Стрелы над крепостью

Сабинина Людмила Николаевна

Приключенческая повесть, герои которой шестиклассники принимают участие в археологических раскопках.

 

 

Дорогой читатель!

В этой книге стремительно развертывается перед тобой целый ряд веселых происшествий и опасных приключений, поиски и открытия мальчишек-шестиклассников из старинного городка Городец, что на реке Тесьме. Неожиданная находка открывает перед ребятами волнующий мир старины — события героической защиты их родного города от набега монголо-татарской орды в XIII веке.

Два друга — Миша Анкудинов и Дима Красиков — вместе со своими товарищами участвуют в работе научной археологической экспедиции, отстаивают свою собственную смелую гипотезу, разгадывают тайну древнего города и даже вступают в схватку с похитителями исторических ценностей.

Но главное в повести не приключенческий сюжет, а ее глубоко патриотическое содержание.

Изучая историю родного города, ребята проникаются чувством любви к своей прекрасной Родине, к ее прошлому и настоящему.

 

Ну и затрещину же получил Анкудинов Михаил, ученик шестого класса «Б»! От старшего брата. Такой плюхи, наверное, никому еще не привелось испробовать.

Олег, он если уж даст, так держись, полетишь комариком! Это он еще сдерживает себя, а то — мог бы!

Посмотрел Мишка на себя в зеркало: так и есть, под глазом синяк. С таким синячищем в классе неудобно показываться. Прогулять, что ли? Портфель под мышку, будто в школу, а сам — на речку, благо погода хорошая…

И вот как уж не повезет с утра, так на целый день невезение: не успел выйти на улицу, нарвался на Димку Красикова, одноклассника. Димка, оказывается, его у ворот поджидал. Начались расспросы.

— Кто это тебе вывеску разрисовал? На скуле синячище — во! Нос красный, губа раздута, вбок уехала. Ух и талантливо!

Мишка ответил не сразу, помолчал. Потом бросил небрежно:

— Тренировочка.

Все знали, что старший брат у Михаила в среднем весе чемпион по области.

— Ого! — Димка так и подскочил. — Значит, боксуешь? Слушай, научи меня! Вместе тренироваться будем. Возьми в напарники! А?.. Честно, ведь дружим! Ведь и раньше договаривались! Забыл?

Мишка засопел, потер ушибленный нос:

— Ты, наверное, удары плохо держишь, на боль реагируешь, а тут знаешь, как… Нужна стойкость.

— Кто, я? На боль реагирую? Ты, Анкудинов, ври, да не завирайся. А то смотри, как бы тебе и вторую скулу не украсили! Для симметрии.

— Что-о-о?

— Ничего!

— Кто, ты?

— А хоть бы и я!

Тут, может, дошло бы и до драки, да уже виднелось школьное крыльцо. А на крыльце стояли учителя: историк Игорь Александрович разговаривал с учительницей по литературе.

Мишка сделал веселое лицо, поздоровался. Лицо-то веселое, а на душе кошки скребут. Потому что наврал ведь Мишка, лучшего своего друга обманул. Никакой такой «тренировочки» не было, а просто попало ему от брата за двойки. И еще как попало!.. Отца у Михаила нет, зато брат на целых семь лет старше, вот и командует.

Воспитатель нашелся… Вообще-то Олег — парень что надо, и на заводе, где работает, его все уважают. В городе все мальчишки знают Олега. Иногда он берет Мишку с собой в кино или на футбол. Идут братья вместе по улице, а мальчишки все смотрят и завидуют. Еще бы, каждый не прочь прогуляться рядом с чемпионом, его и по телевидению недавно показывали. Но стоит только матери пожаловаться, как вся дружба у них с братом — врозь. И начинается сплошное воспитание. Так и в этот раз. Заглянула мать в дневник, а там четыре двойки подряд: по истории, по литературе целых две да еще по географии. По географии-то вышло случайно, любил Мишка географию. А вообще учиться он не любил.

Считал, что учиться дальше ему незачем! Вот только перейдет в седьмой, потом как-нибудь восьмой одолеет, и — конец. Брат ведь тоже после восьмилетки на завод пошел, а получает почти две сотни: не хуже инженера. Правда, брат потом в вечерней школе доучивался, аттестат зрелости имеет, ну а Мишке аттестат ни к чему. Главное, разряд повыше, специальность. С высоким разрядом в жизни не пропадешь. С разрядом житуха!

Отработал смену, пришел домой — и гуляй себе. Хочешь — мастери что-нибудь; хочешь — спортом займись, боксом например. И — никаких тебе уроков! Денежки в кармане, ходи в кино хоть каждый день, никто слова не скажет. На свои! Мишка и Дима Красиков еще в прошлом году договорились вместе работать будут.

Электриками. Олег ведь тоже электрик…

— Ладно, так и быть, беру тебя в напарники, — сказал Мишка товарищу. — Только не сразу. Еще надо удар как следует отработать, еще силы в нем мало. Как отработаю, тебе скажу.

— Ишь, хитрый! — закричал Димка. — Ты отработаешь, а я — слабец! Нет уж, раз взялся, так давай вместе и отрабатывать!

Вздохнул Мишка. На самом-то деле брат заниматься с ним и не начинал. Из-за двоек. Сказал: «Вот исправишь, тогда…»

— Ладно, я с Олегом поговорю.

— Здорово! — обрадовался Красиков.

Запрыгал вокруг Мишки, кулаками замахал.

— Мы с тобой вот так, вот так!.. Бокс! Брэк! Нокаут!

— Да ладно тебе, отстань!

— Слушай, Миш, до звонка еще целых двадцать пять минут. Давай на пустырь сбегаем. Там яму роют, костей разных повытаскали — во! Страхота. Махнем, а?..

Яму эту за школьным двором Михаил видел еще вчера. И не одну эту яму. По всему Городцу нарыли глубоких траншей, трубы прокладывают. Скоро будет в Городце водопровод. Оказалось, что под землей множество разных костей, обломков каких-то, ржавых железяк… Особенно много черепов, пожелтевших от времени, блестящих, будто полированных. Рабочие их выбрасывали наверх, чтобы не мешали, другие складывали черепа в кучи. Так и лежали они горками на песке, вдоль траншей.

Сегодня около ям толпился народ. Прохожие останавливались, ахали, девчонки визжали, старухи испуганно крестились.

— Господи, что это за наваждение? На кладбище, что ли, живем?

— А я иду это ночью, с дежурства, иду — страсть! Ну, думаю, только бы до дому добраться.

— Да чего тут страшного? Черепа-то старинные, ишь, закаменели совсем. Видно, давненько дело было. Вот бы узнать…

Тут рабочие выбросили что-то тяжелое, в комьях глины, в песке.

— Глядите, меч!

Мальчишки бросились к мечу, принялись счищать глину. Вертели во все стороны, разглядывали. Железо.

А может быть, и сталь. Кое-где отколупнули ржавчину, под ней рисунок виднеется. Что за рисунок — не понять, грязной ржавой коркой заросло все лезвие.

Подошел историк Игорь Александрович, забрал у школьников меч, заглянул в яму.

— Вы, парни, поосторожнее. Все предметы передавайте сюда, не бросайте. А то еще повредите что-нибудь ценное…

— А нам все равно, ценное или какое. Нам работать надо… Отойди там от края: песок осыпаешь, всю кепку запорошил.

Из ямы полетели комья, палки, какие-то черепки.

Игорь Александрович шарил руками в песке, брал то одно, то другое, осторожно обтирал носовым платком, сдувал пыль и — видно было — сильно волновался.

— Эй, молодой человек, — сказал какой-то дядька, — гляди, свалишься и тех-то придавишь, что в яме. Самого откапывать придется!

Вокруг засмеялись, а Игорь Александрович даже не понял шутки.

— Что вы, я осторожно, не упаду…

Торопливо снял очки, протер их тем же самым платком, которым протирал ржавый меч, снова надел и бросился к другому краю ямы. Там только что выкинули обломок не то дерева, не то кожи залубеневшей. На нем виднелись какие-то узоры, измалеванные бурой краской.

Школьники столпились вокруг.

— А что это, Игорь Александрович?

Учитель долго рассматривал находку. Подносил ее совсем близко к глазам, поворачивал так и сяк, осторожно дул на нее.

— Похоже, часть конского седла, — ответил он. — Впрочем, сейчас трудно сказать… Возможно, что-нибудь совсем иное… Вот что я хочу сказать. — Учитель повысил голос и обращался теперь ко всем, кто толпился вокруг ямы. — Среди найденных в земле предметов, безусловно, есть немало исторических ценностей. Вообще это безобразие, что раскопки ведутся таким варварским способом…

— Во чудак человек, так мы же водопроводчики, — хрипло сказали из ямы. — Если мы ковыряться начнем, кто же будет план выполнять?

Тут из школы слабо донесся звонок. Ученики помчались через пустырь, за ними, унося под мышкой меч и кусок бурой деревяшки, легко бежал Игорь Александрович…

Первый урок был литература. Мария Николаевна стала вызывать одного за другим, ребята отвечали. Мишка на той неделе уже получил свою двойку, поэтому сидел спокойно: знал, что не спросят, и даже не слушал, про что говорят. Мария Николаевна, она всегда так: если кто двойку получит, она рассердится и не вызывает того человека урока два, а то и три. Зато уж потом спросит так строго — не обрадуешься.

Сидел Мишка и думал. Сначала про меч, который в яме нашли — ух и здоровенный! — потом про те слова Игоря Александровича. Оказывается, это всё исторические ценности. Здорово! А мы-то живем и не знаем, что по историческим ценностям ходим. Только откуда здесь они? Оружие, обломок седла конского… И черепа. Много черепов. Один череп, самый большой, Михаилу удалось утащить к себе домой.

А дело было так. Стоял он вчера около ямы, смотрел, как рабочие внизу дно выравнивают. Яма эта — за огородами, совсем рядом с домом, где Мишка живет. Дом Анкудиновых самый крайний, дальше уж начинается поле, а за полем — шоссе… И вот стоял Мишка, смотрел.

Вдруг внизу кто-то из рабочих крикнул:

— Гляди, ребята! Во герой! Сколько вокруг костей да оружия поналомано.

— Ого! Этот, видать, сражался!

— А башка-то! Котел, ей-богу, котел! Богатырь был…

Череп, выброшенный наверх — вместе с песком и разным мусором, был действительно велик. Показалось тогда Мишке, что он по крайней мере раза в полтора больше других, валявшихся вокруг. Вот будет здорово, если пристроить эту черепушку где-нибудь у калитки или на поленнице. На поленнице лучше — там темней. Пойдет кто-нибудь из соседей за водой — они всегда запоздно ходят — и вот заорет! На весь поселок визгу будет.

А он, Мишка, в это время чаёк попивает да удивляется: что там такое, не пожар ли?.. Словом, стащил он этот череп, приволок домой, запрятал пока в сарай, в большой ящик с инструментами. А оказывается, надо было еще порыться в песке, оружие поискать, разные там ценности исторические. Эх, поди, зарыли уже, ничего теперь не найдешь…

И весь этот день только и думал Михаил об исторических ценностях.

Последний урок — история. Не успел Игорь Александрович в класс войти, все зашумели, стали вопросами сыпать — что за кости, откуда, чей это нашли большой меч?.. Особенно приставали те, кто урока не выучил. Еще бы: время идет, авось на опрос и не останется, да и послушать-то интересно.

Игорь Александрович еще совсем молодой, вроде мальчишки. И всем сразу видно, какое у него настроение, сердитый или нет. Сегодня он не сердитый, но чем-то взволнованный. Очки блестят, и даже румянец на щеках выступил.

— Ребята, — сказал он, — если так дело пойдет, наша отечественная история много потерять может.

Все затихли.

— Очень много. Ведь что делается! Любопытные и с исторической точки зрения прямо-таки ценные предметы запросто валяются на улице, им грозит разрушение. Наш долг сохранить всё, что можно.

— А что надо делать? — спросила с места Лена Кузнецова.

— Сегодня же еду в область, сообщу там обо всем. Пускай пришлют археологическую экспедицию. А к вам у меня просьба.

Игорь Александрович оглядел притихший класс.

— В свободное время дежурьте около ям. Собирайте все предметы, какие попадутся, берегите их. Это очень важно. Потом мы сдадим все это ученым. Часть предметов пойдет в краеведческий музей.

— И черепа собирать? — спросил Димка Красиков.

Тут все почему-то рассмеялись.

— Нет, Красиков, черепа не надо, — сухо сказал учитель. — Я уже отобрал несколько экземпляров.

«Ну, такого экземпляра, как у меня, конечно, ни у кого нет», — подумал Мишка, но почему-то промолчал.

— Вот так, друзья. — Игорь Александрович помолчал немного. — Ответственной за сбор исторических ценностей назначаю Лену Кузнецову. Всё, что найдете, относите к ней.

И все оглянулись на Лену. Потому что все знали: Лена влюблена в Игоря Александровича. Она по истории лучшая ученица. Правда, она и по другим предметам не отстает… А Лена наклонила голову совсем низко к тетради, сделала вид, будто записывает что-то. Еще бы, кому это приятно, когда на него глаза пялит целый класс!

И Михаил нарочно громко спросил:

— А почему это столько вырыли черепов? И оружие попадается. Разве на этом месте война была? С кем?

Учитель подождал, чтобы все затихли, и начал:

— Вы, конечно, знаете, что в начале тринадцатого века на Русь напала монголо-татарская орда. Бесчисленные полчища всадников неожиданно появились в южнорусских степях, по пути истребили степную народность половцев и вторглись в пределы русских княжеств. Это было страшное время, ребята. Орда прокатилась по всей нашей земле, города и села были обращены в развалины…

Вдруг Игорь Александрович спохватился:

— Впрочем, обо всем этом я расскажу вам как-нибудь в другой раз. А сегодня у нас по плану такая тема: «Первобытнообщинный и рабовладельческий строй…» Запишите в тетради…

Что тут началось! Зашумели все, стали просить учителя, чтобы он про нашествие орды рассказал подробнее.

А «первобытнообщинный строй» лучше в следующий раз.

— Сегодня все равно не уложимся, время-то идет, — рассудительно заметил Михаил Анкудинов. — Лучше уж про нашествие.

Лена Кузнецова подняла руку.

— Игорь Александрович! У меня есть предложение.

— Говори, Кузнецова.

— Так как сейчас осталось, — она взглянула на ручные часы, — тридцать минут до звонка, мы, пожалуй, все равно не уложимся. Лучше вы задайте нам «первобытнообщинный строй» по учебнику, мы сами прочтем и выучим. Слово даем! А сейчас расскажите нам про нашествие, очень вас просим!

Снова все зашумели, одобрительно захлопали. Игорь Александрович внимательно оглядел класс, и синее небо отразилось, метнулось в стеклах очков.

— Ну, так и быть. Слушайте.

В классе стало сразу так тихо, что все услышали, как за окном чирикал воробей. Чирикал и стучал клювом по жести подоконника — крошки клевал. Но на него не обращали внимания — боялись пропустить хоть одно слово учителя.

— Итак, — начал Игорь Александрович, — в начале тринадцатого века в степях появились несметные полчища… Что за народ, откуда взялся? «Пришла неслыханная рать, безбожные моавитяне, называемые татары, — гласит летопись. — Их же никто ясно не знает, кто они, и откуда пришли, и каков язык их, и какого племени они, и что за вера их. И зовут их татары. А иные говорят — таурмены, а другие — печенеги». Поражала сама многочисленность вражеского войска. Людям казалось, что конец света близко, ибо неким епископом Мефодием еще в третьем веке было предсказано, что «в последние дни» явятся некие «нечистые народы», придут «Гог и Магог» и «дрогнет вся земля от лица их». И действительно, было чего «убояться». Гибель целых государств с высокоразвитой культурой, с многолюдными укрепленными городами…

Игорь Александрович зашагал по классу. Такая уж у него привычка: как начнет рассказывать что-нибудь интересное, всегда шагает по комнате — то от окна к двери, а то и по проходу между партами.

— Прежде чем подойти к южным границам русских княжеств, монголо-татары лавиной прокатились по Сибири, опустошили огромные просторы Китая, захватили Пекин, учредив в нем главную ставку своего хана, потом разорили среднеазиатские государства и прорвались в Закавказье. Все крупные города Средней Азии и Кавказа были разрушены, жители перебиты или уведены в плен.

Богатейшая культура этих народов погибла, и надолго прекратилось развитие ее… На века.

Игорь Александрович остановился у окна, помолчал, задумавшись.

— Так что же это за народ такой, страшным бедствием потрясший государства Азии и Восточной Европы, что за время жестокое, что за «Гог и Магог»? — продолжал он. — Даже западные владыки устрашились, услышав о быстром продвижении монгольского войска.

Сам папа римский направил к монголам посла — монаха по имени Плано Карпини, чтобы тот своими глазами увидел и описал неведомых и жестоких завоевателей. Плано Карпини проделал долгий, тяжелый путь по приволжским и казахстанским степям в глубину Средней Азии. Он кочевал вместе с монголами, был принят при ханском дворе. Его записки остались ценнейшим историческим свидетельством… Впрочем, сохранились и другие источники, из которых мы узнаем о быте и нравах этого кочевого народа. А родина его — в глубине центральной Монголии, где обитало множество скотоводческих кочевых племен. Раньше они жили родовым строем, но к тринадцатому веку там начало складываться раннее феодальное государство. После долгой и жестокой борьбы один из правителей — Темучин объединил все монгольские племена, подчинил себе знать, крупных и мелких феодальных владык. Он был избран ханом всех монголов и стал с тех пор именоваться Чингисханом. Создалось своеобразное государство — главным источником его доходов стала война. Бесконечные грабительские войны.

И законы, установленные Чингисханом для всего народа, были жестокие… Вот, например, какие законы. Каждая семья обязана платить дань и конями, и кожами, и оружием, и деньгами, и прочим. Все население разделялось на десятки, сотни, тысячи и тумены. В тумене — десять тысяч. Каждый десяток обязан поставлять хану определенное количество воинов и содержать их, снабжать едой, одеждой, оружием. Так же было разделено и все войско. Начальник тумена, по-русски — темник, отдавал приказы тысячнику, тот сотнику, сотник — десятнику. Четкая централизация и железная дисциплина. Плано Карпини рассказывает: если из десятка убежит хоть один воин, то остальных девять казнят. Если сбежит целый десяток — убивают всю сотню. И законы эти жестко исполнялись. Платы никакой воины не получали, наоборот, сами должны были платить хану дань. Таким образом, войско жило исключительно грабежом. Вы, конечно, поняли, что такому войску приходилось постоянно воевать, всегда, не останавливаясь, двигаться вперед, подчинять и грабить всё новые и новые народы…

И вот громада двинулась, покатилась. Сотни тысяч всадников, и каждый вооружен до зубов: два-три тугих лука, колчаны, пика с крюком на древке для стаскивания противника с седла, кривая сабля, нож, топор, веревка.

Каждый имел несколько верховых коней, чтобы в случае необходимости на скаку менять их. Передвигались быстро, в сутки покрывали огромные расстояния. Воины носили латы и прикрытия для голеней из плотной кожи.

Богатые монголы имели даже прикрытия для лошадей.

А вслед за войском двигались повозки с установленными на них юртами. Там жили семьи. Над юртами поднимались дымки, варилась пища, женщины баюкали детей…

Тысячи юрт на повозках. Со стороны казалось, по степи двигался целый город. Орда! Вот что такое орда, друзья мои.

По свидетельству очевидцев, юрты были самые различные — и совсем маленькие и огромные. Повозки строились соответственных размеров. Были такие повозки, которые волокли одиннадцать пар быков. Это, конечно, жилища богачей: нойонов и ханов. Богачи жили в роскоши, в степи паслись их табуны, отары овец. Нойонов и ханов обслуживали рабы. Простой монгол владел лишь оружием и двумя-тремя конями. Ну, может быть, еще жалкой повозкой, на которой ютилась его семья.

Вечно голодный, одетый в рваную овчину, из-под войлочной или меховой шапки свешиваются туго заплетенные косицы, монгол-воин надеется в пути только на себя и на своего коня. Начальники не заботятся о его пропитании, наоборот, требуют с него часть добычи, и ему приходится постоянно рыскать в поисках пищи.

В пути, во время больших переходов, монгол-всадник питается чем попало. Даже степные грызуны-тушканчики — и те идут в пищу. В юртах варят жидкую похлебку из воды и муки. Это еще праздник, когда есть мука! Случается, войско по нескольку дней обходится без пищи, испытывает жажду, ночует в седлах. Повернуть обратно, отступить орда не может: за спиной вытоптанные и выжженные земли. Монгольское войско никогда не возвращается той же дорогой, что шло вперед. Оно колесит по степи, ищет новых путей, свежих трав для скота, неразоренных селений, где есть мясо и хлеб…

Теперь вы представляете себе, что такое монгол-воин? Прежде всего всадник, с детства он неразлучен с конем. Лошади монгольские выносливы, сильны. Они даже не ждут, когда их накормят. Никакого фуража им не полагалось. Поедали траву, сухой кустарник, а зимой копытом разгребали снег и доставали траву из-под снега… Кстати, вас, наверное, удивляет, почему я называю этот народ то монголами, то татарами? Как видите, это, по сути, в основе своей племена монгольские… В старину татарами называли некоторые монгольские племена, которые обитали в Монголии и в Забайкалье. В тринадцатом веке, когда сложилась Монгольская империя, в нее вошли и многие другие племена, населявшие Азию: маньчжурские, тюркские, в том числе и татары. И конечно, все они, вместе с основной конницей Чингисхана, были вовлечены в походы. Всю эту разноплеменную, разноязычную орду у нас на Руси и стали называть в те времена просто татарами. Вот потому-то в старинных летописях, былинах, народных песнях так часто говорится о «татарах», про «злых татаровей», «татарском полоне», хотя речь идет о нашествии на Русь и набегах орды.

Итак, монголо-татарская орда катится по степным просторам, по дорогам, форсирует реки. Позади — сотни сожженных сел и городов, впереди — весь мир. И приказ Чингисхана — этот мир завоевать. Да, да, не смейтесь, именно такова была программа Чингисхана — завоевать и подчинить себе весь мир! Повелители монгольские так и считали, что все земли бог отдал монголам, а остальным народам уготована участь рабов. Захватывая какое-нибудь селение, монголы выгоняли уцелевших жителей в поле, отбирали из них ремесленников и тех, кого они хотели иметь рабами, остальных безжалостно убивали топорами. А потом накладывали на захваченную область тяжелую дань, а для ее сбора оставляли своего наместника. Народы уже знали об этих обычаях орды, не ждали для себя ничего хорошего и защищались отчаянно, до последнего человека. В Закавказье буквально каждый город монголам приходилось брать после долгой осады и жестоких битв. А ведь все эти государства, повторяю, были сильными, с высокой культурой, их армии оснащены были передовой военной техникой…

Культуру и искусство нападавшая орда уничтожала, а всю военную технику монголы тут же перенимали у побежденных — например, при захвате среднеазиатских городов: Хорезма, Самарканда. У них были осадные орудия тараны, были и камнеметы… Камнемет — это нечто вроде гигантской пращи. Их сооружали прямо на месте битвы, перед городскими стенами. С грохотом обрушивались на стены тяжелые камни или горшки с горящей нефтью и смолой. Русские называли такие устройства «пороками»… Катилось, двигалось вперед это войско и становилось все сильнее. Число воинов у орды непрерывно росло: пополнение черпали у покоренных народов. Чужеземных воинов заставляли идти впереди, первыми бросаться на штурм, под градом свистящих стрел засыпать хворостом и землей рвы, подтаскивать к стенам осажденных крепостей стенобитные машины, карабкаться по приставным осадным лестницам. Одетые кое-как, вечно голодные, замерзающие в стужу, эти воины-пленники производили жалкое впечатление. Но под страхом смерти приходилось идти вперед и сражаться…

В 1223 году, имея за спиной уже покоренные Среднюю Азию и Закавказье, монголо-татарская орда подошла к земле Русской…

Каково же было в те времена Русское государство?

Оно, как и многие тогдашние европейские княжества, переживало период феодальной раздробленности. В каждом безраздельно правил кто-нибудь из князей, правил самодержавно, не считаясь ни с кем в своей «отчине» да и за пределами ее… Правда, к тому времени выделилось сильное и обширное Владимиро-Суздальское княжество со стольным городом Владимиром и старейшими городами Ростовом и Суздалем. Владимирский князь считался старшим князем на Руси. Его почитали как великого князя, остальные русские князья должны были подчиняться ему. Но между князьями то и дело вспыхивали распри, и подлинного единства у них, конечно, не было.

А единство необходимо было, как хлеб, перед лицом грозной опасности монголо-татарским нашествием. Необходимо было собрать все силы, чтобы спасти государство русское. А что получалось на деле? В то время как монгольская орда, ниспровергая государство за государством, двигалась по азиатским степям, на Руси зрела княжеская междоусобица… Это была настоящая война, и война позорная, братоубийственная. Разгорелась она всего за семь лет до появления монголо-татарских полчищ на русских границах. Самое время, чтобы подумать князьям об устройстве войска, о совместной защите границ, время-то еще было. Целых семь лет…

Тут Игорь Александрович подошел к столу, взял книгу, перелистал несколько страниц. В классе было очень тихо. Ребята ждали.

— Распря возникла из-за великого княжения. Кому сидеть великим князем во Владимире — ростовскому князю Константину Всеволодовичу или его младшему брату Юрию? Вот вопрос, взволновавший и перессоривший всех князей, защитников Руси.

По классу пробежал легкий шумок. Кто-то не выдержал, выдохнул: «Ух ты!..»

— Были и еще серьезные причины: экономические, политические — ну, например, рост новых торговых и культурных центров. А князья между собой враждовали и не хотели уступать друг другу первое место… Мстислав, князь торопецкий, за свои многочисленные боевые успехи прозванный Удалым, насмерть рассорился с Ярославом Всеволодовичем. Каждый из них хотел править в Новгороде, богатейшем торговом городе. И вот началась смута. Князья и мелкие бояре заметались, выгадывая, к какой из сторон примкнуть. Наконец определилось два враждующих стана: Мстислав Удалой, в союзе с князем Константином Всеволодовичем, против Юрия, Ярослава и Святослава Всеволодовичей. Учтите, что все эти четверо Всеволодовичей — родные братья, сыновья великого князя Всеволода Большое Гнездо… А Ярослав Всеволодович, как повествует летопись, приходился зятем своему врагу Мстиславу Удалому. Вот так «дружная» семья!

Верно?.. Но что значат родственные узы, когда начинается схватка за власть, за богатые вотчины, за великокняжеские почести! Разгорелась война. В самом сердце Руси, на Суздальской земле. Война между русскими и русскими.

Летом 1216 года на реке Липице и разыгралось это кровавое дело. Как и полагается перед генеральными сражениями, князь Мстислав держит перед своей ратью зажигательную речь: «Забудем же, братья, домы свои, и жен, и детей. Ведь надо же будет когда-нибудь умереть». Не кажется ли вам, друзья, что такие слова были бы уместнее перед лицом грозного врага, когда он нападает на землю русскую? А это уже было не за горами…

Но тогда на речке Липице об этом не думали. Вот как рассказывает летописец: «Они сошли с коней, скинули с себя одежды и сапоги и пошли босыми. Смольняне молодые также слезли с коней и пошли босыми. Они ударили на пеших воинов Ярослава и с криком стали бросать кто палки, а кто топоры. Воины Ярослава побежали, а новгородцы и смольняне схватили стяг Ярослава и досеклись до другого стяга… И ударили князья все разом со своими полками. Мстислав трижды проехал через полки Юрия и Ярослава, секущи людей. Был у него топор на руке с поворозою, тем и сек. Так же и другие князья. Юрий же и Ярослав видели, как полки их, словно колосья на ниве, поникали…»

Учитель остановился, помолчал.

— Каково, ребята? Топором, висящим на «поворозе», на петле ременной, князь Мстислав сек русоголовых, босых мужиков, согнанных из тверских и липецких деревушек и сёл… Короче говоря, победил Мстислав с новгородцами и смольнянами да Константин Всеволодович, а суздальские «полки сильные ни во что стали». Сам их командующий, великий князь Юрий, ускакал в одной рубахе и призвал горожан затвориться в городе и обороняться. И вот что ответили горожане: «Княже Юрий! С кем затворимся? Братья наши побиты, и другие или схвачены, или прибежали без оружия. Как мы станем? В чем?..» Вот как опустошили князья свою родную землю.

Подлинная трагедия звучит в словах летописца: «Не 10 мужей было убито и не 100, но тысячи тысяч. В городе Юрьеве был слышен крик и вопли раненых. И некому было погребать мертвых».

Игорь Александрович захлопнул книгу, положил ее на стол.

— А каков итог Липецкого сражения? Великим князем владимирским стал Константин Всеволодович. Года через три он умер, и во Владимире снова воцарился князь Юрий.

— Тот самый, что в одной рубашке ускакал? — спросил с места Димка Красиков.

— Он. «Тысячи тысяч» воинов полегло в этой распре попусту, а через семь лет, в 1223 году, приднепровские степи зачернели от несметной силы вражеской. Вот это были настоящие враги!.. Поняли русские князья, что придется крепко биться за свои владения. Храбрости им было не занимать, умели русские сражаться. И собрались, и встали всей ратью у Днепра… Сила еще была, и могли бы отогнать орду, но вот согласованности действий не было. Сказывались взаимные обиды и неурядицы. Мстислав Удалой вместе с ближними князьями — Даниилом Романовичем, Мстиславом Луцким, Олегом Курским — перешел Днепр и гнал врага восемь дней до реки Калки. Остальных князей он не предупредил, очевидно не желая делиться победой; те сидели в стане и ничего не знали. У Калки войско Мстислава столкнулось с основными силами орды. Началось кровопролитное сражение, та самая знаменитая «битва при Калке», когда русские войска были в прах разбиты. Другой князь, тоже его Мстиславом звали — Мстислав Киевский, — стоял со своим войском на горе, видел избиение русских и не пожелал помочь отступающим. Видите, как выгодно все складывалось для орды! Войско русское было уничтожено, разбито, обращено в бегство. Летописец сообщает, что «из простых воинов только десятый дошел». А князей многих забрали в плен и убили. Победители положили на раненых князей доски и сели на доски обедать. В этой битве смертью храбрых погиб и былинный богатырь Алеша Попович со своей дружиной. Так рассказывает летописец.

Игорь Александрович нагнулся над столом, раскрыл книгу и прочел: «И Алексей Попович тут был убит, а с ним семьдесят храбров».

Учитель выпрямился, оглядел класс. Ребята напряженно молчали.

— Войска русские были разбиты, уцелевшие князья разбежались по своим городам. А монголо-татары, одержав победу, вернулись в свои степи и не появлялись на Руси целых двенадцать лет. Но через двенадцать лет…

Тут задребезжал звонок. Конец урока. И так неожиданно зазвенело, что Мишка Анкудинов даже вздрогнул.

А уж вокруг все ученики шумели, просили Игоря Александровича, чтобы продолжал рассказывать. Всем хотелось узнать про родной Городец. Как здесь встретили врага? Сражались или просто сдались? Не может быть, чтобы не сражались…

— Разговор это долгий, ребята. Лучше будет, если продолжим его в другой раз, — решил учитель.

— Что дальше-то было? Интересно. Расскажите хоть коротко! — просили вокруг.

— В общем, покорили завоеватели Русь, разграбили, насадили свою власть, началось монголо-татарское иго. И эти черепа, и обломки оружия — все это, без сомнения, следы тех времен. Значит, незваные и недобрые гости были здесь у нашего города. Здесь бились и погибали наши предки.

Тут Игорь Александрович заторопился, начал собирать тетради и книги со стола.

— К сожалению, я опаздываю на педсовет. А обо всем этом мы поговорим в следующий раз…

Домой Михаил возвращался один. День был теплый, хотя с реки тянуло свежим ветерком. Тонкие молодые деревца у края дороги были как бы овеяны нежной зеленой дымкой.

«Интересно, — подумал Мишка, — листьев настоящих нет, а все-таки зелено. Будто вокруг каждого деревца сияние зеленоватое, круглое. Что это такое?»

Он даже подошел к дереву, потрогал набухшую почками ветку. Оказывается, каждая почка готова раскрыться, и кончики уже позеленели. Кора на ветках тоже как будто зеленью светится. Весна!

Раньше Мишка ничего такого не замечал. Просто не интересовался. Ну весна и весна. Известно: тает снег, потекли ручьи, ну и как там еще в хрестоматии написано — что-нибудь такое про птиц. Прилетели, мол. А оказывается, вон как здорово! Длинный ряд окутанных сияющей зеленою дымкой деревьев уходит вдоль набережной. А вода — синяя, с рябью и высоко стоит, чуть ли не полберега покрыла. Воздух и сладкий, и тревожный, талым снегом припахивает. Подумалось вдруг Мишке, что ведь и всегда так было, во все времена. И река синяя, и деревья, и небо. Вот на этом самом месте стоял какой-нибудь предок и смотрел. Так же, как он сейчас смотрит.

На том берегу дома, церковь белая. Домов этих, конечно, не было, просто берег травяной. А церковь? Была церковь или нет? Интересно… Надо будет сходить спросить, когда эту церковь построили. Может, очень давно… Да нет, не очень, иначе ее разрушила бы орда… И представилось Мишке, как ни с того ни с сего, в такой вот солнечный день, и вдруг — клубы пыли, топот, визг… Из-за леса вылетает черная тьма всадников. Страшновато. Что бы стал делать он, Мишка? Конечно, удрал бы. Нырнул бы прямо в ворота, в кремль. Говорят, в старинном Городце деревянный кремль был. А там уже вооружаются, бегут отовсюду. Набат, крики, тащат котлы со смолой кипящей.

Только откуда взять столько смолы? Может, целый год копили?.. И вот Мишка уже на городской стене, натягивает свой тугой лук. Да разве достанешь врагов? Вон ветер-то как относит стрелы вбок. Эх, сюда пулеметик бы…

Не заметил Мишка, как по привычке в переулок свернул. Хотел дорогу перейти и едва в яму не ввалился.

— Стой, куда! — заорал кто-то. — Шею сломать захотел! Смотри под ноги-то!

Мишка присел на корточки, заглянул в яму. Там двое рабочих сидели на толстом бревнище и закусывали.

А в стороне вертелся Димка Красиков, ощупывал стенки ямы, шарил руками в песке.

— Димк! Чего ты там? — крикнул вниз Мишка.

— Интересно! Здесь ни черта нет, ни одной кости нет!

Почему это, а? Там есть, а здесь — ни черта!

— В том-то и дело, — сказала Лена Кузнецова.

Обернулся Мишка, а Лена, оказывается, рядом стоит.

— В том-то и дело. Там есть, а здесь — нет ничего. Все это мне кажется очень странным.

Димка вылез из ямы, и ребята пошли рядом.

— Может, на этом месте и города-то не было, — сказал Мишка. — Может, на этом месте было поле.

— Нет, город здесь был, — упрямо тряхнула головой Лена. — Я как раз иду из библиотеки, смотрела план… Кстати, там и книг про те времена много.

— Ух, ребята, — перебил Димка, — и здорово! Сейчас я видел Игоря Александровича: на станцию побежал, с портфелем. Вот приедут ученые, настоящие раскопки начнут. Напрошусь в рабочие, авось возьмут. Вот здорово будет!

Но Лена не обратила внимания на Димкины слова.

— Ты, Анкудинов, совсем неправильно понимаешь суть дела, — продолжала спорить она. — Ты все представляешь какие-то битвы, сражения. Все это романтика. А дело происходило просто.

— Как же оно происходило? — насмешливо спросил Мишка.

И удивился сам себе: еще вчера он застеснялся бы перед Леной — куда уж там спорить! Лена — не только лучшая ученица, она лучшая девочка в классе и не со всяким-то захочет дружить. А сегодня вот они рядом идут. И вдруг Мишка вспомнил про свои синяки.

Провалиться бы куда, что ли…

— Очень просто, — сказала Лена. — Монголы подъезжали к городу, выставляли свои требования. Дань, покорность. Князь высылал подарки, открывал ворота. Монголы въезжали, грабили, непокорных убивали.

— А случалось, и покорных, — вставил Мишка.

— Били всех подряд, — Димка махнул рукой.

— Во всяком случае, пограбив все, что можно, отряд двигался дальше, — продолжала настаивать Лена. — И такой незначительный городишко, вроде нашего, не мог оказать сопротивления. Это же ясно. Taк что происхождение оружия…

— Эх! Чего спорить-то! — вмешался Димка. — Сказано — приедут ученые, все тогда узнаем… Ура! Вон там еще ямина! Айда смотреть!

Димка подскочил так, что рыжие вихры взметнулись.

И помчался вперед. Когда Лена и Михаил подошли, он уже обыскивал дно траншеи.

Там работал всего лишь один землекоп.

— Вы чего? — спросил рабочий.

— Мы насчет древностей, — заявила сверху Лена. — Мы из археологического кружка. Скажите, пожалуйста, находки были какие-нибудь? Вам ничего не попадалось?

— Не, здесь грунт чистый. Песок да камешки, больше ничего.

Димка выбрался из ямы. Школьники поспорили немного еще и разошлись по домам.

«Ничего нет, — размышлял Михаил, направляясь к дому. — А почему? За школой полно черепов, меч вон нашли. А в центре города — пусто. А около нашего дома у реки снова находки: тот череп и еще много других. Почему же так?.. Что-то больно мудрили наши предки. Не разберешь, что к чему».

Прежде чем войти в дом, забежал в сарай взглянуть еще раз на тот самый череп. Вынул из ящика, повертел в руках. Большой, ничего не скажешь! Шестьдесят четвертый размер, не меньше. У Мишки тоже большая голова. Шапка шестидесятого размера, а ведь голова-то еще вырастет… Осторожно запрятал череп обратно в ящик, вышел из сарая.

Во дворе у изгороди стоял брат, с соседкой Настей разговаривал.

— Не могу, Насть, честное слово, некогда! Давай завтра, а? А то сегодня у меня тренировка.

— Ну-у… Опять тренировка. А обещал помочь огород вскопать. Тренировками-то жив не будешь…

— Завтра, Настюша, завтра. Я и свой ведь еще не вскопал.

— У тебя вон Мишка помощник. Вдвоем-то вы разом.

Вон идет.

Олег обернулся:

— А-а! Отличник пришел. Ну, как дела?

— Нормально.

Мишка заторопился, хотелось поскорее пронырнуть мимо этой Настасьи. Только у Насти глаз зоркий, ее не проведешь.

— Синяк-то откуда?! Гляди-ка, Олег, синячище-то! Дрался, поди.

— Небольшая травма, только и всего, — сказал, проходя, Мишка.

Олег вошел в дом следом за ним.

— Болит? — спросил он. — Ты уж извини, что ли. Я, правда, не хотел… Разозлил ты меня… И все-таки не могу понять, синяки-то откуда? Я ведь вроде их не ставил…

— «Не ставил»! А помнишь, я когда крикнул: «Сам-то дурак неграмотный, а других учишь!», а ты тогда дал крюка левой. Да промазал. Так, немного задел только. Я отскочил, да прямо на дверь…

— Неграмотным обозвал. Да еще дураком. Эх, ты. Старшего-то брата.

— А не лезь.

— Я и не лезу. Только учиться-то надо?

— Сам учись. Учиться — тебе это не кулаками махать.

Олег хлопнул его по плечу.

— Все, Мишка. С осени поступаю в техникум. Без отрыва. Завод дает рекомендацию.

— Ну да-а, — недоверчиво протянул Мишка. — Как же, Настя тебе так и позволит. Ей клубнику выращивать надо, чтобы на базаре продавать. А рабочих рук на огороде не хватает.

Брат нахмурился.

— А Настя при чем?

Мишка отступил на всякий случай подальше от брата, с безопасного расстояния выпалил:

— А при том! Сиди уж, раз жених. С невестой своей целуйся!

И выскочил в кухню, к бабушке. Там уже щи в тарелке дымились и хлеб толстыми ломтями нарезан, как Мишка любил. Щи были такие наваристые, что Мишка сразу же начал есть, а бабушка смотрела на него и не могла нарадоваться. Любит бабушка, когда внуки едят хорошо.

Мишка ел, а сам все думал о той яме, что за огородами. Значит, сражение было совсем рядом с их домом… А может, это Мишкины предки так здорово дрались? Вдруг это они отстаивали дом свой… Или засаду здесь устроили… Вот это да!

— Бабушка, а бабушка! Наш дом всегда здесь стоял или нет?

— Всегда, Мишенька.

— Значит, наша семья всегда в этом городе жила? И дед? Может, дед был не здешний? Может, он приехал откуда?

— Что ты, что ты, Мишенька! Мы спокон веку городецкие. И дед, и прадед. И дом наш всегда тут стоял, на этом самом месте. Это дедушка твой дом-то перестроил, подновил, а старый-то был поприсадистей. Я еще махонькая была, так и улицу-то называли, конец этот, — «Анкудинов двор». Так и говорили, бывало: «Куда приходить-то?» — «Да к Анкудинову двору».

— Значит, первый самый предок наш звался Анкудин?

— А вот уж и не знаю, батюшка. Анкудиковы мы, и двор наш Анкудинов это уж спокон веку. А про предка не слыхала ничего.

И бабушка принялась убирать посуду.

— А почему, бабушка, я черный такой да головастый? Что, мы все такие, Анкудиновы?

Бабушка рассмеялась.

— А чем же ты плох-то? Вон и брат у тебя черный, и голова на плечах есть. И отец был башковитый, и дед. Я когда за деда замуж выходила, дак он вылитый Олег был! Ну прямо вылитый… Кудри-то черные расчешет да на гулянье-то, бывало, и придет. Ох и видный был парень, ох и видный!..

Бабушка опустилась на табуретку, вытерла концом головного платка глаза, призадумалась.

— Бабушка, а драться он умел?

— Да, почитай, не хуже внука. Тогда по праздникам парни-то стенка на стенку ходили. Болотная улица против Анкудинова двора, против наших, значит. Крепко бились, без увечий никто из боя не выходил. Дед-то твой всегда середку держал. Самый был воевода.

— Это, бабушка, свалка. Это не по правилам. Сейчас бы их всех живо свели в милицию. За мелкое хулиганство.

— Ну, милок, — обиделась бабушка, — милиционеров тогда не было. А городовой, правда, был, только городовой-то сам боец кулачный, так что не препятствовал. Опять же и посмотреть охота, кто кого…

После обеда Мишка снова заглянул в сарай. Вытащил из ящика череп, поставил его на оконце, доской снаружи забитое, стал разглядывать. Ну и башка! Упрямый человек был, наверное. А что, если это и есть тот самый предок, Анкудинов?.. Один боковой зуб косой. У Мишки тоже есть такой косой зуб…

Для верности Мишка даже сбегал домой, посмотрел в зеркало. Так и есть. Даже не один зуб косой, а целых два. Здорово! Вполне возможно, это предок, Анкудинов. Кому же еще и быть тут, рядом с анкудиновским домом да огородом? А боевой-то! Так дрался с врагами, что даже рабочие удивлялись. «Герой», — говорят.

Мишка вернулся в сарай, долго с уважением рассматривал череп. Потом задвинул Анкудина подальше в угол оконца, прикрыл старой газетой. Отыскал подходящую дощечку и загородил оконце вместе с черепом.

Дощечку слегка гвоздиком пришил, чтобы можно было открывать и закрывать. Так надежнее. А то полезет брат в ящик с инструментами, найдет Анкудина и, чего доброго, выбросит. А пока решил Мишка перерыть весь песок, вынутый рабочими из ямы, собрать все предметы, какие попадутся. Надо рассказать об Анкудине учителю.

Интересно, что Игорь Александрович на это скажет…

В яме уже никого не было, вокруг громоздились песчаные насыпи. Михаил начал с краю. Брал песок на лопату, осторожно пересыпал, каждый предмет осматривал, откладывал в сторону. Там было множество костей, чьи-то длинные челюсти — должно быть, лошадиные, потом потянулся узкий кожаный ремень. Он весь залубенел, прямо-таки пропитался песком и глиной, но все-таки сразу видно было, что это ремень из кожи, разрисованной неяркими узорами — они выступили, когда Мишка разогнул смявшийся конец ремня и отколупнул глиняную корку. Нашлась еще смятая металлическая чашка, что-то вроде пиалы. Но главное, в песке много было изломанного и проржавевшего оружия: рукоять меча, сломанный нож, еще какие-то железные штуки — может быть, наконечники стрел или копий. Всего оказалось пять предметов. Мишка уложил их в кошелку и отнес в сарай.

— Что ты там все возишься? — крикнул из окна Олег. — Давай топай домой, уроки учить надо!

Ничего не поделаешь, пришлось идти. Тем более, что завтра контрольная по математике…

Вечером пришла с работы мать, рассказала, что у них в райсовете неразбериха. Из области послезавтра прибывает большая археологическая экспедиция — целых тридцать человек, а гостиница маленькая, к тому же сейчас на ремонте. Куда-то надо людей расселить. Председатель райсовета и обратился к сотрудникам, чтобы помогли, сдали на время жилплощадь. Мать согласилась поселить у себя одного человека.

— В боковушке постелим, — говорила мать. — Сейчас тепло; окошко там светлое, на солнышко. Ничего — укромно, чистенько. Пускай поживет…

Мишкина мать работала в райсовете уборщицей и гардеробщицей.

— А мне что, — посмеивалась бабушка. — Мне с людьми-то веселее. Хоть когда поговорим, чайку попьем с постояльцами. Целый день сижу одна, а как эти двое придут, — она кивнула на братьев, — только и слышишь: гав да гав, гав да гав. Всего и разговору-то.

— Ссорились? — устало спросила мать.

— Да не то чтобы… Синяков, однако, понаставили.

— Мы тренировались, — Мишка оторвался на миг от кружки с горячим чаем. — Мы удар отрабатываем. Синяки тут не в счет.

Олег молчал, шумно отхлебывал из своей кружки.

— Сынок, — обратилась к Олегу мать, — ты соображаешь или нет? Последние мозги у ребенка вышибешь, а он и так у нас не шибко умен… Двойку-то исправил или нет? — это уже к Мишке.

— Исправляю.

— Эх-ха-ха… Вот как без отца-то. Был бы жив отец, как бы мне легче было, ох, как бы легче…

— Ничего, мать, мы его воспитаем. — Олег сдержанно усмехался, отхлебывая из кружки. — Будет парень что надо, шелковый.

— Сам ты шелковый! — огрызнулся Мишка. — Ступай-ка на улицу, невеста ждет — огородик вскапывать, клубнику сажать.

— Ну, пошло, пошло! — рассердилась бабушка. — А ну, поели, попили — айда из-за стола! Не видите, мать намаялась… Дайте хоть поесть спокойно, отдохнуть человеку дайте.

Мишка отправился доучивать уроки, а Олег взял свой спортивный чемоданчик и пошел в заводской клуб на тренировку.

Бабушка и мать остались на кухне вдвоем. Мишке из комнаты слышно было, как мать вздыхала, негромко спрашивала бабушку:

— А что, Настя-то вроде бы и ничего, а? Девушка справная.

— Да кто ж ее знает… Все они справные до поры-то до времени…

— Главное, огороды-то рядом. Наш, можно сказать, зря пропадает. А Настя одной ягоды бог знает на сколько тыщ продает…

— Ну уж и тыщ, сказала тоже. Где они, тыщи-то? Баба хозяйственная, верно. А только без полету.

— Какого такого полету?

— Полет девушке нужен, — нараспев объясняла бабушка. — Чтобы вверх душенька рвалась, от грядок да от хозяйства подале. А то ведь баба не только что сама увязнет, дак она и мужа-то своего туда же, в грязь…

— Эва, как же без хозяйства-то? — не соглашалась мать.

— А- я ничего про хозяйство и не говорю. Говорю только, что полет нужен.

— Без денег не полетишь!.. А у ней руки золотые… Олег-то шалопутный, спортсмен, она, кажись, посерьезнее. А, да бог с ними совсем, с молодыми! Тут костей не разогнешь, умаешься…

— Ты поди ляг, я уж и постель выправила. Может, телевизор включить? Чего-то там сегодня хорошее.

— Включай, что ли. Посмотрим часок, да и спать. Что-то мне сегодня неможется…

Когда уже совсем стемнело, прибежал Димка, позвал на улицу гулять. Михаил затащил его в сарай, включил свет, стал показывать свои находки.

— Вот здорово! — ахнул Димка. — Смотри, кинжал!

Он вытащил из кошелки что-то вроде длинного ржавого гвоздя.

— Кинжал?! А я и не понял. Что такое, думаю, что за штука? Ну-ка, дай сюда.

— Миш, а Миш, подари мне этот кинжал. А если хочешь, поменяемся. Я тебе электрофонарик дам.

— Ты что это, Вадим, это ведь все не мое. Я ведь все это сдать должен. Государству.

— Государству! Нужно государству такое барахло, как же. Государство сколько хочешь таких кинжалов сделает. На заводе. Получше еще, новеньких.

— Ты разве, Димка, не слышал, что Игорь Александрович говорил? Сдавать всё Кузнецовой. Забыл?

— Ленке? Сам сдавай, а я-то уж ни за что. Сдавай, если так влюбился.

— Что? Я влюбился? — У Мишки даже щеки вспыхнули — так рассердился он на друга — Хотел тебе еще показать кое-что, а теперь — черта с два!

Смутился Димка, затоптался в дверях.

— Ну ладно, Миш, я извиняюсь. Не хотел, да как-то само с языка выскочило. Бывает, знаешь…

А Мишка обрадовался. Не терпелось обо всем другу рассказать.

Подобрался к оконцу, сдвинул дощечку, газету сорвал.

— Во, гляди!

— Ого! Ничего башка, нормальная. Где выкопал такую?

— Это Анкудинов… — зашептал Мишка. — Предок наш. За огородами нашел. Сражался — во, дом свой, наверное, отстаивал…

— Ого! — удивился Димка.

— Костей вокруг вражеских — кучи, оружия до черта понакрошено! И кинжал и другие железяки — все я там подобрал. Понимаешь теперь?

И Михаил значительно посмотрел на друга.

— Постой. А почем ты знаешь?.. В общем, откуда ты узнал, что он твой предок?

— А размер головы? У кого самая большая голова в классе?

— Ну, у тебя.

— И еще зуб. Гляди!

Мишка засунул палец в рот, оттянул щеку.

— Чего глядеть-то?

— Жубы, жубы…

Мишка отпустил щеку.

— Зубы косые. Два. Видал? И у Анкудинова тоже. — Фамильное сходство. И еще — Анкудинов двор.

— Какой двор?

— Анкудинов. То есть дом наш. Оказывается, он всегда на этом месте стоял. И всегда наша семья на этом месте жила.

— А ты почем знаешь?

— Бабушка сказала.

— А она почем знает?

— Бабушка-то? Да наша семья исстари здесь живет, всякий скажет.

— «Исстари, исстари»! Моя, может, тоже исстари… — И Димка недоверчиво посмотрел на Анкудинова.

— Видишь? Зуб-то! — Мишка повернул череп, поставил его боком.

— Ага. Вижу.

— Вот. Понял?

— Здорово.

— И у меня два такие же. Вот.

Мишка снова показал два своих косых зуба.

— Понятно. Череп тоже Ленке отнесешь? — задумчиво спросил Красиков.

— Нет, лучше пускай здесь. Предок все-таки, сам понимаешь… Анкудинов.

— Ага.

Мишка старательно заделал доской оконце, кошелку с находками за поленницу заложил.

А на следующий день, в воскресенье, они вместе с Димкой отправились в районную библиотеку. Хотелось посмотреть на рисунок древнего Городца, да, может быть, и книги про старину найдутся. Про те времена, когда было монголо-татарское нашествие. А вдруг и про их город написано, как монголы ворвались, как храбро сражались жители, кто из них прославился удалью, а кто, может, и позорно удрал… Интересно ведь! Про свой город каждому интересно узнать.

В библиотеке было пусто, в читальном зале сидел только один человек, сосредоточенно что-то в тетрадочку записывал.

Мишка сдал прочитанные книги.

— Ты что же так просрочил? — заругалась библиотекарша. — Мы уж на квартиру хотели посылать. Безобразие! Наберут книг, а потом собирай их по всему городу…

Мишка промолчал. Скажешь что — разозлишь еще пуще библиотекаршу. Пожалуй, ничего тогда не получишь, с пустыми руками уйдешь. Димка тоже сдал свою книжечку — «Остров сокровищ».

— Ну, так что возьмете? — спросила пожилая библиотекарша.

— Нам что-нибудь про Русь, про нашествие орды, — выскочил вперед Димка.

— Только нам по истории, чтобы чистая правда была, — добавил Мишка. Разные старинные записи.

— Летописи? Вы что, умеете читать по-славянски?

Мишка тяжело засопел. Выходит, старинные книги по-славянски написаны.

— Нет, мы вообще-то…

— Умеем, то есть брат старший умеет, — наврал Димка: он испугался, что книг, чего доброго, не выдадут.

— И еще ту книгу, в которой план города старинного нарисован.

— Какого города?

— Нашего.

— Пошла мода на эту книгу, — нахмурилась библиотекарша. — Пятый раз подряд спрашивают. И всё школьники. Я ее на руки не выдаю. Посмотреть пожалуйста.

Она протянула Мишке тоненькую затрепанную книжонку. «Городец на торговых путях Руси XV–XVII столетий», — прочел Михаил. Димка заглянул через его плечо.

Оба отошли в сторону, сели за стол, раскрыли книгу.

На первой странице изображено старинное поселение, обнесенное бревенчатой изгородью. Над изгородью торчат несколько башен, тоже бревенчатых. В центре городка — каменная церковь, вокруг дома, низкие, с двухскатными крышами, с дырками-оконцами.

— Постой, где тут река? — заволновался Мишка.

— Вот. Вот она.

— Видишь, стена-то не к самой реке подходит. Значит, наш дом за стеной был. За городом. Вот здесь. — Мишка поставил карандашом еле заметную точку. — Вот здесь Анкудинов двор.

— А наша школа, выходит, тоже за стеной, — догадался Димка. — Там, где костей много нашли. Река-то ведь рядом.

— Правильно. А те ямы, где ничего не было, — в городе… В самом центре. Как же это?

Мальчишки переглянулись.

Выходит, и вовсе монголо-татары в город не вошли. Бой-то вон где был, а дальше их не пустили… Значит, отбились наши.

Димка чуть было не крикнул «ура», да вовремя захлопнул ладонью рот.

— Вот вам по две книги, — строго сказала библиотекарша. — Получайте. Да смотрите возвращайте в срок! Читателей много, книги всем нужны!..

На улице было тепло, празднично. Еще бы! Что может быть лучше месяца мая, да еще когда выходной день, да еще если при этом ты не очень стар — тебе сегодня тринадцать. А навстречу идут люди разного возраста: и молодые, и не слишком, но все радуются яркому солнышку и синеве.

Вон и Лена Кузнецова навстречу идет — нарядная, в новом голубом пальто, идет и щурится — лицо солнышку подставляет.

— Здравствуй, Кузнецова!

— Здравствуй. А-а, это вы, ребята! Находки есть? Почему не несете?

— У меня ничего нет; искал, да ничего не нашел, — признался Димка. — Зато у него — ого! Ценные штуки. Оружие, чашка железная. А может, и серебряная. Не поймешь.

— Молодец, Анкудинов! — просияла Лена. — Когда принесешь? Я жду.

Мишка хотел сказать «сегодня», не терпелось находками похвастать, да подумал вдруг, что и сам как следует еще не рассмотрел все вещицы.

— Завтра принесу. Сегодня у меня дело есть. Огород вскапывать будем, да и уроки еще не учил.

— Ну, значит, в школе встретимся, — улыбнулась Лена и пошла.

Видно было, что сейчас ей не до находок, а просто идет Лена, весенней улицей любуется. Недаром нарядилась в новое пальто. И улыбается вовсе не от радости, что Мишку да Димку встретила, а просто так. Потому что весна!

А друзья пришли на «Анкудинов двор», забрались, чтобы никто не мешал, на веранду, разложили книги на столе. Раскрыли первую, самую толстую книгу. Книга была старая, и многих листов в ней не хватало. Первых страниц тоже не было; ничего не поделаешь, пришлось читать не с начала.

— Погляди, буквы-то все нормальные, а слова какие-то такие, — сказал Мишка/ — На древнем языке, что ли.

— Пустяки! Сейчас разберемся, — храбрился Димка.

И начал медленно читать вслух:

— «И преседоша с коня на кони, и начаша битися прилежно. Многий сильныя полкы Батыевы проезждая, храбро и мужествено бьяшеся…» Все понял?

— Понять-то понял. — Мишка склонился над книгой, прочитал все еще раз, про себя. — Значит, храбро и мужественно бились, а перед этим пересел кто-то с коня на другого коня… Только почему «мужественно» с одним «н»? «Битися» вместо «биться» и вообще…

— Тут дальше сказано, кто бился. Вот: «…князь великий Георгий Ингоревич, брат его князь Давид Ингоревич муромской…»

— …ский, — поправил Мишка.

— Написано «муромской», и еще тут перечисляются другие князья и воинство. Вот: «…удальцы и резвецы рязанские, вси равно умроша и едину чашу смертную пиша». — Димка озадаченно уставился на товарища. Как это «вси равно умроша»?

— Все равно умрешь, что ли?.. Ну ладно, давай читать дальше. «Ни един из них возвратися вспять, вси вкупе мертвии лежаше…» — прочитал Мишка по складам. — Постой, значит, не один из них возвратился, многие, значит? А как же «вси мертвии лежаше»?..

— Знаешь, — тут Димка нетерпеливо захлопнул книгу, — поповский язык какой-то. Черт с ним! Надоело. Все равно ничего не понять. Пошли погуляем лучше.

— Постой, постой… — Михаил снова раскрыл книгу. — Тут вот про Евпатия Коловрата. Про Евпатия-то я где-то слышал. Помнишь, еще он всех побил…

— Не помню чего-то…

— Вот: «…некий… именем Еупатий Коловрат… Внезапу…» Внезапно, значит, понял?

— Ага. А дальше?

— «…внезапу нападоше на станы Батыевы и начаша сечи без милости. И смятошеся все полкы татарскыя… Еупатий тако их бьяше нещадно, яко и мечи притупишася…» Дим, а что такое «яко»? Как ты думаешь?

— Як… Бык, что ли, такой. А может, это значит «как»? У меня дядя с Украины, он все время говорит «як» вместо «как».

— А-а. Как, значит, и мечи притупились. «… И емля татарские мечи и сечаша их…»

— Сечаше кого? Мечи?.. То-то много мечей разломанных валяется, один хлам, — глубокомысленно заметил Димка.

— Нет. Это они врагов «сечаше». Потому что дальше, гляди, написано: «Еупатий сильныя полкы татарскыя проеждяя, бьяше их нещадно…» Бьяше это уж, конечно, бил. Бил полки татарские.

Тут Димка неожиданно зевнул.

— Слушай, Миш, тебе не надоело? Сечаша, помреша… Да это все и не про нас. Евпатий-то в Рязани воевал, теперь я вспомнил. Евпатий Коловрат. Еще Ленка про Евпатия-то рассказывала. Я как вспомнил про Ленку, сразу и про Евпатия этого вспомнил. Заодно.

— А где же про нас? Про наш про Городец? Дай-ка сюда книги, я полистаю…

С улицы позвала мать:

— Миша! Выходи на огород! Лопату захвати, на веранде в углу.

Мишка с досадой отмахнулся. Да что делать, надо идти.

— Миш, слушай, давай я за тебя поработаю, — с готовностью предложил Димка. — Ты «читаше», а я «копаше». Идет? Я землю копать люблю!

— Идет!

Димка захватил в углу лопату, с грохотом ссыпался с лестницы. Заорал радостно:

— Я вместо него, теть Паш! Мишка занимается.

Тихо стало на веранде.

А Михаил раскрыл другую книгу, тоже очень рваную и без начала, стал разбирать с первой страницы: «Тако вскоре взяша град Москву, месяца августа в 26…»

«Ух ты, Москву! Ничего себе!» — удивился он.

Дальше шло совсем непонятное про каких-то мучеников. А потом: «…и град огнем запалиша, а товар и богатство все разграбиша, а людие мечу предаша, и бысть оттоле огнь, а отселе меч, овии, от огня бежачи, мечем помроша, а друзии, от меча бежачи, в огне сгореша…»

«Что такое «овии»? Овцы, что ли? Зачем же овец-то мечом сечь? Скот ведь угоняли… «Овии» какие-то Может, народность такая — «овии»? А какие-то «друзии» все сгорели. Головоломка! Надо бы спросить кого-нибудь. Эх, жаль, Игоря Александровича нет. Приедет — спрошу обязательно».

Мишка раскрыл было третью книгу, но там буквы были совсем уже другие, непонятные. Ни слова не разберешь. «Вот они, славянские-то буквы, подумал Мишка. — И кто их только поймет, эти загогулины…»

Он взял четвертую книгу, с картинками. Нарисованы были разные древние люди, очень смешные, в длинных рубахах. Пробовал прочитать что-нибудь про них… Но почему-то на веранде сделалось совсем темно. «Туча нашла», догадался Мишка. И действительно, медленно и гулко прокатился гром. И тут же во дворе раздался оглушительный визг, что-то треснуло, затопали сапоги, все куда-то побежали.

Мишка вскочил. Что такое? Орда ворвалась, что ли? С перепугу не сразу вспомнил, что орда — это в книжке, а на самом-то деле сейчас уже двадцатый век.

Выскочил во двор. Голосили и ругались за изгородью, на соседнем участке. Мишка подбежал к изгороди, заглянул на соседний двор.

Там собрались все: и мать, и брат Олег, и Димка. Голосила Марья Тихоновна, Настина родная тетка. Настя тоже была тут.

— Это что же такое, родимые?.. — вопила тетка. — Этак и на тот свет попадешь ни за што ни про што. Можно ли женщину беззащитную пугать? Хулиганство!

— Да что такое, Марья Тихоновна, господи, не пойму никак… — причитала Мишкина мать.

— В суд! В суд подам! — не унималась тетка. — Там покажут, как нарушать…

— Да расскажите по порядку, что к чему, — басил Олег.

— Иду это я, — начала всхлипывать тетка, — иду, значит, во двор. Дай, думаю, взгляну, белье не просохло ли? И тут темень темная нашла, тучи. Да еще откуда ни возьмись — кошка черная…

— Ну уж это суеверие, — успокоительно пробасил Олег.

— Я ее — брысь, а она ни с места. Думаю — чем бы швырнуть? Дощечка на сарае болтается, я ее хвать! Отодрала, значит, а там… Господи! — вдруг снова завизжала она. — Да где же он?

— Кто?!

— Шкелет! Гляжу — шкелет в оконце-то выглядывает! Ан уж и нет шкелета. Где же он?

Мишка давно уже сообразил, в чем дело. Оконце-то сарайное в соседний двор выходит. А на подоконнике Анкудин… Бросился на веранду, на лестнице едва не сшиб Димку. Димка тащил под полой куртки череп.

— Скорее! Держи, прячь! А то попадет…

Наспех запрятали Анкудина в школьный Мишкин портфель, сверху книгами заложили.

По крыше веранды ударил дождь, на крыльце затопали. Вошла мать, следом за ней Олег. Друзья склонились над книжками, будто усердно занимаются.

— Блажная эта Марья Тихоновна, — усмехнулась мать — Надо же такое вообразить… «Шкелет, шкелет»!

Мать рассмеялась, махнула рукой и пошла на кухню. Слышно было, как она рассказывает про все это бабушке. Брат стоял посреди веранды. И стоял так долго, что Мишке пришлось-таки оторваться от книги…

— Ну? — спросил брат.

— Что «ну»?

— Выкладывай.

— Чего выкладывать? Я уроки учу.

— Про «шкелета».

— Какого шкелета?

Брат молчал, недоверчиво смотрел на мальчишек.

Димка вдруг заерзал на скамье, потом поднялся и стал прощаться.

— До свидания, дядя Олег, до свидания, Миш. Я пошел, мне уроки учить пора…

В руке он держал непомерно раздутый Мишкин портфель. Мрачный взор Олега тотчас же задержался на портфеле.

— Постой, Вадим. Куда под самый дождь? Сядька покамест… — И снова к Мишке: — Ну?

— Чего «ну»? Занукал.

— Сам расскажешь или…

И брат протянул руку к портфелю.

— Сам, — поспешно согласился Мишка.

Пришлось рассказать всё. И про раскопки, и про Анкудина. Пришлось вытащить череп из портфеля, показать Олегу.

— Н-да… — Олег задумчиво смотрел на череп. — Ты матери-то пока не говори. Мало ли чего… Значит, предок, говоришь?

— Ага. Вон зуб-то.

— Ну и чудак ты, Михаил. Фантазер, ей-богу…

Олег не спеша поднялся, засунул руки в карманы, насвистывая, сходил зачем-то в свою комнату, так же, не спеша, возвратился Мишка был уверен: брат ходил к зеркалу, свои зубы разглядывал. Интересно, как там у него? Косой зуб или нет? По лицу ничего не угадаешь Олег — он такой! Выдержанный.

— Ты вот что, — спокойно заговорил Олег. — Череп ты дома не держи покуда. Тетка Марья очень уж зла, вдруг милицию приведет. Найдут — отвечай за тебя. Потом, когда позабудется вся эта история, снова можешь принести. Дошло?

— Дошло. Дим, пускай Анкудин пока у тебя побудет, ладно?

— Ага. Так я побегу, мне пора.

Анкудина пришлось упаковать в газету и завязать бечевкой. Димка взял сверток за петлю, будто футбольный мяч, и убежал.

Мишка и Олег долго сидели в сарае, рассматривая находки… Олег вертел в руках чашку, сдувал с нее песок, потом тихонько потер рукавом. По краю чашки вилась какая-то замысловатая надпись.

— Ишь ты. Буквы. Арабские, что ли? Не поймешь.

— Ты там осторожно! «Арабские»… Сломаешь, погубишь ценность государственную — отвечай за тебя!

Олег хмыкнул, но не сказал в ответ ни слова. Мишка пристально разглядывал кинжал. Рукоятка была повреждена, один из ее выступов отломился, лезвие проржавело, кажется, до самой середки. Все же Мишка не выдержал, попробовал почистить рукоять. Там смутно проглядывался рисунок. Что-то вроде буквы «А». Так и есть, А. Только украшенное какой-то загогулиной.

Что, если этот самый кинжал принадлежал Анкудинову! Недаром ведь на рукоятке заглавная буква «А»… Эх, черт, жаль, что в книгах об этом ничего не написано!

Он поделился с братом своими мыслями. Олег долго молчал, рассматривая кинжал.

— Надо его отнести, — решил наконец Олег. — И не Кузнецовой этой вашей отдать, а ученым, которые приедут. Самому начальнику экспедиции, вот кому. Понял?

— Понял. Как только экспедиция приедет, сразу отнесу…

Экспедиция приехала в тот же вечер. По крайней мере один из членов экспедиции, тот, который должен был остановиться у Анкудиновых.

Мишка уже выучил все уроки и собирался ложиться спать, когда около дома затормозило такси, послышались голоса. Олег и бабушка вышли во двор. Бабушка приветливо приглашала кого-то войти в дом. Олег протащил в боковушку огромный чемодан, слышно было, как он тяжело опустил чемодан на пол.

Мать уже раздувала самовар. У Анкудиновых было принято — при гостях всегда ставили самовар.

— Боковушка у нас чистенькая, светлая, — пела бабушка. — Уютно вам будет. Перинку я давеча проветрила, на солнышке прожарила. Так-то славно отдохнете. Ишь непогода-то разыгралась, простыли небось. Надевайте-ка валенки, горячие, прямо с печи! Да чайку с нами, чайку!

В горницу вошла бабушка, а за ней — какая-то девчонка. Худенькая, в брюках и пушистом свитере.

— Да что вы! В мае — и вдруг валенки! — Девчонка улыбнулась, быстро оглянула горницу. Глядела она чуточку исподлобья.

Мишка поднялся из-за стола, поздоровался.

Девчонка назвалась Линой, и вблизи она не казалась такой уж девчонкой. Лет девятнадцать-двадцать, не меньше. Пока она бегала умываться, потом в боковушку — что-то там переодеть, потом снова во двор — отдать Барбосу остатки дорожных бутербродов, бледно-рыжие длинные волосы ее мелькали там и тут. Круто подрезанные, они доходили ей до лопаток и, когда она резко поворачивала голову, отлетали вбок литым светло-медным крылом.

Эта Лина была такая непоседа, что Мишка только удивлялся. Казалось даже, что она не успевает угнаться сама за собой. Присела за стол; тут бы всякий на ее месте сидел спокойно и разговаривал. Так нет: оглянулась (волосы взметнулись вбок), заметила Мурку. Сорвалась с места — и к ней. Присела на колени, смеется, играет с кошкой. Потом, еще смеясь, — снова за стол. Хотел было Мишка рассказать, как Мурка у собаки из миски кость утащила, глянул — а она уже серьезная. Лицо строгое, взгляд устремлен куда-то на стенку. На фотографию, что ли? Щеку рукой подперла, молчит. Умолк Мишка, стал думать о том, как завтра находки начальнику экспедиции передаст…

Вдруг она усмехнулась, спросила:

— Что приуныл? Говорят, у вас тут археологический рай. А в раю грустить некогда, работать надо. Работать, раз условия райские!

Что тут ей ответить, никак Мишка придумать не мог. Как-то не вязалось: в раю и вдруг работа. А может, рассказать ей о находках? Или погодить?..

Тут мать внесла самовар. Лина бросилась ей навстречу, едва не ошпарилась.

— Ой, зачем вы так беспокоитесь? Самовар, чай — такая роскошь. И я сама бы внесла, тяжело ведь!

— Да сидите вы спокойно, ошпаритесь же! Где вам без привычки… Самовар — первое дело. С дороги-то…

Обе они — мать и гостья — говорили разом, и получалась забавная неразбериха.

Наконец бабушка принесла сладкий пирог, вынула из буфета праздничный сервиз, и чаепитие началось.

— Значит, приехала экспедиция, — сказала мать. — А мы-то, признаться, к завтрему вас ожидали.

— Не знаю, как другие, а я вот приехала. — Лина с увлечением поедала яблочный пирог. — Ой, вкусно как! Никогда такого не пробовала, честное слово. Мама, правда, умеет готовить ореховый торт, но ваш пирог вкуснее. Можно я еще?

Мать и бабушка прямо-таки расплылись от удовольствия.

— Наверное, я приехала первая, не терпелось пораньше осмотреться. Завтра с утра выйду взглянуть на раскопки. А что, говорят, находок много было? Или вы не в курсе?

— Да кто его знает? — Мать подставила свою чашку под струйку кипятка. Я-то на работе целый день. А люди-то говорят, будто и то и се… Болтают всякое, да не всему поверишь.

— Вот как, — усмехнулась Лина, — что же, интересно, интересно…

Мишка опять подумал — не рассказать ли гостье обо всем? Нет, все-таки лучше с братом посоветоваться… Да где же он? Мишка прислушался: со двора доносился стук топора. Дрова колоть вздумал на ночь глядя. В общем-то Мишка его понимал: стесняется гостьи. И Мишка втайне загордился: ему и самому сначала было неловко, но вот он преодолел робость, сидит себе с гостьей, как ни в чем не бывало разговаривает. А вообще-то эта самая Лина кого хочешь смутит. А сама не смущается ни капельки.

— А Олег-то что не идет? — спросила бабушка. — Миш, поди позови его, скажи, что скоро весь самовар выпьем, чего он там…

Мишка вылез из-за стола. Но Олег уже и сам появился на пороге. На нем был черный глухой свитер, волосы еще влажные от умывания.

— Садись, сынок, я тебе уж и чашку налила. — Мать положила на тарелку увесистый кусок пирога.

— А вы совсем не такой грозный, как показалось мне в темноте, — сказала Лина.

— Грозный? — удивился Олег.

— Так мне показалось сначала. Открываю калитку, а навстречу кто-то огромный и грозный.

— Олег у нас чемпион по боксу! — не утерпел Мишка. — Он как даст, полетишь кувырком через весь ринг, турманом через канат перемахнешь и бац — на стол перед судьями! Олег — он такой.

Лина пристально посмотрела на Олега.

— Жуть, — сказала она.

И все засмеялись. Кроме Олега. Олег наклонился к своей чашке, сердито взглянул на Мишку.

Замолчал Мишка. И стал думать о том, что брат все-таки человек непонятный. Бывали такие моменты, что Мишка и вовсе переставал брата понимать. Вот, например, сейчас. Да если бы про Мишку сказали что-нибудь этакое, особенно про силу, про бокс что-нибудь, Мишка бы только рад был. Да чего там рад — просто обалдел бы от радости! Места себе не находил бы, всем бы рассказывал. Ну, может, и не всем, а уж Димке обязательно. А Димка-то — Лене Кузнецовой. Может, Мишка и сам попросил бы его, чтобы Лене… А вот Олег — совсем наоборот. Не любит, когда про его силу говорят, и ничего о себе не рассказывает…

Легли в этот день поздно. А утром, когда Михаил проснулся, в доме никого уже не было. Только бабушка хлопотала на кухне. Заглянул было в боковушку, там все как раньше, только чемодан громоздился в углу да кровать по-особому застелена, как-то очень уж красиво. «Это, наверное, по-девчачьи», — решил Мишка. Они с Олегом постель застилают по-простецки: одеяло, на нем подушка — вот и делу конец. А тут покрывальце голубое — складочкой, подушка — торчком, на ней пышной шапкой кружево. Не постель, а пряник расписной, на такую прилечь-то страшно сомнешь.

— Ты куда, брысь! — турнула его бабушка. — Завтракай скорей, смотри в школу опоздаешь!

В тот день Мишке не везло — на каждом уроке его спрашивали. Правда, все обошлось благополучно. Дело в том, что теперь он старался браться за уроки побыстрее, чтобы время на раскопки оставалось. И ничего не откладывал на завтра. По географии получил тройку, по литературе — тоже трояк. На четвертом уроке Мишка даже не удивился, когда математик его вызвал к доске. Теорему Михаил доказал, только в словах почему-то путался, говорил нескладно.

— Ты, в общем-то, молодец, Анкудинов, — сказал математик. — Голова у тебя работает. Но рассеян ты, друг, не в меру. О чем ты только думаешь?

И поставил в дневник четверку.

А думал Мишка о пятом уроке, об истории. О том, что надо рассказать Игорю Александровичу обо всем: и о находках, и о черепе. И еще посоветоваться бы насчет книг этих. Как их читать и что такое значит «овии» и еще эти самые «друзии», которые в огне сгорели. Будешь тут рассеянным.

Как только прозвенел звонок, Мишка бросился разыскивать Игоря Александровича. Но поговорить с ним так и не удалось: Игорь Александрович всю перемену просидел в кабинете у директора, о чем-то там с ним беседовал. А тут еще Димка привязался, тянет и тянет за рукав.

— Тебе что, Дим?

— Разговор есть. Пойдем в класс.

В классе было пусто: все ребята во двор выбежали, на солнышко. Димка подошел к большому книжному шкафу, что в углу стоял, вытащил из-за шкафа сверток.

— Вот. Анкудин твой.

— А в чем дело?

— Ни в чем. Забери его, а то мне дома влетело — ого-го! Что, спрашивают, притащил? «Ничего, говорю. Глобус». — «А ну покажи!» Заглянула мать — ой-ей-ей! И пошло, и пошло. Отец прибежал… В общем, спрячь в какое-нибудь другое место, я им слово дал, что унесу.

— Куда же я его сейчас? Зачем же ты, Димка, в школу-то притащил, — не мог уж запрятать куда…

— А куда? У нас ведь сарая нет, у нас квартира…

— «Квартира, квартира»… Куда теперь мне с ним? В классе ведь не спрячешь.

— Пока пускай за шкафом полежит.

Пришлось засунуть череп за шкаф.

Тут перемена кончилась, вбежали ребята, и начался урок истории.

Игорь Александрович был чем-то озабочен, даже про находки не спросил.

— Ребята, — сказал он, — дело в том, что ближайшие два урока по расписанию у нас не состоятся. Это в связи с раскопками. Я должен помочь нашим археологам, показать им особенно интересные места… В общем, я задаю вам вперед по учебнику и буду спрашивать очень строго. Об этом предупреждаю честно. Объясню вам этот материал через неделю, а пока работайте самостоятельно.

Лена Кузнецова подняла руку.

— Говори, Кузнецова. — Учитель рассеянно оглядел класс.

— Игорь Александрович, как же быть с предметами, которые мы нашли в ямах? У меня дома целый музей. Я сама нашла половинку старинного горшка. С рисунками! Потом мне принесли еще черепки, потом что-то вроде лопатки деревянной, не знаю, что это такое…

— И у меня целый музей, — сказал с места Мишка.

— Ух ты, у него кинжалище какой! — крикнул Димка.

— Это очень интересно! — оживился Игорь Александрович. — Знаете, ребята, я, пожалуй, сам зайду к вам домой и осмотрю ваши находки. К тебе, Анкудинов, и к тебе, Кузнецова. А потом вместе отнесем их археологам. Спасибо, ребята!

Игорь Александрович помолчал мгновение, потом тряхнул головой, отбросил вбок свою светлую челку, блеснул очками.

— Я еще вот что хочу сказать. Больше раскопками вы не занимайтесь. Приехала настоящая археологическая экспедиция, теперь ваши усилия могут лишь помешать. Пусть раскопками займутся ученые. Раскопки — дело тонкое, ребята. Нужно иметь богатый опыт и знания, чтобы не испортить вещь.

— А если я иду, и вдруг под ногами что-нибудь валяется, меч, например? Неужели не брать? — спросил кто-то.

— Почему не брать? Брать, обязательно брать. И тут же отнести ученым из экспедиции. Но самим землю не копать, в раскопах не рыться. Поняли?

— Поняли, поняли!

— Но вот вам, други мои, задание. Вы очень поможете экспедиции, если будете собирать местный фольклор. Расспросите своих родных, особенно стариков, не знают ли они каких-нибудь старинных сказаний о нашем городе или песен. Особенно интересуют нас песни и сказания о татарском нашествии, о тех временах. Если услышите такое, обязательно записывайте.

Тут Михаил Анкудинов поднял руку.

— Игорь Александрович, скажите, а что в те годы, через двенадцать лет, татары наш город взяли или нет? То есть они вошли в него, разрушили, сожгли или все-таки их не пустили? Я прочитал в книжке, что в 1235 году началось нашествие Батыево.

— Вопрос ясен. Садись, Анкудинов.

Игорь Александрович стал по привычке расхаживать по классу.

— В эти годы, друзья мои, — кстати, я рад, Анкудинов, что ты хоть эту дату запомнил, — орда прокатилась по центральной Руси. В летописи говорится, что «…Тверь и все города огнем пожгли». Как оборонялись русские города против осаждающих полчищ? Вот посмотрите на этот рисунок.

Игорь Александрович развернул и прикрепил к доске большой лист. На рисунке изображен был старинный город с высокими бревенчатыми стенами, с деревянными башнями.

— Вот смотрите, так выглядел и наш город в глубокой древности. Главным укреплением служил высокий земляной вал. Как видите, с внешней стороны вал делали очень крутым. А высота такого вала достигала иногда десяти метров. Изнутри вал, конечно, более пологий. Иногда даже ступеньки делали, чтобы защитникам крепости удобнее было взбираться на вал. На валу строили высокую бревенчатую стену. Часто стена была двойная: два крепких сруба, а середину засыпали землей.

— Эх и укрепленьица! — не вытерпел Димка Красиков. — Я лично не понадеялся бы на такую вот крепость. Лучше бы уж удрал куда…

Все засмеялись.

— Удирать было некуда, — возразил Игорь Александрович. — Да и что бы осталось от городов русских, от государства, если бы все защитники крепостей рассуждали вот так.

Смех затих, и все ребята обернулись и посмотрели на Димку.

— А между прочим, — продолжал Игорь Александрович, — взять такой город было очень нелегко. Во-первых, перед валами устраивали глубокий ров, иногда в десять — двенадцать метров глубиной.

— С водой? — спросила Лена.

— Иногда с водой, иногда — нет.

— Без воды лучше, — задумчиво сказал Михаил. — Двенадцать метров глубины — это здорово. И широченный, не перескочишь, а пока лезешь вниз да вверх, из сил выбьешься. А с водой — переплыть можно запросто.

— Может быть, — сказал учитель, — не спорю. Но вот обратите внимание на одну деталь, между прочим, очень важную. Наверху строились особые бревенчатые заграждения, выступавшие над стеной. Назывались они «заборола». Видите, здесь они изображены. Заборола — от слова «оборонять». Воины, укрываясь в заборолах, могли интенсивней вести обстрел врага. Из луков, конечно, огнестрельного оружия тогда еще не было. Из-за заборол лили на врагов кипяток, обрушивали камни… И конечно, друзья, эти высокие, мощные стены, укрепленные заборолами, окруженные глубоким рвом, внушали почтение врагу. Чтобы взять город, надо было сначала разрушить заборола, пробить стену. Это было нелегко.

— А чем пробивали стену? — допытывался Мишка.

— Монголо-татары строили примитивные камнеметы, били из них по стенам день и ночь. Несколько дней подряд били! А чтобы защитники крепости ночью не сделали вылазку и не истребили камнеметы, монголы сначала «отынивали» стены, то есть окружали их тыном, частоколом… Города упорно сопротивлялись. Только после кровавой битвы орде удалось овладеть Киевом, Владимиром, Торжком и другими городами. Прославилась в веках оборона Козельска. Целых семь недель осаждали этот город ордынцы. Город пал только тогда, когда ни одного защитника не осталось в живых.

Учитель остановился около Димкиной парты.

— Вот так. А ты говоришь — удрал бы.

Все снова засмеялись.

— Да я не всерьез, Игорь Александрович, я…

— Понимаю, что не всерьез. Между прочим, ребята, наш город к тринадцатому веку уже имел частично каменную стену. Со стороны реки стена еще оставалась бревенчатой, а вот с южной и с восточной стороны в раскопках обнаружена каменная кладка.

— Игорь Александрович, — сказал вдруг Мишка, — а все-таки монголы наш город не смогли взять.

— Откуда ты получил такие точные сведения?

— Отчего тогда в ямах, которые в городе, ничего нет, а в других, которые за городской стеной — в поле, значит, — находятся и черепа и оружие?

— А как тебе удалось установить точную линию городской стены?

— А по плану! План-то в библиотеке есть.

— План есть! — подтвердили ученики.

— Во-первых, план этот весьма приблизителен; во-вторых, все это еще надо изучать… Масштаб неизвестен, имеется лишь приблизительный рисунок… — Учитель помолчал немного. — Раскопок настоящих не велось, так что судить трудно… А захоронения? — вдруг встрепенулся он. — Тебе не приходило в голову, что захоронения могли делаться именно за городской стеной? В летописях мы находим повествования о том, как спасшиеся жители возвращаются на пепелище и князь первым делом велит похоронить убитых… Что ты об этом думаешь?

Михаил молчал, соображая.

— Н-не знаю… Может быть… А все-таки нет. Все-таки наш город не сдался. Не знаю, почему-то мне так кажется, что не сдался.

— «Кажется»… — Игорь Александрович укоризненно покачал головой. — В науке такого слова, «кажется», просто не существует. Все надо доказать. А для этого предмет хорошо изучить надо, построить гипотезу, потом как следует проверить ее, и не раз. А ты — «кажется»!

В это время раздался звонок.

— Ребята! Не забудьте о фольклоре, — напомнил учитель. — Пусть каждый отчитается, расскажет, что удалось отыскать. Задание нелегкое. Итак, встреча наша на той неделе, через два урока!

Вскоре класс опустел, одни только Мишка с Димкой остались. Надо было придумать, куда спрятать череп.

— А что, если Кузнецову попросить? — размышлял Димка. — Только ей про все рассказать придется. Про «Анкудинов двор».

— Завизжит, пожалуй. Девчонка. — Мишка презрительно сморщил нос: — Ах, ах, скелет, ах, ужасно, ах, уберите, ах, не выношу!

— Думаешь, завизжит? — Димка уставился на череп, старательно обернутый газетами, перевязанный бечевкой. — А мне так кажется — не завизжит. Ленка не такая.

— «Кажется»! Слыхал? Это еще проверить надо.

В науке такого слова нет!

— А давай проверим. Вон и Кузнецова идет!

Димка вскочил, подбежал к двери.

— Кузнецова! Зайди в класс на минуточку!

— Что это вы здесь сидите? — Лена заглянула в класс.

— Есть к тебе дело, Кузнецова. Видишь ты этот предмет? — Мишка указал на сверток.

— Ну, вижу.

— А догадываешься, что это такое? — подскочил Димка.

— Конечно, догадываюсь: череп, — спокойно сказала Лена. — А на что он вам?

Друзья долго и сбивчиво рассказывали Лене обо всем — и о черепе, и о предполагаемой битве за огородами, и о «шкелете», напугавшем тетку Марью, и о Димкиной неудаче.

— Как интересно, — сказала Лена. — Давайте, ребята, я спрячу череп. Я просто запру вашего Анкудина в свой комод. У меня на ключ запирается. Вот и всё. До свидания. Завтра увидимся!

И она унесла череп.

— Молодец Кузнецова. Выручила.

Димка облегченно вздохнул.

— А знаешь, зря мы ей находки-то не показали, нечестно ведь получилось; она нам вон как помогла, а мы помалкивали, прятали все интересное, сказал Мишка. — А как помощь понадобилась, сразу: Кузнецова, поди сюда.

— Ну и что же, — возразил Димка, — мы ведь только до поры до времени. Теперь пускай заходит, смотрит, если так хочется.

— Наверное, Лена обиделась. Что-то и не спрашивает ни о чем, «до свидания» — и пошла домой.

— Из-за девчонки так переживаешь, эх, ты! Лучше скажи, когда боксом заниматься начнем?

— Олег обещал — с понедельника. Он уж и перчатки приготовил. Готовься, Димка, йоду запасай да бинтов!..

Мишка не соврал. Олег действительно принес из клуба две пары боксерских перчаток и обещал заняться с ребятами. Но с условием, что двоек больше не будет, а если кто получит двойку, то занятия тотчас прекращаются.

— С понедельника? Здорово! А ты-то йоду припас?

— А мне на что? Я под удар не полезу.

— И я не полезу! — И, немного подумав, Димка добавил: — А если никто из нас под удар лезть не собирается, интересно тогда, кого же мы будем бить?

— Эх, ты! Не понимаешь, что такое бокс. Думаешь, обязательно надо лупить друг друга? Ничего подобного! Главное — обыграть противника, уйти от ударов, а потом выбрать момент, и — бац!

— Здорово! Слушай, Миш, а может, сегодня и начнем? Попроси Олега, а?

Мишка нахмурился.

— Сегодня у меня намечено другое. Буду фольклор собирать. Интересно, что расскажет бабушка про орду. Может, что-нибудь и дошло до нее из поколения в поколение. Надо это все записать.

— Миш, можно, и я приду? У меня бабушки нет, кого я расспрашивать буду? Чужих-то бабушек да дедов не очень-то расспросишь.

— Тем более, у каждой бабушки есть свои внуки, чего же чужим-то рассказывать да петь?

— Конечно, чужим они рассказывать не станут… Так можно, я у тебя посижу?

— Ага. Мы будем всё записывать. Или давай так: я буду бабушку расспрашивать, а ты всё в тетрадку записывай. Мы будем с тобой вроде ученой комиссии. Чистая тетрадь у тебя есть?

— Найдется!..

Бабушка была, как назло, чем-то рассержена, это видно было по тому, как она гремела посудой и ругалась с кошкой Муркой.

— Пошла вон, полосатая! Этакую рыбину стащила, и все тебе мало! Я уж рыбину простила бы, будь у тебя совесть. Ан совести-то нет как нет! Еще и за другой явилась. Брысь, тебе говорю!

Мурка все это слушала, но уходить не собиралась.

Мишка сразу понял, что эти речи вполне устраивают хитрую кошку: ведь под шумок можно утащить и вторую рыбину. Вон сколько их на блюде навалено. Горой!

Хоть и была не в духе, обедом бабушка ребят все же накормила. Ели как можно старательнее, с показным аппетитом.

— Ну и обед сегодня! — подхваливал Мишка. — Вкуснота! Кажется, все ел бы да ел; жалко, что в живот мало вмещается.

— Спасибо, Пелагея Дементьевна! — вторил ему Димка. — Давненько я не едал такой лапши. Пальчики оближешь!

— А что, у вас разве не варят домашнюю? — сразу смягчилась бабушка.

— Домашнюю? — притворно удивился Димка. — Да я и слова-то такого не слыхал. У нас все казенная какая-то, на сковородке.

Бабушка начала было убирать посуду, но Мишка не дал.

— Я сам, сам, ты отдохни, в твоем возрасте отдохнуть полезно.

— Посидите, Пелагея Дементьевна, мы с Мишей сами посуду помоем, мы мигом! — вскочил и Димка.

— Что-то вы сегодня добрые больно, — засомневалась бабушка. — Стекло в школе разбили аль другое чего?

— Ничего мы не разбили, — Мишка подмигнул другу, — а только хочется нам сегодня с тобой на кухне посидеть да песни разные послушать.

— Какие песни? Песен я не знаю никаких. Да и некогда, сейчас побегу с Митькой-калымщиком ругаться. Казанок ему отдала, починил чтобы, целый рубль спросил. А починка-то, эва, отскочила! Раз только и варила-то в нем всего, в казанке-то. — Бабушка в сердцах стукнула по днищу кастрюли.

— Так это пустяки, — урезонивал ее Мишка. — Олег вон лучше запаяет. Отдай ему; по крайней мере бесплатно…

— «Пустяки»! Рубль целый — это пустяки? Ты его заработал, рубль-то?

— Еще заработаю.

— Он заработает, Пелагея Дементьевна, — поддержал Димка. — Он ученым будет. Вон учитель велел ему песни старинные записать, одному ему поручил: ты, говорит, Анкудинов, из нашего класса самый грамотный!

Мишка покосился на друга — хоть бы не врал уж.

— Подите вы! — отмахнулась бабушка. — Калымщик окаянный, ведь как одурачил меня, старую! Ужо я ему скажу! Я скажу!

— Эх, а сама еще учишь: прощайте врагам своим, и так далее. Я-то, например, простил Олега, когда он мне синяк подставил. Схлопотал — и ни звука. А ты из-за какой-то кастрюли совсем на мыло сошла. Эх, бабушка!

И Мишка скорбно уронил голову на грудь.

Бабушка налила в свою большую чашку чаю, присела за стол. Все трое молчали. И только Мишка время от времени печально вздыхал.

— А какие песни-то надо, Миш? — сжалилась наконец бабушка. — Может, вспомню чего. Голова-то старая, память плохая. Да и голосу-то нет.

Ребята исподтишка переглянулись. Димка мигом развернул на столе чистую тетрадь, положил рядом самописку.

— Хорошо бы самые старинные песни, бабушка! — встрепенулся Мишка. — Ну, вот самые старые, какие в твоей молодости старики пели.

— Старики-то в моей молодости не пели, где им, а вот девицы — те, бывало, певали.

— Ну спой, спой скорее!

— Только вот напев-то запамятовала. — Бабушка зажмурилась и, раскачиваясь в такт, затянула дрожащим голосом:

При лунном свете серебри-и-стом Гуля-а-ла дева под луно-ой И за-а-клинала небом чисты-им Хранить до гроба свой поко-ой.

— Постой, бабушка! Про деву — это не то, давай что-нибудь еще постарее.

— Постарее? Ну, вот еще веселую девицы наши пели. Только уж это с пляской. Мишка, принеси-ка мне чистый платок.

— Носовой?

— Который с кружевом. Потому никак, нельзя эту пляску без платка совершать, — важно объясняла бабушка.

Мишка слетал в горницу, принес самый лучший бабушкин платок.

Подбоченясь, бабушка вышла на середину кухни и, мелко, дробно топая, взмахивая платком, поплыла вокруг стола.

Штатский неуклюжий, Фрак на ём висит, А военный-душка Шпорами стучит.

Она остановилась:

— Годится али нет?

— А еще постарее нет ли? — засомневался Мишка. — Что-нибудь про монголо-татар.

— Про татаровей?

— Дело в том, Пелагея Дементьевна, что наш город в старину захватили татары, — зачастил Димка. — Вот нам и интересно, как это было. Узнать чтобы про всё. Как воевали, как жили, и вообще…

— Про монголов да про татаровей что-то не помню. Да и не бывало у нас таких. Ишь выдумали. Мы православные, а татарове те сами по себе.

Бабушка сложила платок, сердито запихнула в карман.

— Ну, может, слова какие татарские помнишь или выражения? Говорят, слова-то из поколения в поколение переходят.

— И выражений не знаю никаких. Кыш ты, окаянная! — Бабушка замахнулась на Мурку. — Опять за рыбой полезла. А ну айда, айда отсюда! Не уследишь. На базар бегала за рыбой-то, легко ли? Заодно вот и казан у Митьки забрала. Ах он, калымщик окаянный!

— Опять! Ну, бабушка! Может, стихотворение какое старинное помнишь, былину или еще чего… Ну не может быть, чтобы не знала! Ты ведь такая старая! — заныл Мишка.

— Я старая? — Бабушка окончательно рассердилась. — Я еще не старая! Вот соседкина, Настина, бабка — та вот старая! С палкой ходит и то надвое согнувшись. А я, малый, все хозяйство веду. Старая-то!

— Ну не старая, не старая! — заторопился Мишка. — Тогда расскажи нам чего-нибудь.

— Ну, так и быть. Спою вам стих старинный. Про татарина. Слушайте.

Димка схватил самописку, изготовился записывать.

— Это еще когда девицей была, с голосу разучивала. И так-то мы пели, так-то пели! Прямо разливалися!

Бабушка уселась на табуретку, положила руки на колени и запела сначала тихим, заунывным голосом:

Прочь, прочь, слеза позорная, Кипи, душа моя! Твоя измена черная Понятна мне, змея.

И вдруг заголосила громко, с вывертом:

Я знаю, чем утешенный По звонкой мостовой Вчера скакал как бешеный Татарин молодой…

Бабушка умолкла.

— Забыла дальше-то. Ей-богу, забыла…

Ребята переглянулись.

— Татарин!.. Чем-то там утешенный, — пробормотал Мишка.

— Известно чем! Добычи нахватал, вот и утешенный, — догадался Димка. Еще бы не скакать! Так, значит, я записываю: «Прочь, прочь, змея…»

— «Слеза позорная», — подсказала бабушка.

— А-а, слеза… Так. А дальше?

— «Кипи, душа моя». Стало быть, это он-то говорит, сам-то, который поет. Кипи, говорит, душа моя, потому как я самый разнесчастный.

— А отчего разнесчастный? — вытаращил глаза Мишка.

— От любви сердечной, — объяснила бабушка.

— А при чем же тут любовь? — вскричал Димка. — Речь идет ведь о нашествии татаро-монгольской орды, любовь тут уж совсем ни при чем!

— Как это «ни при чем»? Тьфу! — рассердилась бабушка. — Никак вам не угодишь! Что с вами, несмышленышами, разговаривать! А ну, поели-попили — и айда гулять! Айда, айда, малый! Нечего на кухне сидеть, керосином дышать! Марш во двор!

Делать нечего, пришлось отступить.

— Ну хоть кое-что записали, — вздохнул Мишка. — И то хлеб. Кого бы еще расспросить, как ты думаешь?

— А Настину бабушку, которая с клюкой ходит!

— Боюсь, Настя прогонит. Про череп забыл, что ли? Ведь она это на нас думает, будто мы нарочно напугали тетку Марью. Даже с Олегом теперь не разговаривает.

— А если мы потихоньку, когда Насти дома нет? Давай заглянем сейчас, а?

Тихонько пробрались друзья в сарай. Из оконца, уже не загороженного доской, виден был весь соседский двор, поросший молоденькой светло-зеленой травкой. Куры щипали траву, на завалинке возле забора сидела старая бабка, грелась на солнышке, смотрела на кур… Ребята переглянулись. Потом молча выбежали из сарая и перелезли плетень. Бабка сидела неподвижно, будто ничего и не заметила.

— Здравствуйте. — Мишка даже слегка поклонился, так хотелось ему быть приятным Настиной бабушке.

Димка последовал его примеру.

— А! Здравствуйте, здравствуйте, деточки. Настенька на базар ушла, одна я на дворе… Чего надо-то?

Мальчишки присели на завалинку рядом с бабкой.

— А нам бы вот что, — дипломатично начал Мишка. — Просили мы бабушку…

— Пелагею Дементьевну, — вставил Димка.

— Просили мы ее спеть про старину, про монголо-татар, как они наш город взяли. А она и не помнит ничего. Вот мы и пришли к вам. Послушать хочется, а спеть или там рассказать некому.

Помолчала Настина бабка, пожевала беззубым ртом.

— Стара стала Пелагеюшка-то. Вот и запамятовала. Куды ей, немощной. Я-то ведь всегда шустрее была, да и то уж… Старину помню, однако… Как же не помнить… И про татаровей…

— Спойте, бабушка, спойте!

Мишка стрельнул глазами на приятеля, тот мигом вытащил заветную тетрадь. Запела Настина бабушка неожиданно чистым, тоненьким голоском:

А не сильная туча затучилася, Не белая лебедушка прокырчила, Уж идет-наплывает сила темная, Скрипят телеги ордынские…

Старушка остановилась, чтобы передохнуть, посмотрела на небо, где медленно плыли округлые, полновесные облака, и заговорила-запричитала нараспев:

Выходили на стену защитнички, Удальцы-резвецы, сыны отецкие, Целый день они билися с татарами, Прибили тех татар не мало число.

Димка едва успевал записывать. Время от времени Мишка заглядывал в его тетрадку, подсказывал слова, которые тот пропустил или еще не успел записать.

Стрелы летят, что часты дожди, А тех татар им не можно взять. Выходили они подкопью к Тесьме-реке, К люту ворогу внезапу обернулися…

Она вдруг умолкла.

— А дальше-то что? — нетерпеливо спросил Мишка.

— А дальше много чего было, — отвечала Настина бабушка, — уж очень долго петь-то. Уж и запамятовала я, детки. Вот дед Афанасий, тот, бывало, сколько хошь, хотя бы и весь день сказывал, а мы слушали. Крепкий старик был, дедушка мой, царство ему небесное…

Неожиданно скрипнула калитка. Мальчишки обернулись: во двор вошла Настя с корзинкой на согнутом локте. За ней двое каких-то незнакомых.

Настя еще издали заметила мальчишек.

— Это что такое! Озорничать пришли? А ну вон отсюда! Чтобы духу вашего не было!

Ребята живо перемахнули через плетень. Второпях Мишка зацепился рубахой, порвал.

— Плетень повалите, черти! — ругалась Настя.

Забежали в сарай, подобрались к оконцу.

Двое незнакомых сбросили с плеч рюкзаки и уселись на скамейку.

— Бабуль, они будут жить у нас, — громко говорила Настя, обмахивая веником крыльцо. — В горнице постелю. Сдала я горницу-то. Вот им, говорю, сдала.

— А сколь проживут-то? — тоненько спросила старуха.

— А сколько проживут, то и ладно. Два месяца, говорят.

Она ушла в дом.

Друзья переглянулись.

— Миш, а Миш, — зашептал Димка, — у того, что в шляпе, лопатка из мешка торчит. Саперная. Чего это он, а?

— На рыбалку. Червей копать. Мало ли…

— А другой, гляди, длинный, и лицо длинное, как огурец.

— С рыжими глазами.

— И правда, глаза-то рыжие. И брови рыжие. В беретке который.

Первый приезжий, тот, что пониже ростом, снял соломенную шляпу, стал обмахивать свое темное, сморщенное, как грецкий орех, лицо. Заблестела совершенно лысая, коричневая от загара макушка.

— Ну что же. Вот мы и на природе, — сказал он, оглядываясь. — Поистине человек не знает, где наутро проснется. Такова жизнь.

— Н-да. Завтра приступим к работе, — сказал рыжеглазый. — Чего тянуть?

— Погоди, друг, осмотреться надо… Сейчас закусим, отдохнем, потом я прогуляюсь, взгляну, чего стоят эти их раскопки.

— По домам пройтись бы. Приглядеться к иконам. Я лично на них больше рассчитываю.

— Н-да… Интересные образцы должны бы найтись. Но не будем спешить. Погоди, — ответил лысый и при этом широко зевнул.

Ребята затихли.

— Ученые! Члены экспедиции, — шепнул Димка.

— Здорово! Теперь мы всё знать будем, что там у них творится, чего найдут. Про все будем знать, — обрадовался Мишка.

— Здесь, в сарае, будет у нас наблюдательный пункт!

— Тише…

На крыльцо вышла Настя.

— А вы проходите, проходите в дом, у нас тенёчек, чего на солнце-то печься.

— У вас, хозяюшка, молока холодного не найдется ли? — спросил лысый.

— А как же! Корова своя, молочком обеспечим. Проходите, проходите…

Оба приезжих поднялись. Тот, что пониже, надел снова свою соломенную помятую шляпу и зашагал впереди. За ним, волоча длинные ноги и на каждом шагу как бы спотыкаясь, двигался рыжеглазый в беретке. Потом снова выбежала Настя и забрала оба рюкзака. Ребята отошли от оконца, уселись на ящике с инструментами.

— Ну, а насчет песни этой что ты думаешь? — спросил Михаил.

— Какой песни? А, бабкиной. Сейчас посмотрим. Где же она?

Димка зашарил по карманам, но тетрадки нигде не было. Оглядел сарай. Нет, тетрадка нигде не валялась.

— Эх, ты! Понимаешь ли, что ты наделал? — вскричал Мишка. — Ценный документ потерял! Растяпа!

Стали искать во дворе.

— Слушай! А я, должно быть, там ее потерял. — Димка указал на соседский двор. — Когда побежали, она из кармана и выпала. Факт!

Бросились к забору, осмотрели все щели. Так и есть! Тетрадка валялась на траве, приблизительно в метре от забора.

— Полезай! — мрачно скомандовал Мишка.

Делать нечего, Димка полез. Подобрал тетрадку и только было повернул обратно, как, откуда ни возьмись, — Настя. Видно, к колодцу ходила.

— Опять! Да что же это такое! Я же хмель посадила у забора-то. Что вас носит, чертей этаких! Куда? Ну нет, от меня не уйдешь!

Настя подбежала с ведром и с размаху выплеснула его на Димку, который уже наладил было перемахнуть через забор.

Промокший до нитки Димка свалился прямо к Мишкиным ногам.

— Зато тетрадь сухая, — сказал он. — Во, гляди.

Он вытащил из-за пазухи тетрадь. Уселись на солнышке, отжали Димкину рубаху.

— Ну, давай почитаем. — Мишка развернул тетрадь. — В первой-то строфе все как будто ясно. «А не сильная туча…» Так. Описание природы. Это, мы, конечно, пропустим. «Уж идет-наплывает сила темная, скрипят телеги ордынские». Ясно?

— Конечно, ясно. Нападение орды, чего уж яснее.

— Во второй строфе, — продолжал Мишка, — значит, описание обороны: «Выходили на стену защитнички, удальцы-резвецы, сыны отецкие».

— Маменькины сынки, что ли? — усмехнулся Димка. — Резвецы-то?

— Именно отцовские, а не маменькины! — рассердился Мишка. — Давай без шуточек. Так. «Целый день они билися с татарами, прибили тех татар не мало число».

— Все ясно, — кивнул Димка. — Наши жмут.

— Так. А дальше:

Стрелы летят, что часты дожди, А тех татар им не можно взять. Выходили они подкопью к Тесьме-реке, К люту ворогу внезапу обернулися…

— «Внезапу» — внезапно, значит, — задумчиво сказал Мишка.

— А что это — «подкопью»? Под копьем, что ли? Или с копьем? — Димка наморщил лоб — так усиленно он соображал.

— А может, «подкопали»? Подкопали чего-нибудь там. Вал, например.

— Кто? Ордынцы подкопали? — не понял Димка.

— Там ведь сказано, что вышли они «подкопью» и «к люту ворогу внезапу обернулися». Значит, наши подкопали-то… И вылезли, и внезапно…

Мишка вдруг ощутил, как мурашки побежали по спине. Вот оно что!

— Дим, — тихо сказал, он. — Дим!

— Что ты?

— Дим! А там ведь надо искать подземный ход.

— Какой подземный… Где?

— «Где»! Я теперь понял: наши вышли каким-то подземным ходом, а потом ударили в тыл врагу. Представляешь? Они из-под городской стены внезапно вылезли и…

— Здорово. Как ты догадался?

Димка быстро перечел свои записи.

— Верно! Подземным ходом вышли. Только это ведь не обязательно про наш Городец. Нигде ведь нет слова «Городец»…

— А Тесьма? Тесьма-то ведь наша, другой реки Тесьмы, наверное, нет.

— А сколько поселков и деревень на Тесьме?

— Наш Городец, наверное, самый крупный. Двадцать тысяч жителей, маслозавод, лесопилка…

Оба задумались.

— Значит, надо искать по берегу Тесьмы. Они ведь к Тесьме вышли-то, — решил Димка.

— Наш огород тоже к Тесьме спускается. А за ним — яма, где я все это нашел: и кости, и обломки оружия. Где-то тут было сражение, — раздумывал вслух Мишка.

— Может, и подкоп где-то близко? Миш, побежим поищем, что ли?

— Ладно. Только про подземный ход пока молчок. Мы первые его откроем. Понял? Никому чтобы…

— Конечно, молчок!

— И про песню ту пока никому не рассказывать!

— Ясно уж. Побежали, айда!

Мальчишки направились было к калитке, но тут им не повезло. Калитка открылась, вошла веселая, в запыленных брюках и ковбойке с засученными рукавами, Лина. Волосы девушки были аккуратно убраны под платок, брюки заправлены в сапоги. Вслед за Линой шагал Олег. На плече он нес Линии мешок с разными инструментами. Инструменты в мешке позвякивали.

— Куда? — остановил приятелей Олег. — А уроки сделаны?

Врать Мишка не стал. Пришлось распрощаться с товарищем и идти домой учить уроки.

Он уселся в тишине на веранде. В окно было видно, как Лина вытряхивала во дворе из сапог землю, как щеткой чистила брюки, а потом сняла с головы платок и крепко выбила его о перила крыльца. Бабушка позвала ее ужинать, и на кухне — слышно было — говорили о чем-то, спорили.

У Мишки не получался пример, он решал его и так и этак, а пример все равно не получался. Когда уроки по алгебре были наконец выучены, оказалось, что прошло уже много времени и надо поскорей приниматься за английский. Было уже совсем темно, когда Мишка наконец разделался с уроками и уложил на завтра портфель. В горнице вкусно пахло теплым печеньем, и бабушка собирала на стол.

— Чай пить, внучек! — позвала она.

Лина сидела на полу около своего мешка, протирала тряпкой какой-то нож.

— А что, разве ножиком землю роют? — спросил Мишка.

— Завтра придется и ножиком, и щетками работать, — усмехнулась Лина.

— Может, подточить? — спросил Олег.

Он стоял у входа, прислонившись к дверному косяку.

— Нет, спасибо… Ну, так решение принято? Или все еще нет? — она посмотрела на Олега.

— Да, голубушка, не сманивай ты его! — замахала руками бабушка. — Сама посуди: отпуск раз в году бывает, в кои-то веки на море парень съездить хотел, в Крым. Незачем ему в земле ковыряться, пускай уж отдохнет.

— Мое дело предложить. — Лина, наклоняя голову то к одному, то к другому плечу, рассматривала какой-то инструмент. — А нам разнорабочий вот как нужен! С вашей-то силушкой, Олег… Решайтесь! Приобщайтесь к науке, а загар будет не хуже крымского. Обещаю!.. — Она расхохоталась: — Мы тоже вроде курортников бумажку на нос наклеиваем, чтобы кожа не слезла!

— Да бросьте шутки шутить! — сердилась бабушка. — Садитесь вон чай пить.

— Возьмите меня! — вырвалось у Мишки. — Я ужасно сильный, просто ужасно! Целый день могу землю копать — не устану.

— Вот как! — удивилась Лина. — Тебе сколько? Тринадцать всего? Маленьких не берем. Не имеем права.

Мишка принялся пить чай. «Маленький»! Ну ладно же! Вот отыщем с Красиковым подземный ход, узнаете, кто из нас маленький», — мстительно подумал он. И стал прикидывать, на сколько же лет эта Лина старше его самого. Выходило, что совсем не намного… ну, года на четыре, на пять. Почти ровесница. А зазнается как!

— Ну что же. Пожалуй, я не прочь, — проговорил наконец Олег. — К кому там у вас надо обратиться?

— Спятил! — всплеснула руками бабушка. — Точно дитя малое! Кому говорю — отдохнуть надо, дуралей!

В сенях хлопнула дверь: это пришла с работы мать.

Бабушка поспешила ей навстречу; слышно было, как она рассказывает матери обо всем, как ругает Олега.

— Может, передумаете, Олег? — тихо спросила Лина. — А то мне неловко, право…

Олег шагнул к столу, налил себе чаю.

— Отчего же? Решение принято, — спокойно сказал он. — Помогу вам чем смогу. Мне, честно говоря, и самому интересно.

— О'кэй! — серьезным голосом сказала Лина. — Работа с нами принесет вам массу удовольствия. Целый день под весенним жарким солнышком вынимать грунт. Тонну за тонной. И все это под музыкальное сопровождение — голос нашего очаровательного шефа Леонида Сергеича: «Осторожней! Еще раз осторожней, черт побери!.. Кто вас просил?.. Куда? Не туда!.. Дьявольщина!.. Внимание! Начинается культурный слой!.. Вон! Вон из раскопа! Чтобы духу вашего не было!.. За что держитесь? За что, говорю, держитесь? За мостовую! Мостовую, черт побери, пятнадцатого столетия!.. Куда! На что наступаете!.. Вон, вон, и еще раз вон!»

Она передохнула.

Олег слушал с большим интересом.

— А если вы, Олег, заслужите репутацию отличного работника, то удостоитесь особого доверия: вам позволят метелочкой обметать вековую грязь с глиняного черепка из-под простокваши. То есть бывшего горшка, я оговорилась…

— Что же вы не убежали?

— Куда? — не поняла Лина.

— Куда угодно. От этакой мороки, как вы расписываете, куда угодно убежишь.

Лика звонко расхохоталась.

— Понимаете, боюсь, что прибегу обратно. На другой же день. А уж Леонид Сергеич не пустит. Дудки! Ни за что обратно не возьмет. Выставит, да еще с музыкой!

— То-то и оно-то, — назидательно сказал Олег.

— Непонятное звукословие, — отозвалась Лина. — Непереводимая игра слов.

— Возможно, — согласился Олег. — Так, значит, к этому Леониду Сергеичу мне и явиться?

— К нему.

— А у соседки Насти двое ученых поселились, — ни с того ни с сего сказал Мишка. — Целых двое.

— Сейчас понаедет, — отозвалась Лина. — Работы всем хватит.

Вошла мать, озабоченно глянула на Олега, на Мишку.

— Ну как, сынки? Все у вас в порядке?

— Все, — ответил за обоих Мишка.

— Что-то вы сливок не берете? — она подвинула поближе к Лине молочник.

— Люблю чистый чай. Вы садитесь, Евдокия Семеновна. Давайте я вам налью.

— Налейте уж. Устала я, прямо сил нет. Сегодня как спину-то разломило. К погоде, что ли.

— Вам пора отдыхать, Евдокия Семеновна. Ведь скоро на пенсию, да?

— Четыре месяца до стажу осталось. Потружусь еще немного…

Мать стала жадно пить чай. Потом поглядела на Олега.

— Как хочешь, сынок, так и поступай. Смотри, не надорваться бы только.

Олег весело расхохотался, глядя на него, расхохоталась и Лина. Мишка тоже не выдержал, залился смехом. Так всегда получалось: Олег смеялся редко, зато, когда уж смеялся, весело становилось сразу всем. Стоило только Мишке взглянуть на брата, на его белые, крепкие зубы, на густые кольца волос — а они подпрыгивали, будто тоже хохотали вовсю, — сразу весело делалось и хорошо на душе.

А почему бы и не повеселиться? Школьные дела у Мишки постепенно налаживались, контрольные удалось написать на среднюю отметку; похоже, что Михаил благополучно переползет в следующий класс. А скоро начнутся каникулы. Вот когда можно будет повеселиться вволю! Хочешь — купайся в реке; хочешь — на раскопки смотри; хочешь — читай. Красота! До каникул осталось всего две недели. Скорее бы уж!..

На другой день с утра было пасмурно. И все-таки сразу после школы, не заходя домой, друзья отправились к реке. Хотелось поскорее отыскать подземный ход.

— Знаешь, почему его надо сейчас искать? — рассуждал Мишка. — Потому что когда кусты покроются листьями, весь берег зарастет, черта с два тогда увидишь! В прошлое лето я футбольный мяч куда-то сюда забросил, так и не отыскал. Так и пропал мяч.

— Эх, ты! Позвал бы меня, я глазастый, — похвастал Димка. — Я бы сразу нашел!

— Тебя тогда не было, ты к тетке в Кашин укатил. Да я тоже глазастый, а что толку? Весь берег густым кустарником зарос стена. Найдешь тут! Говорю, торопиться надо, пока кусты еще голые.

Берег проглядывался до того места, где река сворачивала вправо. И до самого поворота крутой склон в серых прутьях кустарника, а по серому, как будто мелко накропили зеленой краской, листочки мелкие, еще не распустившиеся как следует. Весь берег — в молочном дождевом тумане, весь берег — в ожидании. Вот-вот выйдет солнце, пригреет, и тогда развернутся листья, сплошной кровлей затянут берега.

Мишке сейчас очень хотелось задержать весну. Вот отыщется подземный ход, тогда, так и быть, пускай наступает. Только не сейчас!

— А за поворотом берег еще круче, — заговорил Димка. — Может, где-нибудь там подземный ход.

Они лазали по склону вверх и вниз, вязли в грязи по колено, окончательно промочили ноги. Подземного хода не было.

— Выходит, он вовсе не в нашем поселке, — разочарованно протянул Димка.

— А как же песня?

— Просто песня такая. Народная фантазия. Думы и чаяния народа.

— «Чаяния»! Никакие не чаяния, а самая настоящая правда, — упорствовал Мишка. — Если бы чаяния, то пели бы про другое. Скажем, про богатыря, который всех врагов посек, или еще про что-нибудь такое. Сверхъестественное, что ли…

— Ну да-а, скажешь!

— Точно говорю! Вот, например, взять хоть нашего Рябкина. Прихожу в школу, Колька — навстречу. Кричит: «Мишка! Беги скорей, тебя к завучу вызывают!» Уж сразу вижу — разыгрывает. И не иду, не дурак. А вот если Рябкин сидит, зубрит что-нибудь, а как увидел меня, вспомнил: «Да… чуть не забыл. Анкудинов, тебе завуч явиться велел, чтоб с дневником…» Вот этому верить надо. Иначе зачем бы он про дневник добавил?

— Ха, не вижу никакого сходства? При чем же тут подземный ход?

— Ну как ты не понимаешь! — Мишка даже рассердился. — Если бы в песне было сказано: побили, мол, всех врагов, такие у нас удальцы-резвецы сильные, богатыри, мол, — можно этому верить, а можно и не верить. Просто песня такая — думы и чаяния. А тут ведь рассказывают, как все это произошло. Благодаря подкопу. Понимаешь, не бог помог, не богатырь, не чудо. А подкоп! Этому можно верить, так и знай.

— А если подкоп был в другом селе?

— Это, конечно, могло быть. Но навряд ли.

— Почему же навряд ли?

— Да так… Сам не знаю, только уверен, что наш поселок орда одолеть не смогла.

— На своего Анкудина надеешься?

— И на Анкудина тоже. И на подкоп. Вот бы его найти! Уж я бы доказал тогда!..

Домой пошли озябшие, с мокрыми ногами.

Учить уроки договорились вместе: была одна задача по геометрии, которую Мишка никак не мог понять, а Димка понимал запросто и брался объяснить.

— Мы быстренько уроки сделаем, а потом снова на реку. Обследуем участок за поворотом, там, где берег покруче. Вдруг повезет! — размечтался Мишка.

Пока обедали, пока уроки готовили, ботинки хорошо просохли у печки. Обулись друзья и совсем уж собрались на реку Тесьму, как вдруг в дверь постучались и вошел Игорь Александрович. С ним была Лена Кузнецова.

— Ну, показывайте ваши находки, — сказал учитель.

Все вместе отправились в сарай. Михаил включил свет, выволок кошелку из угла.

Игорь Александрович стал вынимать из кошелки находки и раскладывать их на разостланной газете… Лена опустилась на колени, склонилась над кошелкой.

— Повезло тебе, Анкудинов, — только и сказала она.

И сказала она это таким голосом, что у Мишки что-то дрогнуло внутри и весь он преисполнился гордостью. Но промолчал. Зато Димка встрепенулся, нос кверху задрал.

— Надо знать, где искать! — запальчиво воскликнул Димка. — Мы с ним еще и не то знаем!

— А что вы такое знаете? — заинтересовалась Лена.

— Вот, гляди! — Мишка подал ей металлическую чашку с надписью.

— Ой, Игорь Александрович! Она, наверное, серебряная! Я читала, что такие чаши делали из серебра, они часто попадали в качестве добычи к кочевникам.

Лена протянула чашку учителю. Тот бережно ее взял, осмотрел со всех сторон.

— Очень возможно, — сказал он. — Между прочим, Анкудинов, тут ты недодумал маленько. Надо было сразу эти предметы завернуть в бумагу. Каждый — отдельно. И хранить в сухом помещении, а не в сарае. Ну ничего. Мы их сегодня же доставим по назначению…

Он стал рассматривать какой-то железный обломок, потом занялся кинжалом.

Глаза Лены неотрывно следили за каждым его движением, останавливались всегда на той же вещи, что и глаза учителя, медленно, словно изучая, переходили с предмета на предмет… Задумавшись, Лена закусила кончик своей светло-русой толстой косы. Этой привычки Мишка за ней не знал, хоть и заметил давно, что коса у Лены на редкость толстая и блестит, будто шелковая. Только вот немного коротковата.

— Очень интересный кинжал, — тихо сказал учитель.

— Анкудинов кинжал! — выпалил Димка.

— Как? Анкудинов? Почему?

Мишка толкнул приятеля в бок, но было уже поздно.

— Ну так расскажи, в чем дело, Анкудинов!

— Здесь виднеется буква «А», — осторожно начал объяснять Мишка.

— Да, чуть не забыла, — встрепенулась Лена, — очень интересная история про череп, найденный там же, где оружие и все прочее. Понимаете, Анкудинов придумал тут целую историю: будто бы предок, некий Анкудин, защищая свой дом, напал на вражеский отряд. Конечно, Анкудинов уверен, что и кинжал принадлежал этому предку, раз на рукоятке стоит заглавная буква его имени.

Игорь Александрович покачал головой.

— Ну и фантазер! — подивился он. — Наука, знаешь ли, признает только точно доказанный факт. А чем ты докажешь все эти домыслы? — учитель улыбнулся. — Я не отрицаю, конечно, что иметь такого доблестного предка очень приятно. Тут я тебя вполне понимаю. — И он похлопал по плечу смутившегося Мишку.

Лена не удержалась и фыркнула. Она всегда смеется, стоит только Игорю Александровичу сказать что-нибудь веселое. Вот Димка — тот настоящий друг, даже не улыбнулся, а сразу пришел на выручку:

— А мы вчера собирали фольклор вместе с Анкудиновым. Стариков расспрашивали, делали записи.

— Нашли что-нибудь? — спросил учитель.

— Еще бы! Главное, про монголо-татар. Я даже наизусть запомнил, можно прочесть?

— Давай.

Димка поднялся, отряхнул брюки на коленях, потом выпрямился и, отставив ногу, звонко продекламировал:

Я знаю, чем утешенный По звонкой мостовой Вчера скакал как бешеный Татарин молодой…

Тут уж не только Лена, но и учитель покатился со смеху.

— Ох! Вот до чего может довести невежество! — вскричал Игорь Александрович. — Ну, ребята, вы меня просто убили.

— Это ведь известное стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова! — хохотала Лена. — Называется «Свиданье». Как же вы так?! Ха-ха-ха!

— Ребята, Лермонтова вы ведь проходили.

— Это стихотворение мы не изучали. Честное слово, — буркнул Мишка.

Он готов был провалиться, убежать куда-нибудь подальше, только бы не стоять здесь опозоренным перед Леной. Рассказать, что ли, про другой стих? Но тогда придется и тайну подземного хода открыть. Нет, не стоит… Тут Димка снова пришел на выручку:

— Мы больше насчет отдельных слов старались. Помните, вы говорили о тех словах, которые из поколения в поколение… В общем, о восточных словах. Наследие монголо-татарского ига.

— Ну и что же? Успехи есть?

— Нет успехов, — признался Мишка. — Спрашивал бабушку, а у нее слова всё одни и те же: вот, говорит, пошла на базар, да казанок из починки забрала. И так далее. Ее о деле спрашиваешь, а она знай ругается: калымщик Митька плохо казанок починил…

— Варвар ты, Анкудинов, — покачал головой учитель. — Лермонтова ты не читаешь и слова тюркского происхождения от русских не можешь отличить. А ведь вот они, «восточные» слова. Твоя бабушка в одном только предложении их три штуки употребила: «казан» — котел, значит. «Базар» — тоже татарское слово. А «калым»? Неужели сами не догадались? — Учитель оглядел всех по очереди. — Это так называемые «тюркизмы», ребята. В русский язык они перешли от восточных народов.

— Наследие монголо-татарского ига? — быстро спросил Димка.

— Не только. А торговля, которую вела Русь с восточными странами? Народы ведь общались, обменивались товарами, в русские города наезжали восточные купцы. А русский купец Афанасий Никитин, как вы знаете, совершил путешествие в Индию… Приходилось людям и трудиться бок о бок. Например, пленным. Скажем, попадал в плен кузнец или сапожных дел мастер, трудиться ему приходилось, конечно, вместе с другими пленными людьми разных национальностей. А трудовые люди всегда найдут общий язык… Так-то вот… А тебе, Анкудинов, советую усиленно читать. В следующий класс ты, можно сказать, перешел, вот только контрольную по геометрии напиши хорошенько.

— Я готовлюсь…

— Вот-вот. То же самое относится и к Красикову. Читать, читать!..

Игорь Александрович уложил вещи обратно в кошелку, поднялся.

— Ну, пошли сдавать находки. Все за мной! Марш!

Вслед за долговязым Игорем Александровичем выбежали на улицу, потом свернули в переулок, пересекли пустующую к вечеру базарную площадь. Зашли в какое-то учреждение. Игорь Александрович спросил секретаршу, сможет ли их принять профессор Мельников. Получив ответ, что Леонид Сергеевич ушел, а куда именно, неизвестно, вся компания с учителем во главе двинулась к двери.

— Попытайте счастья, на Сенную загляните, — посоветовала секретарша. Помнится, Леонид Сергеич собирался быть там.

Зашагали на Сенную.

Моросил мелкий дождь, и над свежим раскопом был натянут широкий брезент. Яма была пуста, лишь один человек сидел на складном стуле и записывал что-то в блокнот.

— Добрый вечер, Леонид Сергеевич, мы к вам, — сказал учитель.

Профессор резко поднял голову.

— А, это вы, Игорь Александрович! Приветствую. Спускайтесь сюда, здесь сухо, не бойтесь.

Учитель, а за ним и школьники спрыгнули на песчаное дно ямы.

— Кто это с вами? — нахмурился профессор.

— Энтузиасты местные, мои ученики. Посмотрите, чего они насобирали.

Игорь Александрович расстелил на песчаном выступе газету и принялся выкладывать на нее находки. Профессор смотрел, уперев свои крупные, широкие ладони в колени. А Мишка смотрел на профессора и вспоминал, как рассказывала о нем Лина. Вот он какой, «босс» археологической экспедиции. Все в нем было крупно: и голова, и нос, и губы, и широченные ступни, обутые в ботинки чудовищного размера.

— Интересно, интересно… — бормотал ученый, приглядываясь к вещам.

Потом стал брать одну за другой, осматривать, поднося совсем близко к глазам, поворачивая так и сяк.

— И все это нашли они? — профессор кивнул на ребят.

— В основном вот он, — сказал Игорь Александрович. — Могу вам представить: Анкудинов Михаил, местный житель.

Профессор осмотрел Мишку так, как он только что рассматривал древности — пристально, испытующе.

— И где же ты откопал все это? — сказал он, сделав ударение на слове «откопал».

— Я не откопал, я в песке нашел, который из ямы, — ответил Мишка. — Водопроводчики выбросили, а я нашел.

— Занятно, занятно, — покивал профессор. — Что же, друг Михаил Анкудинов, давай делать список. Реестрик, так сказать. Потом перенесу в Книгу описей. Вот тебе листок бумаги, а вот и перо. Пиши: «Обломок меча, хорезмской работы, дата — тринадцатый век». Кстати, проставь сначала порядковый номер. Номер один.

— Уже проставил, — сказал Мишка.

— Так. «Кинжал. Очевидно, местного изготовления. Тринадцатый век».

«Анкудинов кинжал, — подумал Мишка. — Может, не стоило его все-таки сдавать? Может, надо было упрятать его куда-нибудь подальше, да и всё… Жаль кинжала».

И все время, пока под диктовку профессора записывал находки, Мишка жалел этот старый, насквозь проржавевший кинжал. «Ну, ничего не поделаешь, — вздохнул он, передавая ученому список, — не мог же я государственное добро утаить. Этак сразу можно преступником сделаться. Раз — и преступник».

— И пожалуйста, подробно опиши мне место, где все это найдено, — сказал ученый.

— Да там зарыли уже, — выскочил вперед Димка. — Я еще третьего дня бегу, вижу — зарывают! Трубы проложили и заравнивают.

— Ничего, отроем, что нам стоит… Значит, опиши это самое место. Улица, номер дома, около которого тот самый раскоп. Вот здесь, на обороте, и напиши…

Игорь Александрович стоял поодаль, ощупывал ладонью какие-то бревна.

— Культурный слой? — обернулся он к профессору.

— Да, — вставая, сказал тот. — Культурный слой. Извольте полюбоваться: пятнадцатый и шестнадцатый век… Вот, — указал он на тесно уложенные по краю ямы чурки, — это, видите ли, деревянная мостовая шестнадцатого века. Благоустроенный был, оказывается, городок.

— Это мостовая? — Лена присела, стала ощупывать коричневые, полуистлевшие чурки. — Как странно. Мостовая! Может быть, моя прапрапрапрабабушка по ней ходила! И даже представить себе не могла, что я… буду вот так сидеть и трогать эти доски…

— Ха-ха-ха! — Димка согнулся от хохота и даже пальцем на Лену указал. — Выдумщица! Нафантазировала — во!

— И ничего не нафантазировала. В церковь могла она ходить или нет? Под охраной отца или старшего брата. Она, конечно, была молодая и красивая…

— Не исключено, — сказал профессор, — Тем более, что мы можем об ее внешности судить по прапрапраправнучке. Но вот что еще интереснее: вот эта стена. Видите бревна? Сруб. Часть большого бревенчатого строения. Что это было? Для обыкновенного жилища сруб этот слишком уж велик. Может быть, здесь мы имеем дело со стеной княжеского дворца?

— Дворец-то ведь каменный! — не поверил Димка.

— Не всегда, молодой человек. Тут вы ошибаетесь. Княжеская резиденция в древние времена нередко была деревянной. Обширные бревенчатые палаты — вот что такое княжеский дворец того времени!

— Ну что же, дальнейшие раскопки покажут, — сказал Игорь Александрович.

— Кстати, взгляните, что мы нашли в этом слое, — сказал профессор.

Он протянул учителю коробку. Игорь Александрович раскрыл ее, удивился:

— Чудеса! Семилопастные подвески. Женское украшение вятичей. Как оно сюда попало?

Ученый пожал плечами.

— Видимо, случайно. Заметьте, что и для данного культурного слоя это не характерно. Украшение это гораздо более древнее.

— Посмотрите, ребята.

Учитель протянул ребятам коробочку. На подложенном кусочке сукна лежала странная вещица: небольшая полукруглая пластинка из серебра, украшенная по краю семью выступами.

— Такие украшения носили женщины в земле вятичей.

— А где находилась земля вятичей? — спросил Мишка.

— В Московской области, — сказала Лена. — Это же мы проходили. — Она укоризненно взглянула на Мишку.

Потом снова потянулась к коробке.

— Красиво. А скажите, пожалуйста, куда это привешивалось?

— Это височные кольца, барышня, — сказал профессор. — Их вплетали в прическу у висков. Не спорю, это было красиво. Наверное, женщины и сейчас не отказались бы от таких вещиц.

— Я бы не отказалась, — призналась Лена. — Если бы мода такая была.

— Вот именно, мода, — подтвердил ученый. — Ну что же, будем двигаться вниз, к следующему культурному слою. Сначала, впрочем, расширимся. Выясним, что делается вокруг нас, что это за постройка, — он указал на бревенчатую стену, — и так далее.

— Леонид Сергеевич, — спросил Мишка, — а что такое «культурный слой»?

— Вопрос по существу, — усмехнулся профессор. — Культурный слой — это почва, собственно, среда, которая содержит остатки вещественной деятельности людей. Конечно, это связано с той или иной исторической эпохой, но характер культурного слоя зависит от больших событий, перемен, катастроф — война, землетрясение, пожар, интенсивный строительный период… Вот поэтому каждый культурный слой имеет свою особую плотность, структуру, цвет… Непонятно? Ну, вот эта красно-бурая земля вокруг, — он указал на стены раскопа, — это культурный слой пятнадцатого-четырнадцатого веков. В нем мы находим остатки зданий, бытовые предметы — словом, следы быта и культуры того времени. Глубже находится слой тринадцатого, двенадцатого, одиннадцатого веков…

— А как же получается культурный слой? В землю погружается все, что ли?

— Очень просто. Фактически — в землю. Ну, представь себе: из избы вымели сор — выбросили. Угли из печки выгребли — тоже на улицу. Золу туда же. Стружки, обрубки, остатки кожи, лоскутки, битый кирпич. Растет куча мала. Так. Наводнение нанесет ила, песка… А пожар? Целый слой обгоревших бревен. И так столетие за столетием… А знаете, сколько метров накопилось культурного слоя в древнем вавилонском городе Ниппуре? Двадцать метров! Так-то вот.

— Значит, все-таки погружаемся в землю, — задумчиво сказал Мишка.

— Выходит, погружаемся… Вот скоро минуем этот культурный слой, а под ним слой двенадцатого-тринадцатого веков. Тут мы увидим разрушенные здания, угли, пепел. Следы нашествия орды. Всеобщее разрушение.

— Не увидим, — вдруг сказал Мишка.

— Как так? — удивился ученый.

— Тут у нас пунктик, — вмешался Игорь Александрович. — Дело в том, что Миша Анкудинов, как старожил этой местности, имеет свое особое мнение по данному вопросу.

— Как так? — Леонид Сергеевич повернулся всем корпусом к Мишке.

— Пожара не было, потому что враги в город не вошли, — твердо сказал Мишка. — Наши отбили нападения орды. Стены были крепкие, да и защитники-то… удальцы. Удальцы-резвецы, сыны отецкие…

— Ну, милый, то, что ты цитируешь какую-то былину, еще не дает тебе права так уж прямо и высказываться, утверждать, что ваш город устоял. Нам известно, что орда, прокатившись по этой территории, смела всё. Как саранча.

— А все-таки наш город уцелел, — заспорил Мишка. — Я и доказательство имею: почему в городских ямах ничего нет — ни черепов, ни оружия? А за стенами, то есть за бывшими стенами, все это есть?

— Вот ты как? — удивился профессор. — Мыслитель! Да знаешь ли ты, что ни одна яма в городе еще не исследована фактически, еще не дорыта до нужного нам культурного слоя? Где же твое доказательство?

Профессор встал и попробовал было расхаживать по яме крупными шагами. Но в раскопе было тесно, и он, сунувшись туда-сюда, снова уселся на свое место.

— Из чего состоял город того времени? Слушайте внимательно!

— Я знаю: из кремля и посада, — сказал Мишка. — Я про это читал.

— Верно! Ядро города — кремль, или, иначе, «детинец», крепость, окруженная стеной, земляным валом, рвом. В детинце жил князь с дружиной, но в случае нападения врагов там укрывались и жители, которые обычно жили вне крепости, в посаде. Посад-то, собственно, и был жизненным центром города. Там жил весь трудовой люд, мастера — оружейники, кожевники, плотники и так далее. В посаде был и рынок, куда окрестные землепашцы привозили хлеб, мясо и другое продовольствие. Наши города выросли из посадов. Так?

— Ну и что же, — упрямо сказал Мишка. — Посад, может быть, и сожгли. Но жители укрылись в крепости, а потом такого выдали орде, что жарко стало. Я и еще доказательство имею, только не скажу, потому что сначала проверить надо.

Профессор пристально поглядел на Мишку, потом с силой хлопнул по своим коленям.

— Да ты что же! Научные данные опровергнуть вздумал, что ли? Тебе бы только рефераты писать, баснями нас тешить, фантастику разную сочинять! Много вас, таких сочинителей!

Профессор начинал сердиться. Он утер платком покрасневшее лицо, потом сказал хмуро:

— Тогда уж реферат напиши, если такой умный.

— А что такое реферат? — спросил Мишка.

— Научный труд, — с улыбкой объяснил Игорь Александрович. — Подробное описание какого-нибудь события, явления, снабженное всеми необходимыми доказательствами.

— Вот-вот! — воскликнул профессор. — Вот и напиши такой «научный труд». А мы почитаем. Почитаем, тогда и увидим, что к чему.

Он встал, снова утер платком лицо.

— Ну, а за находки кланяюсь и благодарю. Спасибо. И еще раз спасибо: находки ценные.

Ребята попрощались и один за другим вылезли из ямы. Последним на поверхность земли поднялся Игорь Александрович.

Он хлопнул Мишку по плечу:

— Ну, теперь держись! Без реферата в следующий раз и на глаза профессору не показывайся. Заест! — И учитель рассмеялся.

Рассмеялись и Лена с Димкой.

— Видал? — обратился к товарищу Мишка, когда оба они уже сидели на крыльце анкудиновского дома. — Видал? Никто нам не верит. Профессор изругал, Игорь Александрович посмеивается. Не дорыли, говорят, до культурного слоя. А откуда тогда наши находки, а? Спрашивается, откуда они? Небось загреб находки-то, спасибо говорит.

— Значит, у нас в посаде-то дорыли, — сказал Димка. — За бывшей городской стеной. До культурного слоя, до двенадцатого-тринадцатого веков добрались водопроводчики. Вот черти! Весь культурный слой перевернули, огромный вред науке нанесли и пошли себе по домам. Сажать надо!

— Все-таки придется снова за книги старинные взяться, — решил Михаил. — Может, где про все это написано: и про битву, и про наш подземный ход. А название города не проставлено или название вовсе перепутали.

— Запросто, — согласился Димка. — В старину люди ведь не очень-то грамотные были. Игорь Александрович рассказывал, что летописи сочиняли монахи. А откуда монахам грамотными быть? Школ ведь не было. Кто как умел, так и сочинял. Царапали себе помаленьку…

— Вполне могли вместо «Городец» накалякать «Градец» или «Городня». А ученые думают, будто так и надо. Верят, раз на бумаге написано.

— А знаешь, сколько на свете Городцов? Несколько штук! — вдруг выпалил Димка. — Мне недавно отец сказал. Несколько штук, говорит, не помню, четыре или пять!

— Да ну! А не врешь?

— Ей-ей!

— Ладно. Пускай хоть десять, да на реке Тесьме ведь только наш!

— Точно!

— Вот и будем искать в книгах, который на Тесьме. Неважно, как там напишут: Городец, Городня или там Голубец какой-нибудь. Раз на Тесьме, значит, и есть наш город…

Пока беседовали, уже совсем стемнело. Прохладно стало, откуда-то донесся сильный запах черемухи. От окон на двор легли яркие квадратики света.

В сенях заскрипели двери, и на крыльце появилась веселая Лина.

— Вы что тут сидите в темноте, друзья неразлучные? А ну посторонитесь!

Она легко сбежала с крыльца. Следом за ней вышел Олег. Лина в белом лохматом пальто нараспашку порхнула к калитке, Олег не спеша шагал следом.

— Куда? — крикнул вдогонку Мишка.

— В кино! — звонко ответила Лина, отпирая калитку.

Она обернулась, взметнулся сноп светлых волос, потом все потонуло в темноте. Только слышно было, как Олег что-то пробасил — издали не разобрать, — и в ответ Лина весело рассмеялась.

— В кино пошли, — завистливо сказал Мишка. — Житуха…

— А меня сегодня дома заждались. — Димка широко зевнул. — Совсем ведь домой носа не показывал. Даже обедал и то у вас. Попадет же!.. Эхма, пора идти, что ли! Заслуженное наказание принимать пойду.

Он встал с крыльца, захватил свой школьный портфель.

— Они небось привыкли, что ты у нас, — утешил Мишка. — Уроки ведь выучил, чего еще надо? Все в порядке. Скажи, что задача трудная была, и все тут. Решали, мол…

Тут в соседнем дворе хлопнула дверь, раздались шаги.

— Тишина… — сказал мужской голос. — Вот и поговорим здесь, на воздухе. Как говорится, тишина да темнота — мать размышлений. Присаживайся.

— Да чего присаживаться, все и так ясно! Завтра соберем вещички да на поезд. В четыре ноль-ноль.

Михаил с Димкой насторожились.

— Это длинный, — шепнул Красиков. — В беретке который. Я его голос сразу узнал…

Двое в темноте тихо переговаривались.

— Горячишься, Костик, горячишься, — негромко заметил первый. Торопиться некуда. Раскопки — золотое дно, да и в лесной район мы еще не наведались. Я точно знаю, что там кое-что имеется… Упустим, второго такого случая не будет. Вот так!

— Да ты понимаешь, что говоришь? — вспылил высокий.

— Понимаю, Костик, очень даже хорошо понимаю… Ты сегодня встретил старого знакомого, и эта встреча несколько вывела тебя из равновесия. Ничего, старик, отдохнешь, выпьешь валерьяновых капель и снова будешь в форме. Эха-ха… Поспешность — злейший враг человека…

— Черт! А я говорю — ничего ты не понимаешь. Вот если бы ты, Рачковский, сам наткнулся на этого проклятого… как его… священника, что ли. Небось другое запел бы.

— Ничего бы я не запел, — хладнокровно отвечал Рачковский. — Во-первых, многое забывается…

— Многое, да не всё.

— Многое, Костик, многое!.. — Говоривший зевнул. — Мой совет: во-первых, продолжай спокойно трудиться. Вперед не выскакивай, но и пасовать особенно нечего. Что же касается священника…

— Да, вот именно, — буркнул Костик.

— Что же, посмотрим. Мог он и не узнать тебя, мог и не заметить. Поглядывай на всякий случай… Впрочем, я еще подумаю. Так или иначе, завтра у тебя выходной, и нам с тобой предстоит рейс в Сосновку. Выспаться надо, любезный, выспаться. Советую… Сон, говорят, сладчайший дар аллаха.

— А я бы лучше на станцию… — заворчал тот, кого собеседник называл Костиком. — Тогда пропала Одигитрия. Другого такого случая сто лет ждать…

Оба — слышно было — поднялись со скамьи, направились к крыльцу. Поднимаясь по ступенькам, высокий, видно, споткнулся: он громко выругался.

— И вечно ты, Костик, так, — зевая, сказал второй. — Человек не знает, где споткнется, но должен предполагать. Осторожность, но спокойствие, вот как, дитя мое…

«Дитя» проворчало что-то в ответ, потом мелькнула полоска света, дверь захлопнулась, и стало тихо.

— Чего это они? — зашептал Димка. — Не поладили, что ли?

— Может, научный спор… Одигитрия какая-то. Непонятно.

— И эта самая Одигитрия пропадет, если они не поедут в Сосновку.

— Может, знакомая? Одигитрия-то? Имя просто такое?

— А священник при чем тут? Я точно слышал про священника.

— И я. Знаешь, Вадим, мне кажется, что здесь какая-то тайна. Длинный боится священника, а который главнее, тот все время его успокаивал.

— Рачковский.

— Ага… А может, это все нам показалось? В темноте-то любой разговор каким-то не таким кажется.

— Каким это не таким?

— Эх, не понимаешь! Вот, например, я в школе тебя окликну: «Эй, стой!» Ты и ничего, стоишь себе, ждешь. Ну, а если ночью? Идешь ты, а кругом темнота, жуть. И вдруг: «Эй, стой!»

— Ясное дело, — сказал Димка. — Убегу. Или поскорее спрячусь.

— То-то и оно. Может, дядьки болтали просто так, по делу. А мы уж и обрадовались: тайна.

Оба дружно засмеялись.

— Ну, я побегу, — заторопился Димка. — Спокойной ночи. Завтра увидимся!

Димка убежал.

После ужина Михаил вышел во двор почистить зубы на ночь — мать уже привесила умывальник к изгороди; она каждую весну умывальник во двор выносит: как снег стает, так и умываются все во дворе.

За изгородью кто-то ходил. Не переставая чистить зубы, Мишка пригляделся: Настя. Собаке поесть вынесла. Заметила Мишку, подошла, спросила из-за плетня:

— Мишк! Куда это он повел Каролину-то?

От неожиданности Мишка чуть зубную щетку не проглотил.

— Какую Каролину? Кто?

— Кто! Братец твой, кто же еще.

С трудом до Мишки дошло, что Каролина — это и есть взрослое Линино имя. Вот как, оказывается, ее звать: Каролина.

— А-а… Они в кино пошли. А что?

— Ничего, — сумрачно ответила Настя и отошла от изгороди.

Мишка отвязал своего Барбоса, чтобы свободно побегал по двору, а сам отправился спать. Будильник поставил на шесть часов: решил утром как следует повторить географию. В тот день должен быть опрос, а Мишка об этом опросе только что вспомнил. И то случайно: подумалось вдруг про ту самую Сосновку, ехать в которую собрались соседи-ученые. Интересно, в какой стороне расположена Сосновка относительно Городца? Южнее она Городца или севернее? Слыхал он, что до Сосновки около тридцати километров и что ехать сначала надо на автобусе, а потом идти пешком.

А в какую сторону?.. Тут-то и вспомнилась география и этот самый опрос. Николай Семенович — он спуску не даст. К тому же Николай Семенович завуч. Шутки с ним плохи! Даже не двойку поставить может, а просто кол. Сиди тогда все лето, учи географию, на дополнительные занятия ходи… И плакали тогда раскопки, и подземный ход, и все другие удовольствия. Как это он мог забыть про опрос?

Мишка так забеспокоился, что проснулся гораздо раньше будильника. На дворе было сыро, стоял туман.

Никогда еще ему так не хотелось спать, как в это раннее пасмурное утро. Залечь бы сейчас обратно в теплую постель, накрыться бы с головой да и всхрапнуть этак часиков до десяти! Но об этом нечего и думать. Нарочно, чтобы отогнать все мысли о теплой постели, Мишка выбежал во двор в одной майке и трусах. Ух и студено же! Земля холодная, будто подмороженная. Но, в конце концов, надо же закаляться!.. Прыжками добрался до изгороди, забрякал умывальником. Вот так водичка — лед! Кое-как умылся — и обратно, в дом.

С холоду половики в комнате показались нагретыми, а воздух — душным. Ну и натопили же вчера… И как только он спал в такой духотище!

Распахнул окно и сел учить географию. В доме осторожно заскрипела дверь — проснулась бабушка. Слышно было, как она о чем-то разговаривает с матерью, ходит по кухне, а вот и на крыльцо вышла и с кем-то там здоровается…

Мишка зажал было уши ладонями, чтобы не отвлекаться, но случайно взглянул в окошко и увидел: мимо палисадника двигались оба ученых. У высокого, который шел сзади, на спине был рюкзак. Тот, что пониже, шел налегке, засунув руки в карманы короткого плаща. Бабушка стояла у калитки, разговаривала с учеными.

— Куда это спозаранку? Спали бы еще, вон холодина-то.

— На рыбалку, бабушка, на рыбалку, — ответил тот, что пониже. — Кто рано встает, тому бог подает!

— Ну, подай вам бог, — напутствовала бабушка.

Она постояла немного еще, потом захватила ведро и направилась к колодцу.

Мишка понял, что бабушка нарочно ждала, когда ученые пройдут мимо. Это чтобы с пустым ведром им дорогу не пересекать. Он усмехнулся. Суеверие! Как с полными ведрами, так пересекай сколько угодно, а с пустыми нельзя: к неудаче. Неудача тем, кому дорогу перешли. Ну и суеверие же!.. Мишке вдруг пришла в голову мысль, что водопровод нужен всем не только из-за воды, а еще потому, что будет одним суеверием меньше! Действительно, раз в каждом доме будет водопровод, кому же захочется по городу с полными ведрами разгуливать. Ну, а раз так, то и про суеверие забудут!..

Он подошел к окну, выглянул: бабушка уже возвращалась с ведром. И вот ведь какая: еще с вечера Олег натаскал полную бочку, так нет, умываться бабушка любит обязательно свежей водой, только что из колодца! Всю жизнь так умывалась, привыкла. И чтобы самая чистая вода была, всегда вставала раньше всех.

— Бабусь! — крикнул Мишка. — Что же мне-то не сказала? Принес бы.

— А ты разве не спишь? — удивилась бабушка. — Я думала, спишь. Что-то сегодня все бессонные: мать спозаранку проснулась, жилица Линочка встала уже, волосы моет… Гляжу вон — те-то на рыбалку ушли. — Она кивнула в сторону удаляющихся ученых. — Только Олег наш угрелся, спит себе. Пускай спит.

Высунулся Мишка из окна как можно дальше, поглядел вслед уходящим, и вдруг ему припомнился весь вчерашний разговор. Ух ты! На рыбалку пошли. А удочки? Удочки-то где? И чего врать: «на рыбалку». Ведь они в Сосновку поехали. Выручать эту самую… Одигитрию. Эх, как врут… А еще ученые!

Впрочем, может, это им заодно: быстренько Одигитрию выручат, а потом срежут удочки, наладят спиннинг, и — вместе с Одигитрией — на Тесьму! Река в том месте широкая, быстрая. Красота!

Вздохнул Мишка: представилась река, желтый песочек на берегу, удочка… Заткнул снова уши ладонями, принялся зубрить «Природные условия Восточно-Европейской низменности». Занимался долго, едва в школу не опоздал.

Оказалось, можно бы сегодня и не учить, можно бы выспаться как следует, потому что Николай Семенович спросить Мишку не успел. Вместо этого он после звонка подозвал Михаила к себе и сказал:

— Ну, Анкудинов, в последнее время ты заметно выправился. По всем предметам лучше учишься. Молодец, взялся за ум. — Николай Семенович перелистал классный журнал: — Ну что же, ты у меня уже несколько раз с места отвечал… Так и быть, перевожу тебя с тройкой. Надеюсь, ты оправдаешь в следующем классе мое, так сказать, доверие.

— Оправдаю! Честное слово! — обрадовался Мишка и от радости так громко все это сказал, что ребята, толпившиеся у стола, засмеялись, а Вадим испуганно дернул друга за пиджак. Потом все выбежали на перемену.

— Ты чего раскричался-то? — спросил в коридоре Димка. — Так заорал, что сразу видно — обрадовался. А что, если бы Николай Семенович подумал: «Ну, этот ничего не знает, слишком уж обрадовался. Пожалуй, спрошу-ка его, проверю на всякий случай».

— Ну и что? — задиристо спросил Мишка.

— Ну и влип бы.

— Я все утро учил, знаешь, как вызубрил!

— Да ну?! А я думал, ты ничего не знаешь… Ну, айда на улицу!

Выбежали в школьный двор. Тонкие яблоньки уже начинали расцветать; под деревьями бегали первоклашки, девчонки прыгали через веревочку, а те, которые постарше, расхаживали парами по дорожкам и секретничали.

В школьном дворе так было хорошо — Мишке жаль даже стало, что кончается учебный год. Гораздо веселее учиться, когда весна, когда солнце, и деревья в цвету, и никто не боится, что спросят, потому что все уже спрошены, а главное — все равно через два дня начнутся каникулы и всех отпустят по домам. Так-то еще учиться можно!

— Послушай, — зашептал Димка, — я ей все рассказал.

— Кому?

— Кузнецовой. Пристала, понимаешь, расскажи да расскажи. Она ведь, Ленка, хитрая.

— И про подземный ход?

Вадим опустил голову.

— И про подземный ход. Она его вместе с нами искать хочет. Да ты что хмуришься? Все равно нам помощник нужен. Лопаты таскать, ломик, мотыгу… мало ли еще чего…

— А вдруг проболтается?

— Не проболтается. Ленка поклялась… А раз поклялась- дело верное!..

И тут как раз подошла Лена.

— Ищу вас, ищу. Всё прячетесь. Слушай, Анкудиноз, у меня из-за этого черепа крупные неприятности. Представляешь, мама купила мне кофточку-лапшу и только хотела ее в комод уложить, только ящик отперла — и вдруг побледнела, и вдруг…

— Брось, Кузнецова, — махнул рукой Димка, — не прикидывайся, я уже все ему рассказал. Мы тебя принимаем.

— Ладно, — согласился Мишка. — Но помни: тайна! Молчок, больше никому.

Лена пожала плечами.

— Конечно, никому. Только про череп все правда. Попало мне здорово. Я родителям говорю: это же учебное пособие! Они все равно не понимают.

— Ладно. Тащи череп ко мне, — разрешил Мишка. — Авось Настина тетка забыла про ту историю. Да она, кажется, к себе в Лесное уехала, так что все в порядке, вечером приноси.

— А когда подземный ход искать будем? — шепотом спросила Лена.

— Я, как руководитель группы, начинаю подготовку к экспедиции, — сообщил Михаил. — О начале поисков будет объявлено особо!

Лена слегка смутилась от такого Мишкиного командирского тона. Стояла, покусывая кончик своей толстой русой косы, задумчиво смотрела на Мишку.

— А пока что делать? — спросила она.

— Читать! Читать старинные книги, искать в них что-нибудь о нашем городе, о тех временах. Задача ясна?

— Ясна, — ответила Лена. — Я, значит, буду читать, а вы с Красиковым тем временем подземный ход разыщете. Спасибо. Зря, выходит, я вашего Анкудина спасала, вот какова ваша благодарность. Спасибо. — И Лена повернулась, чтобы уйти.

— Постой, Ленка! Вот ведь ты какая. Тебе дело говорю, а ты уж и обиделась. Я и сам за книгами каждый день сижу… Не веришь, спроси Красикова.

— Правда, Лен, — зашептал Димка. — Мы вместе эти старинные книги расшифровывали. Не понять там ни черта. Такое понаписано…

— Вечером приходи, покажем, — пообещал Мишка.

Большая перемена кончилась, и все побежали в класс.

Начался урок истории. Игорь Александрович, загорелый, похудевший, вызывал тех, кого еще не спрашивал, — это был последний урок.

Мишку давно уже спрашивали, поэтому он сидел спокойно и думал о разных вещах.

Почему, интересно, девчонки такие непонятные? Вот, например, Кузнецова. Кажется, она обиделась. Объяснял ей про всё целый час, а она все-таки обиделась. А может, ему просто показалось?.. Нет, лицо у нее такое было, будто обиделась или расстроилась, что ли… Да ведь она согласилась вечером прийти! Нет, девчонок не поймешь. Сколько с ними ни дружи, все равно не поймешь. О чем девчонка на самом деле думает? Вот Ленка возьмет да и не придет вечером. Вот так, ни с того ни с сего. Возьмет да и не придет! А он хотел ей книги про старину показать…

Тут он почувствовал резкий толчок в бок — это Димка локтем толкнул.

— Ты чего? — пробормотал Мишка и услышал, как весь класс засмеялся.

Все смотрели на него, Игорь Александрович — тоже Вскочил Мишка и выпалил первое, что пришло на ум:

— А меня уже спрашивали. Два раза!

Все еще громче засмеялись. И как раз в это время звонок задребезжал.

— А вот надо бы тебя вызвать третий раз, — сказал Игорь Александрович. — Чтобы не спал. Ну, твое счастье — звонок. А я тебя вовсе не урок спросить хотел. Я обратился с вопросом: не переменил ли ты свое мнение о монголо-татарском нашествии? Ты ведь спорил, что они в город не вошли.

— Не переменил! Не вошли! — Мишка так решительно закрутил головой, что весь класс просто грохнул хохотом.

Игорь Александрович весело махнул рукой, захватил портфель и выбежал из класса.

Хотел Михаил спросить учителя, не может ли он помочь разобраться в старинных книгах, но того уже не было ни в классах, ни в коридоре. Заглядывали они с Вадимом и в учительскую, и в директорский кабинет пусто.

— Ясно. На раскопки убежал, — решил Мишка. — Понятно Я бы на месте Игоря Александровича в школу-то и вовсе бы не ходил… Раз такое дело, учебный год все равно кончился, а на раскопках небось интересно.

— Ясное дело, — согласился Димка.

В тот вечер Олег торопился на собрание всех участников раскопок. Мишке хотелось поговорить с братом, спросить, как там у них идут дела, но Олег лишь хмуро взглянул на него, потом зачерпнул на кухне ковш горячей воды и принялся усердно бриться… Совсем не встречались они с Олегом в последнее время. Приходил Олег поздно, усталый, и сейчас же ложился спать. Чуть свет уже уходил на работу.

— А сам обещал боксу научить, — обиделся Мишка. — Где же твое обещание? Я-то свое обещание выполнил, без двоек перешел в седьмой класс. Мое-то слово крепкое.

— Да не приставай ты к нему, — рассердилась бабушка, — не видишь, что ли, совсем извелся человек, умучился на работе. Посмотри-ка на него — кожа да кости! Говорила я — не связывайся с работенкой этой, отдыхай себе. Не послушал меня, вот и маешься! — это уж она Олегу.

Но тот продолжал молча бриться. Потом убрал бритвенные принадлежности, умылся, вытер полотенцем лицо. Тут Мишка и сам увидел, как похудел Олег. Весь черный от загара, и щеки ввалились. Взглянул на Мишку:

— Завтра с утра начнем тренироваться. Девять ноль-ноль. Можешь предупредить своего напарника.

Мишка подпрыгнул от радости, хотел немедленно сбегать к товарищу, поделиться радостным известием. Но случайно глянул в окно и увидел, что в калитку вошла Лена, за ней Димка с газетным свертком в руках.

«Анкудин», — догадался Мишка.

Поздоровались, и Михаил потащил было друзей на веранду.

— Да чего прячетесь-то! — усмехнулась бабушка. — Я ведь все знаю про дела-то ваши. Чай, не глухая. И про предка этого самого знаю, мне Олег все рассказал. Давай-ка разворачивай газетку-то, давай покажи!

Анкудина развернули, поставили на комод. Бабушка усмехнулась:

— Эко дело — череп. А как испугалась Марья-то. Вот как завопила, темная: «Шкелет, шкелет!»

Ребята расхохотались, и даже Олег улыбнулся.

— Это ведь для науки, бабушка, — сказал Мишка.

— А я что говорю? — подхватила бабушка. — Раз для науки, то дело святое. Откуда бы тогда доктора косточки разные ведали? А небось пересчитали все до единой.

— Расскажите нам, пожалуйста, — вежливо обратилась Лена к Олегу, — как идут раскопки? Вы ведь там теперь работаете. Что там нашли новенького?

Олег пожал плечами.

— Да ничего особенного. Точнее, даже ничего не нашли… То есть ничего, что говорило бы о нашествии орды. А ведь, кажется, именно это вас всех интересует?

— Ага! — злорадно воскликнул Мишка. — Я так и знал. Ух, наверно и злится же главный! Представляешь, Дим, как профессор по яме бегает?

— Бегает, а обгорелого слоя бревен все нет, — засмеялся и Димка.

— Это потому, что Олег плохо ищет, — съязвил Мишка, — отощал, лопата из рук валится.

Олег хотел ответить что-то, но тут в дверь постучали и вошла Настя. На ней было новое пальто — серое, в крупную синюю клетку.

— Здравствуйте, с кем не видалась, — Настя кивнула и тут же повернулась к бабушке: — Пелагея Дементьевна, так я достала вам мясорубку. Ту самую, новую модель. Иду сейчас мимо «Хозтоваров», вижу — продают. Я взяла и себе и вам.

Настя вынула из сумки новенькую мясорубку.

— Ах ты милка, вот умница, что взяла! — обрадовалась бабушка. — Сейчас я деньги-то отдам…

Она пошла за деньгами.

Все молчали. Лена с интересом разглядывала модное Настино пальто.

— Может, в кино сходим, Олег? — предложила Настя. — У меня два билета. Хотела с подругой пойти, да она не может. Ребенок захворал.

— Некогда, Настя, — хмуро отвечал Олег. — На собрание тороплюсь.

Он поспешно собрал со стола какие-то книги и ушел к себе.

— Ой, что это у вас? — Настя указывала пальцем на Анкудина. Брови ее поднялись, и даже рот от изумления раскрылся.

— А, это для науки, — объяснила бабушка, передавая Насте деньги. — Говорят мальцы, будто это предок наш, Анкудин-воин. Злых татаровей побеждал, да вот сам через то головы лишился…

— А я так и знала, что это они созоровали тогда, — нахмурилась Настя. — Тетка-то едва живая к себе в деревню поехала. Не хочу, говорит, дольше здесь находиться, этакую, говорит, страсть пережила… Хулиганство это, вот что. — Настя с угрозой посмотрела на мальчишек. — В школу бы сообщить, вот что!

— Да ведь они не нарочно, — робко вступилась Лена.

— Не нарочно… Знаю я, как не нарочно…

— Что уж старое вспоминать, — вздохнула бабушка. — Садись-ка, Настасья, чайку попьем, что ли.

Михаил принес книги, друзья расположились за столом, стали перелистывать, рассматривать рисунки. Чего только не изобразили на них древние художники: и кибитки кочевников, и богатырей русских, и бой русской рати с ордой.

— Ну и нарисовали же! — удивлялся Димка. — Я и то лучше могу… Гляди: осада крепости. Вон какие громадные дядьки выглядывают из-за стены! Крепость-то им по пояс, выходит. А враги-то, враги-то! Гляди, букашки просто. И лошади малюсенькие.

— А ведь по-настоящему их надо бы крупнее рисовать, они ведь ближе, а крепость-то вдали. Перспектива, — рассудительно сказал Мишка.

Лена тоже поглядела на этот рисунок.

— Эх, вы! Критикуете, а сами, если бы в те времена жили, и так не смогли бы!

— Не смогли! Чего тут не смочь-то? Еще как нарисовали бы!

— Во-первых, карандашей тогда не было. Наверное, пером гусиным или палочками какими-нибудь царапали. Во-вторых… Да неужели вам не понятно?.. Рисовал ведь не художник, а просто человек, которому очень хотелось, чтобы русские богатыри были такие вот, как на этом рисунке: большие, могучие.

— Это она верно, — подумав, сказал Михаил. — Я, когда маленьким был, тоже красных всегда рисовал огромными, во весь лист. А белых — вроде букашек малюсеньких. Белые, конечно, отступают. Кто бежит, кто убитый валяется.

Все трое дружно рассмеялись.

— А вот интересное… — Лена перевернула страницу, прочла: — «Повесть о разорении Батыем Рязани». Слушайте: «В лето 6745, во второе на десять лето по принесении чудотворного…» — Лена замолчала и с недоумением посмотрела на ребят: Что это такое? В лето 6745!

— Может, до нашей эры, — пробормотал Димка.

Лена и Мишка разом глянули на него:

— Ты что, дошел уже?

— Нашествие началось в тринадцатом веке, — пояснила Лена.

— Да знаю. — смутился Димка. — Цифра какая-то… 6745.

Молча все трое углубились в чтение.

— В этой книге еще можно разобрать что-нибудь, — вздохнул Мишка. Все-таки нормальными буквами написано. Понимаешь, Лена, слова-то древние, зато буквы здесь обыкновенные, для удобства так напечатали А в этой вот книге, посмотри-ка, тут и вообще ничего не понять.

Лена заглянула в книгу, наморщила лоб, пытаясь прочесть древнеславянские слова. Стало тихо… Слышно было, как в кухне позвякивала посуда и бабушка разговаривала с Настей.

— Ты пей, Настюша, чаек-то свежий, заварной… Так, значит, на все лето сдала горницу-то?

— Да кто его знает, Пелагея Дементьевна, уж сколько проживут. Не понять их. То говорят, на все лето, а то так скоро уехать собираются. Семь пятниц на неделе. Давеча Константин Григорьевич уж и вещички собрал.

— Это высокий-то?

— Константин Григорьевич… Да Борис Любимыч ехать не захотел: поживем, говорит… Да мне что, я свое помещение в любой момент сдать могу. Ученых вон сколько понаехало!

— Стало быть, они ученые, жильцы-то?

Слышно было, как Настя прихлебывает чай.

— Ага, ученые… Очень иконами интересуются. У бабуси икон много, целый угол завешан. Так пристали — продай да продай икону. Я что же, я не прочь, тем более хорошие деньги дают, а бабуся-то…

— Это которую?

— Что которую?

— Икону-то которую? Не Николу ли Чудотворца?

— Николу как раз. Откуда вы знаете?

— Николу не трожь. Это икона старинная. Прочие которые, если уж не терпится, продавай, они у вас так себе, только не Николу-угодника!

— Где там! — усмехнулась Настя. — Бабуся — ни в какую. Вцепилась — не отдает.

— Икона эта фамильная, — объяснила бабушка. — Ты обороти ее да посмотри: дед ваш Николай Трифоныч свое венчание на доске карандашом записал и всех детей рождение. А до него — прадед. И год и число — все в точности. Икона эта для вашей семьи очень даже ценная!..

— А они говорят, жильцы-то, что икона эта малостоящая.

— Не скажи… Конечно, куда лучше образа бывают, оклад богаче, писаны искуснее. Вот у бабки моей икона была: «Борис и Глеб». Красота замечательная! Она сейчас в музее висит в краеведческом. Но и Николай ваш хорош также, как ни говори, икона письма суздальского… А ваши-то на рыбалку ходили давеча, — переменила разговор бабушка. — Как, поймали чего?

— Только что вернулись. Злые-презлые. Чего-то там ругаются, спорят… Я и то думаю: ученые, а ругаются, будто простые мужики. Этот-то, постарше, еще ничего, а Константин — вот уж ругатель! Ученому-то вроде и неприлично.

— Это Костя-то ученый? — отозвался Олег из своей комнаты. — Землекоп, обыкновенный разнорабочий, вроде меня. Другого жильца вашего не видал, не знаю. А этот…

— Разве? — встрепенулась Настя. — Ну да мне и дела нет. Живут себе и живут. Платят хорошо, а больше мне ничего не надо.

Олег вышел в кухню:

— Так я на собрание…

— А может, сходим в кино? — снова предложила Настя.

Мишка поднял голову от книги, увидел в раскрытую дверь, как Настя поднялась из-за стола, заторопилась вслед за Олегом.

— У меня билет пропадает. А на собрании чего хорошего, скука одна…

— Нет, Настя, не провожай. Я пошел.

— Послушай, Олег! — вдруг воскликнула Настя, и голос ее сделался тонким и гневным. — Обернись! Погляди-ка на родственника своего, вон, на комоде. — Она указала рукой на Анкудина. — Семейное сходство! Копия! Как тебя всего обтянуло-то. Высох, вроде скелета этого стал… У Каролины-то служба такая — в земле ковыряться, а ты чего? Ты-то чего там не видал? Гоняешь целыми днями понапрасну, трудишься… — Настя судорожно передохнула. — Ну, кончатся раскопки, уедет и Каролина, вот ты и ни с чем. При пиковом интересе останешься! Точно говорю!

Олег молча натянул на плечи куртку и шагнул за дверь.

Настя торопливо попрощалась с бабушкой и тоже ушла.

Наступила тишина. На кухне бабушка сокрушенно вздыхала, позвякивала посудой.

— Попало Олегу по первое число, — усмехнулся Вадим. — «Семейное сходство», ничего себе!

— Кстати, завтра у нас с тобой тренировочка, — сообщил новость Мишка, в девять ноль-ноль. — Олег назначил.

— Ура! — Димка подскочил от радости. — Ура! Ну, держись, Мишка. Уложу тебя в первом раунде! Нокаутом! Красота!

— Сначала научись, а потом уж и хвастайся, — резонно ответил Мишка, не отрываясь от книги. — До настоящего боя нам с тобой еще поработать придется — ого-го! Олег — он заставит. Еще заплачешь.

— Ничего! Я согласен, лишь бы научиться поскорее.

Лена сидела, подперев щеку рукой, и думала о чем-то своем.

— А пожалуй, — проговорила она, — Олег теперь и не женится на этой Насте. По-моему, они навсегда разошлись.

— Ты что? — уставился на нее Димка. — С луны свалилась? Олег и Настя жених и невеста, это все знают. Ну, обозвала она его этим… семейным сходством, что ли… Ну и что же! Они уже много раз ругались. Правда, Миш? Ругались — и ничего…

— Из-за огорода ругались, — мрачно пробубнил Мишка. — Олег опоздал вскопать. Потом из-за отпуска. Хотели вместе на юг съездить, Настя уж и с теткой договорилась, чтоб пожила у нее, а Олег взял да на раскопки и нанялся.

— Из-за клубники, — вставил Димка. — Олег заругал Настю за то, что она клубнику на базаре продавала. А она все равно продает, не послушала.

Лена вздохнула, сощурившись, поглядела на ребят.

— Ничего-то вы не понимаете. Малы еще, чтобы понимать.

— «Малы»! А ты-то велика! — возмутился Димка. — Что-то много воображать начала.

— Ладно, Дим, не ссорься, — остановил его Мишка. — Собрались ведь, чтобы обсудить все насчет подземного хода, а сами зря время теряем.

— Ну, вы тут обсуждайте без меня, — Лена взглянула на свои ручные часы, — а я пошла, уже поздно. Не забудьте только сообщить, когда начнем поиски.

Поднялась из-за стола, взяла одну из книг.

— Можно, я ее на денек заберу? Хочется разобраться, что к чему…

— Только не потеряй, — предупредил Мишка, — библиотечная.

Она оделась, постояла задумчиво, засунув руки в карманы.

— А что, если он на Лине женится, а?

— Кто, кто? Олег? — удивился Димка.

— На ней жениться как же! — сказал Мишка. — Попробуй женись на ней!.. Она и разговаривать-то не захочет. Засмеет при всех — и кончено. Что ей стоит!

Лена посмотрела на него, потом на Димку.

— Ладно. Я пошла. До завтра.

— Чего это она? — спросил Димка, когда друзья остались одни. — Мы — про подземный ход, а она… совсем про другое. Заладила свое — женится, не женится.

— Знаешь, Дим, я давно заметил, что все девчонки какие-то странные. Вот Кузнецова: и товарищ хороший, и вообще… А все-таки что-то не то. Никак не понять, о чем она там про себя соображает. Ты говоришь с ней, а она думает про свое, вроде и не слушает, а так, делает вид.

— Ага. Я тоже заметил. Только за Кузнецовой раньше я такого не замечал, думал, она лучшая из всех девчонок… По крайней мере не худшая, — быстро добавил Димка.

— Опять мы отвлеклись, — спохватился Мишка. — А я ведь нахвастал профессору, что реферат целый сочиню. С доказательствами. Нахвастал, а сам — ни гугу И в голове пусто. Эх, кабы знать, как все было, когда орда напала на город, как наши защищались. Вот бы знать!

Михаил взял с комода череп, принялся рассматривать его.

— Вот ведь он сам участвовал в сражении, сам все видел! Ну и порассказал бы всего, если бы мог! Представляешь, Дим?

— Он бы порассказал, — согласился Димка.

Хлопнула дверь, раздались легкие шаги.

Вошла Лина, в черном свитере и брюках, с плащом, перекинутым через плечо. Сразу заметила на комоде череп.

— Привет! Это что у вас? Веселый Роджер?

— Нет, это, понимаете, череп воина, участника боев с ордой. Вот бы, говорю, узнать, как все было. Здорово дрались, наверно.

— Дай-ка посмотреть… Да, экземпляр неплохой… Где нашли?

— Тут, за домом. В этом месте копать будут, сам профессор говорил.

— Ну молодцы. А где Олег?

— На собрании. А вы разве не пошли?

— Ох, не до собраний мне. Замучилась над обработкой материалов… Есть хочу.

— У нас есть вопрос, — не утерпел Димка. — Не могли бы вы помочь нам разобраться в этих книгах? Тут на славянском языке. Мы пробовали сами — не вышло.

Лина взглянула на них обоих, рассмеялась.

— Ох, чудаки вы, ребята! Сейчас я устала, сил никаких нет, а как поем, заходите ко мне в комнату, поговорим…

После ужина друзья захватили книги и отправились к Лине в боковушку. В комнатке было полутемно, горела настольная лампа под голубым колпаком. Лина лежала на кровати, читала книжку.

— Ну, юный Гамлет выкладывай, что там тебя тревожит. «Быть или не быть?» или еще какой-нибудь всемирный вопрос?

Вместо ответа Михаил положил перед ней толстую книгу, раскрытую на той самой странице, где «овии от огня бежачи, мечем помроша, а друзии, от меча бежачи, в огне сгореша».

— Вот, — сказал Михаил. — У вас в институте ведь проходят древний язык?

— Ну, проходят, конечно.

— Тогда переведите нам всю эту книгу, — обрадовался Димка. — И еще две этих, да одну еще Кузнецова домой взяла. Ее тоже перевести надо, а то Мишка решил научный труд написать, без этих книг ничего у него не получится. Мы пробовали разобраться, да что-то не смогли. Поповский язык какой-то, ничего не поймешь!

Лина удивленно взглянула на мальчишек, потом на толстую пачку книг и вдруг расхохоталась. Ткнулась лицом в подушку, светлые волосы запрыгали по спине.

— Ой, не могу, ой, уморили! Научный труд… Поповский язык…

Бурно хохоча, она задрыгала ногами в расклешенных брючинах.

Оба друга оскорбленно молчали.

— Я говорил, — пробормотал наконец Мишка, — засмеет, и все…

Нахохотавшись вдоволь, девушка вытерла ладонью глаза, сделала серьезное лицо.

— Послушайте, чего же вы ко мне пришли с этим «поповским языком»? Я «поповского» языка совсем не знаю, но могу дать хороший совет: вам надо обратиться к попу.

— К попу? — Ребята переглянулись.

— Но язык же славянский, вы же проходили, — осторожно напомнил Мишка.

Лина опасливо покосилась на книжную пачку.

— Проходить-то проходили, да, сознаюсь, у меня были отметки неважные. А теперь и что знала-то — позабыла. Пожалуй, перепутаю чего-нибудь, и это обстоятельство может плохо отразиться на вашем научном труде. Уж лучше идите к священнику! Он — настоящий специалист.

— А где его взять? — спросил Мишка.

— Вот, запишите адрес. — Она полистала блокнотик, продиктовала: Красноармейская, 23, квартира 4. Отец Никита!.. Сходите обязательно!

— А вдруг молиться заставит? — струхнул Димка.

— Я креститься не умею и молиться заранее отказываюсь, — решительно заявил Мишка. — Мы с ним оба неверующие.

— Мы неверующие! — подтвердил Димка.

— Вот чудаки. Да кто же заставит вас креститься! Вы придете к отцу Никите просто как к знатоку древнерусского языка, попросите его перевести эти книги на современный язык, вот и всё. Насколько мне известно, отец Никита никогда не отказывает в помощи.

Мальчишки сомневались.

— Да, да! Он вам поможет, и нечего стоять тут да переглядываться! Записывайте адрес — и марш по домам! Я зверски устала и спать хочу.

Михаил проводил товарища до калитки.

— Ну как? Пойдем к попу или нет? — спросил Димка.

— По-моему, надо идти. А то кто нам еще может помочь? Лина вон отказалась.

— А если Игоря Александровича попросить?

— Да где его теперь найдешь? Завтра нас отпустят на каникулы, а Игорь Александрович где-то на раскопках пропадает. Найдешь его теперь, как же…

— Да, может, он давно позабыл этот самый древнерусский язык. Вон Лина-то сама призналась, что позабыла.

Они пригорюнились.

— Ничего не поделаешь, придется идти к священнику, — вздохнул Мишка. Хоть мы и неверующие и вообще пионерам не к лицу… Для науки придется пойти.

— Мы по-быстрому, раз-два — и готово. Покажем книги; объясните, мол, то-то и то-то, запишем, что надо, а потом скажем отцу Никите спасибо — и за дверь.

— Ладно. — Мишка помолчал. — Ты, главное, на тренировку утром приходи. В девять ноль-ноль. Позанимаемся с Олегом, а там уж сообразим, когда пойти.

— Лучше сразу! После физкультуры голова хорошо работает, скорее запомним все слова, быстро во всем разберемся. А то чего тянуть. Я тянуть не люблю. Решили — ну и айда, пошли!

Друзья распрощались, и Мишка отправился спать.

Уснул он сразу и не слышал, как вернулся с собрания Олег, как на кухне пили чай, долго разговаривали и смеялись… Лина рассказала Олегу и бабушке про мальчишек, про Мишкин «научный труд», а Олег подробно описал ей все находки, которые школьники сдали лично профессору Леониду Сергеевичу.

Спать легли за полночь.

Чуть свет примчался Димка. Вместе сделали зарядку, а без пятнадцати девять оба уже стояли в трусах и в майках, готовые приступить к тренировке.

От нетерпения оба переминались с ноги на ногу, а Димка — тот даже подпрыгивать начал. Но вот наконец появился Олег, и вот наступил долгожданный момент: кулаки у обоих плотно забинтованы, облечены в кожаные боксерские перчатки, и вот уже Олег дает боксерам первые наставления.

— Плечи развернуть, дышать ровно. Так. Вы должны почувствовать себя в боксерском снаряжении совершенно свободно. Итак, показываю вам правильную стойку. Смотрите.

Олег сделал короткий выпад: бросок вперед правой, левая рука, полусогнутая, прикрывает грудь. Ребята смотрели, боясь пропустить малейшее движение тренера.

Тут дверь приоткрылась, и бабушкин голос позвал:

— Олег, поди скорее сюда! Электричество у Семеновых испортилось, замыкание, что ли.

— Кончу занятия, приду, — пообещал Олег.

— Да ты что, парень! — заволновалась бабушка. — У Семеновых-то беда: в счетчике трещит что-то и вроде бы дым валит. Любка за тобой прибежала, а ты с мальчишками возишься.

Олег живо натянул рубашку и брюки, поспешил вон из комнаты.

— Как утюг включили, так все это и произошло, — рассказывала вслед ему бабушка. — Щелкнуло что-то, и дым повалил. Этак и сгореть недолго. Ты беги уж скорей; раз электриком работаешь, тебе и карты в руки. Кому же еще!..

Переглянулись друзья.

— Эх, не везет, — Димка вздохнул. — Сколько ждали, и вот — дождались. Сегодня — пожар, завтра — наводнение, а там и еще что-нибудь. Не везет!

— Ничего, пока давай отрабатывать стойку, — успокоил его Михаил. Давай делать выпады: то правой, то левой, по очереди. Придет Олег, похвалит нас.

Стали делать выпады, но занятие это скоро наскучило Димке. На самом деле, сколько можно? Не очень-то интересно стоять на месте и без конца бомбить воздух то правой, то левой рукой.

— Слушай, Миш, а что, если мы немного побоксуем? Не взаправду, а так, чуть-чуть?

— Не полагается. — Мишка продолжал размахивать своими кожаными кулачищами. — До настоящего боя нам еще далеко, еще многому учиться надо… Я-то знаю, как Олег работает. Он каждый прием отрабатывает по сто раз, а потом уж и на ринге с противником…

Мишка усердно делал выпады.

— Подумаешь, невидаль, — протянул Димка, — по телевизору сколько раз смотрели. Драться надо, а не разговаривать. Знай лупи, вот и вся наука. Кто сильнее да ловчее, тот и чемпион. Эх, ты! Трусишь, вот и всё. А я… Эх, я бы сейчас так залепил бы кому — нос в лепешку!

Димка заплясал на месте, замахал кулаками.

— Ну и дурак, — не переставая упражняться, сказал Мишка.

— Кто? Я дурак? — Димка подпрыгнул, еще быстрее засеменил ногами на месте. — А знаешь, на кого ты похож? На муравья! Ножки тоненькие, ручки тоненькие, а перчатки — во! Как шары. На тоненьких ручках целые шары насажены. Муравей, только в перчатках боксерских.

— А ты… Ты на Буратино похож, вот на кого! — Мишка начал не на шутку злиться. — Нос — иглой, кеды — во! Деревянные башмаки папы Карло. Колпачок-то потерял, что ли? Ах, бедный малыш! Буратино, только в перчатках.

— Я Буратино?!

Димка неожиданно подскочил и изо всей силы ткнул друга в живот.

У Мишки даже дыхание перехватило… а живот сразу убрался, прилип к самому позвоночнику. Хотел он как следует смазать противника по скуле, да оказалось, в перчатке это сделать нелегко. Перчатка мимо Димкиного уха пролетела, зато Димка изловчился и еще раз ткнул кулаком в живот, на этот раз уж не очень больно. Заплясал Димка, обрадовался. Только радоваться ему долго не пришлось, потому что разбежался Мишка да так стукнул его по уху, что у Димки даже зубы лязгнули, а голова загудела, как футбольный мяч.

— Ух ты, Мишка, — закричал он, — жалко, что перчатки мешают, а то бы я тебе задал, узнал бы ты у меня, как своих бить!

И он налетел на Мишку, обхватил, попытался сделать подножку. Тот вырвался, нагнулся да как бухнет головой прямо в Димкин живот! Полетел Димка да и Мишку за собой потащил.

Барахтаются оба на полу, сопят, кулаками тузят друг друга.

Не заметили, как и Олег вошел.

А как только заметили, сразу вскочили, поскорее сделали вид, будто закончили поединок. Обнялись на прощание и даже перчатками друг друга по плечам похлопали.

— Так, — сказал, помолчав, Олег. — Бой Мохаммеда Али и Джо Фрезиера окончен. Может быть, сообщите мне, кто победил?

Противники стояли опустив головы. Олег подошел, взглянул с презрением на синяки и ссадины, на измазанные майки мальчишек и, не сказав больше ни слова, принялся расшнуровывать их перчатки. Сначала снял Мишкины, а потом и Димкины. Перчатки связал шнурками, перекинул через плечо и повернулся, чтобы уйти.

— Дядя Олег, — взмолился Димка, — мы больше не будем! Это я виноват. Уж больно подраться захотелось…

— Мы больше не будем, честное слово даю!

— Бокс требует полного контроля над собой, — сухо сказал Олег. — Слабонервным и недисциплинированным тут не место. Хотите заниматься — слушайтесь. Я вам боя не разрешал.

Он еще раз взглянул на ребят, на их расстроенные лица.

— Тренировка отменяется.

— А на когда, дядя Олег?..

— Даю вам два дня, чтобы залечить травмы.

И Олег вышел из комнаты.

Не глядя друг на друга, стали одеваться.

— Вот тебе и подрались, — мрачно сказал Мишка. — Говорил я тебе…

Димка, сопя, зашнуровывал ботинок.

— А кто меня башкой саданул в живот? — пожаловался он. — И ухо, кажется, раздуло. Болит здорово. Миш, посмотри, раздуло ухо или нет?

Мишка посмотрел.

— Раздуло, — сказал он. — А ты тоже драться-то здоров: вон как меня кулачищем пнул! Раз пнул, да и еще раз изловчился, пнул. Будто бревном. Я едва на ногах удержался.

— Бокс — штука серьезная, — вздохнул Димка.

— Бокс — это для мужчин, — прибавил Михаил.

Бойцы насупились, в молчании дошнуровали ботинки и вместе отправились на кухню — залечивать раны. Там уже вкусно пахло щами и жареными котлетами.

— Подите вы, — отмахнулась бабушка, — я на вас и смотреть-то не хочу! Ишь фонарей-то понаставили…

Умойтесь хоть да ссадины-то зеленкой замажьте.

— Нам бы поесть. — Мишка жадно понюхал воздух. — От еды скорее заживет, чем от зеленки, честное слово.

— Да что это такое, батюшки! — всплеснула руками бабушка. — Еще и одиннадцати нет, а они уж обедать заявились. Да у меня и обед-то не готов!

Друзья переглянулись.

— А мы сегодня обедать не придем, — сообщил вдруг Мишка. — У нас дело важное. Так что покорми нас, бабушка, заранее… Пожалуйста, — подумав, прибавил он.

— Ну как хотите, — смягчилась бабушка. — Вымойтесь только да зеленку вон на полке возьмите.

Оба тщательно умылись во дворе, потом долго разрисовывали друг друга зеленкой.

— Подожди, Миш, у тебя еще под ухом царапина, дай замажу. — Димка ловко припечатал пропитанную зеленкой вату к Мишкиной щеке. — Ну ты и леопард! Ночью встретишь — испугаешься.

— Ты тоже хорош! Нос особенно. Зеленый с белыми крапинками.

Ребята расхохотались.

— А может, нам не ходить сегодня к попу, обождать? Чего доброго, выгонит с такими рожами, подумает — хулиганы какие-то заявились, — усомнился Мишка.

— Подумаешь! Мы ему все объясним. Главное, не отступать! Раз решили, чего уж отступать? Пойдем обязательно!

Когда друзья вернулись на кухню, бабушка ахнула.

— Милые! Еще страшнее стали. Пожалели бы зеленку-то. Так и есть, полбутыли истратили. Эх, мазилы! Садитесь скорее, ешьте, пока горячее…

После обеда, захватив портфель с книгами и тетрадями, друзья вышли на улицу.

— Как ты думаешь, милиционер нас, случайно, не заберет? — засомневался Мишка. — За появление на городских улицах в недостойном и неподобающем школьнику виде.

— Пустяки! — воскликнул Димка. — Ну и трус ты, ну и трус! Пожалуй, из тебя никакой боксер не получится.

Мишка обиделся и замолчал.

Дальше всю дорогу шли молча.

Красноармейская улица была недалеко, и дом 23 они разыскали сразу. Квартира номер 4 оказалась на втором этаже. Дверь открыл сам отец Никита, ребята догадались об этом по длинным русым кудрям, спадавшим на плечи священника.

— Мы к вам! — выпалил Димка. — По очень важному делу.

— Прошу, — священник чуть наклонил голову. — Проходите, пожалуйста. Садитесь.

Михаил потихоньку огляделся. На выбеленной стене висели две иконы. Стол, за которым сидел священник, был завален книгами и деталями разобранного радиоприемника. Священник был молод — пожалуй, не старше Олега, одет в черную тренировочную форму и со своими длинными кудрями и бородкой был похож скорее на мушкетера, чем на священника.

— Рассказывайте, что вас привело.. — Священник привинчивал отверткой какую-то радиодеталь. — Так. Я слушаю… — Он продолжал работать.

— На транзисторах? — спросил вдруг Димка.

Священник кивнул.

— Высокочастотные плоскостные полупроводниковые триоды, — видимо, с удовольствием проговорил он.

Димка шмыгнул носом.

— Электронные лампы лучше, — небрежно бросил Димка. — Меньше шумят.

— Чем-то лучше, а чем-то и… Подкинь-ка, парень, мне вон тот шуруп… Чем-то и хуже.

— Мы пришли вот по какому делу, — осторожно начал Мишка, — в общем, хочется нам прочитать вот эти книги, а древнерусского языка мы не знаем…

— Не знаете. Ай, ай, нехорошо, — усмехнулся священник. — Дай-ка книги сюда. Ого! «Русские повести», «Древняя русская литература», «Рассказы русских летописей»… Н-да. За серьезное дело взялись, ребята. Трудновато, а?

— Да ничего не понять. А знать все хочется, — вступил в разговор Димка. — Особенно хочется узнать про Городец. Про нападение монголо-татар, про осаду, ну и про все другое тоже.

— Вот, например… — Мишка раскрыл книгу, прижал пальцем закладку, чтобы не вывалилась, прочитал: — «…овии, от огня бежачи…» А что такое овии? Овцы, что ли?

Он выжидающе посмотрел на отца Никиту. Тот сдержанно улыбнулся.

— Это повесть о взятии ханом Тохтамышем Москвы, — не глядя в книгу, пояснил он. — Дело было, ребята, в 1382 году…

— А тут написано «в лето 6890», — не утерпел Димка. — Что это? Мы сначала даже подумали, что до нашей эры.

— Нелепость, — сказал отец Никита. — Дело в том, что в старину существовало другое летосчисление. Счет начинали с так называемого сотворения мира. Разница с нашим счетом ровно на 5508 лет. Если хотите узнать настоящую, современную дату, вычтите из старой цифры 5508, вот и вся премудрость. Например, Мамаево побоище было, по-старинному, в 6888 году. Итак, 6888−5508, вот и получается 1380 год. Дошло?

— Дошло, — кивнул Димка.

— Тревожные это были годы для русского государства, — продолжал отец Никита. — Только что русское войско во главе с князем Дмитрием Донским одержало победу над ханом Мамаем на поле Куликовом, в 1380 году. А через два года, в 1382 году, хан Тохтамыш привел к Москве несметные полчища. Оборонялись стойко москвичи, стреляли со стен из луков, из пушек палили. Три дня оборонялись, а на четвертый хану удалось льстивыми речами обмануть защитников крепости. Ворота были раскрыты, враги ворвались в город. Началась расправа с беззащитным населением. Вот об этом и повествует летописец. «Овии, от огня бежачи, мечем помроша…» Одни, спасаясь от огня, погибли от меча, а другие, от меча спасаясь, в огне сгорели. Не было никакого спасения людям, ждали их четыре погибели: от сабли, в огне, или в воде, или в плену ордынском.

— А потом? — спросил Мишка.

— Что потом?

— Потом-то что было?

— Потом орда начала отступать, увозя богатую добычу. И тут-то по дороге напал на них русский отряд, разбил их, наказал за все, забрал много пленных. Тут уж татарское войско побежало… Между прочим, обо всем этом вы можете прочесть и сами. Могу вам дать книги в переводе на современный язык. Хотите?

— Хотим! Конечно!

— Только с условием: вернуть!

— Еще бы! Я и адрес оставлю, — заверил Михаил. — Вот он.

На клочке бумаги Мишка написал свой адрес и положил на край стола.

— Мы оба из школы номер три, из шестого «А», — уточнил Димка.

— Понятно, — кивнул священник. — Шестиклассники, значит.

— Ага.

— Расскажите, пожалуйста, про наш город, — попросил Мишка.

— Что же именно?

Отец Никита отодвинул в сторону радиоприемник, облокотился о стол, пытливо посмотрел на ребят. Глаза у него оказались до странности синими под темно-русыми, четко очерченными бровями.

— Кстати, что это с вашими лицами? Кто это вас так?

Мишка отвернулся и усиленно засопел, а Димка коротко бросил:

— Тренировочка…

— Футбол, что ли?

— Бокс.

— О-о! Боксеры, значит, — с уважением сказал священник. — Ну, что же рассказать вам о Городце?

— Всё! — обрадовался Мишка. — И когда возник, и про орду, про осаду.

— Ага. Значит, вы уже слыхали что-то про осаду… Ладно. Начнем, как говорится, с азов. Городец на реке Тесьме возник во второй четверти тринадцатого столетия, где-то между 1240 и 1250 годами. Очень возможно, что он основан беженцами из разоренных и сожженных татарами городов Залесской земли. Таких городов было немало.

— А где находилась Залесская земля?

— Да здесь, где мы живем!.. Разве вы не знали? Между Волгой и Окой. Ростово-Суздальская, или Залесская, земля. Ростов, Владимир, Суздаль, Ярославль, Углич, Нижний Новгород, Кострома, Тверь и, наконец, Москва — вот крупнейшие города Ростово-Суздальской Руси Итак, город наш возник уже во время татарского нашествия. Ведь первые известия о монголо-татарах датируются 1223 годом.

— Значит, если город наш возник после 1240 года, что же тогда получается? — раздумывал вслух Михаил. — Получается, что, когда орда нахлынула, нашего города еще не существовало… Так ведь? Битва при Калке, когда русские князья были разбиты, произошла ведь в 1223 году.

— Правильно. Это было нашествие Чингисхана, — кивнул отец Никита.

— Так, — согласился Мишка. — Потом налетел хан Батый. Значит, в 1237 году взяли и сожгли Рязань. В тот же год татары разграбили Москву. Так?

— Ну, Москва тогда вроде поселка была, деревянная; людей мало, вооружение допотопное, вот и взяли. — Димка пренебрежительно махнул рукой. — Подумаешь! Численным превосходством воспользовались!

Но Мишка и отец Никита не обратили внимания на это высказывание.

— Значит, Рязань и Москву — в 1237 году, — продолжал Мишка. — В ту же зиму пал Владимир, это я в книге прочитал. И тут уж по всей Руси пошли города захватывать… Юрьев, Волочек, Тверь и другие… А нашего Городца, значит, все еще не было. Так?

— Так, — подтвердил отец Никита.

— Во! — воскликнул вдруг Димка. — Во! Городца во время нашествия, значит, не было, а профессор Леонид Сергеевич сидит в яме и обгорелый слой разыскивает. Слой обгоревших бревен, когда монголо-татары, значит, город сожгли.

— Как же это он?! — с недоумением спросил Мишка. — Не знал, что ли?

Отец Никита серьезно посмотрел на мальчишек.

— А вы молодцы парни. Рассуждать пытаетесь и знания кое-какие накопили. Ну, так вот в чем дело. Профессор Мельников — человек огромных познаний, и мыслительный аппарат у него, надо вам сказать, уникальный. А этот самый «обгорелый» культурный слой все-таки должен быть. Просто вы еще не знаете того, что было дальше… Итак, продолжим. Пытались ли русские князья дать отпор захватчикам? — отец Никита посмотрел на Мишку.

— Пытались, — твердо ответил Михаил. — Битва на реке Сити. Я про нее читал. Князья объединились, чтобы дать отпор полчищам врагов. Только ничего у них не вышло.

— Да, — кивнул отец Никита, — русское войско было разбито. Княжеские дружины не привыкли действовать согласованно, да и боевая техника была слабее, чем у монголо-татар. А главное, поздно было… Надо было князьям раньше объединяться, они же ослабляли себя междоусобицами…

Священник откинул со лба русые пряди волос и продолжал:

— Но вот что важно! Хотя Русь фактически-то была завоевана и разграблена, она все же не была покорена… В городах все время вспыхивали восстания против владычества орды. Особенно когда ордынские ханы, чтобы упорядочить ограбление городов и сел, стали вводить перепись населения. Так им было удобнее дань взимать: с каждого числа людей определенное количество скота, кож, хлеба, холста, рабов. Баскаки-сборщики податей стали разъезжать по селам и посадам, жестоко обирать жителей. И от платежа уже не уклониться: ведь баскаки имели теперь в руках ярлыки — документы с точным указанием количества людей в данном населенном пункте. Вот этого-то и не стерпел народ. Восстания поднимались тут и там, всюду выгоняли сборщиков дани, народ расправлялся с ними. В 1262 году взбунтовались почти все города Ростово-Суздальской земли. Между прочим, в одной летописи упоминается, что великий князь Александр Невский послал грамоту на Устюг, «чтобы татар бити». Значит, Александр Невский был одним из вдохновителей восстания…

— Еще бы! — воскликнул Димка. — Александр Невский — он такой! Я кино про него смотрел. Три раза ходил и еще четвертый пошел бы, да мать денег не дала. Хватит, говорит, насмотрелся. Правда, кино это не про монголо-татар. Но и они в одном месте были показаны.

Тут Мишка незаметно толкнул приятеля локтем, и тот замолчал.

— Суровые были времена, — продолжал отец Никита. — Крестьяне обязаны были поставлять орде подводы, перевозить почту, содержать ханских послов. Всюду рыскали баскаки. А князья были сами бессильны; хоть и княжили еще в своих землях, но жили в постоянном страхе: любого из них могли убить или забрать в орду как заложника. И вот вспыхнуло восстание 1262 года. Сразу во многих городах. Свирепо расправлялись ордынцы с народом, пускались в набеги, уничтожали целые поселения… В том году и наш край был почти полностью опустошен. Скорее всего, и этот город был разрушен…

— Значит, вот откуда «обгорелый слой»! — воскликнул Мишка. — Теперь понятно.

— Но сведений о том периоде дошло до нас мало, — продолжал отец Никита. — Подробностей почти нет… В те страшные времена почти прекратилось летописание, а если где и велась летопись, то писали весьма осторожно, смутными намеками. О нашем городе и вообще не упоминается. Во всяком случае, в период с 1250 до 1470 ни в одной летописи ничего нет о нашем городе и его окрестностях. Ни слова! Представляете?

Он помолчал, потом взглянул на ребят:

— Вот почему огромное значение имеют археологические раскопки… Поняли теперь?

— Поняли, — кивнул Димка.

— А укрепления оборонительные в нашем городе были, — заметил Мишка.

— Да, — согласился отец Никита, — город наш, видимо, строился как крепость… И вполне понятно почему. Не нравились горожанам набеги орды. И вот, глядите. — Он выдвинул ящик стола, вытащил свернутый в трубку лист бумаги, расправил его на столе. План старого Городца. Видите, в центре города — маленький кремль.

— Детинец, — сказал Мишка.

— Так, — кивнул священник. — В детинце жил обычно князь и его дружина. Но до нас не дошло сведений, что в Городце жил какой-либо князь. Очевидно, детинец здесь служил крепостью на случай вражеского набега… Глядите, детинец имел толстые каменные стены. Правда, каменные были только с двух сторон: с восточной и южной. Две других стены построены из мощных сосновых срубов. И двое ворот: западные и северные. Ворота укреплены довольно высокими башнями. С башен удобнее целиться из лука и окрестность просматривается хорошо.

— А что это за штука? — указал на чертеж Мишка.

— А это для всех нас новость. Обнаружилось это во время последних раскопок…

Отец Никита придвинулся поближе и обвел карандашом какую-то длинную полосу на чертеже. Она шла на порядочном отдалении от стены детинца.

— Как вы знаете, вокруг детинца размещался посад, то есть собственно город. В посаде жило все население Городца! И вот, оказывается, вокруг посада жители возвели высокий вал, на гребне вала возвышались крепкие заборола — срубы с бойницами для стрельбы. А за валом — ров. Вот он, чертой обозначен, видите?

— Глубокий? — спросил Димка.

— Установлено, что глубина рва — около пяти метров, а ширина восемнадцать.

— С водой?

— Очевидно, ров был сухой, потому что на дне его обнаружены остатки заостренных кольев, а стены были отвесные. Выбраться из такого рва, сами понимаете, трудновато, а угодить туда ничего не стоило, особенно когда татарская конница шла лавиной. Всадники теснились у края рва, лошади, привыкшие к степным просторам, вставали на дыбы…

— Здорово! — Димка хлопнул себя по коленям. — На всем скаку — и в ров! На колья прямо. Здорово придумано!

— Погоди, Димка, — остановил его товарищ. — Выходит, в городе была двойная линия укреплений: вокруг детинца стена, а за ней вал и ров. За рвом посад и рынок… то есть торг.

— Правильно.

— А за посадом — снова вал и снова — ров. Нет уж, мне кажется, взять такие укрепления невозможно.

Мишка глубокомысленно покачал головой.

— Трудно, конечно, — задумчиво сказал отец Никита. — Но, принимая во внимание многочисленность противника… И не такие города брали. Вспомните Рязань, Владимир, Киев, наконец…

Димка уже давно посматривал на иконы, которые висели на стене.

— А на иконы эти вы молитесь? — ни с того ни с сего выпалил он.

Священник тоже посмотрел на иконы.

— Почему — молюсь? Иконы, я вам скажу, имели в те времена не только религиозное значение… Вот, например, этот образ называется «Спас». Образ Христа-спасителя. В те времена его несли на высоком шесте впереди войска. Во время сражения. Посмотрите на это лицо: мужественное, суровое. Оно как будто призывает: будьте отважны, разите врага, победа близка!.. Собственно, это лицо воина. Народ воплотил в нем свой порыв к победе, к освобождению от захватчиков-грабителей.

— А вторая икона — богородица, — усмехнулся Димка. — Для чего она?

— Это великолепный памятник живописи пятнадцатого века, — сказал отец Никита. — Но и во времена татарской неволи чтили образ богоматери. Что изображено на иконе? Мать, которая с тревогой прижимает к себе младенца. Она боится за него, как и всякая мать во времена нашествия. Тут отразились чувства всех матерей русских, их думы о детях, их тревога в те страшные времена. — Он помолчал. — Так что тут не только одна религия. Поняли? Кроме того, по сохранившимся памятникам мы узнаем об искусстве древних времен, о технике живописи. Вот, например, эта икона — Одигитрия, что значит «божья матерь путешествующая», лицо ее написано особым способом — «плавью». Ну, об этом поговорим как-нибудь в другой раз…

— Одигитрия? — удивился Мишка.

— Да. А что?

— Да ничего… Слово это знакомое. Слышали мы, двое разговаривали тут про Одигитрию какую-то…

— А что, дорогие эти иконы? — спросил Димка. — Раз мало их осталось, значит, дорогие, да?

— Очень, — серьезно ответил отец Никита. — Нам важно сохранить эти образцы старинной живописи. Вот эту икону приобрели на днях для областного краеведческого музея, — он указал на Одигитрию. — Скоро она поедет в музей.

— А другая? — спросил Мишка.

— А другая — просто копия. Копия знаменитой иконы «Спаса» двенадцатого века.

Священник взглянул на ручные часы, и ребята стали прощаться.

— Книги можно забрать? — спросил Мишка. — Я быстренько прочитаю и верну.

— Хорошо, — сказал отец Никита.

Он достал из шкафа две толстые книги и протянул их Михаилу.

— Кстати, забыл спросить, — спохватился отец Никита, — кто вас послал ко мне? Ну, адрес дал и так далее…

— Жилица наша, — ответил Мишка, — она комнату у нас снимает.

— Жилица?

— Ага! — затараторил Димка. — Идите, говорит, прямо к попу, он на Красноармейской живет, дом номер двадцать три.

— К кому?! — Брови Никиты высоко поднялись, и даже рот приоткрылся.

— К священнику, — смущенно пробормотал Мишка. — Идите, говорит, к отцу Никите, он вам все объяснит, он специалист хороший…

— Так, — отец Никита нахмурился. — А как звать вашу жилицу?

— Лина! — выкрикнул Димка, скрываясь за дверью. — На раскопках работает! Она послала, вот мы и пришли.

— Постойте, — отец Никита удержал Мишку за плечо, — постойте, я с вами.

Он забежал в комнату и через минуту появился в джинсах и зеленой спортивной куртке.

— Пошли!

По улице почти бежали, едва поспевая за долговязым священником, который шагал так стремительно, что кудри развевались по ветру за его спиной.

Вот и дом Анкудиновых. Калитка была распахнута, и все трое внезапно появились во дворе.

Лина как раз грелась на солнышке, растянувшись на скамейке. Увидев отца Никиту, быстро вскочила и с хохотом и визгом умчалась в дом. Встретила она их уже одетая в какое-то короткое клетчатое платье.

Священник подчеркнуто выпрямился, наклонил голову, щелкнул каблуками:

— Честь имею представиться: поп отец Никита, специалист по древнерусскому языку, всегда готовый к услугам! — Он еще раз щелкнул каблуками.

Лина так и покатилась со смеху:

— Никитушка! Дорогой ты мой! Что же мне было делать, если ты старых друзей не признаешь! Оказывается, ты уже третий день как приехал, а никто из наших тебя еще не видал… Вчера случайно заглянула в книгу «Адреса сотрудников», и пожалуйста: Шалыгин Никита Иваныч, Красноармейская, 23. Вспомнилось, как вместе работали в Курганах, и прозвище твое — «священник» — вспомнилось, ну, вот я и…

Она снова расхохоталась.

— Все понятно, — сказал Никита. — Но за такую проделку следует наложить штраф. Итак, я требую чаю! С бубликами!

Он уселся за стол.

— Ой, бубликов нет. А с вареньем можно?

Лина засуетилась, забегала, собирая на стол. Мальчишки выкатились в кухню, там остановились, ошалело глядя друг на друга.

— Видал? — произнес наконец Мишка. — Опозорила нас! Я говорил — засмеет.

— Розыгрыш! — возмутился Димка. — Она думает про нас — ребятня, что с ними церемониться!

Из комнаты донесся взрыв смеха.

— Смеются над нами, — сказал Мишка, — а мы-то поверили: священник, священник! Вот дураки!

— Притащились… Здрасте, батюшка поп. Эх, знаешь, Мишка, что мне сейчас охота сделать? Ров бы вырыть, чтобы пять метров глубиной, да вокруг дома бы и обвести. Чтобы эта ваша Лина выскочила да… бултых! Загремела бы, так ей и надо!

— Ров — это уж слишком, — пробурчал Мишка, — при чем тут ров? Просто давай не будем больше с ней разговаривать. Никогда. Ни слова! Согласен?

— Согласен! Пускай знает — не на таких напала!

— Пусть она что хочет говорит, а мы — ни слова в ответ! Клянемся?

— Клянемся!

Обнявшись за плечи, друзья зашагали к двери. На крыльце неожиданно увидели Лену Кузнецову. Она стояла у самых перил и энергично оттирала платочком со своего рукава какое-то пятно.

— Новое платье чуть-чуть не испортила, — сердито сказала Лена. — Чего это они у вас, всегда такие ненормальные?

— Кто ненормальный?

— Соседи. Вернее, соседские жильцы. Только подхожу к вашему дому, вдруг из их калитки как вылетит дядька! Длинный такой, в беретке. Чемоданом своим едва с ног не сбил. Еле отскочить успела — второй бежит. Кричит: «Костя, Костя!» Калитку распахнул, а она — крашеная. Вот, рукав перепачкала…

— Сейчас бензину принесу, — сказал Михаил. — Любое пятно отмоет.

Михаил пошел за бензином.

— Этот второй был тоже с чемоданом? — полюбопытствовал Димка.

— Нет, у него рюкзак висел на спине. Вижу, бежит вовсю, и рюкзак на спине подпрыгивает.

— На поезд опаздывают, что ли? — задумался Димка.

Явился Мишка, принес флакон с бензином.

— Давай ототру.

— Ни в коем случае! И не прикасайся! Испортишь мое лучшее платье. Я сама.

Лена сбежала с крыльца, уселась на скамейке и занялась чисткой рукава.

— Эх, девчонки… — покачал Димка головой. — Платье для них — это всё! Подумаешь, платье. Тут мы такие дела делаем, а она — платье!

Мишка успел рассмотреть нарядное, с голубой оборкой Ленино платье и поэтому был несколько иного мнения. От этого платья и глаза казались голубее, и коса пышнее, и лицо выглядело загорелым, цвета топленого молока. «И где это Ленка успела так загореть? — подумал он. — И ноги, и руки загорелые». Для сравнения он вытянул свои руки, оглядел их, и собственные руки показались ему некрасивыми и тощими. «Ничего, боксом займусь, наращу мускулы. Не хуже, чем у Олега, будут».

— Слыхал, Миш? — Димка кивнул в сторону изгороди. — Уехали эти-то. На станцию побежали. Вот Кузнецова видела.

— Странно, — сказал Мишка. — Раскопки в разгаре, а они уехали. Может, не насовсем?

— Бежали как на пожар! — возмущалась Лена. — Едва не сбили с ног… Она еще раз оглядела свой рукав. — А что за дела вы делаете? Мне, конечно, ни слова? Как не стыдно!

— Да мы только что пришли! — сообщил Димка. — Мы у попа… Мы нашли человека, который уйму всего порассказал о Городце. Специалист!

— И книги дал. Все то же самое написано, что и в наших, только по-современному. Теперь изучу все как следует и засяду писать реферат. — Мишка решительно хлопнул ладонью по скамье. — А то неудобно, профессор ждет. Я обещал. Только не знаю, как они пишутся, эти рефераты. С чего начинать надо и так далее.

— Как с чего? — удивилась Лена. — С самого начала. Как орда окружила наш город и что дальше было…

— Ты думаешь? — облегченно вздохнул Мишка. — Ну, это-то я представляю себе хорошо. Только вот с подземным ходом выяснить надо.

— Завтра нас отпустят на каникулы, и начнем искать… — пообещал Димка. — Лопаты у всех есть?

— Лопаты — это еще не всё, — рассуждала Лена. — Нужна веревка, фонарь. И лучше, чтобы у каждого был свой фонарь. Кто знает, может; заблудимся в этом самом подземелье.

— Продовольствие готовьте, — посоветовал Мишка. — Флягу для воды, вещмешок…

— Фляга у меня есть, — сказала Лена. — Фонарик у папы выпрошу. А вот веревки длинной нет. Веревку в магазинах поискать придется. И чтобы не очень толстая, а то тяжело будет нести… — Она вдруг рассмеялась. — Мы это все так говорим, как будто подземный ход уже нашли, вот он, рукой подать! Осталось только забраться туда с фонариком да с другой стороны выбраться.

— Найдем! — воскликнул Димка.

— А вдруг его и вовсе не существует!.. Ну с чего вы взяли, что он есть? Бабка старая чего-то напела там, а вы и вообразили. Мальчишки все фантазеры. — Лена расправила голубую оборку на юбке и стала ею любоваться, наклоняя голову то к одному, то к другому плечу.

— Бабка! Не в бабке дело, — сказал Мишка. — Хотя из народных песен многое можно узнать. Поют же, например, про Стеньку Разина, про Ермака поют…

— Это как Стенька Разин княжну в реку бросил? — презрительно улыбнулась Лена. — А я не верю, что Степан Разин, народный герой, был способен на такой хулиганский поступок.

Мальчишки уставились на нее, не зная, что сказать.

— К тому же папа рассказывал, что песни эти — и про Ермака и про Разина — вовсе не народные песни. То есть народные, только сочиненные каким-нибудь поэтом. Поэт сочинил, а народ подхватил и поет себе… Надо же народу что-то петь…

— Ну хорошо. — Мишка нахмурился. — Скажем, мы не верим этой самой бабкиной песне… Но у меня и другие доказательства есть.

— Какие?

— А вот: в ямах, которые находятся за стеной детинца, нет ни черепов, ни обломков оружия. На территории посада — тоже, по-моему, ничего не нашли. Я специально ходил смотрел.

— А разве Анкудинов двор не в посаде стоял? — удивился Димка. — Ведь за вашим огородом была яма, где ты кинжал нашел и все другое.

— Я много об этом думал, особенно когда мы у Никиты план смотрели. Глядите, что получается.

Мишка вытащил из кармана блокнот, вырвал страничку, стал рисовать по памяти план.

— Вот это Тесьма. — Он провел через всю страницу наискось черту. — Вот детинец, крепость городецкая. Видите, одной стороной детинец подходит почти к самой реке. Между ним и рекой только узкая полоска берега. Ну, вокруг детинца, конечно, вал и ров. Только там, где река, рва нет, один вал. Наверное, река считалась достаточной защитой. Так. Пойдем дальше. Вокруг детинца, защищенного валом и рвом, расположился посад. Вот он.

Посад на Мишкином рисунке напоминал подкову. Концы подковы примыкали к реке; постепенно расширяясь, она окружала детинец.

— А вот и Анкудинов двор. — Михаил нарисовал кружок около левого конца подковы, там, где детинец совсем близко подходил к реке.

— Выходит, если смотреть с Анкудинова двора, — соображала Лена, — с одной стороны видна река, а с другой бревенчатая стена детинца высится. Так?

— Так, — подтвердил Михаил.

— А огороды? — спросил Димка. — Огороды были тогда или нет? Ведь они и сейчас к Тесьме спускаются.

— Кто его знает, — сказал Михаил. — Да дело не в огородах. Они оборонного значения не имеют. Ну, Кузнецова, давай соображать, в каком месте было удобнее устроить подземный ход?

Все трое уставились на план.

— Конечно, вот тут, где-то около Анкудинова двора, — сказала Лена. — Потому что в любом другом месте подкоп пришлось бы вести подо рвом. Слишком глубоко. А здесь выход прямо к реке. По берегу вполне можно было пробраться в поле, за ров.

— И ударить в тыл врагам, — добавил Димка. — Вполне нормально получается. Тут надо искать, и точка!

— Все-таки кое-что мне неясно… — Мишка рассеянно водил карандашом по чертежу, постепенно вырисовывая лошадиную голову, всадника, туго натянутый лук в его руках. — Если со стороны реки не было рва, что стоило врагам подойти вплотную к детинцу, разбить стену или вскарабкаться по ней?..

— Вскарабкаться! — фыркнула Лена. — Попробуй вскарабкайся по совершенно гладким бревнам. Да еще по таким высоченным. А сверху-то тебя кипятком шпарят, камнями бьют!

— А если сломать стену? — спросил Димка.

— Сломать. Скажешь тоже! — Мишка даже рукой махнул. — Из этаких вот бревен, — он развел руки, — двойная стена! А между срубами — камни, песок, все это утрамбовано. На верху стены — заборола, бревенчатые, с бойницами, выдаются над стеной. Оттуда очень удобно кипяток лить, стрелять из лука все как на ладони видно.

Все трое замолчали.

— А знаете, мне пришла в голову одна мысль, — сказала Лена. — Знаете, выходит, взять город с этой стороны и вообще невозможно.

— Почему?

— Во-первых, на стену забраться не дадут. Если тысячи врагов навалятся с множеством лестниц, тогда, конечно, дело другое. Но здесь… видите? Узкая полоска берега, и негде развернуться многочисленной рати, а конница-то тем более не пройдет.

— Берег крутой.

— Берег крутой, — кивнула Лена, — да еще пересеченный какими-то канавами. Вы помните этот берег?

— Может, тогда канав-то этих и не было, — возразил Димка.

— Скорее всего, были. Они образованы сточными водами. А потом… Помните, по географии мы проходили реки? И разговор зашел о нашей Тесьме. Говорили, что Тесьма за последние два века здорово обмелела. Это потому, что леса повырубили… А раньше она глубокая была, это ведь видно. Русло реки глубокое, а вода — где-то на самом дне. Сплошная мель.

— Ну и что же?

— Как что же? Возможно, что вода в те времена подступала к самому валу. Чуть ли не до стен детинца доходила вода.

— Понятно… — Мишка задумался. — Если так, то эта стена была, конечно, совсем неприступна. Сломать ее, разбить — надо специальные сооружения строить. В те времена употребляли такие камнеметательные машины.

— Ага. Пороки, — подсказал Димка. — Игорь Александрович рассказывал и даже на доске рисовал. Камнеметы.

— Так эти самые пороки сюда не протащишь, место узкое. Да и бьют ведь они с какого-то расстояния? Что толку, если под самой стеной камнемет выставишь? Камни полетят через стену, вот и все.

— Метров сто — сто пятьдесят необходимо — дистанция полета стрелы.

— Здесь этого расстояния не было, — заверила Лена. — Стена, вал и сразу — река. Если только с плотов палить…

— Во сказала! — засмеялся Димка. — Пока они плот подводят да камнемет устанавливают, их уже перестреляют всех с заборол!

— Словом, подземный ход где-то тут, — Мишка ткнул карандашом около кружка, обозначающего Анкудинов двор. — Время терять нечего. Завтра же сажусь писать реферат, а в свободное время будем искать подземный ход!

— Сначала найти надо, а потом уж и реферат писать, — наставительно произнесла Лена.

— Нет, лучше уж сразу всё, — упрямо твердил Мишка. — Некогда. Торопиться надо.

— За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь! — поддел Димка.

— А это мы посмотрим! Завтра же за реферат сажусь…

Свое слово Мишка сдержал. Из школы отпустили рано, это был последний день учебы. Оба друга шли домой в праздничном настроении. Еще бы! Учебный год за спиной, оба они благополучно перешли в седьмой класс, а впереди самые радостные, самые длинные — летние — каникулы!

— Вот мы и в седьмом!

От этой мысли Димка даже подпрыгнул. Он всю дорогу шел пританцовывая: думалось в этот день только о приятных вещах. Купание, поход в лее за черемухой, а тут еще и поиски подземного хода. Красота! Как ни говори, шестой класс — это еще малышня, а седьмой — там уж совсем другое дело. Семиклассники — народ самостоятельный!

Мишка был того же мнения. В седьмом классе пора и о работе поразмыслить, о профессии. Шутка сказать!

— У тебя-то все решено, — вздохнул Димка, — после восьмого класса сразу на завод. Олег тебе поможет устроиться. Электриком будешь. А я вот все еще не могу решить, куда идти. Отец велит десятилетку кончать, да мне что-то не хочется. Самостоятельным стать — вот моя мечта! Деньги зарабатывать.

— Не знаю, Дим. Конечно, самому деньги зарабатывать — это здорово. По крайней мере ни от кого не зависишь. — Мишка помолчал немного. — Но, с другой стороны, учиться — тоже очень интересно. Вот, например, древнерусского языка мы с тобой не знаем, вот и сели. Смотрим в книгу, а видим… Побежали, как дураки, к этому… Никите.

— Да ведь всему не обучишься!

— Зачем всему? Языку я бы учился, историю тоже хочется знать. Про все: про Русь, про другие страны, про монголо-татарское нашествие.

— Оно, конечно, интересно, — согласился Димка, — этому-то и я бы научиться не прочь. Да ведь так не бывает, чтобы учили только одному тому, что нравится. Небось предметов разных до черта, и везде, куда ни сунься, математика. Ух и не люблю я ее!

Друзья приуныли: вспомнилось, что математикой еще и в восьмом заниматься придется, а может, и в девятом, и в десятом… Но сегодня об этом думать не хотелось.

— А тебе не приходила в голову мысль, — вновь оживился Мишка, — эта самая монголо-татарская орда, какая она была на самом деле?

— Орда? Ясно, обыкновенная. Ну, орут, скачут, всех убивают. В полон берут…

— Ясно, что скачут и в полон берут, — усмехнулся Мишка. — А все-таки как там у них все было, в орде, как жили, какие обычаи были у них?.. Ведь тоже люди! И вообще что за народ, и зачем они всей силой навалились на Русь? Сознание какое-нибудь было у них или нет?.. Ух, мне бы пожить в этой самой орде хоть бы недельку, все бы выведать…

— Профессор, наверное, тоже не отказался бы пожить в орде! — засмеялся Димка. — Да не тут-то было.

— Ясно, не отказался бы… Ну ничего. Сейчас приду домой, поем — и за книгу. Вчера прочитал про Киевскую Русь, сегодня начну читать про Чингисхана. Для реферата все это пригодится.

Друзья уговорились встретиться на другой день и разошлись.

Еще издали Мишка услышал голоса: бабушка стояла у изгороди, разговаривала с Настей.

— То-то я смотрю, — говорила бабушка, — пусто на вашем дворе. Бывало, всё на лавочке сидели, разговаривали.

— Уехали, уехали! Прихожу с базара, а их уж и след простыл. Деньги-то вперед взяла, так мне и горя мало. Других жильцов найду.

— Ой, Настюша! И как это язык поворачивается вперед с людей деньги спрашивать?

— А что такого! Вот бы дура была, если бы не спрашивала! Они вот уехали, а я — сиди ни с чем?

— Уехали — деньги бы оставили. Люди ведь. Как же людям не верить?

Настя взялась обеими руками за изгородь, прижалась к ней своим круглым свежим лицом.

— А я, Пелагея Дементьевна, уж верила, верила, а теперь вижу, что дура была. Чего верить-то? Жизнь такая: знай не зевай. Вот как я теперь все это понимаю…

Мишка, который в это время наливал воду в умывальник, сразу сообразил, на что Настя намекает. Ясно, на Олега. То жениться собирались, а теперь и речи об этом нет. И ему как-то даже неловко сделалось за старшего брата. Мишка стал шумно плескаться, нарочно греметь умывальником. Но те будто и не замечали.

— Ох уж и не знаю, Настенька… Дело это ваше, молодое. Если чего не поладили, сами разберетесь. Где уж нам, старухам, судить да рядить, увиливала бабушка.

— А чего разбираться? — Настя сдернула с головы платок, крепко встряхнула. — Его вон и нет целыми днями, да мне-то что? Ловить не стану, как некоторые делают. Не на такую напал. — Она деловито повязала голову платком. — Ну, пошла, что ли? Прополка не ждет.

— Да и мне пора. Вон внук из школы явился.

Бабушка, сокрушенно покачивая головой, взошла на крыльцо. Мишка изловчился и пронырнул в дверь первым.

За обедом все-таки не выдержал и высказался:

— Наш Олег теперь без жены останется. Потому что Настя обиделась, а Лина за него не пойдет. Она такая, Лина. Ей бы только смеяться.

— Кыш! Не твое дело! — замахнулась на него бабушка.

— Подумаешь, тайна, — проворчал Мишка.

— Кыш, говорю!..

После обеда он разложил на столе книги, чистую тетрадь, авторучку. Подумал и принес еще две запасные шариковые, положил рядом. Это чтобы время не терять на перемену стержня. Накрепко закрыл обе двери, уселся за стол, вывел на тетрадочной обложке: «Реферат».

На первой странице он старательно нарисовал план древнего Городца с кремлем и посадом, с двумя линиями вала и рва: вокруг детинца и вокруг посада. Посреди детинца Михаил поместил церковь и княжеский дворец, а в посаде — множество бревенчатых изб. Из некоторых окон валил дым — печи топились по-черному. Потому что труб тогда в домах не делали, а дым выпускали в дверь и в оконца… «Кажется, ничего не забыл, — любовался Мишка рисунком. — А мосты? Надо же было из детинца как-то попадать в посад, а из посада и вообще в поле? Значит, были мосты. Во время нападения врагов мосты, конечно, разрушали или сжигали…» Пришлось пририсовать три широких моста: один от ворот детинца шел через ров, а два других — из посада через ров и в поле. «Тут двух мостов мало, — подумав, решил Михаил, — ведь продукты возили, дрова, стройматериалы…» Взял и нарисовал еще один мост — через Тесьму. Как раз в том месте, где стоял Анкудинов двор. «Здесь удобно для всех — и для кремля, и для посада, — рва ведь тут нет, река только. Может, и ворота запасные здесь были, товары и дрова в детинец возить? Наверняка были. На этом самом месте и сейчас мост. Место самое удобное».

Он задумался. Как начать реферат? С каких слов?..

«Было это в тринадцатом веке…» Нет, лучше: «Было это в одна тысяча двести шестьдесят втором году». А может, сначала описать монголо-татарское войско, как оно шло?.. А как шло? Уж конечно, не рядами, а просто толпой скакали, с криком, с шумом, чтобы пострашнее казаться… А кто в тот год был у них главным? И какие были в войске подразделения? Толпой ведь управлять трудно, нужны подразделения, командиры нужны.

Мишка раскрыл книгу и стал читать про Золотую Орду. Читал долго, не заметил, как и стемнело, не слышал, как пришла с работы Лина, как подкралась сзади, заглянула в тетрадь.

— «Реферат»! Ого! Ай да Гамлет! За научный труд взялся. Ну, дело будет! Правда, Мишенька?

Михаил не ответил, только ниже склонился над книгой.

— Позвольте узнать, какой это по счету научный труд? — осведомилась Лина. — А печатные труды, конечно, уже имеются?

Мишка снова промолчал и даже уши зажал ладонями.

— Выходит, сердишься? Да ты злопамятен, Мишук! Обиделся, да?

Не получив ответа, Лина упорхнула в свою комнату.

После ужина, ложась спать, Мишка раскрыл свою постель и под подушкой увидел плитку шоколада «Спорт».

На обертке было нацарапано красным карандашом: «Поздравляю с окончанием учебного года!» Конечно, это от Лины… Он взял шоколадную плитку, пощупал. Шоколад был толстый и очень твердый, под красной с позолотой оберткой потрескивала внутренняя, серебряная пленка. Откусить бы сразу большой кусок и сосать бы долго, лежа в постели. У Мишки даже слюнки потекли… Нет! Решено: с Линой не мириться ни в коем случае. Клятву нарушать нельзя! Слово держать надо.

Босиком на цыпочках прошел в горницу, положил шоколад на стол. Пусть заберет и больше не подлизывается!.. Постоял немного, вздохнул и отправился спать.

Утром Лина заглянула к нему:

— Не спишь? Ну что ты, Мишук, сердишься? Я ведь не нарочно, не со зла.

Она подошла, взъерошила Мишкины вихры, но тот спрятал голову под одеяло.

— Ей-богу, не со зла, — уговаривала Лина. — Понимаешь, Никита Шалыгин работал вместе с нашей экспедицией много раз. И в Погорелом Городище, и на раскопках в Средней Азии… Замечательный парень Никита. Его все у нас любят. Да ты не слушаешь? Зря, Мишук. Его тогда в шутку прозвали «священник». Это за длинные волосы и за то, что любит проповедовать. Как начнет рассказывать про какой-нибудь старинный список — не остановишь. Очень увлекается… Ну что ты, Мишук? Зря обиделся.

Мишка сунул голову под подушку, чтобы не слышать Лининого голоса и не мириться с ней.

— Ах так? — рассердилась Лина. — Хорошо. Тогда я сама шоколад съем. До свидания!

И она убежала на работу.

В тот день Мишка снова долго читал; потом пришел Вадим, позвал погулять по городу, раскопки посмотреть. Раскапывали в трех местах; на базарной площади, на пустыре за школой и за огородами, ближе к реке. Всюду места раскопок были огорожены дощатым забором, а в щелку ничего не разглядишь, сколько ни смотри.

Тогда решили поискать по магазинам подходящую веревку.

— Сегодня начинаем поиски, — напомнил Димка по дороге в магазин, — чего еще ждать? Того и гляди, без нас подземный ход отыщут.

Они стояли у прилавка, рассматривали мотки веревок разной толщины.

— Эта, кажется, подойдет, — прикинул Мишка.

— Смотря по тому, какая у нее длина. Может, на целый подземный лабиринт наткнемся, придется конец веревки у входа закрепить да другим концом обвязаться.

А то заблудимся. Мало ли что бывает!

— Ну и даешь ты, Димка! Лабиринт! Дай бог, чтобы хоть лаз какой-нибудь отыскался!

— Ну, берете эту, мальчики? — спросила продавщица.

Димка вдруг толкнул друга локтем в бок.

— Гляди! — зашептал он. — Гляди, оказывается, они не уехали.

— Кто? Куда уехали?

— Костя. Жилец Настин. Вот только что рядом стоял. Гляжу — он! Сейчас только в дверь вышел.

— Да ты обознался.

— Нет. Я этого длинного сразу узнал. Не веришь — пошли глянем!

Друзья выбежали из магазина, оглянулись. Действительно, оба жильца быстро удалялись, о чем-то переговариваясь на ходу.

Тот, что пониже, опирался на трость, соломенная шляпа сверкала на солнце. Через минуту оба свернули за угол.

— Вот тебе и уехали! — сказал Димка.

— Значит, вернулись, — хмуро заметил Мишка. — Не понимаю, чего ты… Подскочил, в бок меня пнул. Веревку не купили, удрали, продавщица теперь что о нас подумает?

— Все-таки, Миш, здесь есть какая-то тайна, — быстро зашептал Димка. — Как увидел я длинного, сразу вспомнил тот разговор про Одигитрию, помнишь? И на рыбалку ходили без удочек, сам ты говорил… Может, шпионы, как ты думаешь, а?

Мишка посмотрел на друга, вздохнул.

— Чудак ты, Вадим. Придумал тоже — шпионы! Чего им тут делать, в нашем Городце? Разведывать, сколько масла да сметаны наш завод выпускает да сколько картошки в огородах растет? Пойдем лучше веревку купим…

Зашли в магазин, купили веревку.

— Я вчера целый день читал, — рассказывал Михаил, когда они вышли из магазина, — до чего интересно! Оказывается, монголо-татары пришли к нам из Центральной Азии, там у них свое государство было…

— Да про это нам еще Игорь Александрович рассказывал. Позабыл, что ли? Во чудак!

— Ну и что же, рассказывал, все равно самому прочесть интересно. Оказывается, там не только кочевники жили, были и земледельцы.

— Все-таки в основном народ кочевой, всадники.

— Ага. А когда Чингисхан объединил всех в огромное войско, он дисциплину железную ввел — во! Представляешь, все население — армия…

— Ничего себе!

— Чингисхан, помнишь, разбил всех людей на десятки, сотни, тысячи, тумены. Убежит один — казнят весь десяток. Десяток дезертирует — убивают сотню! Понимаешь? Круговая порука! И ничего воинам не платили. Наоборот, с них еще драли налог конями, шкурами и всем прочим. Чтобы расплатиться, все время приходилось воевать и грабить!

— Во дураки! — усмехнулся Димка. — Уж восстать не могли.

— Подчинялись своим феодалам. У них было раннефеодальное государство, там подчинение своему господину чуть ли не религией было. А мелкие феодалы рабски подчинялись крупным. Вся власть в руках великого хана. Свистнет — и двинется вся орда, куда велят. Без разговоров.

— Ничего себе! — удивился Димка.

— Ну и двинулись. Сначала подчинили себе сибирские народы — бурятов, якутов, — потом Китай… А там и пошло… Вторглись в Среднюю Азию, разрушили Самарканд, Ургенч.

— Послушай, Миш! Ведь все-таки эти самые монголы — просто дикие кочевники. Как же они могли захватить такие сильные государства, как Хорезм, а потом и Русь?

— Знаешь, Димка, в Самарканде даже боевые слоны были! Двадцать штук! Боевой слон — это же почти танк. Техника! А все-таки монголы победили.

— Вот и я говорю? Почему же?

— Ну, представь себе, налетает такая орда: численность огромная, дисциплина — во! Камень. А что за государства были на пути? Культурные, это правда, с развитой наукой, литературой. Я даже одну книжечку у Лины видал. Взял, полистал. Древний какой-то поэт персидский. Стихи.

— А про что стихи? Про татар?

— Всё про соловья да про розу. Про любовь, в общем. И еще — как хорошо пить вино. Я и читать не стал — неинтересно.

— Ну да! Скажешь тоже — про вино! — возмутился Димка. — А «Витязя в тигровой шкуре» забыл? Про героя книга! Зачитаешься.

— Ну ладно. Не в этом дело. Главное, государства-то были все с феодальной раздробленностью. Каждый феодал — сам по себе, да еще старался ущемить соседнего феодала. Оба они враждовали с третьим, и никто не хотел подчиняться главному князю. Вот и погорели.

— Соображение надо было иметь, — заметил Димка.

— А монголы, как только одолеют народ, сейчас же перенимают всю его военную технику. Научились стены таранить. Метали горшки с зажженной нефтью и смолой! Там, где прошли монголо-татары, только угольки оставались. Захватили Кавказ, потом двинулись на Русь… А после в Западную Европу забрались, на Венгрию, на Чехию пошли. Если бы борьба с Русью не ослабила орду, плохо было бы Западной Европе.

— Ничего бы не осталось от их культуры, если бы не Русь, — подтвердил Димка.

— Еще бы! Оказывается, в те времена во всех государствах была междоусобица… Вот я вчера прочитал, почему орда одолела Хорезм. Шах Хорезма очень боялся своих вассалов: а вдруг заговор? Поэтому он только и делал, что рассылал своих феодалов с их войсками в разные места, подальше друг от друга. Не давал им собраться вместе да сговориться против него. А как враги накатились, некому было дать крепкий отпор. Еще бы! Все военные силы рассредоточены, все отряды в разных местах… Народ, конечно, геройски сопротивлялся, да где там! — Мишка махнул рукой.

— У нас тоже было не лучше, — заметил Димка. — Помнишь, Игорь Александрович рассказывал о княжеских распрях? Где бы объединиться, выступить вместе против орды, а они ссорились и враждовали между собой. Даже в сражениях друг другу не помогали. Радовались, что соседнему князю туго приходится: так, мол, ему и надо!

— Не все же были такие.

— Конечно, не все. Были и герои, и полководцы. Вон Александр Невский, Дмитрий Донской…

Мальчишки вышли на берег Тесьмы. Река была спокойная, чистая, в воде отражались облака и прозрачное голубое небо. Налетал ветерок, поверхность реки морщилась, становилась похожей на рыбью чешую.

— Эх, искупаться бы! — вздохнул Димка.

— Олег сказал, вода еще холодная, нельзя. И велел сегодня приходить на тренировку. Теперь почти каждый день заниматься будем.

— Здорово! Во сколько приходить?

— В шесть.

Они спустились к самой воде, присели на согретые солнцем камни, стали любоваться рекой. Тот берег, пологий, травянистый, круто изгибался вправо, пропадал за поворотом. А над самым изгибом реки возвышалась старинная церквушка, бело-розовая, как пряник. За ней кварталы новых домов.

— Красиво, — сказал Мишка. — Наверное, в целом свете нет такой красоты! Очень я наш город люблю.

— Может, есть на земле и покрасивее места, — отозвался Димка, — только там всё не так. У нас если на природу смотришь, обязательно стихи какие-нибудь или песня вспоминается. А там не так.

— Конечно, не так. Знаешь, Дима, мне из летописей, которые на днях прочитал, одно место запомнилось. Я эти слова в тетрадку выписал и даже наизусть заучил. Вот, послушай.

И Мишка стал читать нараспев:

— «О светло-светлая и красно украшенная земля Русская! Многими красотами удивлена ты: озерами многими удивлена ты, реками и источниками, горами крутыми, холмами высокими, дубравами чистыми, полями дивными, зверьми различными, птицами бесчисленными, городами великими…»

Он остановился.

— Там еще много всего перечислено.

— А что это — «удивлена»? Удивлена, может?

— Нет, по-моему, это означает «украшена». «Удивлена» от слова «диво». Наверное, так. Да ведь и правда земля наша самая красивая!

— Правда!

Посидели еще немного. Вокруг пахло свежей весенней травой и листьями; на каждом кусте листья пахли по-особому. Весь берег пестрел светло-желтыми одуванчиками.

— Во все времена на Руси такие цветы были, — сказал Мишка. — И трава такая же. Скажем, вдруг забросили бы нас с тобой в тринадцатый век.

— Машина времени, — подсказал Димка. — Я читал про машину времени. Интересная книжка.

— Я не про то. Скажем, забросили. Очутились мы на этом самом берегу. Кусты черемухи, одуванчики, трава. Сначала-то вроде берег как берег. Ничего особенного, и дом где-то близко. Вон дорога-то. Обернулись, а там…

— Стена здоровущая из бревен, башня, а на ней человек с луком и колчаном разгуливает. Бородатый дядька. — Димка хлопнул руками по траве, вскочил на ноги. — А с поля монголо-татары прут! Целый тумен! Десять тысяч всадников! Вперед!.. На злого захватчика хана Батыя! Ура!..

Оба друга с криком пустились по берегу вниз, потом, размахивая руками, помчались вдоль реки.

— Между прочим, — сказал Мишка, когда запыхавшиеся друзья зашагали рядом, — между прочим, в те времена, про которые я пишу реферат, хан Батый уже того, «помроша»… А перепись населения сделать повелел Берке-хан. Чтобы удобнее грабить.

— Не все ли равно, какой хан? — отмахнулся Димка. — Все ханы угнетатели… Ну, я домой побежал, сегодня мать дома. В шесть приду на тренировку…

После обеда Михаил сразу же уселся писать. Раскрыл тетрадку, поглядел на чистую страницу с заглавием «Реферат», подумал немного, потом повыше заглавия вывел: «Анкудинова Михаила, ученика седьмого класса».

Начал свое сочинение он такими словами: «Было это в тысяча двести шестьдесят втором году. Хороша была земля русская, где стоял город Городец. Рекой Тесьмой украшенная, полями и лесами сосновыми, и зверями многими…»

Он подумал еще и «зверями многими» зачеркнул При чем тут звери? Ближе к делу надо, про перепись, про восстание, про осаду!

«Еще в 1257 году грозный Берке-хан решил закрепить монголо-татарское иго на Руси. Он прислал на Русь своих «численников». «Численники», эти ханские чиновники, стали переписывать всех людей, потому что по спискам удобнее собирать дань, а людям труднее скрыться от побора. Но русский народ восставал против угнетателей. «Численников» гнали, и приходилось им бежать, спасая свою шкуру. Изо всех городов гнали, а уж из нашего Городца их выгнали в первую очередь. И вот…»

Тут на кухне громко заговорили — видно, кто-то пришел посторонний. Бабушка приглашала кого-то присесть, послышался голос Лины. Потом дверь распахнулась, появилась сама Лина, за ней в комнату шагнул долговязый Никита.

— Здорово, Михаил! — Никита хлопнул его по плечу. — Вижу, трудишься. Дополнительную работу на лето получил, что ли? У вас ведь вроде каникулы, а ты занимаешься.

— Мишенька у нас летописец, — фыркнула Лина. — Не что иное пишет, как реферат! А со мной он прервал всякие дипломатические отношения. Из-за «попа Никиты».

— Ага! — злорадно усмехнулся Никита. — Так и надо! Кто стерпит этакий обман, тот, значит, и не мужчина!

— А ты-то стерпел, Никита. Как это понять? Я не ослышалась? — Лина звонко расхохоталась.

— Только из снисхождения к слабой женщине да из уважения к старой дружбе!

Никита подсел поближе к Мишке, заглянул в тетрадь.

— «Реферат». Дело не шуточное. О чем же реферат?

— О нападении монголо-татарских полчищ на наш Городец, — мрачно ответил Мишка: не хотелось особенно раскрываться при Лине.

— Какой же период ты берешь?

— 1262 год. Восстание.

— Интересно. — Никита быстро пробежал глазами написанное, кивнул. Ладно. Мешать не будем. Если случится затруднение какое-нибудь, я могу помочь.

— Спасибо.

Вошел Олег. Усталый, запыленный, в старой выцветшей рубашке и резиновых сапогах.

— Вот, Никитушка, явился мой домохозяин, Олег, — представила Лина. — Олег! Это мой старый друг и сотрудник, Никита. Только на днях появился на горизонте, теперь будет работать с нами.

Олег сдержанно поздоровался.

— Постойте! — завопил вдруг Никита. — Да ведь вы, значит, сам Анкудинов! Рост 180, вес 75, чемпион прошлого года! Я сразу вас узнал!.. Я ведь за вас болею!

Олег улыбнулся чуть смущенно, и они оба долго трясли друг другу руки.

Мишка смотрел на них: Никита — длинный, тонкий, а Олег чуть пониже ростом, зато шире в плечах, крупная голова вся покрыта плотными черными завитками. Мишка весь переполнился гордостью за брата: видно, и Никита его уважает, сразу узнал. Значит видел по телевизору.

— А я увожу вашу жилицу, — объявил Никита. — Пригласил в кино.

— Может, втроем пойдем, Олег? — почему-то забеспокоилась Лина. — Говорят, фильм интересный.

Олег мотнул головой.

— Нет, — решительно отказался он. — С пацанами занимаюсь сегодня. Обещал.

— Можно ведь отменить тренировку, — заспорила Лина, — перенести на другой день! Да Миша и сам занят сегодня, вон сидит, реферат пишет. Ему и не хочется боксовать. Правда, Мишенька? Ведь не хочется?..

Ну и хитрющая эта Лина! Мишка уже всерьез начал беспокоиться: как бы она и в самом деле не сорвала занятия! Но Олег твердо заявил:

— Нет, обещал, должен выполнить! — попрощался с Никитой и, пригнувшись, шагнул в низкую дверь.

Мишка поглядел ему вслед, вспомнил, что Олег собирался этим летом все двери в доме прорубить повыше, а то нагибаться приходится. Уж сколько раз брат, торопясь на работу, стукался лбом. Надо поскорее прорубить, Мишкин лоб ведь, того и гляди, тоже до косяка дотянется.

Скоро Лина вышла из своей комнаты нарядная, и они с Никитой ушли.

A тут и Димка прибежал.

В шесть ноль-ноль оба друга стояли в трусах и в майках.

Оба с гордостью поглядывали на свои кулаки, украшенные боксерскими перчатками.

Олег долго отрабатывал с ними боксерскую стойку, показал даже свой знаменитый удар — крюк левой в челюсть. Ребятам очень хотелось подраться, но теперь оба хорошо понимали: без разрешения нельзя. Табу…

После передышки Олег стал вызывать их по одному, с каждым боксовал понемногу, учил увертываться от ударов. Когда настала очередь Мишки, тот взглянул на брата, такого мрачного, с хмурыми глазами исподлобья, с черными кольцами волос на лбу, и ему почему-то опять подумалось, что вот Олег снова прошляпил. Настя на него разозлилась, а Лине — той только бы хохотать. Наверняка без невесты останется Олег… Мишке стало даже как-то неловко, обидно за брата, и он отвел в сторону глаза. Так и боксовал, глядя в сторону. Олег неожиданно остановился.

— Смотреть в глаза! — вдруг рявкнул он. — Помни, что противнику надо в глаза смотреть. И вообще мужчины должны смотреть прямо в глаза друг другу. Хитрить нечего!

Олег оглядел обоих, глубоко вздохнул, отчего мощные бугры плеч слегка опали, выступили ключицы.

— Помните оба, — уже спокойно продолжал он, — боксер всегда смотрит в глаза противнику. Ты вот, Вадим, все время на бок мой косишься, выжидаешь для удара момент. Неправильно. Гляди в глаза! По глазам ты можешь мою атаку предугадать. Внимание твое занято моим боком, и поэтому весь ты в моих руках. А ты, Михаил, сегодня вообще витаешь… А ну собраться! Приготовились: бокс!

И Мишкины кулаки по этой команде сами собой вздернулись, приняли боевое положение…

После занятий очень хотелось искупаться, да Олег не разрешил: вода еще холодна. Пришлось ограничиться душем, который устроил Олег за перегородкой в дальнем конце двора.

Весь остальной вечер Мишка трудился над рефератом; после спортивных занятий работалось хорошо. Никита и Лина пришли из кино. Никита присел рядом, посоветовал, как лучше построить рассказ…

Утром снова занимались боксом. Олег назначил занятия в семь тридцать.

А после завтрака Мишка снова засел за реферат и трудился до самого вечера. Заходила Лена, два раза забегал Димка. Лена даже обиделась: принесла веревку длинную, фонарь-«молнию», большую флягу для воды, а Мишка и внимания не обратил: потом, говорит. Димка, тот посидел, посмотрел, как в поте лица трудится друг, подождал немного и смылся.

Через два дня реферат был закончен. Осталось только переписать набело.

— Ну, дело сделано, — облегченно вздыхал Мишка, когда они с товарищем поздно вечером прогуливались у реки. — Реферат я сочинил. Осталось только найти подземный ход — и дело в шляпе. Я ведь все там описал: и осаду, и бой, и песню ту бабкину вставил. Все, как надо!

— Во! Описал, а подземного хода, может, и не существует.

— Как не существует! Отыщем! Должен существовать!

Солнце уже село, от нагретой за день травы исходили пряные запахи, с того берега потянуло вдруг сосновым лесом. Смеркалось.

Широкая розовая полоса у горизонта все бледнела; сначала стала желтой, превратилась в серебристо-серую, а потом и вовсе погасла.

Ребята сидели у самой воды.

— Скоро светляки появятся, — мечтал Димка, — купаться целыми днями будем… Здорово! Слушай, Миш, а что, если нам сейчас искупаться? Вода-то теплая, Олег зря говорит… Давай, а?

— Простудимся — с занятий снимет, — хмуро отвечал Мишка, — и всё наше дело полетит к черту. Подземный ход отыщет кто-нибудь другой, пока мы с градусниками валяемся.

— У меня от этого бокса и спина и руки болят. Утром думал — не встану.

— А у меня не болят? Бокс — дело трудное. Терпеть надо.

— Ничего, стерпим… Ну, пошли, что ли? Стемнело совсем.

Оба поднялись. Вдруг Димка схватил друга за локоть.

— Стой! — шепнул он. — Кто это?

Оба присели, стало слышно, как шелестит кустарник. Кто-то спускался сверху к реке.

— Не по тропе идут, а напрямик ломятся, — прошептал Мишка. — Может, зверь?

— Нет, вроде разговаривали…

Кусты зашумели совсем близко, и ребята услышали, как кто-то негромко выругался.

— Дьявол бы побрал эти канавы! Так и лазай вверх-вниз! Вот жизнь собачья! Тут черт ногу сломит!..

Димка шепнул:

— Костя… Это Костя!

Друзья затаили дыхание.

— Не кричи. Я говорю, слышал голоса, — предостерег второй. — Тут кто-то есть.

— А мне наплевать!.. Ух ты, ногу чуть не сломал… Попадись мне сейчас какая сволочь, посмотрю я на нее! Мне терять нечего.

Они прошли совсем близко, кустарник закачался, ребят обдало целым дождем росы.

— Может, ты перепутал, и пещера где-то в другом месте?

— Здесь пещера! Лишь бы до обрыва добраться. Говорю, мальчишкой лазил туда! — прохрипел Костя.

— Ты уверен, что место надежное?

— Кроме меня, ни один черт не сыщет…

Они удалились, голоса затихли.

— Второй, конечно, Рачковский, — прошептал Мишка. — Пещеру какую-то ищут… Давай посмотрим, чего это они…

— Пошли! — скомандовал Димка.

Оба пригнулись, старались, переступать бесшумно. Где-то совсем близко вспыхнул фонарик. Мальчишки замерли. Луч света обшарил кусты и потух.

— Нервы! — презрительно сказал вдруг тот, кто назывался «Костя». — С нервами дома надо сидеть, чай пить.

— Э-э, дорогой! Человек слаб и несведущ. Никто не знает, где его ждет конец: может быть, как раз дома. Между прочим… Ох, что-то в глаз попало… Между прочим, часто так и бывает…

— Дьявол! Под руку звонишь.

Оба стали карабкаться вверх по обрывистому берегу реки. Слышно было, как Рачковский цеплялся за стволы кустарника и тяжело сопел. Наконец они добрались почти до самого верха; там берег отвесно спускался к небольшой площадке, заросшей кустами дикого шиповника.

Димка толкнул друга в бок.

— Туда нам нельзя, — шепнул он, — заметят.

— Молчи! — отозвался Мишка.

Наверху Рачковский кашлянул.

— Давай сюда, — сказал он.

— Тяжелый, гад, еле допер…

Заметался луч фонарика, зашуршали кусты, и все стихло.

Через несколько минут оба начали спускаться к реке.

— А верхом пройти нельзя? — спросил Рачковский. — Как подумаю, что снова карабкаться, мороз по коже дерет.

— Ну и сиди здесь! — мрачно сплюнул Костя. — Стало быть, нельзя, раз там овраг и вода по самую грудь.

— Эха-ха… Что же, давай спускаться. В утешение скажем себе: человек вверх карабкается в поте лица, а вниз-то и кувырком летит. Да. Кувырком и в тартарары…

— Не звони под руку, который раз говорю!..

Кусты затрещали где-то сбоку; охая и сопя, двое спускались к реке. Наконец все стихло.

— Давай! — сказал Димка.

Оба подтянулись на руках и мигом оказались на площадке среди колючих кустов шиповника.

Мишка огляделся.

— Темно, хоть глаз выколи. Ничего не видать. Фонарик бы…

— Они чего-то тут запрятали. Тяжелое, еле втащили…

Друзья шарили в темноте, ощупывали песчаный обрыв, но ничего так и не нашли. Была лишь темнота, да мокрые кусты, да песчаный обрыв с гнездами ласточек-береговушек.

— Ты там осторожнее, — предупредил Димка. — Это место только здесь широкое, а справа и слева тропинка, карниз просто. Ухнешь вниз — башку сломаешь. Мы тут с Ленкой лазали, когда в третьем классе учились. Гнезда смотрели птичьи, яйца искали…

С реки потянуло ночной сыростью, над деревьями стала подниматься большая оранжевая луна.

— Пошли-ка домой, — предложил Мишка. — Все равно ничего в темноте не видать. Завтра нагрянем пораньше и выясним, в чем тут дело.

Быстро спустились к реке, вымыли измазанные глиной руки, ополоснули разгоряченные лица.

— Вода-то теплая, — сказал Мишка. — Ночью она всегда теплее. Я раз ночью купался — красота!

— Как думаешь, чего они здесь прятали? Может, клад? — неуверенно произнес Димка.

— Во дает! Кладов в наше время не бывает. Откуда в наше время взять золото, камни драгоценные или какие-нибудь там пиастры?

— Может, деньги?

— А деньги просто на сберкнижку кладут.

— Чего же тогда они запрятали?

— Завтра всё узнаем. Поскорее бы день наступал. Да еще утром у нас тренировка…

— После тренировки сбегаю к Кузнецовой: нельзя же, обещали…

— Ты ей все расскажи потихонечку, только смотри, чтобы она — никому!

— Еще бы!

Мальчишки разбежались по домам.

В этот вечер в доме было тихо: мать и бабушка пораньше залегли спать, а Лина и Олег, видно, куда-то ушли. Мишка зашел на кухню, приподнял крышку сковороды: котлеты. Разогревать не стал, с хлебом умял четыре штуки, холодным чаем запил. Потянулся за сахаром, нечаянно задел рукавом стеклянную банку с целым пучком вымытых ложек. Банка опрокинулась, загремели, посыпались ложки.

— Ты где это пропадаешь? — На пороге появилась мать. — Как с работы пришла, тебя не видала.

— А мы с Димкой… Мы гуляли, к реке бегали. У реки загорать здорово.

— До ночи загорали? При луне, что ли?

Мать зажгла керогаз, начерпала из ведра воды, поставила чайник.

— Подарок видал? — бросила мать, присаживаясь у стола.

— Какой подарок?

— А сбегай, погляди-ка.

Мишка ринулся в свою комнату. На кровати лежал большой бумажный пакет. Сверху пришпилена записка: «Талантливому автору «Реферата», ученику 7-го класса Мише Анкудинову». Подписи не было, но он сразу догадался: от Лины. «Талантливому автору» она всегда так шутит… Конечно, надо бы просто отнести пакет к ней в комнату, и все тут. Раз решено — не мириться ни в какую! Мишка осторожно прощупал пакет — что-то мягкое. А вот и твердое что-то. Развернул пакет, взглянул да и ахнул: подарок был нешуточный. Великолепные зеленые резиновые ласты, а к ним еще и маска для подводного плавания. С длинной загнутой дыхательной трубкой. Да это ведь почти акваланг! Всё новенькое, все пахнет резиной и свежей краской. Хотелось любоваться этими вещами без конца, хотелось сейчас же примерить ласты. А вдруг малы? Мишка вздохнул, медленно уложил ласты и маску в бумагу, завернул и записочку приколол сверху. Всё как было.

— Ты что же это, — в дверях стояла мать, — отказываешься? Обидеть Каролину Сергеевну захотел?

Мишка молчал.

— Говорила она мне, какой ты несговорчивый: на шутку обиделся, бог знает что из себя строишь… И не стыдно тебе? Шуток не понимаешь, какой-то угрюмый, что ли, растешь. Ровно старик старый, ишь морщины-то на лбу навел!

— Я не старик. А что она опозорила…

— «Опозорила»! Молчи лучше уж да спать ложись. Да смотри лоб-то не морщь, больше сердитого лица чтобы я не видела!

Мать ушла, а Мишка разложил на столе свои тетради, стал набело переписывать реферат.

Значит, Лина прочитала его сочинение. Так и есть, кое-где и ошибки исправлены. А в одном месте приписано красными чернилами: «Здесь надо развить. Поподробнее описать городские укрепления». И правда, про укрепления-то он совсем позабыл.

А Лина, конечно, ученая: недаром на третьем курсе учится. Ей виднее.

Мишка вложил в тетрадь несколько чистых страничек и стал описывать городские укрепления, стену, вал, ров, надолбы во рву. Потом переписал весь реферат в чистую тетрадь… Хорошо бы украсить реферат рисунками. Ну хоть бы две-три иллюстрации поместить. Но рисовал Михаил неважно, поэтому пришлось ограничиться одним только планом города, который красовался на первой странице…

Уснул не сразу: то вспомнится вдруг река и луна, оранжевая, похожая на апельсин, то соломенная шляпа Рачковского замелькает перед глазами, то монгольская конница мчится с грохотом, с визгом, и стрелы трассируют, будто раскаленные добела, и копыта конские стучат. Потом вдруг почему-то начал сниться сундучок с пиастрами. Опрокинулся, и пиастры золотой грудой рассыпались. Мишка прогнал этот сон, перевернулся на другой бок и тогда уж заснул по-настоящему.

Чуть свет забежала в комнату Лина.

— Ну как? Мир? — она протянула руку.

Мишка ответил не сразу. Спросонок не понял, о чем идет речь. Потом вспомнил, высунул голову из-под одеяла.

— Ладно. Мир, — крепко пожал ее руку. — Только не из-за подарка. Я и сам был виноват. На женщин долго сердиться нельзя. И спасибо за подарок, а главное, за помощь! Я ведь там очень важное пропустил.

— Ха-ха-ха! Вот это высказался! Хорош гусь! Сердиться на женщин, значит, нельзя, а помощь принимать можно. Ну ладно. — Она сразу стала серьезной. — Реферат, я вижу, ты переписал. Советую прочесть его сегодня же нашему профессору.

— Почему сегодня? — встревожился Мишка.

— Завтра наш старик уезжает на целых полтора месяца. А мне очень хочется посмотреть, какое у него будет лицо, когда ты вдруг явишься и выдашь все это вслух, в присутствии младших сотрудников. Ой, не могу!.. Она быстро взглянула на Мишку и подавила смех. — Да ты не бойся, никакой каверзы тут нет. Я просто люблю посмеяться, даже из-за пустяков каких-нибудь… Честное слово! А работу написал хорошо, будь уверен! Обстоятельно, честно. Да старик наш такой смешной, что я заранее представила себе… В общем, приходи к пяти часам, знаешь, где базарная площадь, на тот участок. С тетрадью. И прочтешь вслух.

После ухода Лины он еще некоторое время размышлял. Может, не ходить? Ждать еще полтора месяца. А вдруг профессор так и не приедет больше? Выходит, нахвастал: «Реферат напишу, вот увидите». Нахвастал да и смылся… Нет, ничего не поделаешь, придется идти! А Лина — что же, пускай себе смеется. Ну похохочет где-нибудь в сторонке, да и все. Пускай себе.

Сразу же после тренировки он рассказал Димке обо всем.

— Эх, снова поиски срываются! — расстроился тот. — А я уже Кузнецовой сказал, чтобы приходила.

— Подземный ход пойдем искать сейчас же, — решил Мишка. — Он нам очень нужен. Но сначала давай решим, как быть с той песней, про подкоп. Я ее тоже в реферат вставил. Слова я наизусть выучил, но по-настоящему полагается петь, а петь я не умею. И мотив позабыл.

— Мотив я запомнил. Хочешь, спою?

И Димка громко затянул:

А не сильная туча затучилася, Не белая лебедушка прокырчила, Уж идет-наплывает сила темная, Скрипят телеги ордынские…

— Здорово! В точности как у бабки Настиной получается. А голос у тебя во! Не то что у меня.

— У меня голос еще лучше был, — похвастался Димка. — В этом году что-то портиться начал. Ничего, отец сказал, что так и надо. Сначала голос окончательно испортится, а потом уж будет нормальный, как у всех. Хочешь, я перед профессором всю песню спою? Мне нипочем.

Вошла Лена. Одета она была по-походному: в брюках, свитере и спортивных башмаках. Голова повязана белым платочком.

— Здравствуйте. Кто это так здорово пел? Со двора слышно. Неужели ты, Анкудинов? Прямо как Робертино Лоретти! Я думала — пластинку крутите.

— Он, — кивнул на друга Мишка. — Пел ту самую былину, помнишь? Бабкину. Собираемся к профессору идти, реферат читать.

— Когда?!

— В шесть. А сейчас идем на поиски.

— Так пусть Дима споет и при профессоре!

Димка скромно потупился. Лена смотрела на него, удивленно подняв брови. Показалось Мишке, что она совсем иначе смотрит на товарища, чем прежде. Вот девчонки! То, бывало: «Красиков, сядь на место… Где уж тебе, Красиков… У Красикова, конечно, тройка…» — и все в таком роде. А стоило Красикову рот открыть, спеть чегото там… Подумаешь, куплетик спел. И — пожалуйста. Уже не «Красиков», а «Дима»… «Пусть Дима споет». Эх!.. А поет все-таки Димка здорово! И как только это у него получается?

— Жаль, что аккомпанемента нет, — с досадой сказала Лена. — С аккомпанементом совсем другое дело.

— Хотите, гитару притащу? — вскочил Димка. — Дома-то я под гитару пою, меня отец научил немного подыгрывать.

— Во дает! — усмехнулся Мишка. — Разве былины под гитару пели?

— Тут гусли нужны, — вздохнула Лена.

— Гуслей у меня нет, — искренне огорчился Вадим. — Жаль. Какие они из себя, гусли эти? Хоть бы взглянуть.

— А вот, на картинке нарисовано!

Мишка отыскал в книге иллюстрацию: старик играет на гуслях.

— Ни разу не видал такого инструмента, — подивился Димка.

Потом ребята быстро собрались: уложили в рюкзак веревку, электрофонарик, буханку хлеба. Лена принесла корзинку с бутылью молока и пирожками. Взяли с собой две лопаты: большой заступ и маленькую саперную лопатку. Дорогой заспорили, с какого места начинать поиски.

— По-моему, сразу начнем оттуда, где вчера эти двое что-то запрятали! — кипятился Димка. — Надо же узнать, что там такое. Даром прятать не будут!

— А если подземный ход где-то ближе? Я предлагаю начать от самого Анкудинова двора и продвигаться медленно по берегу. Искать так искать! — Мишка сердито засопел. — Каждый сантиметр берега надо исследовать.

— Каждый сантиметр — это потом, — заспорила Лена. — Главное, интересно, что они там запрятали. Я — «за».

Двумя голосами против одного приняли решение: начать поиски с того самого выступа над рекой.

Всё же пошли не у самой воды, а выше, вдоль берега. Продирались сквозь кусты, осматривали каждый овраг, каждую расселину. Берег весь состоял из глинистых обрывов. Снизу школьникам хорошо были видны нагромождения глинистых глыб, вкрапленные в них булыжники, трещины, из которых кое-где струилась вода, ручейки сбегали в Тесьму по промытому узкому ложу… Оврагов было множество. И в каждый приходилось спускаться, перебираться через ручей на дне или просто через непросыхающую грязь, потом карабкаться по склону вверх. Для верности Мишка то и дело постукивал лопатой там и тут, кое-где копал. Никаких следов подземного хода не было.

— И угораздило же наших предков на этом берегу город строить! — нетерпеливо воскликнул Димка. — Эх, если бы на том! Поглядите: травка, ровный бережок! Красота!

— Зато доступно. Открытое со всех сторон место, — проворчал Мишка. — Забыл, какие времена были? Тоже строитель нашелся!

Лена остановилась, начала поправлять платок на голове.

— Глядите, ребята! Ведь ясно, что с тех времен берег совсем разрушился. Везде осыпи. А тогда, когда строили город, берег был ровнее, конечно. Может, и лес на склоне рос, только извели его на постройку стен…

— Вполне возможно, — согласился Мишка.

— А что, если и подземный ход давно весь осыпался, с землей смешался? Ведь он все-таки к берегу выходил?

Все приуныли.

— Вон тот самый обрыв, где вчера мы лазали, — показал Димка. — Пошли?

— Пошли!

Все трое начали карабкаться наверх. Приходилось то и дело помогать Лене. Она отставала, цеплялась за кусты, пищала, если куст оказывался колючим.

— Ты, Кузнецова, раньше гораздо лучше лазала, — заметил Димка. — Помнишь, в третьем классе-то? Вместе ведь яйца птичьи искали.

— Тогда я полегче была, — смущенно оправдывалась Лена.

— Мышцы надо наращивать, вот что, — назидательно проворчал Мишка. — Дай руку, я тебя втащу…

И вот все трое на площадке. Сверху не видно уступов и рытвин, все скрыл густой кустарник. Где-то внизу, за зеленой стеной ивняка, журчит вода. Тот берег виден как на ладони.

— Такой вид был и в те времена, если смотреть от городской стены, — сказала Лена.

— Ну, давайте искать, что они тут запрятали…

Мишка стал шарить в кустах шиповника, потом копнул лопатой отвесную стену берега. Димка опасливо ступил ногой на узкий карниз, сделал несколько шагов в сторону от выступа.

— Дальше не пройдешь, тут все осыпалось! — крикнул он.

— Возвращайся немедленно! — пищала Лена. — Ой, не могу смотреть… — Она закрыла лицо руками.

Пришлось Мишке обследовать вторую тропку-карниз. Тропа была глинистая, звонкая. «Хорошо, что дождя не было, — подумал Мишка. — Правда, не очень-то высоко, но все-таки! Загремишь так — не обрадуешься».

— Мальчики! Если вы не перестанете там лазать, я сейчас ухожу! — протестовала Лена. — Это безобразие! Возвращайтесь сейчас же!

После бесплодных поисков все трое спустились вниз. Расположились на траве, чтобы подкрепиться едой.

— Может, вам все это приснилось — и те двое, и вообще все, что было вчера? — удивлялась Лена. — Как же так: что-то спрятали, а ничего нет.

— Мне самому непонятно, — раздумывал Мишка. — Может, они уже были тут и унесли эту штуку, которую прятали?

— А где же подземный ход? Неужели все-таки осыпался? — спрашивал Димка. — Весь осыпаться не мог.

Мишка отхлебнул порядочный глоток молока.

— Где-то в земле он должен быть. Потому что шел он прямо из детинца, через какой-то, правда небольшой, кусочек посада, под вал подходил. Подкоп довольно длинный. Нет, подземный ход мы должны найти. Не сегодня, так завтра.

Поиски продолжались. Втроем облазали весь береговой склон около выступа, пристально вглядывались в каждый квадратный метр земли.

— Пора домой, — сказал Мишка. — А то опоздаю читать реферат.

— Глядите! — вдруг крикнула Лена. — Глядите, что я нашла!

Друзья бросились к ней. Лена показывала какой-то совсем небольшой предмет.

— Стрела, — определил Мишка. — Вернее, наконечник от стрелы. Железный. Ничего себе! Следы осады… Слушайте! Стрелы-то ведь дождем летели, значит, должно тут быть их много. Ищите!

Но сколько ни искали, больше не нашли ни одной.

— Уронил кто-нибудь, — предположила Лена.

— Может, из подкопа-то вылезали, вот и обронил кто, — сказал Димка.

— Из подкопа, — пробурчал Мишка, — только где он, подкоп?..

Домой возвратился Мишка усталый. Едва хватило времени, чтобы умыться, переодеться да немного поесть.

Аккуратно завернул тетрадь с рефератом в газету, мимоходом заглянул в зеркало. Кажется, все в порядке. Рубаха белая, ботинки начищены, брюки… Брюки так себе. Ничего, сойдут. Наскоро пригладил вихры — и за дверь.

Димку увидел еще издали — тоже в белой рубашке. Стоит возле загородки на Сенной площади, а прямо над ним красуется надпись: «Посторонним вход воспрещается».

— Ты что опаздываешь! — закипятился Димка. — Профессор уже заканчивает свой доклад. Разойдутся по домам — и все!

— Разве у них собрание?

— Не знаю. Что-то вроде.

Мишка заглянул в щель между досками, но так ничего и не увидел. Зато все было отлично слышно. Голос Леонида Сергеевича медленно и отчетливо выговаривал:

— Основные итоги таковы. Мы вскрыли в разных местах около тысячи квадратных метров. После недолгих и, в общем-то, довольно поверхностных изучений… Я повторяю: поверхностных! — резко повторил профессор.

Кто-то возразил вполголоса. Слов Мишка не разобрал, голоса зашумели; впрочем, сейчас же все стихло.

— Итак, после ознакомления с материалами, полученными из раскопов, продолжал Леонид Сергеевич, — мы можем предположить, что Городец возник где-то между 1240 и 1260 годами. Возник на совершенно чистом месте, на девственном берегу реки Тесьмы. Следов каких-нибудь более ранних поселений на территории Городца не обнаружено… Детинец и весь комплекс оборонительных укреплений построены одновременно. То же самое можно сказать и об укреплениях вокруг посада. Ров, местами доходящий до десяти метров ширины, глубиной не более пяти метров, опоясывает посад с трех сторон. Детинец и северная часть посада примыкают к труднодоступному берегу Тесьмы…

Профессор говорил еще что-то, но Мишка не успел дослушать: узенькая дощатая дверца приоткрылась, выглянула Лина и поманила мальчишек пальцем…

Под брезентовым тентом собралось человек сорок. Кто стоял, прислонившись к загородке, кто сидел на бревне.

Некоторые расположились прямо на земле. Профессор Мельников восседал на своем раскладном стуле и листал толстый растрепанный блокнот.

— Что же касается взятия и разгрома города монголо-татарами, — продолжал он, — тут, как ни странно, мы к определенному выводу не пришли. Повторяю: как ни странно… прямых указаний на уничтожение и сожжение города нами не обнаружено. И в то же время налицо все доказательства осады. И жестокой, понимаете ли, осады. Встает вопрос…

Тут он заметил Мишку с Димкой.

— Это что еще такое? — недовольно пробурчал профессор.

В тишине зазвенел голосок Лины:

— Это местные археологи-энтузиасты: Анкудинов Михаил и Вадим Красиков. Как вы, наверное, помните, Леонид Сергеевич, вами было предложено Михаилу Анкудинову представить реферат на тему «Осада Городца в 1262 году». Реферат Анкудиновым написан, и автор явился, чтобы зачитать его в перерыве. Я думаю, у нас найдется несколько минут, чтобы выслушать и, насколько это возможно, оценить…

Кругом засмеялись, зашумели.

— Давай, Анкудинов, жми! — крикнул знакомый голос.

Мишка обернулся, увидел Игоря Александровича.

Узнал его не сразу, потому что учитель загорел до черноты, одет был в какие-то потрепанные штаны и куртку, а на голове красовалась кепка с изломанным козырьком. Стоял, опираясь на лопату, и смеялся, показывая все до единого белые зубы.

— Вот! Начинается театр! — воскликнул профессор. Он взмахнул своими тяжелыми кистями рук, хлопнул себя по коленям. — Я ведь, кажется, еще не закончил!

— Продолжайте, продолжайте, Леонид Сергеевич, мы слушаем, — заговорили вокруг.

— Итак, вопрос о сожжении города с пригородом… — начал было профессор. Он остановился, взглянул вдруг на Мишку. — Впрочем, я уже все ведь сказал. Незачем кашу по тарелке размазывать. Пускай уж лучше он, профессор указал на Мишку, — почитает, послушаем. Так сказать, наша смена!.. Молодые, да ранние. Вон за неделю реферат накатал. Орел! А я-то, грешный, годы целые трачу. Выходи-ка, голубчик, на середину! — крикнул он Мишке. — А это кто? Соавтор? Соавтора тоже давай сюда!

Друзья, оба красные от смущения, оба в белых рубашках, выступили на середину.

— А-а! Явились, голубчики, — протянул профессор. — Хороши! Соавторы, значит. Очень интересно! Послушаем, послушаем…

Мишка развернул тетрадь, выпрямился, отставил для удобства правую ногу и громко начал:

— «Анкудинова Михаила, ученика седьмого класса. Реферат».

— Хм-хм… — откашлялся профессор.

— «Было это в одна тысяча двести шестьдесят втором году, — читал Мишка. — Хороша была земля русская, где стоял город Городец. Рекой Тесьмой украшенная, полями и лесами сосновыми и ручьями многими…»

Под брезентовой крышей настала тишина. Все внимательно слушали Мишку.

— «Еще в 1257 году грозный Берке-хан решил закрепить монголо-татарское иго на Руси. Он прислал на Русь своих «численников»…

Тут Димка незаметно толкнул товарища в бок.

— С выражением читай, — шепнул он. — Зачастил!

— «Численники, — с выражением продолжал Мишка, — эти ханские чиновники, бросились переписывать всех людей, потому что по спискам было удобнее собирать дань, а людям труднее скрыться от грабежа».

— Ты нас баснями-то не корми! — нетерпеливо воскликнул профессор. — Это всё мы и без тебя разумеем. Давай переходи прямо к делу! Что ты хочешь нам сообщить новенького? Сразу уж и выкладывай!

— Леонид Сергеевич! — обратилась к профессору Лина. — Это же просто не по правилам!

— Что не по правилам? — сердито спросил профессор.

— Ваш подход, — не оробела Лина. — Во-первых, вы обозвали соавторов «голубчиками», также имели место выражения: «молодые да ранние», «орел» и тому подобное.

— Ну и что же?

Слушатели заулыбались, раздалось несколько смешков, кто-то сдержанно похлопал в ладоши. Лину явно поддерживали.

— Вы оказываете моральное давление на автора, а сейчас попросту прервали доклад, — не сдавалась Лина. — Это не по правилам!.. Если кому-нибудь не терпится узнать, что за открытие преподнесет автор в своем докладе, пусть потрудится внимательно следить за ходом мысли докладчика. По крайней мере вы нас всегда так учили!

— Вот! — воскликнул профессор. — Сама наговорила тут больше меня.

— Я за то, чтобы не мешать докладчику! — заспорила Лина.

— Да нам он и не мешает, — примирительно сказал Димка. — Давай читай, Миш.

Все так и покатились от хохота.

Наконец наступила тишина, и Мишка продолжал:

— «Но русский народ восставал против угнетателей. Численников гнали, и приходилось им бежать, спасая свою шкуру. Изо всех городов гнали, а уж из нашего Городца их выгнали в первую очередь».

— Доказательства! — потребовал было профессор, но оглянулся на Лину, махнул рукой и умолк.

— «А наш город Городец был совсем новый, — продолжал Михаил, — только что отстроенный. В те годы многие села и города были сожжены захватчиками. Вот люди, которые спаслись, и выстроили наш Городец. Над рекой возвели могучую крепость».

— Ну, не такую уж могучую, — проворчал профессор.

Мишка очень боялся, что его снова начнут перебивать, и поэтому продолжал чтение.

— «Крепость огородили валом и рвом, все как полагалось по тем временам, а во рву кольев понатыкали. Все было устроено по последнему слову техники. А в самом дальнем конце посада, под бревенчатой крепостной стеной, помещался двор мастера-оружейника Анкудина. Так и называли его жилище «Анкудинов двор». А позже и всю улицу так называть стали, когда отважный Анкудин пал смертью храбрых в битве с монголо-татарскими завоевателями».

— Так это же ненаучно! — не выдержал профессор и снова хлопнул себя по коленям. — Доказательства, доказательства, молодой человек!

— Профессор Мельников! — произнесла Лина. — В любом научном собрании за подобные реплики вас уже давно бы удалили из зала.

Кругом сдержанно зафыркали, профессор сердито махнул рукой.

— Продолжайте, — приказал он Мишке.

— «После того как численников и баскаков вытурили из Городца, жизнь простого народа сразу сделалась легче, — читал Мишка. — На улицах пели, смеялись, на площади перед детинцем водили хороводы. Кузнецы весело стучали молотками, кожевники выделывали кожи. «Надо готовиться к нападению врага», — хмурился оружейник Анкудин. И он целыми» днями ковал мечи и кинжалы, и даже ночью, при свете кузнечного горна, прохожие видели в окошке его курчавую черную голову, его мужественный нахмуренный лоб. Однажды Анкудин вышел на городской вал осмотреть укрепления. «Надо бы заборола подновить, — подумал он. — Вон те бревна плотно пригнаны, а вот эти — явный брак. Эх, лодыри, бракоделы, о своей же безопасности не думают!» Он уперся широкой ладонью в бревно, попробовал пошатать его. Бревно сидело плотно. И все-таки Анкудин вытащил из-за пояса топор, постучал по соседним бревнам, проверил, все ли в порядке…»

Тут профессор беспокойно задвигался на своем стуле, запыхтел, но ничего не сказал, только насупился. Лина взглянула на него, едва сдержалась, чтобы не фыркнуть, поспешно закрыла ладонью рот.

— «Случайно взглянул Анкудин в чистое поле, а там травы зеленели, стадо паслось, вдали темнели сосновые леса. И вдруг он заметил всадника, несшегося во весь опор… «Беда: баскаки!» — подумал Анкудин. Он вгляделся попристальнее и узнал русского. Всадник с грохотом пронесся по мосту, который находился как раз напротив Анкудинова двора…»

Профессор вновь громко всплеснул руками, даже привстал, но, видно, передумал спорить и опустился на место.

— «Вот всадник проскакал через мост и остановился прямо перед Анкудином. «Грамота от великого княяя Александра Невского! — заорал гонец. — Князь велит всем баскаков бити!» — «Эва, братец! Опоздал! — засмеялся Анкудин. Мы своих еще когда вытурили. Поминай как звали! У нас, братец, самоуправление!»

— Ну, это ты загнул! — не выдержал профессор.

Лина громко фыркнула, профессор неодобрительно взглянул на нее.

— «Молодцы, вам можно позавидовать, — вздохнул гонец. — А что опоздал я, ничего в том нет удивительного. Сам знаешь, какие у нас средства сообщения…» В это время в поле показался второй всадник. Едва перемахнув через мост, он свалился с коня. Из плеча его торчала оперенная стрела. Анкудин и гонец бросились к нему.

«Татарове!» — простонал раненый.

Поскорее перенесли раненого в дом Анкудина, где женщины оказали ему помощь. Сам Анкудин бросился в детинец. Там на башне висел огромный медный колокол. Схватился за веревку, начал названивать. На гул набата со всех сторон стекался народ. Сам воевода прибежал на колокольню.

«В чем дело?» — закричал воевода.

«Татарове! Усмирять нас, за баскаков и численников мстить идут!»

Воевода поглядел в поле. С башни было видно, как огромное татаро-монгольское войско накатывалось на город.

«Да, численность», — воевода задумался.

«Ничего, наше дело правое, — ободрил его Анкудин. — Мы им такого зададим! Укрепления у нас что надо, сегодня я лично проверял. Оружия тоже достаточно».

Оба они сбежали вниз.

«Мосты ломать! Поджигай их!» — скомандовал воевода. Воины бросились разрушать мосты через Тесьму.

Потом заперли изнутри ворота детинца, для большей крепости завалили их бревнами, кирпичами и другими строительными материалами, оставшимися после постройки храма. Женщины и дети через запасные воротца эвакуировались в детинец, под защиту укрепленных стен. Туда же загоняли скот. В посаде остались мужчины начиная с четырнадцати лет. Все были до зубов вооружены. Сквозь бойницы, прорубленные в заборолах, было видно, как вражеское войско докатилось уже до самого рва. Передние кони визжали, видя перед собой глубокий ров, на них нажимали задние, которые об этом рве и не подозревали. Вот несколько всадников уже сорвалось вниз, прямо на колья… Туча ордынских стрел полетела через ров. Стрелы ломались о мощные сосновые бревна заборол.

«Во! Как будто градом бьет», — сказал Анкудин.

«Эй! Отойдите от бойниц!» — закричал воевода.

И правда, несколько стрел попало в бойницы. Двоих уже легко ранило… Скоро неприятель рассредоточился по всему полю, забелели кибитки, задымились костры. В одном месте начали засыпать хворостом и землей ров.

«Стреляй!» — скомандовал воевода… Десятки луков нацелились из бойниц. Завизжали стрелы. Землекопы бросались на землю, отползали подальше от опасною места…

Так продолжалось целый день. Ночью слышен был стук: враги под прикрытием темноты устанавливали камнеметы, кое-где поспешно засыпали ров…

Первые лучи зари осветили зловещую картину: весь город был окружен забором из кольев. Поодаль красовалось несколько камнеметов. Ров был в двух местах наполовину засыпан.

«Беда, ребята, — сказал старый воин. — Вон что натворили татарове. Отынили нас. Теперь не войдешь, не выйдешь. Водицы и то не испьешь из Тесьмы родимой», «Да, вылазку сделать невозможно, — сказал другой. Придется отсиживаться…»

«Разговорчики! — крикнул воевода. — Панику сеете? Мы им еще выдадим, помнить будут!»

«Правильно!» — поддержал Анкудин.

В городе в этот день не хватало воды. Колодцев было мало, их вычерпали в первый же день. Плакали дети, мычал непоеный скот. Всем хотелось пить.

«Ничего не поделаешь, придется открыть секрет», — сказал Анкудин.

«Какой секрет?» — удивился воевода.

Анкудин отозвал воеводу в сторону и начал рассказывать:

«Когда мы детинец строили, специально сделали широкий подкоп. Прямо из-под стены детинца вывели подземный ход к реке. Конечно, замаскировали его как следует. Строители разъехались по другим городам, я один этот секрет знаю».

Профессор вдруг подскочил:

— Какой подкоп, какой подкоп? Да ты, братец, соображаешь, что говоришь?

На него все зашикали, а Лина снова не выдержала и расхохоталась. Профессор обернулся в ее сторону, Лина сейчас же спряталась за чьей-то спиной.

— Продолжай, Анкудинов, — ободрил Михаила Игорь Александрович, и тот продолжал:

— «Да самой ночи шла яростная перестрелка. Стрелы непрерывно трассировали в ту и другую сторону. Камнеметы целый день бомбили стену четырехпудовыми булыжниками.

«Ничего, — говорил воевода, — пускай измотаются как следует. Хлеба у нас достаточно, водицы ночью достанем. Отсидимся!»

Ночью с несколькими воинами Анкудин через подкоп спустился к реке. Тесьма в этом месте обрывиста и вражеским всадникам недоступна. Ночь была темная, наши ползком пробрались во вражеский стан, сняли часовых и умело разобрали все камнеметы. Не только разобрали их, но и надежно испортили. Возвратились уже под утро.

Жители города всю эту ночь запасались водой, которую носили через подземный ход. Враги же были заняты земляными работами: ров засыпали, поэтому ничего и не заметили. Ужасна была их ярость, когда солнце осветило обломки камнеметов. Рвы были еще засыпаны не полностью, а враг уже ринулся на приступ. Снова полетели стрелы. По наведенному земляному мосту монгольская конница подступила к самому валу. Кто терял коня, продолжал сражаться пешим. В заборола полетели стрелы с зажженной паклей, горшки с горючей смесью. Стойко сражались русские воины. Но вот ухнул в стену громадный камень, заборола пошатнулись, вылетело сразу несколько бревен. Видно, враги сумели починить камнемет!

Лавина воинов хлынула в пролом. Началась рукопашная.

«Ура! — закричал Анкудин. — Бей их, покажи удаль русскую! Все ляжем за родную землю!..» Засверкали мечи, заблестели кинжалы. «За нашу свободу живота не пожалеем! Вперед!» — кричал Анкудин. Там, где высилась его темнокудрявая голова, туда собирались все русские. Бой кипел. Но все новые и новые толпы врагов перебирались через ров. Редели ряды защитников.

«Отходи к детинцу!» — крикнул воевода… Все оставшиеся в живых стали постепенно отходить к воротам. Анкудин с группой храбрецов прикрывал отступление. Они последние вбежали в ворота и задвинули их за собой массивным железным брусом. Ворота были крепки, враги не могли разбить их, а таран подтащить было невозможно, потому что эти запасные ворота находились почти над самой рекой, над узким, обрывистым берегом… В эту ночь в опустевшем посаде начались пожары, но монголы сами тушили их. Им хотелось поскорее взять детинец, а горящие вокруг дома мешали приступиться к стенам крепости.

За ночь монголы навели мосты через внутренний ров, подтащили осадные лестницы. С утра начали приступ. Враги оглушительно визжали, ржали лошади, камни тяжко бухали в стены. Все горожане, от мала до велика, толпились у стен в детинце. А на стенах, из-за прикрытия, отстреливались воины. Заборола выступом нависали над стенами, удобно было метать вниз камни, лить на головы врагов кипяток… Отважные жены воинов с ведрами кипятка взбирались на заборола, некоторые даже стреляли из луков. Мальчишки дружно подтаскивали камни. Те, что постарше, сами метали их через бойницы и щели в заборолах.

Но вот враги приставили к стене сразу несколько лестниц; быстро, вереницей, стали подниматься наверх. У каждого в руке зажат меч, в зубах нож. Анкудин схватил длинный шест. «Ребята! — закричал он. — Толкай! Не зевай!..» Он высунул свой шест в щель, нащупал им лестницу, поддал плечом. Лестница, описав в воздухе гигантскую дугу, с гроздьями повисших на ней врагов грохнулась в самую гущу осаждающих. Справа и слева грохнулось еще несколько лестниц. Поднялся страшный вой, визг. Враги потрясали кулаками, посылали проклятья на головы защитников Городца. А те в ответ только смеялись. Раненые городчане не хотели уходить, и только потерявших сознание уносили женщины подальше от стен, оказывали им помощь, поили целебными травами. А трав много было в Городце! Душистых, целебных и разных! Трав на всех хватало. Не хватать стало стрел; даже камни — и те перевелись на улицах. Через несколько дней стало не хватать и хлеба. А враги всё не уходили… Ночью защитники собрались на военный совет.

«Надо что-то делать», — сказал воевода.

«Что тут делать, сложим свои головы за землю русскую, ничего не поделаешь», — вздохнул старый воин.

«Вот еще! — возразил Анкудин. — Я считаю, что головы складывать нам рано. У меня есть одно предложение…» И он оглядел всех своими мрачными, черными глазами. Видно было, что устал Анкудин, и волосы кольцами прилипли к его вспотевшему лбу. Но Анкудин сдаваться не собирался.

«Какое предложение? Выкладывай!» — сказал воевода.

Всю ночь обсуждали план этой операции. На следующий день они постарались особенно сильно измотать осаждающих. А ночью… Ночью, ближе к рассвету, когда уставшие враги как следует разоспались, воины разделились на две части. Одна половина, соблюдая тишину, пробралась через подземный ход к берегу Тесьмы. По узкой полоске берега, ведя на поводу своих коней, выбрались в поле, построились. Впереди — доблестный Анкудин. Тихо было, лишь стрекотали кузнечики. И вот на крепостной стене вспыхнул огонек. Сигнал!

Громовое «ура» прокатилось по полю. Лавиной налетели всадники на вражеский лагерь. Началась сеча. Враги вскакивали на коней, рубились, в темноте плохо разбирая, где свой, где чужой. А наши заранее обо всем позаботились: у каждого воина на рукаве белела повязка, и каждый, не умолкая, кричал «ура»… Дрогнул враг. А тут распахнулись ворота, и вылетели на конях остальные воины. В бегство ударились захватчики! И гнали их наши еще много верст, а потом стали гнать и жители соседних сел. И отступило войско монгольское. Так и не удалось им взять наш Городец».

Мишка остановился, перевел дух.

«Это было в лето шесть тысяч семьсот семидесятое по старому летосчислению», — закончил он. Обернулся к товарищу: — Дим, твоя очередь.

Димка выступил вперед, набрал побольше воздуху и запел:

А не сильная туча затучилася, Не белая лебедушка прокырчила, Уж идет-наплывает сила темная, Скрипят телеги ордынские…

Профессор задвигался, заскрипел стулом.

— Вот, начинается концерт самодеятельности, — проворчал он. — Что же, послушаем, послушаем. Очень приятно…

Выходили на стену защитнички, Удальцы-резвецы, сыны отецкие… —

соловьем заливался Димка.

Все внимательно слушали, у всех лица были серьезные, и даже Леонид Сергеевич больше не мешал.

Целый день они билися с татарами, Прибили тех татар не мало число. Стрелы летят, что часты дожди…

Тут Димка запел громче, показывая голосом, как летели стрелы и вообще какая страшная это была битва.

Стрелы летят, что часты дожди, А тех татар им не можно взять. Выходили они подкопью к Тесьме-реке, К люту ворогу внезапу обернулися…

Последнюю ноту Димка тянул долго-долго, будто настоящий певец…

Все дружно зааплодировали, послышались восторженные восклицания, шум.

— Вот это реферат! — крикнул кто-то.

— У меня вопрос, — поднял руку Игорь Александрович, — что стало потом с Анкудином?

И все сразу затихли.

— Анкудин геройски погиб в последнем сражении, — ответил Мишка. — Похоронили его в братской могиле вместе с другими воинами, вместе со славным оружием, мечом и кинжалом. На рукоятке кинжала, который мы с Красиковым нашли и сдали экспедиции, стоит буква «А»… А череп героя находится у меня дома, — подумав, добавил Мишка.

— Ага, он у него дома, — поддержал его друг.

— Даже череп опознали! — с усмешкой возразил Леонид Сергеевич. — Ну орлы!.. Опознали и череп, и кинжал, и даже кудряшки какие-то описали! Ну, после этого нам, ученым, здесь делать нечего. Сдаюсь, сдаюсь!..

Профессор поднял обе свои огромные ручищи.

— Профессор Мельников! — звонким голосом сказала Лина. — Но ведь существует же этот кинжал, и череп с характерными признаками рода Анкудиновых тоже существует!

— Да вы что, издеваться изволите? — вскипел Леонид Сергеевич. — Нарочно вы, что ли? И это все моя лучшая ученица говорит, а? Лучшая ученица!

Он оглянулся вокруг, как бы обращаясь ко всем присутствующим.

— Сказка! Сказка красивая, ничего не скажешь, но только — сказка! Не понимаю даже, на что это я потратил последние полчаса. Может, это я сплю, а? Может, мне это все снится?

Он покрутил головой, даже ущипнул себя за мякоть руки. А лицо у профессора сделалось такое, что Лина тут уж не утерпела и расхохоталась во все горло.

— Вон! — вдруг заорал профессор и даже ногами затопал. — Вон из подкопи!.. Тьфу ты, какая, к черту, подкопь… С собрания вон!

Лина, согнувшись от хохота, зажимая ладонью рот, выскочила за дверь. Кругом посмеивались, переговаривались. Стоял веселый шумок.

— Она меня нарочно злит, — объявил профессор. — Теперь я понял, что нарочно.

— Да все это чистая правда. Про что Михаил написал. Все так и было! — отчаянно запротестовал Димка.

— Вам в хор Пятницкого поступать надо, юноша, — громко посоветовал профессор. — В хор Пятницкого! Туда и ступайте… Кстати, учтите, молодые друзья, что «ура» наши солдаты научились кричать только где-то в восемнадцатом веке. Не раньше. А до восемнадцатого века «ура» не кричали. Были разные другие кличи, только не «ура».

— Но это же несущественно, — возразил Игорь Александрович. — А вот насчет колодцев интересная была мысль, — заметил он.

— Насчет колодцев — интересная, — охотно согласился профессор. — Сколько мы их отыскали? Два?.. Всего два колодца на весь город. Один из них — на территории детинца. Маловато…

— Место высокое, водяной слой — глубоко, — развивал свою мысль Игорь Александрович. — Постройка колодца в этих местах — дело серьезное. Неудивительно, что их только два было. А вот как во время осады…

— Да чего там! — вмешался Димка. — Они из реки воду брали. А во время осады — через подземный ход…

— Подземный ход! — Профессор даже подскочил. — Снова этот подземный ход!.. Да где же он? Ради бога, скажите, где? Что за фантазия!

— И все-таки существование «подкопи» не исключено, — задумчиво сказал Игорь Александрович. — И былина, которую здесь пели, не без основания… Вот ведь под киевской Десятинной церковью обнаружили такой подкоп? Может, и у нас…

— Может, может! Все может быть! — сердито перебил профессор. — И еще раз повторяю: все может быть. Но пока не обнаружено, не исследовано, научно не доказано — это еще не научный факт. Вся работа еще впереди. И существует ли на самом деле…

— Подземный ход существует! — раздался вдруг голос.

Все замерли. Все головы разом повернулись к двери.

— Подземный ход существует! Мы нашли подземный ход!

В распахнутых дверях стояла Лена Кузнецова. С измазанным лицом, растрепанная. Брюки все в пятнах засохшей глины, и на коленке зияла большая дыра. Свой головной платок, грязный и скомканный, она держала в руке.

Мишка бросился к ней:

— Ты нашла подкоп?

Их окружили. Подошел и сам Леонид Сергеевич.

— Как вы ушли, я тут и вспомнила, что над уступом этим раньше была пещера. Мы ведь лазали туда, когда маленькие были, помнишь, Дим? Эх, ты и позабыл! А у меня память хорошая… Тогда не было видно, а теперь там обвалилось, и…

— Рассказывай, рассказывай! — торопили вокруг.

— И я не пошла домой, а полезла обратно. Там все кустами заросло. С выступа этого дотянулась до кустов, уцепилась, влезла…

— Ну, и…

— Так и есть, пещера, и столб валяется.

— Столб? — удивился профессор. — Так, так…

— Столб! Подпорка. А другой еще держится. Я полезла туда и… Ой! Настоящий подземный ход! Каменный Я даже испугалась и сразу вернулась и побежала сюда.

— И хорошо сделала, — похвалил профессор. — Значит, вы вели самостоятельный поиск, да? Втроем? Мини-экспедиция.

Он постоял, подумал. Вокруг все молчали.

— Все ясно. Приказываю: сейчас — отдыхать. Всем. Завтра в шесть утра собираемся на берегу Тесьмы. Этак… метрах в двухстах правее моста. В полном составе. Всё.

Он повернулся к выходу.

Мишка удивился про себя тому, как точно указал профессор место подкопа. И ведь не спрашивал где. Сам догадался. Вот она, научная мысль!

— А нам можно? — спросил он профессора.

Мельников остановился.

— О чем речь? — весело сказал он. — Потомкам самого Анкудина да вдруг и нельзя! Это я у них должен разрешения спрашивать. Каковы, а? — Профессор одобрительно хмыкнул.

Вокруг шумели, поздравляли ребят, расспрашивали.

— Ну, я домой. — Лена стала прощаться. — Устала, грязная вся, да и коленка болит, вон рассадила…

— Проводить тебя, Лен?

— Правда, давай проводим!

— Нет, что вы! У меня видок… Лучше уж побегу поскорее, дома заждались. До завтра!

Мальчишки были взволнованы. Не терпелось самим взглянуть на ту самую «подкопь», про которую даже песня сложена. Песня-былина! Домой бежали во всю прыть.

— Ты скорее переодевайся, — торопливо говорил Димка. — Кусок хлеба в зубы — и на берег. Я тоже забегу домой, рубаху белую скину и сразу же туда… Понял?

— Еще бы! Все своими глазами увидим, завтра им вроде проводников будем. Сами поведем!

— Как же! Пустит тебя профессор, как же! Он сам первый полезет, вот увидишь!..

— Да ему и не забраться туда!

— Втащат! Главное, нам первым все осмотреть…

Но то, что ожидало их около Мишкиного дома, заставило забыть даже про подземный ход. Еще издали они увидели милицейскую машину. Она как раз отъезжала от калитки.

— Гляди! Что-то случилось! — испугался Мишка.

Быстро домчались до ворот. В Настином дворе толпились люди. Там были и Мишкина мать, и бабушка, и Настина бабушка, и тетка Марья, и еще кто-то из соседей. Сама Настя сидела на скамейке рядом со старухами, растерянно обмахивалась головным платком.

Мальчишки переглянулись и незаметно юркнули в калитку. Но Настя не обратила на них никакого внимания.

— Почем я знала? — оправдывалась Настя. — Жильцы как жильцы. На них не написано. Платят исправно, чего же еще? А так мне все равно. Я ничего не знаю, так и следователю говорю. Так, мол, и запиши: я ничего не знаю и ведать не ведаю.

— Эх и темная ты, Настюха, — покачала головой мать. — Этак любого шпиона у себя пропишешь, лишь бы деньги платил.

— Ты бы хоть документами поинтересовалась, — упрекнул кто-то.

— А что документы? На них написано, что ли? — огрызнулась Настя. — Вот если бы написано на них было: «жулик» или там «вор», тогда дело другое. А так… Да вы и сами-то жилицу держите! А что она за птица? Почем вы знаете? Я бы, может, еще и не пустила такую!

— Посовестилась бы людей-то, — нахмурилась бабушка. — При чем тут наша жилица, чего на других пенять. — Сидела бы лучше да молчала… Пошли-ка, Дуся, — позвала она мать. Тут бабушка заметила мальчишек: — А вы что тут делаете? А ну марш домой! Ужинать, ужинать пора…

Дома было тихо. За столом сидел Никита и что-то быстро писал. Мальчишки подсели к нему.

— Что тут без нас случилось-то? — осторожно спросил Мишка.

— Чего-то все секретничают, скрывают от нас. — Димка от нетерпения ерзал на стуле. — Скажите нам, пожалуйста.

Никита поднял голову.

— А чего скрывать? — спокойно сказал он. — Дело простое. Жильцы вашей соседки оказались жуликами первой руки. Я-то их давно знал. Вот, пишу показания для начальника местной милиции.

— Воры! — ахнул Мишка.

— Рачковский — крупный спекулянт художественными и историческими ценностями. Вам понятно, конечно, что они и денежную ценность имеют немалую. Так вот, Рачковский всюду ищет ценные исторические и художественные реликвии, скупает их у доверчивых владельцев по дешевке или забирает с помощью какого-нибудь обмана. Он и краденое купит. Старинные иконы, церковную утварь, ювелирные изделия, золото — словом, все, что угодно. Немало ценностей через него попало в руки иностранцев-туристов, уплыло за рубеж. Вот на днях Рачковский по рекомендации вашей соседки Насти навестил ее тетушку…

— Тетку Марью?

— Именно. И купил у нее за двадцатку три стариннейших иконы. А им и цены нет.

— А «Костя» кто такой? — перебил его Димка.

— «Костя» — просто уголовник, — нахмурился Никита. — Опасный бандит, оежал из заключения. Б последнее время работает на Рачковского. Я с ним еще в прошлое лето познакомился. Знакомство не из приятных. Наша экспедиция обнаружила в Придонской степи богатый княжеский шлем. Вещь уникальная. Такой шлем сам Дмитрий Донской надеть не отказался бы, честное слово! Золоченый, весь в самоцветах, впереди — фигура Михаила-архангела. Чудо!

— А может, и вправду его сам Дмитрий Донской потерял? — ахнул Димка.

— Вполне возможно. И вот представьте, это чудо ночью у нас похитили. Из палатки начальника экспедиции.

— Так и уволокли? — Димка напряженно вытянул шею, замер.

— К счастью, не удалось. Вора мы догнали и задержали. Это был Константин Ряхин, уголовник-рецидивист, сбежавший из заключения.

— Костя?

Друзья переглянулись. Пришло время рассказать обо всем, это было ясно.

— И что же, поймала его милиция? — осторожно спросил Мишка.

— В том-то и дело, что не поймала. В тот раз, в степи, нам удалось его задержать, но, как потом выяснилось, он бежал, обманув стражу.

— Теперь я все понял, — твердо сказал Михаил.

— Что ты понял? — удивился Никита.

— А я так еще тогда догадался! — заволновался Димка. — Помнишь, когда еще мы тот разговор подслушали? «Пропала, говорит, Одигитрия! Надо ехать в Сосновку».

— В Сосновку? — изумился Никита. — Как раз в Сосновке наши сотрудники и приобрели для музея этот образ.

— А они возвратились ни с чем. Злые, как черти, — продолжал Димка. — Опоздали, значит. Хотели Одигитрию перехватить. А сказали, что на рыбалку. Не удалось, значит.

— Дим, а помнишь, что-то такое говорили про священника? Костя наткнулся на священника и сразу захотел уехать…

— Вот как? — Никита поднялся из-за стола, принялся расхаживать по комнате. — Ну-ка расскажите все по порядку. Это интересно.

— «Наткнулся, говорит, на священника, надо удирать», — затараторил Димка. — А Рачковский ему: «Успокойся, работай потихонечку, а то пропала Одигитрия…»

— Дело в том, что задержал его тогда я, — объяснил Никита, — а у меня прозвище было такое — «священник». Не забыл, видать, как я его цапнул да по шее… Ну, и что же было дальше?

Мальчишки подробно рассказали обо всем: как панически бежали жулики из Настиного дома в тот день, когда впервые в гости к Лине заявился Никита, рассказали и о встрече в хозяйственном магазине, и о том, как крались за жуликами по берегу Тесьмы…

— Это была опасная затея, — покачал головой Никита. — Надо было просто сообщить в милицию. Впрочем, вы ведь ни о чем не подозревали… Значит, они волокли что-то тяжелое?

— Еле втащили, — кивнул Мишка. — А потом мы их потеряли из виду: кругом кусты, да еще и темно было…

— Да, вы подвергались большой опасности, — повторил Никита.

— Так и не известно, куда делись жулики? — спросил Димка.

— Милиция ищет их по всему району. Но скорее всего, они уехали. И след простыл. Во всяком случае надо передать следователю все, что вы рассказали… Может, еще припомните чего? Сейчас каждая мелочь важна. Надо задержать бандюг. Ну, я пошел. — Он наклонил голову, перешагнул через порог.

— Никита! — закричал вслед Мишка. — Мы еще не рассказали главное: я реферат читал, а Кузнецова прибежала и…

— Потом! — донесся голос Никиты.

Он был уже на улице.

— Ладно, после узнает, — решил Мишка.

— Ну и дела! — Димка вскочил со стула. — Побегу, своим расскажу. А через полчаса жду тебя на реке. Скорей приходи! А то совсем стемнеет.

Димка убежал.

Разыскать рюкзак со свернутой в нем веревкой, фонариком и саперной лопаткой — дело минутное: рюкзак лежал под Мишкиной кроватью. Вынести его из дома сложнее: надо было пройти через кухню, а там уже горел свет и за столом сидели мать и бабушка. Ясно, не пустят с рюкзаком. Уже поздно. Пришлось пойти на хитрость. Он переоделся, наскоро поужинал и выпил стакан чаю. Потом вернулся к себе, приоткрыл окошко и тихонько выбросил рюкзак в палисадник. Мог бы и сам запросто удрать в окно, да не хотелось пугать мать и бабушку. Те всё еще сидели на кухне и на чем свет стоит ругали Настю. А когда Мишка прошел мимо них к двери, ни та ни другая даже не обернулись — так были заняты разговором. Мишка подобрал под окном свой мешок и нырнул за калитку.

Уже стемнело, когда он спустился к реке. Вечер был теплый, ему даже подумалось, что таких теплых вечеров еще не бывало в этом году. Сильно пахло нагретыми травами. Ветра не было, и кусты в тишине как будто замерли.

Сел на камень Мишка, прислушался. Тишина. Только вода иногда всплескивает. Рыба? Скорее лягушки… Что-то опаздывает Димка. Вдруг не пустили? Посидел немного еще, потом тихонько посвистел. У них с Димкой был свой условной свист: крик иволги.

И вдруг за спиной бурно задвигались, зашумели кусты. От неожиданности Мишка подскочил и бросился было наутек. Но тут же услышал ответный свист.

— Дим, ты? Вот напугал!

— Я сам чуть не испугался. Сижу в кустах, задремал даже. Вдруг ты свистнул над ухом прямо… Над самым ухом.

— Ладно уж. Пошли.

— У тебя фонарик есть?

— Есть.

— Хорошо. А то в моем батарейка кончается.

— Ничего, в моем зато новые…

Дорога была знакомая, они довольно скоро добрались до площадки.

— Осторожно, — предупредил Димка, — не оступись. Загремишь — башку сломаешь.

— «Башка», между прочим, тоже татарское слово, — почему-то сказал Мишка. — Тюркизм. Помнишь, Игорь Александрович объяснял?

— Ну и что же, что тюркизм. Все равно загремишь. Запросто.

Друзьям вдруг сделалось смешно и весело.

— Ну-ка, где она тут пещеру нашла? — Мишка осветил фонариком песчаный обрыв. Над головой свисали толстые корни кустарника.

— Ну и Ленка! Как это только она сумела забраться туда?

— Так то днем. Днем-то еще ничего…

— Давай подтягивайся, я тебя подсажу. Вдвоем-то все нипочем… Ну как?.. Там?..

— Там! Хорош, — отозвался сверху Мишка. — Давай руку.

Наконец оба оказались на верхнем выступе. Луч фонарика зашарил по заросшему кустарником обрыву.

— Здесь и не повернуться… А вот и столб валяется. Подпорка.

— Гляди, и правда пещера.

— Вторая подпорка гнилая совсем. Рухнет, задавит нас.

— С чего это она рухнет? — возмутился Димка. — Столько веков стояла, а тут рухнет?

— Все-таки осторожней!

— Полезли!

Светя фонариком, втиснулись в песчаную нору.

— Стой, Миш. Я колено ушиб. Камень тут, что ли…

Мишка посветил.

— Какой камень? Куча веток, листья сухие, хворост…

И откуда они тут?

— А под ветками что-то твердое…

Димка ногой растолкал хворост.

— Миш, смотри! Чемодан!

— Здорово! Вот куда они его запрятали!

В яме, у самой стены пещеры, лежал большой чемодан. Мишка взялся за ручку: тяжелый.

— Посмотрим, что там!

Но раскрыть чемодан не удалось, он был заперт.

— Ладно. Сначала осмотрим подземный ход, а потом займемся чемоданом.

— Может, спрячем его пока? — предложил Димка.

— Зачем? Кто его сейчас увидит?

На всякий случай закидали чемодан ветками.

— Пошли! — позвал Димка.

В глубине пещеры чернело почти прямоугольное отверстие.

— Гляди, дверь!

— Ворота целые! Вот и доски валяются, железом обитые!

— Как думаешь, Дим, привязать, что ли, конец веревки, чтобы по веревке выбраться, если заблудимся?

— Да брось! Ход, наверное, прямой. Не до лабиринтов им было… Ну, если почувствуем, что ответвления есть, сразу вернемся.

— А я бы все-таки привязал веревку. Так спокойнее все-таки. Зачем рисковать?

Стали искать, к чему бы привязать веревку. Кусты для этой цели не годились: с гибких веток веревка могла соскользнуть. В конце концов втащили чемодан в подземелье, а веревку к ручке привязали.

— Двинулись! — скомандовал Димка.

Луч фонарика скользнул по стенам, по вымощенному булыжником полу.

— Ну и ну! Кладка каменная! — ахал Михаил. — А это что? Гляди!

На полу валялись какие-то странные предметы: что-то вроде железных чаш, насаженных на полуметровые рукояти.

— Не догадываешься? — удивился Димка. — Эх, ты! Факелы это! Их набивали чем-то, ну паклей, что ли, промасленной или еще чем, и зажигали. А у выхода, ишь, побросали. Заметь, побросали в одну кучу, вправо, чтобы не мешали движению.

— Ты гений, Димка. Трогать ничего не будем. Не имеем права.

— Ага. Пошли дальше.

Мишка нес моток веревки, постепенно разматывая его на ходу.

— А подкоп, видно, длинный!

Он направил луч фонарика вперед, луч пронизал пространство и бессильно уперся в темноту.

— А это что? — Димка нагнулся, подобрал какой-то небольшой предмет. Осветили его фонариком.

— Круглое что-то…

— Брошка, что ли?

Друзья внимательно осматривали небольшую вещицу из темно-серого металла… Кое-где в металл вкраплены камешки, малиновые и зеленые. Они тускло поблескивали в луче фонарика.

— Красивая штука; жаль, что помята сбоку.

— Камни, скорее всего, драгоценные. Придется пока припрятать…

Мишка вынул из кармана носовой платок, завернул в него находку и опустил в карман.

Двинулись дальше. Коридор, казалось, немного расширился.

— Гляди, ниша!

Луч высветил небольшое углубление в левой стене. Оно помещалось на высоте человеческого роста. Внутри виднелось какое-то изображение, облупленное, стершееся от времени.

— Должно быть, Спас, — решил Михаил. — Сейчас трудно разобрать. Ну да ученые все это подновят, реставрируют…

Луч фонарика метался по стенам, потолку, осветил какие-то лохмотья у стены.

— Одежку, что ли, кто потерял, — проворчал Мишка. — Сейчас рассматривать не будем, надо сначала весь ход насквозь пройти. Похоже, ему и конца нет. Веревка-то уже кончается…

— Ничего, в кармане у меня запасная. Надо будет, надвяжем.

Несколько шагов шли молча.

— Послушай, Миш, — зашептал вдруг Димка, — мне все время кажется, что за нами кто-то идет… Тебе не кажется?

— Ты что, того? — Мишка посмотрел на друга и постучал себя по лбу. Кому это надо за нами идти? В такой час никто сюда не полезет.

— Вот… Слыхал?

— Вода где-то капает. Это я давно слышу. Ничего удивительного.

В это время вдали что-то как будто шаркнуло.

— Слыхал?

— Ерунда. Мало ли что. Давай постоим, послушаем.

Мальчишки замерли… В тишине совершенно явственно послышались осторожные шаги. Кто-то шел в темноте, поминутно останавливаясь.

— Давай сюда… — Димка потянул товарища за рукав.

Прижались к стене, затаили дыхание… Шаги медленно приближались.

— Бежать? — шепнул Димка.

— Догонят. Стой тихо; может, пронесет…

— В случае чего будем драться. Чур, держаться вместе, не удирать!

— Ладно…

Честно говоря, Мишка не представлял себе, как это он будет драться. От страха дрожали колени, во рту пересохло.

И вдруг, когда шаги зашаркали уже совсем близко, Мишкины пальцы сами нажали кнопку фонарика и послали луч вперед. Как это вышло, он и сам не знал. Просто не вытерпел, хотелось увидеть поскорее того, кто крался за ними… Вот он! Шагах в пяти кто-то присел, как перед прыжком, замер.

— Костя… — зашептал Димка. — Это он… Драпаем, Миш!

Ребята помчались вперед, стараясь не отставать друг от друга. Следом за ними оглушительно грохали сапоги, метался вдогонку световой круг. Под ногами захлюпала вода. С размаху беглецы налетели на что-то, ладони уперлись в осклизлую стену.

— Все, Дим. Тупик! — хрипло вскрикнул Мишка.

Шаги были уже рядом.

— Будем драться. Нас двое, — прошептал Димка.

Он вытянул руку с фонариком, нажал кнопку. В слабом свете возникли медные дуги бровей, глаза — желтые, рысьи. Пригнувшись, как для прыжка, Ряхин разглядывал мальчишек.

— Попались, щенки… — прошипел Костя. — Ну, молитесь теперь…

С отчаянным криком Димка ринулся вперед, головой ударил в живот хищника.

Тот взвыл, откачнулся, но изловчился и схватил Димку за шиворот. Видел Мишка, как Ряхин быстро сунул руку в карман, и вдруг в руке у него щелкнуло: выскочило лезвие ножа. Димка крутился, бил его башкой в живот, норовил дать подножку. Какая-то сила толкнула Мишку от стены, он подскочил и, прикрываясь правой рукой с фонариком, левой нанес противнику быстрый, резкий удар в челюсть. Тот самый знаменитый Олегов удар, который ежедневно отрабатывался уже вторую неделю.

Ряхин грохнулся на колени, нож со звоном покатился по камням.

Димка, уже хорошо рассчитав, налетел сбоку и выдал ему то, чего как раз недоставало… Ряхин, выругавшись, уткнулся в пол носом.

Он лежал неподвижно, растянувшись во весь рост.

— Димка! Не верь ему! — крикнул Мишка, ногой откидывая в сторону нож. Веревку держи! Свяжем!

Он бросил товарищу конец веревки, сам наклонился, чтобы связать преступнику ноги.

Внезапным рывком Ряхин перевернулся на спину, с силой пнул Мишку ногой. Мишка отлетел к стене, свалился. Дыхания не хватало, чтобы закричать. Он с ужасом смотрел, как Ряхин быстро протянул руку, ухватил Димку за щиколотку. Однако Димка вывернулся, отскочил, подбежал к товарищу:

— Вставай, Мишка!

Он помог Мишке подняться. Тот встал, прислонился к стене… Теперь оба друга стояли рядом.

Ряхин вскочил на ноги. В руке он раскачивал увесистый булыжник.

— Ух, сопляки! Получайте! Прощайтесь с мамой!

Он присел и изо всей силы влепил булыжник в стену где-то совсем рядом с Мишкиной головой. На обоих посыпались осколки.

Мальчишки сорвались с места и помчались обратно к выходу. За спиной тяжело пыхтел Ряхин — видно, шарил по полу, нож искал. Потом, ругаясь, затопал вдогонку.

Уже пахнуло свежим ветерком — выход был где-то близко.

— Скорее! — крикнул Димка — Наддай!

— Дим, не могу! — У Мишки сильно болело плечо, саднило бок.

Топот за спиной приближался… Не сговариваясь, друзья отскочили к стене, встали бок о бок, изготовились к бою. Правый кулак — впереди, левый — защищает голову и грудь.

Вдруг где-то близко закричали:

— Мишка-а! Эй-эй!.. Где тут лучше подняться?.. Эй! Выходи!

— Олег! — вскрикнул Мишка.

— Э-эй! Дядя Олег! — завопил Димка. — Сюда-а!..

В сумерках возникла фигура Ряхина.

— На помо-ощь! — орал Димка.

— Эй! — совсем близко раздался голос Олега. — Что раскричались-то? На весь берег шум! Что там у вас?..

Ряхин замер… Потом повернулся, юркнул в темноту. Шаги его отчетливо застучали в гулком подземелье и, удаляясь, стихли.

Ребята бросились к выходу.

В лицо ударил чистый речной воздух. Все небо было усыпано звездами, и казалось, звезды совсем рядом — стоит протянуть руку.

— Где вы там?

На площадку взбирался Олег.

— Здесь! Давай руку!

— Вот вы где! — раздался голос Лины. — А мы-то всю ночь ищем, не можем найти. Если бы не крики, так и не нашли бы…

— А чего вы кричали-то? — спросил Олег. — Подрались там, что ли?

— Ага, подрались. — Димка устало шмыгнул носом. — С Ряхиным подрались.

— Что-о?!

— Там Ряхин, бандит, — пояснил Мишка. — У него нож.

— Нож?! И он с ножом на вас полез? Ах, гад!

Олег не сказал больше ни слова, бросился в пещеру.

— Там темно! — крикнул вдогонку Мишка. — А в конце тупик!

— Олег! — отчаянно взвизгнула Лина. — У него нож! Ребята, дайте мне руку!

Лина взобралась на площадку, побежала было вслед за Олегом.

В это время внизу, у самого берега, засветили фары, послышался шум мотора.

— Это милиция! — Лина подбежала к самому краю выступа, закричала, приставив рупором ладони: — Э-эй! Сюда, сюда!..

Мальчишки вторили ей:

— Сюда-а! Здесь Ряхин!

Внизу замелькали огоньки ручных фонарей.

— Где Ряхин? — спросил снизу голос Никиты.

— Там! Скорее! Там остался Олег Анкудинов! — волновалась Лина.

— Попрошу всех спуститься вниз, — скомандовал милиционер. — Освободите место!

На площадку один за другим начали взбираться люди. Пришлось Лине и мальчишкам спуститься вниз.

— Осторожнее! — сказал Михаил, помогая Лине. — Тут есть тропинка…

Была тишина; небо чуть посветлело, ночь близилась к концу.

Мальчишки и Лина остановились, прислушались. Некоторое время было тихо. Потом раздались голоса, группа людей спускалась к реке…

— К машине пошли, — догадался Мишка.

— Айда!

Все трое помчались к засветившимся фарам.

Двое милиционеров вели перед собой Ряхина. Он был в наручниках. Сзади шел Олег, разговаривал с Никитой.

Вокруг уже посерело, можно было различить лица.

— Садись, Ряхин! — Милиционер распахнул дверцу машины.

Внутри кто-то уже сидел. Мальчишки узнали Рачковского.

— Сидишь, гад? — ухмыльнулся Ряхин. — Далеко не ухромал…

— Эха-ха, — притворно зевнул Рачковский. — Судьба иногда бывает немилостива, Костя. Не ропщи. Кто сетует на превратности судьбы, тот недостоин лучшей участи. — Рачковский смиренно сложил руки на животе и прикрыл глаза.

— Уж ты-то, Рачковский, вполне заслужил свою участь, — заметил Никита. — Ты ничуть не лучше Ряхина. Два сапога — пара. Так и запомни. — Никита брезгливо отвернулся.

Милиционер поставил в багажник чемодан, обнаруженный в пещере, и машина отъехала.

— Ну, как себя чувствуешь? — спросил Мишку брат.

— Ничего. Бок вроде прошел…

— Глядите-ка! Ленушка бежит! — воскликнула Лина. — Лену-ушка! Мы здесь! — Она замахала платком.

Подбежала, запыхавшись, Лена:

— Вы уже здесь? Здорово!.. А я-то решила: с рассветом — прямо туда.

— Куда?

— В пещеру! Хотелось первой подкоп осмотреть.

— Ну и ну! — рассмеялся Олег. — Ну и отчаянная ребятня пошла.

— Видали? — покачал головой Никита.

— Вот сунулась бы! — затарахтел Димка. — Там, знаешь, несладко тебе бы пришлось. Мы с Мишкой всю ночь пробегали, туда-сюда…

— Там Ряхин прятался, — добавил Мишка. — Сейчас только его задержали…

— Того самого бандита?! — ужаснулась Лена. — И вы его видели?

— Не только видели, — заметил Олег, — но и сами помогли задержать…

— Ну ладно, — перебил Никита. — Все рассказы оставим на потом. А сейчас неплохо бы искупаться. Ночь была жаркая, сейчас самая лучшая вода. Купаться! Всем!

С шумом и смехом разбежались по кустам, разделись и один за другим попрыгали в воду. Вода была прозрачная, отстоявшаяся за ночь, под ногами похрустывал плотный песок. Ныряли, плавали, прыгали, взявшись за руки. Олег даже два раза сплавал на ту сторону… Вылезать из воды не хотелось, но Олег подал команду — одеваться.

— Вот здорово! — кричал Мишка, натягивая на мокрое тело рубаху. Теперь я по-настоящему почувствовал, что начались каникулы, теперь каждый день купаться будем! Красота!

— Еще бы! Конечно! — радостно откликнулись Лена и Димка.

После купанья собрались на пригорке. Подошел, размахивая отжатыми плавками, Никита.

— Глядите, солнце всходит!

И правда, туман вокруг зарозовел, рассеялся, трава ярко зазеленела. А из-за леса, над темно-синими соснами, показался огненный край солнца.

— Солнце-е! — закричал вдруг Димка, пробуя эхо.

И эхо протяжно ответило с того берега:

«Солнце-е!»

— Хороша земля русская-а-а! — крикнул, сложив ладони рупором, Никита.

И Лина, и Олег, и Мишка с Димкой подхватили:

— Многими красотами удивлена ты!

— Озерами многими-и-и!

«Озерами-и!» — ответило эхо.

— Реками!

«Реками-и!» — прокатилось на том берегу.

— Холмами высокими, дубравами чистыми-и! Полями дивными! Птицами-и!

«Птицами-и!»

И показалось Михаилу, что множество птиц встрепенулись в кустах, защебетали звонко, будто роса серебряная посыпалась.

Так стояли они все на холме, а небо над ними становилось все голубее, и кусты отражались в реке.

— А вот и профессор, — сказал Никита.

Все оглянулись: по тропке приближался профессор Мельников.

— Привет могучему роду Анкудиновых со товарищи! — приветствовал он.

Все шумно откликнулись. Профессор скинул с плеча свой вещмешок.

— Так ведь еще рано, Леонид Сергеевич, — удивилась Лина. — Еще и пяти нет! Я еще надеялась доспать часок…

— Не до сна тут, — махнул рукой профессор.

— Но ведь ваш поезд уходит через сорок минут! — Никита взглянул на часы.

— Поездка отменяется, — объявил Мельников. — По правде говоря, я встал пораньше, чтобы самому заглянуть в подкоп. Так сказать, э-э… первое впечатление. Но тут принесли чемодан. На экспертизу.

— И что же в нем? — нетерпеливо спросил Никита.

— Да, что там?

— Интересно, что там?

Все — и Никита, и Лина, и мальчишки — спрашивали разом.

— А не скажу! Секрет. — Профессор хитро посмотрел на них.

— Ой, Леонид Сергеич, миленький, не тяните, — пристала Лина.

— Ага! «Миленький»!.. А кто меня из конференц-зала вывести собирался?

— Я нечаянно. Теперь осознала свою ошибку. Каюсь, каюсь, простите грешницу! — Лина сложила руки лодочкой, поклонилась, а в глазах прыгали веселые огоньки.

Леонид Сергеевич махнул рукой.

— Ну, эта кого хочешь проведет. Бесполезно и спорить.

— Так что же в чемодане? — не отставала Лина.

— В чемодане том, друзья мои, сама Древняя Русь. Шесть икон — пять суздальского, одна византийского письма, — оклад золотой шестнадцатого века, похищен во время раскопок рва… Впрочем, сами увидим, приходите ко мне вечером. Есть там любопытные вещицы.

— Да. По-нашему — это предметы культуры и искусства Древней Руси, — задумчиво сказал Никита. — А по-ихнему — деньги.

— Деньжищи! — добавила Лина. — Тысячи и тысячи…

— Ой, чуть не забыл! — испуганно вскрикнул Мишка. — У меня ведь тоже ценность лежит в кармане. Неужели потерял?

Он торопливо стал выворачивать карманы.

— Ты в левый положил, — напомнил Димка.

— Вот! — он протянул Леониду Сергеевичу находку.

Тот взял, стал молча рассматривать.

— Фибула, — наконец сказал профессор. — Застежка. Такой фибулой франты того времени застегивали на плече или на груди свой плащ.

— Интересная штука, — сказал Олег. — Серебряная, что ли?

— Серебро с позолотой, а по краям самоцветы вставлены.

Никита взял фибулу, повернул ее к свету. Камни заиграли на солнце.

— За такую штуку бандиты вам голову оторвать могли! — всплеснула руками Лина. — Отчаянные вы ребята, вот что!

— Да, удальцы-резвецы! — усмехнулся профессор. — Ничего не скажешь! Приходится верить, что Городец монголо-татары так и не взяли. Куда им против городчан. Один только Анкудин со своими потомками чего стоит…

— А что? И не взяли! — упорствовал Мишка.

— Я и говорю — не взяли… А потомкам, — профессор подмигнул Михаилу с Вадимом, — придется осенью прокатиться в стольный град Москву. Там, на конференции археологов, они расскажут о своем открытии. Всенародно. Всех троих вызову! — Он похлопал Лену по плечу: — Героиня! Одна и в этакую жуть полезла. Видали, а?

— Вообще-то вам повезло, парни, — сказал Никита. — Не каждому так повезет: построить гипотезу да еще и фактически подтвердить ее… Ну что же, мы еще встретимся в Москве.

— Я тоже поеду, — задумчиво сказал Олег. — В институт поступать надо.

Тут Лина оживилась, тряхнула головой; волосы взметнулись влажным крылом, Мишку даже обрызгало капельками воды с Лининых волос.

— Послушайте, Леонид Сергеевич, — быстро заговорила она, — я советую Олегу поступить на наш факультет. На исторический… Как вы думаете? Права я или нет? Олег ведь… От него нам какая помощь была, помните? Примем Анкудинова, а?

— А это, уважаемая девица, — сказал профессор, — ему самому и решать. Ему виднее. Вот так.

— Я еще подумаю, — смущенно пробормотал Олег.

— А и думать нечего, — рассмеялся вдруг профессор Мельников, — как она решила, так и будет! Я эту особу знаю. Раз Каролина Орлова, студентка третьего курса, так решила, значит — руки вверх, молодой человек! Сдавайтесь. И начинайте зубрить историю. У нас ведь строго.

— Это она на вид такая добрая, — добавил Никита. — А на самом деле ух, волевая! Железо.

— Наш Олег еще железнее, — вставил слово Мишка. — Он не железо, а сталь. Он такой! Раз решит — значит поступит.

Где-то за кустами раздались голоса:

— Эй! Кто-нибудь уже пришел или нет? Ау?

— Это Игорь Александрович! — радостно воскликнула Лена.

Издали закричали:

— Привет доблестным разведчикам минувшего!

— Да здравствуют наши герои-школьники! Ура!

На тропе появилась толпа сотрудников экспедиции, впереди шагал Игорь Александрович, худой, загорелый, в потрепанных джинсах, в старой кепке с изломанным козырьком. Рубаха расстегнута на дочерна загорелой груди.

— Ну, ребята, рассказывали мне про вас чудеса! Встретил я сейчас знакомого капитана милиции. «Помогли задержать преступников!» — говорит. Ну и ну! А тебя буду ругать, — повернулся он к Лене. — Зачем полезла одна в подземный ход?

Лена молчала, потупившись.

— Здесь мы имеем дело с истинной страстью исследователя, — серьезно сказал профессор. — Что ему до опасности! Ему лишь бы увидеть, руками потрогать, убедиться!.. Я, грешен, и сам хотел было туда вчера наведаться. Ревматизм помешал.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Игорь Александрович. — Закончим все работы, тогда уж, не спеша, рассортируем все наши находки, записи, впечатления. Неплохо бы организовать в нашем Городце собственный краеведческий музей. Как вы думаете, Леонид Сергеевич? Я думаю, экспедиция сможет уделить нам часть своих находок.

— А череп? — вспомнил вдруг Димка.

— Череп можно поместить в витрине с надписью: «Череп защитника Городца отважного Анкудина», — предложила Лена. — И рядом его оружие положить. Кинжал и еще что-нибудь.

— А почем ты знаешь, как звали этого защитника Городца? — улыбнулся Игорь Александрович.

— Анкудин! Потому что зубы, вот, — Мишка открыл рот, показал свои два кривых боковых зуба.

— Фамильное сходство! — подтвердил Димка.

— Эх, братец, это еще не доказательство! — засмеялся Игорь Александрович. — А это видал?

И он показал два ряда белых, блестящих зубов.

С правой стороны все боковые зубы росли криво.

— Бывает, — утешил ошеломленных ребят профессор. — Бывает и такое. Вы не слишком-то унывайте. Не в этом суть.

— А кинжал? — заспорил Мишка. — Кинжал-то с буквой «А»! Это все-таки ведь доказательство!

Игорь Александрович развел руками.

— Тут я ничего не могу сказать. Тут я умолкаю. Не знаю, почему на кинжале буква «А». И вы тоже не знаете. Не доказано — не факт.

— На всякий случай напишем так, — решила Лена. — «Череп отважного защитника Городца от нападения монголо-татарских отрядов в 1262 году. Рядом оружие, очевидно принадлежащее ему». А имя упоминать не надо.

— Пусть будет безымянный, — решил Михаил, — ведь дело не в этом. Дело в том, что мы здесь все такие.

— Правильно! Чем мы хуже предков? — гордо заявил Димка. — На той же земле живем. Любим ее, такую красивую. Еще бы не любить!

— И драться за нее будем, если придется, — добавил Мишка, — не хуже предков. Ох и драться же будем! Не на живот, а на смерть!

— Сказано сильно, — подтвердил профессор. — А теперь — марш домой отдыхать! А нам, друзья, — обратился он к остальным, — предстоит сегодня работа. Большая работа!..

Разговоров и увлекательных рассказов у Анкудиновых в тот день хватило до позднего вечера.