великая княгиня Ольга. А дочернее предприятие "Российских нефтепродуктов", русско-немецкое товарищество "Дероп", почти вытеснило Shell из Германии и, пользуясь предоставленными России Версальским миром возможностями в побежденной стране, практически монополизировало немецкую торговлю нефтепродуктами.    - Немцы, Shell, Григулявичус, провал Сталь. Это все связано? - после короткой паузы, уточнил полковник.    - Да. Григулявичус, по нашим данным, связался с Савинковым, а в Париже появился Мельников.    - Инженер? - упоминание самого опасного боевика красных действительно настораживало. Там, где появлялся Борис Николаевич Мельников, спокойствия ожидать не приходилось.    "Отличный стрелок, крайне жесток - всплыли в памяти слова ориентировки на боевика. Пользуется полным доверием руководства РСДП, лично Бухарина и Савинкова. Выступал в качестве исполнителя приговоров партийного трибунала и партийной контрразведки - "комиссии ЦК по противодействию провокации", возглавляемой Бокием. Интеллектуально весьма развит, инициативен, отличается большой работоспособностью. Быстро ориентируется в любой обстановке. Осторожен, не зарывается. Придерживается политических взглядов марксистского толка, в прошлом сторонник Ленина (большевик). Тщательно конспирирует личную жизнь, увлекается женщинами, спиртные напитки употребляет умеренно. Физически крепок, всегда имеет при себе оружие".    - Он самый - хмуро подтвердил генерал. Вроде бы, Григулявичус вошел в его группу, которая и готовит теракт. Но это все еще вилами по воде, одни слухи. Что до остального, тут цепочка такая: в смерти Барту заинтересованы в первую очередь немцы. Во Франции он первостепенный приверженец жесткой линии в отношении Германии, безоговорочного выполнения Версальского договора. На войне у него погиб сын, знаете?    - Да, припоминаю.    - Ну вот. Сейчас Шлейхер посылает Версаль к черту, остановить немцев без драки, по всей вероятности, не получится. Барту, пожалуй, единственный французский политик, способный решиться на ввод войск. Его смерть, особенно если ее припишут России, будет означать что французы в Германию не войдут. А без них, вероятно, не рискнем и мы. Ну а Детердинг - Коттен пожал плечами и усмехнулся: Если Реза Пехлеви умрет в этой поездке, в Тегеране, как я уже сказал, воцарится новый шах. Shell содействовала переворотам в Мексике, Венесуэле, Албании - почему же Персии стать исключением? Сэр Генри считает своей миссией поставить на колени строптивую Россию. И он давно поддерживает Шлейхера, так что договориться им не сложно.    - А провал Сталь?    - Уж очень не вовремя. Дело в том, что покушение в Париже по видимости, попытаются свалить на нас.    - На Россию? Но каким образом?    - Нам может оказаться невыгодным решение вопросов, которые будут обсуждать в Париже Барту и Пехлеви с лордом Инверфорсом. Русско-английская рознь общеизвестна, но самостоятельность Персии не нужна никому. Да если еще представить события как попытку, к примеру, выдавить британцев из Персии и подобрать Тегеран под себя - получится, не скрою, весьма даже правдоподобно.    "То есть как это? - изумился про себя, казалось давно отвыкший удивляться полету оперативной мысли сотрудников Корпуса полковник. Он что, хочет сказать? Что наши решили руками бомбистов этакую кашу заварить? Нет, я все понимаю, но этак мы до открытой войны с англо-французами докатимся".    И мгновенно переспросил:    - Насколько правдоподобно, ваше превосходительство?    Генерал наклонил голову набок, с интересом рассматривая подчиненного, потом изобразил, с непременным удовлетворенным мелким смешком, добродушно-хитрую мину, и успокоил:    - Нет, подобную операцию мы, хе-хе, пока не готовим. Об сем не тревожьтесь. Но... - он посерьезнел - общей политической линии вполне соответствует. И если Детердинг приведет к власти в Персии нового шаха, заявляя о том, что упредил русских убивших старого, в Лондоне он найдет немало джентльменов, склонных с этой версией согласиться. Как и в Париже, и уж тем паче в Берлине. А с учетом использования русских убийц, пусть даже и антиправительственных... Впрочем, более детальной информации пока нет, хотя ниточка к ним имеется. Слабая, но... впрочем, это вам Гриднин обрисует.    - Немцы получат возможность пересмотра Версаля, Детердинг - месторождения и видимо, увеличение влияния на политику Великобритании, коль скоро немцы и персы будут ему обязаны - перечислил Гумилев.    - Немецкий рынок нефти забыли - дополнил генерал. Русских с него уже выталкивают, выбросят совсем. А дальше - по нарастающей, Чехословакия, Австрия... В общем, итогом станет изоляция империи.    Коттен сгущал краски, но в целом тенденцию руководство Корпуса именно так себе и представляло. Николай Степанович в силу должности общее видение ситуации имел, и несмотря на то, что столь далеко идущие последствия показались преувеличением, спорить не стал:    - Неприятная перспектива. Арест Сталь, в таком варианте, первый ход? Продемонстрировали, что Францию наводняют агенты жандармов, так?    - Я считаю, что так. Подготовка общества. Русских в Европе традиционно не очень любят, даже союзники-французы в свое время пытались поддержать поляков, так что почва имеется. И соседям из Разведчасти сейчас работать во Франции затруднительно, как и нашему пятому делопроизводству. Сюрте и Второе бюро могут повести себя - Михаил Фридрихович усмехнулся - бестактно. А про вас все осведомлены, вы фигура подходящая, дипломатичная, если можно так выразиться, согласны?    Гумилев прекрасно знал, почему в далеком октябре восемнадцатого Коттен, только вернувшийся в жандармский корпус из военной разведки, настойчиво убеждал штабс-капитана с поэтическим прошлым перейти на жандармскую службу. Корпус нуждался в создании пристойного образа в глазах общественности, а тогда, в условиях разгорающегося недовольства, особенно. И с тех пор генерал никогда не упускал случая использовать известность и репутацию подчиненного.    Часть знакомых "из общества" тогда, в восемнадцатом, перестали подавать надевшему жандармский мундир поэту руку, в некоторые салоны путь закрылся навсегда. Впрочем, Николай Степанович ни о чем не жалел ни сейчас, ни тогда. Михаил Фридрихович не обманул, служба оказалась действительно интересной и опасной, вынудившей, конечно, без перчаток рыться в отходах жизнедеятельности общества, но и давшей стоическую уверенность в безусловной необходимости его, личной работы, для империи.    Сейчас неизменный со времени прихода в охранку начальник, явно опять крутил какую-то хитрую игру, в которой требовалось участие не просто жандарма, но жандарма с соответствующим реноме. Что ж, Гумилев и сам давно воспринимал свою известность в качестве стихотворца как дополнительное преимущество в розыскной работе, и пользоваться этим обстоятельством не стеснялся. Став за пятнадцать лет "на лезвие с террористами", как назвал эту работу один из бывших шефов службы в своих мемуарах, профессионалом, он привык оценивать возможности в первую очередь, с точки зрения применимости в деле. Сегодня, однако, играл не он. Играть собирались им. Впрочем, это тоже было привычно.    - Согласен, ваше превосходительство. Но и ко мне французы сейчас благосклонность вряд ли выкажут. Кстати, Сталь рассказала Сюрте о готовящемся покушении?    - Вряд ли. Ее обвиняют в работе на нас, и сообщать еще и о своих связях с бомбистами, планирующими покушение на французского премьера не в ее интересах. Тем более, толком она ничего не знает.    - Я могу... гм... намекнуть французским коллегам, о необходимости задать такой вопрос арестованной? Если она пойдет на сделку, и поможет предотвратить акцию, всю историю можно будет замять?    - Мы, вообще-то, госпожу Сталь не признаем - вздохнул Михаил Фридрихович. И помогать ей не собирались. Она как выясняется, добывая информацию для нас, решила, что те же сведения можно продавать и другим. Немцам, итальянцам, сербам... Для Корпуса операция провалилась. И главной обвиняемой теперь боюсь, станет не эта дамочка, а Россия. Что с учетом вероятности ввода войск в Германию, совершенно некстати. А уж для вашей миссии - и совсем никудышно.    Генерал наконец закурил и осведомился:    - У вас ведь есть знакомства в Сюрте и Втором бюро?    - В бюро имеются, в полиции практически нет. Но французы наверняка в ярости?    - Политики и журналисты в ярости - поправил генерал. Наши коллеги отнеслись спокойнее, хотя и без удовольствия.    Коттен задумался, и потом кивнул:    - Намекните. Но взамен попробуйте выяснить, от кого французы так вовремя про наше заведение узнали. Можете, кстати, высказать версию, что тот, кто сдал нашего агента, пытался руками Парижа устранить утечку сведений о террористах. Вряд ли, конечно, но звучит красиво. Тут еще такой момент, Чекалова работала и с иностранными дипломатами, с немецкими в том числе. Мы делились информацией с французской разведкой, у нас с ними на этот счет ажно с девятьсот четвертого года соглашение есть. Говорите, что данные направления были первостепенными.    - Не поверят.    - Пускай не верят, лишь бы склоку не раскручивали. Но признавать агента мы все равно не станем.    - Официальная версия - провокация с целью поссорить Россию и Францию?    - Всенепременно - улыбнулся начальник. В газетах опровержение будет выдержанно в таком духе. Но попытайтесь замять скандал.    - Понял, Михаил Фридрихович - снова кивнул Гумилев. И мысленно расставил поручения по пунктам.    "Итак: Сталь, покушение и Григулявичус. Последнее понятно, по теракту надо материалы смотреть, но раз Фридрихович уверен, значит, есть информация, и начать следует с Парижа. Британцы с савинковцами, конечно, не дураки, наверняка след запутан, но... попробуем".

***

   Покинув кабинет начальника, Гумилев прямо из приемной позвонил в Разведчасть. Выяснил, что о нем там действительно знают, намерены содействовать, а для посвящения "охранника" в тайны европейского шпионства уже назначен мельком знакомый полковник Синицын. Известия приятно удивили, и показались признаком удачным, поскольку некоторый скепсис по поводу готовности разведки к сотрудничеству Николай Степанович, признаться, испытывал. Перезвонив Синицыну и уговорившись встретится после полудня, он направился к Сиволапову.    В бывшем его кабинете, где устроился занявший два года назад место уехавшего напарника подполковник, царил обыкновенный для начала зимы сумрак, плохо разгоняемый электрической лампочкой на потолке и настольной лампой, под зеленым абажуром, справа от хозяина кабинета. Поприветствовав приятеля и привычно устроившись в кресле у шкафа, Николай Степанович поинтересовался:    - Володь, что у тебя за чухонец душегубский завелся?    - Юзик-то? По слухам, Никишова завалил. Только он не чухонец - Сиволапов передал Гумилеву папку с документами. На, почитай.    - По слухам?    - Ну, скорее всего и правда он - развел руками заведующий делопроизводством. А доказательств нет. Да ты дело глянь, я тебе потом про него расскажу.    Прочитав тощий, десятка на два листов, формуляр, Николай Степанович неудовлетворенно дернул уголком рта и спросил:    - Кроме газет и предсмертного "послания" этого Плаксина, на Григулявичуса ничего?    - Сообщения внутренней разведки. То же, что и газеты, по сути. Я ж тебе сразу сказал.    - М-да... А что вообще за тип?    - Да заурядный совершенно тип - буркнул Владимир, вытащил из-под кипы наваленных на стол бумаг казенный бланк, и начал скучным голосом излагать установочные сведения: Юозас Ромуальдович Григулявичус, кличка "Юзик", родился пятого мая тринадцатого года в Вильне, караим...    - Кто? - не понял Гумилев.    - Караим. Народец такой, похож на евреев, но другой - пояснил Сиволапов. Их еще при Екатерине II в правах с остальными подданными уравняли, ограничений на них нет, и не было. Как гласит литература, караимы "отличаются примерной честностью, хорошим поведением и спокойным характером, приверженностью к трудолюбию и земледелию, и - оцени! - преданностью к Высочайшему престолу и особыми услугами правительству!" Похоже на наш случай, а?    - Забавно. Что там дальше?    - В двадцать четвертом году, после отъезда отца в Аргентину на заработки, Григулявичус вместе с матерью, Надеж­дой Лаврецкой, перебрался в город Трокай. Учился в гимназии, связался с активис­тами Объединенки. В тридцать первом, вместе с тринадцатью другими бывшими учащимися той же гимназии, задержан местным Охранным по подозрению в причастности к террористической организации. Ну и на основе указа "О беспощадной..."    - Указ я помню - перебил его Николай Степанович. Чем кончилось?    - Ну, прямых улик против него у следствия и в тот раз не было, под Указ подвести не смогли. Да и молодой совсем... Провели через переписку, по агитации. Потом Григулявичусу и некоему Пумпутису Особое Совещание определило надзор на два года по месту проживания, а остальных вообще отпустили.    Выйдя на свободу, по имеющимся у нас данным Пумпутис завязал, а Григулявичус вернулся к подпольщикам. Выпускал листовки на литовском наречии, пропагандировал в меру сил, возил литературу, будто бы и оружие иной раз. По убийству материал прочел?    - Угу.    - Тогда практически все. Ушел за кордон, сейчас вроде во Франции. Больше тебе в пятом расскажут, или в разведке, они занимаются.    - Негусто в деле - заметил полковник. Что, совсем на этого Юзика ничего не сыскали? Пальцы, свидетели, косвенные какие-то?    - Ты сколько времени прошло, пока труп нашли, помнишь? - огрызнулся розыскник. Что уж смогли. Откуда там пальцы, ну сам рассуди? Прут, которым Никишова ударили, в луже лежал, нож - Плаксина, даже если это наш мальчик резал, все одно потом хозяину финку вернул. С одежды снять наука криминалистика не дошла еще. Свидетель только полковник Гриднин. Косвенный, вот совсем как ты просишь. Потом, будь он боевик, мы бы больше знали. А тут парень крученый, но пропагандист ведь. В газету их писал, на кружках выступал изредка, ну курьер еще. Мое впечатление - случай это. Никишов его допрашивал в тридцать первом, видать встретились ненароком на улице, ну и... вроде как, отомстил.    - Ты Павла Полуэктовича знал? - чуть поразмыслив, спросил Гумилев.    - Нет.    - А я знал. Он человек глубокомысленный был, философского даже склада. Бить сапогами не его стиль, он на допросах психологией брал. Часами бывало, сидел с подследственным, за жизнь разговаривал. Не зря последние годы с агентурой работал.    - Ну и что? Думаешь, если у Юзика без битья обошлось, он жандармов возлюбил? Наоборот, еще может, и досаднее. Да и со шпаной был, могли те настропалить.    - Может и так. А когда его к нам доставляли, в день убийства. Там что?    - Да ничего. Бахметьев опрашивал, из третьего. Молодой, только из кавалерии перевелся, ты его не знаешь скорее всего. Там ведь как? Сообщение прошло, что подпольные соци причастны, сразу облаву сделали. Натащили всех, кто по картотеке проходил, ну и трясли. Нашего хлопца к вечеру привезли, ночью выдернули. Я с Бахметьевым разговаривал, объясняет, что ничего особенного не заметил. Показал тот Юзик, что в столице учиться хочет, как надзор снимут. Дескать, дома все знают, что поднадзорный, потому все одно никуда не возьмут. Все стыкуется, билет с поезда он при себе хранил, ему же отмечаться по возвращении. Вот и считай: явно залетный, перспектива причастности невеликая, здешних, питерских, поинтереснее хватало. Бахметьев еще покрутил его сколько-то, пару раз, говорит, по шее съездил - нуль. Сунул в камеру, утром выпихнули с предписанием уматывать к черту.    - Вот он к черту и умотал.    - Кто ж знать мог?    - Никто - согласился полковник, и поднялся:    - Ладно, Володь, не знаешь ты ничего путного. Пойду я в разведку...    - Не заблудись, главное - напутствовал добрая душа Сиволапов. Целый ведь этаж топать.

***

   Выйдя от старого приятеля, Николай Степанович направился, однако не в Разведчасть, а к Гриднину, рассудив, что общаться с соседями, владея полной информацией, выйдет полезнее.    Встретил его седой полковник у двери, пожав руку проводил к столу, вытащив из стоявшего у стены сейфа две огромных папки, тут же перешел к делу:    - У Сиволапова были?    - Был, материалы изучил.    - Славно, тогда по Григулявичусу вы все знаете - улыбнулся Николай Ильич. Всплыл наш мальчик в ноябре, во Франции. В окружении Савинкова, лично с ним конспиративно встречался. А потом снова исчезнул.    - А сейчас? - осведомился Гумилев у улыбчивого коллеги.    - Так пропал же - добродушно хмыкнул тот. Местонахождение неизвестно. Вам и предстоит выяснить, как я понимаю.    "Вот чего он такой веселый - понял контрразведчик. Потеряли мальчишку, а Савинков, похоже, этого Юзика к делу пристроил. Оттого тот и залег не пойми где, и всплыть может в момент самый неподходящий. Понятно теперь, чего и разведка такая любезная - упустили, пусть Гумилев старается, ловит..."    Предположение оправдалось тут же, в прочитанных документах кроме упоминаний о встрече с Савинковым ничего полезного про Григулявичуса не нашлось. Вторая папка вышла немногим интереснее, сообщение некоего агента о предполагаемом покушении, другого - о появлении в Париже что-то затевающего Инженера и... и пожалуй, толком все. Остальное следовало выяснять самому.    - А еще что о покушении есть? - уныло спросил Николай Степанович.    - Немного - улыбка с лица Гриднина пропала, и полковник заговорил деловым тоном: Есть информация, что в группу террористов вошел искомый Григулявичус. Связан прямо с Мельниковым, действуют в полной автономии от остальных, даже от Боевой группы. Найдете его - выйдете на террористов. Ну и наоборот, разумеется. Если выйдет убедить в опасности экса французов, а я думаю, выйдет - шпионаж шпионажем, дело обыденное, а теракт-то против их премьера, то их агенты для нас и Юзика выловят. Главное, брать его как-то вам самому исхитриться надо. Обязательно нужно узнать, куда он никишовскую бумагу дел, и чтобы французы того не узнали.    - О бумаге - напомнил Гумилев. Содержание ее, я так понял...    - Содержание самое прозаическое - перебил его собеседник. Распоряжение, чисто организационного плана. На документе гриф "Строго секретно. Хранить на правах шифра. Снятие копий воспрещается".    "Ни черта себе "прозаическое" - присвистнул про себя Николай Степанович. Впрочем, дело скорее всего в одной строчке или слове из текста, остальное и впрямь канцелярские фразы".

***

   Этажом выше, в Разведчасти, Гумилева встретили у дверей. Несмотря на то, что размещались департаменты в одном, специально выстроенном лет десять назад здании, вернее, комплексе зданий, соединенных переходами, у разведчиков при входе стояла собственная охрана, и попасть к ним без уведомления и повторной проверки документов возможности не имелось. Подчеркнуто предупредительный, но при том строгого вида подпоручик, внимательно изучив удостоверение, проводил в один из кабинетов без табличек и номеров. Там поэта уже ждали.    Получив, как и было обещано генералом место встречи и пароль к связному от нелегальной резидентуры, несколько советов по ситуации во Франции и заверения в любой необходимой помощи, он сухо спросил:    - Филеры готовы?    - А как же? - всплеснул руками хозяин кабинета, полковник Синицын. Двух человек с вами отправляю, Николай Степанович. Зеленые еще, правда, зато оба французским владеют. Не детективы из "Бинт и Самбэн", но и не ваньки деревенские, выделяться не будут.    Резон в словах разведчика надо отметить, имелся. Опытные наружники Корпуса обычно происходили из бывших унтеров, языков не знали и для закордонной работы подходили слабо. Именно поэтому, за границей розыскной деятельностью в русских интересах уже четверть века занималось упомянутое частное розыскное бюро "Бинт и Самбэн", созданное во Франции еще до войны на средства Департамента полиции. Гумилев помнил, что один из "владельцев" бюро - Анри Бинт, скончался несколько лет назад, а Самбэн прекратил работу еще раньше, и поинтересоваться не преминул:    - Кстати, Сергей Антонович, а что сейчас "Бинт и Самбэн"?    - Работают, а как же? - любезно ответил коллега. Владелец бюро только нынче другой, monsieur Манго. Бывший комиссар Сюрте, очень толковый.    - Я могу обращаться к ним?    Разведчик замялся. Он прекрасно понимал, что без участия бюро искать скрывающихся бомбистов занятие малоперспективное. В "Бинт и Самбэн" служили отставные чины французской полиции, сыскари с опытом, причем связей с бывшими сослуживцами отнюдь не терявшие, что русской разведкой немало ценилось. Коррупция Сюрте давно стала притчей во языцех, а то, что сыщики "Бинта..." одновременно состояли у действующих коллег осведомителями, мало кого смущало. Использовали детективов в основном по русским эмигрантам, шпионаж против Франции шел по другой линии, а оплата услуг жандармами составляла суммы повыше жалования парижских фликов. Пусть их числятся у полиции агентами, для контактов на пользу России, опять же, прикрытие.    Загвоздка заключалась в ином. Работа детективного агентства на русских секретом для серьезных разведок не являлась уже лет двадцать, и возможность утечки сведений в ту же самую Intelligence Service представлялась весьма вероятной.    - Этот вопрос вам лучше согласовать с фон Коттеном - после некоторой паузы, сообщил Синицын. Все же, операцию ведет ваш Департамент, мы так, обеспечиваем...    Коттен использование детективов санкционировал, но только для розыска:    - Брать Григулявичуса исключительно самим - приказал генерал. А искать пусть ищут. Намекните, что, мол, украл кое-что. Но не более!

***

   Николай Степанович счел разрешение привлечь к работе "Бинт и Самбэн" первым действительно полезным шагом в выполнении задания. Теперь хотя бы, становилось ясно с чего начать.    "Интересный поворот - подумал он, выходя из присутственного здания в холодный вечер Петербурга. Париж - это, конечно, замечательно, но как боевиков искать, да еще в ссоре с французами, не представляю. Агентство использовать - чуть не единственный шанс выходит. Лишь бы в Сюрте к информации о покушении серьезно отнеслись, если и этих самому ловить, совсем бессмыслица получится".    Он подошел к недавно купленному форду, предмету зависти коллег, обремененных семьями и детьми, но не отягощенных доходами от печатной деятельности, залез на водительское сиденье, и заводя мотор вспомнил разговор с начальником.    "Нефть - подумалось внезапно. Всюду нефть, вон, в собственном авто она же. А сколько сейчас автомобилей? Да и не только авто, самолеты, корабли... Сколько ж нефти в мире каждый день надо? Безумные должно быть количества. И безумные деньги, никак иначе. А если прибавить сюда государственные интересы, да подлить убеждений... В голове всплыло давнее, из первых послевоенных, выступление тогдашнего директора французского Генерального комитета по топливу: "Нефть была кровью войны, теперь ей предстоит стать кровью мира..." Всю речь он не запомнил, что-то там было еще про нефть и победу, но пророчество Беранже накрепко, как теперь выяснилось, врезалось в память: "...все просят больше нефти, всегда больше нефти". Вдумавшись, пожалуй, впервые, в смысл этой фразы, Николай Степанович нашел утверждение верным. Стремление Зимнего дворца к контролю над нефтедобычей и торговлей черным золотом, в этом свете представлялось не только коммерческой затеей династии, но и ходом стратегическим.    Признав для себя в очередной раз действия "Бисмарка в юбке" - княгини Ольги рациональными, он выехал с тротуара и погнал форд к дому. В Париж он собирался утренним поездом.

***

   7.12.1932. Российская империя, Санкт-Петербург. Зимний дворец.

   Как бы отнеслась к одобрению своей политики известным поэтом в погонах с голубыми просветами Великая княгиня, сказать сложно. Нет, стихи Гумилева она, безусловно, читывала, особенно в юности. А вот привычки сообразовываться с чужими суждениями за Ольгой Николаевной не водилось, и мнение одного из полковников Корпуса, пусть и трогающего иной раз душу поэзией, едва ли представляло для нее интерес, несмотря даже на то, что нынешние заботы княгини были от размышлений Гумилева не так уж и далеки. В то время как форд Николая Степановича сворачивал с Литейного проспекта на Бассейную, в Зимнем дворце начиналось "вечернее чаепитие". Собиравшееся каждую среду негласное и неофициальное, но от того ничуть не менее значимое совещание. Узкий круг доверенных лиц, откровенный, насколько это возможно было в общении с самодержавным и мало склонным прислушиваться к советам монархом, разговор. Именно на этих вечерних посиделках принимались, зачастую, наиважнейшие директивы, меняющие политику империи. Официальных обсуждений император не любил.    Вопрос затронули серьезный, речь шла о Германии. И разговор явно затягивался.    - В апреле прошлого года Гинденбурга переизбрали президентом, с программой "снятия условий Версаля" - напомнила после обмена мнениями собравшимся княгиня Ольга. Брюнинг подал в отставку, Гинденбург сначала с Папеном пытался смутьянить, затем назначил Шлейхера. А этот реваншист отъявленный, он всех там под себя подгреб. Левых, правых, центральных - они все против нас выступают, Версальский мир покоя не дает.    - Немцы не стали бы лезть на рожон без поддержки - заметил сидевший до того молча, министр иностранных дел.    Шебеко стали приглашать на "чай" в Зимний не так давно, и вступал в разговор дипломат редко. Но в этот раз высказать мнение он посчитал нужным, речь шла о шагах, способных изменить чуть не всю мировую политику. Последний предвоенный посол в Австро-Венгрии прекрасно помнил, с чего началась мировая война, и линии, как правило, придерживался осторожной:    - Объединить их Шлейхеру просто так не удалось бы. Вот когда он заключил торговое соглашение с Великобританией, тогда ему поверили.    - Дело в британцах - раздраженно отозвался император. Британии не терпится разделять и властвовать Нас с Францией в германском вопросе разделить не получится, вот Альбион и пытается немцев настроить.    - Потому они все опасения отбросили - согласилась дочь. Шлейхер провел закон о дополнительных полномочиях, запретил все политические партии кроме его собственной, следом закон об обеспечении единства партии и государства. В действительности это означает восстановление Рейха. Пусть пока без кайзера, но от этого не легче. Австрия и Германия договариваются о таможенном союзе. Им это прямо в Версале запрещено! И что? Франция, Россия, Италия и Чехословакия заявляют протест, вопрос передается в Лигу Наций, в Постоянную палату международного правосудия в Гааге - и тишина! Лондон блокирует решение вопроса. Якобы, это не пересмотр Версаля, а "частный случай". Как же частный, когда нарушение прямое? А теперь вот, полюбуйтесь. Германия выходит из Лиги Наций, отзывает свою делегацию с конференции по разоружению, канцлер Шлейхер заявляет о том, что Германия не может, и не будет выплачивать репарации! Все - это полный разрыв Версальского договора. Нам дальше отступать нельзя, или признаем, что Версаль кончился, Лига Наций кончилась, спокойная граница на западе кончилась, мир в Европе кончился...    - Ну, это уже чересчур - заметил Николай.    - Я точна в формулировках - холодно отозвалась дочь.    - Но ведь даже при поддержке англичан, ну пусть САСШ еще, немцы все равно не в большинстве? - примирительно произнес Шебеко. Мы же можем...    - Да можем - досадливо махнула рукой княгиня. Никто с вами, Николай Николаевич, не спорит. Но при всем том это лишь только первый случай. В следующий раз они еще что-то выкинут, потом еще. И в конце концов поздно будет. Такие настроения надо давить с самого начала, а то до еще одной войны доиграемся    - Сейчас подойдет Глобачев - спокойно сказал царь, взглянув на часы. Выслушаем.    Шеф жандармского корпуса действительно появился через минуту. Подождав, пока пришедший уместится в огромном, мягком кресле рядом с чайным столом, император вопросительно поглядел на шефа жандармов.    - Появилась дополнительная информация - спокойно сказал тот. По данным разведки, с первого января в Германии прекращаются все финансовые операции по выполнению долговых обязательств за рубежом. И в январе же, немцы планируют ввести воинскую повинность.    - Вот так. Все долги, это надо полагать, в том числе и частных предприятий? - поинтересовалась Великая княгиня.    - Видимо да.    - И повинность. Ну что же... Это именно то, чего мы ожидали. Надо снестись с Парижем, дать согласие на совместный ввод войск - тут же отреагировала Ольга. Там еще не забыли, как десять лет назад признавали правительство независимой Рейнской республики.    - Нашу помощь друзам и рифам они тоже не забыли, ваше высочество. Во Франции сейчас сильны антирусские настроения. Дипломаты - генерал слегка поклонился в сторону министра иностранных дел - прилагают максимум усилий, мы тоже начали работать в этом направлении, но...    - Рифы - это не Европа. Германия совсем другое дело, и Барту это понимает лучше других - мгновенно отреагировала дочь императора. Для него, кстати, это шанс остаться премьером, в Париже снова началась правительственная чехарда. А хода сильнее оккупации "бошей" я не знаю, этот шаг даст его партии мгновенную поддержку всей Франции.    - А если нам все же поставить на немцев? - снова позволил себе вмешаться министр иностранных дел.    - Рассматривали - жестко ответила Ольга. Мы прощупывали возмож­ность этого пути полгода, но серьезных последствий наши действия не имели. В Германии про­должается антифранцузская и, в первую очередь, антирусская кампания, последние примеры - дело фирмы "Дероп" и явно антироссийский процесс в Лейпциге. Шлейхер не намерен идти на сближение с нами, это его важ­нейший внешнеполитический козырь. Никто не станет помогать Гер­мании уйти от Версаля, если она не будет выс­тупать противовесом России, в качестве "европейского штыка Британии".    - А Париж?    - А что Париж? - вмешался на стороне дочери Николай. Там все до сих пор напуганы мировой войной, призрак боев на окраинах столицы вынуждает французскую дипломатию искать противовес распоясавшимся немцам. Мы для Франции естественный, и пожалуй, единственный подлинный союзник в этой обстановке. Кризис двадцать девятого года их роль "банкира Европы" крепко подкосил, им нужны спокойные границы.    - Французы так и не оправились от депрессии. К ним кризис добрался позже, но и ударил сильнее - добавила княгиня. В любом случае, никакой заслуги в том, чтобы оття­нуть войну на три-четыре года, если война неизбежна и через эти годы будет гораздо тяжелее, нет. Барту это понимает.    Император, слушая собравшихся на очередной "тайный совет", обсуждение в предельно узком кругу важнейших вопросов жизни страны, снова провалился в воспоминания. Упоминание о кризисе пробудило память.    К двадцать девятому году Россия с трудом выкарабкалась из последовавшей за войной и восстаниями разрухи. И вот тут грянула Великая депрессия. Империя оказалась одной из немногих стран, которые экономический удар перенесли спокойно. Если ­в Западной Европе к мысли о том, что государство должно управлять эконо­микой, пришли только после взрыва, когда в моду вошли учения "дирижизма" и "управленчества", то в России этот тезис не подвергался сомнению еще со времен войны. Уже тогда правительство ввело жесткое государственное регулирование промышленности, а затем частично и цен. Потом, во время бунтов, у замешанных в связях с мятежниками предпринимателей изымали в казну капиталы и недвижимость, фабрики, банки, пароходы и целые синдикаты... и этим всем потребовалось управлять. Десятилетие пролетело мгновенно, часть конфискованного была давно продана с торгов сохранившим тогда (и доказавшим позже) свою лояльность промышленникам, но немалая доля осталась под казенным, что означало - императорским, управлением. Государственные общества казенных заводов, железных дорог, электростанций, государственный банковский союз - все это оставалось для России обычным явлением. И если правительствам Европы и США со временем пришлось начать по­мощь компаниям и банкам, оказавшимся в трудном положении, в России это начали делать практически сразу.    Эконо­мический обвал обескровил тогда бюджеты Великобритании и Франции, и сокрушил финансовую систему Германии. В Петербурге сумели сдержать удар, но время было нелегким. Россия быстрее дру­гих стран Запада оправилась от последствий Депрессии, и когда за рубежом кризис еще разгорался, иностранный капитал побежал к русским. Побежал, несмотря на еще два года назад бранимую либеральной прессой систему государственного регулирования и огромный государственный сектор экономи­ки.    Все пытались защищаться, вводили законы, закрывающие внутренние рынки от импор­та. Но таможенные барьеры еще сильнее сократили торговлю, ускорив падение ориентированных на внешние рынки отраслей. В Германии с началом кризиса прекратился приток кредитов, и задолжавшую страну поразил финансовый и импортный голод.    В тридцать первом году президент САСШ Гувер объявил мораторий на германские дол­ги, которые Берлин все равно не мог выплачивать. А через месяц в Гааге пришли к общему соглашению о замораживании долгов, все­мирном дефолте на год. При дальнейших переговорах о репараци­ях, которые привели к их фактической отмене, Великобритания, Франция и Россия настаивали на том, что придется отменить и воен­ные долги. Администрация Гувера доказывала, что репарации и долги по разному влияют на общественное потребле­ние, премьер-министр Великобритании Макдональд напоминал, что они взаимосвязаны, но при этом желал получать оплату кредитов от русских. Петербург, однако, помогать англичанам выкарабкиваться из кризиса не собирался. Тем более, британские фирмы выталкивали русских из Европы любыми путями, а отношения официальных Лондона и Петербурга в прессе называли "холодной войной". И сейчас ситуация дошла до момента, когда следовало принимать решения мирового масштаба.    - Немцы переходят границы допустимого - хладнокровно произнес император, возвращаясь к обсуждению. Шлейхер собирается отменить явочным порядком Версальский договор, а этого я допустить не могу.    - Детердинг провел переговоры в Берлине - мгновенно добавила княгиня Ольга. Немцы планируют разрыв контрактов с "Деропом" и "Дерунафтом", наше место займет, разумеется, Royal Dutch Shell.    - Детердинг и немцы, по нашим данным, затевают что-то во Франции - подтвердил глава Жандармского корпуса. Какая-то провокация, похоже.    Император тяжело поднялся из кресла, и подошел к окну. За окном, впрочем, ничего нового он не увидел. Нева, лед, пустая, продуваемая ветром заснеженная набережная...    Старшая Цесаревна рассуждала как обычно серьезно и расчетливо, но при том агрессивно. Любимую дочь императора с детства отличали холодный, рациональный ум, сильная воля и непоколебимое упрямство. Двадцать лет назад, после покушения на царскую семью, когда погибли его первые жена и сын, а сам царь был ранен, именно Ольга стала его опорой. Потом, спустя три года, она вышла замуж за великого князя Бориса Владимировича, одного из немногих действительно преданных Николаю родственников. Брак с разницей супругов в восемнадцать лет, во многом стал фикцией. Борис славился веселым нравом, пристрастием к изысканной кухне, превосходным винам, и бесчисленным любовным интрижкам.    "Его считали легкомысленным фатом - вспомнил Николай. Но сама жизнь показала, что я сделал тогда правильный выбор. Правильный!"    Во время войны Великий князь командовал гвардейским Атаманским полком, потом состоял походным атаманом казачьих войск, заслужил репутацию смелого и опытного генерала. Служить не хотел, но когда после войны начались мятежи, единственный из высочайшего семейства немедленно рванулся на помощь монарху. Надел мундир, приехал, поднял войска.    "Даже Николай Николаевич выжидал - продолжал вспоминать император. Впрочем, может, на Бориса она повлияла, Ольга? Может быть..."    Очень хотелось как в детстве, прижаться лбом к холодному, остужающему, казалось, кипение мыслей оконному стеклу. Но на глазах у советников? Нет, разумеется. Слабость демонстрировать нельзя, даже им, самым надежным. Им в первую очередь, верность сохраняют сильным, никак иначе, против природы не пойдешь. Но нахлынувшие не ко времени воспоминания не уходили, мешая думать.    Почти два десятка лет назад, в тяжелейшем шестнадцатом, в браке Ольги и Бориса царь видел в первую очередь гарантии для любимой дочери. После эсеровского теракта, унесшего жизнь жены и наследника, он был внутренне готов к смерти от рук террористов. И оставить дочь одну, без поддержки не хотел. А Борис Владимирович стоял тогда в очереди наследников трона первым, в случае смерти императора, корона переходила к нему. Государь знал, что Борис, несмотря на все свои недостатки, цесаревну не бросит ни в каких обстоятельствах. Именно такого брака он и добивался.    Детей союз не принес, вместе супруги не жили. Княгиня не расставалась с отцом, стала фактически, вторым человеком в России, Борис погиб полтора года назад, когда террористы охотились на Ольгу. Дочь грустила не долго, и не сильно. И переживала скорее о допущенном теракте, а не супруге.    "Ее любимой героиней всегда была Екатерина Великая - подумал царь. В детстве обожала читать собственноручные мемуары императрицы, даже как-то заявила: "В век Екатерины Великой было немало красивых слов, но много и дела. Освоение Крыма, война с Турцией, строительство новых городов, успехи Просвещения..." Все верно. И она пошла по тому же пути".    Император не ошибался. Из склонной к философским рассуждениям девочки вырос жесткий, прагматичный и расчетливый политик. Дочь монарха поражала окружающих не только успехами в дипломатии и государственном управлении, но и практической, деловой сметкой. После войны Ольга Николаевна стала представителем отца в казенных предприятиях, в первую очередь - в конфискованных нефтяных компаниях. Которые по ее инициативе открыли филиалы за рубежом, в первую очередь в побежденной Германии. И сейчас, Николай знал это, судьба этих филиалов беспокоила княгиню в первую очередь.    "Еще и Глобачев ее поддерживает - вздохнул про себя царь. Впрочем, Константин Иванович всегда за жесткие меры выступал..."    Оторвавшись от окна, он повернулся к сидящим в кабинете и твердо произнес:    - Германский вопрос следует решать сейчас. Мне шестьдесят три года, и я не собираюсь оставлять эту проблему наследнику.    Он коротко взглянул на старшую дочь, и кивнул:    - Все вопросы, разумеется. Мы победили в Великой войне не для того, чтобы через десяток лет нас вышвыривали из Германии британцы.

***

   8.12.1932. Между Санкт-Петербургом и Парижем.  

  Парижский поезд отходил в четверть одиннадцатого. Мягкий вагон, сияющая медь, обязательные плюш и бархатная обивка, дверь в купе с витражами из зеленого стекла, подобострастный проводник, немедленно предложивший чаю... поезда давно стали неотъемлемой частью жизни Гумилева, ездить приходилось часто, свыкся.    Ехали в купе вдвоем, попутчиком оказался отставной дипломат, старичок общительный, при том, несмотря на отставку, "в сферах" вращающийся. Гулькевич направлялся на воды в Карловы Вары, а в Париже собирался, как он выразился "проведать кое-кого из прежних знакомцев". Признав в Гумилеве человека своего круга, к секретам, как он полагал вполне допущенным - не всякий полковник жандармов, чина не скрывая, по Франциям разъезжает, бывший посол в Швеции и представитель при Лиге Наций на толкования подобных вещей нюх имел тончайший, выработал, иначе дипломату нельзя, Константин Николаевич ближе к Варшаве разговорился.    Завязавшаяся беседа перетекла как-то незаметно к большой политике, и бывший дипломат, с непременной оговоркой: "кому другому - ни-ни, но вы же, дражайший Николай Степанович, лицо доверенное, вам и можно", излагал вещи любопытнейшие, пусть с представлениями полковника и не вполне совпадавшие:    - ...ну, капповский путч в двадцатом - это, по сути, авантюра - закончил Гулькевич с послевоенной Германией. Так, вспышка на фоне проигранной войны. И провалился он быстро, и воспользовались этим выступлением только союзники. Тогда ведь французы еще Рур занимали, а под это дело и во Франкфурт, Дармштадт, Ганау войска ввели на пять лет.    - Мы, кажется, тоже? - отозвался Николай Степанович. Если я правильно помню, две трети Верхней Силезии?    - Для нас дело не только в наказании пребывало! - назидательно поднял палец отставник. Это даже и не главное. У нас в двадцатом уже волнения среди фабричных начинались, без угля и стали, оставаться было никак нельзя. А Силезия это угольные шахты да сталелитейные заводы и есть.    Он помолчал, и практичным, уместным скорее, для купчика средней руки тоном, закончил:    - И недорого у немцев выходило.    - Несомненно - Гумилев невольно улыбнулся. Очень уж не вязались приземленные рассуждения с основательной внешностью бывшего дипломата: И пробуждению патриотизма у российских фабрикантов и купцов способствовало.    - А что ж? - согласился бодрый пенсионер. И вполне. Мы потом, когда ушли, в нашей оккупационной зоне половина заводов русским принадлежала. Да и рядовые немцы не в обиде ведь были. В самой-то Германии разорение существовало ужаснейшее. Вот хозяева тех заводов да шахт те да, пытались возмущаться.    - Недолго - вновь усмехнувшись, вспомнил жандарм. Выжали из тевтонов тогда прилично. Манташев хорошо на этом руки нагрел.    - Не только он, и другие тоже. Но и казна своего не упустила, многое выкупили.    - Думаю, такие действия, любви у немцев к нам не добавили?    - А нужна она, любовь-то их? - улыбнулся на этот раз уже Константин Николаевич. Только-только, почитайте, война закончилась. Французы в войну своих положили - страшное дело. Да и мы тоже малой кровью не отделались. Немцев тогда прижать по любому поводу все рады были.    Он рассеянно посмотрел в окно, на пробегавшие мимо домики, и вернулся к разговору:    - Н-да... И до недавнего времени немцы всерьез против Версаля не выступали. Локарнское соглашение приняли, гарантии границ. Но реваншизм в Германии из моды не выходил, а ныне страсти накалились.    - Это когда президент Гинденбург заявил, что отвергает вину за развязывание мировой войны?    - Да, на открытии мемориала в Грюнвальде. Он ведь этим статью 231 Версальского договора нарушил, там вина Германии четко прописана.    - Немцы считают несправедливой эту статью, я слышал?    - Дело не в этом - жестко отрезал Гулькевич, посмотрев при том сурово. Статья что, так, символ. Дело в том, что дай им сейчас шанс - снова начнут! А даже если и войну не начнут - пенсионер сменил строгое лицо на обыденное, и продолжил: Нам сильная Германия все одно не нужна. И никому в Европе не нужна, только Лондону, пожалуй. У англичан извечная стратегия - баланс на континенте. А сейчас мы и французы в дружбе, противовеса нет. Что и хорошо, нам-то с Францией делить нечего, интересы не пересекаются. Вот с британцами - да.    - Только долги у нас французам - усмехнулся Гумилев.    - А что долги? Платим потихоньку. Вон, в тридцатом, когда кризис, по немецким репарациям план Юнга приняли. Выплаты ежегодно до тысяча девятисот девяностого года - с видимым удовольствием произнес дату дипломат. Для приема репараций даже специальный банк в Базеле учредили, международных расчетов. Из того и платим. Немцы взамен требовали убрать союзные войска, англичане с американцами их тогда крепко поддержали.    - И начали выводить - Николай Степанович допил стакан, и откинулся на полке.    - Да уже и без того выводили потихоньку - попутчик чай прихлебывал мелкими, стариковскими глоточками, больше интересуясь приятной беседой: Брюнинг, он тогда канцлером немецким был, в Рейхстаге это как свою победу преподнес, и нам с французами показалось неплохо, зачем там войска держать? Взамен ведь был решен вопрос о совместном контроле над Руром, как гарантии платежей, так что... Впрочем, это Брюнингу не надолго помогло, все одно слетел. А в прошлом году Гинденбург адресовался к президенту САСШ Гуверу, заявлял о невозможности уплаты очередного взноса. Гувер предложил мораторий на год на все платежи по репарациям и военным долгам. Отсрочка на год не мешала и нам, и хотя британцы яростно сопротивлялись, приняли. А сейчас срок моратория истекает.    - Немцы будут платить?    - Не похоже.    - А мы?    - А зачем же? - заулыбался бывший посол. И мы не будем. Долги военные, нечего тут... С Францией мы подписали соглашение, они нам долг сообразно уменьшают. Только англичане остались.    - Тогда что изменилось? - удивился Гумилев. Константин Николаевич, я не пойму, чем нам немцы помешали? Воевали, конечно, но это ж полтора десятка лет прошло. Ныне вот, и долги одинаково не платим, и торгуем, и столкновений, как вы про Англию говорили, нигде нет?    - Это пока их нет! - не согласился собеседник. А немцы о реванше мечтают! Гинденбург поручил сформировать кабинет бывшему военному министру, генералу фон Шлейхеру. Редкий пролаза этот Шлейхер, сколько Веймарская республика существует - во всех политических поворотах поучаствовал, падение трех прошлых кабинетов, можно сказать, его рук дело. Но главное в чем я вижу опасность, это в том, что он вместе с Сектом, это их сейчас, такой, знаете, негласный вождь армии, все время пытается возродить военную силу Германии. Все эти их уловки со сменой названий, подпольными частями, большой полицией, все это мы знаем. Пусть не в деталях, но знаем. Оппозиции сейчас у "президиального кабинета" Шлейхера нет, Гинденбург популярен. А теперь они - это пока секрет, но чего уж - собираются ввести чрезвычайное положение... Чайку еще будете?    - Не откажусь - согласился полковник. К чаю он обыкновенно был вполне равнодушен, но что еще в поезде делать? Тем паче, собеседник попался удачный.    Гулькевич прервался, кликнул проводника, спросил чаю себе и попутчику, и вернулся к разговору:    - Ну, запрет их некоторых партий нас, допустим, не волнует, но вот направленность политики у них четкая - сосредоточение власти, диктатура, возрождение былой мощи, а потом... - старичок поерзал на полке, потер лысину, и сбавив тон закончил - а потом реванш. Другого пути у них, пожалуй, и нет.    - Но, я слышал, у нас в правительстве существует целое направление германофильства?    - Так и у них прорусское, как это называют в Америке, "lobby" достаточно мощное. Наши дорогие фабриканты после войны нахватали долей в немецких компаниях, потом неплохо освоили поставки туда сырья.    - Я кстати вот тоже не вижу, а в чем тут-то подвох?    - Да нет тут подвоха. Та же самая "Дероп" казенная - она ведь бензином торгует, так? Так. Бензин вывозит, продает. А на выручку закупает их товары и везет. Качество у немцев традиционно неплохое, цена выходит дешевая, в России нарасхват. А собственное производство не развивается. И пошлины ввести до недавнего времени нельзя было, тогда бы мы репараций вообще не увидели.    Вопрос не в этом, торговля кому выгодна, а кому и не очень. Наши-то товары туда можно везти, почему ж нет? Но вот обратно лучше бы ввозили деньги. А невыгодно, немцы сегодня самая дешевая рабочая сила. Сейчас они наших импортеров потому и давят - им представляется, что сырья у нас все равно больше, чем мы можем переработать сами. А дешевле и лучше их продукции мы все равно не найдем. Пытаются переиграть, прибыль себе заграбастать. Отсюда и вопли в газетах, и аресты, и преследования наших купчиков. Кампанию против русского аграрного и пушного демпинга завели. Это все бы ладно, но обыск полицией российского консульства в Лейпциге - это уже плевок в лицо страны. Это терпеть нельзя и мы не будем. Вон, княгиня Ольга вчера заявила, не читали в газетах?    - Нет, а что там?    - А вот - попутчик вытащил из саквояжа "Ведомости" и зачитал выборочно: "Я хорошо помню все этапы наших отношений, улучшения и ухудшения, и я должна сказать, что никогда эти отношения не были хуже, чем сейчас. Инциденты с повальными обысками приходивших в Гамбург русских судов, настоящий поход против обществ "Дероп" и "Дерунафт", правления и отделения которых в Берлине, Кельне, Дрездене, Штутгарте, Мюнхене и других городах подвергались, я не побоюсь этого слова, налетам. Производились аресты наших сотрудников, в том числе и российских подданных, они подвергались грубейшим издевательствам, а в конце концов освобождались ввиду полной неосновательности их ареста... Налетам и разграблениям подвергались и пункты розничной продажи бензина, принадлежавшие "Деропу", причем в некоторых случаях бензин вообще забирали бесплатно, в других случаях бензин просто выпускали, были случаи порчи и разрушения бензоколонок...    Если Германия действительно хочет сохранить с нами хорошие отношения, необходимо, чтобы правительство железной рукой положило конец всему этому безобразию".    Пенсионер свернул газету, и добавил от себя:    - У их правительства сил для того предостаточно, а вот желания ни малейшего.    - Да может, и силы нет - не согласился Николай Степанович. В Германии чиновники власти не имеют, а против правительства кого только нет - полковник чуть улыбнулся, вспомнив что-то свое: Помните, как у нас в начале двадцатых? Правые хотели заставить государя отречься, чтобы регентство учредить, от интриг придворных освободиться, думцы конституционного правительства любыми средствами жаждали, марксисты с эсерами революцией бредили, да еще с десяток партий к восстанию призывали.    - Помню, как же - кивнул старичок. И все это обращалось к пришедшим с войны крестьянам и рабочим, вот что опасно было. Которым возвращаться особо и некуда было. Хорошо казенные концерны завели, хоть офицеров военного времени туда пристроили. Те и с народом разговаривать умели, сами из низов вышли, и уважение почувствовали, не абы кто - из боевых офицеров чиновник! Пускай три года назад на той же фабрике гайки крутил - ан нынче шалишь, представитель Императорского Совета, классный чин имеет! Рвение у них, конечно, большое было.    - Особенно против прежних владельцев - согласился полковник.    - И это тоже. Все эти Земгоры с комитетами в войну больше нам крови попортили, чем помощи было. Да и нечего в заговоры играть, а играешь - расплачивайся. Впрочем, это вы лучше меня старика знаете.    Гулькевич был прав. Когда в шестнадцатом году начались конфискации предприятий в казну, для нужд фронта, бывшие владельцы заводов немедленно начали финансировать оппозицию, вплоть до самой радикальной. На назначенного главным уполномоченным по тылу генерала Маниковского, автора национализации, произошло три покушения, на сменившего его после ранения Акермана покушались дважды. Фабриканты, замешанные в покушениях, пошли под суд, а их имущество отошло короне. Руководили там прежние управляющие, а для надзора к каждому был приставлен представитель Императорского Совета по казенным имуществам. Представителей сначала назначали из офицеров, негодных по ранению к фронту, после войны и сокращения армии из демобилизованных. Немногие уцелевшие в Великой войне кадровые офицеры увольнялись редко, а вот выслужившиеся из рядовых поручики и капитаны пришлись в Совете ко двору. Произведенные в чин за заслуги в боях, не имея образования, они не могли рассчитывать на службу в послевоенной армии, но и возвращаться к станку, за прилавок лавки или в деревню уже не хотели. И получив от императора пусть маленькую, но власть и главное - престиж в глазах все еще уважающего табель о рангах общества, они стали самыми ретивыми защитниками самодержавия. А вот владельцев фабрик и помещиков, в этой среде по старой памяти действительно не любили. Как впрочем, и социалистов, требующих, с точки зрения новоиспеченных контролеров, отнять кровью выслуженный, невеликий, но так ласкающий душу бывшего приказчика или селянина статус.    - Знаю - согласился полковник. Но не только в этом дело. В России тогда твердость проявили. Да и нашлось, кому проявлять, и мы, Корпус, и большая часть армии остались верны престолу. А в Германии что? Армии считайте, нет, полиция прав почти не имеет. Откуда силы?    - Твердость, это да - кивнул Гулькевич, и улыбнулся. Карикатуру на Трепова помните?    Николай Степанович немедленно рассмеялся в ответ. Карикатуру помнили все. Рисунок, впервые опубликованный в 1921, в подпольной "Правде", оказался настолько удачным, что после печатался всеми сколь-нибудь оппозиционными листками. На    картинке, шаржированный, но вполне узнаваемый бессменный председатель Совета министров с 1916 по 1927, в самые тяжелые для империи годы, Александр Федорович Трепов, расстреливал из пулемета "Максим" толпу рабочих и крестьян, слегка прослоенную интеллигентами. Над премьером витали его покойные отец - петербургский градоначальник, получивший всероссийскую известность в 1878 году после покушения Засулич в ответ на его приказ о порке политического заключенного, с    пририсованным лозунгом "Пороть!!!", и брат, товарищ министра внутренних дел 1905 года, со словами его знаменитого, времен первой революции, приказа: "Холостых залпов не давать, патронов не жалеть!". Надпись внизу карикатуры гласила: "Традициями сильна монархия!"    Старый приятель Гумилева по Корпусу, Сиволапов, рассматривая как-то очередную изъятую листовку, с профессиональным цинизмом пошутил, что автор карикатуры сильно преуменьшил насчет пулемета, правильней смотрелась бы орудийная батарея. Впрочем, черный юмор бывшего артиллериста, отнюдь не понаслышке знавшего как разгоняли шрапнелью демонстрации и крестьянские сходы, сейчас выглядел неуместно.    - Так вот - продолжил Константин Николаевич, - пора теперь твердость и традиции и вне России проявить. В прошлом веке, "жандармом Европы" нас называли, слышали? Так вот, и время тогда спокойное было.    - Приятное сравнение - улыбнулся контрразведчик.    - А как же - вернул улыбку отставной дипломат. Нам сейчас в Европе тишина нужна. Россия слаба, ни земельный вопрос не решен, ни промышленность до европейского не дотягивает. Нам нынче на юге внешние рынки нужны - Персия, Турция, Ирак. Ну и Китай, но там сейчас японцы воюют. С ними союз уж лет двадцать, но аппетиты у самураев растут.    - А Персия? - насторожился полковник.    - А там с британцами у нас сферы влияния поделены раньше были. Шаха наши казачки охраняли. Но в двадцатых Петербургу не до персов стало, и там свои мятежи начались, Альбион еще поспособствовал.    - И в смуте победил Реза-шах?    - Реза? Нет, не так. Резу сначала англичане проталкивали. Он в нашей казачьей бригаде начинал, с рядовых. На русском, кстати, прекрасно говорит - Гулькевич вздохнул с сожалением, покачал головой и продолжил - наших казачков в Персии ненавидели, они ведь для местных колонизаторы, хоть официально и при шахе состояли. А Реза уж полковником был, воевать выучился, деньги англичане дали, мятежи подавил. Сначала военным министром стал, потом премьером при Ахмед-шахе, а уж в двадцать шестом, когда в полную силу вошел, и трон занял. Он теперь основатель династии Пехлеви.    - А почему мы к прежнему состоянию возвращаться не стали? - поинтересовался Николай Степанович. В двадцать шестом уже в России спокойно было.    - Спокойно, но за границу войска отправлять рановато - пожал плечами бывший заведующий Ближневосточным отделом МИД. Да Реза наших интересов и не особо ущемлял, режим капитуляций отменил разве что. Ну, так это уж устарело давно, да и обходительно отменил, предупредил за год, все договоры сохранил, тут и говорить не о чем. А британцев наоборот, прижать попытался. Бахрейнские острова - это у англичан колония, раньше они персам принадлежали, аж в Лиге Наций потребовал Персии вернуть.    - И что британцы?    - Не вернули, конечно. Но шаха это не смутило. Он на армию опирается, пытается из Персии этакую Японию сделать, из средневековья в цивилизацию.    - Удается?    - Кое-что и удается. Хотя на Резу покушения тамошних консерваторов постоянно случаются.    Гулькевич подумал, и добавил:    - Или не консерваторов.    Полковник вопросительно приподнял бровь.    - Так, кто же толком скажет? - пояснил попутчик. Шах, он за дело взялся круто, как Петр Великий. Насолил многим. Но с традициями при том не рвет, старается соблюдать. А вот иностранцев, сами понимаете, выдавливает. Британцы и немцы на него в большой обиде.    - Британцы понятно, а немцы почему?    - Они ему сначала железную дорогу строили. От Персидского залива до Каспия, через всю Персию. Но тут года два назад уже Россия вмешалась, намекнули Резе, что такой расклад, это уж чересчур. Пришлось немцев на шведов заменять. Принц Фируз Мирза, их министр финансов, пытался тогда против Резы комплот устроить, да не вышло.    - Раскрыли?    - И казнили. Реза человек суровый.    Беседа Гумилева интересовала все больше. "А случайный ли у нас попутчик? - закралась мысль. Или просто повезло?"    Впрочем, от конспирологических мыслей по небольшом размышлении, жандарм отказался. Об обострении отношений с немцами сейчас рассуждали все читающие газеты, а про Персию слушать соседа по купе хоть и интересно, но, в общем-то, для целей полковника выходило излишним, встреча с шахом Пехлеви во Франции не предполагалась. Хотя насчет Гулькевича в парижской резидентуре поинтересоваться, без сомнения, стоило. Но и воспользоваться случаем не мешало, а потому Николай Степанович спросил:    - А сейчас? Я слышал, Реза недавно отменил концессию британцев на добычу нефти?    - Да, Англо-Персидской компании - кивнул пенсионер. Никто не думал, что шах решится, хотя переговоры между Тегераном и англичанами четыре года шли. Но это, скорее, шантаж, персы хотят получить больше денег от концессии, компенсации за свою нефть, ведь добывать ее сами они все равно не смогут. Разве что, отдадут права подороже кому-то еще. Американской Standard Oil, нашим "Нефтепродуктам", или независимой компании - Shell к примеру.    - А могут?    - Вряд ли, шах старается не зарываться, он осторожен. Но в принципе могут, конечно. Хотя в таком случае, Лондон и на вторжение, пожалуй, пойдет, Англо-Персидская компания общество казенное, их нефть это флот, а для Англии флот это жизнь. Сейчас вопрос передан в Лигу Наций, Лига как обычно, ничего решить не может, предлагает им самим сговориться. Французы вот, за посредничество взялись, в Париже скоро переговоры будут.    - Я читал в "Русском Слове", туда сам шах едет?    - Сам. Да и как не сам, его величество деньги интересуют. Азия-с - развел руками Константин Николаевич. А политически Реза за Европой в этом деле бежит, тут же везде политика правительств против частных иностранных нефтяных компаний направлена, политическое давление на эти фирмы давно в ходу. Я уж про наши конфискации не говорю, но и квоты импорта навязывают, и цены устанавливают, и лимиты на обмен валюты вводят. Заменители нефти, опять же, заставляют вводить, вывоз капитала ограничивают, все есть. Депрессия, что вы хотите? Во всех странах общая тенденция, ускорять или поощрять национальные компании вместо иностранных филиалов. Обычная практика стала, иностранцев к участию в национальных картелях принуждать и рынок между ними и местными предпринимателями делить. Для европейских правительств, конечно. Но Пехлеви эту тенденцию чует. Тем более - нефть! Как знаете, говорят, нефтяные дела в Европе это десять процентов нефти, остальное политика.    - Похоже, что не только в Европе.    - Так и есть.

Полковник задумался. Трактовка событий Гулькевича вносила коррективы в его представление о задании. И скорее, усложняла выполнение. Разговор с попутчиком вскоре свернул к обсуждению Парижа, а потом и совсем заглох, как обычно бывает.

 ***

   9.12.1932. Франция, Париж.  

  Выходил из поезда на Северном вокзале, Гумилев раздраженным - дополнительные обстоятельства, он знал по опыту, дела никогда не упрощали. А вот усложнить могли.    "Получается, у Shell и официального Лондона, позиции могут быть разными - прикидывал про себя полковник. Интересно, на кого в этом случае поставят немцы?"    Он вышел из вагона, углядел на перроне полковника Шмырко, посольского резидента Корпуса, знакомого по давней совместной операции в Сааре, где тот служил при союзнической миссии. Краем глаза отметил, что приданные филеры, ехавшие тем же поездом но, разумеется, III классом, сошли и мгновенно слились с вокзальной толпой, совершенно из нее не выделяясь, и улыбнулся встречающему:    - Рад встрече, Михаил Васильевич. Поработаем вместе?    Терять время Гумилев не хотел, потому в гостиницу заезжать не стали, с вокзала направились на бульвар Гренель, в посольство.    - Хочу тотчас предупредить, Николай Степанович - предупредил Шмырко, едва закрыв за собой дверь кабинета. По баронессе Сталь дело плохо.    - В смысле?    - Наши опубликовали сообщение в РоссТА, вот - он подал гостю листок.    "В связи с появившимися во французской печати утверждениями, будто группа лиц разной национальности, арестованная в Париже по обвинению в шпионаже, занималась им в пользу Российской империи, РоссТАуполномочено сообщить со всей категоричностью, что это утверждение является ничем не обоснованным клеветническим вымыслом" - прочитал контрразведчик. И удивился:    - Ну и что? Французы ведь взяли агентов, которых мы вербовали с ее подачи. Похоже, она пошла на сотрудничество?    - Взяли только одного - ответил Шмырко. Возможно, за остальными пустили слежку, но по моим данным, Сталь пока молчит. Ее вообще-то держат в полной изоляции, узнать что-либо крайне сложно, но на набережной des Orfevres, в полиции, слух такой. Если ей покажут заявление РоссТА и убедят, что от нее отказались, может заговорить. Тогда нынешний скандал покажется легким фельетоном в провинциальном журнальчике.    - Кое-что на этот счет я предприму - сообщил Гумилев. Как выйдет, не знаю, но вы правы, в Петербурге поторопились. Посольство что-нибудь делает?    - От французского МИД пока ноты не поступало. Но вы же работали в Париже, знаете - у нас соглашение. Французы не против, чтобы резидентура Корпуса работала по эмигрантам, но мы должны избегать публичных скандалов или нарушений прав граждан Франции. А тут... С газетчиками работаем, у нас есть друзья в местной прессе, вы должны помнить. Но журналистов явно науськивает кто-то еще, сложно проталкивать наши статьи.    - Кто, не ясно?    - Не правительство, похоже, вообще иностранцы. Но и без того разоблачение нашей сети сенсация, шум поднялся, а идти против течения ни один газетер не хочет. Девятую смету на год вперед уже извели - пожаловался резидент.    - Я буду сегодня-завтра в Пен-клубе - кивнул приезжий. Поговорю со знакомыми. Есть еще что-то новое?    - По бомбистам - пока ничего. Григулявичус по известным нам адресам не появлялся. В "Бинт и Самбэн" вас ждут - доложил Шмырко. Monsieur Манго - он кстати, предпочитает, чтобы его называли комиссаром, извещен, что дело важное и секретное.    - Насколько мы ему доверяем? - поинтересовался Николай Степанович. Как он к нам на службу попал?    - Уволили его - сожалеюще вздохнул разведчик. Политическое дело, смерть магната Крюгера, слышали?    - "Спичечный король"? Самоубийство?    - Да, самоубийство. Но комиссар начал слишком усердно копать предысторию. Может статься - Михаил Васильевич чуть заметно улыбнулся уголком губ - не без просьб со стороны, внезапная смерть Крюгера заинтересовала многих. Ну вот и... Не дорожат профессионалами эти французы, знаете ли. Лично ему я доверяю полностью. Насколько это в нашем деле вообще возможно, конечно.    - С ним можно говорить откровенно? Я имею в виду, необходимость брать Григулявичуса самим, наплевав на французские законы. Ведь найти - это полдела, агенты которые прибыли со мной, смогут его взять, но прикрытие со стороны местных не помешало бы.    - Насчет законов, это точно - кивнул Шмырко. Что мы осведомляться об революционной эмиграции право имеем, с этим тут даже в парламенте не спорят. Но похищение посреди Парижа это дело совсем другое.    Он чуть задумался, потом закончил уверенно:    - С самим комиссаром можно говорить прямо, он обижен на правительство, а Юзик в его представлении, попросту убийца. Даже хуже обычного уголовника - корысть, ревность или там, месть, это для Манго понятно. Но к политическим убийствам он плохо относится, они не укладываются в его представление о нормальных преступниках. Но это Манго, остальные работники агентства дело совсем другое. Они хорошие сыщики, но это частные детективы, всего лишь наемники. Им доверия в секретных делах нет, перекупить их не трудно.    - Ясно. Что с Гавром?    - В Гавре ждет пароход "Калуга", ее сменит "Владимир" - сообщил резидент. Рейсы регулярные, в любом случае, какое-то судно всегда в порту. Привезти задержанного в Гавр несложно, мы подобрали дорогое авто с просторным багажником, на дорогах их никогда не проверяют. Вот как его на судно протаскивать - он развел руками. Тут, простите, ничего покамест не подскажу. Думаем. Можно и с Манго посоветоваться.    - Понял. Моих филеров устроили?    - Да. Они не будут появляться в посольстве, им сняли квартиру на Марше де Блан Манто, в подходящем доме. Телефон и адрес вот - полковник подал гостю небольшую карточку. На связи с ними будет мой заместитель, штабс-ротмистр Беклемишев.    - Ну что ж - улыбнулся Гумилев - тогда последняя просьба, отправьте мой багаж в гостиницу. И едем к комиссару.

***

   В детективном агентстве их действительно ждали. Манго, высокий, сухопарый, пожилой уже детектив с редкими прокуренными зубами и стрижкой бобриком, впечатление на гостя из Петербурга произвел неплохое.    Он предложил кофе, выслушал вежливый отказ, вытащил из бювара листок мелованной бумаги, слушая поручение, исписал его мелким почерком с обеих сторон. Потом внимательно изучил фотокарточку Григулявичуса, сунул ее в папку лежащую на обшарпанном столе, и сообщил:    - Данных для поиска маловато. Давайте уточним, monsieur Гумилев. Ваш парень живет под своим именем?    - Вряд ли.    Сыщик вытащил еще один лист бумаги, и сделал на нем пометку, пояснив:    - Начнем с самого простого, проверим, въезжал ли во Францию человек с такими данными. Следующее, у вас есть какие-нибудь сведения о его связях здесь?    - "Объединенка" - развел руками полковник. Возможно, эмигранты из наших прибалтийских губерний. А толком, можно сказать, ничего.    - Жаль, жаль - покивал француз. А он точно относится к Объединенной РСДП? Не к другой партии, у нас ведь из российских красных есть еще несколько, правда мелких?    - Точно. Во всяком случае, в России был в их подполье, да и писали о его акции их газеты. Кроме того, я же сказал - он вошел в савинковскую боевку.    - Ну, это логично - согласился бывший комиссар. Куда же ему, если не к Савинкову? Последний был в Париже две недели назад, но под наблюдение он не попадал, сейчас уехал обратно в Германию. Инженер тоже известен, человек очень опасный, и очень осторожный. Но мы попробуем его поискать, вдруг выведет на этого Юзика.    - Инженера в любом случае неплохо сыскать - вмешался Шмырко. Юзик - Юзиком, а боевики такого ранга в Париж просто так не наезжают.    - Думаете, что-то затевает? - понял директор агентства. Тогда у меня есть предложение. Господа, вы не хотите сообщить об этих милых людях в Сюрте Женераль? Если мы сообщим о наших розысках под пристойным предлогом - все же, заведомые убийцы, как ни крути, возможно, на набережной des Orfevres согласятся помочь.    - Тут, комиссар - чуть подумав, начал Николай Степанович, - есть одна закавыка. Понимаете, Григулявичуса нужно не просто найти. Нужно, чтобы его нашли именно мы. Если его найдут ваши люди, они должны передать объект приехавшим со мной агентам. Тут полковник прервался и взглянул на Шмырко.    - Мы хотим доставить господина Григулявичуса в Россию - уловив вопросительный взгляд, ступил в разговор тот. Это очень важно, комиссар.    - Ну, взять вы его, допустим, сможете - пожал плечами детектив. Но как вы его повезете?    - А если на пароходе? Скажем, в Гавр регулярно ходят российские суда, с капитаном я договорюсь.    - Это возможно - согласился после небольшой паузы Манго. Но полиция тут действительно лишняя.    - Ну, не совсем - возразил Гумилев. Насчет Инженера можно и сообщить, арестовывать его не станут, не за что, а найти, вы говорите, могут?    - Могут. Но - отставной комиссар взглянул на Шмырко, дождался разрешающего кивка и объяснил: Чтобы они искали его активнее, и сообщали нам о результатах, следовало бы выплатить небольшое вознаграждение, и пообещать премию. Мы всегда так делаем в подобных случаях.    - Михаил Васильевич? - повернулся гость из Петербурга к резиденту.    - Все верно - откликнулся тот. В незаурядных случаях мы прибегаем к содействию полицейской префектуры, в агентстве ведь сыщиков не так много. А комиссар по старой памяти всегда знает, к кому конкретно надлежит адресоваться на набережной des Orfevres.    - Тогда действуйте - согласился Гумилев. Комиссар, отчет представляйте ежедневно в посольство, в срочных случаях немедля телефонируйте. Мои люди получат извещение в течение двух часов, исходите из этого срока. Тут есть черный ход?    - Даже два. Уйдете чисто, это самое простое, что я могу для вас сделать.    Выйдя из кабинета, контрразведчик повернулся к Шмырко:    - Михаил Васильевич, вроде для начала все. Филеры из Петербурга будут звонить в посольство каждые два часа, если только не на квартире. Как только у Манго что новое появится - передавайте им. А я, пожалуй, начну с прогулки по Парижу.

***

   Гулять Николай Степанович начал не спеша. Пройдя несколько кварталов, зашел в небольшое кафе, сделал пару звонков по телефону и выпил кофе. Потом прогулялся, с удовольствием поглядывая на струящийся с подернутых дымкой тумана крыш и решеток балконов дождь, мчащиеся по улицам мокрые автомобили и суетливую толпу, вдохнул подзабытую сырость осенних бульваров, и решил для себя, что Париж за прошедшие пару лет нисколько не изменился. Через час после выхода из посольства он оказался на бульваре Сент-Мишель. Повернувшись спиной к Сене, Гумилев дошел до ближайшего перекрестка, свернул на кривую улочку Ла Юшет. Филеры уже ждали, место оговорили еще в Петербурге. Передав полученную в посольстве информацию, полковник поинтересовался:    - Что планируете делать?    - Фотография объекта у нас есть, будем искать - спокойно ответил старший, невысокий, поджарый малоросс со щегольскими усиками. Пройдем по известным адресам эмигрантов, в первую очередь из литовских, латышских и польских красных, к бюро Объединенки наведаемся. В красных газетах были статьи о нем, в Париже два партийных листка - попробуем заглянуть.    - Тут еще что плохо? - подал голос второй агент, рослый, широкоплечий парень, со смышленым взглядом, лет двадцати с виду. За границей революционеры в партии только кличками именуются, а проживают обыкновенно под чужим именем. Имя нынешнее, нашего-то, неизвестно, а там где живет - так там клички его никак не знают.    - Так что - закончил первый филер - результат от "Бинт и Самбэн" или Разведчасти получить бы, может какая наводка на след и образуется.    Он пожал плечами и пояснил:    - Мы ведь наружное наблюдение, нам бы зацепку хоть. Вот когда найдем, взять сумеем, это ваше высокоблагородие, не беспокойтесь.    В последнем Николай Степанович и не сомневался. Он знал, что кандидатов в филеры после проверки на благонадежность и твердость убеждений готовили не меньше двух месяцев. После подготовки, агент знал приемы джиу-джитсу, уверенно владел оружием, стрелял на ходу, на бегу, с  велосипеда, поражая несколько целей, расположенных  по ходу движения. Отдельно учили правилам хорошего тона и разумеется, в первую очередь методам слежки.    - Оружие у вас при себе? - уточнил он.    - Точно так, "Веблей" и нож. Но приказано без стрельбы.    - Все верно.    Расставшись с агентами, Гумилев перестал бродить пешком, изучая идущих следом в отражениях витрин, поскольку возможность слежки его теперь не смущала. Он остановил таксомотор, и поехал на вторую встречу.

***

   9.12.1932. Франция, Париж.  

  С подполковником Второго бюро Генштаба Франции, службы занимавшейся разведкой и контрразведкой, Лепарком, Николай Степанович познакомился больше десяти лет назад, в бытность свою военным агентом во Франции. Андре Лепарк тогда только перешел после ранения в разведку, столкнулись они в салоне Луизы Вейс. Политика Франции делалась в салонах, пройти мимо начинающий столичную карьеру Лепарк не мог. Завсегдатаем салона, собиравшего влиятельных людей политики, был и русский военный агент. Кроме политиков, хозяйки салонов всегда привечали богему, литераторы и художники были желанными гостями на вечерах, Париж ценил изящные искусства. Гумилев вошел в салонную круговерть легко, знакомств среди завсегдатаев лома на улице де Винь благодаря его поэтической деятельности хватало. Лепарку пришлось труднее, помощь русского поручика пришлась тогда кстати.    Сейчас обстановка изменилась, встретил полковника уже Жандармского корпуса Андре насторожено, скандал с арестом русских агентов разгорался. Тем не менее, услышав о готовящемся покушении на Барту, Лепарк стал внимателен. Обещать ничего не стал, честно пояснил, что в сложившихся условиях вынужден доложить наверх. Впрочем, на предложение встретиться со Сталь обещал подумать. О Григулявичусе жандарм упоминать не стал, незачем привлекать внимание. Но о Мельникове рассказал все.    - У нас нет веских доказательств - сказал Николай Степанович на прощанье. Но есть донесения агентуры. И мы обеспокоены, Лепарк. И в том числе тем, что кто-то пытается поссорить Францию и Россию именно сейчас.

***

   9.12.1932. Франция, Париж. улица Сен - Доминик 14, Штаб-квартира Второго бюро. Два часа спустя.

   На прием к генералу Лепарк отправился сразу после встречи, разговор с русским жандармом его встревожил.    - Вы уверены, что покушение - не выдумка русских? - спросил, выслушав Андре, начальник бюро. После ареста Сталь и их агента в отделе шифров, Мартена, наши отношения меняются.    - Будучи военным агентом, Гумилев зарекомендовал себя другом Франции - осторожно ответил подполковник. Участвовал в совместных операциях с Бюро после войны. У него безупречная репутация, вряд ли через него Петербург станет вбрасывать дезу. Думаю, его послали именно как незапятнанную фигуру, приемлемую для нас. Возможно, они преувеличивают опасность, но, мой генерал, что если нет?    - Если нет, то дело плохо - согласился Де ля Рок. Мы собираемся вместе с русскими ввести войска в Германию. Сделать это может только Барту, остальные наши политики... - он презрительно скривил губы.    - Гумилев упомянул и об этом - мгновенно отреагировал подчиненный. Русские считают, что Сталь нам подставили немцы, которые участвуют в организации покушения. По их версии разоблачения баронессы Сталь и Мартена - провокация с целью поссорить Россию и Францию именно в момент, когда речь зашла об оккупации. Заодно, якобы, пытаются нашими руками устранить утечку сведений о заговоре, он намекнул, что Сталь собирала сведения о террористах из их эмиграции.    - Звучит красиво - признал генерал. Если Барту уберут, с учетом антирусской шумихи, новое правительство вопрос об оккупации как минимум, отложит. В итоге думаю, выйдет, что навсегда. Берлин получит огромный эффект от одного выстрела, несомненно.    - От семи.    - Да, помню.    Приписываемая Шлейхеру фраза: "С помощью семи выстрелов, Германия могла бы избежать расходов на войну и добиться в Европе всего, чего пожелает" гуляла по дипломатическим и журналистским кругам, периодически выплескиваясь на столы офицеров разведки в виде сообщений агентов. Произносил ли немецкий канцлер эти слова, установить не удалось, но выглядели они правдоподобно. Барту, премьер-министр Румынии Дука, австрийский канцлер Дольфус, югославский и бельгийский короли, президент Чехословакии Массарик и Великая княгиня Ольга Николаевна, вдохновитель "жесткой линии" в политике Российской империи. Смерть этой семерки принесла бы Берлину колоссальную пользу, в этом не сомневался никто.    - Но это только слухи! - продолжил директор Бюро. У нас есть подтверждения слов Гумилева?    - Нет. Я справился в Сюрте, они ничего не знают.    - М-да... - шеф разведки задумался. Такого рода сведения, я обязан сообщить председателю совета министров. Знаете, что он мне скажет? Что встреча крайне важна, отказываться от нее он не станет ни в каком случае, а ловить бандитов наша забота. Эти русские, что эмигранты, что жандармы, вечно тащат к нам свои проблемы!    - Их беспокоит предстоящее решение по Германии, и они тоже считают Барту ключевой фигурой. Гумилев предлагает совместную беседу со Сталь, и любую помощь в расследовании. Кстати, в России это дело ведет их политическая полиция, а не разведка.    - Там это одно ведомство - махнул рукой Де ля Рок. Дело не в этом. Насчет Сталь. Они что, признают ее своим агентом?    - Официально нет - улыбнулся Лепарк. Сугубо частным образом, Гумилев намекнул, что она освещала красную эмиграцию, но от шпионажа против Франции открещивается. Про Мартена сказал, что впервые слышит.    - Ну, последнее может быть - согласился генерал. Если ваш полковник не из разведки, то их агентов он не знает. Но Мартен-то "поет", и "почтовым ящиком" у него была именно баронесса! Впрочем... возможно, тут ее использовали втемную, ее заведение очень удобно для передачи сообщений.    Де ля Рок снова сделал небольшую паузу, и принял решение:    - Докладывать премьеру я пока не стану. Вы, Лепарк, срочно проверяйте сигнал русских. Работайте с Гумилевым, встречу со Сталь, я санкционирую. Но контролируйте разговор, предупредите его, что речь может идти только о покушении на Барту. Подключите Сюрте, их отдел по анархистам, сообщите, что есть непроверенное сообщение о готовящемся теракте, и что мы придаем этому большое значение, пусть шевелятся. Найдите этого их Инженера, если получится - у нас будут ответы на все вопросы. Нашей службе в Германии и Венгрии я отправлю шифровки, источник сведений о Сталь проверим еще раз. Если - я повторюсь, если! - сведения о заговоре подтвердятся, немедленно докладывайте лично мне.

***

   10.12.1932. Париж, военная тюрьма Cherche-Midi.

   - Мадемуазель Лидия, добрый день - Гумилев склонил голову в вежливом полупоклоне.    - Мадам - усмехнулась женщина сидящая на привинченной к полу табуретке. Дама выглядела элегантно даже в такой обстановке. Чуть подведенные брови, неброская помада, почти неуловимый запах Chanel N 5, изящный жакет... диссонанс вносили только наручники на узких, холеных кистях.    - Простите, мадам - исправился посетитель. Позвольте представиться: Отдельного Корпуса жандармов полковник Гумилев, Охранный департамент. Взгляните на удостоверение.    Женщина бросила взгляд на документ, подняла глаза, изучая лицо посетителя, и удивленно произнесла привычную для полковника фразу:    - Гумилев? Тот самый?    - Если вы имеете в виду мои литературные экзерсисы, то да - улыбнулся Николай Степанович. Но здесь я, к сожалению, в несколько ином качестве.    - Я не слышала о том, что вы жандарм - настороженно произнесла дама. Но видела фотопортрет в "Альманахе муз".    - Похож? - поинтересовался Лепарк. Мадам Сталь, давайте перейдем к делу. Вас обвиняют в шпионаже против Франции в пользу России.    - Я - начала Лидия, но подполковник оборвал ее взмахом руки:    - Не нужно. Сегодня не допрос, протокол не ведется. У полковника Гумилева есть несколько вопросов. Он полагает, что вы согласитесь ответить в его присутствии, считайте, что это вопросы от имени и России, и Франции, мадам! Ответ на них не будет отражен в расследуемом деле, но может повлиять на вашу дальнейшую судьбу, это понятно?    - Да, вполне - сухо ответила баронесса.    - Полковник, прошу.    - Госпожа Сталь - начал жандарм, - речь действительно идет об интересах наших двух стран. Кстати, вы, кажется, раньше предпочитали журнал "Москва" - он слегка выделил последние слова. Назвать пароль необходимо, пусть даже в присутствии офицера Второго бюро, иначе разговора не будет, разрешение на это он получил еще в Петербурге. Николай Степанович попробовал замаскировать фразу, тут же продолжив:    - Альманаху муз.    Отметил, как поморщился француз - этого следовало ожидать, Андре не новичок, обмануть его такими примитивными уловками нечего и надеяться, и перешел к делу:    - Мы хотим поговорить о покушении на Барту. Расскажите, пожалуйста, все, что вам стало известно.    Баронесса задумчиво посмотрела на посетителей, и после секундной паузы, произнесла:    - Господа, мои слова не будут использованы в суде, я правильно понимаю?    - Правильно - резко ответил Лепарк. От кого вы узнали о заговоре?    - Это был клиент девицы Жужу - пожала плечами Лидия. Не постоянный, но... привязанный, я бы так выразилась. То есть, он был не парижанин, но каждый раз как наезжал в Париж, обязательно приходил к Жужу. У него много фамилий и паспортов, в салоне его назвали Жак, а настоящее имя - Борис Мельников.    - Откуда вам стало известно его настоящее имя - быстро спросил Лепарк.    - Коллега - предостерегающе поднял руку Николай Степанович - давайте этот вопрос отложим? Продолжайте, пожалуйста, госпожа баронесса.    - В ноябре прошлого года, я не помню точного дня, вечером Жак снова пришел в мой салон, спросил Жужу. Девочка была свободна, они поднялись к ней в будуар, на третий этаж, он остался на ночь. Утром Жак ушел, а Жужу спустилась вниз, стала щебетать, знаете, просто по девичьи, о том, как все прошло. Ну и упомянула о заговоре. Я, господа, мирная женщина, и я не знала, как быть? Ведь у меня нет знакомых в полиции, вернее, такого рода знакомых...    - Мадам Сталь - устало перебил ее француз - давайте пока оставим уловки. Изложите факты, касающиеся покушения, остальное в любом случае будет зависеть от этого.    - Жак во время общения с Жужу, упомянул о приезде в Париж персидского шаха - не стала спорить заключенная. Якобы, тот едет встретиться с Барту и каким-то важным англичанином. Поскольку Жак ранее говорил, что бывал в Персии, давно, когда убегал из России после проигрыша революции, Жужу обрадовалась, стала расспрашивать, насколько живописно выглядит шах и его свита, она ведь представляет персов как на колониальных картинках, знаете - тюрбаны, халаты, алмазы... Спросила, стоит ли пойти посмотреть на их въезд в город. Жак на это ответил, что должен ее разочаровать, и въезда не будет. Он "должен достойно встретить их чуть раньше", так он сказал. Жужу испугалась, не рискует ли Жак, понимаете, это вопрос отношения, пусть купленных, но чувств...    - Чувств? - переспросил жандарм.    - В нашем заведении работают дамы самого высокого класса - с гордостью ответила Лидия. Не просто красавицы, это само собой разумеется, но девицы с тонким знанием психологии. Мужчина в общении с ними может избавиться от каких-то волнений или тревог, забыть на время о неприятностях. Мы дарим мужчинам кроме физического наслаждения еще и частичку умиротворения в нашем безумном мире, понимаете? Ведь клиенту далеко не всегда необходимы исключительно любовные утехи, клиенту ещё зачастую недостает понимания, он хочет, чтобы его выслушали. Тем более, Жак ведь был частым гостем, они очень хорошо относились друг к другу, а при его образе жизни...    - Вы знали, что он террорист - констатировал сотрудник Второго бюро. И знали, что он живет под чужим паспортом. Бросьте - отмахнулся он от пытающегося вставить слово Николая Степановича. Я сейчас не собираюсь предъявлять обвинения. Мадам - вновь повернулся Андре к допрашиваемой, - давайте уточним, это важно. Девица Жужу в первый раз сумела разговорить Жака?    Сталь взглянула на Гумилева, дождалась еле заметного позволяющего кивка, и ответила коротко:    - Нет.    - Как часто она получала от Мельникова полезные сведения?    - Второй раз, до этого только о его старых похождениях.    - Первый раз сведения подтвердились?    - Андре, я думаю, мы можем доверять в этом вопросе баронессе - вмешался Николай Степанович.    - Понятно - хмыкнул француз. Ну что ж, пускай. Дальше?    - Жак успокоил подружку, сказал, что это ерунда, он просто будет брать интервью, как журналист. Но она загрустила, дала ему это почувствовать...    - Он ничего не заподозрил?    - Поймите, monsieur Лепарк, наши девушки продают не только тело. В цену входит и их умение поддержать знакомство, сама обстановка. О, конечно, и занятие любовью, но не вульгарный физиологический акт... то есть, в нашем салоне и это, безусловно, представляет собой настоящее искусство, но главное для клиента это отношение, антураж, сочувствие. Я тщательно отбирала девушек, учила, воспитывала, одевала, делала из них настоящих куртизанок. Они могут взять власть и над самым властным мужчиной!    - Включая французских бюрократов - не удержался разведчик.    - К нам действительно ходили чиновники, офицеры, деловые люди из околополитических кругов. Но я не использовала...    - Это потом - вновь оборвал ее Лепарк. Что было дальше с Мельниковым?    - О, Жак чрезвычайно трудный клиент - пожала плечами хозяйка борделя. Всегда напряженный, никому не доверяет. И он же провинциал, выходец откуда-то из Сибири, так что он был поначалу весь такой... ужасно зажатый, скованный, понимаете, о чем я? Нет, страсти в нем хватало, к женщинам он вообще был неравнодушен и не без взаимности. Но раньше он пользовался успехом лишь у девиц своего круга, из низших классов. А тут получил возможность познакомиться с действительно роскошной женщиной, это на него повлияло в лучшую сторону, конечно. В нашем салоне Жак становился более... ну, человечен, так я скажу. И когда Жужу расстроилась, он принялся ее утешать, сказал, что ничем не рискует, поскольку как он выразился, использует "достижения техники". Жужу спросила, останется ли он в Париже, услышав, что уедет, снова стала печальной и задала вопрос, вернется ли? Жак объяснил, что обязательно вернется, но не в ближайшее время. Возможно, через несколько месяцев. Фактически, это все господа. Я поняла из этого разговора, что шаху, Барту и англичанину угрожает опасность, и да, я знала о роде занятий Жака.    - И вы пошли с этими сведениями в российское посольство - быстро подсказал Гумилев. Только лишь, чтобы предупредить преступление, верно?    - Именно так - улыбнулась Лидия. Исключительно...    - Все, все - еще раз прервал их Андре. Это уже за пределами нашей беседы. Он резко встал, вызвал надзирателя, и добавил на прощание: Мы проверим ваши слова.    Выйдя из тюрьмы, Николай Степанович повернулся к Лепарку:    - Убедились?    - Пока нет - серьезно ответил тот. Пока это слова, хотя Инженер в нашей картотеке, конечно, есть, и репутация у него настораживающая.    - В ноябре о визите еще не писали в газетах - напомнил русский. И тем более, о встрече в Марселе.    - Да знаю я - пробурчал Андре. Шеф поручил заняться, в Сюрте сообщение я отослал. Не думайте, Гумилев, мы очень внимательно относимся к вашим сведениям. И проверим еще раз историю с арестом этой Сталь, коль вы считаете, что тут есть связь. Вы остаетесь в Париже?    - Да. Повторюсь, любая помощь, какая в наших силах будет оказана. Любые сведения, какие мы можем предоставить, плюс я сам предприму кое-что, если вы не против.    - Против - тут же отреагировал Лепарк. Еще как против! Слушайте, давайте начистоту? Ваши работали против Франции. Не поймите меня превратно, ничего особенного я в этом не вижу, жизнь есть жизнь, разведка есть разведка. Но! - он поднял указательный палец. Черт возьми, при всем уважении к вам лично, я не собираюсь сейчас давать разрешение полковнику русского Жандармского корпуса на операции в Париже!    - Ну и зря - пожал плечами Гумилев. Андре, поймите - я лучше знаю наших бомбистов, и я не из разведки. Моя задача сегодня - сорвать покушение на главу правительства нашего главного союзника. Шах и Инверфорс, признаюсь, волнуют Петербург значительно меньше.    - Я не возражаю, чтобы вы консультировали Второе бюро насчет красных, и патрон согласен на ваше включение в группу по расследованию. Если у вас есть предложения по розыску - говорите, мы все сделаем. Но мы, а не вы!    - Принято - кивнул жандарм. И с улыбкой поинтересовался:    - Наблюдение хоть снимете?    - Обойдетесь. Я вас дорогой друг, давно знаю, уважение к законам страны пребывания не ваш принцип.    - Только для общей пользы - отшутился Гумилев. И французских законов я не нарушал...    - ...пока - продолжил в тон Лепарк. Что еще?    - Еще вопрос, истерия в газетах по поводу Сталь. Она сейчас становится лишней, вам не кажется?    - Возможно.    - Я хотел бы... э-э... разъяснить позицию России некоторым газетчикам - намекнул Николай Степанович.    - Да на здоровье - отмахнулся француз. Ваше посольство и так на них кучу денег тратит. Впрочем, бюро придержит информацию об этом деле, так что новых сенсаций до визита шаха можно не ждать.    - Превосходно - благодарно кивнул полковник.    - Что у вас есть по заказчикам покушения - перевел разговор Андре.    - Немецкий след, я вам говорил. Группа Инженера тренировалась в Венгрии, в лагере Янкапуста. Это все.    Тут Гумилев солгал. Но о возможной причастности к покушению англичан он сообщать не хотел, не стоило пока их впутывать, да и сведения эти выглядели уж больно неосновательно. Пусть выходят на них сами, на Венгрию он намекнул, там у бюро позиции сильные. Кто сдал Сталь, французы выяснят, и когда там всплывет британец Хилл - сами все поймут, личность известна не меньше Мельникова.    "Интересно - подумал он - что сейчас поделывает мистер Хилл?"

***

   11.12.1932. Лондон, улица Стрэнд, Шелл-Мекс-Хаус.

    Войдя в кабинет председателя правления, Джордж лишь чуть склонил голову приветствуя шефа, Детердинг не любил церемоний. Получив ответный кивок и опустившись на молча указанный стул, начальник службы безопасности Shell спокойно взглянул на невысокого человека, с широко открытыми глазами:    - Сэр, у нас все готово. Если изменений нет, мы начинаем операцию.    - Тегеран? - сухо каркнул сидящий напротив.    - Министр двора Теймураш, истинный вдохновитель персидской политики, уверен, что Shell наилучший партнер для Персии. Кроме того, Теймураш полагает, что Реза-шах мешает мирному развитию и  процветанию экономики, и готов принять на себя тяготы власти.    - Марсель?    - Исполнение потребует технических работ, но с этим помогли немцы, они надежные поставщики. Есть запасной вариант, он традиционен. Хотя, конечно, в этом случае почти гарантирована известность исполнителя. Но русские социалисты спокойно относятся к такому исходу, а заказчика не знают. Пресса получила ряд намеков на возможно предстоящие сенсации. В Берлине ждут нового французского правительства, и в этом случае пойдут на конфронтацию с Россией.    - В одиночку, Петербург ни при каких обстоятельствах не станет вводить войска - кивнул Детердинг. А новое французское правительство его не поддержит.    - Схема проста, но надежна - подвел итог Хилл.    - Простота правит всем, что чего-нибудь стоит - заметил собеседник. Когда я сталкиваюсь с предложением, которое не могу свести к простейшему, я понимаю, что оно бесперспективно, и отказываюсь от него. В нашем случае мы смогли найти ключевую точку, воздействовав на которую, мы разрешим все наши проблемы. Персия всего лишь одна из шахматных фигур, но с ее помощью разыгрывается партия, ставка в которой мировое господство. Опасность не в самой Персии, опасность в игроках! Сегодня угрозой является сговор Англо-персидской с американцами и русскими. Если у Лондона не будет персидской нефти - такое соглашение потеряет смысл.    - Но русские и Standard?    - "Российские нефтепродукты" занимают четвертое место по объему поставок в Соединенное Королевство, второе во Францию, первое в Германию - эти цифры Детердинг помнил отчетливо, иначе нельзя, рынки основа могущества корпорации. С тех пор, как Петербург и Standard Oil договорились, они перекрыли поставки из Румынии.    Румынские нефтепромыслы почти на сто процентов принадлежали Shell, это не было секретом.    - Для американцев сейчас наилучший момент для борьбы с нами, мы крайне уязвимы на Ближнем Востоке - осторожно заметил Хилл.    - Из этого региона они никогда не получали доходов, поэтому ценовая война обойдется им почти бесплатно - кивнул председатель. К тому же, русские вновь подняли проект трубопровода от Баку до Персидского залива. Они не хотят добывать нефть в северной Персии, и не желают пускать туда других. Им нужен лишь транзит, цель которого рынки Индии и Азии - наши рынки!    - Концессия на строительство трубопровода, вне зависимости от того, будет ли он построен, замечательный предлог, чтобы наводнить уже южную Персию изыскателями, инженерами и казачьими частями, для охраны стройки - заметил бывший разведчик. На Даунинг-стрит будут против.    - Без согласия с шахом им придется воевать с персами, а тех поддержит Россия, и может статься, САСШ. Воевать сейчас они не станут. Или... Даунинг-стрит может поддержать дружественную Великобритании компанию, обладающую влиянием на Тегеран.    Хилл знал, что без правительственной помощи Англо-персидская компания будет поглощена Shell. Если же это случится, Детердинг станет монополистом и вынудит британский флот закупать нефть по монопольным ценам. До войны русская нефть была одним из важнейших элементов на мировом рынке. Сейчас эта нефть находилась в руках российского правительства, и кроме экономики, стала одним из элементов политики. Во время смуты в России, сэр Генри попытался стать хозяином русской нефти, он был убежден, что власть монарха не удержится, и его поддерживало британское правительство, хотя и неофициально. Именно тогда Хилл, два года мотавшийся по охваченной восстаниями Российской империи с десятком паспортов на разные имена и пытавшийся помогать любым мятежникам, выступавшим против русского престола, начал информировать кроме собственного ведомства и сэра Генри.    Джордж начал войну во Франции, позже был Салоникский фронт, уже в качестве сотрудника Secret Intelligence Service, затем Египет, а с девятнадцатого года капитан Хилл работал в России. Уже против бывших товарищей по оружию - у империи нет постоянных союзников, постоянны только интересы, для англичанина этот принцип сомнению не подлежал. Он помогал мятежу в Латвии, потом участвовал в Донецком бунте, переправлял оружие басмачам в Туркестане, наблюдал за отрядами савинковского "Союза защиты революции и свободы"... В России ему удалось продержаться три года, два из них - на нелегальном положении. В двадцать втором, почувствовав сжимающееся вокруг себя кольцо Жандармского корпуса, Джордж ушел за кордон. Потом были Константинополь, Бухарест, Прага, а в 1926, когда в Службе началось сокращение штатов, Хилла вышвырнули из разведки, бросив на произвол судьбы.    Тогда он и перешел на службу в Shell. С тех пор он служил Детердингу, "помогал Фортуне, если она забывает о фирме" как это называлось. Международные корпорации готовы организовывать убийства и революции, если этого требуют их интересы. Но им нужен человек, который, услышав высказанное между делом сожаление - всего лишь ни  к  чему не обязывающее рассуждение, разумеется, не более - о мешающем компании человеке или правительстве, сумеет тихо и профессионально устранить препону. Человек, готовый к командировкам, о которых предпочитают не  расспрашивать окружающие, вполне светский - это существенно, но не избегающий и знакомств среди людей со дна общества, это важно ничуть не менее, удача как волна цунами, может зародиться и на дне океана жизни. Такая роль после ухода из разведки Джорджу нравилось. Место принесло завидные связи, хороший дом, порядочный капитал.    - В Берлине и Лондоне почва подготовлена - продолжал тем временем директор-распорядитель. В Париже ваши действия оказались успешны, газеты клеймят русских.    - Через несколько дней, там начнут публиковать намеки о недовольстве Петербурга Барту и Пехлеви - сообщил Хилл. И напомнят о грубой политике русского царя.    - Неплохо - согласился сэр Генри. Цивилизованным странам нельзя забывать о варварстве империи на востоке Европы.    Бывший разведчик про себя усмехнулся. Он знал, что Детердинг поддерживает Шлейхера не только из-за любви к своей секретарше-немке. Глава Shell давно точил зубы на немецкий рынок, а обновленная, требующая реванша Германия неизбежно сталкивалась с Россией и Францией, странами, в которых проникновение компании встречало преграду. Россия была открытым врагом синдиката, Франция играла под ковром, но не менее жестко. Еще десять лет назад, отвергнув предложение Royal Dutch/Shell о партнерстве, сделанное лично Генри Детердингом, Пуанкаре создал национальную нефтяную компанию, взявшую под себя рынок нефти в стране. Предприятие называлось "Французская нефтяная компания", 25 % ее акций принадлежали государству, трех директоров назначало французское правительство, оно же утверждало остальных. Новой фирме передали французскую долю в активах "Турецкой нефтяной компании", деятельность транснациональных нефтяных трестов во Франции ограничивалась. ФНК стала "промышленной рукой правительства", Париж - ведущим участником борьбы за нефть Ближнего Востока, а Барту в нефтяных делах четко следовал линии Пуанкаре.    Знал Хилл и то, о чем говорить не стоило даже намеками. Лорд Инверфорс, выходец из высшей английской аристократии, председатель правления казенной Англо-персидской компании, человек который стремился подмять под контроль британского правительства и Royal Dutch/Shell. Инверфорса назначили в Англо-персидскую, получившую для освоения богатейшие залежи в Ираке, после того как правительство обнаружило, что блюстители английских нефтяных интересов смотрят на проникновение Shell в нефтяной Клондайк сквозь пальцы. Естественно, не бескорыстно, Джордж сам приложил немало усилий для создания компанией целой системы взяточничества в отношении руководящих лиц "Anglo-Persian Oil Company". Против коррупции в государственном нефтяном тресте Инверфорс боролся с переменным успехом, тогда лорд и пришел к выводу, что полной победы можно добиться лишь подчинением конкурента. Собственно, Shell как предприятию, это никакими особыми потрясениями не грозило. В отличие от лично председателя ее правления, который из-за своей приверженности самостоятельной политике, совершенно не устраивал в качестве главы компании официальный Лондон. А заодно и от давно поставившего именно на Детердинга Хилла. Встреча в Марселе должна была устранить и эту помеху.    Единственное, что заставляло слегка нервничать бывшего майора британской разведки, это необходимость играть против Уайтхолла, включая бывшую Службу. Это выглядело опасным, но и сулило нешуточную благодарность сэра Генри впоследствии. Впрочем, патрон Джорджа видел угрозу не хуже подчиненного, а шеф Intelligence Service, адмирал Синклер, разделял взгляды Детердинга на политику в Европе и Азии. В нынешней операции Хилл уже получил помощь от бывших коллег, после встречи Синклера с сэром Генри, начальнику службы безопасности Shell передали пакет с описанием деятельности нескольких агентов русской разведки в Париже. Вбросив эти сведения через венгерскую разведку Второму бюро и французским журналистам, Хилл спровоцировал аресты и газетный скандал, подготавливая почву для смены курса Франции, что устраивало и Службу, и волнение отошло на второй план.    - Если мы запускаем проект, то исполнители приступят к работе уже послезавтра - выслушав рассуждения шефа, напомнил Джордж. После этого отменить старт мы не сможем.    Он говорил правду, с момента передачи подтверждения акции, сношения с Мельниковым прекращаются полностью, группа действует самостоятельно - уроки провалов в России не прошли даром, сыплются в первую очередь на связи, а революционные партии кишат доносчиками, азы.    - Мы не станем ничего отменять - хищно улыбнувшись, ответил Детердинг. Мы нашли точку опоры, о которой мечтал Архимед. Теперь я переверну мир, Джордж.    Хилл молча поклонился, дождался отпускающего жеста и пошел к двери. Рубикон позади, остается дождаться выстрелов. Все прочее готово, необходимо лишь перевести стрелку на пути паровоза истории. Боевики Савинкова стрелочники надежные, и главное - молчаливые. А Синклер прикроет, даже если что-то просочится наружу, сам замазан, убийство лорда адмиралу не простят.

***

   13.12.1932. Великобритания, Лондон, Бродвей 54. Штаб-квартира Intelligence Service.

   В кабинет адмирала Мензис зашел сразу после обеда. Хью Синклер, правящий британской разведкой уже девять лет, не любил заниматься оперативными вопросами. Это удел заместителей, директор предпочитал большую политику. Но полученное донесение открывало слишком широкий простор для догадок, брать ответственность за решение на себя Стюарт не хотел.    - Сэр - начал заместитель начальника Службы, - информация из Парижа. Там появился полковник русского Жандармского корпуса, Гумилев.    - Знакомая персона - мгновенно вспомнил начальник. "Русский Киплинг", политическая полиция, иногда выполняет "острые" задания их разведки за рубежом. Причастен к исчезновению Локкарта в тридцатом, нашему провалу на Кавказе в конце двадцатых. Если не ошибаюсь, последний раз он портил нервы нашим ребятам в Адене и Сомали, с год назад?    - Именно так, "путешествовал" по Абиссинии.    - Что ему понадобилось в Париже, известно?    - Адмирал, там что-то странное. По сообщениям наших конфидентов из агентства "Бинт и Самбэн", это "крыша" их резидентуры во Франции, Гумилев ищет русского эмигранта из красных, некоего "Юзика", недавнего убийцу жандармского подполковника Никишова. Ищет настойчиво, денег не жалеет. Детективам настрого приказано отыскать эмигранта, в контакт не вступать, немедленно предать наблюдение русским, с ним прибыли боевики из их Особой команды, живут на конспиративной квартире, связь с посольством не поддерживают.    - Особая команда? Эти ребята не умеют шутить, но неплохо стреляют - хмыкнул директор, откидываясь на спинку кресла. Итак. На охоту вышел высокий чин, ранее организовавший похищение немецких бандитов в Мюнхене и резню в Ливане, и с ним специалисты по темным делам... Зачем моему коллеге Глобачеву так сильно понадобился именно этот красный боевик, а Стюарт? - с лету вычленил главное человек за столом. В Петербурге что, решили отомстить?    - Маловероятно - пожал плечами Мензис. За границей империи достаточно их террористов, в Британии открыто проживает Салнынь, убийца Великого князя Бориса, в Германии почти не скрываясь, сам Савинков - куда более одиозная личность, но Россия всегда ограничивалась нотами.    - Согласен. Что у нас есть на "Юзика" и Никишова?    - Подполковник Никишов по нашим сведениям занимался секретной агентурой Охранного департамента, фигура интересная, но нам почти незнакомая. "Юзик" - мелочь, юнец, заурядный активист партии Бухарина, убийство в Петербурге первая его заметная акция.    - Юзик из "Боевой группы"? Это была спланированная операция?    - Нет, в том то и дело. РСДП покушение не готовила, это можно утверждать точно, там наших информаторов более чем достаточно, мы бы знали. Уже во Франции его действительно забрал к себе Савинков.    - Ну, тогда я не вижу проблемы - пожал плечами Хью. С Савинковым у нас давняя дружба... где он нынче?    - Был в Париже, теперь, полагаю, в Германии.    - Свяжитесь с ним, старина. Пусть предоставит нам своего Юзика до его рандеву с джентльменами из России. Досконально расспросите мальчишку, он же должен знать, чем до такой степени заинтересовал "Ohranku" - последнее слово Синклер произнес по-русски, рассеяно почесал пустую глазницу, и закончил: Встречу организуйте за пределами Франции, незачем бегать под носом у Особой команды. Есть еще новости?    - Во Франции все чаще говорят о близкой войне с немцами - доложил Мензис. И ходят слухи о покушении на премьер-министра Барту в ближайшее время.    - Слухи? - шеф Intelligence Service нахмурился. Заместитель подбирал сотрудников в фешенебельных клубах вроде "Уайтс", из отпрысков состоятельных семейств с хорошими связями. Эти элегантные молодые люди из высших слоев общества, безусловно, заслуживали полного доверия - в отличие от присылаемых ими донесений. Последние иной раз представляли собой совершенно фантастические измышления, черпаемые из сплетен, выдумок агентов или дезинформации. Однако порой слух из великосветских салонов, в мир которых просто не мог получить доступ ни один бывший армейский или полицейский офицер из колоний, которых предпочитал видеть в своем подчинении адмирал, открывал тщательнейшим образом охраняемые секреты. Охраняемые от иностранной разведки, но никак не от любезного британского джентльмена "своего круга". Последние слова Мензиса могли оказаться именно таким случаем.    Месяц назад Хью ужинал в клубе с председателем правления Shell. Они давно знали друг друга, к главе могущественной корпорации он относился с уважением. И разделял его взгляды на европейскую политику, глава разведки принадлежал к людям считающим, что мировая война ничего не дала Англии.    - Мы совершили колоссальную ошибку, отказавшись от своей "блестящей изоляции" только потому, что германский флот в Северном море действовал нам на нервы - сказал тогда, разрезая ростбиф, адмирал. В обмен мы получили военную гегемонию Франции в Европе и рост российской угрозы в Азии.    - Безработных у нас столько же, сколько в проигравшей Германии - поддержал сэр Генри. Мы ничего не выиграли от войны, и теперь можем только терять. Франция, а ведь есть еще Россия, которая является единственным в мире открытым врагом Британской Империи. Надо ожидать, что она не упустит возможности нанести удар по нашему положению в Индии в подходящий момент.    - Да, Индия наиболее уязвимое место сегодня. Мы уже сейчас допускаем вероятность агрессивной акции русских в Афганистане и даже в Персии - этих слов Детердинг ждал, о взглядах собеседника он давно имел представление.    После этого начался деловой разговор. Синклер, как многие в Англии ревниво относился к былой союзнице Франции и ее соглашению с Россией, считал необходимым наличие противовеса той и другой в лице Германии. Нарушение европейского равновесия грозило проникновением сильных держав в Средиземное море, что создавало опасность "жизненной линии" Англии, кратчайшему пути в Индию - из Атлантического океана через Средиземное море и Суэцкий канал, в океан Индийский. Россию шеф разведки Альбиона всегда считал основным врагом, если не в настоящем, так в будущем. Он мог с цифрами и цитатами из секретнейших донесений доказать: Россия способна и, что куда более важно, жаждет, расширяться только за счет Азии, ее рынков, ее ждущих освоения территорий. Но Азия - основа силы Британской империи, необъятный рынок Китая, Индия с неисчерпаемыми богатствами и с неисчерпаемыми запасами пушечного мяса, Афганистан и Персия - и как рынки, и как места для эксплуатационной деятельности капитала, и как буферные государства между Россией и жемчужиной короны. Помимо прочего, Персия это преграда между Россией и Индийским океаном, Персидским заливом, багдадской нефтью.    Разговаривая спустя месяц с заместителем, Синклер точно знал, что Shell планирует возвести на персидский престол своего шаха взамен Пехлеви, и помогает Шлейхеру в Германии, которой угрожает ввод русско-французских войск за невыполнение Версальского договора. Разговоры об оккупации велись последние два месяца, британское правительство ничего предпринимать по этому поводу не желало, боялось и нарушить хрупкое равновесие на континенте, и подставиться под шквал критики оппозиции - войну на Острове помнили, нескрываемое стремление немцев к реваншу вызывало тревогу в обществе. Фраза Черчилля "Следует исходить из предположения, что в течение ближайших десяти лет Великобритания не будет вовлечена ни в какую крупную войну, и ей, следовательно, не потребуются для этих целей никакие экспедиционные войска" стала аксиомой для всех последних кабинетов.    В таких условиях, помощь Детердингу выглядела просто необходимой, ведь он, по мнению шефа разведки, всего лишь делал то, что должно бы было сделать правительство, не погрязни оно в парламентской болтовне. И брал весь риск на себя - частное лицо, никакой ответственности Англии. Несомненно, риск должен быть оплачен, и вполне справедливо, что оплатой станет увеличение доли рынка Shell, компания, по мнению адмирала не раз доказала преданность Альбиону.    - Но что, по-вашему, должна сделать наша служба? - пожаловался адмирал день спустя бывшему сослуживцу, Хиллу. У нас сейчас нет ни возможностей, ни средств, увы.    - Компания готов негласно финансировать некоторые мероприятия, могущие послужить на благо империи - затейливо сформулировал собеседник.    - Экий у вас слог, старина - хмыкнул тогда Хью, потер повязку на глазу, и согласился: а почему нет, собственно? Мы попробуем.    Помощь он оказал. Неофициально, конечно, на то и разведка. Но сегодняшняя информация Мензиса...    - Насколько слухам можно верить? - осведомился начальник Службы. И что еще ожидается в ближайшее время во Франции?    - Слухи не проверены. А из международных событий в Париже в ближайшее время только встреча Реза-шаха и лорда Инверфорса - тут же ответил Мензис. Переговоры о концессии в Персии, при посредничестве Барту.    "Дьявол - немедленно понял Синклер. Барту и шах, и еще заклятый недруг Детердинга. И Савинков в Париже. И русские, которые ищут его боевика, хотя как раз это может быть совершенно случайным совпадением. И немцы, которые с каждым днем ведут себя все увереннее, не обращая внимания на угрозу вторжения. Что затеяли в компании? Впрочем, похоже, понятно, что".    Слова главы Shell о смене власти в Тегеране и Париже, могли предполагать и физическое устранение ее прежних носителей. Люди Савинкова на роль "руки судьбы" подходили как нельзя лучше, их связи с нефтяным синдикатом секретом для британской разведки не являлись.    "С другой стороны - размышлял директор, - первенство Франции в Европе давно нуждается в противовесе, а кроме Берлина в этом качестве выступить некому. Да и Россия вынужденная перенести внимание к западным границам станет меньше смотреть в сторону Индийского океана, особенно если мы закрепимся в Тегеране. А Лондон в этой конфигурации остается арбитром для всех. Неплохая конструкция, надо отдать должное сэру Генри".    Имелось еще одно немаловажное обстоятельство: Синклеру принадлежало некоторое количество акций Shell. И он недолюбливал представителей титулованной аристократии, таких как лорд Инверфорс, и сидящий сейчас перед ним сэр Мензис.    - Что полиция и Второе бюро думают о покушении? - вернулся адмирал к Барту, не став обсуждать конференцию.    - Сюрте Женераль следствия не ведет. А бюро занято расследованием русского шпионажа - сообщил Стюарт. Дело баронессы Сталь и шифровальщика Мартена.    Это и была услуга, оказанная Детердингу. Intelligence Service получила от своего человека в Петербурге, в Разведчасти Жандармского корпуса, информацию о некоторых агентах в Париже. Переданная через Shell и Венгрию французам, она повлекла аресты, а потом выплеснулась на первые полосы газет антирусской сенсацией, подморозив отношения Франции и Российской империи и подмочив репутацию считающегося сторонником франко-русского альянса Барту. Глава разведки удовлетворенно улыбнулся, и согласился:    - Это неплохо. Отношения Барту и императора Николая стали слишком теплыми, давно пора было слегка остудить эту страсть, вам не кажется? И еще: когда Второе бюро закончит расследование, мы получим представление о том, как работают агенты русских в шифровальных отделах, MI-5 будет благодарно за любую зацепку.    - "Крот"?    - Да. Люди Вернона не могут его найти. Им нужна хоть какая-то ниточка, а Квадрат не может помочь.    "Квадрат" - псевдоним самого ценного агента в России, имя которого предпочитали не называть даже в кабинете директора Intelligence Service. Завербованный четыре года назад жандармский ротмистр сейчас служил в Разведчасти, информация шла важнейшая, о его наличии знали лишь пять человек в Службе. Полгода назад он сообщил, что жандармы читают шифры Foreign Office, к этому ведомству в Англии относилась и разведка. Известие вызвало тревогу, шифры сменили. Спустя три месяца Квадрат доложил, что новый шифр стал известен Корпусу, уточнив, что шифры получены через агента в Британии. Контрразведка сбилась с ног, шифровальные отделы просеивали сквозь сито, но результата пока не было. Директор MI-5 Вернон Келл, требовал дополнительных сведений, получить их Квадрат или действительно не мог или просто не хотел рисковать. На Синклера давили сверху, утечка секретов внешнеполитического ведомства в условиях обостряющейся обстановки в мире выводила правительство из себя.    - Квадрат делает, что может - заметил Стюарт. Но у него нет доступа к досье по "кроту". Сведения по Франции он получил случайно, подменял заболевшего офицера. Кстати, адмирал, я правильно понял, что Второе бюро получило имена русских агентов от нас?    Второй человек в Intelligence Service, так уж получилось, имел право задавать вопросы начальнику. Сорокадвухлетний выходец из высших аристократических кругов, Мензис вел собственные игры, об этом Синклер знал.    Людям посторонним Стюарт представлялся человеком замкнутым, интересующимся лишь своим лейб-гвардейским конным полком и "Боуфортским охотничьим обществом", о его истинных качествах, в том числе, о том, что этот надменный аристократ является блестящим офицером разведки, знал только узкий круг избранных. В политике он ориентировался не хуже шефа. Происхождение не только позволяло, но и обязывало - сын фрейлины королевы Марии, чьим отцом по слухам являлся не муж леди Холфорд, сановный вельможа, но принц Уэльский, ставший позже королем Эдуардом VII, являлся ключевой фигурой в тесном сплетении высших кругов тори, двора, Сити и государственной службы. Мензис прошел мировую войну, участвовал в боях у Ипра и без каких-либо симпатий относился к немцам, положившим в могилы всю его группу из Итона. В разведке он служил с 1915, начинал при штабе главнокомандующего во Франции; прекрасно знал русских представителей братьев Игнатьевых и военного агента, тогда поручика Гумилева, еще не перешедшего в Жандармский корпус, это адмирал помнил точно.    Отвечать на вопрос директор не хотел. Но и промолчать не мог, не стоило наводить заместителя на мысли, начав копать, тот способен пройти по следу запутанному даже службой безопасности Shell, чей бюджет сопоставим с финансированием всей английской разведки.    - Нам нужен "крот" - подытожил Синклер. Нужен срочно, вы же знаете, старина, какое значение имеют шифры Foreign Office. Особенно сейчас, когда в Европе пахнет войной. Нельзя упускать ни одной возможности. Да и ослабить влияние русских не помешает никогда.    Он помолчал, и веско добавил:    - И нигде... Что до Барту, не стоит придавать значение сплетням. Тем более даже Сюрте этим делом не занимается. Есть еще что-то срочное?    - Пока нет, сэр - задумчиво ответил заместитель. Мы свяжемся с Савинковым, и попробуем узнать подробности дела Сталь-Мартена во Втором бюро.

***

   15.12.1932. Голландия, Амстердам. Региональный центр Intelligence Service.

   Савинков нашелся в Кельне, что с точки зрения Мензиса выглядело удачей. Заместитель директора хотел получить результат лично и срочно, потому доверять искать Юзика берлинскому представителю Службы он не стал. Майор Далтон, резидент в Голландии, кроме опыта имел еще одно незаменимое качество - он был "человеком Стюарта". Главного русского террориста резидент знал с середины двадцатых, связаться помогли подстегнутые шифровкой с берегов Темзы коллеги в Германии, причин отказать в просьбе британской разведки о встрече в Амстердаме у Савинкова не существовало.    Перед приходом бывшего эсера Далтон перечитал шифровку и как в первый раз пожал плечами. Дело и впрямь выглядело загадкой, никаких объяснений активности русских он не видел. Разговор он собирался провести в здании Центра, дом принадлежал "Continental Trading Company" - солидная фирма, ничего подозрительного в визите русского эмигранта.    Вдохновитель современного русского терроризма пришел вовремя. Уселся в кресло, согласился на неизменный чай, и после обычных вежливых слов о погоде Далтон перешел к делу:    - Борис, нам нужен ваш человек.    - Который?    - Юзик - назвал британец, раскуривая папиросу, и уточнил: Григулявичус. Член Боевой группы, уж не знаю, каким именем его теперь величают.    Савинков задумался. Отказывать резиденту британской разведки не хотелось. Долгое время Intelligence Service была единственным союзником и источником денег. Сейчас боевку чаще финансировали немцы, венгры и частные компании, но порывать с Лондоном он не собирался. Проблема заключалась в том, что искомый Юзик входил в "отданную" им начальнику службы безопасности Shell группу Инженера, готовящую неизвестную даже командиру Боевой группы РСДП операцию. Борис сомневался, что Хилл одобрит встречу боевика группы с британской разведкой во время подготовки к акции, поэтому ответил уклончиво:    - Это сложно, Хью. Парень живет нелегально, и он не в Голландии.    - Я знаю - согласился Далтон. Он во Франции, не так ли?    - Возможно.    - Борис - улыбнувшись, произнес резидент. Я знаю, что в Париже за Григулявичусом охотятся русские. Жандармский полковник Гумилев и филеры из Санкт-Петербурга. Они горят желанием пообщаться с вашим мальчиком. Случаем, не расскажете мне, что в нем настолько заинтересовало Корпус?    Савинков оторопел. О таком он слышал впервые, даже за ним, участником убийств высших сановников империи и двух Великих князей, командиром партизанских отрядов открыто воевавших с правительством четыре года, не устраивали охоты за рубежом. Следили, да, но не более. Слова англичанина удивляли.    - Это точно? - переспросил он. Именно за Юзиком?    - Абсолютно. Вы что, не знали?    - Нет - террорист решил не увиливать. Группа Мельникова тут явно была ни при чем, ловили лично Григулявичуса.    "Что же он натворил в России? - удивился про себя Борис. Или все же, ищут выход на операцию Хилла? В любом случае, Инженера надо предупредить. А британцам отвечать исходя из его соображений".    - Хью, Юзик на нелегальном положении - спокойно ответил он. Не знаю, по какому паспорту живет, он на связи у парижан. Я свяжусь сегодня же, как только найдут, сразу вызову сюда.    - Не сюда - поправил Далтон. В Роттердам, я встречусь с ним там. И Борис, не стоит затягивать. Юзик нужен Службе. Мы хотим знать, чем он интересен жандармам.