Открываешь глаза, и первое, что видишь — потолок вашей спальни.

А ведь который месяц ты спишь в гостиной.

Странно.

Поворачиваешься — нет, жены нет в постели.

Но твоя щека приминает ее длинные светлые волосы.

Бред какой-то.

Тянешь руку — бороду почесать.

Бороды нет как нет.

У тебя перехватывает дыхание.

Суешь руку под простынь.

Шаришь между ног.

И там пусто.

Резко садишься.

Поворачиваешься к зеркальному шкафу.

Кричишь.

А слышишь крик жены.

Натягиваешь на глаза простыню, хочешь спрятаться с головой, но тут же выныриваешь — там груди ее торчат.

Смотришь в зеркало, оттуда смотрит она, нет, быть того не может.

Морщишься, она так морщится, когда чего-то не понимает.

Или когда «пи-пи хочет», как она говорит.

Садишься на край кровати.

На ногах — синие носки, те самые, их жена надевает на ночь.

В ужасе смотришь на них.

Встаешь, заворачиваешься в простыню, выходишь из комнаты, хватаясь за стены, бредешь по коридору в ванную.

Ванная занята.

Нервно дергаешь дверную ручку.

Из ванной доносится твой кашель.

Опять и опять.

Теперь ты там прочищаешь горло.

Сплевываешь.

Ты выпускаешь ручку и пятишься назад.

Дверь открывается.

Кричишь ты — кричит жена.

Глядите друг на друга и кричите.

Не верите своим глазам.

Рассматриваете друг друга.

Опять кричите.

Жена пытается запихнуть твой живот в свой пеньюар.

Ты натягиваешь простыню на ее худые плечи.

Она, то есть ты, убегает в спальню.

А ты, то есть она, скрываешься в ванной.

Устроившись на унитазе, подобрав простыню, первый раз в жизни «пи-пи»-саешь.

На глаза наворачиваются слезы.

Взяв себя в руки, встаешь, спускаешь воду, хватаешь свой халат, он висит рядом с ванной, в ванне высится гора книг.

Снова чуть не плачешь, накидываешь халат, простыня падает на пол.

Идешь к умывальнику, над ним шкафчик с аптечкой, зеркальный, в зеркале снова — она.

Опершись на умывальник, тяжело дышишь, она тоже.

Спасу нет, отовсюду женой пахнет.

Таращишь глаза — ее, зеленые, жмуришься, стискиваешь ее зубы, ее руками теребишь ее же щеки, ты их — и вверх тянешь, и вниз, ишь, гладкие какие.

Не отрывая взгляда от зеркала, пытаешься открыть кран с холодной водой.

Рукава халата болтаются, опрокидываешь флакон с одеколоном.

Одеколон льется в раковину.

Его запах заполняют всю ванную, спохватываешься, ставишь флакон на место, набираешь в руки воды — в ее руки, чтобы пригладить ее белокурую шевелюру.

На секунду, всего на секунду признаешь — она красавица, тебе становится грустно.

И ей грустно, это тебя раздражает.

Ее тоже, ты выходишь из себя.

Она тоже, быстро открываешь шкаф, чтоб больше ее не видеть.

На полке рядом две щетки, в замешательстве пытаешься почесать бороду.

Аромат кофе проникает в ванную, смешивается с запахом одеколона и тут же возвращает тебя к реальности.

Ты знаешь — наверняка кофе будет слишком крепким, жена всегда варит такой.

И еще: даже став тобой, жена не растерялась.

Умудряется еще и кофе варить.

У тебя вон даже думать не получается.

Собираешься с силами, с ее, между прочим, силами, выходишь из ванной и семенишь по коридору.

Запутываешься в халате, чуть не падаешь, хватаешься за стены.

Добираешься до кухни.

Жена оборачивается, в руке — твоей руке — кофейник.

Стоите друг против друга.

Уже не кричите.

Но взглянуть друг на друга не решаетесь, смотрите в пол, не говоря ни слова.

Жена ставит кофейник на обеденный стол, ты вытаскиваешь чашку и кружку, она придвигает сахарницу и сахарозаменитель, садитесь за стол.

Уставившись на кофейник.

С сомнением.

Хватаешь кружку.

Она — чашку.

Пусть она нальет себе первой.

Жену дважды просить не нужно.

Тянешь руку за сахаром.

Жена перехватывает руку и пододвигает тебе заменитель.

Растерянно смотришь на нее, потом вздыхаешь и берешь заменитель.

 

Кофе чересчур крепкий.

Жена поднимает глаза и смотрит, как ты склоняешь ее лицо к кружке.

Обжигаешь ей нос и вздергиваешь голову.

Жена прижимает руку к груди и снова кашляет.

Мысленно соглашаешься, что курить вредно, и сразу хочется курнуть, но жена так мучалась, когда бросала.

Она встает, сплевывает в раковину и с отвращением смотрит на твой плевок.

Ты следишь за своими волосатыми руками, пока она ими двигает — открывает холодильник, вынимает половинку зеленого лимона, выжимает лимон в стакан, пускает воду, наполняет стакан, подносит его к губам.

К твоим губам.

Жена залпом выпивает стакан и хватает чайник, чтобы разбавить кофе.

Фу, разбавленный кофе — страшная гадость, зато хотя бы пить можно, не морщась.

Смотришь, как жена подносит свою чашку к твоему рту.

К счастью, борода на половину скрывает лицо.

Да, какой же ты, батенька, унылый, какой неказистый, и ведь это не новость.

Ты же каждое утро видел себя в зеркале в ванной.

Хотя сейчас вроде бы и не совсем мямля, не совсем рохля.

Наверное, все дело в кофе.

В кухне появляется твоя кошка, прыгает на стол, идет было к тебе, то есть к ней, пятится.

Теперь уже к тебе, снова пятится.

Замирает в недоумении.

Смотрит то не нее, то на тебя, дрожит.

Шерсть дыбом.

Опять пятится.

Спрыгивает со стола.

Убегает.

Атмосфера накаляется.

И вот вы смотрите друг на друга, ты — на жену, жена — на тебя, ты сидишь на ее месте, она — на твоем, за столом на кухне.

Вцепившись в стол.

Пытаясь приноровиться — к ситуации.

И друг к другу.

Пока не решаетесь поговорить.

Вам бы от души посмеяться.

Да на душе кошки скребут, и вам не до смеха.

Она — это ты, ты — это она.

Куда уж тут разводиться.

 

А жена не растерялась, бросает взгляд на кухонные часы.

В спортзал уже опоздала.

Слегка откашливается, переводит дыхание и неожиданно просит тебя пойти вместо нее на работу.

Услышав свой голос, давишься кофе, вытираешь рот и ее голосом отвечаешь, что она, видно, совершенно рехнулась.

Жена парирует: вряд ли ей стоит идти к себе в офис в таком виде, и ей никак нельзя профукать в одиннадцать часов встречу с мсье-бестселлером.

Упираешься.

Ее терпению приходит конец, она замечает, что вас кормит ее работа.

Смотришь на нее — на себя — и осведомляешься, а кто будет делать твою.

Она удивляется.

На тебя — себя не смотрит и говорит: ей казалось, с работой ты давно завязал.

Благодаришь ее за понимание и поддержку.

Говорит, сейчас не время для разборок и снова просит доставить ее тело в офис.

Пойти на встречу.

Не хочет терять работу.

Повторяешь, что это невозможно, и включаешь радио.

Твоим грубым голосом жена спрашивает: а то, что с нами происходит — это возможно.

Невозможно, говоришь ее тоненьким голосом и выключаешь радио.

Жена добавляет: нет времени спорить, и спрашивает — да или нет.

Делаешь глоток кофе.

Кривишь рот.

Тычешь пальцем в сахар.

Жена сначала не понимает, потом, вздыхая, придвигает к тебе сахарницу.

Так, три кусочка сахара в кофе, медленно-медленно размешиваем, она в отчаянии.

Прикрыв рот рукой, снова принимается кашлять.

Подаешь голос — краситься нужно, что ли.

Поперхнувшись, отвечает — да, но она поможет.

И одеться.

И одеться тоже.

 

Понедельник. Утро, ты в метро.

Все выходные ругались, решили наконец разбежаться, и вот ты выглядишь точь-в-точь как жена и едешь к ней на работу.

Вещи она выбрала простенькие, унисекс — черные легкие брюки, белую рубашку, сандалеты, и ничего страшного, не очень-то и напрягаешься, ты ведь не трансвестит.

Ты — женщина.

Мужики пялятся, но тебе-то что. Не привык к мужскому вниманию и слишком погружен в себя, то есть в жену, пытаешься понять, что же происходит такое.

Столько лет не был в метро в час пик, никак не встроишься в ритм, пропускаешь всех вперед, забываешь о пересадке, тебя толкают со всех сторон, чуть не падаешь, но легкость чувствуешь необычайную, будто по волнам плывешь.

Вдруг спохватываешься, место освободилось, садишься, пытаешься отдышаться.

Шмыгаешь носом.

Ох, и привязчивый этот ее запах.

Кладешь руки ей на колени, смотришь на них.

Разглядываешь.

Одной рукой щиплешь другую, царапаешь, пошлепываешь, гладишь, подносишь к губам, и сам того не замечая, начинаешь целовать.

Мужчина напротив отрывается от своей газеты и глядит на тебя, ты — на него, а руку все целуешь, думая о своем.

Он пересаживается подальше, в окне видишь жену, она лобызает руку, тут же руку кладешь на колени.

Сидишь — не шелохнешься, лифчик, узкие трусики, тут давит, там трет, смотришь на женщин вокруг — как они это терпят.

По большей части они в наушниках — слушают музыку, читают модные журналы.

Другие сидят, уставившись в пустоту.

Силишься разглядеть, что они там видят.

Пустота заполняет тебя.

Прислоняешься лбом к стеклу и смотришь жене в лицо, оно так близко.

 

Входишь в бизнес-центр, в высотку, шлепаешь в сандалетах по холлу — направляешься к лифту.

Дама на ресепшн разговаривает по телефону, не отрываясь, машет тебе рукой, в ответ выдавливаешь «Здравствуйте», по своей воле сюда б ни ногой, тут делают деньги, считают прибыль, гоняются за бестселлерами — тут царство бизнеса.

Дама на ресепшн смотрит тебе вслед, и ты понимаешь, что походка у тебя шаркающая, мешковатая, типично мужская, хотя какой теперь из тебя мужчина.

Спохватываешься, вынимаешь руки из карманов и начинаешь подражать жене, ее нервной, энергичной походке. Походку ее наизусть знаешь, все глаза измозолила, так что дело нехитрое, тем более ты — в ее теле.

Заходишь в лифт, тебе кивают, подражая, киваешь в ответ.

На двадцать первом этаже выходишь, идешь дальше по коридору, который раз в двадцать длинней, чем в вашей квартире, идешь к жене в агентство.

Ненавистные офисные клетки, в десятый раз разогретый кофе, телефонные трели, ковролин, кондиционер.

Особо не раздумывая, стучишь в дверь, узнаешь теплый, чувственный голос ее секретарши, который приглашает тебя войти.

Входишь, она смотрит с изумлением и чуть ли не со страхом. Не знаешь, что сказать, и слышишь голос жены — она уже извиняется за опоздание. Секретарша еще больше изумляется и пугается, робко спрашивает, как прошли выходные, ну что ей ответить, в твоей жизни хуже выходных еще не было, ничего не отвечаешь и входишь в кабинет жены.

Идешь прямиком к окну, открываешь, чтобы глотнуть свежего воздуха, окидываешь взглядом проспект с высоты двадцать первого этажа и думаешь: если бы пришлось здесь работать, давно бы сиганул вниз.

Стук в дверь, вздрагиваешь, входит секретарша жены с чашкой кофе, осторожно ставит ее на стол.

Наблюдаешь за ней и вспоминаешь, сколько раз мечтал о том, чтобы секретарша жены была твоей секретаршей, чтобы высотку объяло пламенем, и жить вам оставалось не больше часа, а она ворвалась к тебе в кабинет и бросилась на тебя.

Но только не на твою жену.

Ты все же благодаришь ее и тоже спрашиваешь, хорошо ли она провела выходные, она бормочет, что да, и идет к двери, а ты глазами сверлишь ее попку.

Садишься за стол, с трудом глотаешь женушкин кофе, второй раз за день, злишься на нее.

Звонит телефон, снимаешь трубку и опрокидываешь на себя кофе, услышав, как твой собственный голос говорит тебе «Это я».

 

Жена просит включить компьютер и прочесть почту.

Включаешь компьютер, но, передумав, говоришь, что бесплатный Интернет есть в прачечной самообслуживания.

Молчит.

Вздыхает.

Спрашивает, где ты хранишь стиральный порошок.

Отвечаешь, нужно купить.

Интересуется, какой.

Тоже вздыхаешь, говоришь, любой.

Жена желает тебе удачи на обеде с мсье-бестселлером и просит перейти на вегетарианскую диету.

Бросаешь трубку.

На экране компьютера появляется отражение жены, спешишь отрыть текстовый документ, чтобы ее не видеть.

Машинально опускаешь тонкие пальцы жены на клавиатуру и сидишь, уставившись в белый экран.

Совсем белый.

Такой восхитительно белый.

Дома у вас нет Интернета с тех пор, как ты в сердцах растоптал модем — Интернет мешал тебе писать.

Это было после того, как ты снес телевизор в подвал, он тоже тебе мешал.

И после того, как ты выбросил в окно мобильный телефон, по той же причине.

Но до того, как ты сплавил компьютер тестю и теще.

И до того, как все книги из шкафа в гостиной перенес в ванну.

И уж точно до того, как ты вовсе перестал писать, потому что само по себе это тоже писать ой как мешает.

Да-да, знаешь, жена так мучалась, когда бросала курить, но еще знаешь, что ты — не жена, поэтому открываешь дверь и спрашиваешь у секретарши, нет ли у нее сигареты.

Обычно первая сигарета у тебя идет вместо завтрака, закуриваешь, как только хлопает входная дверь — жена отправилась в спортзал.

Секретарша поднимает голову, но с места не двигается.

Ждешь.

От изумления открывает рот.

Нервничаешь и отводишь глаза.

Она берет себя в руки.

Ты тоже.

Секунду медлит, словно сомневаясь, не ловушка ли это, потом роется в сумочке и достает пачку сигарет и зажигалку.

Ты так смущен, что сгребаешь все и исчезаешь.

 

Высунувшись из окна на двадцать первом этаже бизнес-центра, куришь сигарету, блевать хочется.

Тело жены отчаянно сопротивляется, ты кашляешь, корчишься, но ты же сильней.

Который год работа твоя не движется, который месяц спишь на диване, больше не пишешь, больше не спишь с женой, нет, от сигарет ты отказаться не можешь.

Снова звонит телефон, выбросить что ли окурок с двадцать первого этажа, нет, утопить его в кофе.

Дама с ресепшн казенным голосом сообщает: «К вам пришли, ждут внизу, в приемной».

Благодаришь, кладешь трубку, шаришь у жены в косметичке, достаешь пудру, изучаешь лицо жены в зеркальце.

На мгновение замираешь, не попудрившись, с силой захлопываешь пудреницу, хватаешь какую-то папку — для виду, выходишь из кабинета, извиняешься перед секретаршей, что не можешь с ней пообедать, вид у нее все более удивленный и боязливый.

Останавливаешь лифт между этажами, ощущение такое, будто ты в лифте не один, тяжело дышишь, оборачиваешься и смотришь в зеркало на жену.

Тебе чудится, что и она смотрит, на тебя.

Шагаешь к зеркалу и бьешь ее кулаком по лицу.

Куда ей деваться, она тоже бьет.

Снова пускаешь лифт, трясешь рукой и стонешь от боли.

 

Обедаете с мсье-бестселлером, заказываете ассорти из морепродуктов, и неожиданно для себя самого ты проникаешься состраданием к устрицам.

Твой последний роман вышел еще до свадьбы, а тут приходится выслушивать этого придурка, он расхваливает свой новый триллер, второй, кстати, за год.

Придурок в общем-то человек приятный, даже милый, отец троих детей, костюм на нем отменный, да еще у него загородный дом. Невольно думаешь, что рядом с ним выглядишь, как клошар, потом вспоминаешь — ну уж нет, сейчас ты — вылитая женушка.

Она часто говорила тебе про его книги, но ты с высокомерным видом отказывался их читать, хотя вообще-то был не прочь, и в глубине души даже завидовал.

Теперь не знаешь, как поддержать разговор.

Что сказать.

Но понимаешь, что не так уж это и важно, ты здесь, чтобы слушать.

А мсье-бестселлер все свое талдычит: рассорился с агентом, тот только о деньгах печется.

Тоска смертная.

Смотришь на устрицы, он их глотает одну за другой, так люди проглатывают его книги, тебя уже подташнивает.

Пытаешься себя утешить: это ты — настоящий писатель, ему всего-навсего повезло, а он в это время распинается о своем следующем романе, о том, как не терпится за него взяться, столько замыслов, что времени не хватает.

Нервно кромсаешь краба.

Он смотрит на тебя, замечает, что считал тебя вегетарианкой.

Отвечаешь: передумала сегодня утром.

Смеется, говорит, нравишься ты ему.

А тебе убить его хочется, ведь еще и платить за него придется.

Но ведь на твои книги квартиру не оплатишь.

Ерзаешь — когда же принесут кофе, и в который раз задаешься вопросом: неужели настоящий писатель — тот, который не пишет.

Начинаешь сомневаться.

Мсье-бестселлер угощает тебя здоровенной сигарой, забавы ради — посмотреть, как будешь нос кривить, ты, не раздумывая, берешь ее.

Он восхищенно смотрит на тебя, потом кладет на стол папку с рукописью.

Тут же пускаешь в ход женушкину улыбку, ту самую, профессиональную, которую, возвращаясь домой, она оставляет за дверью.

Выходя из ресторана, мсье-бестселлер спрашивает, как поживает твой муж, повторяет, как ему понравился твой последний роман.

Врешь, и глазом не моргнув.

Говоришь, что ты в порядке.

Работаешь, не покладая рук.

Как одержимый.

В ответ — улыбка, в ней нет профессионального притворства, он счастлив это слышать.

Искренне счастлив.

Не ревнует, не завидует и даже высокомерной мины не корчит.

Просто улыбается, как ребенок.

А ты думаешь о своем муже, то есть о себе, и начинаешь так себя ненавидеть.

Что тоже вдруг хочешь стать мсье-бестселлером.

Но это вряд ли.

Ты ведь уже в жену превратился.

 

После обеда только и делал, что курил сигару у окна в кабинете жены, и гадал — кто из вас умрет, если ты сиганешь, а сейчас снова едешь в метро под землей.

У всех надутые рожи, совсем как у тебя.

Хочется начистить ряшку каждому, кто на тебя слюни пускает, но разве в теле жены с мужиком сладишь. В этом своем спортзале она только время зря теряет, тут такие бугаи сидят.

Ты мог бы последовать ее примеру и заняться чтением будущего бестселлера, рукопись-то вот она, торчит из сумочки, но читать ты давно бросил.

Вместо этого вносишь лепту в общее дело, напускаешь в вагон еще больше раздражения и тоски.

Наконец выбираешься из метро, на улице уже темно, во денек — повеситься можно, и как тебе удавалось выслушивать рассказы жены про ее рабочие будни.

Оседаешь в первом же баре, надо бы пропустить пивка, однако не сразу решаешься усадить жену в одиночестве за барную стойку, только что это? — даже слова сказать не успел, а бармен приветливо кивает, понимающе наливает и подает тебе джин-тоник.

Садишься, залпом стаканчик опрокидываешь — для куражу, бармен, нимало не удивившись, уже второй наготове держит.

Пьянеешь, и начинается паранойя, джин ненавидишь, накатывает страх — вдруг бармен выведет тебя на чистую воду и всем тут расскажет, что ты — это не твоя жена.

Пьешь через силу, соображаешь, с каких пор пьет она.

Краб, сигара и джин, такая вот мешанина в желудке у жены, тебя мутит, но бармену позволяешь налить и третий бокал, а сам, стоит только ему отвернуться, запускаешь руку в орешки.

 

Одной рукой придерживая длинные белокурые волосы жены, другой цепляясь за унитаз, стоишь на коленях, блюешь.

Ненавидишь джин, и эти орешки, и краба, и жену, себя, свою жизнь, вашу ванную комнату, эту ванну, и каждую книгу, которая оттуда торчит.

Стараешься выблевать все это, давишься, в глазах — туман.

Мысль принимать ванну поодиночке ни ей не по душе, ни тебе, и потом ванна все равно занята книгами.

Поднимаешься, спускаешь воду, встаешь под душ прямо в одежде, включаешь горячую воду, закрываешь глаза и наконец расслабляешься.

Одежда жены липнет к телу, ну и пусть, руки виснут, как плети, а ты себе паришь где-то там, под душем, как бывало раньше, по три-четыре раза за день, поистине, прекрасные мгновенья.

Вода — это твоя стихия, ты ее обожаешь. Любишь стоять под душем. Век бы не вылезать, закрыть глаза, пустить горячую воду, пусть стекает по твоей шее, или по шее жены — неважно, какая разница, и так стоять в блаженном экстазе, до самой смерти или до смерти жены — тоже разницы никакой.

Но горячая вода в бойлере на исходе, времени в обрез.

Чертыхнувшись, раздеваешься и второпях мылишься.

Вода все холоднее и холоднее, соски у жены твердеют, от холода тело теряет чувствительность, как бы невзначай подмываешься, но кое-что все-таки ощущаешь.

Что-то неуловимое.

Мурашки.

У, какой тайничок.

Из душа вылезаешь совсем замерзший, накидываешь халат жены, потом свой, укутываешь волосы в полотенце, чтобы не терзать себя ее феном.

 

Жена спит, развалив твое тело в кровати.

Она — в халате, который сама тебе и подарила вскоре после свадьбы, но ты никогда его не надевал.

Входишь в спальню, нарочно шумишь, бросаешь оба своих халата на кровать.

Жена приоткрывает один глаз и вздрагивает — видит, как ты голышом шаришь в шкафу.

Смотришь в зеркало — на растянувшееся за твоей спиной твое тело.

Жена глядит на себя, изучает затылок, спину, ягодицы.

Там задерживается.

И разевает рот от удивления.

Надеваешь свои трусы.

Жена отворачивается к стенке, трусы велики, падают на пол, она спрашивает, как прошла встреча.

Молча идешь за рукописью и, швырнув ее на кровать, снова принимаешься шарить в шкафу, ищешь что-нибудь из ее одежды.

Она опять поворачивается к тебе, поправляет твой халат, хватает рукопись, благодарит и тут же погружается в чтение.

Смотришь на нее с раздражением, одеваешься.

Не отрываясь от чтения, замечает, что ходит в этом в спортзал.

Отвечаешь, что не привык весь день ходить в халате.

Она возражает, что по крайней мере хоть кто-то теперь твой халат носит.

Вздыхаешь.

Она тоже вздыхает.

 

На кухне повисло молчание.

Жена с отвращением смотрит, как ее пичкают чипсами и пивом, ты жалеешь себя — она села на диету: тофу и зеленый чай.

Молчит, чтобы не слышать твой голос, чтобы она не слышала свой — тоже молчишь.

Одно утешение, ни ты ее, ни она тебя не видит.

Из кармана твоего халата жена вытаскивает упаковку противозачаточных таблеток и кладет перед тобой.

Глядишь на нее, опешив, спрашиваешь «Это еще зачем?», вы же который месяц не спите вместе.

Вздыхает, говорит, что вполне может с кем-нибудь переспать.

Напоминаешь, что теперь-то вроде все не так просто.

Возражает — ты тоже можешь с кем-нибудь переспать.

Ну, хватить юлить, о ком это она говорит.

Она просит не усложнять и все же принять таблетку.

Тебе неймется, может, она любовника завела.

Говорит, нет.

Настаиваешь — если тебе и с ним спать придется, лучше пусть сразу скажет.

Повторяет, любовника у нее нет.

И времени на него тоже.

Язвишь — если бы во времени дело было.

Ты бы успел полусотней любовниц обзавестись.

Интересуется — что же тебя останавливает.

В ответ осведомляешься, не хочет ли она случаем переспать с твоей любовницей.

Возмущается, ну, ты и мерзавец.

Огрызаешься — сама начала со своей таблеткой.

Пытается втолковать тебе, что таблетки — это особая статья, их надо принимать, чтобы организм нормально функционировал, чтобы механизм не разладился, а если бросить, начнутся проблемы.

Хочется ввернуть шпильку — начиная с какого момента вашей совместной жизни, она стала механизмом.

Ее — твоя рука реагирует моментально — жена дает тебе пощечину.

Падаешь на пол.

Хватаешься рукой за щеку.

Тупо глядишь на жену.

Она только что тебя ударила, тебе за нее стыдно.

Надо же, как непривычно видеть себя в этом халате, однако он тебе идет.

Жена видит себя на полу, пугается, встает на колени, спрашивает, как ты себя чувствуешь, раскаивается, говорит, что не ожидала, силу не рассчитала.

Отвечаешь, все в порядке, пусть не волнуется, сколько раз у самого руки чесались, хоть так поучаствовать и то в удовольствие.

Смущенно хихикает.

Щека горит, но приятно слышать свой смех.

Как же давно ты не смеялся.

И никого не смешил.

 

В квартире — тишина, жена делает вид, будто она — это она, и ты делаешь вид, что ты — это ты.

Ее длинные волосы и твоя окладистая борода несколько осложняют ситуацию, но это тот редкий случай, когда вы заодно: отказываетесь принять реальное положение дел, хотите забыть этот день, соглашаетесь, что все будет, как прежде, стоит только хорошенько выспаться.

Ходите по квартире, стараясь не глядеть в зеркало, вежливо уступаете друг другу дорогу, делаете вид, что все в порядке, проблем никаких, и это слегка выбивает из колеи.

Растянувшись на кровати, жена читает будущий бестселлер, ты тем временем садишься в гостиной и разглядываешь пустой книжный шкаф.

Кошка выползает из-под дивана, смотрит на тебя, ее зеленые глаза добираются до тебя сквозь глаза жены, подходит и сворачивается клубком у твоих ног.

Время ложиться спать, секундное замешательство — жена из деликатности предлагает тебе лечь в спальне, ты из вежливости остаешься на диване в гостиной.

Вы оба хотите одного: уснуть и проснуться в прежнем виде.

Чтобы каждый в себе и за себя.

И жить своей жизнью.

В конце концов желаете друг другу спокойной ночи.

 

Снова утро, вы — на кухне.

Погода хорошая, сидите друг против друга, на сей раз халаты по мерке, а кофе превосходный.

Жена советует тебе пойти в спортзал, ты посылаешь ее ко всем чертям.

И добавляешь, что вовсе не намерен возвращаться к ней на работу.

Еще меньше — снова толкаться в метро.

По радио передают классическую музыку, незатейливую какую-то мелодию, жена смотрит холодно, да, твои глаза умеют холодом обдать, и интересуется, уж не Нобелевской ли премией по литературе ты собираешься оплачивать ваш развод.

Стоишь на своем.

И добавляешь сахара в кружку.

А потом еще и закуриваешь прямо у нее под носом.

Кашляешь, жена тоже, появляется кошка и прыгает к тебе на колени.

Бросаешь сигарету в окно, немного отодвигаешь стул и гладишь кошку.

Жена смотрит, как ее тонкие пальцы теребят кошачью шерсть, и ее передергивает.

Медленно ставит чашку, ты берешь кошку за шкирку и подносишь к лицу.

Жена вскакивает.

Кошка трется своим мокрым носом о твой нос.

Жена отворачивается, склоняется над мойкой.

Спрашивает, не передумал ли ты перебраться к брату.

Отвечаешь, что это куда как лучше, чем жить с ее матушкой.

Вот так.

То есть, совсем не понятно, как.

Звонок в дверь застает вас обоих врасплох.

Опускаешь кошку на пол, жена приходит в себя, как по команде вместе идете открывать дверь, там — молодая пара и ваш агент по недвижимости.

На лице жены изображаешь широкую улыбку и приглашаешь их войти.

Они извиняются за столь ранний визит — оба работают, у них мало свободного времени.

Жена кивает: конечно, конечно, она все понимает, но в твоих устах это больше похоже на шутку.

Проходят по коридору, осматривают все комнаты подряд, вы идете за ними и слушаете, как агент расхваливает вашу квартиру.

Говорит, что, учитывая размеры кухни, в гостиной можно легко устроить детскую.

Точь-в-точь как его предшественник несколько лет назад.

Жена чувствует на себе твой взгляд и отворачивается.

Будущая мама исподтишка посылает тебе понимающую улыбку.

Невольно улыбаешься ей в ответ и опускаешь глаза.

Заходите в ванную, и агент спотыкается посреди фразы, обнаружив ванну, полную книг. Ты подхватываешь — учитывая размеры кухни, в ванной можно легко устроить гостиную. Все смеются, кроме жены.

Осмотр продолжается.

В спальне девушка робко спрашивает жену, в самом ли деле она — это вы. Жена, недоумевая, подтверждает. Девушка признается, что на ящике для писем увидела вашу фамилию, говорит, что с большим нетерпением ждет твой новый роман. Жена отвечает, что и она тоже. Все смеются, кроме тебя.

Вы обошли всю квартиру.

Жена пытается задержать гостей, словно боится остаться наедине с тобой. Оно и понятно, тоже не горишь желанием оставаться с ней один на один. Предлагает им выпить кофе, но они и правда спешат. Она даже агента упрашивает, но у него на очереди другие квартиры.

Жена, воспользовавшись случаем, спрашивает, нет ли сейчас незанятых студий. Нет, но он будет держать ее в курсе. И обращаясь к тебе, добавляет, что думал, квартира нужна Мадам. Жена растерянно смотрит на своего мадам-муженька.

Всем неловко и хочется поскорее уйти.

Дверь закрывается, агент и молодые уходят.

Оставив у вас в коридоре немного своего счастья.

Стараетесь не смотреть друг на друга.

Жена прячется в твоем теле.

Просто говоришь, что идешь к ней на работу.

Предлагает помочь тебе одеться.

Интересуешься, а можно без нижнего белья обойтись.

Соглашается: да, чего уж.

И вообще, на что там лифчик напяливать, один пшик, курам на смех.

Глядишь на нее возмущенно.

Почти с обидой.

Ты всегда защищал ее грудь, когда она на нее нападала.

Бурчишь, что справишься сам.

 

Опять метро, ты в спортивном костюме, надетом на голое тело, сидишь, читаешь в блокноте жены, что и как ты должен сделать у нее на работе.

Телефонные звонки, электронные письма, контракты, обеды, коктейли.

Какой-то мужчина поглядывает на тебя, но у тебя такой потерянный вид, что он быстро теряет интерес.

Наклоняешь голову, нервно играешь с ее обручальным кольцом, вот оно тебе хорошо знакомо.

Несмотря на упадок сил, все же признаешь, что могло быть и хуже.

Что жена могла бы, например, быть врачом.

Или ветеринаром.

А так, по крайней мере, вы ничью жизнь опасности не подвергаете.

Разве что свою.

На которой и без того поставили крест.

Поднимаешь голову — нет, метро тебе не подходит, слишком душит реальность, негде воображению разгуляться.

Или наоборот.

Правой рукой залезаешь под свитер, кладешь ее на живот, давишь на пресс, осторожно поднимаешь руку выше, косишься на соседа — хорошо, читает журнал — и тут упираешься пальцами в левую грудь, она меньше правой, жене она совсем не нравится.

Накрываешь ее ладонью.

Сжимаешь.

Под рукой бьется сердце жены.

И ничего от тебя не требует.

Ты тоже.

Переключаешься на журнал соседа.

Заметив это, сосед поворачивается к тебе боком.

Удивляешься: почему нельзя вместе читать журнал.

Тем более, статью про Карибские острова.

Спрашиваешь у него, почему нельзя читать журнал вместе.

Но он в наушниках, и не слышит голос жены.

Поднимаешь глаза, рядом — девушка, чудо как хороша, улыбается.

К мужскому вниманию уже привык, а как быть с девушками, не понятно.

Я тоже хочу, — говорит она. — Втроем читать будем.

 

Звонит мсье-бестселлер, уже третий раз за утро, секретарша удивляется, почему не хочешь с ним разговаривать, а в голове такой бардак, что тебе сейчас не до него и не до его романа, тем более, что ты понятия не имеешь, о чем он.

Секретарша, не сводя глаз с твоего облаченья, пытается тебя вразумить, а ты только завороженно смотришь на ее губы и под конец соглашаешься перезвонить.

Мсье-бестселлер на приветствия не разменивается, сразу переходит в атаку — что с романом, почему ему до сих пор не позвонили.

Говорит с тобой и продолжает стучать по клавиатуре, ты представляешь себе, как там, в своем загородном доме, он сидит и пишет без передышки, и трое его детей тоже пишут с ним рядом, а жена пишет в саду.

Как бы между прочим замечаешь, что рукопись получил накануне, отвечает, что удивлен, полагал, что дело имеет с профессионалом. Ты возмущен, что он, собственно говоря, хочет этим сказать, но сдерживаешься. Объясняешь, ты, мол, разводишься с мужем, спохватываешься.

Собираешься с силами.

Признаешься, что перед тем, как позвонить ему, хотелось все обдумать, тебе очень неприятно говорить ему об этом, но ты разочарован — роман не так хорош, как предыдущие, и требует большой доработки.

Клавиши стучат все медленней, потом затихают. Дети поднимают головы и смотрят на него с удивлением. Жена следит за ним из сада.

Мсье-бестселлер требует от тебя детального разбора.

Быстро соображаешь, говоришь, что, увы, не в деталях дело, тут надо рыть глубже.

Жена молча возвращается в дом и поднимается с детьми на второй этаж.

Понятно, мсье-бестселлер к такому непривычный, бестселлер — не бестселлер, но ты его сейчас без ножа режешь.

В трубке молчанье.

Жена и дети пакуют свои чемоданы.

Еще несколько мгновений слушаешь, как он дышит в трубку, и добиваешь его.

Может, спрятать пока этот роман в стол, даже у лучших стрелков бывают осечки, попробовать написать другой.

У него перехватывает дыхание.

Машина жены трогается с места.

И вот мсье-бестселлер один-одинешенек в огромном доме за городом.

Темнеет.

Смотришь в окно на заходящее солнце и продолжаешь.

Ведь у него столько идей в голове, с новым романом проблем не будет.

Бросает трубку.

Улыбаешься.

Злобно.

На улыбку не очень похоже.

Распечатываешь пачку сигарет, купил на выходе из метро, закуриваешь, не удосужившись дойти до окна.

Очень боишься, что сиганешь.

Вернее, упадешь.

И разобьешься.

 

Ну и вид у секретарши, когда ты просишь ее заказать чизбургер и картошку фри.

Улыбаешься ей.

И она в ответ, робко.

 

Возвращаешься с работы без сил.

Работа — дело десятое, устал весь день бултыхаться в теле у жены.

Входишь в квартиру, в коридоре на полу валяются книги. Петляя между ними, пробираешься в ванную, плюхаешься на унитаз и «пи-пи»-саешь, надо же — ванна пустая и мокрая.

Выходя, замечаешь на полу один из своих романов и топчешь его ногами, заглядываешь в спальню — жена опять спит на вашей кровати, голышом, свернувшись калачиком, спиной к двери.

Подходишь, но замечаешь разбросанную на кровати рукопись мсье-бестселлера, разворачиваешься и на цыпочках уходишь из спальни.

Тихонько прикрываешь дверь и шагаешь прямо по книгам, по твоим, по чужим.

 

В квартире тихо, садишься на диван в гостиной, молча смотришь на пустой книжный шкаф — приходишь в блаженное состояние, почти самозабвение.

Нет ни дел, ни забот.

Откидываешься на спинку дивана.

Дышишь.

Тело жены поддается.

Расслабим ей плечи.

Прядь волос накрутим на палец, еще и еще раз.

На диван прыгает кошка, устраивается на животе у хозяйки.

Забываешься.

Забываешь, кто ты сейчас, кем был.

Тебя тут нет.

Тут нет ни души.

Только дыхание.

Мурлыканье.

Длинная прядь белокурых волос то обвивается вокруг пальца, то опять соскальзывает с него.

Тихое «ссс» срывается с губ жены, как будто они пытаются сказать тебе «спасибо».

 

Гостиная остается за тобой, жена предпочитает спальню.

Держите ухо востро.

Постоянно начеку: кто куда пошел, кто что делает.

Жена отправляет твое тело в ванную, как только слышит, что ее собственное заходит на кухню.

Остаешься на кухне, дожидаясь, пока она не выйдет из ванной.

Проходя по коридору, заглядываешь в приоткрытую дверь вашей спальни: одевает тебя у зеркального шкафа.

Втягивает твой живот, застегивает рукава твоей красивой белой рубашки, вздергивает подбородок и томно прикрывает глаза.

Смотрит в зеркало.

Недовольно качает головой.

Понурясь, тянешь дверь на себя, укрываешься в гостиной.

 

Просыпаешься в поту посреди ночи, одной рукой ощупываешь свое тело и вздыхаешь.

Жена часто жаловалась на головную боль, но ты не предполагал, что это настолько ужасно.

Сползаешь с дивана, все так же в спортивных брюках, стягиваешь влажную майку, с голой грудью идешь в ванную за аспирином, спотыкаешься о книги, влетаешь в кухню и вздрагиваешь при виде жены, то есть тебя, которая сидит за столом, уткнувшись в рукопись мсье-бестселлера.

Из света — только лампочка на вытяжке над плитой, жена так увлечена, что тебя не видит и не слышит. Натерла себе моркови в тарелку и едва к ней притронулась.

Громко кашляешь, чтобы привлечь внимание.

Жена поднимает голову, растерянно смотрит на свою голую грудь, опять ныряет в книгу.

Интересно, где она, с кем, хоть один из твоих романов приводил ее в такое состояние. И впервые тебе становится интересно, о чем он, этот его роман.

Достаешь стакан, нарочно хлопаешь дверцами, наливаешь в него воды, выливаешь, снова наполняешь, жена не реагирует.

Как же болит ее голова, садишься напротив нее, бросаешь в стакан таблетку аспирина, искоса поглядываешь на ее — на свое лицо.

Поклялся себе не бриться, пока не выйдет твоя следующая книга.

Сегодня твоя жена чешет твою бороду, читая новый триллер какого-то мсье-бестселлера.

Дуешься на нее некоторое время, она ничего не замечает, сжимаешь виски руками, спрашиваешь, как роман.

Жена отвечает, не поднимая глаз и таким тоном, которым ты никогда не говорил, что от романа оторваться невозможно, это просто шедевр, убийца бесподобен, новое слово в литературе.

Предлагаешь ей выпить таблетку аспирина.

Рассеянно говорит: нет, спасибо, продолжает читать.

Подъедаешь ее морковку, она не реагирует.

Заносишь над ней вилку, спрашиваешь: убийца — мужчина или женщина.

Отвечает, что пока неизвестно.

Кладешь вилку на стол.

Говорит, что обязательно представит тебе письменный отчет.

Выпиваешь аспирин залпом.

Добавляет, роман — то, что нужно.

Встаешь, шаришь в шкафу, ищешь плитку шоколада.

Жена наконец-то отрывается от романа, смотрит на тебя негодующим взглядом.

Съедаешь всю плитку шоколада, глядя на нее с вызовом.

Удивлена, но тут же забывает тебя ради мсье-бестселлера.

Возвращаешься на диван в гостиную, пиная по дороге книги.

 

Конечно, ты не первый раз ласкаешь жену в интимном месте, но давно этого не делал.

А еще ее же рукой совсем непривычно.

Поглубже зарываешься в диван, чтобы все было шито-крыто, хотя жене сейчас не до тебя, увлечена бестселлером, выслеживает бесподобного убийцу.

Аспирин не действует, заснуть не получается, нужно как-то отвлечься.

Щупаешь, исследуешь, роешься, поглубже-поглубже.

Оп, обо что-то задел, вскрикиваешь, тут же свободной рукой зажимаешь рот.

Затихаешь.

В сомнениях, тебе страшно, вдруг не сможешь сдержаться.

Снова за дело.

Закрываешь глаза.

Фантазируешь.

Высотка в огне.

Жить осталось час.

Секретарша жены врывается в кабинет.

Вздрагиваешь.

Дама с ресепшн тоже врывается.

Дрожишь всем телом.

К вам присоединяется жена.

Диван ходуном ходит.

Звонит телефон.

Снимаешь трубку.

Мсье-бестселлер на проводе.

Вмиг убираешь руку.

Открываешь глаза.

Пошли все вон.

И ты тоже.

Ворочаешься на диване.

И засыпаешь.

 

Интересно, может, это в порядке вещей.

Может быть, то же самое происходит со всеми парами, которые хотят разбежаться.

Может, во всем метро ты — единственный мужчина, то есть женщина, кто не в курсе.

И уж точно единственный, на ком теннисные шорты и майка-поло.

Разглядываешь поочередно всех одиноких в твоем вагоне и пытаешься догадаться, кто из этих мужчин — женщины и наоборот.

Один мужчина неверно понимает твой пристальный взгляд и подходит.

С виду и правда мужчина.

Специально зеваешь, прикрыв жене рот левой рукой, демонстрируешь — она замужем.

Его это, вроде бы, не впечатляет.

Садится рядом, улыбается, левую руку кладет себе на колено — показать, что и он тоже женат.

Вспоминаешь, женатые пары носят обручальные кольца еще и для того, чтобы легче было найти партнера на стороне, чувствуешь себя идиотом — как ребенок среди взрослых.

Одергиваешь свои теннисные шорты, стараешься прикрыть ими ляжки.

Мужчина завязывает разговор, говорит, что каждое утро встречает тебя в метро, но не решался подойти.

Просто глупо не познакомиться, раз видитесь каждый день.

Ты кажешься ему таинственной.

И очень красивой.

Растерянно смотришь, и в первый раз за все время, что поселился в теле жены, тебя разбирает смех.

Полная неожиданность.

В твоем перегруженном сознании словно вдруг распахивается форточка, и ты осознаешь всю комичность своего положения.

Тело жены уже трясется от смеха, скрещиваешь руки, прикусываешь губы.

Мужчина не умолкает, ты еле сдерживаешься, смотришь ему в глаза, но несмотря на все усилия не можешь сдержать улыбку.

Мужчина понимает улыбку по-своему, наклоняется к тебе и что-то шепчет на ухо.

Хохочешь во все горло.

Смотрит удивленно.

Озирается по сторонам.

Берешь себя в руки.

Он ждет.

Теперь уже ты наклоняешься к нему и что-то шепчешь на ухо.

Тут же вскакивает и садится подальше от тебя.

 

Секретарша видит, что ты в костюме для тенниса, и расплывается в улыбке, тут же вспоминаешь, что ты все же не жена: тебя подмывает опрокинуть ее на стол и грубо овладеть ею.

Чего ты сделать, естественно, не можешь.

Вместо этого, садишься за стол и выслушиваешь свое расписание на день, пытаешься усвоить, запомнить фамилии и даже задаешь два-три вопроса, твои вопросы ее удивляют, и даже более того, забавляют.

Отмечаешь про себя, что у тебя снова пробудился интерес к женщинам, тебе это нравится.

Болтаешь всякую чушь.

Просто чтобы она улыбнулась.

А может и посмеялась.

Интересуешься, нельзя ли никотин и смолы распылять прямо из кондиционера.

В курсе она, что дама на ресепшн — опытный образец робота.

Не кажется ли ей временами, что кроме нее в пустом лифте есть кто-то еще.

И не думала ли, что будет делать, если жить останется только час.

Отвечает — просто поспит.

Отвечает, не раздумывая.

Очарованный, смотришь на нее.

В конце концов говорит, что ей надо работать.

Хочешь крикнуть «нет», встать, удержать ее.

Но только провожаешь взглядом, ждешь, пока за собой дверь закроет, и запускаешь руку жене между ног.

Действуешь быстро.

На двадцать первом этаже в высотку ударила молния и намертво пригвоздила тебя к стулу.

Даже крикнуть не можешь.

Мозг обуглился.

Сидишь, как паралитик, не двигаясь, разинув рот, в глазах — пустота.

Звонит телефон, переводишь взгляд на него, а это что за штуковина.

Обводишь взглядом стол жены, силишься понять, где ты вообще.

Наконец удается сощурить глаза.

Снимаешь трубку, там голос секретарши напоминает, что тебе сегодня на прием к психоаналитику.

В ответ просишь отменить все приемы и встречи, чтобы никто больше не беспокоил, никогда.

Она смеется.

А тебе не до смеха.

Вешаешь трубку, закрываешь глаза и снова запускаешь руку жене в шорты.

 

Совершенно опустошенный, вечером едешь в метро, глядя на отражение жены и восхищаясь.

Ты восхищаешься не столько тем, что она так вкалывает, сколько тем, что вообще умудряется работать, несмотря на тайничок, который у нее между ног.

На самом деле ты восхищаться всеми женщинами, переводишь взгляд с одной на другую, тебе-то известно, что за тайну они хранят, ту самую, о которой мужчины даже не подозревают.

Что есть отчего умом тронуться.

Что женщины — они с какой-то прямо с другой планеты, раз головы не теряют.

Говорят нормально.

И держатся на ногах.

Не летают по воздуху.

Глядя в пустоту, открываешь рот и забавляешься, ахая и охая.

Дразнишься: у-у.

Громко мычишь: м-м-м.

Хихикаешь: хи-хи.

Мешаешь читать мужчине рядом, раздраженно поднимает голову.

Элегантно нараспев извиняешься — «пар-дон, пардон».

Кивает и снова углубляется в чтение.

А ты разухабистым баском бравой фермерши: «И какого ж это хрена запихнули поезд в землю».

Тотчас вскидывает голову.

Как ни в чем не бывало, напеваешь что-то вполголоса.

От метро до дома идешь, не торопясь, толкаешь входную дверь, проплываешь по коридору, жена смотрит на тебя с удивлением, целуешь ее в щеку, сразу заходишь в гостиную, она следует за тобой, и, чтобы вернуть тебя на землю, спрашивает про мсье-бестселлера, но ты — уже отключился на диване.

 

Намазываешь масло на тосты — чтобы отвлечься, курить хочется, в это время жена вырезает твою фотографию с обложки одной из твоих книг — подделывает себе пропуск в спортзал.

Аккуратно наклеивает ее поверх своей собственной, сравниваешь молодое, свежевыбритое, улыбающееся лицо на фотокарточке с тем, что досталось жене, и делаешь вывод — погорит она на этом, ой, погорит.

В кухню входит кошка, прыгает к тебе на колени.

Жена вскакивает, что-то шипит тебе в бороду и скрывается в спальне.

Бросаешь взгляд на стенные часы, вздыхаешь, пристально смотришь глазами жены в зеленые глаза кошки: может, с ней телами поменяться.

Она тут же выпускает когти и убегает.

Вновь появляется жена, на ней просторная футболка, скрывающая твой животик, и старые тренировочные брюки для каратэ.

Глядишь на нее с беспокойством.

Спрашивает, неужели у тебя больше ничего нет для занятий спортом.

Возражаешь: каратэ — это не спорт.

Поднимает твои глаза к небу.

Это — искусство.

Спрашивает: ты поэтому забросил каратэ.

Уходит в спортзал.

Цепляешься за стол, чтобы не заплакать.

 

Час пик в метро миновал, позволяешь какому-то парню пялить глаза на жену и даже улыбаешься ему.

Сам тоже когда-то был молод.

Чуть раздвигаешь ножки, чтобы дать ему больше простора для воображения.

Дыхание учащается.

Будто бы ненароком лямка комбинезона соскальзывает с плеча жены.

Не выдерживает, глаза отводит.

Медленно поправляешь лямку и вновь улыбаешься.

Уж ты-то знаешь, вечером, а может, даже и днем, уединившись у себя в комнате, он с твоей женой сотворит такое, от чего ты давно отвык, и тебе это совсем не противно.

И потом, тебе это ничегошеньки не стоит.

Пусть немного помечтает.

Парень выходит раньше тебя, и как только двери вагона закрываются, и он оказывается в безопасности, с перрона решается наконец взглянуть на тебя еще раз.

Поезд трогается, увозя тебя, улыбаешься ему в последний раз.

Он показывает средний палец.

А ты растворяешься в воздухе.

 

Заходишь в лифт с секретаршей, стараешься сосредоточиться и не думать ни о чем постороннем.

Поднимаетесь вверх, смотришь на секретаршу, на кнопку «стоп», в зеркало на жену, покрываешься испариной, надо что-то с этим делать, в конце концов спрашиваешь у секретарши телефон психоаналитика, к которому ходит жена.

Она немного удивлена, хватаешься рукой за лоб: вечно ты все забываешь, секретарша пишет тебе телефон на обороте рукописи — роняет ручку, наклоняешься подобрать, благодарит, и ждет, когда ты выпрямишься.

Но ты не выпрямляешься.

Вот это да.

Колени ты не согнул.

А руки достают до ступней, до самых пальцев.

Слышишь, как сверху секретарша спрашивает, все ли в порядке.

Чудеса, да и только.

Удивляется: о чем это ты.

Смотришь на ее ноги, достаешь и до них.

Настаивает, может, все-таки помощь нужна.

В ответ все твердишь, что, не сгибая колен, достаешь до ступней.

Секретарша садится на корточки, чтобы посмотреть тебе в лицо, извиняется.

Поворачиваешь голову и предлагаешь ей убедиться, что можешь достать до ступней, не сгибая колени.

Смотрит на руки, которыми ты на самом деле накрываешь ступни, подбирает ручку, и взглянув на тебя, еще раз спрашивает, все ли с тобой в порядке.

Говоришь, что да.

Что все отлично.

И улыбаешься.

Лифт останавливается, двойная дверь открывается, входят трое мужчин, громко переговариваясь, но, заметив твою жену да еще кверху задом, вмиг переходят на шепот.

Все так же сидя на корточках, секретарша бросает в их сторону свирепый взгляд и шепчет — тут люди.

Шепчешь в ответ, что знаешь.

Что тебе наплевать.

Главное — рукой, не сгибая коленей, можно до пальцев ноги достать!

 

Со встречи с издателями возвращаешься слегка подшофе, как же они удивились, когда жена явилась в комбинезончике и набросилась, как волк, на еду; тут секретарша сообщает тебе, что звонила свекровь.

Смотришь на нее удивленно, но внезапно вспоминаешь, что собирался обедать у родителей, входишь в кабинет жены.

Звонишь домой, жены нет.

Пробуешь звонить ей на мобильный, автоответчик отвечает твоим голосом: абонент временно недоступен, просьба звонить в офис.

Решаешь набрать родителей, чтобы хоть извиниться за своего, так сказать, мужа, объяснить, что он болен.

Матушка спрашивает, зачем ты морочишь ей голову.

Продолжаешь: мужа всю ночь рвало.

Сухо замечает, что сын только что от них ушел, и они вместе съели чудесного цыпленка.

Застываешь, с раскрытым ртом.

Матушка уточняет — позвонила тебе потому, что не застала сына дома, видно он ушел в спортзал.

Рада, что он спортом занимается.

Хорошо бы еще его хоть кто-то кормил.

Он рассказал ей, что вы разводитесь.

И она считает, это разумно.

В любом случае он всегда сможет на нее опереться. И еще ей показалось, что сын ее стал прежним, с тех пор как сбрил бороду.

Сбрил что?

Швыряешь телефон об стенку.

Опрокидываешь письменный стол жены.

Хватаешь стул, уже размахнулся, но в дверь заглядывает секретарша.

Замираешь.

Смотришь на нее.

Ставишь стул на пол.

Тебя пробирает дрожь.

Что происходит!

Жена вышла из-под контроля.

Не можешь сдержать слез.

Секретарша изумленно смотрит на тебя, потом подходит и неуклюже пытается обнять.

Цепляешься ей за плечи, утыкаешься головой ей в шею и рыдаешь, как ребенок.

 

Курите с секретаршей у окна в кабинете жены, она осторожно предполагает, что вас с женой просто штормит.

Тщетно пытаешься объяснить ей, что последний год у вас скорее был мертвый штиль, она утверждает, что брак это как лодка, глупо прыгать за борт в открытое море, еще глупее пойти на дно, когда ты плывешь в ней.

Метафоры ты любишь и спрашиваешь секретаршу, не лучше ли пристать на лодке к маленькому островку, чтобы вы с женой — кашляешь, поправляешься — с мужем, сошли на землю.

Говорит, почему бы и нет, только какая разница — на острове вы или в лодке.

Соглашаешься: она права, тема закрыта. Метафоры, ты, конечно, любишь, но ты в них не силен.

Курите молча, секретарша смотрит на тебя как-то странно, словно никак не решается что-то тебе сказать.

Отводишь глаза, пусть определится: на твою жену это совсем не похоже, зато секретарша наконец решается и просит то, чего у жены попросить никогда бы не осмелилась.

Прочесть один роман и высказать свое мнение.

Спрашиваешь, кто автор.

Краснеет, выглядывает в окно, смотрит вниз, отвечает — подружка, с которой встречается.

Смотришь на нее с удивлением.

Не веришь своим ушам.

Стараешься не вдумываться.

Ненавидишь высказывать свои мысли о романах.

И вообще о книгах.

Да просто о чем бы то ни было, и чем дальше, тем больше.

И все же улыбаешься ей совсем не профессионально, говоришь, что охотно прочтешь роман подружки, только пусть не принимает твое мнение за истину в последней инстанции.

Благодарит, тушит окурок о подоконник, вновь становится секретаршей твоей жены и возвращается в приемную.

Через несколько минут решительным шагом выходишь из кабинета и спрашиваешь, нет ли тут неподалеку какой-нибудь приличной парикмахерской.

 

Через всю кухню в тебя летит чайник, попадает в дверной проем, задевает короткие, покрашенные в темный каштан волосы жены и врезается в стену коридора.

С трудом узнаешь себя без бороды.

Жена чисто выбрита, лицо перекошено от злости — она смотрит на свои короткие волосы и запускает в тебя еще и сахарницей.

Уворачиваешься и спрашиваешь, с каких это пор она ест курятину.

В тебя летит заменитель сахара.

Подливаешь масла в огонь — психоаналитику с ней не справиться.

Жена прислоняется головой к стенному шкафу.

Ее бы в смирительную рубашку.

С трудом сдерживает слезы.

И в психушку, в отдельную палату.

Убегает в спальню.

Сидишь в кухне, чувствуешь себя полным ничтожеством, встаешь и начинаешь расставлять в шкафу книги.

Через некоторое время дверь спальни открывается, поднимаешь голову, жена надела одну из твоих пижам и смотрит на тебя: ты ползаешь в коридоре на четвереньках, оба молчите.

Солнце садится, рыжий луч проникает в квартиру, жена тоже становится на четвереньки и начинает собирать книги.

 

Сидишь на кухне один, пьешь кофе, слушаешь радио, наблюдаешь, как жена по другую сторону коридора, в гостиной, отжимается на ковре.

Ее засекли в спортзале, не пустили, пропуск изъяли.

Решила заняться, то есть занять тебя карате.

Твои руки ее не слушаются — отжимается с трудом, кошка пулей выскакивает из-под дивана и проносится прямо под ней — к тебе, в кухню.

Жена падает плашмя на ковер.

Кошка прыгает тебе на колени, ты даешь ей бутерброд с маслом.

Жена смотрит на вас голодным взглядом, подняться уже не может.

На секунду тебе кажется, что она сейчас улыбнется.

Нет.

Видишь, что рот подрагивает, но губы крепко сжаты.

Жена в отчаянии, но быстро приходит в себя, все же она — не ты, несмотря на внешность.

Перекатывается на спину и принимается качать пресс.

Смотришь на нее, делаешь радио погромче, чтобы и ей в гостиной было слышно.

 

В спортивной шапочке, чтобы уберечь голову жены от кондиционера, заходишь в бизнес-центр и идешь прямо к лифту под ледяным взглядом дамы с ресепшн.

Лифт потихоньку пустеет, во всяком случае тебе ни до кого нет дела — смотришь в зеркало, не можешь оторваться от своей спортивной шапочки.

Той самой, что жена надевала на ночь во время вашего с ней медового месяца.

Остаешься в лифте один, подходишь к зеркалу вплотную, прилипаешь всем телом к жене, губами, грудью, причинным местом.

Закрываешь глаза, поднимаешься до двадцать первого этажа.

 

Секретарша давится от смеха при виде твоей спортивной шапочки и тут же сообщает, что мсье-бестселлер уже ждет тебя.

Поворачиваешь назад и быстро идешь к лифту.

Хлопает дверь, оборачиваешься — тебя догоняет мсье-бестселлер.

Подбегаешь к лифту, нажимаешь кнопку вызова.

«Бестселлер» совсем близко, лифт открывается, прыгаешь в него, тыкаешь подряд во все кнопки, дверцы захлопываются, переводишь дух, лифт едет вниз, останавливается этажом ниже, двери открываются, «бестселлер» совсем запыхался, замираешь, он входит, дверцы снова захлопываются.

Лифт продолжает спускаться, но мсье-бестселлер, не сводя с тебя глаз, тянет руку и нажимает на кнопку «стоп».

Пятишься, стаскиваешь с головы шапочку, спиной упираешься в зеркало.

«Бестселлер» наступает.

Обнимает тебя за шею.

И целует в щеки.

Глядишь на него в изумлении.

Благодарит тебя.

Интересно, за что.

Говорит, что все понял.

Что ночь не спал.

Но понял.

Спрашиваешь его: что именно.

«Не в деталях дело, тут надо рыть глубже».

Глядишь с удивлением.

Повторяет: глубже!

Не знаешь, что сказать.

Он продолжает: все дело в Китае!

Подхватываешь: в Китае.

Говорит, да.

Что да.

Действие должно происходить не в Китае!

А-а, — удивляешься ты.

Это должна быть Россия.

О-о.

Да, говорит, да.

Соглашаешься.

И добавляет: а ты — просто гений!

Благодаришь.

Все-таки интересуешься, хорошо ли он все обдумал. И действительно ли Китай не подходит.

Признаешь, что слегка перегнул палку.

Нет, нет и нет, ты совершенно права, слишком долго он почивал на лаврах.

Нажимает на кнопку и признается: много лет так серьезно себя не правил.

Отвечаешь: да, куда уж серьезней, если из Китая дошел до России.

Смотрит тебе в глаза.

Улыбается.

Отмечает, что каштановый цвет волос тебе очень идет.

И тут будто волна поднимается.

Ты едешь в лифте вдвоем с мсье-бестселлером и чувствуешь, как в животе разливается тепло.

«Бестселлер» вдохновенно рассказывает тебе, как переделает роман и как, перенеся место действия в Россию, сможет его улучшить.

Краснеешь, этажи идут на убыль, волна поднимается выше.

Мсье-бестселлер не умолкает ни на минуту, но ты уже перестал понимать, что он говорит.

Забываешь про Россию, про Китай, пусть себе болтает, пристально смотришь ему в глаза, изо всех сил прижимаешься к зеркалу, стараешься обуздать волну.

Она бушует, лифт едет вниз, а мсье-бестселлер говорит с тобой то ли на китайском, то ли теперь на русском.

Первый этаж все ближе, чувствуешь, волна спадает, образовывая пустоту, которая взывает к тебе, требует, чтобы ее заполнили.

Закрываешь глаза, лифт наконец останавливается, дверцы открываются, мсье-бестселлер опять тебя благодарит и целует в лоб, потом просит стать его агентом, говорит, что готов подписать контракт хоть сейчас.

Остаешься в лифте, смотришь, как он уходит, дверцы закрываются, ты чувствуешь себя опустошенным.

Думаешь о жене.

Обо всем том, о чем она никогда тебе не говорила.

Мысленно благодаришь ее за это.

 

От жены приходит смс, пишет из прачечной, спрашивает, можно ли твой черный свитер сушить.

Какой еще свитер.

Отвечает — твой.

Пишешь — нельзя, он сядет.

Подумав, добавляешь, пусть сушит, тогда ты сможешь его носить.

В ответ получаешь — э, нет, ей и самой он нравится.

А ее красные трусики.

Что с ее красными трусиками.

Их можно сушить?

Нет, нижнее белье в сушилке не сушат.

А, ну ладно… Кстати, как там дела на работе.

А что, хочет прийти посмотреть?

Нет-нет, просто спросила.

Ладно, привет.

Привет.

Немного помедлив, садишься за ее стол, ставишь на него локти, подпираешь голову руками.

Сплющиваешь щеки жены, трешь подбородок, легонько бьешь по щеке, просто так, не думая.

Бьешь посильнее, нарочно, тебе больно, вскрикиваешь.

Потом отправляешь ей новое смс: сообщаешь, что отныне она — агент мсье-бестселлера.

Жена отвечает, что это потрясающе!

Она в восторге.

Не знает, как тебя благодарить.

Предлагаешь пригласить тебя на ужин.

Пишет — с удовольствием.

Отвечаешь: до вечера.

 

Впервые появляетесь вместе на людях с тех пор, как решили разойтись, ресторан — ультра-шик, сюда жена приглашает на обед своих мсье-бестселлеров, сам тут обедал с одним из них несколько дней назад.

Но сегодня — твой вечер, жена пригласила тебя.

На ней новый элегантный костюм, купила тебе вот для таких случаев, пьете прекрасное вино, жена смакует тофу — цена заоблачная, ты заказал телячью отбивную, тоже не дешевую, и справляешься с ней с трудом.

Она объясняет, что наконец-то ее агентство будут принимать всерьез, что заказы посыплются со всех сторон, у нее такой счастливый вид, что ты невольно мрачнеешь.

Опускаешь глаза и ныряешь в свою широко распахнутую блузку, жена все говорит, но тебя сейчас интересует только ее грудь.

Она бьет кулаком по столу, люди оборачиваются, жена понижает голос и снова спрашивает тебя, способен ли ты работать над рукописью мсье-бестселлера: работа, в общем-то, требует такта, но, на самом деле, нужно просто подправить детали.

Кашляешь, снова разливаешь вино по бокалам.

Не отказываешься.

Молчишь, но и не отказываешься.

Пьете и думаете, она ждет, что ты скажешь, изучает твое лицо, гадает, согласишься или нет.

А ужин, оказывается, деловой. Вы заключаете договор. Сделку.

Подзываешь официанта, объявляешь жене, что это нужно отметить, заказываешь два джин-тоника.

Смотрит на тебя удивленно, улыбаешься ей с невинным видом.

Официант записывает заказ, спрашивает, как насчет десерта.

Жена в нерешительности, предлагаешь взять один на двоих.

Соглашается.

Возвращаетесь на бровях.

Остаток вечера обсуждали рабочие вопросы и пили джин, ты — в сомнениях, она — в колебаниях, странно поглядываете друг на друга, поднимаясь по лестнице, все еще в сомнениях и колебаниях заходите домой, ты — это она, она — это ты, смущаетесь, никак не решаетесь разойтись, в пьяном угаре валитесь: ты — к ней на кровать, она — к тебе на диван.

Засыпаете, не закрыв дверь, а кошка носится из гостиной в спальню, из спальни — в гостиную, вся в сомнениях и колебаниях.

 

Открываешь зеленые, мутные глаза.

Голова и желудок взывают о мщении за вчерашнее, тем временем замечаешь, что твоя жена ходит на кухне и уже оделась, чтобы идти на карате.

С трудом встаешь, идешь в ванную, тебя тошнит, ждешь, пока жена тихонько прикроет за собой дверь, добираешься до вашей постели и снова проваливаешься в сон.

Просыпаешься, когда она возвращается, слышишь, как она пускает в ванну воду, так и не встаешь, она заходит в спальню, притворяешься, что спишь, жена тихонько идет принимать ванну.

Ждешь ее в полудреме, быстро возвращается, твое тело — чистое, прохладное, ее — жаркое, потное.

Ваши взгляды встречаются.

Ее сердце в твоей груди начинает биться чаще.

Жена объявляет, что идет к себе на работу — пока там никого нет.

Отворачиваешься к стенке.

Надевает твой новый костюм, смотрит на себя в зеркало, одергивает рукава и прощается до вечера.

Субботнего.

Тебя вдруг осеняет, отрываешь голову от подушки и предлагаешь ей пойти в кино.

Твоя жена никогда не ходит в кино.

Но она же сейчас — это ты. Сомневается.

Гладит себя по твоим гладким щекам.

Соглашается, но предлагает выбрать фильм тебе.

Уходит.

Нежишься в кровати, тащишься в душ, хватаешь душевую головку и прилаживаешь ее жене между ног, закрываешь глаза и спускаешь из бойлера всю горячую воду.

 

Стоя у зеркального шкафа, примеряешь одно за другим платья жены и в конце концов надеваешь кожаную мини-юбку и леопардовые сапоги.

Смотришь на себя с восхищением, удивляешься, почему она никогда так не одевается.

Поглаживаешь себя по бедрам, крутишься перед зеркалом, кажешься себе такой сексуальной, жаль, что ты — больше не ты, а то бы взял и сейчас же повалил жену на кровать.

Увлекаешься, залезаешь на кровать, встаешь на четвереньки, изображаешь из себя тигрицу, пантеру, вытягиваешь вперед руку, когтями царапаешь воздух, рычишь.

Мяуканье.

Смотришь в зеркало на жену, оборачиваешься.

На пороге сидит кошка, облизывается и смотрит на тебя.

Медленно опускаешь руку на кровать.

Кошка ложится на спину и начинает кататься по полу.

Запускаешь в нее подушкой, убегает, встаешь с кровати и снова принимаешься рыться в вещах жены.

 

Приходишь заранее, покупаешь билеты и встаешь в очередь перед кинотеатром, поджидая жену.

Ты впервые надел платье, чувствуешь себя не очень уютно, два подростка беспардонно разглядывают тебя, и это придает тебе уверенности.

Благодарно им улыбаешься.

Один из них, осмелев, идет к тебе.

Появляется жена.

Свысока смотрит на паренька и встает между вами, тот пятится, она, немного выпятив твою грудь, спрашивает тебя, все ли в порядке.

Говоришь — да.

Извиняется: опоздала.

Говоришь, что это ерунда, и снова делаешь ей комплемент по поводу твоего костюма, она выглядит в нем вполне естественно.

Отвечает, что ее платье тоже неплохо на тебе сидит.

Вы стоите рядом в очереди, которая начинает понемногу продвигаться.

Огни, люди, афиши.

Жена улыбается и берет тебя под руку.

Смотришь прямо перед собой.

Очередь продвигается.

Сам берешь ее под руку.

Ее рукой обвиваешь свою.

Жена поворачивается к тебе.

Ты смотришь на афиши.

Она немного сжимает свою руку.

И увлекает тебя за собой в кинозал.

 

Поднимаетесь по лестнице также под ручку, смеясь и пошатываясь, фильм был ужасный, пришлось принять допинг.

Жена входит в квартиру, останавливается в гостиной, валится на диван.

Предлагаешь ей по последней.

Смеется, говорит: почему бы и нет.

Приходишь в гостиную с двумя рюмками, ставишь их на ковер и садишься на краешек дивана.

Жена смотрит на тебя, ласково улыбаясь. Подвигаешься поближе.

Она подается назад.

Ты — еще ближе.

Нервный смешок.

Тебе не до смеха.

Дотрагиваешься рукой до ее щеки.

Ласковая улыбка мигом исчезает.

Кладешь руку ей на щеку.

Вздрагивает всем твоим телом.

Гладишь ее по щеке.

Жена отодвигается еще дальше и спиной упирается в стенку.

Наклоняешься к ней.

Пристально смотришь себе в глаза.

Ее губами ищешь свои.

Жена в панике.

Отвешивает тебе пощечину.

Падая с дивана, опрокидываешь рюмки.

Поднимаешься, стараясь не смотреть на жену, выскакиваешь из гостиной, пролетаешь по коридору и захлопываешь за собой дверь вашей спальни.

Кошка вылезает из-под дивана, выскальзывает в коридор, царапается и мяучит у двери в спальню.

Дверь в гостиную захлопывается со скрипом, кошка возвращается в гостиную, опять царапается и мяучит.

Дверь гостиной открывается, кошка заходит, дверь снова захлопывается.

 

Просыпаешься посреди ночи от храпа, жена храпит почище тебя с тех пор, как перебралась в твое тело и перестала курить.

Стучишь в стену, точь-в-точь как она стучала тебе, только спит она и сейчас крепче, чем ты.

Так и лежишь посреди ночи один в вашей постели, думаешь о жене.

Вспоминаешь, что мог целовать ее и ласкать, а она никогда не просыпалась.

Что-то ноги замерзли, и голова.

Встаешь.

Тихонько крадешься по коридору, почесываешь попу сквозь трусики.

Идешь в ванную, становишься у унитаза, спускаешь трусики, поднимаешь сиденье, ноги расставляешь по обе стороны унитаза, подбоченясь, подаешься вперед и пускаешь струю, стоя.

 

Утро, воскресенье, в коридоре звонит телефон.

Либо ее мать, либо твоя.

Ты — в спальне, жена — в гостиной, никто из вас не реагирует.

Телефон продолжает звонить.

Затихает.

Снова звонит.

Опять они.

Накрываешь голову подушкой и ждешь, когда же жена встанет и снимет трубку, но на этот раз сдаешься первым и идешь к телефону.

Твоя матушка спрашивает, не может ли она поговорить с сыном.

Стоишь в коридоре с голой грудью, в женских трусиках — не решаешься бросить трубку.

Вместо этого голосом жены отвечаешь, что у сына вроде имя имеется.

Матушка говорит: ей ли этого не знать, сама его именем и наградила.

Вздыхаешь, отвечаешь, что нечего делать из мухи слона, подарок-то бесплатный.

Матушка пропускает твои колкости мимо ушей и снова спрашивает, дома ли ты.

Протягиваешь руку, толкаешь дверь в гостиную, заглядываешь.

Жена лежит на диване, машет рукой: вставать не собирается.

Говоришь своей матушке, что ты дома, но подойти к телефону не можешь.

Почему.

Жена встает с дивана и, опустив голову, пробегает по коридору в туалет.

Объясняешь, что ты неважно себя чувствуешь.

Матушка тебе не верит.

Интересуется: так же плохо, как в тот раз, когда ты приходил к ним обедать.

Нервничаешь.

Говорит, успокойся, деточка.

Злишься: никакая я тебе не деточка, мамочка.

Парирует — она тебе тоже не мамочка.

Слегка запутываешься.

Она снова просит позвать сына.

Все, с тебя хватит, выпятив грудь, упершись свободным кулаком в бок, спрашиваешь, кого она имеет ввиду, мужа что ли.

Мать фыркает, значит, сейчас выпустит жало, так и есть, говорит, что мужем твоим ее сыну быть недолго.

Бросаешь трубку.

Кулаком бьешь в стенку.

Еще раз.

Еще.

Жена выходит из ванной и хватает тебя за запястье.

Пытаешься ударить ее другим кулаком.

Свободной рукой хватает за другое запястье.

Смотришь на нее в ярости и со всей силы пинаешь коленом между ног.

Охнув, медленно оседает, тараща глаза и задыхаясь от боли.

Оставляешь свое тело скрюченным на полу, сам возвращаешься в спальню.

Жена шепчет, что ей больно.

 

Жена лежит в ванне, напустив туда горячую воду и пену, руки зажала между ног, смотрит, как ты чистишь зубы над раковиной, спрашивает, неужели пойдешь на улицу в таком виде.

Сплевываешь и отвечаешь почему бы и нет.

Похоже, она тебе завидует.

Говорит, что ты похож на потаскушку.

Наливаешь воду в стакан и замечаешь, что не ты купил эту мини-юбку и сапоги.

Жена напоминает — это маскарадный костюм.

Отвечаешь: что такое жизнь, как не маскарад.

Вздыхает.

Понимаешь ее.

Ныряет с головой в воду.

Полощешь рот.

Жена неожиданно выныривает и спрашивает, можно ли ей с тобой.

Секунду изучаешь ее лицо и говоришь «нет».

Потом выходишь из ванной, одетый, как потаскушка, и хлопаешь входной дверью.

 

Парни пялятся на тебя.

Веселишься.

Прекрасно понимаешь, что у них сейчас на уме.

На это и рассчитывал.

Крутишь попой жены, обтянутой мини-юбкой, и стараешься удержаться в сапогах на шпильках.

Это непросто, но ты — мальчик одаренный.

Безрукавка с капюшоном, шатенка с короткой стрижкой — аж дух захватывает, и женщины оборачиваются, и дети тоже.

Все утро шляешься по городу, в зубах — сигарета, выпендриваешься, как можешь, и в кафе, и в парке, везде, мужики пожирают тебя глазами, а тебе хоть бы что, отдаешь тело жены им на съеденье, пока не понимаешь, что единственный человек, кого хочешь встретить — это твоя жена.

Тут же ищешь ее отражение — в окнах, зеркалах, витринах, везде, где можешь себя увидеть, но увы, не работает, не удается забыть, что на самом деле — это ты, одетый, как потаскушка.

Вдруг понимаешь, что безумно по ней скучаешь, пугаешься, что больше никогда ее не увидишь, все, хватит разгуливать, спускаешься в метро.

Двое мужчин откровенно тебя рассматривают, но тебя это больше не забавляет. Они выходят раньше, но ты успеваешь услышать, как они со смехом обзывают тебя сучкой, прежде, чем дверь вагона закрывается.

Тебе не смешно.

Твою жену обозвали сучкой.

Застегиваешь ей безрукавку до самого подбородка, голову прячешь в капюшон.

Больше не хочешь, чтоб на нее глазели, рассматривали, мысленно раздевали.

Стать бы опять собой, ну хоть на мгновенье, и обнять ее.

Выходишь на вашей остановке, идешь по перрону, замедляешь шаг, останавливаешься.

Посреди перрона обхватываешь себя руками.

И что есть силы сжимаешь.

Люди толкают тебя, плевать, в капюшоне ты их просто не видишь.

 

Жены дома нет, обходишь квартиру, везде — чистота и порядок, блестит, как новенькая, сумела даже плиту подвинуть — сил-то прибавилось — вымыла и под ней.

Пытаешься взять себя в руки, чего с ума-то сходить, но пол под ногами шатается и накатывает страх.

Страх, что, убрав квартиру, она ушла совсем, оставив лишь свое тело, и может даже умерла, дрожишь, тщетно твердишь себе, что ведь она могла просто пойти прогуляться, ощущаешь страх всем телом, тебя бросает то в жар, то в холод, не понимаешь, что с тобой, раздеваешься прямо в коридоре, стаскиваешь сапоги, юбку, безрукавку, и, оставшись в одних трусиках, бросаешься к телефону, звонишь теще.

Теща говорит «алло», тут же спрашиваешь ее, не у них ли твой муж.

Пауза, потом спрашивает, как ты себя чувствуешь.

Отвечаешь: хорошо, плохо, когда как, что очень спешишь, объяснишь потом.

Говорит, что мужа твоего у них, увы, нет. Они с отцом охотно повидались бы с ним. А вообще-то с вами обоими, хоть ненадолго.

Теща все пытается выяснить, все ли с тобой в порядке, покупаешься на ее ласковый голос, шепчешь, что нет, что ты на пределе, тебе страшно, не понимаешь, кто ты.

Говорит, что ты — ее любимая доченька.

Стискиваешь зубы.

Говорит: никогда в этом не сомневайся.

У тебя разболелась голова.

Говорит: все уладится.

На глаза наворачиваются слезы, сдерживаешься, благодаришь тещу, говоришь — да, конечно, все уладится, и вешаешь трубку, входная дверь распахивается: жена тащит из подвала ваш телевизор.

Скрещиваешь руки, прикрывая голую грудь.

Останавливается в дверях и сообщает, что пульт не нашла.

Волочет телевизор в гостиную, задевая за косяки и чертыхаясь.

Улыбаешься, больше не сдерживаешь слезы, бежишь одеваться.

 

Дверь в гостиную открыта, там работает телевизор, в старых джинсах и толстом свитере ходишь взад вперед по коридору, наконец, смирив гордыню, садишься рядом с женой на диван.

Сидите оба перед телевизором, столько лет такого не случалось.

Жене некогда смотреть телевизор, у тебя наоборот — слишком много свободного времени, чтобы его смотреть.

Но сегодня баста, приникли к телевизору и наслаждаетесь.

Каждый в своем углу дивана, по очереди встаете и переключаете каналы, смотрите все подряд — документальный фильм, сериал, и вскоре забываете о себе.

Превращаетесь в гусениц и бабочек, ковбоев, летчиков-героев, инопланетян, мертвецов, львов, вас больше не существует, уступаете место другим, жадно впитываете и наслаждаетесь.

В какой-то момент ты встаешь и идешь за чипсами и пивом, возвращаешься.

Из-под дивана раздается мяуканье, отодвигаешь ноги в сторону.

Жена отрывает глаза от телевизора, смотрит, как ты травишь ее желудок, выхватывает один ломтик из пакета, жует осторожно, словно опыт ставит, выплевывает его в руку. Предлагаешь ей пива, категорически отказывается, тоже встает и идет на кухню.

Сейчас начнется фильм, прибавляешь звук, жена спешит к телевизору с водой и виноградом.

Пока идут титры, громко рыгаешь. Жена поворачивается к тебе, смотрит на свое лицо, не веря твоим глазам.

Прижимает руку к груди, напрягается и тихонько рыгает в ответ.

Улыбаешься, хочешь еще рыгнуть, но жена знаком показывает, что фильм начинается.

У актеров на экране начинается своя жизнь, увлеченно следите за ними, ее правая рука, твоя левая лежат рядом на диване.

 

Время идет.

Вы спите все больше и больше.

Все лучше и лучше.

Сон вам необходим.

Забыться и спать.

Жить в другом человеке — изнурительно, как на чужбине, через какое-то время ломаешься, надоедает приспосабливаться, хочется домой, говорить на своем языке, понимать, что происходит.

Иногда вы желаете друг другу «спокойной ночи» в полдевятого вечера и тут же забываетесь сном, как дети, она — в гостиной, ты — теперь в спальне, твое тело — на диване, ее — на кровати, она — в тебе, ты — в ней, и между вами стена.

 

Раннее утро, в ванной жена наводит на тебя марафет, самое приятное, что с тобой случается за день, в это время вы никогда не ссоритесь, ты сидишь, не шелохнувшись, она сосредотачивается, вы оба спокойны и заняты делом, никаких посторонних мыслей, вы рядом и все, ты сидишь на крышке унитаза, она склонилась над тобой, прихорашивает свое собственное лицо.

Жена уже намекала тебе: вполне мог бы краситься сам, дело нехитрое, столько раз видел, как она это делает, она же не знает, что ты всегда смотришь только на нее, как она, сама того не ведая, превращает твое лицо из безвольного в решительное, из унылого в оживленное, из мрачного в веселое.

Таким ты себе нравишься.

Жена в тебе тебе нравится.

Тем более она продолжает бриться каждый день, и щеки у тебя теперь гладкие, пахнут приятно, волосы в носу пострижены, кожа, лишившись никотина, светится здоровьем, даже естественный запах у тела пробудился.

Жена держит тебя за подбородок и просит не вертеть головой, смотришь на нее, пока она заканчивает подводить тебе глаза. Кивает на губы: сначала надо их сжать, потом вытянуть, а она накрасит их помадой, тебе грустно — она заканчивает, то есть все начинается по новой.

Вы опять меняетесь ролями.

Жена возвращается на кухню мыть посуду, ты ей завидуешь, скучаешь по посуде, по кухне, по вашей квартире.

Хорошо бы в одиночестве склониться над раковиной и вымыть тарелку.

Передохнуть.

Протереть ее как следует.

Вдохнуть.

Почувствовать себя этой тарелкой.

Выдохнуть.

Тарелкой, которую трут.

Нет, увольте.

Пора на работу.

 

Сидишь у жены в кабинете, теребишь ее короткие волосы, увлеченно читаешь рукопись будущей, как ты полагаешь, мадемуазель-бестселлер.

К телефону не подходишь, твой кофе остыл, ты едва к нему притронулся, даже забыл покурить. Подружка секретарши схватила тебя и увела за собой, ты поддался, на сей раз даже не сопротивлялся, она не отпускает тебя, ты — ее, все померкло, кроме слов, фраз и страниц, которые ты переворачиваешь с бьющимся сердцем.

Читаешь с упоением и даже не замечаешь, что между ног что-то течет, просто не обращаешь на это внимания, пока случайно не опускаешь глаза и видишь кровь.

Вскрикиваешь.

Ты не дурак, прекрасно понимаешь, в чем дело, и все же вскрикнул ведь.

Твоя секретарша заглядывает в кабинет, прячешь ноги под стол и говоришь ей, что ничего не случилось, все в порядке, а вскрикнул потому, что убийца из триллера привел тебя в ужас.

Она улыбается, триллер уже прочла, желает приятного чтения и предупреждает, что в конце, ну просто улет!

И ты вдруг понимаешь, что роман, кровь, убийца, секретарша, твой испуг — все ничто по сравнению с одним этим словом «улет», и ты радуешься ему искренне, как ребенок, и конечно же, сам ты уже никакой не писатель.

Но кровь все течет и течет, встаешь, неловко утираешься бумажной салфеткой, которую подали с кофе, что делать, не знаешь, снова садишься, впадаешь в панику, обхватываешь голову руками и заливаешься слезами.

Проливаешь слезы над триллером, кровь все идет.

Не выдерживаешь.

Приходится поступиться мужской гордостью: звонишь жене — больше некому.

Стараешься говорить спокойно, но жена все равно чувствует, как ты взволнован, отвечает доброжелательно, утешает, говорит, что все будет в порядке, и не стоит паниковать, у нее в кабинете есть все необходимое, коробка с тампонами в третьем ящике, объясняет, как ими пользоваться, не раздражается, разговаривает так ласково, насколько позволяет твой голос, и уверенно — ты и не знал, что она так может.

Ладно, как-нибудь справишься.

Жена советует переодеться — на такой случай у нее всегда есть, во что: в большом бумажном пакете за принтером. И все твердит, что у тебя получится, чтобы ты не волновался, что это все ерунда. Слушаешь, как она вновь и вновь утешает тебя, и это производит на тебя еще большее впечатление, чем твои первые месячные.

Кладешь трубку, следуешь указаниям жены, ее слова не выходят из головы, снова садишься за стол и плачешь, теперь совсем тихонько, как маленький мальчик в теле у взрослой женщины.

Потом утираешь слезы, разжившись тампоном, чистыми трусами и красивыми брюками, снова тянешься к будущему бестселлеру.

Этой мадемуазель все равно: мужчина ты или женщина, парень или девушка, маленький или взрослый, она хватает тебя и ведет за собой.

 

Сидишь с кошкой, смотришь телевизор, жена возвращает тебе рукопись подружки своей секретарши и говорит, видно, давно ты книг не читал, потому что в этой решительно не видит ничего выдающегося.

Смотришь на нее, она — в телевизор, интересуешься, кем она, собственно, себя возомнила.

Отвечает, что себе цену знает, и уж не собираешься ли ты учить ее, как ей работать.

Снова смотришь в телевизор, бросаешь, что нет, не собираешься: болтать по телефону и шляться по ресторанам она может и без твоей помощи.

Жена подходит к телевизору, переключает канал, кошка спрыгивает к ней с дивана, трется об ее ноги.

Заводишься и добавляешь, что если бы роман накропал тот придурок, то, уж будьте уверены, она бы сказала — это новое слово в литературе.

Жена выключает телевизор и заявляет, что у этого якобы придурка помимо нее сотни тысяч читателей, так может, ты ее еще читать учить будешь.

Отвечаешь: пожалуй, стоит, ведь писать ее все равно не научишь.

Да уж таких учителей, как ты, днем с огнем не сыщешь.

Отучишь писать раз и навсегда.

Говоришь, что она тебя достала.

Отвечает: ты ее тоже, болван ты эдакий.

Посылаешь ее подальше.

Ага, говорит, с удовольствием, главное, чтобы тебя рядом не было.

Что ж, говоришь, понятно, куда ей с такой жирной жопой.

Отпихивает кошку ногой, бежит в ванную, закрывается там.

Встаешь, включаешь телевизор и снова разваливаешься на диване.

 

Уже пять минут психотерапевт жены смотрит на тебя в полном молчании, и тебе это даже нравится.

Сидишь в большом синем кресле, только что все ему выложил, ждешь, как будет реагировать.

Переводишь взгляд на подлокотник его кресла, точь-в-точь такого, как у тебя, потом устремляешь взгляд к окну, перехватываешь солнечный луч, скользишь по комнате с пустыми, голубыми стенами и снова смотришь на психотерапевта, а он — на тебя, он тебе внушает доверие, как и кресло, и окно, и стены.

Неожиданно спрашивает, а в остальном у тебя все в порядке.

Смотришь на него в изумлении.

Не раздумываешь.

Отвечаешь, все в порядке.

Психотерапевт расплывается в улыбке.

И говорит, что тогда все хорошо.

Потому что это — важней всего.

 

Понимаешь, ведь кроме твоей кошки никто не подозревает, что ты — это твоя жена, а жена — это ты.

Тебе самому это порой кажется таким странным, что ты совершенно не понимаешь, как другие могут на это купиться, но, похоже, люди стопроцентно доверяют внешности.

Ты тоже никогда не задумывался, покупая каждое утро хлеб у булочницы с пышной грудью, не прячет ли она в себе кого-нибудь, или с кем ты на самом деле здороваешься, когда встречаешь соседа.

А вот теперь тебя стало все это интересовать.

Ездишь в метро, скрываясь в теле жены, и наблюдаешь за окружающими. Смотришь, как люди себя ведут, как дышат, главное — изучаешь их лица, как они выглядят, когда не подозревают, что за ними подсматривают, подкарауливаешь их, потом закрываешь глаза, пытаешься представить их собой, тебе кажется, что все они — не они, все притворяются. Прячутся. В себе или в ком-то другом, это уже неважно. Все, как один. Неожиданно проникаешься к ним симпатией. Если люди — не те, за кого себя выдают, то чего тебе-то уж так нервничать. Они даже вызывают у тебя интерес.

Все чаще устраиваешь встречи, обеды, выслушиваешь жалобы других писателей, и это отвлекает тебя от собственных переживаний. Как ни странно у тебя находится, что им сказать, что посоветовать, хочешь подарить им покой, которого сам так долго и тщетно искал. А главное — ты начинаешь получать удовольствие от чтения, искреннюю радость от историй, приключений. Проглатываешь бестселлеры, романы, все подряд: одни тебя разочаровывают, другие вызывают досаду, но хочется читать и читать.

Переходишь от одной книги к другой, испытывая просто детский восторг, переживаешь вместе с героями, смеешься с ними, плачешь, постепенно перестаешь сравнивать свои книги с теми, что читаешь, потом перестаешь даже сравнивать книги между собой, воспринимаешь каждую по отдельности, с ее достоинствами и недостатками, благожелательно, с нежностью.

С книг переключаешься на людей и постепенно их тоже перестаешь сравнивать между собой. Вернее сравнивать себя с ними. Обедаешь с писателями и оцениваешь их по заслугам, с их достоинствами и недостатками. Благожелательно, с нежностью.

Проголодавшись, ешь с аппетитом, и тело жены слегка округляется, размягчается, главное, расслабляется, тем более, что его больше не мучают спортзалами и бесчеловечными диетами.

Жена была не права, каштановый ей очень к лицу, мсье-бестселлер не устает тебе это повторять и, когда вы работаете, норовит все ближе и ближе придвинуть свой стул к твоему.

Да и ты все больше смущаешься, у тебя постепенно пропадает желание отталкивать его, но ты не решаешься изменить жене, или себе, или сразу вам обоим.

Мсье-бестселлер напоминает тебе, что вы с мужем как бы расстались.

Да, это так, но, чтобы выиграть время, напоминаешь: он-то с женой пока вместе.

Он утверждает, что свободен и никогда не стеснял свободу жены.

Своей супруге закидываешь ногу на ногу, отговариваешься, что тебе нужно время, что еще не готова, но чувствуешь — тебя все больше тянет к нему, к другим мужчинам, к себе.

 

Жена ждет на кухне с бутылкой саке.

Спрашиваешь, что празднуете.

Открывает бутылку и отвечает — ее желтый пояс.

Как желтый. У тебя же был коричневый.

Поясняет, что предпочла начать все сначала.

В любом случае, столько времени прошло, приемы-то, небось, все забыл.

Что, простите.

Наливает две рюмки саке.

Спрашиваешь: что, хочет померяться силами. Говорит, взгляни на себя и не смеши людей.

Чокаетесь.

 

Жена стоит в коридоре спиной к входной двери, на ней твое старое кимоно, поверх — новый желтый пояс.

Ты — напротив нее, в другом конце коридора, в белой ночной рубашке — ничего лучшего не нашел, поверх нее — большой пояс из коричневой кожи.

Бутылка саке осталась одиноко стоять на кухне.

Встречаетесь на середине коридора.

Приветствуете друг друга.

Жена делает небольшой выпад, чуть отступаешь.

Ты делаешь выпад, она отступает.

Бросается на тебя, бьет кулаками, ногами.

Отступаешь, глядя на нее.

Подсекаешь ей ногу.

Жена валится на пол.

Тут же зажимаешь пятками ее голову, садишься на корточки, все в той же ночной рубашке, и издаешь победный клич, подражая финальному удару гонга на ринге.

Жена смотрит на тебя как-то странно.

Спрашиваешь, ну что, хватит.

Да-да, говорит, хватит.

Пытаешься понять, отчего она так смущается, и видишь, как между ног у нее предательски топорщатся брюки.

Жена кладет руку сверху.

С удивлением глядишь на нее, она делает захват и кидает тебя через плечо.

Катишься по коридору, а когда оборачиваешься, жена уже скрылась в ванной.

Поднимаешься.

Отряхиваешься.

Улыбаешься.

 

Вы снова переругиваетесь на кухне, вдруг ты спохватываешься, жена только что назвала тебя — дорогой.

Или дорогая.

Она тоже застыла у холодильника, прикрыв рукой рот, и смотрит на тебя с таким видом, словно соображает, с кем же она говорит.

Или кто говорит.

Неожиданно ты тоже начинаешь сомневаться: кто там в твоем теле, жена или кто другой, может, на самом деле это совсем незнакомый тебе человек.

Чтобы выяснить все, как есть, как бы невзначай спрашиваешь, какого числа вы поженились, мол, никак не вспомнишь.

Смотрит на тебя с удивлением, но отвечает правильно и не раздумывая.

Доходишь до того, что и сам задумываешься: ты — это ты или не ты, может, кто-то другой, тут и жена смотрит на тебя недоверчиво и спрашивает, какая тогда была погода.

Отвечаешь, что шел снег, хорошо помнишь, и сразу спрашиваешь, какого цвета трусики она тогда надела.

Любой ответил бы — белые, но жена не попадает в ловушку, отвечает — красные.

Правильно.

Молодеешь на глазах, даже веселеешь, жена просит назвать имя пожилого официанта из пиццерии, где ты сделал ей предложение.

Не сразу, но отвечаешь — Джино.

Жена замечает, что в пиццериях многих официантов зовут Джино, и ты мог просто догадаться.

Теперь твоя очередь задавать вопрос.

Смотришь ей в глаза и спрашиваешь, как она хотела назвать вашего первенца.

Лицо вмиг каменеет.

Жена холодно просит уточнить, девочку или мальчика.

Неуверенно мямлишь — обоих.

Но жене надоел этот разговор, говорит, что устала, и уходит в твоем дурацком теле спать.

 

Обнаруживаешь, что жена и кошка спят вместе на диване в гостиной, интересно, кто первый пошел на попятный.

Сдал крепость.

Навел мосты.

Кто пошел на мировую.

Предложил: раз уж живем вместе, будем дружить. Дружить и жить вместе.

Кошка мурлычет у жены на животе.

Жена похрапывает.

Сползаешь в коридоре по стенке, устраиваешься на полу и любуешься ими.

Женой и кошкой.

Женой и тем, кто спит в твоей кошке.

Они тебе не чужие.

И тебе спать хочется.

Засыпаешь в коридоре.

 

Обычно жена просыпается первой, сразу встает, бежит в ванную, потом возвращается в гостиную и начинает отжиматься, в ожидании, когда встанешь ты, как лунатик пройдешь по коридору и займешься кофе.

Останавливаешься в дверях в гостиной, зеваешь, прикрывая рот, и смотришь, как жена отжимается на ковре, чешешь голову: волосы у корней совсем светлые, идешь на кухню.

Готовишь кофе, включаешь радио, слушаешь классическую музыку.

Жена под музыку принимается качать пресс, тем временем аромат кофе и запах тостов заполняет квартиру.

И однажды утром именно в этот самый момент она вдруг улыбается.

Так естественно, как бы само собой.

Луч света встречается со сквозняком, ее улыбка распространяется повсюду, смешивается с ароматом кофе, с запахом тостов, с классической музыкой, с самим начинающимся днем, жена заканчивает зарядку, потягивается, идет на кухню.

Фрукты ей, два бутерброда тебе.

Молчите, но напряжения нет.

Не смотрите друг на друга, но взглянуть не боитесь.

Ни о чем не думаете.

Сидите друг против друга.

И просто завтракаете.

Наконец-то.

 

Помогаешь теще вытирать посуду, жена тем временем в столовой пьет коньяк со своим отцом, и ты этим раскладом вполне доволен.

Теща просит быть повнимательней, это полотенце для бокалов, и добавляет, что давно не видела дочку такой веселой и спокойной.

Говоришь, что очень любишь вытирать посуду.

Смотрит на тебя с удивлением, но вопросов не задает, передает тебе чистые тарелки. Из столовой доносится твой низкий голос и еще более низкий — тестя. Говорят о ценах на недвижимость, о политике, тебе вдруг хочется поцеловать тещу, которая вежливо молчит, передавая тарелки и ничем не донимая, всего-то просит быть повнимательней.

Берешь другое полотенце — для стеклянной посуды.

Теща тебе улыбается.

Целуешь ее в щеку.

Вздрагивает, улыбки как не бывало, спрашивает, все ли с тобой в порядке.

Говоришь, да, потом снова берешь полотенце, но тут из столовой долетает твой теперь уже громкий голос, ты кричишь: черт побери, дадут тебе хоть раз спокойно поужинать, чтобы тебя не спрашивали про твой будущий роман, какой он там, автобиографический или нет и будет ли похож на предыдущие.

Ты роняешь бокал и в полном изумлении смотришь на изумленную тещу.

Бокал разбивается об пол, теща утешает тебя: ерунда, сейчас она все уберет, а ты лучше подай кофе, может, хоть в кои-то веки он будет не такой крепкий.

Несешь поднос с кофе в столовую, где твой тесть говорит твоей жене, что ему очень жаль, ему просто интересно все, что она делает, но если ей неприятно, он никогда больше и слова не скажет.

Смотришь на жену, с трудом сдерживая улыбку.

Она извиняется, отец сидит, насупившись, и подливает себе коньяку, ставишь поднос на стол, теща выходит из кухни и предлагает вам поиграть в скрэбл.

Жена принимает это предложение с энтузиазмом, совсем тебе не свойственным, да еще собирается разливать сама кофе, хорошо, что теща ее опережает.

Подходишь к тестю и просишь угостить тебя коньяком.

Отвечает, что коньяк — он для мужчин.

Замечаешь, что тебе не десять лет.

Смотрит на тебя с удивлением.

Теща идет за скрэблом.

 

Тесть недоволен.

Ты-то в скрэбл вообще играть не умеешь, а дочь ему всегда поддается.

Но тут, когда она — это ты, вдруг вошла в азарт.

Отец жмет ей руку, поздравляет: слов она знает предостаточно, роман выйдет длинный.

Жена неожиданно обнимает его.

Отец смотрит на тещу, не зная, что делать.

Теща поднимает глаза к небу.

Тесть волей-неволей прижимает дочь к сердцу.

Дочь еще крепче сжимает объятия.

Тесть и теща переглядываются.

Ты, улыбаясь, пожимаешь плечами.

В электричке по дороге домой вы почти не разговариваете.

Жена опьянела от коньяка, поглаживает трехдневную щетину, кладет голову тебе-себе на плечо и засыпает, уткнувшись в твою-свою шею.

Смотришь на нее и завидуешь.

Она дышит тебе в шею.

Во сне берет тебя за руку.

По вагону идет клошар, громыхая кружкой.

Знаком просишь не будить жену, роешься в сумочке и отдаешь все свои деньги.

Он смотрит на вас, тоже завидует ей — спящей, прильнувшей к тебе, прикладывает палец к губам: он тебя понял.

Тихо идет дальше по вагону, знаками просит остальных пассажиров не шуметь.

 

Жена из прачечной пишет смс, спрашивает, что приготовить на ужин.

Отвечаешь — цыпленка, интересуешься, как там у нее в прачечной.

Пишет, что ей скучно.

Не знаешь, что ответить, потому что никогда раньше такого не бывало.

Отвечаешь: пусть поиграет на игровых автоматах, они в глубине прачечной.

Пишет, что ей тоже не десять лет.

Улыбаешься и добавляешь, что больше всего любишь играть в войну.

Отвечает — не сомневалась. А как дела на работе.

Потихоньку, ждешь мсье-бестселлера.

Опять.

Ну да.

Ладно, машина заканчивает отжимать.

Хорошо, тогда удачи с сушкой.

Спасибо.

 

Сидишь в полутьме в баре и заказываешь третий бокал виски с содовой.

Стыдно возвращаться домой, ну, не получилось сдержатся когда мсье-бестселлер положил руку тебе на бедро саданул его локтем.

Ему уже лучше, он только что звонил из больницы, шамкал уцелевшей половиной рта и был категоричен, предлагает либо немедленно расторгнуть контракт, либо он пишет заявление в полицию.

Отказывается и от разговоров, и от компенсаций, сгорбившись, плетешься по коридору, спускаешься на лифте, проходишь через холл, с понурым видом тащишься по тротуару, под дождем, заворачиваешь в бар, сидишь за столиком, как последний дурак, над третьим бокалом виски с содовой, за барной стойкой трепятся два мужика, облизываясь на тебя, сейчас главное — сдержаться, а то они тоже попадут в больницу.

Тебе страшно, и не потому, что потерял автора, но вот как отреагирует жена, когда узнает. Не думал, что, став ею, сможешь расстроить ее сильнее, чем когда был собой.

Ведь мог бы ему улыбнуться, превратить все в шутку, ласково отвести руку, увернуться без обид.

Но тебе и в голову не пришло.

Локоть, лицо, больница.

Руки прочь от жены.

Если зубы покамест нужны.

Тебе стыдно, страшно, ты пьешь.

Один из тех двоих подходит к тебе, сжимаешь кулаки, он улыбается, тоже ему улыбаешься, он садится, ты встаешь, он смотрит на тебя с удивлением, направляешься к выходу, провожает тебя взглядом, проходишь мимо второго, тот отводит глаза, выходишь из бара.

Дождь перестал, решаешь дойти до дома пешком: поглядеть на других людей, другую жизнь, отвлечься от своей, от вашей, вспомнить, что вас окружают такие же люди, которым тоже непросто.

После дождя по городу разлилась свежесть, вдыхаешь ее, осень твоя жена любила больше всего, а теперь ты тоже ее любишь, ее тело и твой дух в гармонии, вы спокойно и печально идете дальше, постепенно плечи ее опускаются, остается просто человек, мужчина или женщина, оба сразу, это неважно, муравей, который ничегошеньки не понимает, но изо всех сил ползет вперед.

Чтобы все осталось по-прежнему.

Нет, ты не сядешь в первый попавшийся поезд, уходящий все равно куда, и не увезешь свою жену подальше от тебя.

А просто вернешься домой.

Признаешь, что ты — ничтожество.

Но она нужна тебе.

Словно она — это ты.

Уже на вашей улице прыгаешь через лужу и радуешься, что ты такой легкий, поразительно легкий.

 

Жена смотрит на тебя, не веря тому, что слышит.

Старательно объясняешь ей, что произошло, лицо жены от ужаса все больше и больше бледнеет.

Путаешься, заламываешь руки, чешешь ляжки, тебе вдруг ужасно хочется «пи-пи», жена об этом догадывается первой, говорит, чтобы ты сходил в туалет, соглашаешься, не споришь.

Жена сидит одна на кухне, делает глубокий вдох и начинает биться головой об стол.

Сначала потихоньку.

Потом все сильней и сильней.

Прибегаешь из ванной, просишь перестать, она продолжает, подходишь к ней, пытаешься удержать ее голову, но жена перехватывает руку, выкручивает ее, встает и опрокидывает тебя на кухонный стол.

Отбиваешься.

Дает тебе пощечину, переворачивает на спину, рвет на тебе свою юбку.

Больше не сопротивляешься.

Жена спускает брюки, расставляешь ноги, дрожишь, твое сердце заходится, молишься, глядя в потолок, закрываешь глаза и ждешь.

Недолго.

Кричишь.

Жена тоже кричит.

Недолго.

Без сил валится на тебя.

Встает.

Убегает в гостиную.

 

Лежишь в раскорячку на столе на кухне, уперся взглядом в микроволновку.

Интересно, что означает маленький значок справа от градусника.

Наверное, «гриль» или «разогреть», ты не уверен.

Сколько раз ты уже об этом думал, сколько раз собирался спросить у жены вечером, когда с работы вернется, и всякий раз забывал.

Однажды днем даже позвонил ей прямо в офис специально, чтобы спросить наконец, но разговорился с секретаршей о разных пустяках, и когда она соединила тебя с женой, вообще забыл, зачем позвонил.

Может, пойти и спросить у нее прямо сейчас, пока опять не забыл, хотя нет, сейчас вроде не самый подходящий момент.

Тебе лень шевелиться, так и лежишь.

Потом поднимаешься и кое-как добираешься до ванной, путаясь в спущенных трусиках.

 

Сидишь в метро и улыбаешься, как дурак.

Вот дура, наверное, думают о тебе пассажиры, но тебе на это совершенно плевать.

У тебя дома произошла сексуальная революция.

Хочется спать, ты не накрашен, все тело ломит, зато проснулся возле жены, в своих объятиях, глядя себе в лицо.

Любишь метро, пассажиров, час пик, работу, жизнь и все остальное.

Улыбаешься.

Сияешь.

 

Секретарша что-то говорит тебе, а ты никак не можешь решить, чего ж больше хочется — трахнуть жену или чтобы трахнули тебя, прямо наказание какое-то.

Перед глазами все время то она, то ты, то твое тело, которое, как тебе казалось, ты хорошо изучил, то ее, о котором ты не знал ничего.

Поднимаешь воротник пальто, чтобы дух перевести, секретарша не умолкает, садишься к ней на стол, пытаешься слушать, она удивляется, что ты так спокоен после истории с мсье-бестселлером, встаешь, зеваешь, снимаешь пальто, секретарша замолкает на полуслове, обнаружив на тебе пижамную куртку.

Объясняешь со счастливыми глазами, что это куртка твоего мужа.

Она аплодирует.

Смотришь на нее удивленно.

Вот уж не думал, что она на такое способна.

Заходишь к себе в кабинет, садишься и тоже начинаешь аплодировать, потом глубоко вздыхаешь и приступаешь к работе.

Стараешься сосредоточиться, но на месте не сидится, ерзаешь на стуле, встаешь, идешь к окну, смотришь на небо, возвращаешься, снова садишься, то назад откинешься, то вперед наклонишься, скрестив руки, кладешь их на стол, на них — голову, закрываешь глаза и засыпаешь.

Звонит телефон, в полусне снимаешь трубку, секретарша спрашивает, может ли она соединить тебя с мужем.

Кричишь — да!

Спохватываешься.

Откашливаешься.

Повторяешь «да», но уже тише.

Секретарша соединяет тебя с женой.

Твой собственный голос умоляет тебя поскорее вернуться домой.

Опять повторяешь «да», еще тише.

Перезваниваешь секретарше, нарочно кашляешь в трубку, жалуешься, что сильно простудился, просишь срочно вызвать такси.

Кладешь трубку, улыбаешься, снова звонишь, говоришь, что еще тебе нужны цветы.

 

Твой собственный член у тебя во рту, и ты не знаешь, что с ним делать.

Жена стонет, тебе кажется, что ты вот-вот задохнешься, но ты твердо решил ей доказать, что дело-то плевое.

Смотрит на тебя, ты закрываешь глаза, не должна она видеть, как ты растерян.

Раз уж жена сколько раз намекала тебе, что ей интересно, как ты с этим справишься, что ж, изволь.

Тело ее напрягается, ты знаешь, что она чувствует, стараешься, из кожи вон лезешь.

Жена хрипит, потом кричит.

Хорошо ей, плохо, понятия не имеешь, но для первого раза, пожалуй, хватит, во всяком случае твоей жене не в чем тебя упрекнуть.

Вытираешь рот простыней, хватаешь с ночного столика бутылку с водой и наконец решаешься посмотреть на жену.

Ее не узнать.

На глазах слезы, спасибо, говорит, прости, говорит, если б она только знала, если бы понимала, каждое утро бы тебя ублажала.

Поперхнувшись, кашляешь, пьешь, отвечаешь: не преувеличивай.

Жена криво улыбаясь твоей улыбкой, подбирается к тебе и начинает ласкать твои соски языком.

Смотришь, как ее язык спускается вниз к твоему пупку, кладешь руку ей на голову, откидываешься назад, закрываешь глаза и вдруг чувствуешь себя совершенно счастливым.

 

Простуда у тебя никак не проходит, секретарша всю работу взвалила на себя, ваша квартира все больше и больше походит на райские кущи.

Вы едите, спите, трахаетесь, по дому разгуливаете нагишом, не хватает животных — только кошка смотрит телевизор, и растений — только цветы на кухонном столе, речушки, где вы могли бы искупаться — только ванна, и Бога, конечно, если только не по его милости в коридоре постоянно звонит телефон.

В конце концов снимаешь трубку.

Секретарша говорит: не знает, что делать.

Говорит, что это как снежный ком, вы теряете всех своих авторов одного за другим.

Жену не будишь, принимаешь душ, надеваешь ее самый сексуальный черный костюм, самостоятельно красишься, достаешь ее помаду, чтоб написать ей записку на зеркале в ванной.

Пишешь, улыбаешься, перечитываешь, вздыхаешь, смываешь водой, помада все равно остается, стираешь, снова пишешь, опять стираешь, думаешь, садишься на бортик ванной, время поджимает, кое-что придумываешь, поднимаешься, подносишь к зеркалу помаду, нет, не то, снова садишься, начинаешь нервничать, стучишь ножкой об пол, тебе пора, на ум ничего не приходит, в сомненьях, тебе надоело, просто рисуешь сердечко, внутри еще одно, и уходишь.

 

Ну и лицо у твоей секретарши, когда просишь устроить встречу с ее подружкой.

Улыбается.

Ты тоже, робко.

 

Мсье-бестселлер недоверчиво поглядывает на тебя поверх своих устриц, извинения принимает, даже сам извиняется, твердит тебе, что не может работать с такой ослепительной женщиной, ты просто выбиваешь его из колеи, он постоянно на взводе, дома проблемы, а теперь еще у тебя новый костюм.

Отвечаешь, что он и представить себе не может, как ты его понимаешь, и спрашиваешь, как дела с романом.

Говорит, что всем доволен, после больницы впал в депрессию и вернулся обратно из России в Китай, но обязан тебе по гроб жизни, без тебя так и сидел бы в башне из слоновой кости, а теперь перед ним открылись новые горизонты.

Тебе нравится, что он говорит, некоторое время слушаешь его, восхищаясь, как легко ему это дается, потом пользуешься его расположением и просишь поделиться устрицей.

Признается, что даже хочет выразить тебе благодарность в предисловии.

Отвечаешь: если и вправду хочет отблагодарить, у тебя есть идея получше.

Он весь внимание.

Проглатываешь его устрицу, облизываешь губы и потом предлагаешь написать предисловие к новому психологическому триллеру, преподносишь его, как сенсацию.

Глаза у него зажигаются, спрашивает, кто автор.

Называешь имя подружки своей секретарши.

Не может быть, опять женщина.

Да, говоришь, но пусть не волнуется, ему даже встречаться с ней не нужно, и вообще она предпочитает женщин.

Говорит, улыбаясь, что он тоже.

Смеешься.

Тоже смеется, ну почему он ни в чем не может тебе отказать, соглашается прочесть.

Вам приносят кофе, оказываешься от сигары, из сумочки жены достаешь рукопись и кладешь на стол.

 

Не очень понимаешь, кто ты, но тебе плевать.

Все больше и больше.

Живешь себе и живешь, дышишь и хорошо, садишься, смотришь, слушаешь, нюхаешь, ешь, трогаешь, любишь — себя, жену, вашу кошку, соседа снизу или булочницу из булочной на углу, ничего ни от кого не ждешь, вообще ничего не ждешь, просто живешь.

Иногда ты смутно припоминаешь, что когда-то был писателем, что было время, когда тебе хотелось писать до душевной боли, но это время кажется тебе таким же далеким и непонятным, как детство.

И столь же печальным.

До чего же ты поначалу испугался, когда тест на беременность дал положительный результат. Сделал его прямо у жены в офисе.

Да ты просто впал в панику.

Дошел по стенке до лифта, цепляясь за стены, спустился на первый этаж, ни разу не взглянув в зеркало, и теперь идешь, пошатываясь, по улице в своем ультрасексуальном черном костюме, и какие-то прохожие даже спрашивают тебя, все ли у тебя в порядке.

Говоришь: да, не останавливаясь, ищешь парк, лавочку, место, где мог бы посидеть, и хватаешься руками за голову.

Ребенок.

У тебя будет ребенок.

Ты — первый мужчина на свете, который ждет ребенка.

С небольшой поправкой на то, что ты — все-таки женщина.

Твоя жена.

 

Жена задремала напротив стиральной машины, где крутится ваше белье, садишься рядом, ждешь, когда проснется.

Наконец она открывает глаза, поворачивается, приникает губами к твоим губам, засовывает язык тебе в рот.

Не мешаешь, но она чувствует, что ты не в себе, и спрашивает, в чем дело.

Мучаешься, не знаешь, как сказать, не находишь слов.

Пристально смотришь на стиральные машины.

Объявляешь жене, что она скоро станет папой.

У нее перехватывает дыхание.

Вместе с тобой смотрит на ваше белье, которое продолжает крутиться.

Ее красные трусики, которые ты надевал вчера, прилипли к стеклянному окошку.

Жена берет тебя за руку.

Сжимаешь руку.

Смотрит тебе в глаза и говорит, что это невозможно.

Что невозможно.

Риск слишком велик.

Ничего подобного.

Вы не имеете права.

Имеете.

Стоит на своем.

Замечаешь, что ребенка-то ждешь ты, а не она.

Упирается — тело-то все же ее.

Отвечаешь, если хотела делать аборт, надо было раньше думать.

Хмурит брови, объясняет, что дело вовсе не в аборте.

Тогда в чем.

Смотрите на других посетителей прачечной, одни возятся с бельем, другие сидят без дела.

Какой-то мальчуган перестает помогать маме, подходит к вам и спрашивает у жены, будут ли они сегодня играть.

Жена недоуменно смотрит на него.

Кивком головы указываешь на игровые автоматы у дальней стенки.

Жена говорит «нет», видит, как расстроился малыш, говорит «да».

Встает, мальчуган берет ее за руку и ведет к автомату, жена послушно идет, оглядываясь на тебя, тем временем мама малыша, провожая их взглядом, наполняет три машины бельем.

Жена разглядывает игровой автомат, выгребая из кармана мелочь. Малыш спрашивает, может ли он сам опустить монетки, жена говорит, конечно, отдает их ему.

Табло зажигается, лицо малыша сияет, жена придвигается к экрану, раздается удар гонга, и старик-японец принимается объяснять, что он собрал у себя лучших в мире воинов, чтобы они бились между собой не на живот, а на смерть.

После чего взвивается в воздух, с криком выставляя ногу вперед.

Экран делится на двое, малыш спрашивает, кого выбирает жена, до нее доходит, что речь идет о герое, и она, не раздумывая, выбирает девицу, мальчуган, смеясь, подшучивает над ней и выбирает себе лысого, усатого боксера голого по пояс, который злобно рычит.

Твоя жена — из джунглей Амазонии, ее волосы стянуты в хвост, и она — чемпионка по капоэйра. Боксер показывает на нее пальцем и хохочет, снимает свои перчатки, поигрывает кулаками.

Жене почти страшно.

Она следит за малышом краем глаза, как и он, хватается за джойстик, жмет на кнопки.

Встаешь и тихонько подходишь поближе.

Жена даже не успевает понять, зачем нужны кнопки, малыш несется во всю прыть, жена выбирается из джунглей Амазонии, воет от боли, получая удар за ударом, умирает, истекая кровью.

Быстро возвращаешься туда, где сидел.

Малыш смотрит на нее печально, говорит, что ты сегодня никуда не годишься.

Жена говорит, что ей жаль, что думает о другом, игра начинается по новой, боксер опять, что есть мочи, лупит чемпионку-капоэйристку, а жена оглядывается на тебя через плечо и улыбается.

 

Возвращаетесь после первого УЗИ, жена захлопывает дверь квартиры и снова говорит, что это не обсуждается.

Сейчас не Средние века.

И для чего тогда больницы.

Заходишь на кухню, открываешь холодильник, заглядываешь внутрь и говоришь, что если она не даст тебе рожать дома, убежишь рожать куда-нибудь в лес.

Смотрит на тебя с удивлением, спрашивает, в какой еще лес.

Выглядываешь из холодильника и говоришь: так ты ей и сказал, нашла дурака.

Жена вздыхает.

Надеется, что ваш ребенок пойдет в нее и унаследует ее здравый смысл.

Говоришь, что ты тоже на это надеешься.

Лучше пусть он унаследует ее здравый смысл, чем ее больничный синдром.

Жена смотрит на тебя и замечает, что «больничный» — это от «больницы».

Браво, говоришь, может она хочет сыграть в скрэбл со словом «боль».

Отвечает, почему бы и нет, и уходит из кухни.

Возвращаешься к холодильнику.

Жена приносит скрэбл, ставит коробку на стол.

Опять выныриваешь из холодильника и говоришь, что пошутил.

Отвечает, что она-то не шутила, раскладывает скрэбл.

Вынимаешь из холодильника клубнику, садишься за стол.

Жена садится напротив и вытягивает фишку с буквой «А».

У тебя «Б».

Жена ходит первая.

 

УЛЕТ

Очки утраиваются.

Все, рожать будешь дома.

 

Акушерка оказалась мужчиной, и ты сразу проникаешься к нему симпатией.

Он входит, пожимает тебе руку, потом руку жены, вместе с вами обходит всю квартиру, спрашивает, в какой комнате планируете роды.

Жена отвечает — в спальне, ты говоришь — в гостиной.

Акушер смотрит на вас с улыбкой.

Просит не волноваться.

Ручается, что все будет хорошо.

Впереди у вас много времени, подготовиться успеете.

И в любом случае, большинство родов дома заканчиваются в ванной.

 

Сидя за столом у жены в кабинете, поднимаешь ставки, на кону новый психологический триллер-бестселлер.

Ты стал таким толстым, каким в жизни никогда не был, но на сей раз вас двое, если не трое.

Включил на телефоне громкую связь, секретарша сидит напротив тебя и в полном изумлении слушает, как те же издатели, которые отвергли роман ее подружки, готовы разорвать друг друга, чтобы купить все равно какой роман, но с предисловием мсье-бестселлера.

Решаешь еще их помурыжить, но всем советуешь немедленно отправить ассорти из морепродуктов в загородный дом мсье-бестселлера и представляешь себе его маленькое семейство, которое все пишет и пишет, глотая устрицы.

Секретарша подмигивает тебе.

Добавляешь, еще два чизбургера с картофелем фри, и чтобы сейчас же доставили в офис, потом кладешь трубку и объявляешь ей, что она заслужила небольшой отпуск вместе с возлюбленной.

Секретарша встает.

Подходит к тебе.

Опускается на колени.

Ты в недоумении.

Прижимается ухом к животу твоей жены, на мгновение застывает, потом говорит, что ей кажется, это девочка.

Спрашиваешь, она уверена.

Закрывает глаза, еще немного слушает, говорит, что нет, не уверена, встает и спрашивает тебя, почему твой муж не хочет заранее узнать пол ребенка.

Объясняешь — муж считает, что решать должен ребенок.

Секретарша смотрит на тебя.

Думает.

Подходит к окну.

Смотрит на небо.

Делает глубокий вдох.

Что-то бормочет.

Опускает голову.

Выходит из кабинета с задумчивым видом.

 

Ревешь в три ручья.

Словно плотину прорвало, того и гляди зальешь всю квартиру, жена звонит своей секретарше, предупреждает ее: на работу ты сегодня прийти не сможешь.

Не понимаешь, почему плачешь, и чьи это слезы — твои, жены, вашего ребенка, но они все льются и льются.

Жена ходит за тобой по квартире с бумажными платками, обнимает тебя, когда ты позволяешь.

Прижавшись к ее плечу, шмыгая носом, отдыхаешь, а потом все начинается по новой, ревешь и не можешь остановиться, словно решил выплакать себе все глаза, освободиться от слез жены, твоих собственных, вашего ребенка.

Так и плачешь какое-то время, потом тебя немного отпускает, слез становится меньше, и наконец все прекращается: ясное утро после дождливого дня.

Открываешь глаза, подносишь руку к глазам, проверяешь, кажется, слеза опять покатилась, нет, показалось.

 

Зарывшись в кровать, слышишь, как жена хохочет перед телевизором, интересно, что ее так рассмешило.

Тело болит, грудь увеличилась втрое, нет, тебе нравилось быть женщиной, а вот коровой — куда меньше.

Голым тащишься в гостиную, валишься на диван, жена приподнимает твою голову, кладет ее себе на колени и ерошит твоей рукой свои белокуро-каштановые волосы.

С восхищением гладит свой огромный живот, ты с восторгом целуешь свой накаченный пресс.

Из-под дивана вылезает кошка, карабкается по вам и уютно устраивается сверху, на вас троих.

Дружно мурлычете и на какое-то время перестаете думать о том, что вас ожидает.

 

Хоть вы и предупреждали соседей, они все равно по очереди стучат вам в дверь.

Три часа ночи, ты вопишь без остановки с восьми часов вечера.

Жена пытается всех успокоить, но никто и не волнуется.

Они просто хотят знать, когда уже ты родишь, и они смогут наконец поспать.

Стоя на коленях у ванны, акушер накладывает тебе на лоб компрессы, а жена тем временем грызет ногти, сидя на унитазе.

Ты вопишь.

Жена вскакивает с унитаза и встает рядом с акушером у ванны.

С перекошенным лицом смотришь на двух мужчин, которые за тобой ухаживают.

И опять вопишь.

Стискиваешь руку жены.

Обзываешь жену, как только можешь: сранью болотной, сукой, блядью, орешь, что все из-за нее, что ты ее ненавидишь.

Акушер объясняет жене, что это нормально, что это ты свою мать ругаешь, так часто бывает, и надо же тебе разрядиться.

Разряжаешься, как можешь.

Тужишься, пердишь, срешь.

Кричишь, что хочешь умереть.

Жена кричит — только не умирай.

Появляется головка ребенка, набрасываешься с руганью на акушера.

Он вынимает ребенка из воды, жена обрезает пуповину, ты тянешь к ребенку руки.

Время замирает на месте.

Ребенок кричит.

Время снова срывается с места.

Жена, плача, говорит, у вас девочка.

Акушер кладет вашего ребенка маме на грудь. Нежно прижимаешь его к себе.

Акушер плачет.

Жена обнимает его.

Девочка плачет.

Все плачут, кроме тебя.

Вот и конец.

То есть, начало.

Жизнь.

Которая.

Продолжается.

 

Каждое утро ходите гулять с вашим ребенком в парк и смотрите на мир вокруг новыми глазами.

На деревья, траву, небо, на пруд и на уток, на бегущих по дорожкам людей, на женщину, которая толкает коляску, болтая по телефону, на пожилого мужчину, который стремительно несется вперед, легко, играючи.

Дышите.

Ходите.

С вами ваш ребенок.

Радуетесь деревьям, небу, пруду и уткам. Пожилому мужчине, женщине с коляской. Вы полны доверия к этому миру и идете дальше.

Ни о чем больше не думаете.

Ничего больше не делаете.

Только идете и идете вперед.

Пожилой мужчина, поравнявшись с вами, кивает жене.

Смотришь на нее с удивлением.

Шепчет — черный пояс.

Кладете ребенка на травку, жена прилегла рядом, ты — тоже, поворачиваешься на бок и начинаешь что-то напевать.

Жена садится по-турецки возле тебя, слушает, как ты поешь ее голосом.

Срывает травинку, берет ее в рот, смотрит куда-то вдаль.

И вдруг заявляет, что напишет его тебе, этот твой роман.