Кабинет начальника Второго Отдела.

Цуруми сидел за заваленным бумагами столом и, со скрежетом в зубах, раз за разом прогонял на экране компьютера записи внутренних камер наблюдения. Основным персонажем этих записей был уборщик Александр Ларкин, принятый на работу полтора месяца назад и с тех пор не замеченный ни в чем подозрительном. Хотя нет, в свете некоторых событий его действия выглядели очень подозрительно. В первую очередь тот факт, что в свой выходной он был замечен в Геофронте, и в то же время было зарегистрировано излучение в фиолетовом спектре. Вспышка излучения была очень кратковременной, точно локализовать эпицентр просто не успели. Но Ларкин, являющийся одним из подозреваемых на клеймо "серафима", определенно появился в штаб–квартире, не имея на то причин, и в зоне приблизительного расположения эпицентра было обнаружено тело одного из техников, скончавшегося от перелома шеи. Смерть эта была очень похожа на несчастный случай, о чем было официально объявлено. Или кто–то очень хотел, что бы это было похоже на несчастный случай. Старый разведчик доверял своему чутью, и в случае с этим уборщиком оно буквально вопило "Опасность!". Цуруми устало откинулся на спинку кресла, перебирая в памяти накопленные факты.

Первое: как установила беглая экспертиза, не смотря на американские имя и фамилию, и вопреки официальным фактам биографии, у Ларкина не западноевропейский тип лица. Его знакомый из JSSDF, проводивший анализ, был готов поставить свое месячное жалование на то, что этот тип — славянского происхождения. Одно это здорово подстегнуло Цуруми, поскольку русских он терпеть не мог еще со времен службы в разведке. Конечно, это можно было списать на то, что у Ларкина в предках были российские эмигранты, но притянутые за уши допущения — первый враг аналитической работы.

Второе: Ларкин впервые появился в Токио‑3 спустя две недели после нападения Третьего Ангела. И в тот же день устроился на работу в NERV. Подозрительно потому, что именно тогда начался массовый отток населения из города, и приезжих было крайне мало, да и те — больше по необходимости. В какой–то момент Цуруми позавидовал русским, имеющим обширную практику создания "закрытых" городов.

Третье: Ларкина сразу допустили до работы в ангаре Евангелионов. Впрочем, этому было объяснение — когда на этот счет расспросили его непосредственного начальника, тот ответил, что в ангаре еще никто почему–то не выдерживал больше месяца работы, писали прошение о переводе, и потому постоянно не хватало людей. Слова Камимуры подтвердились в архиве отдела кадров, где подобных прошений скопилась за пять лет активной работы NERV приличная папка. А ведь этот хоть и гайдзин а уже вот сколько держится и пока не ноет, что Евангелионы на него смотрят. Не обычна такая психологическая стойкость для выпускника старшей школы.

Четвертое: Ларкин не имеет контактов среди коллег и соседей по жилому блоку. В смысле вообще. С момента установления за ним слежки прошло уже три недели, однако в рапортах приставленных к нему агентов не было никаких сведений о его бытовом круге общения. Вместе с тем, он был замечен в разговорах дружеского характера с пилотом Евы‑01, Икари Синдзи, а так же однажды имел короткую, но весьма эмоциональную беседу с капитаном Кацураги. На этом список лиц, с которыми общается объект, заканчивается, исключая продавцов в магазинах. Это при том, что подозреваемый не производит впечатления хикикимори.

Пятое: обыск в служебной квартире Ларкина дал довольно странные результаты. Там не было не только оружия, которое изначально искали, но так же каких–либо личных вещей, мебели и предметов повседневного пользования, кроме самых необходимых. Фактически, в ней не обнаружилось вообще ничего, кроме базового набора "под ключ", предметов гигиены и нескольких комплектов одежды. Причем один из проводивших обыск сотрудников указал на полях своего рапорта, что его "холостяцкая берлога по сравнению с этим местом — номер люкс". Весьма нетипичный быт для молодого человека, как минимум нетипичный.

Подозрительно? Однозначно. Является ли данный объект "серафимом"? Скорее всего, нет. Цуруми еще раз бросил взгляд на остановленную видеозапись. Ларкин был на ней виден четко и ясно, никаких искажений или замутнений, вызванных АТ-полем, не наблюдалось. Не наблюдалось их и на камерах, которые деятельные сотрудники Второго Отдела рассовали как в жилище подозреваемого, так и на его стандартном маршруте следования до работы. Кроме того во–первых, ни в чем противозаконном или асоциальном (кроме патологической необщительности) Ларкин замечен не был — прибывал на службу вовремя, общественный порядок не нарушал, с начальством держался подчеркнуто вежливо, строго следуя традиционному этикету. Единственный выбивающийся из рамок полной нормальности эпизод был на следующий день после атаки Пятого Ангела — Ларкин сказался больным и не явился на работу. Во–вторых, повседневное поведение так же вписывалось в рамки нормального. Утром на работу, вечером с работы, иногда — проход по магазинам, после работы — только ужин и сон. Выходные тоже в основном посвящались сну, реже — прогулки на открытом воздухе в малолюдных местах. Наконец, Ларкин довольно часто контактировал с обоими пилотами, но при этом не совершал никаких действий, которые можно было бы истолковать как агрессию. Правда, в одном из докладов высказывалось предположение, что ВОЗМОЖНО он сторонится Первого Дитя, но если подумать, этим грешила половина персонала NERV.

В качестве последнего козыря Цуруми припряг к делу Акаги, заставив ее провести ДНК-экспертизу волос Ларкина, найденных в его квартире. Результат был удручающ — не считая врожденной латентной предрасположенности к эпилепсии и шизофрении, подозреваемый на генном уровне оказался самым обычным человеком. Узнав об этом, Цуруми едко поинтересовался у Акаги, чем вообще "серафим" должен отличаться по ее мнению от человека. Та ответила гениально просто: "Он способен генерировать АТ-поле". Вот сам бы он ни за что не догадался! За что вообще этим головастикам деньги платят?!

В общем, дело в очередной раз уперлось в тупик. Для очистки совести Цуруми отослал ориентировки на Ларкина в криминальную полицию, но и там его ждало разочарование — никого похожего в их базах не числилось. В итоге картина складывалась двусмысленная: парень явно не тот, за кого себя выдает, но при этом с виду никакой угрозы безопасности NERV не представляет. Кроме того, документы у него все в порядке, запросы в соответствующие инстанции подтвердили это. Цуруми скрипнул зубами. На деле все выглядело замечательно, формально он мог вообще махнуть на этого уборщика рукой, оставив его нестыковки в личном деле на растерзание отделу кадров. Но инстинкты вопили во все горло, что упускать его из поля зрения нельзя ни в коем случае, да и не хотелось Цуруми спускать на тормозах проблему убийцы с паранормальными возможностями.

Начальник второго отдела потер уставшие глаза и искоса глянул на часы. Полдевятого вечера, нормальные сотрудники давно разошлись по домам. На постах оставались только дежурные оперативники да охрана, уже привыкшая к новому утяжеленному обмундированию. Интересно, а этого вообще хватит, если "серафим" решит проникнуть в NERV силой? Против Ангелов были бессильны управляемые ракеты и крупнокалиберные снаряды. А учитывая разницу в масштабах, АТ-поле "серафима" так же может оказаться непробиваемым для пистолетных патронов, пусть и крупного калибра. И что тогда делать? Надеяться на пулеметные турели? Они расставлены слишком редко. Цуруми почесал подбородок. Если противник находится вовне — это опасно, но когда он внутри — это опасно вдвойне. Будь его воля, он бы ликвидировал всех подозреваемых, что присутствовали в штаб–квартире в день атаки Пятого Ангела, но Командующий почему–то не дал разрешение на эту акцию. Откуда в Икари проявилось такое человеколюбие, Цуруми решительно не понимал, но оспаривать прямой приказ начальства не решился. А это значило, что отделу контрразведки предстояло продолжать играть в детективов.

А что тут можно сделать? Да ничего по сути дела. Слежка за всеми подозреваемыми без алиби в количестве пяти человек ведется, об обнаружении АТ-поля в фиолетовом спектре докладывают незамедлительно, дополнительные меры безопасности приняты. По сути, Цуруми сделал все, что было в его силах, и теперь ему оставалось только ждать. Конечно, можно было вызвать каждого на допрос с пристрастием или просто спровоцировать, но тут опять же был прямой приказ Командующего ограничиваться только слежкой. Продиктованный, очевидно, опасениями излишне бурной реакции "серафима" на провокацию. Он потянулся в кресле и вывел на экран компьютера личные дела всех фигурантов данного дела.

Номер первый: Такэо Орисима, бухгалтер. Сорок восемь лет, женат, двое детей. Семья после атаки Третьего Ангела съехала в Токио‑2, Такэо остался, мотивировав свое решение тем, что в столице бухгалтеру работу найти сложно, а тут оклад в полтора раза выше чем в среднем по стране. Но от греха подальше написал прошение о выделении комнаты в жилом блоке Геофронта, каковое было удовлетворено. Цуруми внимательно осмотрел фотографию Такэо. С монитора на него смотрел полный человек в круглых очках, с небольшой лысиной, высокого роста, но с рыхлыми от сидячей работы мышцами. Представить, как этот добропорядочный семьянин и любящий отец хладнокровно расстреливает в упор группу подростков, Цуруми не мог, хотя и старался. Впрочем, внешность она обманчива, да и алиби у него не было ни в одном случае.

Номер второй: Сакё Комацу, старший научный сотрудник. 35 лет, женат, один ребенок. Эти экстремалы, даже после трех нападений Ангелов продолжают проживать в Токио‑3. Хотя возможно, им просто некуда уезжать. Сам Сакё выглядит довольно крепким, к тому же в школьные годы состоял в школьном клубе кен–до. То есть физическую возможность имел. Куда сложнее с мотивами, и особенно — с моральными возможностями, поскольку Сакё страдает сильной гемофобией.

Номер третий: Фуминори Накамура, спасатель. 41 год, разведен, детей нет. Тоже очень высокий для японца человек мускулистого сложения, серьезно занимается дзю–дзюцу. До приема на работу в NERV служил в береговой охране, имеет служебные поощрения и хвалебные рекомендации бывшего начальства. Из неприятного — медицинской карте значится нервный срыв двенадцатилетней давности, после смерти единственного ребенка. Подробностей найти не удалось, но по непроверенным данным, его сына убил наркоман, что бы достать денег на дозу. Чем не причина затаить ненависть на маргинальные слои общества? Правда, психологические тесты, обязательные для персонала с его уровнем допуска, показывают полную устойчивость, но если вероятность один на миллион — это все равно не ноль.

Номер четвертый: Ямада Тоширо, уборщик. 20 лет, холост, детей нет. В прошлом — волейболист юношеской национальной лиги, ныне прозябает на низкооплачиваемой должности. О родителях сведений немного, точно известно, что они хорошо обеспечены и что судьбой сына они не интересуются. Был отчислен из колледжа из–за конфликта с куратором, вроде даже судился, но не помогло. По докладам агентов наружного наблюдения, имеет склонность к употреблению алкоголя и случайным половым связям. Психиатрический анализ показал наличие маниакально–депрессивного психоза в форме, не требующей врачебного вмешательства. Как и все прочие, имел возможность, и у него лучше с мотивами — мозги в один прекрасный момент у него могло просто переклинить.

Ну и наконец, номер пятый: собственно Александр Ларкин, так же уборщик. По документам — 18 лет, но в свете прочих фактов — скорее всего старше, хотя черт разберет этих гайдзинов. Опять же холост, детей не имеет, сирота, единственный ребенок в семье. В школе ничем не выделялся, состоял в кружке каллиграфии. Ага, состоял он. А что тогда кандзи в его исполнении больше похожи на случайные кляксы? При желании, в прочем, это можно объяснить тем, что его в кружке научить за три года так ничему и не смогли. Так, тут есть копия аттестата. Странно, что при таких отметках он ухитрился завалить вступительные экзамены. Группа крови — третья, резус отрицательный — тут все как у людей. Согласен пожертвовать органы в случае смерти, ишь какой альтруист. Стандартная медицинская страховка, особых отметок о хронических болезнях и травмах нет. Медицинское освидетельствование и психологическую проверку, как неквалифицированный персонал, не проходил, так что более подробных сведений нет. Если не считать нестыковок его официального происхождения и генотипа — вполне обычный ронин. Но именно эти нестыковки приковывают к себе самое пристальное внимание. Ах да, вот еще в последней строчке предварительный вердикт психиатра — шизоидное расстройство личности.

Что имеем на выходе? Личность с темным прошлым, весьма вероятно — с очень хорошей липой вместо документов, с психическим расстройством и имевшая возможность совершить все эти убийства. Единственный, кто не мог получить рекомендаций от людей, знавших его на протяжении многих лет. Что хуже — нет никаких объяснений, почему убийца поступал именно так. Это однозначно не почерк серийного маньяка. Но и на четко спланированную работу профессионала тоже не похоже. Нечто не укладывающееся в рамки обычного и даже девиантного человеческого поведения. Если конечно верно то, что наш клиент, не смотря на свои способности, все–таки человек. А если он НЕ человек? Цуруми потер лоб. Работа оставляла ему мало времени на повышение эрудиции, но он все–таки знал, что поведение даже обычных животных вроде собак в рамки человеческой психологии не укладывается. Так почему в эти рамки должно укладываться поведение той странной твари, что они ищут? Причин для этого нет, а это делает присутствие Ларкина в NERV еще более опасным, поскольку его действиям нет объяснения, их невозможно предсказать, не ясны его цели. Сейчас он смирно драит полы, раскланивается с начальством и делится с Третьим Дитя рецептами превращения полуфабрикатов в нормальную еду, но в следующее мгновение может без всяких видимых предпосылок превратиться в машину разрушения, вроде этих ваших Ангелов. Цуруми сделал зарубку в памяти — дать агентам наружного наблюдения указание ликвидировать Ларкина любыми доступными средствами при совершении им любых действий, не свойственных человеку.

Что еще можно сделать? Можно ненавязчиво устроить ему медобследование, после которого ему пропишут нейролептические препараты с целью повышения его адекватности. Однако если он и правда не человек, неизвестно как они на него подействуют. Можно спровоцировать его на какое–нибудь нарушение и попросту уволить. Хотя неизвестно, что он в таком случае выкинет. Черт, куда ни кинь — все одно натыкаешься на полную непредсказуемость последствий. А что в таком случае требуется? Требуется максимум информации об объекте, дабы составить прогноз с достаточной долей вероятности. Хорошо, тогда новая задача: откуда взять информацию без ведома объекта? Медосмотр дело хорошее, но этого не достаточно. Скрытые камеры и микрофоны показали свою несостоятельность. Цуруми напряженно задумался, и среди нейронов молнией промелькнула идея.

"Хе–хе, Ватару, да ты просто гений!" — он поднял трубку служебного телефона и набрал номер, который знали считанные люди на планете.

— Алло. Соедините меня с генералом Клэнси.

* * *

Ангар Евангелионов, четыре дня спустя.

Вышагивая по ангару Евангелионов с поломойкой и потирая красные от недосыпания глаза, Шут не переставал нервно коситься на Еву‑00. С момента уничтожения Рамиэля времени прошло уже немало, и с тех пор Шут появлялся на рабочем месте в постоянном ожидании того, что Нулевой решит отомстить за все хорошее и не очень. Однако, вопреки опасениям, гигант в отсутствие внешнего питания оставался безмятежен, зато проблемы подкрались с другой стороны.

Во–первых, исключая помощь Рей в пилотировании, Шут по сути дела был бессилен что–либо сделать для предотвращения грядущей катастрофы. Ликвидировать Командующего Икари было бессмысленно — SEELE просто прислали бы ему замену. Уничтожить Евангелионы и Копье Лонгиния, необходимые для инициации Третьего Удара, не представлялось возможным, да и нельзя этого было делать — как–никак, от Ангелов надо было как–то отбиваться. Единственной здравой идеей, которая могла дать какие–то положительные плоды, была физическая ликвидация SEELE. Проще говоря, найти всех тех, кто управляет NERV и тихо перерезать. Реализации этой благой затеи мешало то, что никто не знал, где же их собственно искать. Не знал даже командующий Икари, хотя его память Шут просмотрел в первую очередь. Удалось нашарить только несколько имен, что стало поводом для похода в интернет–кафе. Где его ждал жесткий облом — мировая Сеть тоже не знала, кто такие члены SEELE и где их искать. Один лишь этот факт был серьезным поводом для фрустрации.

Во–вторых, Второй отдел начал очень серьезно под него копать. Если камеры и микрофоны по всей комнате не доставляли особых неудобств, то наступающие на пятки нервные во всех смыслах агенты в штатском с крупнокалиберными автоматами в как бы случайных кейсах и сумках серьезно действовали на нервы. Избавиться от них было возможно, но нельзя — его бы моментально из подозреваемых перевели в категорию смертников, и какое бы преимущество ему не давали психические способности, в одиночку противостоять армии прекрасно обученных головорезов с лучшей на планете технической поддержкой он не мог. Оставалось только стараться не оглядываться на них поминутно, отводя душу по вечерам с помощью дешевого магнитофона, с садистским удовлетворением заставляя слухачей "наслаждаться" полной дискографией группы "Carcass". Все–таки, надо было что–то сделать еще тогда, когда в первый раз встретил Цуруми в коридоре NERV, а теперь уже поздно куда–то вмешиваться — слишком много народу подключено к делу. Так что приходилось вести себя тише воды ниже травы, вести себя вежливо и по возможности — незаметно промывать мозги агентам, что бы не хватались за оружие чуть что.

Третьей и четвертой проблемами были Рей и Синдзи соответственно. Собственно, проблемой была даже не сама Рей, а ее требование (если не сказать приказ) помогать ей. Единственный на данный момент эпизод такой помощи обошелся Шуту в несколько часов предкоматозного состояния, пропущенный рабочий день, вычет из зарплаты и подскочивший на десяток пунктов градус паранойи у Цуруми. Между прочим, даже спасибо не удосужилась сказать, да что там спасибо — за три недели ни разу во сне не явилась. Ну да ладно, ночью работник физического труда должен спать, а не вести беседы с богинями планетарного масштаба. Сложность же с Синдзи была в том, что его запасы решительности, видимо, иссякли после вытребованного жалования. Пару недель после операции он ходил пришибленный, даже больше чем обычно. Когда Шут решил прочитать, а чем собственно дело, его ждал большой сюрприз. Который заключался вовсе не в том, что Синдзи чувствовал себя виноватым за промах первым выстрелом, вследствие чего пострадала Аянами ("Ангелочка тебе жалко, а меня не жалко, поганец…") а то, что она ему в тот вечер улыбнулась! Она! Ему! УЛЫБНУЛАСЬ! Когда Шут впервые увидел эту картинку в его памяти, то ближайшие пять минут боролся с соблазном побиться головой об стену. Следующие пять минут ему хотелось прыгать от радости — его план начал действовать без каких–либо усилий! Однако в скором времени ему уже хотелось выть на луну — предпринять какие–либо последующие действия Синдзи даже в голову не приходило. Когда же Шут в следующей беседе намекнул ему на возможные отношения с Рей, тот вовсе покраснел, смутился и перевел разговор на Кацураги и вечный свинарник в ее комнате. В любых других условиях Шут бы давно дал ему установку "я–не–боюсь-никого–и–ничего-я–самый–крутой-на–свете", но тут вмешивалась пятая проблема — Икари Юи, она же Ева‑01.

После уничтожения Рамиэля в общении с ней, до сих пор носившем несколько односторонний характер, начали проявляться какие–то подвижки. О высокоинтеллектуальных беседах речи не шло, но, по крайней мере, она стала отзываться на его мыслефразы едва заметными эмоциональными колебаниями. Вот только отзывы эти были далеко не благодушными, и хотя и не шли ни в какое сравнение с предвечной ненавистью Нулевого, но ментальное присутствие Шута ее явно раздражало. В полной мере возможности тела Евангелиона она использовать не могла, а потому после первой удачной "беседы" Шут отделался легкой головной болью. Похоже, никого кроме своего сына она признавать не желала, и подвижек на этом фронте ожидать не приходилось. Что, кстати, исключало возможность ментального воздействия на Синдзи, поскольку это оставляло в разуме реципиента определенный след, и Юи могла просто послать его, "почуяв" Шута. На сим было решено до поры до времени оставить бедную женщину в покое, пока не представится более удачный момент для конструктивного диалога.

Но самой главной своей проблемой Шут считал зачастившие в последнее время ночные кошмары. Они являлись каждую ночь, настолько яркие и реалистичные, что он просыпался среди ночи в холодном поту, судорожно стискивая в руках простыню. Как правило, после пробуждения от них оставались только неясные смутные видения, но иногда определенные моменты врезались в память, и тогда следующие дни было страшно просто ложиться спать.

Эти сны были разнообразны по содержанию и сюжету. Где–то Шуту виделась ледяная пещера, скудно освещенная лишь странным белесым сиянием, и царивший в ней холод буквально вымораживал кровь. Иногда ему являлась странная емкость, заполненная желтоватой жидкостью, которая заполняла рот и легкие, и тогда он просыпался, чувствуя, что захлебывается. Пару раз он видел темноту, раздираемую лишь воем сирены, и чуял острый, тошнотворны и притягательный запах крови. Однажды ему привиделся заброшенный дом, заваленный окровавленными телами подростков, которых он одновременно знал и не знал. Как–то он видел даже погребенный под снегом полуразрушенный лагерь; дул шквальный ветер и страшно болело полуразорванное неудачно упавшим обломком балки тело, а над горизонтом медленно раскрывались четыре сияющих неземным светом крыла. И так далее, без конца. Кошмары были разнообразны, но заканчивались всегда одинаково, превращаясь в два горящих ненавистью глаза и руки, изо всех сил стискивающих горло. И спустя мгновение Шут спросонья окидывал свою комнатушку расширившимся от ужаса глазами, раз за разом переживая предсмертную агонию Аянами Рей. И поделать ничего с этим не получалось, успокоительное и снотворное просто не оказывали на измененный организм псайкера никакого эффекта. А когда наступало утро, наваливались вялость и мигрень. Винил Шут в таком положении вещей исключительно Рей, затащившую его в самое пекло боя с Рамиэлем. Винить самого себя за то, что он добровольно принял на себя основной удар, было ему не с руки.

По ангару разнесся гудок, возвещающий конец смены. Шут с облегчением выключил поломойку, загрузил швабры на тележку и поволок все свое хозяйство к подсобке. Избавившись от рабочего инвентаря, он уже на выходе мельком глянул на слегка сдвинутую половую плитку в углу, где покоилось его оружие, и отправился в раздевалку.

Одевался Шут аккуратно, что бы ничего не заподозрили вездесущие камеры. Дело было в том, что без привычной тяжести пистолета в кармане или хотя бы ножа за плечом Шут чувствовал себя… ну не то что бы голым, но неуютно. Пару дней он еще сопротивлялся этому чувству, но под конец извечная паранойя взяла верх и теперь его карманы и рукава были наполнены самыми прозаичными предметами, которые при желании превращались во вполне себе орудия упокоения ближнего своего. Во внутреннем кармане куртки лежала толстая гитарная струна, купленная в музыкальном магазине, концы которой привязаны к ручкам от детской скакалки — при правильном набрасывании петли на шею даже не душит жертву, а буквально разрезает плоть. В подкладке каждого рукава было спрятано по заостренной точильным бруском короткой велосипедной спице. Пусть их металл был довольно мягким, но на один удар в глаз или горло их бы хватило, а большего и не требовалось. Еще один карман был занят небольшим мешочком с шариковыми подшипниками. Замечательная вещь, если нужно оперативно разорвать дистанцию с недружелюбными преследователями. Так же Шут завел привычку всюду носить с собой стеклянную бутылку с колой. Пить он ее не собирался — здоровье не казенное — но зато она легким движением руки об асфальт превращалась в годное подобие ножа. Всего этого внушительного арсенала не хватило бы что бы отбиться от нескольких противников с огнестрелом, но зато появлялась возможность отбиться от случайного хулиганья без применения пси–сил — их Шут, после того как узнал про "АТ-поле в фиолетовом спектре", старался без крайней нужды не использовать.

Потирая тихо ноющую с левой стороны голову, он, наконец, выбрался на улицу. Уже без удивления засек в паре сотен метров от выхода агента. Невольно он даже пожалел мужика. Столько лет корячиться в полиции, со времен стажировки забыть слова "выходной" и "отпуск", а потом угодить под сокращение и, что бы дочь не вылетела за неуплату из престижного колледжа — продаться с потрохами в эту паршивую контору, выполнять грязную и нудную работу, с которой справится даже дрессированная овчарка. Шут тряхнул головой. Определенно творилось что–то странное. Раньше его предел чувствительности был намного ниже. Он закрыл глаза, осторожно "вглядываясь" в мерцание психических огней. Те выглядели куда ярче обычного, и их было больше, намного больше. В поле зрения теперь попадали все, кто был ближе пятисот метров, не меньше. А стоило Шут немного напрячь слух, как в мозг хлынул настоящий хор психических голосов, принадлежащих окружающим людям, пока еще тихих, но уже неостановимых. Означать это могло лишь одно — его силы стали возрастать.

И тут у него от ужаса скрутило внутренности. Только выработанной за годы выдержкой он не дал себе рухнуть на колени прямо посреди вечерней улицы. Из глубин памяти зловеще выплыл образ Арлекина, каким он его встречал в последний раз — вечно измотанного нескончаемой головной болью, измученного бессонницей, отчаянно цепляющегося за последние крохи рассудка, подтачиваемого собственной колоссальной психической мощью и нескончаемым ослепительным потоком ощущений.

"Только не это, не хочу закончить так же! Даром мне такая сила не нужна, не надо!"

Ослепительный свет людских душ лился отовсюду, вызывая тупую боль во лбу. Голоса впивались в мозг тысячами игл, не давая сосредоточиться. Среди них невозможно было вычленить что–то конкретное, они перемешивались между собой, сливались, порождая совершенно невообразимые формы и образы. Некий швейцарский психолог отдал бы правую руку за это зрелище, но Шуту было не до того.

"Да что же такое… почему это происходит… все ведь в порядке было, только что буквально…"

Он лихорадочно рылся в памяти, пытаясь вспомнить способы, которыми Арлекин сопротивлялся этому кошмару. Спиртное?

"Не годится — оно наоборот усиливает восприятие".

Какие–нибудь таблетки?

"Арля пачками глотал обезболивающие".

Обезболивающие, да. Простой и незамысловатый анальгин, он же метамизол натрия, есть в любой аптеке, отпускается без рецепта. У людей блокирует передачу болевых импульсов, у псайкера вдобавок снижает психическую чувствительность. Черт его разберет, почему так, но факт есть факт. Все просто, надо добраться до аптеки и купить лекарство. И постараться не подавать виду, потому что агент уже недобро поглядывает на перекошенную физиономию и даже подумывает о компактном автомате в спортивной сумке. Шут мотнул головой, придал лицу максимально естественный вид, и стараясь не тереть лишний раз раскалывающуюся голову, направился к автобусной остановке. Он сам не мог понять, откуда ему был известен адрес ближайшей аптеки, а так же стоимость пачки анальгина. Просто знал и все, будто нашептали те самые голоса в голове. Хе–хе весело получается. Так с ума сходить начнешь и не заметишь, то ли сила псайкера так себя проявляет, то ли пора галоперидол колоть.

Ехать было всего десять минут, но вот загвоздка — аптека находилась на самой границе жилого массива. И если в относительно малолюдных, по случаю конца рабочего дня, окрестностях NERV Шуту было просто плохо, то теперь ему стоило трудов просто ориентироваться в пространстве. Шепот перешел в нечто напоминающее грохот водопада, психический свет уже не просто слепил, он буквально затапливал сознание тысячами оттенков самых разных эмоций. Приходилось изо всех сил вцепляться в рассудок, что бы не утратить собственную личность в этом хаотичном многоцветье, не раствориться в нем и не превратиться в пускающий слюни овощ. Шут шел почти закрыв глаза, поскольку от обычного зрения все равно не было толку. Сейчас он воспринимал мир чувствами множества окружавших его людей. Неописуемое человеческим языком ощущение. Он одновременно видел экран телевизора, по которому транслировался бейсбольный матч, развернутую вечернюю газету и экран компьютера, и еще сотни других зрительных картинок. Он чувствовал запахи мыла в душевой, готовящегося риса и сигаретного дыма. Он слышал все, что не только говорили, но и думали сотни людей кругом. Он видел себя со стороны под несколькими ракурсами, видел в комплексе окружающее пространство, и все это сопровождалось острой болью в раздираемом мозгу. Человек бы быстро сошел с ума от такой сенсорной пытки, но кто бы ни создал псайкеров, он дал им больший запас прочности.

Вот и стеклянные двери искомой аптеки, провизор за прилавком по–японски вежливо интересуется, чем может помочь, но его внутреннее пренебрежение к гайдзину отдает мощным духом, похожим на запах гнилой капусты, пополам с кислой адреналиновой вонью боязни. Он принял Шута за наркомана или пьяного, что не удивительно при таком искаженном выражении лица.

— Четыре пачки анальгина, пожалуйста, — словно издалека услышал Шут собственные хриплый голос.

— Триста двадцать йен, — на полградуса теплее сказал провизор и полез под прилавок.

Отсчитывая на ощупь мелочь, Шут краем сознания отметил девушку, вошедшую в аптеку следом за ним. Ее внимание было целиком сосредоточено на нем, и интерес этот был далеко не романтического толка. Была в ней какая–то трудноуловимая странность, но сейчас ему было не до того. Псайкер сгреб горстью блистеры с таблетками и, слегка пошатываясь, направился на улицу. Почти не чувствуя собственных рук, он выдавил на ладонь несколько белых кругляшков, но очередной резкий приступ боли заставил его тихо взвыть и схватиться за готовую лопнуть голову, а спасительное лекарство полетело на землю.

Шут безуспешно пытался вслепую нашарить на земле упаковки с обезболивающим, когда на его руку легла чья–то ладонь. Он всмотрелся в лицо человека сквозь дымку переплетающихся ментальных видений. Все та же девушка, ее вид спокоен и собран, психический образ лучится уверенностью в себе.

— Вы в порядке? — спросила она заботливым тоном, который резко дисгармонировал с пронзительным и холодным взглядом.

— Таблетки… надо… болит, черт… — выдавил из себя Шут, уже толком не соображая, что он собственно говорит и делает.

Девушка оказалась понятливой, быстро подобрала с земли пачку с анальгином и забросила несколько таблеток Шуту в рот. Чуда не случилось, голоса тише не стали и свет не потускнел. Предстояло терпеть это еще около получаса, прежде чем начнет развиваться эффект.

"Надо уйти туда, где меньше людей", — первая здравая мысль за этот вечер.

— Вам лучше обратиться в больницу, — все так же псевдозаботливо заявила девушка, бросив взгляд на надпись на блистере.

— Не стоит. Это лишнее, — бросил в ответ Шут и попытался забрать у нее упаковку.

— Вы едва стоите на ногах, горстями глотаете болеутоляющее и у вас идет носом кровь, — безапелляционно заявила незнакомка и достала из кармана пиджака сотовый. — Если будете продолжать утверждать, что с вами все в порядке, я вызову не "скорую помощь" а санитаров из психиатрической лечебницы.

Никогда, никогда не делайте добро людям, если они вас об этом не просят. Это может очень плохо кончиться. Именно эту истину Шут сейчас намеревался объяснить надоедливой особе предельно доступным и членовредительским способом. Резко перехватив ее руку с телефоном, он медленно и с расстановкой выдал ей прямо в лицо.

— Мне не нужна ничья помощь, особенно твоя. Ты никуда не будешь звонить. Сейчас ты пойдешь и убьешь себя об ближайшую стену.

Возможно, говорить так резко не стоило. Это бы вызвало подозрения у слежки, да и просто не вежливо убивать людей за излишний альтруизм. Возможно, Шут бы даже пожалел в будущем о своей резкости. Могло даже статься, что вид убитой его словами девушки заставил бы его пересмотреть жизненные взгляды и наставить на путь истинный. Так вот, ничего такого не произошло. Девушка только удивленно глянула на него и без тени страха констатировала:

— Да парень, что–то тебя реально таращит, — она убрала телефон. — Уболтал чертяка, звонить не буду. Но ты мне расскажешь, что за ерунда с тобой творится.

Шут только тупо пялился на нее, пытаясь понять, почему она не кинулась немедленно расшибать голову о кирпичную кладку. А потом, сквозь шквальный поток ощущений и вуаль боли пришло понимание, что же было не так с этой нахалкой. "Глухая". Человеческое существо, в силу каких–то причин нечувствительное к психическому излучению, и чей разум труднодоступен для чтения. "Глухие" часто встречались среди алкоголиков и наркоманов со стажем, чьи мозги были разрушены настолько, что менялась рабочая "волна". Среди сумасшедших и умственно отсталых с органическими и генетическими поражениями мозга "глухих" было подавляющее большинство. Девушка перед ним не была похожа на наркоманку или шизофреничку, но ее сознание было затянуто характерной молочно–белой пеленой. Различимы были только самые поверхностные мысли, одной из которых сейчас было недовольство необходимостью выполнять крайне дурацкий приказ. Приказ?! Шут подался назад. Цуруми, хренов старый клещ, мать косоглазую твою в веслом в душу! Переиграл по всем статьям, даже не зная этого!

"Подослал для близкого контакта именно такого агента, которого я при всем желании не могу взять под контроль! Только убить, и этим моментально себя раскрыть!"

— Эй, ты там в нирване что ли? — девушка беззастенчиво щелкнула у него пальцами перед носом.

— Эээ, нет, — промычал Шут, отчаянно пытаясь выжать из измученного мозга хоть какой–то план.

— Угу, заметно. Слушай, ты там чем ширнулся, что так вставило? — продолжала она в том же духе.

— Я не ширялся, просто голова болит, — почти честно ответил Шут.

— Голова, да? Так болит, что таблетки горстями лопаешь? — подозрительно осведомилась агент.

Шуту в ней было ненавистно решительно все. От проклятой "глухоты" до развязанной манеры говорить и легкости, с которой она без спроса перешла на "ты". Если бы не гарантированное наличие камер наблюдения в этом районе, он бы прикончил ее голыми руками, а после разобрался с памятью прочих "топтунов".

— Ага. Простудился кажется, — ляпнул он первое, что пришло на ум.

— Простудился, — хмыкнула девушка. — Ладно, простуженный, ты далеко живешь?

— Нет, всего десять минут на автобусе отсюда.

— Ну, пошли домой тогда, — она ухватила Шута за рукав и потянула за собой.

— Эй, вы что вообще делаете?

— Что не так? — невинно спросила агент.

— В Японии считается нормой приставать к незнакомым людям на улицах? — едко осведомился псайкер. — Я думал, в этой стране живет культурный народ.

— Это сказка для гайдзинов, — отмахнулась девушка. — А ты недавно приехал?

"Ага, вон куда копать начали…"

— Нет, но я недавно начал сталкиваться с очень необычными вещами.

— О, необычных вещей в Токио‑3 хватает, я в этом убедилась, хотя тут всего как полдня — кивнула девушка с показным пониманием. — Так, простуженный, у тебя имя есть?

— Александр Ларкин.

— А я Айми, Айми Игучи. Сказала бы, что рада знакомству, да что–то ты какой–то больно кислый.

И поволокла пребывающего в состоянии нокдауна Шута к остановке. Он даже не пытался сопротивляться, поскольку лекарство еще не начало действовать. Вместо этого он подумал, что вдобавок ко всем его бедам на него свалилась еще одна беда — роста невысокого, сложения стройного, характера стойкого нордического, а судя по оттопыренной поле пиджака — обладающей как минимум одним аргументом в любом споре. Весомым аргументом, калибра так сорокового.

"Где наша не пропадала", — обреченно подумал псайкер. — "Авось как–нибудь все образуется. Но все–таки у бога, или кто там занимается подобными вещами, очень скверное чувство юмора".

Он взглянул на вечернее небо. На небе не было бога, лишь безжалостные звезды.