На звук поворачивающегося в замочной скважине ключа мы отреагировали одновременно – я прервал сеанс самосозерцания и вскочил с кровати, а Дмитрий перестал ходить на руках по гостиной и положил руку на рукоять меча. Просто так, на всякий пожарный.

Дверь открылась, и на пороге появился Айра Смит, тяжело дышащий и чем-то взволнованный.

– Господа душевнобольные, – выдохнул директор приюта. – Ваше лекарство только что поступило в аптеку.

Островский появился в городе! Честно говоря, я не ожидал, что у него получится сделать это так быстро. По моим расчетам, капитан Немо должен был какое-то время продержать его при себе, организовать что-то вроде карантина на месяц или полтора.

– Ты готов? – поинтересовался Дмитрий, хватая сумку с вещами и документами.

Готов ли я? Да это была моя идея – положить собранные сумки возле выхода!

– Всегда, – ответил я.

Мы не позавтракали, но ничуть об этом не жалели. Перекусить сможем по дороге, на ходу. До аптеки четыре с лишним километра, хотя бы один разносчик хот-догов да встретится. Тысячекратное спасибо капитану Катани за укрытие, ни революционеры, ни рационалисты, ни блэкджеки найти нас не смогли.

– Лучше бы взять экипаж, – пробормотал напарник, когда мы выбежали за ограду приюта. – Нас могут опознать, и тогда мы наведем врагов на аптеку. Думаю, не будет ничего страшного, если мы прибудем чуть позже, но не приведем за собой «хвоста».

Я не возражал, а потому мы приступили к поискам кэба, причем довольно утомительным, ибо кэбмены отчего-то избегали посещать эти места. Нам следовало насторожиться уже тогда, но стремление доехать до аптеки заглушило голос интуиции. Так что самая первая атака на нас едва не оказалась и самой последней. Намерение стреляющего прорвалось к нам за мгновение до выстрела – тот, кто ставил защиту от преждевременного обнаружения стрелка, не принял в расчет всей его ярости и ненависти. Столь сильные чувства проникли сквозь защиту и предупредили нас об опасности. Пули рассекли пространство в том месте, где только что были мы, – я упал ничком на мостовую, а Дмитрий отскочил к стене ближайшего дома и выхватил из кобуры пистолет.

Стреляли из ручного пулемета, причем довольно крупнокалиберного, чтобы уж если попало, то наверняка. К счастью, именно ручной пулемет давал нам шансы на успех. Стрелок не успевал отслеживать наши перемещения, тяжесть оружия сковывала его движения, а исполненное боевого азарта Намерение опережало пули, дарило нам возможность увернуться.

А затем все закончилось: секунды отчаянной акробатики под треск частых выстрелов сменились гулкой тишиной – у пулемета заклинило что-то в лентопротяжном механизме. С этой новомодной техникой всегда что-то происходит, только на этот раз законы мистера Мэрфи сработали в нашу пользу. Дмитрию хватило одного выстрела – пулеметчик затих, а его Намерения разом потеряли всякую четкость.

– Пулемет на городских улицах? – только и успел спросить я у напарника, когда он выскочил ко мне, на середину улицы, чтобы подобрать свои вещи. – Но это же запрещено! Военная полиция…

– …сначала стреляет, а уж потом разбирается, – перебил меня Дмитрий, задирая голову и наблюдая, как по высокой траектории в нас летит какой-то предмет. Впрочем, что, кроме бомбы, могут вот так запросто бросить в двух иностранных комиссаров?

Очевидно, ее должны были уронить на наши головы как раз тогда, когда мы занимались бы пулеметчиком, – если так, то оставалось только порадоваться своей удачливости: справиться по отдельности с каждой опасностью мы могли, а вот с массированным огнем справились бы навряд ли.

– Обстоятельные люди, – вздохнул напарник, после того как расстрелянная им в полете бомба взорвалась на уровне мансарды. Я кое-как смягчил действие взрывной волны своими Воздушными Ловушками, но общее ощущение все равно походило на попадание под удар гигантской мухобойки. – Готовься, Бог троицу любит!

И ведь как в воду глядел! Я лишь потом сообразил, что атаку на нас устроили рационалисты. Они все вычислили, поняли, что после взрыва нас можно будет брать почти что беспомощными, и, подстраховки ради, организовали третью попытку нападения. С фантазией у местных рационалистов было совсем худо, и с гуманностью ничуть не лучше. Любому человеку, владеющему Мастерством, было бы ясно, что пускать против «психов» отравляющий газ нелепо. Мы собрали силы и организовали вокруг себя область повышенного давления, а над канализационным люком – область пониженного.

– Опыта им недостает, – заметил Дмитрий. Мы удерживали Воздушные Ловушки и дожидались, пока газ не рассеется. – Задумка была великолепная, надо будет потом рассказать о ней Платону Эдуардовичу. Их подвело отсутствие «психа»-координатора.

Я проиграл в уме несколько вариантов и понял, что Ледянников прав. Сначала должен был идти газ – легкое испытание, но утомительное, лишающее нас мобильности. Чтобы помешать нам сопротивляться газу, рационалисты поставили пулеметчика – его очередь, не обязательно прицельная, но частая, могла разрушить наши Воздушные Ловушки. Справились бы мы с бомбой, разорвись она, когда мы отражали бы сразу две атаки – пулеметную и газовую? Сомневаюсь.

Ощущение смерти, прошедшей совсем рядом, усугублялось идущим от Мастерства чувством, будто какая-то сила хранит меня от любой опасности, будто до определенного, но неизвестного мне момента мне предстоит неоднократно побывать на волоске от смерти, но все равно спастись. Куда-то пропал былой страх и неуверенность – когда мы с напарником таки нашли кэбмена, к новым ощущениям прибавилась эйфория, тоже неизвестной мне природы. Поэтому я и расхохотался в голос, а Дмитрий внимательно изучил мои Намерения и тоже засмеялся.

Если бы я тогда мог видеть будущее… Половина бед от этого сослагательного наклонения, ей-богу, не меньше.

Сообщение о перестрелке возле приюта для душевнобольных Катани получил от одного из участковых полисменов. Услышал человек пулеметную трещотку, вспомнил фронтовую полосу, идущих в атаку шотландцев, заново увидел мысленным взглядом, как перегревается «Максим»… Как тут не пожаловаться на жизнь земляку-итальянцу?

В принципе, спустя десять или пятнадцать минут Катани узнал бы все самостоятельно: его бронированный паромобиль с пулеметом в башенке как раз приближался к приюту – капитан вез русским комиссарам весть о возвращении «Зенона» на аэродром Сан-Франциско. Никто не просил его служить курьером, доставляющим хорошие новости, – только его личное понимание сложившейся ситуации. В городе орудовали республиканские заговорщики, почти что открыто орудовали, не опасаясь преследования со стороны вялой гражданской полиции, погрязшей в коррупции по самую фуражку.

Военная полиция сосредоточенно разрабатывала версию, согласно которой революционеры поголовно являлись британскими агентами, диверсантами и саботажниками. У нее тоже чесались кулаки, но катастрофически не хватало агентов – лучшие работали на фронте, а с худшими можно было только и делать, что выставлять себя напоказ стайкой придурков в мундирах.

Должно быть, революционеры сцепились с каким-то из преступных кланов, решил Катани, собственноручно сжимая баранку паромобиля. Кого в этой ситуации следовало жалеть и защищать, итальянец не знал. Да и не думал, что застанет кого-то на месте перестрелки – в лучшем случае полюбуется на трупы и отметит в записной книжке, чьи досье можно списывать в архив.

На углу Хемлок и Ларкин-стрит Катани заметил Железного Арни, известного портового рэкетира, выходца из Священной Римской империи. Любопытство заставило капитана снизить скорость и свернуть в сторону Пост-стрит. Возле фонарного столба, в десятке метров от Арни скучал мистер Бонд, мафиози экстра-класса, появившийся в Сан-Франциско всего несколько лет назад, но уже успевший заслужить репутацию мастера нелегальных операций. Катани проехал половину квартала, затем остановил броневик и посмотрел в зеркало заднего вида. Видно было плохо, по капитана отдела по борьбе с организованной преступностью детали не интересовали. Куда важнее любых деталей то что Арни о чем-то переговорил с Бондом, затем посмотрел на часы и показал кому-то за углом три пальца.

Интересно, подумалось Катани, какую противозаконную операцию готовят столь различные люди? Железный Арни – воплощение грубой мужской силы и Бонд, который мог бы свободно вращаться в высших кругах, если бы тратил хотя бы десятую часть своих гонораров на смокинги и чаевые швейцарам.

Когда к подозрительной парочке присоединился парень по имени Рэмбо, капитан понял, что надо дать задний ход и пресечь преступление на корню. Рэмбо был не вполне здоров психически. Найдись у него богатый покровитель – лежать бы ему на лечении в том самом приюте, где до сих пор сидели российские комиссары.

Русские подождут, решил Катани, разворачивая броневик. Конечно, можно было подъехать и задним ходом, однако через переднее пуленепробиваемое стекло открывался намного лучший вид, нежели в зеркало, которое могли разбить любой пулей или даже ударом кулака.

Маневры бронированного паромобиля не остались незамеченными. Бонд попытался успокоить коллег по незаконному бизнесу, но те предпочли достать из-под плащей обрезы и открыть беспорядочный огонь по Катани.

Мистер Бонд пару секунд внимательно разглядывал, как пули рикошетируют после попадания в броневик, как стекло переднего вида покрывается мелкими трещинами вместо того, чтобы разлететься на тысячи осколков. Арни с Рэмбо разошлись не на шутку. Одна из рикошетировавших пуль попала в газовую лампу фонаря и швырнула ее под колеса броневика. Еще две или три превратили в гору битого стекла витрины магазина модной одежды.

«Выезжаю на перекресток и останавливаюсь, – решил итальянец. – С этой позиции я смогу простреливать обе улицы сразу, а укрытий от пулеметных очередей там не так уж и много. Фактически только мусорные бачки да угольная куча».

Пока капитан вылезал из водительского кресла и перебирался к пулемету, мистер Бонд ухитрился скрыться. Зато на подмогу стреляющим выползли еще шесть человек. Поворот пулемета в их сторону стреляющие встретили потоком страшной ругани. Укрытий на Хемлок-стрит действительно оказалось немного, спрятаться от первой очереди удалось не всем.

На всякий случай Катани быстро провернул пулеметную башенку по часовой стрелке. Из канализационного люка на Ларкин-стрит выглядывала лохматая грива Рэмбо, повязанная белым платком с какими-то иероглифами. Железный Арни нашелся возле разбитой витрины: рэкетир воспользовался удобным случаем и захватил боевой трофей – черные очки от солнца.

Катани приготовился стрелять, но в этот момент его внимание отвлекли одиночные выстрелы с тыла. Очередной поворот башни: в поле зрения оказались две знакомые фигуры с мечами – российские комиссары. Старший комиссар метко расстреливал уцелевших бандитов, те отстреливались, но почему-то безуспешно.

«На ловца и зверь бежит», – усмехнулся Катани, разворачивая башню обратно. Броневик содрогнулся от взрыва, встал на левые колеса, а затем снова рухнул на все четыре. Амортизаторы в бронированном паромобиле ставились еще тогда, когда он не был бронирован, а потому дополнительный вес компенсировали через раз.

«Бомбы, – с удивлением и каким-то отстраненным любопытством подумал Катани. – Кого же вся эта компания думала взрывать – уж не комиссаров ли?» В голове тут же всплыл случай с убийством Кодзо Сугимото, после которого начальник полиции целый час гостил у протектора, вышел оттуда похудевшим на три с половиной килограмма и задал трепку всем своим сотрудникам.

Второго взрыва капитан не услышал, поскольку нестерпимая волна жара опалила его ноги, охватила все тело, швырнула вниз, к выходу из броневика. Катани успел краем глаза заметить разбитое стекло переднего обзора, якобы пуленепробиваемое, но, как выяснилось, отнюдь не взрывостойкое. Паромобиль был повсеместно охвачен огнем – попавшая в него бомба оказалась зажигательной.

Горю! Катани схватил левой рукой горячую рукоять двери, обжегся и высадил препятствие пинком сапога.

– Hasta la vista! – прорычал Железный Арни, передергивая затвор и направляя обрез в сторону итальянца.

Катани удалось выстрелить на доли секунды раньше, пуля «беретты» смяла изображение белого орлана на портсигаре мафиози и отлетела куда-то в сторону. Железный Арни недаром носил свое прозвище – сила удара, которая опрокинула бы любого другого человека, только заставила его пошатнуться и сделать шаг назад. Прицел австрийца сбился. Выстрел из обреза угодил в бронированный бок горящего паромобиля.

Зато Рэмбо не промахнулся и попал капитану в правое легкое. Запрещенная к применению в вооруженных конфликтах пуля «дум-дум» не ведала пощады.

«Господи, за что мне такая идиотская смерть?» – только и успел подумать Катани, погружаясь во мрак вечной ночи. Ответа на свой риторический вопрос он так и не получил.

Стоп-кадр.

Дым. Очень много дыма. Чуть сбоку из поврежденного парового котла вырываются белоснежные струйки пара. Они пронзают черные клубы и растворяются в них, чтобы соединиться с поднимающейся в воздух сажей и сконденсироваться в грязные капли, которые вот-вот начнут покрывать стены ближайших домов.

Посреди дымовой завесы, чуть наклонившись на левый бок, стоит угловатый броневик. Дверь в броневик распахнута, она до сих пор неторопливо раскачивается и чуть слышно скрипит. Лежащий чуть поодаль мужчина мог бы услышать этот звук, если бы каким-то чудом остался жив.

Огонь вырывается из салона и начинает лизать внутреннюю сторону двери. Человеческое тело огонь милосердно игнорирует. Отчего-то это кажется закономерным и справедливым.

Маккавити спешил в ту же аптеку, что и комиссары, а потому соврем не удивительно, что выбрал ту же дорогу, что и они. Не было случайным совпадением и то, что к горящему паромобилю русские и кот подошли практически одновременно. Маккавити сразу же подскочил к итальянцу, виновато мяукнул и поспешил удалиться. Комиссарам же пришлось чуть-чуть задержаться – остатки банды пытались открыть по русским огонь, но быстро выяснили, что практически все патроны потратили на броневик, и предпочли стремительно скрыться с поля боя.

– Господи, так это же наш спаситель, капитан Катани! – воскликнул юноша, обнаружив окровавленное тело с обгоревшими ногами и развороченной грудью.

– Мир его душе, – отозвался его напарник, отправляя вдогонку бандитам два неприцельных выстрела. – Когда вернемся домой, закажем в его честь молебен. Посмотри в его карманах, нет ли там чего-нибудь, что следует передать властям? Жетона специального или еще чего…

Подмастерье нерешительно опустился на колени перед телом, проделал нехитрое дыхательное упражнение, привел нервы в порядок и приступил к обыску покойного.

– Эй, да он ехал сообщить нам о прибытии в аэропорт «Зенона», – сообщил молодой комиссар, найдя напечатанную на пишущей машинке записку. – Все как будто специально подгадано под наши желания. Мы встречаемся с Алексеем, а потом едем на аэродром и летим в расположение комиссии. Но это же противоестественное везение, так не бывает, так не должно быть!

– Кстати, капитан Катани спас нас дважды, – перебил его старший комиссар. – Здесь была засада, причем следы говорят в пользу революционеров. Много всяческого оружия, минимум психотехники и тактической хитрости. Теперь осталось только посмотреть, что же помешает блэкджекам добраться до нас. Если завтра утром мы будем еще живы – я соглашусь с твоей версией о постороннем вмешательстве. Ты ведь понимаешь, что организовать засаду на нас можно было, только зная, откуда, куда и когда мы направимся.

– Айра Смит! – догадался Николай, вставая на ноги и отряхивая штаны от налипшей грязи.

Директор стивен-тайлеровского приюта для душевнобольных к тому моменту уже пополнил состав пациентов своей же клиники и занял место в покинутом «психами» номере. Гипнотическое внушение, сделанное блэкджеками, окончательно разбалансировало его хрупкую психику.

– Не знаю, есть ли засада возле аптеки или нет, – сказал Дмитрий, завершая перезарядку обойм. – Скорее всего, там очередные революционеры, а это значит, что без стрельбы и трупов не обойдется. Мне бы не хотелось поднимать шум возле резиденции нашей разведки. После столкновения наверняка будет расследование.

– Кроме того, – добавил Николай, пытаясь отыскать поблизости затаившихся стрелков, – это место может пригодиться Алексею. Один раз он уже посетил его и может, если возникнет суровая необходимость, туда вернуться. Неизвестно еще, сколько дней придется ждать возвращения «Зенона», стоило бы подождать хотя бы десяток часов.

– Сейчас где-нибудь спрячемся, а ночью узнаем у Ливси, кто интересовался нами в последние несколько дней, – решил Дмитрий.

Маккавити, не успевший уйти далеко, удовлетворенно повел в воздухе хвостом. Он только что потерял одного из самых лучших людей, на которых он мог как следует, вдумчиво и неторопливо, влиять. Это была большая потеря. Зато его смерть сохранила жизни тех, кто мог и вправду сопротивляться надвигающемуся фактору фатума. При мысли о неизменном и неопределенном будущем у Маккавити на загривке поднялась шерсть, а усы устремились вперед, навстречу будущим опасностям.

Слежку Алексей заметил, едва только вышел на дорогу, ведущую в Сан-Франциско. Все-таки пребывание в замкнутом пространстве, в небольшом коллективе, пускай даже непродолжительное, вносило свои изменения в мировосприятие. Людей из абордажной группы, пускай даже тщательно замаскированных, он опознал моментально и не задумываясь. Проснулась какая-то часть мозга и доложила о том, что рядом присутствуют люди, двигающиеся точно так же, как те, с которыми ты прожил все эти подводные дни, столовался, собирал гидроплан и летел в тесном салоне.

Чего-то подобного Островский ожидал, но только там, на субмарине, это были простые планы и отвлеченные теории, а здесь имела место самая что ни на есть объективная реальность.

«Вряд ли я вернусь на «Авраама», – подумал Алексей, жалея о том, что нельзя вызвать российских десантников и захватить столь замечательное транспортное средство. Субмарину предстояло уничтожить, причем сделать это следовало как можно скорее, пока Тесла не набрал новых механиков и не возобновил работы по монтажу своих ужасных бомб. Голд относительно этого оружия выболтал достаточно, чтобы угроза их применения затмила постоянные пиратские действия в регионе.

На связь с революционерами Дэвиду Джонсу потребуется часа два или три. Все это время за Айлендером будут присматривать как за своим. Островский неторопливо добрался до остановки надземки, сел в третий вагон, чтобы дым от паровоза не летел в приоткрытые окна, и демонстративно стал изучать карту Сан-Франциско.

Пока грохочущий по эстакадам поезд, останавливаясь через каждые полтора километра, тащился в город, Алексей успел выработать стратегию, которая могла осуществить побег с минимальным риском для себя и товарищей, наверняка ждущих сведений из аптеки доктора Ливси.

Контору, занимавшуюся распределением каких-то необходимых Тесле реактивов, Островский посетил не просто так, из желания потянуть время, но с коварным умыслом. Занимаясь не один год выведыванием всевозможных военно-технических секретов, Алексей знал, как нелегко отмываются возникающие из ниоткуда деньги и создаются анонимные счета в заграничных банках. Возможно, где-то на других счетах у Теслы и сообщников лежат круглые суммы, полученные в результате грабежа на затопленных транспортниках, но и тот банковский счет, к которому дали доступ Островскому, оказался велик. Закупать комплектующие для гигантской подводной лодки – занятие, требующее постоянных инвестиций. А пиратство, судя по тому, что Алексей узнал от Теслы и Голда, скорее форма ведения террористической войны, нежели способ разбогатеть. Намерения Островский читать не умел, а потому полагался на свое знание людей. Ни Тесла, ни кто-то другой из экипажа «Линкольна» не выглядел лицемерным человеком. Дэвид Джонс подбирал новичков по себе – таких же уверенных в себе фанатиков. Мэтр подбирал, а Тесла молчаливо одобрял его выбор.

Интересно, как отреагирует Джонс, узнав, что вместо запасных частей на условленное место доставят сто двадцать бочек машинного масла? Банковский счет был организован таким образом, что снять с него деньги не представлялось возможным – чтобы у закупщика не возникла мысль сменить имя и сбежать с обретенным капиталом куда-нибудь в Бразильскую империю. Но относительно возможных затрат в условиях использования счета ничего не говорилось – потому Алексей потратил его полностью, причем специально выбрав ту разновидность масла, которую на «Линкольне» не использовали да и во всем остальном мире предпочитали не покупать. Деньги на ветер, точнее – на бочки.

Оформление заказа заняло у Островского полтора часа – половину имеющегося у него запаса. Из конторы Алексей, наняв китайца-рикшу, отправился в аптеку Ливси, оставить у доктора записку товарищам. С кратким описанием субмарины и тех действий, которые он вознамерился предпринять.

Хвост не отставал, но пока что никакой агрессии не проявлял. Заходить в аптеку член абордажной команды не решился, но явно подслушал разыгранный разведчиком и доктором диалог о микстуре, которая будет готова через три с четвертью часа. После аптеки пришла очередь других магазинов, не имевших никакого отношения к покупкам комплектующих для субмарины.

Алексей тщательно следил за тем, чтобы в огромном списке посещенных магазинов аптека затерялась как можно надежней. Следящий за перемещениями Островского человек сначала растерялся, затем принял решение и нагнал разведчика на крохотной улочке, названия которой Алексей даже не удосужился высмотреть на указателях.

– Стой, предатель! – воскликнул преследователь Островского, выхватывая револьвер из кобуры под мышкой.

Алексей уже давно ждал удобного случая, готовился к нему и потому знал, что делать в такой ситуации. Увесистая статуэтка индийского бога Шивы, купленная в последнем магазине, отправилась в полет сразу после того, как член абордажной группы подал голос. Умение обращаться с метательным оружием не подвело Алексея. Божество разрушения угодило подводнику точно в середину лба.

– Вот тебе и жертва, индийский божок, – пробормотал Островский, глядя, как его преследователь роняет пистолет и оседает на мостовую.

Теперь разведчик был вооружен, а значит, имел неплохие шансы уцелеть в схватке против оставшихся в городе подводников Теслы.

– Меа culpa, – вздохнул за спиной разведчика усталый старческий голос. – Пожадничал разок, решил сэкономить триста фунтов. Короче говоря, сам дурак. Но никто не может сказать, что я не стремлюсь исправлять свои ошибки.

Островский, только сейчас завершивший обыскивать бесчувственное тело в поисках запасной обоймы, осторожно повернул голову и понял, что память его не подвела. В пяти метрах от Алексея стоял злорадно улыбающийся Мэтт. Оба его кольта смотрели прямо на разведчика.

– Вчера на проблему футуроскопии обратил внимание сам император, – мрачно заметил профессор Воронин, прикладывая лед к вискам.

Стакан со свиной кровью, стоял перед ним, но Сергей Владимирович никак не решался прибегнуть к столь экзотическому лекарству.

– Пей и не отвлекайся, – заметил Поликарп Матвеевич. – У тебя нарушен энергетический баланс, необходимо вливание новой силы, а жизнь утекает из этой крови с каждой секундой. Еще немного, и польза от подобного приема будет только педагогическая. Учеников моих пойдешь пугать – а то они еще о вампирах ничего толком и не знают.

Сергей Владимирович быстро, чтобы не передумать в процессе, схватил стакан и попытался выпить его содержимое залпом.

– Насчет церкви, между прочим, ты тоже правильно подумал, – пробормотал Архипов, глядя, как его товарищ перебарывает рвотный рефлекс. – Где тебе так ауру укрепят, как не в церкви? Что о ней народ говорит, знаешь? Церковь – баня для души. Вот, кстати, заодно и обыкновенную баньку справим. Если же и это не поможет…

– Тогда уйду в запой, – со вздохом констатировал профессор. – Только если в будущем и дальше будет все столь однозначно, как намечается по нашим с Ксенией наблюдениям, останется присоединиться к Афанасию. Как печально завершается эпоха футуроскопистов…

Поликарп Матвеевич выхватил из-за спины пузатую бутыль и наполнил из нее два граненых стакана.

– Как тебя после крови в фатализм-то бросило, – тихо произнес Архипов. – Еще ничего не известно, будущее ведь не зафиксировано – в следующий раз поглядишь туда, а один из наших учеников всю проблему уже и разрешил. Копайся на здоровье в сотнях вариантов каждой судьбы…

– В обозримом будущем развилок не наблюдается, Поль. – Воронин даже не пытался приглушить исходящие от него эманации, футуроскописта мутило после приема лекарства, Намерения напоминали раскрученный по оси калейдоскоп. – Любые вариации на личностном уровне тут же нейтрализуются: либо затухают сами по себе, либо взаимно уничтожаются, наткнувшись на вариации поведения других личностей.

– Роль личности в истории…

– …сведена к нулю! – Профессора пробило на нервный смешок. Чтобы заглушить его, пришлось опустошить стакан на треть. – Теперь будущее можно будет предсказывать, опираясь на цифры. Человеческий фактор остается за скобками. Нас выкинули из оркестровой ямы, и дирижерскую палочку подобрал кто-то другой.

Очевидно, придется поить Сергея блокиратором, подумал Поликарп Матвеевич, вспоминая, сколько порций этого редкого средства ему удалось добыть. Надолго не хватит, но кто его знает, сколько времени будет продолжаться это безобразие с будущим. За барьер, футуроскопический горизонт событий, заглянуть не удавалось даже с применением наркотиков.

– Но ты же сам говорил, что император заинтересовался этой футуроскопической проблемой! – воскликнул сэнсэй, найдя несоответствие в словах профессора. – А ведь он у нас самодержец. Как же быть с его действиями? Они тоже будут нейтрализованы?

– И его действия тоже, – выдохнул Сергей Владимирович, ощущая, как портвейн вымывает изо рта привкус крови. – Ты же помнишь, что говорил нам перед смертью Преображенский? Будет война и Россия погибнет. Фактор фатума не потерпит никакого единовластия. Александр Пятый будет последним императором Российской империи.

Арчибальд Гудвин никогда не отпускал своих людей одних, без сопровождающего и прикрывающего тылы. Богатый опыт подпольной жизни подсказывал ему, что одинокого человека устранить куда легче, чем пару, тем более напрямую не общающуюся. Ошибку сделали, прежде всего, сами преследующие. Констатировав, что Айлендер не собирается продолжать полезную для субмарины деятельность, люди Гудвина предпочли разделиться: один продолжил преследование, а второй побежал докладывать об отступничестве младшего механика начальству, то есть самому Арчибальду. Ничего удивительного, что, пойдя по следам первого преследователя, Гудвин наткнулся на труп своего подчиненного, со сломанной шеей, безоружного. Рядом с телом лежала бронзовая статуэтка.

– Шпион это был, – констатировал подошедший к нему старик с кольцом в форме семигранной гайки. – Хитрый и коварный. Он, вместе с двумя другими шпионами, проник в резиденцию местного отделения рационалистов, причем ни один тест их не разоблачил, хотя товарищи его – как позже выяснилось – были психотехниками! Так что, коли у вас там предусмотрена награда за убийство вражеского агента, можете смело давать ее Мэтту, то есть мне лично.

До этого дня Арчибальд Гудвин с главой революционеров не встречался, однако досье на него читал и с основными принципами, на которых строилось сотрудничество между Мэттом и Теслой, был знаком.

– И где, спрашивается, тело этого лазутчика?

Гудвин постарался, чтобы его голос звучал ровно и ничем не выдавал истинной заинтересованности, но обмануть старика все-таки не сумел.

– Тело рядом, я оттащил его в сторонку, чтобы не привлекать лишнего внимания, – проскрипел Мэтт. – Оттащил, стало быть, и вернулся за этим бедолагой – а тут уже и вы подоспели…

Оставшийся в живых подчиненный Арчибальда выразительно поиграл «смит-вессоном»: дескать, к чему ненужный торг, когда на твоей стороне сила. О том, что здесь, в засаде, может прятаться не один десяток готовых на все головорезов, Гудвин предпочел не думать – только покачал головой и приказал своему человеку убрать оружие с глаз долой.

Айлендер лежал в подвале соседнего дома, между мешками с картошкой, среди строительного мусора и крысиного помета. В него попали трижды: в живот, в грудь неподалеку от сердца и в голову, точно посреди лба. На лице у покойного отражалось то ли отчаяние, то ли разочарование.

– Мне редко попадались люди с такой феноменальной реакцией, – прокомментировал Мэтт, стоя чуть в отдалении. – Ему даже удалось выстрелить, хотя я времени даром не терял – спустил оба курка, как только он повернулся ко мне лицом. Видите ли, я страдаю отвратительнейшим пороком идеалиста, не могу стрелять людям в спину. Каждый раз, когда приходится это делать, впадаю в недельный запой, начинаю бояться зеркал и собственной тени. Так что пришлось дать ему выстрелить, хотя он и не попал. А в голову – так это я на всякий случай, контрольный выстрел сделал. Если уж эти люди обманывают тест Яблочкова, лишняя гарантия не помешает.

Арчибальд наклонился над телом, тщательно обыскал его и подумал, что смерть Айлендера проблему не устранила. Заметок, которые механик делал во время ознакомления с устройством «Линкольна», при покойном не нашлось.

– Несколько слов о вознаграждении, – поднимая голову, произнес Гудвин. – Сумма будет намного больше, если удастся разыскать те бумаги, которые были при механике сегодня утром. Мой человек следовал за ним по пятам, а потому может перечислить все места, в которых побывал шпион. Но найти бумаги или человека, которому они были переданы, предстоит вам.

– Сколько?

Тут Гудвину пришлось задуматься. На предотвращение утечки информации Тесла денег не жалел, даже завел специальный счет, средства на который шли едва ли не в первую очередь.

До некоторого времени, говорил Николас, секретность будет нашим главным оружием. И то, что мы делаем, оставаясь неизвестной величиной, дается нам легко. Настоящая работа начнется тогда, когда «Линкольн» начнут узнавать по форме надстроек, а дирижаблям будет приказано беспощадно бомбардировать любой высунутый на поверхность перископ.

Настоящая работа уже началась, подумал Арчибальд, вспоминая последний бой и потери в своей группе.

– Три тысячи фунтов, – щедро оценил он записи Айлендера. – Если они найдутся в течение ближайших суток, размер премии увеличится еще на тысячу. Мэтр Джонс на тебя еще не выходил?

Старик довольно хмыкнул, вытащил из кармана часы на цепочке и внимательно изучил положение стрелок.

– Ваш Джонс приходил ко мне в контору, оставил сообщение, что хочет встретиться. Через сорок две минуты мы это сделаем. Я могу передать ему твои слова о премии за нахождение бумаг? Четыре тысячи фунтов стерлингов…

– Или три, если к моменту нашего отхода бумаги не будут найдены, – напомнил Гудвин.

– Мои ребята работают шустро. – Старик жестом предложил покинуть негостеприимный подвал и выйти на поверхность. – Перечислите только все места, в которых этот Алекс сегодня побывал.

Арчибальд поднялся по шаткой деревянной лестнице, чуть прищурился от яркого дневного света и подозвал стоявшего поодаль члена своей группы.

Перечисление контор и магазинов заняло несколько минут. Старик слушал не перебивая, время от времени довольно покачивал головой. Вид у него при этом был такой, будто четыре тысячи уже принадлежали ему и теперь оставалось только их получить.

К аптеке доктора Ливси мы приблизились ровно в полночь. Где-то вдали пробили двенадцать часы, на параллельной улице горел чей-то дом, и пожарная команда пыталась его потушить. У соседней подворотни сидел кот. Ветер гонял по пустынной улице обрывки газет. Возле аптеки источал бессмысленный и тусклый свет одинокий газовый фонарь. Остальные фонари в радиусе двухсот метров не горели – очевидно, их потушили те, кто устроил внутри аптеки засаду.

В том, что нас будут ждать, не оставалось никаких сомнений. Отказавшись идти к Ливси днем, мы все-таки не смогли унять свое любопытство и, переодевшись буддийскими монахами, пару раз прошли по этой улице около трех часов пополудни. Вопреки обыкновению, аптека не работала, а поблизости шлялись подозрительные личности со Стилями хладнокровных убийц. Мы даже ухитрились встретить озабоченного мэтра Джонса, который, не глядя на наши лица, швырнул в миску для подаяний какую-то мелочь.

– Вперед!

Мы стремительно пересекли освещенное пространство и очутились возле двери. А та возьми да и распахнись сама по себе, без нашего участия. Революционеры так не умеют, да, в сущности, это и не их Стиль. Еще до того, как на порог опустился черный платок, мы с Дмитрием поняли, с кем придется иметь дело.

Блэкджеки. Мы приготовились отражать атаку, может, даже отбивать в сторону сюрикены, но из темноты не нападали. Там только презрительно расхохотались; по-моему, звуки специально усиливали при помощи Мастерства, но я могу и ошибаться.

– Господа русские! – с сильным акцентом произнес голос из темноты. – Можете ненадолго расслабиться. Тут в вас никто стрелять не будет. Республиканцы, а также еще какие-то люди хотели встретить вас станковым пулеметом, но мы поговорили с ними, и они передумали. Более того, они полностью отказались от намерений вас прикончить и предоставили нам распоряжаться вашими жизнями без остатка.

В аптеке зажглось три свечи, крошечные огоньки приблизились к входу – ветер послушно согласился их не тушить.

– Вы красиво сражаетесь, – заметил выступивший из темноты блэкджек в черном балахоне с надвинутым на лицо капюшоном. – Сначала возле Москвы, затем несколько дней назад, когда нас прервал ныне покойный капитан Катани. Теперь эту проблему удалось преодолеть.

Нам пришлось сделать несколько шагов назад, потому что калифорнийские «психи» обнажили катаны и вознамерились выйти наружу.

– Ваши победы породили в душах наших бойцов сомнения в непобедимости американской психотехнической школы, – продолжил речь другой блэкджек. – Так продолжаться не должно, и мы, старейшины братства Джека-Потрошителя, решили устроить показательный бой. Вы погибнете от наших клинков, русские, но погибнете с честью, которой до вас не удостаивался никто. Гордитесь!

– Было бы чем, – пробормотал Дмитрий, пытаясь определить степень мастерства у вышедшей под фонарь троицы. Подмастерьев среди них не было, по общепринятой классификации калифорнийцы тянули на звание грандмастеров.

Несуществующий ветер расправил черные балахоны и художественно заиграл их краями. Блэкджеки готовили к бою Воздушные Ловушки, причем большую часть из них мне удалось даже разглядеть. Сильные Ловушки, сильнее тех, которыми пользовались мы.

Я попытался прочитать Стили старейшин, но потерпел неудачу в этом начинании. А ведь до этого никому еще не удавалось спрятать свой Стиль от моего таланта!

– Вы вступите в бой с двумя из нас, – не обращая внимания на наши слова, продолжил третий «псих». – Вашими противниками станут старейшины Билл и Кристофер, я же буду комментировать поединок для зрителей. В том случае, если кто-то из вас каким-то чудом справится со своим соперником, мне придется отомстить за товарища. Когда один из вас погибнет, второму придется сражаться с двумя противниками сразу.

– А если нам удастся победить каждого из вас? – поинтересовался я, чем спровоцировал волну изумления, накатившую из окружающего пространства. Очевидно, зрители-блэкджеки уже успели подойти к освещенному кругу достаточно близко, чтобы их особо сильные Намерения можно было прочитать.

Старейшина Кристофер театрально расхохотался. Вышло неубедительно, у сэнсэя деланый смех получался качественнее.

– В таком случае наши товарищи дадут вам часовую фору, после которой начнут погоню всем своим составом. Они не столь опытные воины как мы, но обязательно возьмут числом. Так что и не надейтесь выжить!

– Этот хохотун мой, – предупредил меня Дмитрий, потихоньку искажая свои Намерения. – Займешься Биллом.

– Помимо наших товарищей вас станут преследовать все остальные, – добавил не представившийся старейшина. – Революционеры, рационалисты, люди Подводного Убийцы. Мы попросили их не вмешиваться в показательную акцию, но о часовой форе в случае вашей победы, разумеется, не договаривались.

Безымянный старейшина прислонился спиной к фонарному столбу и выпрямил десницу, в которую немедленно скакнул лежавший на пороге аптеки черный платок. Может, с позиций Мастерства они нас и превосходили, но по части вкусов их стоило пожалеть. Или это он специально переигрывает, чтобы мы создали о них ошибочное впечатление?

– Бой начнется, как только я отпущу Черную Метку, – предупредил комментирующий старейшина, и психотехника многократно усилила его голос.

Удивительно, но даже в этот момент ощущение, будто какая-то сила хранит меня, не исчезло. Страха не было совсем, поэтому я не стал прятать свои Намерения. Пусть видят и боятся сами. В темноте негромко мяукнул кот.

Весна? Неужели уже наступает время для кошачьих концертов?

Я не успел додумать эту мысль до конца, потому что Билл и Кристофер отсалютовали нам, а комментирующий старейшина выпустил платок из рук.

Стоп-кадр.

Свет газового фонаря невелик. Он освещает только самые ближайшие окрестности фонаря, этакий пятачок света, за которым располагается зона полумрака и неестественной для большого города темноты. В круге стоят люди с мечами. Четверо расположены попарно, друг напротив друга, пятый – стоит, прислонившись к фонарю, сложив руки на груди. Перед ним на уровне лица висит черный шелковый платок.

За пределами светового пятна виднеются неясные человекоподобные тени. Их несколько десятков, и они равномерно распределены по периметру. Приглядевшись, можно увидеть, что люди, предстающие в облике теней, одеты в черные облегающие одежды, вооружены длинными, чуть изогнутыми мечами и пребывают в ожидании чего-то очень важного. Однако их мечи не обнажены, они чувствуют себя в безопасности.

Их ощущения переплетаются друг с другом и заполняют освещенное пространство. Стоящие напротив друг друга люди ощущают их эмоции, но сопереживанию не поддаются. Сейчас у них иные приоритеты, ведь платок, сигнализирующий о начале боя, уже в падении, а значит, кому-то обязательно придется умереть.