– Готовим фейерверк! – скомандовал Тесла, игнорируя остальные голоса, звучавшие на канале общей связи. Оружейники, преодолевая контузию от близкого разрыва бомбы, погрузили на конвейер затребованный снаряд и опустили рычаг. Автоматика подвезла снаряд к установке, разместила должным образом и подала сигнал артиллеристам. Те проверили механизмы и по команде капитана произвели выстрел. Выпущенная торпеда состояла из трех частей. Первая отделилась через секунду после выстрела. Ее скорость была выше, чем у оставшихся частей, а потому она быстро вырвалась вперед. Ее задачей было создание воздушного коридора на пути основного снаряда, и она с этой задачей блестяще справилась. «Фейерверк» вылетел из воды, как пробка вылетает из бутылки шампанского. В мгновение ока он достиг высоты в половину мили и рассыпался на тысячи флетчетов, крохотных стрел со взрывателями контактного образца. Четыре из шести дирижаблей угодили под этот убийственный дождь – большая часть флетчетов разорвалась на боевых платформах, полностью уничтожив находящиеся там расчеты, однако газовые камеры, рули и прочие необходимые для поддержания дирижабля в воздухе механизмы тоже пострадали. А ведь это была только одна торпеда! Психотехники тут же соорудили из трех окружавших дирижабли Воздушных Ловушек одну и с ее помощью породили торнадо, закружившее по волнам в поисках следующих торпед.

– Прощай беззаботная жизнь и штатные проверки вентилей, – с грустью вздохнул Джон Голд, глядя, как на диспетчерском пульте разгораются красные и желтые лампочки.

Постепенно желтый цвет стал доминировать над зеленым – все системы «Авраама Линкольна» работали в боевом режиме, обеспечивая субмарине максимально возможные шансы победить.

– И часто так происходит? – будто бы невзначай поинтересовался Алексей.

Отсюда, из кресла дежурного механика, он видел, насколько уязвима подводная лодка перед подобной массированной атакой сверху. Казалось, одно или несколько случайных попаданий в корпус – и от пирата, терроризирующего сразу несколько империй, останется только легенда. Какой-нибудь из газетчиков обязательно доберется до рабочих материалов комиссии, приукрасит в меру своих псевдохудожественных способностей, и мир узнает о страшном капитане Немо, грозе морей и побережий.

– Такое происходит только на учениях, – признался Джон Голд, внимательно прислушиваясь к разговорам по внутренней связи. – Да и то лишь в тех случаях, когда капитан не в духе, а козла отпущения вовремя не нашли.

Прямое попадание «Линкольн» снес так, что никто наверху о подводной трагедии так и не заподозрил. Бомба проникла сквозь толщу воды и разорвалась в паре метров от второго торпедного отсека. Сила взрыва была такова, что субмарину швырнуло в сторону, а один из осколков бомбы пронзил внешний корпус подводной лодки будто пулей. Автоматика тут же загерметизировала целых четыре отсека, двадцать четыре человека, занявшие места согласно штатному расписанию, оказались обречены на медленную смерть во имя спасения остальных отсеков и всей субмарины в целом.

– Как дети малые, – попробовал пошутить Голд, наблюдая, как на пульте на месте пятого, шестого, девятого и десятого секторов расцветают тревожные красные огоньки. – Сначала швыряют друг в друга взрывоопасные вещицы, все портят, а взрослым дядям, наподобие нас с тобой, прибирать весь этот бедлам.

– Третий и четвертый торпедный! – воззвал к артиллеристам капитан Тесла. – Готовьтесь стрелять «Скатом»! Чтобы через минуту, по моей команде!

Названия торпедных разновидностей ни о чем не говорили Алексею, зато Джон, едва услышал о «Скате», сжался и громким шепотом поведал Островскому историю про огненных змей и прочих чудесных существ, обитающих не то в арсенале, не то в недрах подсознания. «Скат» был любимой торпедой Теслы, но на учениях ее запускали редко, а в реальной жизни – едва ли не впервые.

Японцы уже готовились покончить с субмариной. Дирижабли коптили небо дымами десятков пожаров, но все еще держали высоту и сохраняли ускоряющие полет Воздушные Ловушки. Запасы на нижних боевых платформах позволяли продолжать бомбежку, а бегущее по волнам торнадо лишало субмарину возможности устроить повторный дождь из взрывающихся флетчетов.

Два «Ската» радикально изменили ситуацию. Один из них угодил в торнадо и разорвался над самой водой, другому повезло, и он разлетелся на куски в окружении дирижаблей-бомбардировщиков.

Электрический удар страшной силы поразил всех японских психотехников. Поддерживаемые ими Воздушные Ловушки мигом прекратили свое существование, торнадо вышло из-под контроля и завертело, обрывая деталь за деталью, попавший в сферу его действия дирижабль. Одиннадцать планеристов потеряли сознание и рассыпались в разные стороны, постепенно снижаясь, без надежд найти у поверхности океана надежный восходящий поток.

– А теперь займемся кораблем, – удовлетворенно сказал Тесла, когда глубинные бомбы перестали разрываться возле субмарины. – Готовьте пять «Штыков»!

О «Штыках» Островский уже слышал от Голда. Эти торпеды вспарывали корпус корабля таким образом, что сохранить плавучесть не удавалось, даже загерметизировав пораженные отсеки и залив балласт в емкости противоположного борта.

Пять торпед, как пять пальцев костлявой руки, устремились к кораблю, оставляя за собой четкий кильватерный след. К моменту запуска «Линкольн» уже почти всплыл и теперь готовился поднять перископы. От одной торпеды корабль каким-то не психотехническим чудом отклонился, еще одну удалось подорвать в сотне метров от правого борта, три остальные поразили цель. Носовые отсеки практически не пострадали – им досталось разве что от взрывной волны, зато корму с паровыми машинами и котлами «Штыки» не пощадили. Разрывались на части бронированные переборки, расплавлялись и намертво заплавлялись вентили, лопались от чудовищного давления шпангоуты. Едва волна разрушений стихла, пришла новая беда: распоротый наполовину корабль накренился, и морская вода добралась до котлов.

– Всплываем и расстреливаем дирижабли «Файерболами», – распорядился Тесла.

Островский с сомнением оглядел пестреющий тревожными сигналами пульт. Сумеет ли «Авраам» победить пять бомбардировщиков, или же найдутся в японских военно-воздушных силах умельцы, чтобы сбросить остаток боезапаса прямой наводкой?

Как выяснилось при всплытии, риск был минимальным. Лишившиеся психотехнических средств управления ветрами дирижабли тут же стали неповоротливыми. Аэронавты поспешно выдвигали радиальные мачты и натягивали паруса, паровые машины работали на предельно допустимом давлении, но всех этих ухищрений оказалось недостаточно, чтобы зависнуть над субмариной до того, как она открыла орудийные люки и приступила к планомерному расстрелу противников.

«Файерболы» недаром носили это имя. Каждое их попадание порождало большой огненный шар, в котором съеживались и сгорали газовые камеры, который добирался до подготовленных к сбросу бомб и провоцировал их детонацию.

Орудийных отсеков, способных к бою, на «Линкольне» оставалось пять. Дирижаблей тоже было пять, и располагались они крайне неудачно, – чтобы полностью покончить с воздушной угрозой, Тесле потребовалось дать три залпа. Менее чем через пять минут после всплытия от напавшего на субмарину японского соединения остались только разрозненные группы спасательных шлюпок. Катера абордажной группы отыскали их поодиночке и расстреляли из пулеметов.

– Я заметил, что в последнее время ты стала какая-то иная, – поделился своими мыслями Пашка.

Они с Ксенией гуляли по гатчинскому парку уже целый час, тщательно вымарывая из Ксениной памяти воспоминания о такой же прогулке с Николаем. Получалось через раз.

Сначала Пашка вознамерился говорить с ней на «вы». Услышав, что к ней обращаются как к Ксении Петровне, девушка было вздохнула с облегчением – с Николаем все было иначе, а значит, прогулка приобретала самостоятельную ценность безотносительно к тому случаю. Но уже через пару реплик стало ясно – тактика выбрана неверно и сравнение Пашки с Николаем происходит не по запланированному сценарию.

Обращение на «вы» создавало дистанцию между учениками, тогда как Ксении, наоборот, хотелось сократить ее до границы приличий, получить право быть откровенной и воспользоваться этим правом, чтобы высказать все, что лежало на ней тяжким грузом. Пришлось напомнить Пашке, что они ученики Поликарпа Матвеевича, а значит, должны говорить друг другу «ты».

– Иная? – обрадовалась Ксения.

Внешне поведение девушки не менялось, чтобы заметить случившиеся с ней изменения, требовалось быть стилевидцем как Ни… требовалось часто вглядываться в ее Намерения, пытаться их понять. Косвенное подтверждение небезразличия со стороны Пашки вызвало столь бурную реакцию в душе девушки, что она предпочла положить руку на вольт и затереть изрядный кусок своих Намерений.

– Взгляд потихоньку меняется. – Пашка говорил медленно, тщательно подбирал слова. – Ты как будто выискиваешь вокруг что-то невидимое – что можно найти только по совокупности косвенных признаков. Раньше ты с улыбкой смотрела на то, как кто-то из наших строит вслух планы на будущее, теперь же ты словно боишься этого, даже Намерения свои скрываешь и глаза отводишь. Я, конечно, понимаю – это как-то связано с уроками Сергея Владимировича, но все равно не по себе делается.

«Со следующих присланных родителями денег закажу себе очки, как у профессора», – подумала Ксения, представляя себе этот же парк летом – зеленый, с птицами, летающими между деревьев, выпрашивающими еду белками, с лодками на прудах и столичными дамами в модных европейских нарядах. И будут очки эти в тонкой серебряной оправе, с дымчатыми стеклами – якобы от яркого солнечного света.

– Кроме тебя еще ктонибудь говорил о том, что я изменилась? – осторожно поинтересовалась девушка, останавливаясь слепить снежок и бросить его без какой-либо цели – просто чтобы ощутить холодок в ладонях и выплеснуть в броске нерастраченную на тренировках энергию.

Хрустальный шар тоже казался прохладным. Возникшая ассоциация заставила отнестись к словам собеседника с максимальной серьезностью. Если уже ассоциации приходят с футуроскопическим уклоном, стоит поговорить с Ворониным – не симптом ли это бесконтрольного предвидения или надвигающегося переутомления?

– Никто, – с готовностью ответил Пашка. – Остальные тебя немного побаиваются. Про футуроскопистов сама знаешь, сколько сказок придумано. Вот и стараются младшие в твои дела не вмешиваться, не упоминать тебя всуе, от греха подальше. А из старших сейчас кто остался? Мы с тобой да Борис, ничего за своими Воздушными Ловушками не видящий.

Николай бы тоже разглядел, то ли подумала сама Ксения, то ли уловила Пашкино Намерение. Но он стилевидец, ему на такие вещи обращать внимание велел сам Господь. Нет, надо, обязательно надо рассказать ему о барьере в будущем. Нечестно, когда только несколько сотен человек на планете знают о приближении чего-то странного, а все остальные люди живут и ни о чем не подозревают.

– Мы все за последнее время серьезно изменились, – произнесла девушка и только тогда сообразила, что накатывающаяся футуроскопическая волна уже сказывается на окружающем мире. Было ли это микропрорывом таланта, его подсознательным использованием или же имело место элементарное озарение – теперь Ксения видела вокруг неотвратимый прилив грядущего. – Стали серьезнее, увереннее в себе, даже в какой-то степени самонадеяннее. Это вряд ли замечается в сравнении с другими учениками или даже с посторонними людьми. В мире что-то происходит, Паша. Что-то меняется.

– Ты говоришь совсем как мой дед, – тихо ответил ей Пашка. – Я-то сам его не помню, он был капитаном артиллерийской батареи и погиб в русско-османской, почти что в самом конце. Но родители рассказывали как некое семейное предание, что однажды дед поехал в Петербург к нотариусу, за какими-то бумагами, а вернулся поздним вечером, сам не свой. Выдал обещанные угощения детям, детально описал им, как гулял по Невскому проспекту и смотрел на прохожих. Все иное и все какие-то уверенные в себе, говорил он. Такие люди не станут задумываться перед покупками или над вопросом, в какой театр пойти вечером, – они словно бы все знают без раздумий. Он специально пропустил свой поезд, чтобы понять, какая сила движет этими людьми, но был вынужден уехать на следующем, так ничего и не узнав. Перед сном он еще бормотал, будто в новом мире вряд ли есть место для такого устаревшего человека, что дни его сочтены и стоит на следующей неделе съездить к нотариусу еще раз, привести свои дела в порядок, обновить завещание и так далее. А спустя три дня началась русско-османская война, и его часть срочно перебросили к Черному морю. Может, в нем тоже было немного от футуроскописта, дед никаких психотехнических училищ не заканчивал, хотя тест Яблочкова проходил два раза из трех.

Ксения моментально представила себя идущей по Санкт-Петербургу и знающей, что до окончания мирного времени осталось меньше недели. Получалось очень похоже на то, что она испытывала теперь. Самоуверенные люди, еще не знающие, что дамоклов меч уже занесен, что впереди два суровых военных года, во время которых гражданские новости уйдут с первых газетных полос и станут скупо печататься мелким шрифтом.

Война… Если Пашка был прав в трактовке происходящего, не исключено, что его правота простирается и дальше. А это значит, что окончания грядущей войны Ксения уже не увидит.

Удивительно, но диспетчерский пульт – довольно капризное электрическое устройство – практически не пострадал. Несколько разбитых Голдом ламп не в счет поскольку на складе имелся приличный запас.

– Итак, – проворчал старший механик субмарины, пересчитывая по второму разу количество красных индикаторов, – придется рискнуть и вернуться в Сан-Франциско за запчастями. С тем, что осталось, много не навоюешь.

«Вряд ли меня в первый же раз отпустят на поверхность, – подумал Алексей. – Хотя попросить у кого-нибудь из команды купить условленное лекарство в аптеке, скорее всего, можно. Жалко, что фармакологический код не обладает гибкостью живого языка, многое сказать не получится».

– Дежурный механик! Отчитайтесь о повреждениях!

Голос Теслы из динамиков заставил Островского вздрогнуть и откашляться. Поскольку бой пришелся на его дежурство, именно ему, а не Голду предстояло дать капитану обзор неисправностей и заключение относительно возможности оперативного их устранения. Джон успел нажать кнопку раньше Алексея.

– Голд на связи, – сообщил он, подавая разведчику знак молчать. – В двигательной части повреждения незначительные, но перебрать двигатели не помешает. Пока я с ребятами этого не сделаю, о форсаже и быстром погружении можно забыть. В системе жизнеобеспечения тоже несколько неисправностей – оставаться под водой больше суток «Линкольн» пока не в состоянии. До тех пор, пока мы не продуем затопленные отсеки, сказать, насколько серьезные в них повреждения, не берусь. Но для восстановления прежней боеспособности нам придется встать на недельку возле какого-нибудь островка и послать гидроплан за новым запасом деталей. У старшего механика все.

– Продувка затопленных отсеков будет осуществлена этой ночью, через одиннадцать с лишним часов, – немного подумав, сообщил Тесла. – Подготовьте все необходимое для этой операции – возможно, ночью нас все равно засекут и придется уходить с боем. Сконцентрируйте свои силы на подготовке «Линкольна» к следующему бою. Основной упор делайте на доведение орудий до штатного состояния, остальную работу проделаете на стоянке. Гидроплан будем собирать завтра вечером – сегодня делать это рискованно, рядом могут оказаться планеры. Всплытие назначено на полночь, постарайтесь использовать каждую минуту на поверхности с максимальной эффективностью, в одиннадцать ноль-ноль по корабельному времени доложитесь мне лично.

Кнопка общей связи с щелчком вернулась в отжатое положение. Джон шумно вздохнул, бросил мимолетный взгляд на свой протез и повернулся к Островскому.

– Потом будешь меня благодарить, – процедил он, глядя Алексею в глаза. – На подводных лодках не любят людей, притягивающих к себе несчастья. Мы здесь вообще становимся чересчур суеверны – напридумывали всяких примет и теперь дрожим при одной только мысли о том, что в столовой кто-то рассыпет соль, передавая ее капитану. Сражение, тем более не такое удачное, как обычно, выпадающее на первую вахту нового механика, – это слишком большое испытание для суеверных умов в экипаже. Кое-кто может решить, что ты притягиваешь неудачи, особенно если после сегодняшнего боя произойдет еще что-то нехорошее, связанное с тобой. А мне позарез нужен такой хороший механик, как ты, тем более что кого-то из моей бригады я точно лишился – то ли Лоуренс, то ли Браун занимались проводкой в тех самых отсеках. Вчетвером мы не сможем поддерживать «Линкольн» в исправности, так что не хотелось бы лишних слухов. Надеюсь, Алекс, тебе все ясно? Твоя первая вахта еще впереди, а сегодня дежурил я.

Островский послушно кивнул.

– Сейчас поднимешь Финна с койки – хотя после этой болтанки он вряд ли спит – и займешься проверкой насосов. К полуночи все должны работать, иначе капитан будет недоволен. После полуночи отправишься отдыхать, но до этого срока – чтобы молнией летал!

И Голд присовокупил к своим приказам пару-тройку крепких выражений, то ли от избытка эмоций, то ли просто потому, что начальству положено ругаться на подчиненных.

Макалистера Островский встретил на развилке осевого коридора и коридора, ведущего к торпедным аппаратам третьего и четвертого отсеков. Ирландец поминал всуе языческих богов, изысканно перемежая имена богов плодородия из пяти различных пантеонов с грозными асами и католическими святыми. Осевой коридор в этом месте был перегорожен сорвавшимся с места распределительным шкафом, огнетушителями и глубоководным костюмом, непонятным образом вывалившимся из своей ниши.

– Дедушке Джону нужны насосы? – Услышав о поручении, Финн моментально бросил распутывать смотавшиеся обрывки проводов и составил брови домиком. – Дедушка Джон получит свои насосы, но с их одновременным подключением будут проблемы. Разве что если взять запасной кабель и протянуть его прямо по коридору, чтобы все кому не лень могли споткнуться и получить шишку на память о сегодняшнем дне.

– Но если не по коридору тянуть, а так, как принято? – попробовал поинтересоваться Алексей, не сомневаясь, что у Финна на этот случай припасен едкий ответ.

– Посмотри на складе дрессированную таксу или, на худой конец, змею, – посоветовал ирландец. – И если найдешь, захвати парочку. Вот тогда управимся к сроку. А без таксы можешь сам ползать по технологическим нишам – я тогда по старинке, неторопливо, пойду с другого конца, отвинчивая каждую панель, закрепляя кабель скобами и завинчивая все обратно. На половине пути встретимся и пожмем друг другу руки. Идет?

– Я на склад, за кабелем, – проигнорировав Макалистера, произнес Островский. – А ты пока подними этот чертов шкаф. Не сомневаюсь, что ты отлично справишься. С твоим-то интеллектом.

«Линкольн» едва заметно вздрогнул. Это в двигательном отсеке заработали маневровые винты, разворачивавшие субмарину в сторону Сан-Франциско.

– Лично я в нашем пребывании здесь вижу проявление тонкого американского юмора, – заметил Николай сразу после того, как комиссарам принесли ужин. – Да, у психотехники и психотерапии есть общий корень и когда-то давно психами называли душевнобольных, но это не повод так над нами шутить.

Юноша прошел от двери к зарешеченному окну, провел рукой по переборкам и вернулся на свою койку.

– Здесь у вас будет самое лучшее убежище не только от опасностей Калифорнии, но и от всего мира, – сказал он, имитируя итальянский акцент.

Палата, в которой поселили комиссаров, была, пожалуй, самой лучшей в стивен-тайлеровском приюте для душевнобольных. В ней имелись отдельная ванная комната, уборная, небольшая гостиная с тремя мягкими до невозможности креслами и чахлой пальмой в углу. Мистер Айра Смит, директор приюта, держался убеждения, что душевные болезни не есть повод для аскезы, а потому долго извинялся перед Катани за отсутствие в палате статуй, портретов, библиотеки, патефона и декоративного фонтанчика.

– Но здесь нас и правда никто не найдет, – устало выдохнул Дмитрий, монотонно полируя лезвие меча. – Этот приют – правильное решение, хотя и несколько оригинальное. Ты ведь имеешь представление о тех, кто нас ищет…

– О рационалистах, республиканцах и блэкджеках? – переспросил Николай. – Могу дословно процитировать все, что говорил о них Катани. Ты полагаешь, что это место будет для них чем-то вроде «слепого пятна»?

– Практически в этом уверен.

Дмитрий отложил в сторону тряпочку с полировочной мазью и сосредоточился на своих ощущениях. В соседней палате страдал от ночных кошмаров эксцентричный путешественник по миру, сэр Фредерик Крюгер. Этажом ниже лежали люди с вырвавшимися из-под контроля психотехническими способностями. Вслушиваться в то, что происходило там, мистер Смит не рекомендовал. Во избежание.

– Блэкджеки будут искать следы наших эманации, – начал объяснять Ледянников. – Но от местных душевнобольных такие помехи, что я иногда тебя не могу отследить. Так что американских ниндзя можно исключить. Для рационалистов прятаться среди сумасшедших немыслимо, они слишком чтут силы разума, чтобы предположить такой вариант. Остаются революционеры, которые будут искать традиционными методами. Но нас сюда отвезли тайно, в броневике. Практически никаких следов, хотя будь у революционеров фора в пару недель – они бы нас разыскали. Так что давай лучше пойдем, сдвинем кресла в угол и потренируемся.

Николай задумчиво посмотрел сперва на катану, затем в окно.

– Тебя гнетет необходимость ждать и ничего не делать, – констатировал Дмитрий, даже не вчитываясь в Намерения напарника. – Но это только иллюзия. Обычный человек в принципе не способен качественно заниматься бездельничаньем. Истинным бездельником может стать только продвинутый буддист, да и то после продолжительной тренировки.

– Немного не так, – покачал головой юноша. – Помнишь, сразу после отправления «Зенона» мы говорили про то, что все вокруг происходит по какому-то неестественному сценарию?

– Мы еще тогда пришли к мысли, что без эталона естественности нельзя говорить о сверхъестественном и неестественном, – подтвердил Ледянников, запуская гулять по палате Воздушную Ловушку.

– Но единственным мерилом естественности может служить опыт человечества, – продолжил Николай. – И этот опыт подсказывает, что существует только пять способов предсказать будущее. Прочитав человеческое Намерение, можно с достаточной долей уверенности сказать, что этот человек сделает в следующую секунду. Поймав и запечатлев Стиль, можно представить, как отреагирует человек на ту или иную ситуацию, правда, только если не будет прислушиваться к кому-то еще. Третий способ – футуроскопия, но для нее нужен особый талант, которого у нас нет. Четвертый способ – рациональный. Если известны все действующие факторы, можешь построить модель и предсказывать будущие состояния изучаемой системы. Но в реальной жизни количество действующих сил слишком велико, нужен набор каких-то особенно сильных факторов, которые нейтрализовали бы все остальные.

Подмастерье таки достал из ножен катану, повертел ее в руках и стремительным движением рассек Воздушную Ловушку Дмитрия пополам.

– Так вот, в последнее время мне кажется, что нашими действиями управляет кто-то очень хитрый и сообразительный. Кто-то создал для нас такие условия, в которых у нас остается только один путь, на котором мы способны победить. Подумай, какова вероятность того, что мы, только-только познакомившись с главой местных рационалистов, встречаем человека, подыскивающего механика для капитана Немо? Чуть больше нуля, на грани чуда. А случай с Сугимото, подоспевшая вовремя помощь от Катани? И наконец, этот приют, в котором степень нашей свободы сведена к минимуму.

– А каков, по-твоему, пятый способ предсказать будущее? – выигрывая время для размышления, поинтересовался Дмитрий.

В том, что говорил напарник, было рациональное зерно. Ктонибудь, не обладающий способностями к Мастерству, назвал бы монолог Николая параноидальным бредом, но Ледянников и сам обладал слабо развитым стилевидением, а потому тоже ощущал странную ауру, пропитывающую все вокруг. Странную – самое точное из возможных определений, поскольку ничего, кроме ощущения театральности происходящего, она не вызывала.

– Пятый способ предсказать будущее – говорить наугад, – пояснил подмастерье, поигрывая катаной. – Самая низкая вероятность, но зато предсказателем может стать кто угодно. Как в примере с миллионом обезьян с «Ундервундами» – всегда есть шанс, что кто-то из них попадет в точку.

Капитанская каюта на «Линкольне» служила местом для проведения особо важных совещаний. При необходимости из стен выдвигались раскладные табуреты, удобные настолько, чтобы не провоцировать собравшихся на затягивание обсуждений.

– Завтра приступим к сборке гидроплана, – напомнил капитан Тесла, делая какие-то отметки в записной книжке. – Необходимо обсудить ряд вопросов, связанных с его отправкой на материк. Что необходимо «Линкольну» в первую очередь? Без чего нам никак не обойтись? Я внимательно слушаю.

– Экипаж, – выдохнул Дэвид Джонс. – Во время боя техника тоже пострадала, но ее можно починить, а вот с людьми сложнее. Нам ведь нужны особые люди, чтобы без всякой там психотехники, умелые и верные. Найти таких будет непросто – я всерьез опасаюсь, что источник в Сан-Франциско себя исчерпал. Пора налаживать контакты с республиканцами в Лос-Анджелесе, Монтерее или даже в Сан-Диего.

– Я бы предпочел Сакраменто, – проворчал Джон Голд. – Дальше от берега, но зато там много меньше япошек. В любом случае, сейчас придется лететь во Фриско, там разведанные места и не будет особых проблем с запасными частями – в тамошних конторах, ведающих распределением деталей, сидят республиканцы.

– С механиками постоянно какие-то проблемы, – тут же подал голос Арчибальд Гудвин, командир абордажной группы, которого с легкостью опознал бы любой представитель Комиссии – именно его снимал Куросава с патрульного дирижабля. – У меня в отряде тоже есть потери: целых одиннадцать человек! Это вам не пара техников, а почти половина абордажной группы. Поэтому я за то, чтобы идти в Сан-Франциско. Тамошний руководитель республиканцев дает нужных людей, даже не спрашивая, что мы с ними делаем.

Николас Тесла сделал очередную отметку в записной книжке и лишь после этого поднял голову.

– С боевыми группами и даже с оружейными расчетами в Сан-Франциско проблем не будет, – заметил он. – Таких людей можно нанять в любом прибрежном городе протектората. С механиками сложнее, поскольку все, или почти все, местные механики на счету у японской военной полиции. Если до японцев дойдет весть, что кто-то похищает определенных людей из столичного города в протекторате, поднимется шум. А будет шум, набегут военные, и с поставками запасных частей придется разбираться в других местах, не столь оживленных. В последний раз нам повезло – механик оказался беженцем из Орегона, но много ли механиков прибежит в обороняющееся изо всех сил государство, через многочисленные посты, заставы, минные поля и армейские патрули? Второй раз так не повезет.

– Капитан, – обратился к Тесле Джонс. – Радиостанция на маяке не работает, а потому нам придется лететь на свой страх и риск. Не исключено, что японцы обнаружили, что их смотритель занимается противозаконной деятельностью. В последнее время в окрестностях маяка было слишком много народу. Я предлагаю послать небольшой отряд на разведку. Если все в порядке, он же передаст сообщение о найме новых членов экипажа руководителю революционеров, а также закупит недостающие детали. А потом уже прилетит гидроплан и заберет весь груз с собой.

– Кто войдет в состав разведывательной группы? – тут же поинтересовался капитан. – У тебя, Дэвид, уже есть предложения?

Дэвид Джонс полез во внутренний карман и достал оттуда небрежно набросанный список.

– Макалистер, я, Гамильтон от оружейников и трое из абордажной группы – тут я полностью доверяю мистеру Гудвину. Большее количество людей если и поместится в гидроплане, то лишь за счет груза. Надеюсь, возражений нет?

– Возражения есть! – Джон Голд недовольно посмотрел на Дэвида Джонса и выразительно постучал металлической ногой по полу.

– Возражение первое: Финна я вам не отдам. Под моим началом ходили пятеро механиков, теперь только трое. А пока кто-то из этой троицы прохлаждается, бегает по земле в поисках комплектующих, остальным придется вкалывать на полную катушку, между прочим. Потому как повреждений много, а нас мало. И без Финна я с ремонтом не справлюсь. Кто мне пульт отладит обратно, если почти все асы по части электроники выбыли из строя? Мне самому копаться? Так я разорваться пополам не смогу – мне и без того несладко придется. Так что пошлите на поверхность этого Айлендера – он пока что наименее полезный из моих ребят, когда дело доходит до ремонта, зато еще не выцвел от отсутствия солнечного света и не будет привлекать излишнего внимания, шляясь по городу.

– Я еще не вполне ему доверяю, – чуть помявшись, признался Джонс. – А вдруг это британский шпион? У нас не так много контактов с республиканцами Орегона, проверить его легенду на сегодняшний день невозможно. Стоит ли давать такому человеку возможность покидать подводную лодку, на которой он просто вынужден, чтобы себя не раскрыть, приносить пользу?

– Не доверяешь – проверь! – заметил капитан Тесла. – Пускай один из абордажников или даже двое отправятся вместе с ним и проследят, шпион этот Алекс или нет. А не доверять и при этом сохранять статус кво – верный путь к поражению. Ты же понимаешь, Дэвид, что механиков на корабле после отлета гидроплана останется только трое? Если Айлендер шпион или диверсант, у него появится возможность совершить любую диверсию, и никто не сможет его проконтролировать. Другие механики будут заняты, а остальные члены экипажа просто не имеют должной квалификации, чтобы отличить полезные действия от вредоносных. Где лучше держать такого человека – на борту субмарины, на которой нам же потом и ходить, или под присмотром и негласным контролем поодаль? Так что берешь этого Айлендера – и в путь. Как поступить, если обнаружишь утечку информации, – сам знаешь. Но не торопись, сначала убедись, что никакой ошибки нет. Пока революционеры отыщут для нас новых механиков, пройдет как минимум неделя. А целая неделя всего с тремя людьми, способными починить автомат на «Линкольне», – это слишком большой срок. Того гляди, мне придется вспомнить, кто спроектировал субмарину, и самому взяться за гаечный ключ!

Последнее предложение прозвучало как откровенная угроза, а потому Дэвиду Джонсу, заместителю капитана, пришлось согласиться с тем, что в Сан-Франциско поедет Алекс Айлендер.

Кася лежала на кухне, на табурете возле огромного кухонного стола, сытая и вроде бы даже довольная. Со стороны, тем более человеку, могло показаться, что кошка спит. Спит настолько крепко, что видит сны и даже передергивает лапками в какие-то моменты. И ведь этот гипотетический наблюдатель, в роли которого периодически оказывалась Оксана, был бы по-своему прав. Иное дело, что сон сну рознь. Великие мастера и гроссмейстеры психотехнических искусств знали о существовании разновидности снов, позволяющих общаться с другими спящими, независимо от того, в какой точке планеты они находятся, – был бы заранее установлен эмоциональный контакт. Транс, кома, лунатизм, дрема и еще десяток специальных терминов – вот весь словарный запас человечества по отношению к снам. Говорят, в древности хазары владели еще множеством специальных слов, но где теперь эти хазары, кто, кроме пары сотен ученых, читает их словари?

У кошек существовало свыше пятнадцати тысяч базовых понятий, относящихся к тому состоянию, которое люди называют сном. Вот и сейчас вряд ли можно было адекватно передать на человеческом языке Касино состояние. Кася смотрела на тугие узлы причинноследственных связей и время от времени пускала в ход сонный эквивалент когтей. Ткань бытия послушно расходилась в стороны тысячами стрелок, однако моментально срасталась вновь, почти такая же, как прежде, но все равно немного иная.

Капля камень долбит, сказал бы, наверное, гипотетический наблюдатель, представься ему возможность неведомым способом подсмотреть, чем на самом деле занимается спящая кошка. Одна-единственная зверушка, весом немногим более полутора килограммов, против таинственного фактора фатума. Но наш гипотетический человек был бы снова не прав – Кася была не одна. По всему миру коты и кошки деловито затачивали когти – о древесину, обшивку дивана, только что наклеенные обои – и шли воевать во сне.

Тысячи кошек предотвращали страшную беду, расцарапывали мировые линии судьбы, лихорадочно меняли судьбы людей и погоду. Фактор фатума настойчиво продолжал свивать причинноследственные связи в единый гордиев узел, тот самый, который испокон веков разрубался единственным известным человечеству способом – при помощи войны.

Пока что катастрофа приближалась, хотя и намного медленнее, чем могла. Кошки старались изо всех сил, трудились не покладая лап. Благодаря оплошности фатума и самоотверженности Кодзо Сугимото у них была надежда победить. Один-единственный шанс, воспользоваться которым могли только люди, причем почти без кошачьих подсказок.

Весь путь до Сан-Франциско Дэвид Джонс пытался наладить общение с Айлендером, хоть как-то сгладить ту неприязнь, которая возникла между ними еще на маяке. За шпионом, считающим, что к нему неплохо относятся, намного легче следить. У него даже можно напрямую спрашивать, где он был, чтобы сверять его ответы со своими наблюдениями.

Алекс охотно шел на контакт – чем, кстати, возбуждал подозрения Дэвида еще сильнее, – смеялся, шутил, но при этом все равно волновался.

– Как ты полагаешь, – с интонациями человека, ищущего ответа на мучающий его вопрос, обратился механик к помощнику капитана. – Мне можно будет навестить кузена или оставить для него какую-нибудь весточку? Ты его видел на маяке, помнишь парнишку по имени Ник? Это он и есть. Или все же не стоит? Секретность там всякая и так далее… Очень не хотелось бы нарушить по незнанию какой-нибудь из наших неписаных законов, ведь наверняка какие-то правила посещения материка на субмарине имеются.

– Для начала исключи из лексикона слово «субмарина», – порекомендовал Джонс, – пока ходишь по берегу, не упоминай этого слова даже в шутку. И вообще, ничего о нас не говори. Мы это «объект». Без уточнений, поскольку сведущие люди – посмотри в список контактов – поймут. А остальным знать, кто мы такие и откуда, не обязательно. От избыточных знаний, говорят, линия жизни сокращается – до тех пор, пока вообще не исчезнет. Меньше знаешь – лучше карма.

– Помолчите немного, – попросил пассажиров пилот гидроплана. – Мы сейчас пролетаем над одним из японских дирижаблей, очевидно патрульным. Электрическая защита, разумеется, включена, но не стоит рисковать. Лучше послушайте, как мы пробираемся сквозь облака…

– Поэт, – пробормотал Дэвид Джонс, но замолчал. Подозрительный Алекс Айлендер тоже. Маскировочное устройство не подвело, часовые-психотехники гидроплана не заметили, а легкому рокоту моторов легкомысленно не придали значения. Выбранная в качестве посадочной площадки заводь оказалась чиста, без засад и скрытого наблюдения. Гудвин, вызвавшийся проследить за Айлендером собственноручно, только пожал плечами, когда Джонс посоветовал ему быть максимально бдительным.

– Ты лучше выясни, отчего замолчало радио на маяке, – заметил старший в абордажной команде. – А уж я прослежу по полной программе. Только не рассчитывай, что я приду к тебе со скальпом Алекса и скажу, что он был английским шпионом. Если ему удалось попасть на борт – значит, с той стороны работают профессионалы. И сам он тоже профессионал, не совершающий грубых ошибок. Подловить такого до чертиков трудно. Вот, скажем, остановится он на Сакраменто-стрит напротив кондитерской, завязать шнурки, а это знак какой. Купит булочку с повидлом, а это целое сообщение. Хуже того, вместе с банкнотами и мелочью, если есть навык, можно что угодно передать из одних рук в другие. А ведь еще есть общественные уборные, урны, столкновения со случайными прохожими… Так что надейся на себя. Маяк – вот главная зацепка. А я так, для успокоения нервов прогуляюсь.

Оружия Айлендеру, от греха подальше, не дали. Не настолько много в городе людей Теслы, чтобы позволять потенциальному врагу ходить с пистолетом. Там же в одной только обойме больше патронов, чем людей, прилетевших на гидроплане. Механик возражать против такой дискриминации не стал, получил от Дэвида Джонса кольцо в виде семигранной гайки – знак того, что его носитель работает на Николаса Теслу, – и, сославшись на большой объем закупок, стремительно удалился в город. Арчибальд подмигнул Дэвиду, проверил оба своих кольта, поправил ковбойскую шляпу и последовал за механиком. Следом за Гудвином ушел Гамильтон, ему тоже предстоял поход по армейским складам, интенданты которых являлись истинными патриотами Америки, не желавшими превращения Соединенных Штатов в Восточный Кантон или второй Шанхай. Все обычные снаряды, не имеющие отношения к сверхмощным торпедам, поступали именно так, с китайских заводов в воюющий протекторат, на склады. Дэвид проводил Гамильтона завистливым взглядом – если бы проблемы Джонса решались столь легко. Но людей, в отличие от боеприпасов, украсть у японцев не получалось. За своими техническими специалистами японцы следили так, что к ним, во избежание неприятностей, не стоило даже подходить. «С оружейниками и восстановлением абордажной группы будет намного легче, – думал помощник Теслы, шагая по извилистой тропинке в сторону маяка. – Черт бы побрал этих механиков! Что с ними проблемы, что без них. Привыкли к тому, что они ценные кадры, что платят им действительно хорошие деньги, а о чести американца, о великой Американской Мечте благополучно позабыли. Вот и приходится брать подозрительных орегонцев или каких-то недоучек. И теперь не знаешь даже, что лучше: чтобы Айлендер оказался шпионом и его можно было бы расстрелять или чтобы он оказался заурядным рационалистом и таким же выскочкой, как и остальные механики».

Джонс осторожно приблизился к домику смотрителя, бросил взгляд на исправно работающий маяк и, только подойдя совсем близко, понял, что предчувствия его не обманывали. Горшка с фикусом на условленном месте не стояло. Явка была провалена, Айлендер оказался шпионом.