Во время короткого обмена любезностями я узнаю, что мадам Виолетта, хозяйка Масаё, — уроженка Токио. Встреча на чужой земле с жительницей родного города доставляет мне тихую радость, при таких обстоятельствах чужие нам люди сразу становятся родными и близкими. Мадам Виолетта угощает меня сакэ и задает тысячу вопросов о моей прежней жизни. Я отвечаю тем же. Она рассказывает, что ее муж и дети погибли во время землетрясения, и достает из рукава кимоно крошечную детскую туфельку — единственное, что осталось ей на память о сыне.

Прошло четырнадцать лет, и мне почти удалось забыть страшную картину стихийного бедствия. Слезы мадам Виолетты пробуждают в памяти воспоминания о тех ужасных днях.

Катастрофа произошла в полдень. Только что прозвонил колокол, отпускающий нас на большую перемену. Внезапно начали опрокидываться стулья, полетел на пол мел. Я подумал, что расшалился кто-нибудь из товарищей, засмеялся и захлопал в ладоши, но тут с глухим стуком опрокинулась черная доска, поранив осколками многих учеников. Задрожали стены. Тяжелые деревянные парты катались от одной стены класса к другой. Один мальчик никак не мог выбраться и пронзительно кричал от боли и ужаса. Не успели мы его вытащить, как на головы нам дождем посыпалась штукатурка.

Учитель подбежал к окну, открыл его и приказал нам прыгать. Я первым бросился в пустоту. Наш класс находился на третьем этаже, и я благополучно приземлился в траву. Другие дети последовали моему примеру. Мальчики, прыгавшие с верхних этажей, получили вывихи и ушибы, мы хватали их за плечи и тащили в сад, подальше от школы. Фасад здания дрожал все сильнее, из трех главных дверей вываливались на улицу ученики. Без головных уборов, в разодранных мундирчиках и окровавленных рубашках, они расталкивали друг друга и дрались, чтобы добраться до выхода и спастись. Неожиданно стены школы начали медленно и неуклонно складываться внутрь, обрушились и оба крыла здания.

В саду было черно от народа. Люди кричали, стонали, разбегались в разные стороны, падали, ползли по земле. Земля пульсировала. Мощеные аллеи, по которым я столько раз пробегал, колыхались, как лента. Мы хватались за деревья, но стволы гнулись и раскачивались, отшвыривая нас на землю. Ни за траву, ни за кусты зацепиться не удавалось. Из земных глубин поднимался таинственный гул, поток камней низвергался с глухим треском, напоминающим звук разрываемого надвое шелка.

Потом толчки прекратились. Учителя и надзиратели собрали нас и усадили в кружок на спортплощадке. Они запретили нам двигаться и принялись перевязывать раненых и переписывать отсутствующих. Я заметил вдалеке младшего брата и расплакался от счастья. Следом за мной заплакал еще один мальчик, и скоро плакали уже все.

Нам не позволили искать под обломками выживших, велев терпеливо ждать спасателей. Но и в пять часов пополудни за нами никто не пришел. Ветер дул все сильнее. Из здания напротив вырвались языки пламени, в небо взметнулся столб черного дыма, лишив нас возможности дышать. Я воспользовался всеобщим замешательством, перебрался через разрушенную стену и оказался на улице.

То, что я увидел, напоминало ад. Токио больше не было. Дома еще стояли, поддерживая друг друга, но улицы исчезли под слоем битого кирпича, обломков дерева и осколков стекла. Перекрикивались, ища друг друга, люди, но имена звучали в пустоте. По развалинам с жутким смехом бродил сумасшедший. Три монахини голыми руками разбрасывали обломки на руинах церкви в надежде услышать голоса выживших.

Ветер разносил огонь, поджигая все новые дома. Было всего шесть часов, но из-за взлетавших в небеса туч пепла день стал похож на ночь.

Последующие события я помню смутно. Знаю, что пробирался по городу ощупью в душной жаркой темноте, через завалы, повсюду валялись трупы, выжившие искали хоть какое-нибудь укрытие. Не помню, как я добрался до дома. Недалеко от двери, на стволе поваленного дерева, сидела Матушка, у ее ног на земле лежало то немногое, что ей удалось спасти. Моя маленькая сестричка испуганно прильнула к ее коленям. Звук моих шагов вывел мать из задумчивости, она повернула голову, вскочила, рванулась ко мне, и я понял: случилось худшее.

— Папа умер.

Всю ночь я просидел над мертвым телом отца. Его лицо было спокойным, как у человека, созерцающего рай, а руки бледны, как будто он коснулся ледяного холода вечного мрака. Время от времени я вставал и уходил в тот конец сада, откуда был виден весь город. Токио горел, превратившись в гигантский костер.

Легенда гласит, что Япония — это плавучий остров, стоящий на спине рыбы-кота. Когда эта рыба начинает шевелиться, происходят землетрясения. Я пытался вообразить чудовищное тело водной кошки. Душевная боль, как лихорадка, ввергала меня в полубессознательное состояние. Уничтожить бога было нам не по силам, но мы могли выместить свое отчаяние на соседях. Китай, необъятный и процветающий, находился под боком, на расстоянии вытянутой руки. Там мы обеспечим будущее наших детей.

Вошедшая Масаё прерывает ставшую невыносимой беседу. Она кланяется в ноги безмолвно плачущей хозяйке и, деликатно взяв меня пальчиками за рукав, ведет к себе в комнату.