Тысячелетия доблестной воли
Матерь-держава горою в веках.
Русы обжили срединное море.
Русы полмира держали в руках.
Русская слава кому-то помеха.
Недруг всегда к искаженью готов…
Греция, Рим – только дальнее эхо
Непробиваемых русских щитов…
Где-то там, под Ревелем,
Молодость отца.
Предвоенным временем
Дышат небеса.
Пусть еще не высохли
Смеха родники,
Искры злобы высекли.
Мир зажгли враги.
Фриц у Буга топчется,
У земли родной.
Пол-Европы корчится
Под стальной пятой.
И никем не бит ещё
Фюрера «барбос»,
И на свет не вытащен «Барбаросс»…
По ветшающим сугробам
Скачет козочкой весна,
Землю в облике суровом
Пробуждает ото сна.
Стоит только появиться,
Перепрыгнуть снежный лог,
Как, ударивши копытцем,
Зачинает ручеёк.
И бежит, спешит в просторы:
Просыпайтесь – хватит спать!
Оттого, что очень скоро
Травку козочке щипать.
На разор, на позор оставлена
Твоя древняя красота.
Не прикроешься красными ставнями,
Прёт на улицу срамота…
Спишь не прибрана, не ухожена.
Ложе съёжилось от прорех,
Будто песня была ты сложена,
Певчей радостию для всех.
Свадьбы шумные, да вприсядку,
Пляски русские под гармонь.
Угощенья на Пасху, Святки,
Друг за друга родня – горой!
Что осталось теперь от прошлого?
Смотрит памяти тишина
С фотографии перекошенной:
Муж – герой да жена – княжна…
Не бывает лёгкой
Русская судьба,
Зрит простор, как сокол,
А к себе – слепа…
Всюду правду ищет,
Богом данный путь.
И готова нищим
Душу распахнуть.
За подъёмом – спуски.
За затишьем – бой.
Нелегко быть русским,
С русскою судьбой.
Своей державы современник
С Россией на пути крутом.
Никто Россию не отменит,
Никто не высечет кнутом.
Господь вложил в её просторы
Такую жертвенную суть,
Что все напасти и раздоры
Лишь укрепляют вещий путь..
Она прочна судьбой исконной,
Ей не нужны поводыри.
Блестит звезда на небосклоне,
Попробуй, кто-нибудь, – сотри!
Спутаны волосы в вихре любовном.
В день отыскал и навек потерял.
На побережье пустующем волны
Я одиноким пловцом покорял.
А ощущенья любовные длились,
Как ветерок; что у мачтовых рей.
Гордая женщина вдаль уносилась,
Искоркой светлою жизни моей.
Такие гордыни, такие тела,
С горошинкой мысли духовной.
Ушёл недалече от них, но вела
Судьба не дорогою ровной.
Сколь раз ошибался, искал, наступал
На тень самолюбья крутого.
Душа избегала, как грязи стопа.
Искала всё Божьего слова.
А как находил – целовал, миловал,
Игрался, что ветер с берёзкой…
И мальчик счастливый во мне ликовал,
Не ведая гордости плотской.
Мы в русском доме – простецы,
Чванливых дум, не гордецы.
И, засучивши рукава,
Пилю дрова на Покрова.
Колю дрова, как дважды два…
Как прадед мой, как мой отец,
Пусть я простец – но молодец!
В вере сердцу бы успокоиться,
Но куда теперь не придёшь,
Образам электронным молится
Разведённая молодежь:
Отстранись от игрушки, миленький,
Наведёт она чёрный сглаз…
Зло мерцают икон мобильники,
Ищет новой добычи глаз.
Информацией перекрученный,
В виртуале чужих полей
Человек ищет доли лучшей —
Не вредит ли душе своей?
За тщетой продвинутой гонится,
Спотыкается о враньё…
В вере сердцу бы успокоиться —
Нету времени для неё?..
Я заснул в траве духмяной,
Ветерком ночным продутой,
Как два рога окаянных,
Надо мной взошли под утро,
Два зрачка глядят сурово.
Страхом голову связало.
Пригляделся я – корова
Влажно руку облизала.
От такого поворота
Мне светлей и легче стало,
Будто добрая природа
От души поцеловала.
В полутьме засыпает нескошенный луг,
До листка в звёздной бездне раскрытый.
Мы дорогою сказочной тронемся, друг,
За предчувствием новых открытий.
В беспокойных с рождения наших сердцах
Упоительный свет ожиданья.
Всю Россию пройдём от родного крыльца.
Она вся – нераскрытая тайна.
В диких чащах, долинах, где сказочный дух
На безвестного путника веет.
Его доброе сердце, и зренье, и слух
В правду вечного слова поверят…
Остыли печи от кремаций.
Им только память уколоть.
И броневая мощь германца
Славянскую не давит плоть…
Стоят зловещие музеи
Напоминаньем для людей.
И не злодеи – ротозеи
Обходят фабрики смертей.
Пусть ощутят они сиротство,
Узнают истину потерь,
К чему приводит «превосходство»
Нечеловеческих идей.
Полководцы, полководцы,
Закалённые в бою.
Из святого из колодца
Мудрость черпали свою.
Русь ковала генералов
В огнедышащих полях.
За Россию умирали.
Выжигали в душах страх.
Никогда не канут в Лету,
Полководцы-мудрецы,
Князя Невского заветы
И Суворова «птенцы».
Живописно коромысло
Изогнулось на плече.
Напитал глубоким смыслом
Раскрасавицу – ручей.
Вёдра полны, чисты мысли,
Как ручей и небосвод.
Два ведра на коромысле,
В каждом солнышко живёт.
«Погляди, и впрямь царица», —
Шепчут люди на селе.
Возвращается девица
Умудрённей и светлей.
Буйны дни и ночи.
Слёз идут дожди.
Как напьётся отчим —
Доброго не жди.
С водкою в обнимку,
Так, что дух с крыльца,
Кулаками – жинку,
Сапогом – в мальца.
Чуть стрезвев, икая,
Вякнет: «Ну и пусть!
И за что такая
Подвернулась грусть?..»
Шипа шиповника колючей,
Острей военных новостей,
Я был тебе не самой лучшей,
Но самой острой из срастей.
Порою жертвуя собою,
Не отступала на краю.
Слова, истыканные болью,
Кружили голову твою.
Кровей взбешённая природа
Искала выхода на свет:
Ведь мы с тобой одной породы:
Ты – поэтесса. Я – поэт.
Жил достойно, без славы и стресса,
В добром доме не ведал тоски.
Ядовитая тварь интереса
Исступлённо вцепилась в мозги:
«Что сидишь в деревенскй неволе?!
Знанья шумного кубок испей!»
Оторвала от дедова поля
В пустоту виртуальных полей…
Там, кумирам чужим поклоняясь,
Грустным мытарем таю вдали.
Всё по сайтам лукавым скитаюсь,
От родной оторвавшись земли.
Как посмотришь на мир потерянный,
Мир, враждующий без конца:
А не нами ли всё содеяно,
Беспризорными, без Отца?..
Своеволье в душах расхристанных.
Каждый сам себя мнит божеством…
И грешит, и грешит неистово,
Водит злобою, словно пером.
Так слагается точка зрения,
Как порядок в русской избе:
Я – частица сопротивления
Злому в жизни – точнее, в себе.
По первопутку, ни шатко ни валко,
В русскую зиму плетётся лошадка.
А на обочине стынет машина —
Ехать зима ей не разрешила.
Смотрит лошадка сквозь жидкую вьюгу,
Видно, не кормлена эта зверюга.
Вот и застыла, потупив глаза,
Жадный хозяин не выдал овса…
Над крестами церквей – небоскрёб,
Монстр бетона, стекла и железа,
Облака благодатные сгрёб,
Чтобы гранями острыми резать…
Он кичится размером своим
И надменным своим превосходством…
Сходят звоны с церквей – устоим,
Не закроет нам небо уродство…
Пусть гордится, греха чемпион.
Чистой верой на миг не забудем:
Ближе к Господу мы, а не он,
И, как было всегда, – так и будет!
Телезвук вибрирует,
Мне внушает грусть.
Он меня зомбирует,
Я над ним смеюсь.
Я природе радуюсь,
С её жизнью слит.
Разве телерадуга
Божию затмит?..
Нет хмельней, губительней отравы —
Славы, что назвать не побоюсь.
Хоть кусочек отщипнуть от славы!
Я себя щипаю – и смеюсь.
К ней, неверной, незачем ломиться,
Позабыв в запале об Отце.
Именем вся слава отразится —
Вот она, с улыбкой на лице.
Притопнув ножкой, нагрубила
И всё мне сделала назло.
Какая дурь вдруг очернила
Её прекрасное чело?
Какие мысли исказили
И брови выгнули дугой?
Я говорил с ней о России,
Она – о шубке дорогой…
Пушинки с Пушкина сдуваю,
Благоговейно глажу том,
А в нём дорога верстовая
И с Белоснежкой верный гном.
Как будто сам в лихой кибитке,
Я рассекаю дивный снег.
Встаёт заря небесным слитком,
С ней Поэт богаче всех…
Ему за честь, за светлый разум
Пришлось судьбою заплатить.
Но ни лжецам и ни указам
Свободный стих не запретить.
Летит кибитка удалая,
Век реактивный обгоняя…
Пали крепости, густой
Дым коснулся сини.
Царь – последний крепостной
Вздыбленной России.
От завистников, измен
Рушится держава:
Царь последний – кто взамен?
Бес хохочет ржаво.
Нет хозяина земли.
Нет стране покоя.
Извели, перевели —
Всех свели под корень?..
Загулял на пиру богатырь.
Опростал он бочата хмельные.
Раздув ноздри свои костяные,
Хмель почувствовал грозный Батый.
Уловил в этом злую уловку:
«Не пойду на коварную Русь.
Лучше крепким кумысом напьюсь
Да потешусь с наложницей ловкой…»
На кол осиновый тащу
Я чучело вампира.
Проткну, зажгу и измельчу —
Спокойней будет миру!
Не всё ему, поганцу, пить
Людей воображенье…
Давно пора его казнить
Для сердца утешенья.
Горит соломенный жердяй,
Посланец воли вражьей.
Не выпьет больше негодяй
Ни часу жизни нашей.
От зари и до зари
Пишут люди стихари,
Стихари-стихарики,
Светлые сухарики.
Их трудов никто не ждёт,
Век голодный не жуёт.
Вот уже и стареньки
Стихари-стихарики…
Люди трезвые молчат,
Вся надежда на внучат.
Пусть и опыт маленький,
А в душе – стихарики.
Только им открыта свять,
Чтоб дедов своих понять.
На колокольню долг вознёс
Глухого звонаря.
И бился колокол до слёз,
И плакала заря.
Он не сфальшивил ни на миг —
Господь рукой водил.
Творцу доверился старик,
Сомненья позабыл.
С тех пор пошла о нём молва:
Глухой, святой простак…
Звонил звонарь в колокола,
И сердце билось в такт.
В духовитой сельской баньке,
Разбросавши телеса,
Пьём ядрёный квас из банки
И парим, как в небесах.
Жаром сковано дыханье.
Непривычному – невмочь.
И огромное желанье
Сигануть с разбега в ночь.
Всколыхнуть заснувший омут,
Там, где звёздочки горят.
И всей кожею запомнить
Духовитый жар и хлад.
Я русский. Стесняться мне, что ли,
За то, что родился таким?
За это бескрайнее поле,
С рожденья став дорогим…
За наши святые обряды,
Уменье любить и прощать.
Мне нет наивысшей отрады,
Как русским себя ощущать.
Сколько смеха и восторга
С ледяной несётся горки!
Радость – малышня.
Не такой уж взгляд твой зоркий,
Чтоб с пушистого пригорка
Разглядеть меня.
В вольной стае то и дело
Справа саночки и слева —
Тучи снегирья.
Все глаза уж проглядела
Бабушка моя.
А внучок, не зная страха,
Вдаль отпущенною птахой
Мчит – любовь твоя!
И врывается с размаха
В счастье бытия.
Пророчествуют не «ванги» мне.
Что слушать их тёмный бред?
Евангелие, Евангелие —
Мой компас, маяк, завет.
Пусть дело пока не спорится,
И чисто на белом листе.
Воздастся мне тучной сторицей,
Всей жизнию во Христе…
В ней всё блистает и искрится,
Цветёт заря на образах.
Живи! Играй, моя светлица,
Всегдашней радостью в глазах!
Ты колыбель моя уюта,
В тебе отмаливал грехи,
Здесь возвещали чудо утра
Мне с полотенца петухи.
Ступаю я на половицы,
Избы тревожа сладкий сон,
И каждой нотою светлица
Мне подпевает в унисон.
А ты молчи и только слушай,
Не расплескай, не искази…
Ведь просветляют наши души
Светлицы искренней Руси!
То бросается вдруг в небо,
То ласкается у ног.
Никогда с ним в дружбе не был:
Я кормил – он руки жёг.
Вихрь огненный опасен
В своей ярости слепой.
Будто зверя я дубасил,
Загонял огонь в покой.
И смирялось его пламя,
Ярость вычерпав до дна.
Дружбы не было меж нами,
Лишь зависимость одна.
Приснилось полюшко бесплодное,
Дырявое, как одеяло.
Большое, тёплое животное
Меня в снегу отогревало.
Лежали, как снопы подкошены,
Где бог войны терял терпение.
Как будто вся изнанка прошлого
Открылась грозно сновидению.
Пылил снежок на тело ротного,
Копил грядущие бураны.
Большое тёплое животное
Мои зализывало раны.
Если б не был инженером,
Стал бы пастухом,
Для доярок – кавалером,
Сельским остряком.
Так природа б воспитала,
Духом был здоров.
Не грустил на зорьке алой
В обществе коров.
И ни корысть, и ни зависть —
Никаких врагов!
Строки б росные писались
На холсте лугов.
Здесь такой простор для духа!
Нет тебе греха…
Знала б каждая пеструха
Славу пастуха.
Странница Мария
По свету брела.
Ни шелка манили,
А душа вела.
Поражались люди
Честности её.
Огрызались люди:
«Что в миру твоё?»
Всё отдать готова
Святости Его.
«Только Божье слово.
Больше ничего…»
На дедову гляну медаль.
И гордость в душе, и смятенье…
Огнём полыхнувшая даль
Под солнцем заблещет смертельно.
И я уж на подвиг готов,
А знания памяти скудны.
За доблестью русских полков
Плетутся забвения будни…
Победой раз в год дорожим,
Уставшие от искушений…
О, сколько мы сдали вершин
На поле духовных сражений!
Заглядеться, залюбиться
Да попасть на страсти снасть.
И, прижав свою царицу,
В чаще бровушек пропасть.
Там то пламень, то остуда,
То соперник с булавой…
Нету выхода оттуда —
В омут брака с головой!
Взял бритву парикмахер,
Щетину повалил.
«Пропустим по рюмахе?»
Он взглядом укорил.
Ожёг как будто мыслью,
Клиента-дурака:
«Ведь бритва вместе с кистью
Одна моя рука.
Она работу помнит.
На это и живём.
Не дай-то Боже, дрогнет
На горлышке твоём».
Стряхнул пыльцу с рубахи,
И ёкнуло в душе:
Живи, как парикмахер,
Всегда настороже.
Ты москвичка коренная —
Под орех не расколоть.
Под шубейкой шебутная
Молодая бродит плоть.
Вечеринки, тренажёры —
Жить так модно, но нельзя.
Надоели ухажёры,
Узколобые друзья.
На душе твоей тревожно.
Ищет прочности рука.
Хочешь крепость понадёжней,
Мужика – так мужика!
Чтоб любил свою голубку,
А оступишься – прощал.
Чтобы гнался не за шубкой —
Честь любимой защищал!
И чучела вдруг ожили,
И, спрыснув с огородов,
С соломенными рожами
Да в города – уроды!
Смешались с населением.
Отличия повывели.
Фасеточное зрение
Высоколобо приняли…
И по привычке давешней
(Она осталась в каждом)
Отъявленно «товарищи»
Пугают честных граждан.
А воронья немерено
На нивы набежало.
Сбежали, знать, намеренно
Убийцы урожая?
На земле нашей зиждится благополучье.
Я – и пахарь землицы, и доблестный князь.
Не терплю я, когда барчуки-белоручки
Чернозём называют с презрением – грязь.
Все когда-то уйдём в чернозёмы и глины,
И душа в небесах совершит свою казнь…
А пока, перепачканный прахом былинным,
Кто посмеет сказать с небрежением к Родине – грязь?
Обыватель в окне запотевшем
Ловит отблеск угасшего дня.
Высота положения тешит,
Он победно глядит на меня.
И мыслишки, как бусинки, нижет:
«Что стоишь? Убирайся, пора…
Ты меня приземлённее, ниже —
Кто ты есть в серой скуке двора?»
Был бы я хулиганистей, что ли —
Но об этом и думать стыжусь —
Я б воскликнул в весёлом задоре:
«Погоди, я сейчас поднимусь!»
Я про себя давно решил,
Что сам загадка непростая.
Хранит Вселенная души
Не меньше тайн, чем мирозданье…
Смеялся я и горевал,
То дальше был,
То ближе к небу.
И дно падений целовал,
И возносился веры гребнем.
Я в жизни тайны не постиг,
Хоть к цели шёл своей упрямо.
Душа молила: «Отпусти».
Засовы тело укрепляло.
Этим воздухом не надышишься,
В этом воздухе легче пишется.
Что-то тайное уху слышится
В медном говоре колоколов,
Что превыше лукавых слов.
И на этом Россия зиждется.
Стреляют в небо празднично и шумно.
Старость расцветает брызгами петард.
Не видится конца земного штурма,
И терпят штурм небесные врата.
А люди, обезумев от азарта,
Уж позабыли смысл торжества.
Рычат шутихи праздного разврата
На тихое блаженство Рождества.
Стреляют в небо,
Целят в ту звезду,
Что улыбалась самому Христу…
Идёт война за души и умы.
Раскалены взбунтованные сайты.
Стреляют в нас из виртуальной тьмы,
Идеи злобы – серые солдаты.
И, видно, я теперь не отсижусь,
Не отлежусь я в крепости квартирной…
Информполки идут на нашу Русь
В бессмысленной нелепости всемирной.
Они меня пытаются скрутить
И одурманить вражескою дезой.
И только Божья правда на пути,
А с нею меня темникам не срезать…
Зло пересечётся на мне,
Чистой обрублено верой.
В страшном останутся сне
Злобные мира химеры…
Радостным утром проснусь
И помолюсь ради Бога.
Светлая, добрая Русь
Мне улыбнётся с порога.
Помысел грешный забыт,
Грех обречён на закланье.
Мир ко причастию открыт,
Через людей покаянье.
Осень бросила жёлтое знамя,
В клочьях туч чуть мерцает заря.
И повесило небо над нами
Затяжные дожди сентября.
И пойди ты хоть влево, хоть вправо,
Лес, ветрами раскачанный, пуст.
Лишь один не сдаётся упрямо
Бузины героический куст.
Не сдаётся, трепещет, но держит
Гроздья ягод – как слёзы они…
Не теряет последней надежды
Птиц кормить во студёные дни.
А ты талантлива, сестра,
Светла духовными стихами.
И жизнь твоя, как лист, чиста,
Не вымаранная грехами.
Порой задумавшись – молчишь,
Подстерегая быль и небыль,
С молитвой Божию творишь,
И стайки слов слетают с неба…
Сна восторги и смятенья
Ты попробуй – улови.
Жизнь волшебней сновиденья —
В сновиденьях нет любви.
Только грёзы в мире сонном,
Только дум бесплодных лёт.
Всё бесчувственно, условно,
И слеза щеки не жжёт.
Я технарь, из страны интегралов,
Мне расчётная цифра близка.
Отчего же так в сердце взыграла
Оперившаяся строка?
И сквозь формулы, точные схемы
Она травкой пробилась на свет.
Я стою в двух шагах от поэмы
И поверить боюсь, что – поэт.
Что служу по-иному эпохе,
Что былое не стоит жалеть,
Что любимой печальные вздохи
Жаром сердца достоин согреть.
То ль небыль, то ли шутка
Или людская сказь?
В деревне курощупка
Однажды завелась.
Известен её почерк
Курятинки добыть.
Курятники в полночи
Поставит на дыбы.
Там, где шесток насижен,
Надёжен птичий тыл,
Промчится смертью рыжей —
И след её простыл.
Да как это возможно?!
Да где же был петух?! —
Кудахчут заполошно.
Летит куриный пух…
По лесам да по равнинам стелется,
Молодая, северных кровей!
Подхвати снежинкою, метелица!
Унеси добычею своей!
Чтоб воспеть красавицу бедовую,
Мне не хватает песенных стихов.
Брось с размаху, с удалью весёлою
На перину девственных снегов!
Пусть она лебяжьим пухом вспенится,
Станет ясно путнику без слов:
Кто такая русская метелица,
Что такое к родине любовь…
Из полотенца простого
Дивный парус сотворю.
От всего, всего пустого
Уплыву в чудень-зарю…
На лугах её цветущих,
В свете мыслящих веков,
На себя взгляну получше,
Просто так, без дураков.
Я ждал троллейбуса понуро,
Всё нет и нет, молва права…
В слепой виток табакокура
Вошла, как в петлю, голова.
Как будто дым схватил за ворот,
И затянулася петля…
Не замечал курящий город
Едва дышащего меня.
Чадили трубы дымокуры,
Озон сражая наповал,
И чей-то выжженный окурок
Точь-в-точь меня напоминал.
Осатанели от благ и вещей.
Бедного гоним с порога взашей!
Словно собаки, рвём от тоски
Самые лучшие жизни куски.
Где уж тут Родине честно служить?!
Огородились заборами лжи.
Озолотились природы за счёт —
Кто же на это зловредно влечёт?
Кто там выглядывает из-за реклам,
Ночи и дни завлекает в бедлам?
Примите в волчью стаю,
Хоть не был волком сроду.
Плечо я вам подставлю
В любую непогоду.
Одною дружной сворой
Добудем пропитанье
И ни единой ссорой
Не зачеркнем братанье.
Я чую, вы не звери,
Своим наитьем детским…
Мне волки надоели
В людском обличье зверском.
И с ужасом мечтаю:
Примите в волчью стаю.