Артур сидел возле деловито гудящего автомата, пил русскую водку и читал Гоголя. Какое-то чувство говорило ему, что сейчас, с минуты на минуту, позвонит Мерлин и захочет побеседовать о последней попытке японцев уничтожить объект «Посейдон». Быть не может, чтобы его коллега не обратил внимания на снаряды класса «Скат». Все остальные виды вооружения вряд ли произведут революцию в военном деле, а вот убивающие электричеством «Скаты» могут стать первым шагом к вытеснению психотехников из армии. Точнее, сначала из армии, а затем и вообще на обочину прогресса. Прав был Тесла, точка расхождения электрической и психотехнической цивилизации достигнута, и даже такая деталь, как электрические снаряды, может перевести стрелку в сторону технического развития.

Время шло, а Мерлин все не звонил, то ли будучи занят другими делами, то ли не зная, о чем говорить с инженером. Впервые после боя с «Посейдоном» остались живые свидетели, целых четыре человека: механик, обслуживавший паровую машину на одном из дирижаблей, и трое снайперов, сброшенных взрывной волной с нижней боевой платформы. Их подобрало китайское рыболовное судно, браконьеры, чье умение прятаться от патрульных кораблей в этот раз спасло им жизни, – люди Теслы просто не заметили рыбаков, а те не стали надолго задерживаться и поплыли в Шанхай.

– К черту! – выругался инженер и подошел к телефону сам. Можно и умом тронуться, ожидая, пока Мерлин позвонит. А ну как этого сегодня не произойдет?

Психотехник ответил не сразу, в трубке долгое время что-то шуршало, как будто хотело выбраться наружу.

– Об объекте «Посейдон» чуть позже, – вместо приветствия сказал Мерлин. – Сейчас уместнее поделиться с тобой новостями из Сан-Франциско. Там только что был убит полицейский, начальник отдела по борьбе с организованной преступностью. Забей в свой ящик указание временно очистить город от наших агентов – вместе с убийством императорского посланника картина в протекторате выглядит так, словно вот-вот начнется вооруженное восстание. Хуже того, из Японии это тоже видно, так что в ближайшие дни там начнут наводить порядок элитарные отряды. Идея спровоцировать восстание американцев на грани провала.

– Откуда информация? – буркнул Артур, недовольный тем, что беседа идет не так, как он задумывал.

– Только что ее передал агент Вий. Он был свидетелем этого убийства, но предотвратить ничего не мог. Коп сам полез на рожон.

– Агент Вий? – Инженер бросил взгляд на лежащую сбоку книжку. Забавное совпадение. Или не совпадение, а пробуждение каких-то скрытых глубоко внутри психотехнических способностей? Было бы очень некстати, автомат к Мастерству излишне чувствителен, замаешься его чинить и отлаживать.

– Вий, – с готовностью подтвердил психотехник. – Это потому, что в списке лучших агентов империи он проходит под седьмым номером, а семь римскими цифрами пишется как «VII» – вэ-и-и. Вий, короче говоря.

Совпадение, с облегчением подумал Артур. Не все, что совпадает и происходит благодаря случайности, относится к психотехнике.

– Так что теперь будет с нашими калифорнийскими операциями? – спросил инженер, вспоминая десяток проектов, так или иначе завязанных на японский протекторат.

– Заморозим на какое-то время, – выдохнул Мерлин, очевидно занимаясь тем же самым. – Я буду связываться с премьер-министром и рекомендовать ему временно приостановить наступление на северном фронте. Пусть наши войска окопаются как следует. Как это ни парадоксально, но отсутствие активных боевых действий усложняет работу тыловых служб правопорядка. Приостановив наступление, мы можем спровоцировать калифорнийских революционеров на преждевременное восстание. Печально говорить, но подавленное восстание в Калифорнии сейчас выгоднее для Короны, нежели его отсутствие или победа. А относительно последней крупной победы объекта «Посейдон» и живых свидетелей могу сказать следующее – я рад. Если Тесла еще раз или два применит электрическое оружие, международная Комиссия наверняка порекомендует внести его в список запрещенного вооружения. Иногда лучше предотвращать распространение какой-либо идеи, попросту вручая эту идею в недостойные руки. Вряд ли какой-нибудь политик захочет голосовать против запрещения оружия, которым пользуются пираты, отрицающие все международные соглашения.

– Хорошо, – согласился Артур. – Я поддержу твои рекомендации перед премьер-министром. Тесла же обречен, японцы уже подбираются к изобретению способа уничтожения таких субмарин. До моих агентов доходили сведения про новые виды мин и торпед – как бы не спровоцировать взрыв технической мысли на Востоке.

– Проследим, – пообещал Мерлин. – Там не так много людей занято техникой, чтобы упустить из виду что-то важное. Да и финансируют их сам знаешь как.

Артур подтвердил, что знает, выразил удовлетворение тем, что Британская империя поступает куда более дальновидно. Разговор продолжался еще десять минут, но все это время неясное чувство говорило Артуру, что объект «Посейдон» преподнесет им еще не один сюрприз.

На мостовую Черная Метка так и не упала – на середине пути ее подхватила чья-то Воздушная Ловушка и швырнула мне в лицо.

– Мистер Бонс применил Призрачную Угрозу! – воскликнул старейшина-комментатор. – Кристофер проводит Атаку Клонов!

На первые атаки блэкджеков мы с Дмитрием ответили стандартной защитой Лужина, приемом столь же эстетичным, сколь и универсальным. А потом пошло-поехало. Если бы не стремление старейшин к красивым и эффектным приемам, бой продлился бы меньше минуты, ибо тот же Билл сражался на уровне сэнсэя, а Поликарпа Матвеевича побеждать удавалось считанное количество раз.

Мы отразили Загадку Пятого Патриарха, Голливудскую атаку, удар Микки-Мауса и еще какие-то удары, названия которых я не запомнил.

В качестве ответа мы показали им, что Танец Маленьких Лебедей это не только балет, но и сложная парная атака.

А затем произошло то, чего я никак не ожидал. Во время одного из хитрых приемов с применением двух Воздушных Ловушек, искажением Намерения и созданием фантома Билли Боне выхватил из-за пояса стилет и попытался метнуть его в меня. Только и я оказался парень не промах. Стилевидение давно подсказывало мне, что у Билли есть какая-то штуковина, с помощью которой он мог в любой момент повернуть сражение в свою пользу. Поэтому появление стилета не стало для меня неожиданностью. Я сознательно пропустил одну из Воздушных Ловушек Билла, но зато сам нанес удар именно в тот момент, когда его внимание было отвлечено стилетом.

Сэнсэй называл эту атаку коротко – АК, только она исполнялась иначе, чем американская Атака Клонов. АК – Атака Калашникова.

Стилет полетел в мою сторону, но на его траектории меня уже не оказалось – я был намного ближе.

К нашему с Билли удивлению, его катана не выдержала столкновения с моей и разлетелась на части. Спасибо, Сугимото! Ты снова спас мою жизнь!

Билли Бонс отшатнулся, попытался ударить меня второй Воздушной Ловушкой, благо что первая только-только достигла цели и ударила по левому уху с такой силой, что загудела голова.

Вторую Ловушку я тоже проигнорировал, предпочел повторить АК, только на этот раз еще успешнее.

Умри, Билл!

Я едва не поплатился за свою кровожадность жизнью, поскольку в тот момент, когда я отделял голову старейшины Бонса от тела, другой старейшина сманеврировал таким образом, что оказался неподалеку от меня. Кончик его катаны срезал волосы над моим ухом – а ведь снес бы мне половину черепа, если бы, повинуясь своему Мастерству, я не отдернул голову вбок!

Безымянный старейшина, как и обещал, ринулся в схватку, как только голова Билли ударилась о парапет и покатилась в сторону канализационного люка. По сравнению с ним таланты Бонса и его умение фехтовать выглядели убого. Передо мною стоял гроссмейстер, самый настоящий гроссмейстер, с которым мог бы драться на равных разве что Жуков из Комиссии или декан Гатчинского психотехнического!

Он с легкостью парировал все мои атаки, ушел от Турецкого Гамбита, благодаря которому наши российские «психи» победили в русско-османской войне двадцатилетней давности, не поддался на коварную серию приемов под названием Эра Милосердия, или Место Встречи Изменить Нельзя. Но что поразило меня сильнее всего, так это то, что помимо участия в бою этот старейшина ухитрялся продолжать комментировать оба поединка, причем все тем же искусственно усиленным голосом!

– А теперь старейшина Конан проведет русского убийцу по последнему кругу вдоль столба и прикончит его своим секретным приемом! – объявил мой противник, после того как едва не пробил мой блок – смазанную от спешки версию Сада Расходящихся Троп. – Старейшина Кристофер провел атаку Ланселота и ранил русского в предплечье! Не исключено, что оба боя завершатся одновременно!

Его голос действовал мне на нервы, мешал сосредоточиться. Я знал, что так задумывалось специально, старательно абстрагировался, но все равно добрая половина моих Воздушных Ловушек получалась не такими прочными именно из-за этого треклятого голоса!

Старейшина Конан провел Двойной Форсаж, мне пришлось отступить на два шага назад. Объявил прием под названием Назад в Будущее и снова только отступление спасло меня от его Воздушных Ловушек.

Замысел этого негодяя был предельно ясен – заставить меня отступать до тех пор, пока он не покажет на мне все свои приемы. Отступив в третий раз, я твердо решил, что этому фарсу надо срочно положить конец. Лучше получить ранение или умереть, но оставаться на одном месте.

Увы, осуществить это благородное намерение мне не удалось. Следующим приемом – это были Унесенные Ветром – меня настигли его Воздушные Ловушки. Воздух непроизвольно вырвался из груди, из носа потекла кровь, но это было только самое начало. Следующая воздушная волна бросила меня на мостовую, причем не извернись я подобно ужу, ударился бы затылком о самое основание фонарного столба.

– А теперь старейшина Конан отомстит за мистера Бонса! – провозгласил мой противник, нанося удар сверху вниз, довольно примитивный, если бы не туча окружавших его фантомов и Воздушных Ловушек.

Где-то поблизости начался кошачий концерт.

Международный флот Комиссии даром времени не терял. Получив доставленное «Зеноном» сообщение, что субмарина Немо регулярно пополняет запасы в столице японского протектората, комиссары приступили к планомерному прочесыванию прибрежных вод, минированию подходов, пригодных для большой субмарины. Все эти работы, осуществляемые российскими и японскими кораблями, проводились по ночам в обстановке полной секретности.

Когда строительство ловушки для Немо завершилось, назначенный председателем Комиссии гроссмейстер Жуков приказал перейти в режим полной блокады порта Сан-Франциско с моря и воздуха. Только японские военные корабли и дирижабли имели возможность посещать и покидать город, причем для морских судов устанавливалась сложная пропускная система через пояса минных полей.

Исключение из правила о блокаде сделали только одно – «Зенон». Этот небольшой курьерский дирижаблик стоял на площадке гражданского аэродрома и терпеливо дожидался разведчиков с новыми сведениями о субмарине. Но время шло, а герои так и не выходили на связь.

Когда на флагманский дирижабль российской части Комиссии пришло семафорное сообщение о многочисленных перестрелках в городе, командир «Дежнева», Ростислав Чесноков, предложил высадить в городе десантные отряды и навести порядок. Японские комиссары, разумеется, отказались, сославшись на какие-то пункты древнего договора, предусматривающего опеку Японской империи над остатками Соединенных Штатов.

Поздним вечером того же дня группа вооруженных людей попыталась захватить охраняемый японскими военными маяк, на котором некогда располагалась радиостанция. Нападавшие забросали домик смотрителя зажигательными гранатами, но пожар удалось потушить.

Получивший известия об этом нападении гроссмейстер Жуков заявил, что Немо находится где-то недалеко, и усилил ночные дозоры опытными психотехниками. Пиратская субмарина не появлялась. Напряжение росло.

Противник Дмитрию достался умелый, но не слишком храбрый. Старейшина Кристофер в ближний бой не лез, предпочитал засылать по широкой дуге множество Воздушных Ловушек, а затем пытался с их помощью сковать действия Ледянникова и провести быструю атаку. Российский комиссар попался на эту уловку только однажды – что-то толкнуло его под лопатку, а в следующий момент на правом предплечье образовалась длинная, не слишком глубокая царапина. Первая кровь в этом поединке была пролита. Николай, каким-то чудом разобравшийся со старейшиной Биллом, отчаянно защищался от атак комментирующего бой блэкджека.

«Надо помочь Кольке», – подумал Дмитрий, уничтожая одну Воздушную Ловушку за другой. Зоны с различным атмосферным давлением вокруг него лишались защитных оболочек, стремились восстановить утраченное равновесие с окружающей средой, и это стремление порождало сильный беспорядочный вихрь, время от времени поднимавший пыль с мостовой и бросавший ее в глаза сражающимся.

Кристофер пытался повторить удавшуюся атаку, но Ледянников перехватил контроль над одной из Воздушных Ловушек и разрядил ее на половине пути.

Пока старейшина придумывал следующую комбинацию приемов, комиссар провел двойной хачатурян, он же Танец с Саблями. Конечно, этот прием предназначался для чуть изогнутых клинков, наподобие тех же катан, но и прямой меч российского психотехника тоже подошел – Кристоферу пришлось отступить, едва не оступившись при этом о голову покойного Билла.

А вот Николай упал по-настоящему – Воздушные Ловушки его противника поймали его на уклонении от атаки, вовремя нанеся удары по внутренней стороне коленей. Старейшина Кристофер, уловив волну торжествующего Намерения от своего коллеги, приободрился.

«Против двоих мне ни минуты не продержаться», – промелькнуло в голове Ледянникова в тот момент, когда он подпрыгнул вверх в нетрадиционной версии удара под названием Три плюс Два. Наверное, старейшина Кристофер не ожидал от русского такой наглости, а может быть, попросту поймался на непроизвольно сгенерированный фантом ложного Намерения. Да и досталось Кристоферу не сильно – носком вытянутой ноги по подбородку и Воздушной Ловушкой в солнечное сплетение.

Николай с трудом отразил разящий удар блэкджека, не смог увернуться от еще одного тычка сжатым воздухом и оказался спиной к столбу в полулежачем состоянии.

– Прощайся с жизнью, крошка Никки-Маус! – хохотнул Конан во всю мощь своего усиленного голоса.

Тяга к драматургии сослужила гроссмейстеру блэкджеков плохую службу: система Воздушных Ловушек, усиливавших голос старейшины, на какое-то время скрыла от него Намерения Дмитрия. Меч с клеймом гатчинского отделения Департамента Психотехники рассек тонкую энергетическую нить, при помощи которой Конан удерживал в рабочем состоянии усилитель голоса. Воздушные Ловушки распались, и образовавшаяся зона неравномерного давления отвлекла внимание Конана еще раз.

Меч Ледянникова продолжил свое движение. Следом за ним, в кильватерной струе возмущенного воздуха, летела еще одна Воздушная Ловушка, самая сильная из тех, которые Дмитрий строил в этом бою. В центре Ловушки на старейшину Конана неслись четыре крупные песчинки.

Конан развернулся на каблуке, отбил в сторону клинок Дмитрия, играючи разрушил его Ловушку.

И все же удар достиг цели – незамеченные песчинки продолжили путь по прежней траектории и попали старейшине Конану в глаза.

Приземляясь в низкую стойку, Дмитрий понял, что совершенно не защищен от разящего удара со стороны Кристофера, повернулся к своему противнику и успел увидеть, как тот падает на мостовую. Николай запустил в Кристофера валявшийся без дела стилет Билли Бонса – у него вообще почему-то все время получалось использовать подобранные трофеи с максимально возможной эффективностью. В этот раз узкое лезвие застряло в правой икре блэкджека, сразу под коленом.

Выпущенные Конаном Воздушные Ловушки Дмитрий заметил слишком поздно – в создавшейся мешанине Намерений и фантомов почувствовать зарождение еще одной области повышенного давления было затруднительно. От первого психотехнического снаряда Ледянников отмахнулся мечом, четыре остальных остановить не смог, а потому тоже упал, хотя куда удачнее того же Кристофера, впавшего в совершеннейшую панику и фактически выбывшего из боя.

Старейшина Конан возвышался над остальными меньше секунды. Отвлекшись на Дмитрия, он недооценил ловкость Разумовского. Тот оттолкнулся от столба и, блокируя возможный удар сверху катаной, врезался Конану в ноги. Если бы не песчинки, старейшина вряд ли пропустил бы такую примитивную атаку, но сейчас он мог полагаться только на свое умение вчитываться в Намерения, каковых на месте поединка было слишком много – и настоящих искаженных, и ложных разной степени четкости.

Катана Конана высекла из диабаза мостовой несколько искр, но все-таки не сломалась. Гроссмейстер блэкджеков попытался тут же подняться на ноги, но усиленный Воздушными Ловушками прыжок из положения лежа прервала импровизированная атака Дмитрия. Ни сэнсэй, ни мастер-наставник не учили Ледянникова драться лежа с лежащим же противником, но оказалось, что так против гроссмейстера биться намного легче.

Конан расшвыривал в разные стороны десятки мощнейших Воздушных Ловушек, то и дело пытался отпрыгнуть в сторону, но каждый раз стоящий на коленях Николай своим стилевидением улавливал подходящий момент и блокировал старейшине блэкджеков пути к отступлению.

Против двух соперников, лежа, с попавшими в глаза песчинками Конан продержался целую минуту, пока Дмитрий не применил вариацию приема под названием Собака на Сене, специально придуманного для атаки из низкой стойки. Меч вошел Конану под ребра, добрался до сердца и едва не застрял в кости.

Николай, связавший катану Конана вторым блоком из серии Ну Погоди, почувствовал, что жизнь утекает из старейшины, вскочил на ноги и посмотрел на выпавшего из боя Кристофера. Противник Ледянникова лежал бездыханным возле дверей в аптеку.

– Стилет старейшины Билли был отравлен, – тяжело выдохнул Дмитрий, приподнимаясь на одно колено и вглядываясь в темноту за пределами освещаемого фонарем круга.

– Вы нам не верите, – произнес кто-то из темноты. – И вы вправе так поступать. Мы же приступили к отсчету времени. Через пятьдесят девять минут все братство Джека-Потрошителя в полном составе начнет мстить за своих старейшин. Запомните это, русские! И не говорите потом на спиритическом сеансе, что мы вас не предупредили!

Отпущенными нам минутами мы распорядились так. Вначале все-таки посетили аптеку доктора Ливси. К сожалению, сам хозяин аптеки встретил нас уже мертвым – его израненное тело лежало за кассой.

– Алексей должен был оставить ему какие-нибудь записи. Не мог же он пуститься в бега, не поделившись информацией, – пробормотал Дмитрий, изучая помещение на предмет тайников.

Увы, тайники находились легко – все они были разграблены кем-то побывавшим в аптеке до нас. Они же оставили в аптеке такой беспорядок, что найти в нем хоть что-нибудь – не обязательно секретное – было задачей не на один час.

И все же Дмитрий знал, где искать. В книге записей о покупках и рецептах отыскалась подсказка – записи о покупках, в стоимость которых входили семнадцать центов. Оказывается, этому секрету Дмитрия научил Островский, пока я бегал сюда за снадобьем для одного салемского рационалиста.

Судя по записям, Ливси разделил бумаги Островского на восемь частей и поместил их в восемь тайников.

Семь разграбленных тайников мы отыскали быстро, с восьмым возникла заминка.

– Черт побери, – прокомментировал Ледянников, когда мы установили, какой именно записи соответствует уцелевший тайник.

– Капли Датского Короля, – прочитал я отчеркнутую его ногтем строчку. – В чем проблемы? Да, стеллажи разворочены, добрая половина бутылочек разбита, но нам надо найти только то место на стеллаже, на котором когда-то стояли эти капли.

– Это мифическое лекарство, – вздохнул Дмитрий, растерянно оглядывая помещение аптеки. – Якобы панацея от всех болезней. Несколько раз шарлатаны пользовались этим названием для выпуска своих капель, но ни одни из них не обладали заявленными свойствами. Три года назад Международная фармакологическая ассоциация приняла решение не регистрировать лекарства с таким названием.

– Шифр? – предположил я, отсчитывая секунды.

Блэкджеки раньше времени не нападут, чего не скажешь о прочей братии, только и жаждущей нашей смерти. Судя по тому, что в аптеке целенаправленно искали тайники, можно предположить, что поисковым вандализмом занимались революционеры, причем местные. Республиканцы, связанные тесными отношениями с экипажем субмарины, но имеющие смутные представления о природе подводной лодки. Человек сведущий пролистал бы найденные фрагменты и сообразил бы, что одного куска не хватает. Интересно, спустя какое количество времени записи Островского доберутся до такого знатока пиратских субмарин?

– Вряд ли шифр, – буркнул Ледянников, изучая остальные страницы журнала. – Скорее какой-то код, известный только на родине, да еще Алексею. Нам придется попытать счастья в другой раз.

Я попытался представить себя на месте Ливси. Вот приходит Островский, тайно передает доктору стопку исписанных листов, берет взамен какой-нибудь пузырек и уходит. Закрывать аптеку сразу после Алексея нельзя – слишком подозрительный шаг. Значит, бумаги надо спрятать быстро и надежно, причем без отрыва от своей профессиональной деятельности. Все найденные тайники находились в потайных отделениях стеллажа, то есть под рукой. Но их нашли, а тайник с каплями датского короля – нет. Следовательно, искать необходимо где-то рядом, но не в стеллажах.

– Больше пяти минут на поиски мы выделить не можем, – заметил Дмитрий. – Иначе убираться отсюда придется с боем.

Капли датского короля… Эту загадку мог загадать сам Ливси или же кто-то работавший под прикрытием аптеки раньше. Лучше бы Ливси, поскольку с ним я несколько раз встречался и при необходимости мог бы восстановить в памяти чувство его личного Стиля.

Я аккуратно вытер лезвие катаны листом писчей бумаги, валявшимся под ногами, поднял катану над головой и попытался сконцентрироваться. Хорошо еще, что потолки в аптеке были высокими, в противном случае мне бы пришлось пользоваться другими приемами для вызова своего таланта.

Ливси придумывает тайник, отличный от всех остальных, и называет его именем несуществующего препарата. Кое-как восстановив в памяти ощущение присутствия рядом живого доктора-резидента, я попытался представить, что бы могло подтолкнуть его дать тайнику именно такое название.

Капли. Датского. Короля. Загадка и Стиль Ливси слились воедино – я аж распахнул глаза и шумно выпустил воздух из груди.

– Где? – Тут же подскочил ко мне стоявший на страже напарник.

– Датский король, – прошептал я губами, которые пересохли от перерасхода энергии – активное стилевидение, да еще сразу после такого боя далось мне нелегко. – Принц Гамлет, его отца убили, залив ему в ухо яд. А ведь и убитый и убийца были королями Дании!

– Мы сможем в этой мешанине найти подходящую емкость с ядом, но явно не за пять минут, – растерянно пробормотал Ледянников. – Хотя…

Стеллаж с ядами располагался в дальнем углу, отдельно от всех остальных. Вывалившиеся из него банки частью разбились, частью откатились в сторону, но не особенно далеко. Догадываясь, что тайник вряд ли был создан бьющимся, напарник бросился перебирать уцелевшие баночки.

– Господи, – бормотал он, отбрасывая одну банку за другой. – Зачем в мире столько ядов и для чего их все держать в аптеке?

Я, позабыв о необходимости следить за входной дверью, присоединился к поискам. Не знаю, сработало ли остаточное стилевидение или же мне просто повезло, но вторая банка оказалась тем самым тайником.

В банке была какая-то странно пахнущая мазь, из которой торчал небольшой латунный цилиндрик с завинчивающейся крышкой.

– Знаешь, не стоит сейчас пытаться доставать его из банки, – предложил Ледянников. – Яд все-таки…

В той стороне, где располагался черный ход, загрохотали чьи-то шаги. Двое незнакомцев попытались ворваться в аптеку, но активизировали какой-то механизм, который тут же взорвался.

– Рационалисты, – догадался я, глядя, как по залу мечутся две объятые пламенем фигуры. Очевидно, в оставленной ими бомбе содержался напалм или какое-то иное вещество сходного действия. А ведь задумай мы скрытно выбраться из аптеки, тоже пошли бы через черный ход! Наших противников снова подвело отсутствие координации.

– Думаю, эти республиканцы разминировали проход, – высказался Дмитрий, оказывая горящим людям последнее милосердие. – Надо спешить.

Мне захотелось спросить, куда мы побежим, но напарник прочитал мои Намерения и, прежде чем я успел открыть рот, сказал:

– На аэродром!

И мы побежали на аэродром. За нашей спиной неторопливо разгоралась разгромленная аптека покойного доктора Ливси.

Маккавити проводил людей взглядом и с сожалением повернул голову в сторону горящей аптеки. Русские люди, решившие идти сюда ночью, оказали коту хорошую услугу – опередившие их местные разлили по полу столько валерьянки, что хватило на небольшую попойку всему кошачьему населению района. Это же население, в знак признательности тем, кто стал причиной подобного праздника, во время сражения русских против людей в черном подстроило несколько случайностей, определивших результат поединка.

На душе у Маккавити царило умиротворение. То, о чем его просила заокеанская кошка по имени Кася, было реализовано, валерьянки он напился вволю, попутно укрепил свой авторитет. Кроме того, Маккавити ощущал приближение весны, а следовательно, новых приключений, ради которых он и жил в самом беспокойном районе Сан-Франциско.

Когда люди Каси исчезли за углом, кот неторопливо встал, выгнул спину, выставил хвост трубой и гордо зашагал к своему дому на Бродвее.

– Меня беспокоит Ксения, – заметил Поликарп Матвеевич во время вечернего чаепития, когда все ученики удалились в отведенное для них крыло. – Она словно отдаляется от всех нас, ходит задумчивая по тренировочному залу и побеждает каждого, кто на нее косо посмотрит. Даже мне трудно уловить ее Намерение, что тут говорить об учениках. С такой форой она даже Пашку заставляет признать поражение.

– Эта футуроскопическая связь с Николаем отнимает много сил, – терпеливо объяснил профессор. – Знание будущего предполагает невольное переживание этого будущего, особенно когда предвидение проявляется в такой форме, как у Ксении. Надвигающийся горизонт событий она воспринимает, как восприняла бы смерть Николая, остро и эмоционально. Но эта же связь в какой-то степени защищает ее от ужасов однозначного будущего. Ведь футуроскописты продолжают погибать каждый день. Выживают только гроссмейстеры Мастерства, да еще те, кто подобно мне принимает коктейль из лечебных трав и наркотиков. Надолго ли меня хватит, не скажет никто, а вот Ксения наверняка доживет до наступления Часа Ноль, когда горизонт окажется в настоящем времени и футуроскопия прекратит свое существование.

– А после Часа Ноль? – Брови сэнсэя сошлись в одной точке, Поликарп Матвеевич был сильно обеспокоен и даже не скрывал своих Намерений от Воронина.

– Все, что мы знаем о мире после этого момента, укладывается в хорошо знакомое тебе пророчество, – вздохнул Сергей Владимирович. – Я не знаю, каким образом учителю удалось преодолеть эту страшную преграду, быть может, предсмертного усилия достаточно чтобы заглянуть на ту сторону. Если это так, я постараюсь успеть рассказать о том, что увижу.

– Ты уверен, что мы захотим это знать? – спросил третий участник сборища. – При неизменности будущего любое предсказание легко превращается в приговор. Особенно если ничего хорошего нас там не ждет.

– Или – или, – пробормотал Архипов, наливая себе следующую чашку чаю. – Все будет зависеть от того, справились ли мы с указаниями Преображенского. У кого-то из наших учеников есть шанс спасти Россию, но обучили ли мы его так, чтобы он сумел этим шансом воспользоваться? И обучили ли мы его вообще? Через сито отбора прошли тысячи мальчиков, а сколько учебных вольтов сейчас стоит в церемониальном зале?

– Девяносто один, – моментально откликнулся третий участник собрания. – И этим девяносто первым в девяносто первом же году стал Николай, на которого лично я готов поставить. Они с Дмитрием, если верить обрывочным видениям Ксении, сейчас находятся в Америке и занимаются каким-то очень важным делом. А ведь Колька совсем недавно сдал экзамен! По-моему, это не случайность.

Воронин скривился, полез трясущейся рукой в карман и достал оттуда пилюлю.

– Видения закончились, – сообщил он, с усилием проглатывая лекарство и запивая его горячим чаем. – Больше мы о Николае не узнаем футуроскопическим способом ничего. Связь продолжает существовать, но активизировать ее в сознательном состоянии Ксения не может.

– Сны… – пробормотал Поликарп Матвеевич. – Она снова стала кричать во сне. Только если раньше по ее выкрикам с некоторыми погрешностями реконструировалось все увиденное, то теперь этот номер не проходит. Ксения выкрикивает имя Николая и с ужасом повторяет слово «нет». Как и сразу после комы, после пробуждения никаких воспоминаний у нее не остается. Если бы только мы могли проникнуть в ее сон…

– Такие средства существуют, – признался профессор Воронин. – Их для чего-то засекретили военные, но нам, футуроскопистам, они известны. Элементарная комбинация из препаратов, имеющихся в любой аптеке. Только ничего в ее снах мы не увидим, потому что она видит не сны, а будущее. Препаратов же для показа будущего посторонним не существует. Пока что. Да и вряд ли они когда-либо будут созданы. В силу уже упоминаемых неоднократно причин.

– В мире однозначного будущего место футуроскопии может занять стилевидение, – немного подумав, заявил третий собеседник. – И в этом случае связка Ксения – Николай как бы вывернется наизнанку. Стилевидение Николая будет непроизвольно напоминать ему Стиль Ксении. Судя по твоим сообщениям, Сергей, один раз что-то похожее уже произошло.

– Не до конца, – уточнил Воронин. На его бледном морщинистом лбу выступила испарина – началось действие лекарства.

– Во Владивостоке, на стрельбище, Николай едва не потерял контроль над своим талантом, но в последний момент сумел собрать энергию и перенаправить его с Ксении на находившегося поблизости капитана военной разведки. Так что окончательной инверсии еще не происходило ни разу.

– Отчего-то мне кажется, что полная инверсия этой связи произойдет в Час Ноль, – пробормотал Поликарп Матвеевич. – И тогда неподготовленный подмастерье может впасть в кому, как когда-то это произошло с Ксенией. Только на этот раз чуда не произойдет.

Сидящие за широким деревянным столом молча переглянулись, но промолчали. Подобный сценарий не противоречил их расчетам, более того – выглядел самым реалистичным. И пусть до поры до времени будущее оставалось неоднозначным, собравшиеся в обеденном зале мариенбургской психотехнической школы не знали, как можно избежать развития ситуации именно в этом направлении.

Не буду рассказывать, как мы добрались до аэродрома. Не потому, что обошлось без приключений, погонь и стрельбы, а просто потому, что запомнил этот фрагмент нашего путешествия крайне смутно. Перерасход внутренней энергии выродился в бешеную пульсацию крови, одышку и дрожащие конечности. Каким образом я бежал и не падал – известно только моему ангелу-хранителю. Дмитрий, правда, утверждал, что я иногда даже обгонял его, выбиравшего кратчайший путь и отстреливавшегося из пистолетов.

На наше счастье, никто из гнавшихся за нами не раскочегарил паромобиль – против этого вида транспорта пистолетные пули были бы бессильны.

Еще один непонятный момент – отсутствие засад на пути от аптеки до аэродрома. На месте рационалистов я бы высчитал, куда и какой дорогой мы побежим, после чего посадил бы еще одного пулеметчика на нашем пути. В моем состоянии хватило бы обыкновенного ружья, поскольку читать Намерения на бегу я уже не мог, а следовательно, и не ощутил бы, что в меня целятся.

Возле ворот, ведущих к причальным мачтам, дежурила пара российских авиаторов, при параде и полном наземном вооружении. Дмитрий тем временем расстреливал последнюю обойму. В ответ тоже звучали выстрелы, но нас так и не ранило, только вот мне шальная пуля срезала одну из кисточек на высовывавшейся из-за плеча катане. Упавшую кисточку я, между прочим, ухитрился подобрать и сам того не заметить – в таком вот полубессознательном состоянии меня и доставили на борт «Зенона». Я заснул, когда увидел триколор на знакомом борту дирижабля. Дмитрий проследил, чтобы мне не мешали дойти до нашей с ним каюты, заботливо придержал дверь, когда я входил внутрь и накрыл меня пледом после того, как стало ясно, что на сегодня движения моего тела завершены.

Перестрелку с толпой, что выломала ворота и разогнала вооруженную охрану, я тоже пропустил, равно как и наш поспешный взлет. Хорошо еще, что на армейских дирижаблях не принято в чужом порту останавливать паровую машину и выстужать котлы.

Зато к самому важному происшествию на «Зеноне» меня что-то разбудило. Я открыл глаза и увидел перед собой знакомый узор из заклепок. Едва заметная вибрация подтвердила мне: мы летим в расположение Комиссии, а треклятый Сан-Франциско остался далеко позади.

Поворот головы позволил мне увидеть спящего напарника. Он тоже не потрудился раздеться, но, в отличие от меня, нашел в себе силы снять хотя бы сапоги.

Алексей, с тревогой подумал я. Что будет с ним в столь растревоженном городе? Где он сможет найти убежище от коварных революционеров, расчетливых рационалистов и горящих жаждой мщения блэкджеков? А ведь есть еще и неизвестная никому, кроме него, величина – подводники капитана Немо. Они ведь тоже где-то в городе, недаром мы встретили днем мэтра Джонса.

Воспоминание о калифорнийских революционерах заставило меня ощутить приступ тошноты. Проклятые последствия перенапряжения мешали радоваться жизни, тому, что я вырвался из американского ада, в котором мог не один десяток раз погибнуть – от пули, меча или яда. О, Гатчина, Гатчина! О, славная столица России, величественный Санкт-Петербург, есть ли во всем остальном мире места, походящие на рай сильнее вас? Или это во мне говорит мой патриотизм, заставляющий хвалить местность только потому, что она является твоей родиной?

А революционеры, в особенности старый Мэтт со своим паромобилем, не выходили у меня из головы. Словно какая-то заноза сидела в мозгу. Я встал с койки, мягким неслышным шагом прошелся от иллюминатора до двери и обратно. Дмитрий повернулся носом к стенке и, не просыпаясь, создал во сне Воздушную Ловушку, растрепавшую его и без того взъерошенные волосы. Тоже перетрудился.

Я аккуратно коснулся его Ловушки кончиком катаны. Нечего тратить силы на неосознанную психотехнику.

Ловушка разрядилась легко, как будто только этого и ждала. Впрочем, мне был хорошо известен Стиль Ледянникова, а потому я знал, как нейтрализовать его энергетические фокусы.

Стиль, Мэтт и ощущение надвигающейся угрозы как-то незаметно совместились в моем сознании, спаялись в единую мысль, и я понял, что старый революционер вряд ли позволил бы нам улететь из Сан-Франциско живыми. Более того, я даже догадался, каким образом он решил отправить нас на тот свет.

Около минуты ушло на то, чтобы разбудить Дмитрия. Напарник норовил создать очередную Воздушную Ловушку и заснуть по новой. Только сконцентрировав энергию на самом себе и усилив тревожное Намерение раз этак в двадцать, удалось поднять Ледянникова на ноги.

– Чтобы проверить угольные отсеки на предмет размещенной там бомбы придется искать и будить штатного лозоходца, – моментально разобравшись в моих путанных объяснениях, сказал напарник и стал натягивать на себя сапоги.

Чтобы найти лозоходца, мы прошли вперед, на наблюдательный пост, где дежурили и поддерживали корабельную Воздушную Ловушку два «психа» в белых мантиях с андреевскими крестами.

– За лозоходца у нас судовой врач, он же кок, каюта номер шестнадцать, – выслушав нас (говорил в основном Дмитрий, поскольку я то и дело сбивался на торопливую и бессвязную речь, а он, натренированный Несвицким, мог складно излагать свои мысли в любом состоянии), объяснили авиаторы.

Поблагодарить ответившего нам «психа» мы не успели, равно как не смогли и предотвратить взрыв.

«Зенон» клюнул носом, завалился вбок и начал падать в океан.

К аппаратам тяжелее воздуха без предубеждения относились только две категории лиц: безумные «психи», готовые забраться в планер и подгонять его при помощи устраиваемых в нужном месте восходящих потоков воздуха, и не менее безумные рационалисты, считающие, что если есть в механизме возможность контактировать без неполадок с аурой «психа», то данный механизм априори несовершенен.

Дмитрий же относил себя к людям здравомыслящим, полагающим, что любой аэровоздушный аппарат пригоден для полетов в том случае, если на нем можно упасть с большой высоты без какой-либо опасности для своей жизни.

Адская машинка старины Мэтта полностью уничтожила двигатели, повредила газохранилище и котел, разорвала в клочья половину задействованных камер. Если бы в авиацию не шли косяком психотехники, «Зенон» утонул бы в ближайшие две минуты. Но нашлись герои, взявшие под психотехнический контроль пар в котле и щели в газовом хранилище. Разгонявшую «Зенон» Воздушную Ловушку, правда, спасти не удалось – ее повредило взрывной волной, а потому дежурные психотехники поспешили избавиться от теряющей стабильность области повышенного давления.

Без двигателей скорость «Зенона» упала до нуля, зато снижение высоты удалось сначала замедлить, а потом и вовсе остановить. В стальных ячейках дирижабля стали надуваться новые камеры, а котел перестал извергать из себя струю раскаленного пара.

– Мы могли бы продержаться в воздухе неограниченное количество времени и даже сформировать новую разгонную Ловушку, которая привела бы нас точно к флоту Комиссии, – проинформировал Ледянникова и Разумовского капитан «Зенона». – Но я отдаю приказ о постепенной эвакуации экипажа в шлюпки. Собирайте свои вещи, господа, нам придется немного поплавать.

Николай с опаской оглянулся в сторону кормы и черного столба дыма, вырывавшегося из нее.

– Уголь, – подтвердил Ледянников. – Нам не создать новую разгонную Ловушку, потому что внутри нее скоро будет невозможно дышать. Кроме того, огонь может перекинуться на газохранилище, а оно и без того повреждено.

– Дмитрий Никанорович, вы неплохо разбираетесь в авиаторстве, – похвалил мастера-«психа» капитан курьера. – Должно быть, у вас были неплохие учителя.

– Я летал вместе с Несвицким и Чесноковым на «Дежневе», – скромно ответил Ледянников. – Так сколько времени у нас есть до действительно серьезных неприятностей? А то мне бы не хотелось затеряться на шлюпке в зимнем океане, да еще в том районе, где орудует субмарина Немо.

– Больше двух часов гарантировать не смогу, – предупредил капитан. – Так что собирайтесь в темпе, нам надо будет сделать попытку отстрелить весь двигательный отсек.

«Зенон» вздрогнул всем корпусом, котел таки не выдержал избыточного давления и лопнул. Кипятком и паром обожгло четверых членов экипажа.

– Осторожно! – проорал в рупор капитан курьерского дирижабля. – Я подрываю отсечку!

По решетчатому корпусу «Зенона» пробежалась цепочка искорок, металлолом, некогда бывший двигателем для такой махины, накренился и упал в воду, поднимая тысячи мелких брызг. Вслед за двигателем должны были отвалиться отсеки с углем, но там то ли что-то заело, то ли просто деформировалось от самого первого взрыва.

– Надо было раньше догадаться, – проворчал капитан курьера. – Сейчас мы или встретим патрульные дирижабли, или эвакуируемся в шлюпки и глядим на торжество огненной стихии с почтенного расстояния и снизу. А ведь я еще помню русско-османскую, горел точно так же над Дарданеллами…

Через десять минут после неудачного отстрела угольных хранилищ океан угрожающе приблизился. Терпеливый капитан довел высоту до пятнадцати метров, а затем сбросил в воду верхнюю боевую платформу с одним из трех пулеметов. Еще через полчаса пришлось повторить операцию с нижней боевой платформой. Теперь от красавца курьера остался только зияющий многочисленными прорехами внешний корпус да осевая гондола, своей массой тянущая на дно.

– Можем ли мы чем-то помочь делу спасения дирижабля? – поинтересовался Дмитрий, видя, что у капитана не хватает людей с Мастерством на отчаянное обуздание пожара.

– Такие зеленые человечки, как вы? – удивился капитан. – Ну что вы, Дмитрий Никанорович, не извольте переживать. Лучше отдыхайте и любуйтесь воздушной катастрофой, где еще, кроме как на японо-британской, такое увидишь. А тут даже эффект присутствия имеется.

Эффект действительно имелся, поскольку дым менял направление (а скорее всего, это мы после выхода из строя рулей описывали широкую спираль), в рубку то и дело надувало целые клубы.

Капитан курьерского дирижабля знал, о чем говорит, – опасности для экипажа и пассажиров не было никакой, поскольку «Зенон» успел влететь в зону боевого патрулирования и с минуты на минуту столб черного дыма должен был привлечь внимание остальных кораблей.

– У меня продолжается странное ощущение, будто это происшествие тоже завершится удачно, – тихо признался напарнику Николай. – Это чем-то похоже на стилевидение, только не такое четкое. Что бы это могло быть?

– Голос ангела-хранителя, – пошутил Ледянников. – А если серьезно, то я тоже ощущаю какую-то странность. Ты ведь заметил, как нам с тобою неестественно везет? Я только что, даже не вспоминая сомнительные случаи, насчитал двадцать ситуаций, в которых нас могла поджидать смерть. А каковы наши реальные потери? Пара царапин плюс переутомление. Сдается мне, там, на небесах, готовят для нас какой-то большой сюрприз. Такой большой, что разом перекроет всю нашу удачливость за один раз. Может, даже с лихвой.

– Но ведь все наши удачные исходы спасали наши жизни и вели к осуществлению данного нам задания, – не понял его подмастерье. – Что может за один раз компенсировать двадцатикратное спасение наших жизней? Двадцатью смертями разом мы вряд ли умрем.

– Не обязательно умирать два десятка раз, – скривился Ледянников, вглядываясь в черную точку, возникшую на горизонте. – Достаточно умереть только один, но зато максимально паршиво. Как бы наш случай не оказался из таких.

Когда подлетевший к месту происшествия «Дежнев» приступил к подъему экипажа «Зенона» со спущенных на воду шлюпок, легкий курьер уже превратился в летающий костер. Одна за другой лопались наполненные гелиевой смесью подъемные камеры, рвались оставшиеся боеприпасы. Ветер, вызванный военными «психами», отогнал горящий дирижабль в сторону. Агония «Зенона» продолжалась чуть дольше часа. «Дежнев» успел собрать всех эвакуированных и поднять на борт все шлюпки с ценными грузами, пока огонь отчаянно цеплялся за возможность удержаться в небе. Но его время истекло, и то, что когда-то было легким курьером российских военно-воздушных сил, нырнуло в волны Тихого океана.

Капитан «Зенона», конечно же, плакал, но окружающие тактично старались этого не замечать.

– Электрическая? – недоверчиво переспросил британский дипломат, после того как Дмитрий сделал доклад на выездном заседании Комиссии. – Как может существовать полностью электрическая подводная лодка? Откуда она будет брать электричество? Из воздуха? Или, может, из морской воды? В привезенных вами бумагах нет решительно никаких указаний на электрический секрет субмарины.

Выездное заседание комиссии проходило на нижней боевой платформе тяжелого дирижабля «Бирон», который единодушно был признан флагманом объединенного воздушного флота. Британцы, японцы и русские размещались на походных стульях вокруг трибуны, наспех изготовленной из контейнера с глубинными бомбами. Сразу перед трибуной размещался один из шестнадцати бомболюков. Отчего-то пахло свежесрубленной сосной, хотя никакой сосны тут не водилось.

– Сделать вывод об электрической природе пиратского корабля можно по странному отбору кандидатов на роль будущих механиков, – пояснил Ледянников. – В экипаж приглашались люди небольшого роста, да еще и разбирающиеся в технике, особенно в электрических машинах. Это ли не очевидный след?

– Вовсе не обязательно, – возразил британец. – Не секрет ни для кого из нас, что изготовление электрических машинок является запрещенным в японском протекторате занятием. Именно потому вербовщики и пытались определить умение будущего механика управляться с довольно сложными механизмами. Да капитану Немо новые «психи» и не нужны – главное, чтобы на борту всегда нашлись готовые на смерть во имя поверхности и королевы. У капитана Немо есть хорошо подобранная команда высокопрофессиональных «психов». Перераспределив нагрузку на дюжину человек, он вытворяет чудеса, недоступные нам. А весь секрет – в правильной организации процесса.

Убедить англичан и часть японцев, что подводная лодка действительно связана с электрическими приборами, не удалось. Вера в Мастерство у японцев и трезвое отношение к возможностям сложных механизмов не допускали существования подводного пиратского ужаса.

Хуже того, гроссмейстер Жуков, признанный председателем Комиссии на ближайшие шесть заседаний, тоже не верил нашей интуиции. Его способности к стилевидению являлись государственной тайной, но я позволил бы предположить, что я ощущал Стиль намного четче его. Иногда лучше иметь один ярко выраженный талант, чем разрываться в разные стороны, пытаясь тренировать сразу три или четыре. Алексей обязательно упомянул бы о множестве психотехников, если бы попал на подлодку, управляемую при помощи Мастерства. Но уцелело только краткое описание радиостанции, вылавливающей из эфира едва ли не каждое слово.

Упрямцы в Комиссии приводили в пример никому не нужный проект «Электромедиум», заключавшийся в том, что раз в сутки, в строго определенное время, спускали шлюпку на воду, отводили при помощи канатов и только после этого запускали размещенное на шлюпке устройство для связи посредством радиоволн. В мирное время да в спокойных водах «Электромедиум» показал себя довольно эффективным, но в реальной боевой обстановке намного больше пользы приносили семафоры, гелиографы и почтовые голуби.

Я сидел чуть поодаль от всех, приглашенный скорее в качестве свидетеля, нежели как самостоятельное лицо, входящее в состав Комиссии. По местным законам я был всего-навсего тенью Ледянникова – и это при том, что на флагштоке «Бирона» развевался российский флаг, – несмотря на всю оказанную державе пользу! Нет в мире справедливости.

Теперь, глядя, как взрослые и умные люди толкут воду в ступе и препираются из-за деепричастного оборота в протоколе, я понимал Дмитрия с его мизантропией. Взгляни на каждого комиссара по отдельности, поймай его Стиль и придумай, как бы разрешил этот человек проблему с пиратами, – не картинки выходят, а загляденье. Собери их всех в одно помещение, дай им власть над большим морским и воздушным флотом – выйдет в точности как сейчас. Недаром в Библии пишут, что люди стали размножаться только после грехопадения. Не создан человек для плодотворного общения с себе подобными, и все тут!

Особенно позабавил меня – в самом начале заседания, когда я мог еще находить в этом смешное, а не подтирать украдкой свои Намерения, холодея от осознания извращенной природы социума, – момент с гидропланом. Оказывается, в него тут тоже не верили, несмотря на то, что мы с Дмитрием дали показания, что видели этот летательный аппарат в воздухе над океаном! Кто-то из комиссаров снисходительно смотрел на нас и молчал, кто-то принялся доказывать нерентабельность создания аппаратов тяжелее воздуха, лишенных психотехнической поддержки. «Психи» полагали, что мы стали жертвой какого-то хитрого фантома, а британский дипломат поверил в гидроплан, но тут же заявил, что существование подобного летательного аппарата свидетельствует о справедливости его гипотезы. Дескать, только сильные «психи», работая командой, могли бы пользоваться таким механизмом.

Зато на заседании я смог узнать последние новости о действиях капитана Немо. В документах Островского Немо звали Николасом Теслой, однако и тут бюрократия проявилась во всей своей благоглупости – комиссары продолжали называть капитана именем Немо, поскольку именно так он был зафиксирован в начальных документах! Так вот, японский флот выследил Теслу-Немо и попробовал расправиться с ним самостоятельно. Итог: четверо выживших, причем трое из них выжили из ума.

Людей, сумевших сохранить здравомыслие на заседаниях комиссии, помимо нас с Дмитрием нашлось только пятеро. Костровицкий с Солнцевым, российские эксперты по Японии и Великобритании соответственно, японский военный эксперт, почему-то напомнивший мне Сугимото, и двое англичан-дипломатов, державшихся чуть особняком от остальных. Увы, любое голосование оставляло эту фракцию в меньшинстве. Так что я сидел тихонько в задних рядах, пропускал сквозь себя всю эту болтологию и предавался греху уныния. Такая Комиссия вряд ли могла противопоставить Тесле хоть что-то, кроме официальных документов, на которые он – как и на все остальные международные законы – даже не посмотрит.

– Теперь, полагаю, вы понимаете, отчего я не люблю появляться на борту «Бирона», – пояснил капитан Чесноков, встречая нас на своем «Дежневе». К счастью, Комиссия самостоятельно приняла решение распределиться по всем крупным воздушным судам, а потому Ростиславу удалось устроить так, что мы оказались его гостями.

Стилем Чесноков чем-то напоминал пропавшего в лабиринтах Сан-Франциско Островского, только тот был сухопутным военным человеком, а Чесноков всей душой принадлежал воздушным просторам. Дмитрий при помощи своего чревовещательного фокуса сказал мне, что Платон Эдуардович высоко ценил этого офицера, но тут я обошелся бы и без рекомендаций Несвицкого. Ростислав был насквозь харизматичен, парадоксальным образом сочетал иронию с авиационным уставом и светскими манерами. Если Островский напоминал гусара, сбежавшего из эпохи зарождения психотехники, то Ростислав относился к более поздней формации, опоздав родиться всего на век с лишним.

– Согласно штатному расписанию, во время сражений ваши места на нижней боевой платформе, – проинформировал нас Ростислав за ужином в офицерской столовой. – Вы будете нейтрализовывать негативные психотехнические удары, которыми, по мнению вышестоящего начальства, будет забрасывать нас неуловимый Немо. Лично мне кажется, что ожидать бронебойного снаряда куда вероятнее, но и тогда для вас найдется работа. Во время боя никто не остается без дела.