Китценька любила в своей жизни две вещи. Во-первых, она любила свою хозяйку мадемуазель Казимиру. А во-вторых, она любила представлять, что она большая и лохматая овчарка.

Как только у Китценьки выдавалась свободная минутка (а надо сказать, что в течение дня этих минуток случалось много-премного), собачка садилась в тенечке, закрывала глаза и начинала предаваться любимому делу. Мечтать.

Большую собаку все уважают. Никто-никто не подойдет к ней, не схватит неожиданно поперек живота и не начнет умиляться: «Ах ты моя маленькая, ах ты моя пусечка». Никто не будет целовать ее без явного на то согласия ни в нос, ни в пузико. Никто не будет задавать глупых вопросов: «А это щеночек? А где его мама?»

Большую собаку не будут звать сиропным именем типа «Китценька». Ее будут звать… ее будут звать Ромуальда…

…Никто не повяжет тебе глупый розовый бант на шею. Никто не будет кормить тебя финиками.

Китценька чуть приоткрыла глаз и встряхнулась.

Пожалуй, насчет фиников и банта она погорячилась. Бант иногда носить можно, он очень красивый и Китценьке идет. Да и финики — штука неплохая.

Надо бы сходить проверить, не выкопал ли кто Китценькину косточку.

Маленькие собачки любят грызть маленькие косточки. Но мечты Китценьки не позволяли ей заниматься такой ерундой. Поэтому косточки, которые она прятала, были достойны самой большой и сердитой собаки.

Размером косточки были почти с саму Китценьку. И поэтому перепрятать косточку — нешуточная работа, после которой требовалось как следует отдышаться, вывалив розовый язык. И еще хозяйка качала головой, когда видела кудряшки, спутавшиеся и запылившиеся во время создания нового тайника.

Китценька проведала закопанную косточку (все было в порядке) и решила, что неплохо было бы на полдник съесть парочку фиников.

Однако хозяйки, мадемуазель Казимиры, на месте, в их фургончике, не оказалось. Китценька обежала несколько фургончиков, пока наконец не сообразила, что мадемуазель Казимира, Хоп, гимнасты, наездница Рио-Рита, фокусник Иогансон и все остальные во главе с господином директором устроили общее собрание на манеже.

— … Неужели никто из вас не сможет заменить клоуна на вечернем представлении? Ведь вы всю жизнь в цирке и примерно знаете, что и как говорить? — Господин директор обвел грустными глазами всю труппу в надежде, что кто-либо найдет выход из постигшей их неприятности. — А я обещаю вам, что сегодня же дам объявление во все городские газеты и уже завтра к обеду у наших дверей будет стоять толпа желающих занять такую прекрасную вакансию!

Насчет толпы, конечно, никто не поверил, и господин директор слегка смутился, когда понял, что сам он тоже ни на минуту не сумел в это поверить.

Мадемуазель Казимира обвела глазами притихшую толпу, грустного, поникшего директора и вдруг сказала:

— Может быть, я попробую?… Это же на один только раз?

Услышав такое, Китценька от неожиданности присела на задние лапки и издала какой-то совсем не собачий звук.

Потому что мечты о большой овчарке — это лирика, но в остальное время Китценька очень любила свою работу.

Каждый вечер в цирке «Каруселли» Китценька работала маленькой белой кудрявой дрессированной собачкой. А мадемуазель Казимира, соответственно, работала дрессировщицей маленькой белой кудрявой собачки.

Казимира повернулась в ее сторону:

— Китценька, пусенька моя, не переживай так, это всего на один вечер!

Китценька не хотела быть собачкой клоуна. Даже на один вечер.

Фокусник Иогансон почесал длинный нос и задумчиво сказал:

— Ну в принципе, раз Китценька так огорчилась, то я могу на один вечер заменить мадемуазель Казимиру и побыть Китценькиным дрессировщиком.

Господин директор цирка, не веря своему счастью, приободрился, однако тут Иогансон сказал:

— Вот только кто вместо меня будет доставать кроликов из шляпы? Если меня кто-либо заменит, то я, пожалуй, заряжу шляпу белыми мышами. Мыши мелкие, и вытаскивать их гораздо легче, чем кроликов, — можно научиться за пару часов.

— Давай я выступлю с твоей шляпой, — сказал жонглер Хоп. — Пальцы у меня ловкие, я надеюсь, что получится. Но только кто-либо пусть заменит меня и покидает булавы, кольца и горящие факелы. Можно на такой случай кидать не пятнадцать штук, а три. Все равно будет красиво.

— Я умею жонглировать тремя апельсинами, — тихо сказала наездница Рио-Рита. — Наверное, можно попытаться и факелами, только я немножко боюсь огня, но это ничего…

Акробаты Флик и Фляк тихо советовались между собой, смогут ли они стать на этот вечер наездниками, а фокусник в сторонке уже начал учить Хопа обращению со шляпой.

И тут раздался застенчивый голос ослика Филиппа.

— Я вижу, что все мы друг за другом меняемся номерами. Я немного запутался, но если все к тому идет, можно я буду сегодня вечером скаковой лошадью?

Ослик Филипп настолько редко брал слово, что все от неожиданности сразу замолчали и повернулись в его сторону.

Молчание было таким долгим и ошеломленным, что ослик, умей он краснеть, непременно покраснел бы.

— Я понимаю, что не очень подхожу на роль лошади. И, наверное, лошадь справится с работой лошади намного лучше. Но ведь все вы сегодня…

Ослик не успел договорить, потому что в этот момент шляпа в неумелых руках Хопа с громким треском взорвалась и весь манеж обсыпало облаком цветного конфетти.

Первым очнулся господин директор.

— Извини, Филипп, — сказал он, стряхивая конфетти с обшлага рукавов. — Спасибо тебе за твое предложение. И всем спасибо за то, что вы, друзья, такие отзывчивые. И замечательные. Но я понял. Несомненно, так дело не пойдет, потому что каждый из вас нужен на вечернем представлении именно в своей роли. И только один человек во всем цирке совершенно ничем не занят во время представления. Именно он и заменит клоуна.

— Кто? — хором спросили все.

— Я! — ответил господин директор.

И закрыл собрание.